Текст книги "Сентябрь (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Много времени она проводила в саду – или копаясь среди клумб, где росли не цветы, но странные травы, или же сидя в громоздком кресле и созерцая. Тэйлос никогда не видел, чтобы она читала свои страшные книги, но кольцо с ключиками от их замков всегда было на её поясе.

Приезжать на двуколке к старой тётке Лилиана перестала после очень странного происшествия. И Тэйлос поначалу не сумел оценить всей его странности. Но оно запало в память, и потому постепенно он проникся им, осознал в полной мере.

…В тот день была гроза, и Тэйлос сидел в кухне, прижимаясь спиной к тёплому боку печки. Лилиана – уставшая и печальная – неторопливо пила чай, а Саманта, укутанная в шаль, в старом чепце с креповой лентой аккуратно нарезала морковь и лук, намереваясь зажарить их с мясом.

– Ты зря думаешь, что у тебя выгорит хоть что-то с этим Джеймсом, – сказала она так внезапно, что Лилиана сразу же поставила чашку.

Тэйлос отвлёкся на слово «выгорит», пытаясь представить, о чём речь. Детское живое воображение рисовало картины пожаров.

– Откуда вы… Тётушка, кто вам рассказал?

– Мне нет нужды слушать сплетни, чтобы знать такие вещи, – проворчала старуха. – Ты должна сама это понимать, твоя мать разве никогда не рассказывала?.. – она оборвала себя, чтобы продолжить после минуты тягостного молчания: – Барбара, конечно, была куда умнее меня, милочка, но неужели она ничего не рассказала, не передала тебе?

– Не понимаю, – пролепетала Лилиан, и Саманта глянула на неё уже раздражённо.

– Что ж, тогда прими, как есть, – бросила она и отвернулась к уже нагревшейся сковородке. – Джеймс обманывает тебя, у него есть другая женщина. Ты ездишь к нему каждую неделю, но ему вовсе не хочется взять на себя обузу, – она зыркнула в сторону Тэйлоса. – Казалось бы, это можно понять и так, просто пошевелив мозгами. Но я-то вижу, что именно произойдёт! Если ты завтра же не порвёшь с ним, в конце месяца тебя может не стать!

– Что за… Чушь! – Лилиана поднялась. Как раз в эту секунду блеснула молния и раздался угрожающе близкий громовой раскат.

Тэйлос сжался в комок, потому что невероятно боялся грозы.

– Одержимость предвиденьем сгубила мою мать, – почти выплёвывала слова Лилиана. – И я не позволю губить ещё и мою жизнь!

– Тогда послушай меня хотя бы сегодня! – повысила на неё голос Саманта. – И прекрати кричать на меня при ребёнке.

Лилиана оглянулась, Тэйлос увидел слёзы в её глазах. Он никогда прежде не сомневался в том, что мать любит его, но в тот вечер ему показалось, что она плачет от злости и бессильной ярости. Её лицо, озаряемое с одной стороны бликами открытого огня, на котором готовила Саманта, а с другой подсвечиваемое холодным светом часто забивших молний, показалось Тэйлосу страшной маской.

…Тэйлос не знал, послушалась ли Лилиана Саманты, но она перестала отлучаться и оставлять его там. И ему даже казалось, что это хорошо, пусть дом и не отпускал его очень долго, приходя в кошмарных снах.

Позже он вспомнил ещё немало моментов, которые казались ему необъяснимыми. Сейчас, после слов Дэвида, все они словно обрели опору, стали абсолютно ясны. Саманта Торртон, сестра Барбары Торртон владела некими тайными силами, она умела предвидеть. Тэйлос не знал своей родной бабки, но подозревал, что и та отличалась подобными умениями. Быть может, они её и сгубили. И, что, пожалуй, было даже страшнее, эти силы могли погубить и его мать.

***

– Эй, приятель, – вырвал его из воспоминаний Дэвид. – Вот теперь пора.

Они действительно отправились в отель и поднялись в опрятный номер, где Дэвид, взяв на себя роль хозяина, тут же открыл бар и щедро плеснул виски в два бокала.

– Так вот, пожалуй, начать следует мне, – сказал он, подавая бокал Тэйлосу. – Ты знаешь меня, я никогда не отрицал науку. Наш мир причудлив, он вмещает религию и суеверия, чудеса научной мысли и откровенное колдовство. Последнее в нашей стране почитают за суеверия, но хотя бы в Экрандо и Кэсендии это вполне обыденные практики. И я – не один, конечно, – пытался найти ключ, который помог бы понять, откуда у мастеров Экрандо возможность совершать то, что они – я видел сам – могут совершать.

Он отпил глоток и посмотрел на Тэйлоса изучающим взглядом.

– В Кэсендии есть мастера иллюзий, но их силы довольно просты, часто – объяснимы обычной физикой. Но вот Экрандо… Это тёмная страна, где никакой Светлейший не может пролить свет своих истин на головы благодарной паствы. Там правит Хаос, и потому она была мне особенно интересна. Именно там я встретил потрясающие вещи, волнительное мастерство, безо всякой иллюзии. И именно там я нашёл замок… Одного ключа ведь мало, чтобы что-то открыть. Нужна и замочная скважина.

Довольный своей речью, Дэвид наконец-то сел напротив Тэйлоса. Задавать ему вопросы сейчас казалось совершенно лишним. Энрайз только кивнул на молчание и заговорил уже спокойнее:

– Источник силы лежит в самом человеке. Замок – наш разум, пытливый мозг, который способен развиваться, в том числе овладевать силами, как будто бы человеку неподвластными. Но это – замок, а ключа, который бы помог нам открыть дверь в этот мир, не существует. Как увидеть течение процесса размышлений? Как заглянуть за кости, защищающие наш самый ценный орган?.. – он вздохнул. – Вот ключ.

Немного помолчав, он продолжал:

– И конечно, я нередко встречал самые причудливые выражения тайной силы нашего разума. Одно из них – умение предвидеть или же читать мысли. Умение знать на расстоянии то, что где-то происходит или произойдёт. У всех одарённых свои истории, мне хотелось бы узнать твою. Не стремись прикрыться другом с проблемой, я точно знаю – речь идёт о тебе самом.

Тэйлос растерянно посмотрел на бокал, а затем, отставив его на столик, рассказал обо всём, что произошло. Дэвид слушал, не перебивая. Его взгляд был обращён словно внутрь него самого, лицо почти закаменело, не выражая никаких чувств. Но Тэйлосу не были нужны дружеское участие или же яркие эмоции. Он хотел найти ответ.

– Очень похоже, – выдохнул Дэвид, когда рассказ закончился. – Очень.

– Похоже на что?

– На пробуждение дара, – Энрайз усмехнулся. – Ничего страшного, Тэйлос. Ты сможешь знать о многом наперёд. Гораздо любопытнее не то, что происходит с тобой, а как это заметил Грэйс.

– Я даже не смог понять, кто он, – признался Тэйлос. – Расследование привело только к большему числу вопросов, и потому мне понадобился… кто-то со стороны.

– Что ж, значит… – Дэвид изящно повёл плечом, – пора на скачки! Или гонки. Выбирай сам. Не окунувшись в мир, привычный хищнику, охотнику не добыть тигра.

Поначалу Тэйлос хотел отказаться, но взгляд Дэвида был твёрд, и его улыбка слишком не сочеталась с холодом, который, казалось, залёг в глубине зрачков. Противоречивость удивительным образом подталкивала согласиться, точно Дэвид молчаливо показывал – он поддержит на этом пути, но сама дорога ведёт в темноту.

– Этот дар… – спросил Тэйлос, чтобы отвлечься, зашарив по карманам в поисках трубки, – он может помочь увидеть не будущее?

– А что же ещё?

– Прошлое? Узнать, что доподлинно произошло,– Тэйлос потёр переносицу, стараясь скрыть тем самым смущение.

– Забавно, все смотрят в будущее, а тебе вдруг понадобилось прошлое? Почему? – Дэвид оживлённо подался вперёд. – Что тому причиной?

– Так это возможно? – всё-таки справившись с собой, Тэйлос принялся забивать трубку, не поднимая на Дэвида взгляд.

– Если теоретически… – Дэвид качнул головой, – видишь ли, будущее вариативно. В той или иной степени – это результат действий человека. Лишь некоторые моменты стабильны – их-то и можно увидеть, насколько я разобрался в предмете. Но прошлое уже свершившийся факт, так что… Увидеть его должно быть проще. Чистая логика, верно?

– Это обнадёживает, – Тэйлос всё-таки поймал взгляд Энрайза и неохотно добавил: – Грэйс совершенно закрыт, он словно явился в город ниоткуда, о нём ничего неизвестно. Люди знают, где он бывает, но понятия не имеют, где он живёт. И только на кладбище есть одна могила, куда он приходит с завидной частотой. Это могила ребёнка, который даже не носит его фамилию, отцом которого он не был… Но тогда почему? Что его гложет?

– Да, ты, определённо, журналист, – засмеялся Дэвид. – Возможно, ты сумеешь раскрыть свои тайны, но для этого дар – если он есть – нужно тренировать.

– Как? – Тэйлос раскурил трубку, и терпкий аромат табака прояснил его мысли, дисциплинировал их, так что они прекратили носиться по кругу.

– О, это уже совсем другая история, – Дэвид снова сделал глоток и откинулся на спинку кресла, созерцая Тэйлоса сквозь стекло бокала. – Но я расскажу тебе, если ты будешь с точностью описывать, что ощущаешь, как мыслишь… А лучше – будешь вести дневник. Пойми меня верно, я учёный, пусть и странного толка. Я хочу знать, как это происходит, а не опираться на рассказы бывалых шаманов, которые только произносят загадки, – он усмехнулся. – Мне нужен человек со схожим сознанием, который сумеет объясниться в словах, мне понятных.

– Согласен, – Тэйлос выпустил облачко дыма. – Если у меня есть дар, то я хочу уметь им пользоваться.

========== Часть 5 ==========

Возвращаясь в вечернем свете домой, Тэйлос старался ни о чём не раздумывать. Разум, не привыкший к такому обилию информации, которую невозможно было сходу подтвердить хоть какими-то фактами, стремился свести всё к шутке, доказать невозможность и несостоятельность изложенного, и Тэйлос старательно давил все – даже самые мимолётные и призрачные – мысли, которые бы этому способствовали. От него впервые за долгое время требовалась исключительно вера. Как в детстве, когда мать приводила его в храм, где они выстаивали долгие проповеди. Тэйлос и тогда задавал много вопросов, выдавая пытливость ума и цепкость памяти, но мать на всё отвечала просто: «Тебе не нужно разбираться в этом, тебе нужно верить». И как бы он ни жаждал разузнать хоть один ответ, получалось услышать только эту скучную фразу.

Впрочем, Дэвид обещал, что со временем можно начать разбираться, и вовсе не так, как это происходит в религиозном ключе. Он не звал это колдовством или магией, а слово «метафизика» для Тэйлоса было почти привычным.

В конце концов он постарался сосредоточиться на окружающем мире. Стать наблюдателем, который не стремится искать причинно-следственных связей. На мотыльках, кружащихся у газовых фонарей зеленоватыми искрами, на очертаниях тёмных крыш, едва выделяющихся на фоне чернильного неба, усыпанного звёздами. Глядя на это, Тэйлос вспомнил, что огни столицы намного ярче, они даже глушат свет звёзд, потому небо кажется совсем пустым. Но здесь небеса смотрели тысячами глаз, и не стоило вспоминать, о чём говорит астрономия, достаточно было поднять голову и вглядеться в ответ.

Он прислушался к звуку своих шагов – на этой улице он был единственным пешеходом, и эхо отражалось от стен, отскакивало гулким мячиком, словно ударяясь в закрытые двери и прикрытые ставнями окна. Он вгляделся в блестящую влагой мостовую, вдохнул поглубже ночной воздух.

Едва слышное журчание бегущей по водостоку воды, звук падающих в канаву капель ткали ночную атмосферу, где-то вдалеке неумолчно пел сверчок. Пальцы покалывало прохладой, щёки покусывал поднявшийся ветерок – ночь дышала подступившей осенью. Тэйлос чуть улыбнулся и ощутил невероятное желание писать.

Обычно он тратил такие моменты на статьи, но теперь, едва поднявшись к себе в квартиру и сбросив плащ, начал набирать совершенно отвлечённый текст. В машинке уже был заправлен лист бумаги, но Тэйлос не вспомнил, что собирался набросать заметку для газеты. Новый текст лился откуда-то изнутри будто сам собой – это походило на автоматическое письмо, о котором вскользь упоминал Дэвид уже в конце вечера. Не вдумываясь, Тэйлос писал и писал, захваченный не мыслью, но эмоцией, и слова ложились невероятно легко, а главное, мозг совершенно забыл осмыслять услышанное от Энрайза. Пальцы летали по тугим клавишам очень быстро, но всё же едва успевали за бегущей мыслью. Поглощённый совершенно новыми ощущениями, Тэйлос забылся до самого утра, и только хмурый рассвет заставил его оторвать взгляд от очередной страницы.

«Тебе нужно написать книгу», – говорил Дэвид, улыбаясь. Они тогда стояли на пороге его номера, прощаясь. И глядя на только что отпечатанные листы, Тэйлос понял, что именно это и начал делать. Даже не понимая, о чём именно пишет. Нужно было перечитать, поймать сюжет, узнать, кто именно рассказывает и оживляет для автора эти картины. Однако стоило на мгновение позволить себе коснуться воспоминаний и посмотреть на готовые страницы, как навалилась усталость, и ничего не оставалось, как умыться и лечь спать.

Дав себе слово, что непременно перечитает каждую строчку несколько раз – но уже днём – Тэйлос почти торопливо разделся и скользнул под плед. Утреннее солнце бессильно было пробиться сквозь плотную гардину, и он даже не стал напоминать себе, что нужно закончить ещё одну заметку, книга – или что там он такое написал – была гораздо важнее. И это было последней мыслью, прежде чем Тэйлос растворился в сновидениях, едва коснувшись головой подушки.

***

Ему приснилась мать. Ничего неожиданного, если уж учитывать всё, что пришлось вспомнить из-за разговора с Дэвидом.

Лилиана Торртон сидела у стола и вышивала лентами. Перед ней лежали самые разные – сияющие атласом, всех оттенков и цветов, что только мог представить Тэйлос, туго смотанные и лежащие свободно, точно реки и ручейки красок. Он с любопытством взглянул на неготовую пока ещё вышивку из-за плеча Лилианы – мать была замечательной рукодельницей, творила целые картины с помощью лент и ниток. Ей прекрасно удавались цветы и пейзажи, но больше всего она любила вышивать дивные орнаменты. Однако в этот раз Тэйлоса ждало разочарование. Вместо красочной картины он увидел тёмный пейзаж кладбища – все яркие краски переливались на столе, а на ткани остался лишь чёрный, поблёскивающий в свете свечей атлас.

– Почему? – спросил он, и Лилиана подняла голову от шитья, чуть повернувшись к нему.

Лицо её оказалось юным – такой Тэйлос её почти не помнил – но по подбородку ползло некрасивое трупное пятно. Это не напугало, только расставило необходимые точки.

– Здесь теперь мой дом, странно ли, что я вышиваю именно это? – усмехнулась она. Мир вокруг неуловимо менялся, теперь мать сидела на траве у собственной могилы, чопорное тёмное платье – то самое, в котором она легла в гроб, – лежало красивыми складками, но было испачкано землёй.

– Может, тебе одиноко? – совесть или жалость – что-то непонятное – сдавили ему горло, да так сильно, что он не сумел задать ещё хоть один вопрос. Сколько мертвецу требуется цветов и слёз, чтобы чувствовать себя не брошенным?..

– Здесь не может быть одиноко, смотри, сколько вокруг прекрасных людей, – возразила Лилиана и стала строгой, как бывало, если он приносил плохие отметки из школы или же шалил в храме. Теперь её лицо постарело, осунулось, а кожа стала чуть зеленоватой, как если бы оказалась освещена газовым фонарём.

Вокруг вдруг появилось множество людей, Тэйлос не понимал, откуда у него такая уверенность, но твёрдо знал, что все они уже мертвы. В толпе он заметил и маленькую большеглазую девочку с венком в волосах. Она стояла чуть поодаль от остальных, видимо, отчаянно робея.

– Глория? – позвал он, забыв вмиг о матери.

Девочка испуганно вздрогнула и посмотрела на него. Глаза у неё оказались пустыми и холодными, глазами мертвеца на живеньком и чистом личике с будто фарфоровой кожей.

Возможно, Тэйлос и должен был испугаться, но сегодня во сне страх забыл к нему дорогу. Он не заметил, когда исчезла Лилиана. Словно проводник, она привела его в мир мёртвых и оставила, не в силах пройти дальше и глубже. Но было ли ему теперь дело до матери?.. Тэйлоса охватил азарт, страстное желание поймать тревожившую тайну.

– Я хочу знать, что с тобой произошло, – сказал он, двинувшись сквозь молча расступавшуюся толпу призраков, теперь уже почти прозрачных. Но Глория – единственная яркая в этом сонме исчезающих фигур – только скривила рот, будто собираясь плакать, а затем провалилась под землю, не оставив после себя даже разверстого зева могилы.

Тэйлос остался стоять на кладбище между гранитных плит, каменные памятники хранили тайны, ангелы смотрели с укором. Ветер шевелил траву и шуршал иссохшими цветами.

– Почему ты не отвечаешь мне? – спросил Тэйлос, обращаясь ко всему разом, к собственному сну, а может, к самому себе. Но его обняла тишина, и даже своего голоса он совсем не услышал.

Мир померк – медленно, словно кто-то осторожно протирал доску с меловой картиной сухой ветошью, и уже минуту спустя Тэйлос открыл глаза. В окно барабанил дождь, и его настойчивый стук почти сразу выгнал из памяти все образы сна.

По всему выходило, спал он недолго. Тело непривычно ломило, а глаза были слишком сухи и даже умывание ничуть не помогло. Тэйлос сварил себе крепкий кофе и потёр виски, чувствуя приближение головной боли. Взгляд его натолкнулся на отпечатанные листы. Их было пятнадцать штук! Никогда прежде он не писал так много за одну ночь.

Забыв о чашке с горячим напитком, Тэйлос сел к столу и вчитался, им владело неясное ощущение – он не узнавал слова и фразы, а ведь отличался прекрасной памятью на собственные тексты! Теперь же казалось, что он и вовсе не писал ничего из этого.

Голова шла кругом, он совершенно точно помнил, как набирал абзац за абзацем, но не мог восстановить в памяти ни единой строки.

– Хаос меня забери, – шептал он то и дело, всё сильнее поражаясь тому, что выписалось само собой в ночной тишине.

А дочитав, он решил, что непременно расскажет и покажет эти страницы Дэвиду. Теперь самое время было заняться работой, скучной рутиной, что сумеет избавить от тревожных мыслей, но Тэйлос некоторое время сидел за столом просто так, стараясь принять, что именно его пальцы вчера выстукивали по клавишам историю жизни маленькой девочки, помеченной на бумаге лишь буквой и точкой: «Ф.». Тэйлос знал – это фамилия.

– Может ли быть, что это она говорит со мной? – на вопрос силился ответить только дождь, но Тэйлос не понимал, что он там барабанит.

В любом случае сейчас нужно было написать статью и спешить в редакцию. Тэйлос отложил бесплодные размышления, увлёкшись работой. Несмотря на то, что вся ночь прошла без сна, а стопка страниц красноречиво свидетельствовала, что он неплохо потрудился, ощущения опустошённости, как то бывало после нескольких статей разом, не приходило. Напротив, он с большим удовольствием окунулся в рутинный мир журналистики и оказался вполне доволен результатом.

Не став ломать голову, как так получилось, Тэйлос спешно собрался и уже через двадцать минут был у Драйзера. Разговор у них получился коротким, Уоткинс выдал ещё несколько тем для следующего номера и посоветовал, с кем о них поговорить, а затем Тэйлос оказался на улице и… Тут его охватило удивительное чувство, а может быть, даже и страстное желание.

Он всегда таскал с собой блокнот, и теперь ему пришлось завернуть в переулок и присесть на выпирающий костью фундамент старого дома, чтобы начать записывать возникающие слова. Они словно нашёптывались кем-то, вольно приходили из глубин, вспыхивали, и Тэйлос не мог противиться их зову.

Он нанизывал их на нитку фраз, выписывал в блокнот, а потом осознал, что не успевает за призрачным диктующим, и перешёл на стенографию. За почти полчаса такой диктовки он весь взмок, хоть ветер был пронизывающим и холодным, а солнце совсем не жаждало согреть город.

В какой-то миг всё исчезло – ни шёпота, ни слов. Тэйлос понял, что исписал десяток страниц блокнота. Он потёр затёкшую шею и поднялся, стряхнул с плаща прилипшие ошмётки известковой побелки. Подворотня отнюдь не дарила впечатления прибежища муз. Здесь было неприглядно, лежал мусор, а у стены притаилась целая батарея бутылок, запылённых и заплетённых паутиной. Откуда-то несло затхлостью и сырым подвалом.

Тэйлос пожал плечами и отправился домой. Он уже признал, что не может осознать природы происходящего, а значит, путь был только один. Даже не перечитывая заметки, которые успел сделать только что, Тэйлос знал – они станут продолжением той истории, что он начал ночью.

Той самой, которую кто-то начал ему рассказывать вчера.

Размышления об истоках писательства были не свойственны Тэйлосу. Пока многие спорили о том, как рождается произведение, он писал статьи, не обращая внимания на такие тонкие структуры, как вдохновение или страсть. У него была тема и срок, и он укладывался в сроки, раскрывая тему. По мнению редактора, писал он неплохо, а порой – даже очень хорошо. Но именно принцип скрупулёзной работы теперь мешал ему в полной мере осознать природу происходящего. Быть может, это и есть вдохновение? А может, это уже вторжение в его разум извне?

Тэйлос легко бы запутался в этом, но предпочёл оставить все размышления до разговора с Дэвидом.

Уже подходя к дому, он вдруг вспомнил свой сон, и необходимость снова завернуть на кладбище вспыхнула в нём едва ли не ярче, чем то захватывающее ощущение, что заставило руку летать над страницей блокнота.

Тэйлос приблизился к кладбищенской ограде и почти сразу же заметил Джонатана. Вооружённый метлой, тот приводил в порядок центральную аллею.

– Снова к нам, – усмехнулся он. – В последнее время мёртвые беспокоят тебя больше, чем живые.

– Мне снилась мать, – посчитал нужным объяснить Тэйлос. – Я не слишком суеверный, но почему бы не проведать её ещё разок? Быть может, она стала к этому привыкать?

Джонатан отрывисто засмеялся, оценив шутку.

– Мне как раз доставили свежие цветы, – кивнул он на сторожку. – Возьми себе букетик.

– А зачем тебе цветы? – удивился Тэйлос, послушно поворачивая к сторожке.

– В одном из склепов сегодня вечер памяти, – Джонатан снова взялся за метлу. – Но отсутствие одного из букетов вряд ли кто-то заметит.

Тэйлос выбрал из большущей корзины самый скромный букетик из лиловых фиалок и направился к могиле матери. Ангел смотрел всё так же безразлично, пока он ставил цветы в каменную вазу, где фиалки должны были постепенно поблекнуть, отдавая свою красоту во славу чужой смерти.

– Я пришёл, – произнёс Тэйлос вслух. – Не знаю зачем.

Накатила грусть, вместо сна вспомнилось детство, смеющаяся мать, чисто выметенное крыльцо домика, где они как-то жили неполных три года… Ветер пронёсся над кладбищем, дохнул на принесённые фиалки, ударил Тэйлоса по щеке, возвращая в реальность.

«Не стоило приходить», – запоздалая мысль отдалась горечью.

Тэйлос поднял голову и посмотрел на ровные ряды плит и памятников, каменных ангелов и скорбных дев. Мир смерти был спокоен и хранил молчание. Возможно, мёртвым и вовсе уже не было никакого дела до живых… Но… пригрезилось ли это, или было наяву, Тэйлос увидел, как между памятниками бежит хрупкая тень. Ребёнок, девочка в пышном белом платьице. Она бежала к нему, широко раскинув руки, точно старалась не потерять равновесие.

Он смотрел на видение, не понимая его природы. Солнечный день, сильный ветер… Разве в такую погоду появляются призраки? Может, это игра воображения, ведь он спал так недолго?

А девочка замерла и теперь смотрела на него. Он чувствовал взгляд, хотя не мог разобрать черт её лица. Слишком сияющее, оно всё время ускользало, как бывает во сне. Что, если он уснул на могиле матери?..

Тэйлос ущипнул себя, но видение не исчезло, а он, очевидно, не спал. Солнце скрылось за облаком, и только тогда девочка словно растворилась, мягко замерцав перед самым исчезновением.

«А может, это всего лишь оптическая иллюзия», – вывод почти не удовлетворил Тэйлоса, и он пошёл мимо могил к тому самому месту, где стоял мираж. Там ничего не было, кроме зелёных трав. Пустая площадка, где ещё никого не успели похоронить. Ничего, что могло бы дать такой странный оптический эффект.

Жуть прошлась морозом по коже, сбежала мурашками по спине, но Тэйлос быстро взял себя в руки. В конечном счёте он пока не мог поручиться, что находится в здравом уме – бессонница, нахлынувшая одержимость рассказом, строки которого он не может вспомнить, только что написав, возбуждённое состояние из-за свалившихся на голову тайн и историй… Да, Тэйлос вполне признавал за собой право на видения и галлюцинации. Конечно, это не то, о чём говорят в обществе, но знакомцы по университету – будущие психиатры – не раз обсуждали, что галлюцинации в той или иной мере испытывает почти каждый человек. Этого было достаточно, чтобы не паниковать, а рассуждать трезво, даже столкнувшись с порождённым мозгом видением.

Успокоив себя вот так, Тэйлос решил вернуться домой. И если о страницах он намеревался рассказать Дэвиду, то о кладбищенских миражах точно нет. Ему даже не хотелось признавать возможность метафизического объяснения. А ещё больше не хотелось, чтобы Энрайз попытался установить, есть ли призраки на кладбище Фэйтон-сити. Эта мысль была словно и не его, но столь навязчива и настойчива, что Тэйлос не стал разбираться, откуда она могла заявиться к нему в голову.

***

На лестничной клетке его поджидал Ринко. Тэйлос удивился его визиту, но не успел ни о чём спросить: едва они переступили порог, как Ринко сам заговорил, видимо, стараясь как можно скорее высказать терзавшую его мысль:

– Я пришёл в газету поздновато, тебя там уже не было, вот… решил навестить… Ждал не так долго, но… Послушай, Марко Флэтчер… Не жилец.

– Что? – Тэйлос повесил плащ в шкаф и удивлённо посмотрел на Ринко. – Что случилось?

– Травмы у него были как будто бы небольшие, но внезапно началась гангрена. Доктора говорят, что уже не сумеют спасти, слишком уж стремительно развивается болезнь.

– Как жаль его, – Тэйлос вздохнул. – Но почему ты так спешил рассказать это мне?

– Потому что только ты знал, что Марко Флэтчер больше не станет победителем, – Ринко глянул на него с подозрением. – Ты знал, что он умрёт?

– Какая чушь, – возмутился Тэйлос, едва подавив желание ударить Ринко. – Я сделал ставку – неудачную ставку. Это вовсе никак не связано с тем, что Марко должен был разбиться. Я ничего не знал, не предполагал и не предвидел! Не надо думать, что я просчитал его печальную судьбу. Зачем тогда я ставил заранее? Чтобы дать себе возможность проиграть? Ты не находишь, что это нелогично?

– Да… Да, ты прав, пожалуй, – Ринко отступил. – Меня слишком впечатлила цепочка событий. Знаешь, когда пишешь о скачках и гонках, всегда надеешься ухватить леди Удачу за подол, увидеть, как она работает, найти объяснение… Хоть какое-то… Ты прав, прав, я перегнул, извини.

Тэйлос развёл руками.

– Мне горько слышать, что Марко не выкарабкается. Но я не знал, не знал, даже не думал.

Однако едва за Ринко захлопнулась дверь, как Тэйлос привалился к ней спиной. Его бросало то в жар, то в холод, точно изнутри грызли демоны. Быть может, он не сознавал того, что чувствует, но, без всякого сомнения, он что-то понимал, что-то, чего не видели другие. Да, никто не смог бы поймать его на этом, но сам Тэйлос теперь признавал, что обладает чутьём, а это значило, что кровь Марко косвенно была и на его руках.

Может быть, это была всего лишь иллюзия, может, всего лишь утешительная надежда, но Тэйлосу хотелось верить, что, зная будущее, можно попробовать его изменить, хоть немного. Он мог бы рассказать Марко о своих ощущениях, если бы только понимал их.

Мог бы спасти жизнь.

Мог бы?..

Тэйлос прошёл к рабочему столу, взглянул на отпечатанные листы и потянулся за блокнотом. Совершенно ошеломлённый известием Ринко, он всё равно чувствовал глубокую необходимость продолжать. Что-то мешало ему остановиться, не позволяло соскользнуть в усталость, не давало возможности погрузиться в самого себя, чтобы взрастить чувство вины. Единственное, что с жаждой и страстью требовало это нечто, – записывать историю.

Разместив перед собой деревянную подставку с блокнотом, Тэйлос принялся переводить стенографию в печатные строки. Мысли и сожаления почти сразу оставили его, важно было перенести на бумагу всё, что было набросано на чуть желтоватых страницах. К тому же на задворках сознания уже скреблись новые слова, тоже желая выбраться на волю.

========== Часть 6 ==========

Оторваться от печатной машинки заставил стук в дверь. Тэйлос недовольно оглянулся: комната уже тонула в сумраке, солнце опустилось за крыши, и тени пролегли через улицу, заполнив собой и пространство его квартиры. Строчки на листе бумаги слились, слова были почти неразличимы, но ещё секунду назад он видел их все до единого. Поёжившись от неприятного ощущения, Тэйлос встал и зажёг лампу, только после того вспомнив, почему остановился.

Стук повторился, на этот раз более громкий.

– Иду, – отозвался Тэйлос, спешно оглядев комнату. Но прибираться, конечно, было уже поздно, так что он только посетовал, каким неприглядным предстанет его обиталище перед ночным гостем.

За дверью прислонившись к стене стоял Дэвид. Он был одет даже щеголевато, точно собирался на приём, а не зайти к другу.

– А ты не торопился, – заметил он. Его внимательный взгляд оказался почти физически ощутимым. – И не спал. Что случилось?

– Ничего особенного, – пожал плечами Тэйлос, наконец-то пропуская его внутрь. – Тут не прибрано, извини…

– Не имеет значения, я видел и куда более захламлённые места… Чем ты занят? – Энрайз ловко выставил в центр комнаты стул и сел на него верхом.

– Я… – Тэйлос не знал, как именовать то, что он делает. Было слишком смело сказать: «Я пишу книгу», потому что книга – если это была книга – писалась сама по себе. История выплёскивалась на бумагу текстом, совершенно не зная границ или законов литературного творчества, она сама собой завязалась и сама по себе раскрывалась, подобно цветку. Тэйлос, конечно, ещё не дошёл до кульминации, он словно читал параллельно тому, как писал, и понятия не имел, что же там будет на следующей странице.

Дэвид ждал ответа, и Тэйлосу пришлось отвернуться к столу. Он взглянул на отпечатанные листы и, решившись, собрал в пачку и последнюю страницу, выдернув её – ещё недописанную – прямо из машинки.

– Вот что я делаю, – выдохнул он, отдавая Дэвиду всё разом.

Тот словно и не удивился, только переложил страницы по порядку, прежде чем начать читать. Отвлечённо Тэйлос отметил, насколько сильна в нём привычка – он проставил вверху страницы номер, хотя был настолько захвачен текстом, что не помнил сам себя.

Энрайз между тем уже дочитал первую и перешёл ко второй. Внезапно Тэйлос заволновался, будто бы дал Дэвиду прочесть дело всей своей жизни, и теперь можно было ожидать насмешки или же критических замечаний.

Но разве должно ему волноваться за историю, которая пишет себя сама? Успел ли он вложить в неё хоть чуточку собственного мастерства?..