Текст книги "Сентябрь (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== Часть 1 ==========

Сентябрь – с неизменными дождями, текучими прогорклыми туманами, масляным блеском газовых фонарей в мокрых мостовых – всегда приходил неожиданно. Он словно бы не смотрел на календарь, а потому то оказывался ранним гостем, то непунктуально задерживался, и всякий раз Тэйлос пропускал тот самый миг, когда следовало надеть плащ.

Сегодня он стоял в сыром переулке и ёжился от прохлады. Ветра не было, туман повис облаком, пах машинным маслом и прошедшим дождём. Недовольный уличный кот выполз погреться у выхода вентиляционной шахты, откуда дышало теплом и пылью заводского нутра, и Тэйлос едва не позавидовал животному.

Было ещё так рано, что даже вывеска «Красного дракона» не погасла, всё так же помигивая алыми лампочками. Далеко на востоке, в клубящихся облаках разливалось сияние зари.

Несмотря на ранний час, улица уже оживала – кто-то возвращался домой после ночной смены, кто-то, как и Тэйлос, уже спешил по утренним делам. Пропустив экипаж – звонкий цокот хорошо подкованной лошади отражался эхом от стен, казался особенно влажным и гулким – Тэйлос наконец-то решился выйти из переулка и подойти к условленному месту встречи. Встав прямо под фосфоресцирующий циферблат часов, он пошарил по карманам и выудил трубку, но не успел даже забить её.

– Вы пунктуальны, – раздался голос. Тэйлос резко обернулся.

– Мистер Грэйс, – кивнул он, решив не снимать цилиндра. Они были не в тех отношениях, даже до рукопожатия вряд ли бы снизошли.

– Итак, ваш долг?..

Тэйлос вытащил из нагрудного кармана пачку денег. Ему, конечно, вовсе не хотелось отдавать их, но иного выхода не было. Глупо подставившись на последних гонках паромобилей, он должен был теперь расплачиваться за необдуманные ставки и сорвавшиеся с губ слова разом.

– С вами приятно иметь дело, – Грэйс оскалил в улыбке металлические зубы. Отливавшие синевой, они превращали его из человека в автомат, в механическое существо, лишь по прихоти создателя имеющее человеческий облик. Тэйлосу было приятнее думать, что Грэйс действительно не имеет ничего общего с людской природой. Пожалуй, он и биение его сердца принял бы за неумолчное тиканье часового механизма.

– Взаимно, – отрывисто бросил он и снова взялся за трубку, намереваясь за привычными жестами скрыть волнение. – Хорошая погодка, да?

– Шутите? – Грэйс засмеялся – будто залаял. – Отменное чувство юмора.

Видимо, он не разделял очарованности Тэйлоса, не чувствовал прелести тумана или влажности. Отчего-то это было ужасающе грустно, но стоило ли ждать от машины – не человека – чего-то иного?..

Тэйлос улыбнулся, точно и впрямь пошутил.

– До встречи, – и Грэйс оставил его одного на вновь опустевшей – теперь уже до девяти утра – улице.

Тэйлос поднял глаза к сумрачному небу, где бесшумно завис дирижабль, потом потёр переносицу и передумал курить. «Красный Дракон» подмигнул вывеской, но он всё же не решился зайти – нужно было стать осмотрительнее, не так-то легко теперь будет подзаработать деньжат. Нет ни единого лишнего цента, так что и виски с утра не будет.

Он зашагал по улице, почти рассеянно поглядывая на прикрытые ставнями витрины и окна первых этажей. Слишком рано, никто ещё не взялся за работу, только от булочной плыл дурманящий аромат выпекающегося хлеба. А ведь днём всё преобразится – забегают цветочницы, закричат зазывалы, раскроются двери лавок… Тэйлос любил городской шум и даже заскучал по нему – этакое иррациональное ощущение в самом сердце раннего утра.

Он завернул за угол и поднялся по лестнице к дому, где снимал комнатушку. Нашарив ключ под почтовым ящиком, Тэйлос некоторое время озирался, точно опасался, что его застукают соседи, и только потом вошёл в дом.

Сумрак скрипучей лестницы, навсегда пропахшей жареным луком из-за любительницы готовить с первого этажа, заставил Тэйлоса подождать внизу, пока зрение не привыкло и не позволило разобрать иссохшие деревянные ступени и причудливые балясины, источенные жучком.

Иногда казалось, что дом скоро и вовсе развалится, особенно если приходили ветра, из-за которых жестяная кровля стонала и пела, пронзительно вскрикивала, будто желая оторваться и улететь. Квартирка Тэйлоса была на третьем этаже, как раз под крышей, и эти грустные завывания приносили ему меланхоличное настроение.

Поднявшись к себе, он скинул пиджак на старое кресло и встал у окна, чтобы ещё немного поглядеть на город, прежде чем усядется за работу. Мягкий утренний свет уже разгорелся настолько, что залил весь письменный стол – с записками, стопками бумаги, раскрытыми и заложенными чем попало книгами… Тэйлос лишь скользнул взглядом по этому беспорядку.

Ему открывался чудный вид на Фергюсон-Лейн, улочку, что неспешно уводила к чёрной кованой ограде городского кладбища. Мало кто мог оценить прелесть этих мест. Но Тэйлоса не смущало соседство, напротив, мёртвых он любил больше, чем живых, ведь они уже никого не могли предать. С особенным удовольствием он писал некрологи, и сегодня ему как раз следовало заняться одним из них.

Снова он вернулся мыслями к тому, с чего начался день. Мистер Грэйс – мошенник и, чего уж там, ублюдок. И стоило бы как истинному журналисту написать о нём разгромную статью, даже сократив его имя до инициалов, но Тэйлос был лишён журналистского чутья, которое повлекло бы в самые рискованные авантюры. Он был лишь хорошим ремесленником, и его статьи – добротные и пронизанные духом времени – никогда не были остры и не печатались на первых полосах. Потому он и писал вдобавок некрологи или скромные рекламные объявления.

Он и не ставил-то никогда… Это вышло почти случайно.

Тэйлос оборвал эти мысли и сел за стол, словно наказывая себя лишением утреннего кофе. Работа не могла подождать, уже в обед начиналась печать завтрашнего выпуска «Фэйтон Таймс», где должны быть его заметки.

***

Текст всегда увлекал и затягивал его. В открытое окно с осенней прохладой приходили голоса и звуки, но Тэйлос уже ничего не чувствовал и не слышал, погрузившись в зыбкий мир, что вырисовывался в его строчках. Порой он задумывался, что должен написать настоящую книгу, иногда даже набрасывал несколько обрывков – такими полнился один из ящиков его стола – но рутина не позволяла взяться за эту идею.

Впрочем, он любил рутину, как любил пришедший на пару недель раньше срока сентябрь, как любил промозглый и простуженный октябрь, что прикатится следом, или свежий ноябрь, когда над могилами чёрные деревья вытянут нагие ветви в пустоту.

По меркам многих Тэйлос был странным, и он нянчил эту странность, не давая ей испариться. Ему не хотелось ничего менять в своей жизни. Так что это утреннее… а точнее, позавчерашнее происшествие…

Тэйлос недовольно поморщился, прекратив печатать. Машинка, которую он использовал для работы, была громоздким, но замечательным изобретением. Пусть клавиши требовали вложения немалых сил, но каждый оттиск литеры оказывался чёрным и ясным. Тэйлос терпеть не мог, когда в эту ясность вмешивались посторонние мыслишки. Они не подумал бы, что встреча с мистером Грэйсом окажется настолько впечатляющей, что даже в любимой работе найдётся место для рефлексии.

Сплюнув, Тэйлос перечитал последнее предложение. Время поджимало, скоро нужно было собираться в типографию, где наборщики наверняка начнут ругать его, потому что времени на подбор окажется совсем немного.

Он снова погрузился в работу, представляя себе покойного – мистер Бэрнс был человеком грузным, с печальным лицом. Усатый, с вечными кругами под глазами, он тем не менее излучал доброту и уверенность. Его лавка торговала тканями – не шелками и кружевом, а добротными тканями для мужских костюмов и фетром для шляп. Наверное, в городе все его знали. Он умер скоропостижно, оставив вдовой молодую супругу и двоих ребятишек. Теперь было ясно, что в лавке изменится ассортимент, и Тэйлосу было немного горько от этого. Устоявшиеся вещи не должны были меняться вот так стремительно и необратимо.

Заметка наконец была закончена, и он спешно выдернул лист из машинки. В папке было ещё несколько, но не все предназначались в этот номер, Тэйлос поставил пометку, прежде чем сунул только что отпечатанное к остальным материалам.

На этот раз он не забыл о плаще – несмотря на солнечный свет, пробивавшийся из-за туч, промозглая сырость никуда не девалась и вряд ли собиралась исчезнуть до двух часов дня. Тэйлос, уже наказанный коварством погоды с утра, больше не шёл у неё на поводу.

***

Мистер Грюнвальт встретил Тэйлоса прохладно. У него, видимо, было множество дел, так что он даже не просмотрел заметку как следует, да и другим материалам не уделил внимания.

– Слышал, – сказал он как бы между прочим, отдавая папку подбежавшему мальчишке, который здесь был вместо курьера, – что у тебя были проблемы.

– Ничего такого, просто неудачная ставка, только и всего, – отмахнулся Тэйлос.

– Настолько неудачная, что ты отдавал деньги самому… – он не назвал имени, только хмыкнул. – Поосторожнее с этим, или на твоё место придётся находить другого писателя.

– Всё уже улажено, – Тэйлос старался не показать своего волнения, вот только ладони вспотели.

– Хорошо, если так… – и Грюнвальт словно потерял к нему интерес.

Тэйлос помялся немного, но потом всё-таки решил уйти. Жалованье в любом случае отдали бы не прямо сейчас.

Осведомлённость босса его немного расстроила, потому он шёл по улице совершенно бездумно, не глядя по сторонам. Прохладный ветер, совершенно уже не августовский, теребил полы его плаща и норовил отобрать цилиндр. Мостовая, уже просохшая от утреннего дождя, всё ещё пахла сыростью.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Тэйлос представил, как уже скоро все дороги запорошит прелой листвой, дворники будут переругиваться из-за территории, а дождь станет идти почти каждый день, лишь изредка сменяясь ясным до кристальной прозрачности днём, когда синева небес кажется особенно пронзительной.

Так он дошёл до кладбищенской ограды, пропустив подъездную дорожку к дому, где снимал комнату. Ворота были заперты, но маленькая калитка стояла распахнутой и почти уже вросла в землю, потому что кладбищенский сторож не желал её запирать. Его сторожка, служившая ему и домом много лет, стояла на территории кладбища, и это способствовало появлению у него своеобразного понимания мира.

Тэйлос не раз беседовал с ним. Старик Джонатан знал много историй – мистических и не слишком, помнил едва ли не каждого покойника за последние тридцать лет и мог с лёгкостью водить по кладбищу экскурсии для любопытных. Впрочем, Тэйлос не расспрашивал его о тех, кто нашёл покой под могильными плитами. Чаще они беседовали о живых.

«Мальчик мой, – не раз говаривал Джонатан, – нигде, кроме кладбища, человек не раскрывается настолько полно. Само то, как он входит на территорию, уже скажет знающему многое… Например, ты до сих пор в обиде на мать, потому её могила стоит неубранной который год. Я ставлю ей цветок в день рождения, знаешь ли…»

И Тэйлос, пристыженный, шёл к могиле матери, долго стоял над ней, рассматривая скорбного ангела, чьи крылья изъело сыростью, а ступни укрыл мох.

Сегодня он тоже решил не возвращаться домой, а сначала взглянуть в печальный каменный лик. Это почему-то его успокаивало. В очередной раз посетовав, что забыл о цветах, Тэйлос в нерешительности замер у сторожки. Джонатан, видимо, заметивший его через пыльное стекло, выглянул из-за двери.

– Опять без цветов? – спросил он спокойно. – Стало быть, забрёл просто так.

– Ноги сами привели, – Тэйлос пожал плечами. – Она же не будет в обиде… Она столько лет мертва.

– Не встречал я здесь обиженных среди них, – Джонатан кивнул на ряды могил. – Поговаривают, конечно, всякое, но у нас спокойно.

Тэйлос усмехнулся шутке.

– Я зайду к тебе на обратном пути, Джо, – пообещал он и двинулся вглубь кладбища. Он помнил ещё имена тех, кто ушёл совсем недавно, и теперь почему-то опасался увидеть их свежие холмики, укрытые траурными цветами и венками, перевитыми лентами со скорбными пожеланиями.

На кладбище всегда было ветрено, как будто этого пожелали сами покойники, точно им нравилось, как шелестит листва или как подвывают порывы ветра в голых ветвях. Сейчас среди трав ещё встречались цветы, а деревья стояли зелёными, но Тэйлосу мнилось, что сентябрь уже запорошил листвой гранитные плиты и уснувших ангелов, скорбных дев и крыши склепов.

Он шёл по дорожке, присыпанной сероватым речным песком, и ему казалось, что мать ступает рядом, будто у них прогулка, а кладбище всего лишь парк. Ему не хотелось говорить, как никогда не было желания обсуждать что-либо с ней ещё при жизни, но он был благодарен незримому призраку за то, что было с кем разделить одиночество.

Наконец он остановился над могилой, в который уже раз прочёл имя – Лилиана Торртон. Он носил громоздкую фамилию отца – Эксвилберг, но мать не сменила своей. Эта загадка так и осталась загадкой. Впрочем, как и личность отца.

Тэйлос снял цилиндр и чуть поклонился безразличному ангелу. Он не раз слышал, как люди беседуют с могилами или памятниками, но сам обратился к матери беззвучно, словно опасался, что кто-то примет его разговор за признак душевного нездоровья.

«Я запутался, – объяснял он ей. – Был неосторожен, пришлось отдать все сбережения… И теперь меня, кажется, считают потерянным человеком. Но ты бы сказала, что мне не стоит их слушать».

Не сказала бы. Лилиана Торртон отругала бы его, на чём свет стоит. Но не это сейчас нужно было Тэйлосу. Он смахнул с лица ангела паутинку и снова замер, глядя на зелёную траву, укрывшую могилу.

Мать покинула этот мир, когда ему исполнилось шестнадцать, с той поры уже минуло десять лет, и Тэйлос не раз ловил себя на удивительной пустоте, точно её смерть не оставила ему ни облегчения, ни боли. Но именно сейчас хотелось, чтобы пустоту наконец подменило какое-то иное чувство.

В сущности, неделю назад он не сделал ничего плохого, всего лишь робко попытался провернуть то же самое, что делали многие, – выиграть больше, вынудив остальных поставить на заведомо проигрышную лошадку. Однако его неопытность в этих делах подвела и… Вот теперь он потерял почти всё, что долгие годы копил.

Тэйлос поморщился от воспоминаний и снова перевёл взгляд на ангела. Он ещё помнил, как выбирал его – мать оставила достаточно средств на свои похороны, и он не поскупился, потребовав эту статую в качестве памятника. Тогда многие качали головами, ведь хватило бы и простого камня, пусть не изящного, но добротного напоминания о том, что некогда Лилиана Торртон топтала эту землю.

Лик ангела был пуст, как и душа Тэйлоса. Каменная скорбь на поверку обернулась безразличием. Но всё же этот компаньон, навеки застывший на могиле матери, казался ему лучше простых камней, у которых и вовсе не было никакого взгляда.

– Слышал, ты проигрался, – скрипучий голос Джонатана разнёсся по кладбищу вороньим криком. Поднимался ветер – совсем не летний.

– Слухи расходятся быстро, – Тэйлос обернулся к нему. – Но я больше не собираюсь повторять этой ошибки.

– Похвально, – Джонатан забил трубку и закурил, отчего над могилами потянулся терпкий сизый дымок. В иные дни Тэйлосу казалось, что этим дымком пропиталось всё кладбище.

Наверное, нужно было что-то сказать или как-то оправдаться, но Тэйлос не желал этого, потому лишь упрямо отвернулся к могиле, вперившись взглядом в молчавшего ангела.

– Все будут ждать, что ты попробуешь отыграться, – добавил Джонатан позже. – Все судачат между собой, хотят знать, есть ли у тебя… – он замялся, точно подбирая слова, – хоть капля мужественности.

– Именно поэтому я не собираюсь ставить ещё, – слишком резко сказал Тэйлос. Так вот чего все ожидают! Проверка на мужественность, хах!

Конечно, раньше его никто не видел ни на скачках, ни на гонках, но он вовсе не собирался начинать играть, чтобы доказать, что наконец-то стал не мальчиком, но мужем. Сплюнув, Тэйлос постарался взять себя в руки, потому что гнев неизвестно на кого поднялся в груди, заставляя голос разума смолкнуть.

– Не пойми меня неправильно, – снова заскрипел Джонатан, попыхивая трубкой, – но раз уж ты однажды сунулся в это болото, придётся сделать это опять. Попытать удачу.

– Дело было совсем не в удаче. А в том, что я – идиот! – Тэйлос развернулся на каблуках. – Я подставился.

– Вот оно что, – старик прищурился, и Тэйлосу стало ясно, что он ни капли в том не сомневался, а может, уже и в подробностях знал, что случилось. И не стоило спрашивать откуда – каким бы тихим ни было кладбище, но неухоженных могил тут не водилось, а это значило, что горожане посещают здешние места с завидным постоянством.

– Не собираюсь никому ничего доказывать, – сказал Тэйлос уже спокойнее.

– Что ж, не позволять искушению овладеть душой – великая сила, – Джонатан с тоской глянул на трубку и выколотил её о ближайший могильный камень. – Я помолюсь за тебя в воскресенье.

Тэйлос усмехнулся, но не ответил. Их беседы с Джонатаном часто приходили к такому финалу. То ли старик считал его слишком благочестивым, то ли, наоборот, всегда скорбел об уже пропавшей душе, но он регулярно добавлял, что намеревается вознести молитвы. Сам Тэйлос был совершенно не религиозен, он верил науке, что сейчас подняла голову и стала сильнее россказней проповедников. Однако посещать церковь хотя бы однажды в месяц считалось хорошим тоном.

Иногда Тэйлос уставал от условностей, ему мечталось отправиться через океан, в одну из загадочных стран, где будто бы жили чародеи и не встречалось священников – Кэсендия, Экрандо, Свитсель… Он порой повторял названия, чувствуя глухую тоску. Теперь выходило, что путешествия придётся подождать ещё долго.

– Послушай, – Джонатан подошёл ближе, и теперь его голос напоминал шорох сухих листьев, – Хаос с ними, с гонками, но ты должен понимать, что заинтересовал Грэйса. А у него нюх на людей.

– Чем бы я мог его заинтересовать? – Тэйлос не хотел знать ответ, но всё же не мог не переспросить.

– Его молодчики давеча заходили сюда проведать их братишку – во-о-он там, видишь, сизый ангел, прислонившийся к гранитной глыбе, – так вот, они говорили между собой, да только очень громко… – Джонатан закашлялся и продолжил не сразу – как раз когда Тэйлос едва не потерял терпение: – Говорили, значит, что Грэйс отметил твоё чутьё.

Тэйлос смерил Джонатана взглядом, но было ясно, что старик не приврал. Следовало в деталях вспомнить день гонок, чтобы понять, о чём именно высказался Грэйс. И хоть слова Джонатана сразу же пробудили азарт, Тэйлос лишь сухо поблагодарил его и отправился домой: ветер пригнал тучи, и явно собирался дождь, а дождь на кладбище Тэйлос совершенно не любил.

========== Часть 2 ==========

Добравшись домой, Тэйлос первым делом вскипятил чайник и, только сделав себе некое подобие обеда, дал волю воспоминаниям.

Он попал на гонки совершенно случайно – размышлял, не попробовать ли отбить хлеб у старины Ринко, этого рыжего прохвоста, что освещал все подобные материалы в их газете. Они частенько соревновались в литературном мастерстве, но всякий раз выходило, что Тэйлосу оставались добротные статьи о спокойствии и некрологи, а Ринко писал о спорте и мужских развлечениях.

Иногда редактор – Драйзер Уоткинс – говаривал, что Тэйлосу не хватает азарта, а Ринко – основательности, и овладеть именно этими чертами письма друг друга они и старались, да только не особенно выходило.

Так или иначе, причина побывать на гонках у Тэйлоса была, а причина ставить – нет. Но послушав разговоры, влившись в атмосферу возбуждённого ожидания, он всё-таки поймал настроение и тоже решился на ставку. Обойдя всех пилотов, что похвалялись своими паромобилями, пока гонка не началась, Тэйлос как будто бы вычислил будущего победителя.

И вот тут-то он и сделал промашку. Захотел сорвать куш.

Он уже видел такое – только на скачках. Побродив среди толпы рассуждающих о ставках, он постарался настроить людей поставить на другого пилота. И ему почему-то верили, вскоре ставки оказались почти что один к пятнадцати! Тэйлос чувствовал возбуждение и азарт, ему некогда было думать.

…Его фаворит не пришёл первым. Но Тэйлос и проиграл, и не слишком – потому что тот участник, за которого он столь активно агитировал, оказался лидером. Многие похлопывали его по плечу и благодарили, а вот мистер Грэйс, видимо, решил, что таким образом кто-то хочет лишить его честных денег… Или не очень честных денег.

Чутьё?

Не мог же он не понимать, что Тэйлос всего лишь ошибся, а не точно знал, кто выиграет на самом деле?

В окно наконец-то забарабанили капли, и Тэйлос отогнал воспоминания. Ему чудился запах машинного масла и пота, виделись лица мужчин, оживлённо рассуждающих об устройстве паромобилей и выбирающих фаворитов, и само собой в груди разгоралось жаркое пламя азарта.

Скачки не приносили ему таких ощущений, хоть он и бывал там, но единство человека с машиной, с порождением человеческой мысли, казалось ему столь очаровательным, что… Если бы Тэйлос только мог себе позволить так разбазаривать время и деньги!

Но кто он – всего лишь жалкий писака! Так что не стоило и мечтать когда-либо оказаться в кругу тех, кто рассуждает об инженерных делах столь вольно. Не стоило и предполагать, что когда-нибудь гонки станут и его жизнью тоже. Хотя и тут он больше тяготел к механизмам…

…Стук в дверь вырвал его из размышлений. Тэйлос отправился открывать, недоумевая, кого могло принести в такой ливень. На пороге стоял Ринко, с его плаща текло, а всегда непокрытые волосы оказались всклокочены и мокры насквозь.

– Входи, тебе нужно согреться, – Тэйлос пропустил коллегу. – Что-то случилось?

– Ты ставил на этого парня, Трейси Ситкайма? – спросил Ринко, словно не собираясь зайти.

– Ну да, – Тэйлос пожал плечами. – Я проиграл, какое это теперь…

– Он выиграл сегодня, – Ринко наконец скинул плащ. – Никто не думал, что он выиграет. Да ты вообще смотрел на его развалюху?!

– Мне она не показалась развалюхой… – недоумённо протянул Тэйлос.

– А всем показалась, – фыркнул Ринко. – Ты словно видишь что-то иное.

– А тот… Марко Флэтчер?

– Марко разбился, – Ринко выдохнул сквозь зубы. – Техническая неисправность, тормоза отказали. Да не бойся, не насмерть, – он качнул головой. – Жить будет, а вот гонять – даже и не знаю.

– Печально, – поморщился Тэйлос. – Но что такого важного во всём этом, что ты пришёл ко мне в такую погоду?

– Ах, ты не помнишь, что говорил?! А людям вот особенно запомнилось: «Он обязательно придёт первым, если не забудет притормозить в повороте».

Тэйлос нахмурился.

– Хаос забери, что ты имеешь в виду?

– Марко не смог притормозить и влетел в ограждение, – Ринко приметил чашку на столе и бесцеремонно схватил её, тут же наливая горячего чая. – Ты словно знал о таком… Ты знал?

– Нисколько, – честно ответил Тэйлос, но сердце его неприятно заныло.

***

Уже когда Ринко ушёл – растворился во влажном мраке почти не августовской ночи, Тэйлос снова перебрал в памяти события того – не самого приятного для него – вечера. Он действительно говорил что-то этакое, но разве у него была уверенность, разве он действительно что-то знал?

Решив, что всё это – не более чем нелепое совпадение, Тэйлос лёг спать, но мерное шуршание дождя ни капли не убаюкивало его. Казалось, в окна скребётся сам страх, нечто мерзкое и таинственное, несущее злость.

Может быть, даже Хаос.

Возносить молитву Светоносному не имело никакого смысла – Тэйлос понял это ещё в глубоком детстве, хотя каждую неделю исправно посещал храм и стоял там на коленях перед многочисленными ликами божества, вокруг которых на специальных подставках были расставлены свечи. Обилие золота и аромат масла в лампадах, подвешенных к потолку на длиннющих цепях, всегда заставляли Тэйлоса щуриться, отчего блики света разбивались радугами… В общем-то, он тогда больше думал о своём восприятии, а не о словах, которые машинально повторял вслед за священником, стоявшим перед алтарём, где курилась большущая чаша благовоний.

Теперь же, лёжа без сна, Тэйлос с тоской подумал, что утратил веру, но ничего не приобрёл, наука в тихий и жуткий час не давала стойкости и не помогала одолеть страх. Напротив, она нашёптывала, что в мире есть много всякого, необъятого ещё научной мыслью, необъяснённого и не ставшего понятным. И с жутью сражаться уже не было сил.

Закрывая глаза, Тэйлос отчего-то представлял исхлёстанное дождём кладбище, открывая – видел лишь сумрак ночи.

***

Он забылся сном лишь под утро, и когда будильник и шум за окном вынудили его вынырнуть из спутанных видений, испытал только что-то вроде облегчения. Совершенно не отдохнувший, он умылся и отправился в редакцию, не позаботившись о завтраке.

Уоткинс уже был на месте, и они довольно быстро решили все вопросы по следующим материалам. Получив свежий выпуск газеты, Тэйлос завернул в кафе, чтобы за чашкой кофе, трубкой и сдобной выпечкой просмотреть его как следует.

Не успел он расположиться за столиком у окна, как к нему подсел незнакомый мужчина. Низкий рост, не слишком хороший костюм, битая молью шляпа… Тэйлос с интересом рассматривал его, не понимая, что тому может понадобиться.

– Грэйс передаёт тебе привет, – осклабился тот, когда Тэйлос вопросительно взглянул на него поверх газеты.

– Моё почтению мистеру Грэйсу, – неприязненно отозвался Тэйлос, чувствуя, как сердце ускоряет ритм.

– Выигрыш, – и незнакомец подвинул к нему конверт. – Твоё.

И тут же подошла официантка – дородная девица с зычным голосом. Тэйлос знал, что её звали Мартой.

– Что это ты тут забыл, Харрис! – прикрикнула она, да так, что на столике звякнули друг о друга соусник и перечница. – Тебе сюда хозяин приходить запретил. Пошёл вон, пока не выволокла за шиворот!

– Я ухожу, Марта, – засмеялся тот и действительно поспешно убежал, хлопнув дверью сильнее положенного.

Тэйлос глянул мельком на конверт, но всё-таки взял его и сунул в нагрудный карман. Он понятия не имел, что происходит. Марта приняла его заказ и удалилась, а газета больше не развлекала. Тэйлос поглядел на улицу сквозь чуть желтоватое на просвет стекло. После вчерашнего дождя все тротуары были мокры, на мостовой среди камней блестела влага, а свинцово-серое небо обещало, что это вовсе не конец ненастья. Однако сквозь крашеное стекло мир приобретал новые оттенки, превращался в солнечный. Отчасти именно потому Тэйлос и любил эту кофейню.

Рассматривая городской пейзаж, прохожих и экипажи, Тэйлос вдруг подумал, что каждый человек является таким вот стеклом. Его восприятие отличается от восприятия остальных, и вот уже у кого-то день становится солнечным, а кому-то кажется настоящей бурей.

Он не знал, куда отнести самого себя, но пути его размышлений вывели к упомянутому Джонатаном чутью. Что, если Грэйс всего лишь воспринял слова или действия Тэйлоса через своё собственное стекло? Принял желаемое за действительное?

Что же в конверте?

Тэйлос был достаточно умён, чтобы не вскрывать тот прямо здесь, на глазах у Марты, стоявшего за стойкой Джонни и нескольких посетителей. Им хватит и того, что – как его там? Харрис? – подсел к нему за столик и что-то сказал.

Вместо того он неспешно набил трубку и выкурил, точно его совершенно ничто не тревожило. Когда он выбил остатки табака на салфетку, как раз появился свежий кофе.

Пока он пил, снова зарядил дождь, на этот раз серый и мелкий, явно надолго. Тэйлос смотрел на сползающие по стеклу капли и видел в них множественные искажения. Это подстёгивало его фантазию, он гадал, сколько таких капелек на стекле души, сквозь которое каждый человек смотрит на окружающий мир. И конечно, можно ли познать мир именно таким, каков он есть. Не в этом ли будет тогда природа всех закономерностей? Не там ли будут крыться корни всех случайностей?

Меланхоличные философские мысли текли словно сами по себе, Тэйлос пригрелся в кофейне и не желал уходить, хоть и пора было возвращаться к себе и садиться за работу. Марта даже принесла счёт на маленьком металлическом подносе, и не было причин задерживаться здесь.

Дверь кофейни открылась, впуская очередного беглеца от сырости и промозглого ветра. Тэйлос кивнул ему – это был Уиллард, приказчик из лавки, где он всегда покупал бумагу.

– А, доброго дня, – улыбнулся тот. – Вам бы зайти ко мне, мистер Эксвилберг, доставили бумагу и крайне интересные записные книжки.

– Зайду, – пообещал Тэйлос, хотя понимал, что сейчас на это попросту нет средств.

– Буду ждать, буду ждать, – Уиллард прошёл к стойке и о чём-то зашептался с Джонни.

Тэйлосу вдруг стало невыносимо неприятно рассматривать спину Уилларда, затянутую в бархатистый пиджак, взбрызнутый каплями влаги. Приказчик, очевидно, был одет не по погоде и продрог, потому выпрашивал у Джонни ром, что обычно добавляли в выпечку. Бары-то ещё не открылись, и пивнушки пока не дали возможность промочить горло заядлым любителям.

Кивнув Марте на прощание и оставив на подносе мелочь – с точностью до цента – Тэйлос вышел под дождь и почти с облегчением почувствовал, как холодные капельки ласково касаются щёк. Ветер заставлял дождь лететь косо, потому никакой цилиндр, никакой зонт не могли спасти от их проникновенных прикосновений.

Дома Тэйлос не сразу вспомнил о конверте – прогулка под дождём освежила его, и он тут же устроился за печатной машинкой, чтобы набросать первые несколько абзацев в большую статью, которую ему поручил Уоткинс. Только когда работа застопорилась, конверт, спрятанный прежде во внутренний карман рубашки, начал мешать и шуршать.

Тэйлос вытащил его и долго рассматривал плотную бумагу. Конверт был самым простым, таких продавали по дюжине за два цента на почте. Коричневатый оттенок бумаги и отсутствие клея делали их непривлекательными в глазах более богатых покупателей, за что эти конверты и были прозваны «бедняцкими». Тэйлос не сразу решился заглянуть внутрь, ожидая там послания, требований, а то и просто пустых листов, чьё значение придётся истолковать самостоятельно, но оказалось, что там деньги. Сумма была внушительной даже на первый взгляд, и Тэйлос побоялся сразу пересчитывать.

«Выигрыш», – назвал это Харрис. Что на самом деле имел в виду Грэйс?

***

Следующие несколько дней Тэйлос тщетно пытался найти Грэйса в свободное от работы время. Он даже сунулся в тот самый паб, где обычно принимали ставки, но не понял, через кого можно передать Грэйсу сообщение. В последний момент вспомнив о том, что говорил Джонатан, он решил завернуть и на кладбище. Старик-то всегда был в курсе, кто и у кого является доверенной персоной.

Снова накрапывал дождь, и букет, который Тэйлос решил заодно принести на могилу матери, был словно окроплён прозрачными слезами. В этом была печальная красота, и потому сердце щемило неясной грустью. Но в остальном никаких сентиментальных чувств Тэйлос не испытывал, потому быстро прошёл между могилами к печально-безразличному ангелу над Лилианой Торртон и уложил цветы к его ногам.