Текст книги "Противостояние (СИ)"

Автор книги: Rauco

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

(Неизвестный Автор)

Они хором отговаривали Прорву идти туда, однако Глава гарема была непреклонна. Тогда самки все как одна стали набиваться к ней в сопровождающие, но Прорва и на это не согласилась. И объяснять тоже ничего не стала. Просто замазала свои ссадины, раздала указания, основным из которых было сидеть сегодня дома, и удалилась, намереваясь сперва отметиться в Совете, а потом в одиночку отправиться к Великой Матери. И все чужие доводы против столь опрометчивого шага оказались бесполезны – если старшая дочь Свободы вбивала что-то себе в голову, то разубедить ее было практически невозможно.

Самки повздыхали, посетовали, да, делать нечего, смирились и разбрелись кто куда. Полночь, похвалив Луну за отличную работу, забрала ее к себе в комнату, видимо, чтобы поделиться впечатлениями; Солнышко, соскучившись, пошла тискать своих ненаглядных деток, а Греза, не смотря на все запреты, потихоньку отправилась к брату. Одна только Осень осталась в опустевшем зале.

Сперва она сгребла в кучу десяток подушек и, угнездившись среди них, взяла в руки «струны». Провела любовно по изгибам корпуса, подкрутила колки и принялась лениво музицировать, наигрывая одним когтем простенькую мелодию, пожалуй, одну из первых, что довелось заучить. Но постепенно движения самки замедлились до предела, и ноты стали вылетать с интервалом в несколько секунд, превратившись из примитивного, но все ж таки стройного мотива в бессвязный набор звуков. Осень отложила инструмент и закрыла глаза. Поведение старшей сестры никак не давало ей покоя. Раньше Прорва хоть как-то делилась своими мыслями и планами, однако в последнее время ее было просто не узнать. Она стала задумчивой и молчаливой, и одновременно более жесткой в принятии решений, которое теперь единолично возложила на себя. При этом сестра, казалось, убегала от действительности, ведя себя так, будто бы Сезон только начался, а вовсе не приближался к середине, и прибытие самца ожидалось со дня на день… Увы, печальная реальность свидетельствовала об обратном. Сумрак не вернулся до сих пор – это означало лишь то, что вернуться ему теперь и не суждено. Да, сперва у Осени тоже были на счет его исчезновения достаточно оптимистичные мысли, но время шло, а от воина не приходило даже весточки, и предчувствие не вселяло надежды, и боги молчали…

Жрица поднялась и подошла к алтарю, скрытому за тяжелым занавесом. Медленно отведя складки ткани рукой, она замерла на месте и долго смотрела на темнеющего над жертвенной чашей идола. Обсидиановый охотник, как и прежде, твердо сжимал свое верное копье, безмолвно глядя в пустоту мертвыми провалами глаз.

…Сколько раз ты, Черный Воитель, наблюдал из-за портьер, как обитатели дома предаются здесь необузданной страсти; сколько слышал откровенных речей и признаний, сколько сладостных стонов, сколько обольстительных трелей… Ты был свидетелем зарождения прекрасного будущего; все, что было здесь хорошего – все происходило на твоих глазах. Только это для тебя ничего не значит. Ты благоволишь своим лучшим сынам, даруя им победы и право на личное счастье, взращиваешь их сильными и смелыми… Но, тем не менее, неизменно забираешь их. И они блуждают вместе с тобой во мраке, когда должны бы возвращаться к своим любимым… Отсюда их не дозваться, а сам ты ныне глух к женским мольбам…

Осень немного поколебалась, а затем бережно сняла статуэтку Черного Воина с постамента и убрала ее в нишу, после чего почетное, по праву принадлежащее верховному божеству место на алтаре заняли извлеченные из боковых углублений фигурки четырех богинь: первая была вырезана из серого агата, вторая из лунного камня, и две из оникса – красного и желтого.* Прошептав несколько учтивых слов, Жрица поклонилась священным изваянием и, задернув занавес, покинула зал.

Выйдя, Осень ненадолго задержалась у дверей, но затем ноги сами понесли ее к лестнице и дальше, на последний этаж, где в самом конце коридора располагалась личная комната самца. Она была не очень большой, зато, имела широкие окна, выходящие на самую живописную часть сада, и стены с барельефом, изображающим переплетение ветвей в лесной чаще. Сумраку эта комната сразу понравилась. Да, что там! Когда самки показали ему новое летнее жилище и разрешили по своему разумению им распоряжаться, самец обрадовался, точно малек. Конечно, вида постарался не подавать, только вот на его довольной харе все и так было ясно написано.

Самки не заглядывали сюда больше месяца – с тех пор, как пришло тревожное известие… Последний раз они были тут во время генеральной уборки перед Сезоном. Тогда комнату тщательно вычистили, подожили на пол свежие циновки и застелили ложе восхитительным узорчатым покрывалом совместной работы Грезы и Солнышка. Прорва, правда, забраковала, сказав, что мужику надо что-то не маркое стелить, коричневое или, там, серое. Но младшие жены настояли, сославшись на то, что Сумрак любит яркие цвета, и ему наверняка будет приятно на таком покрывале отдыхать, а запачкается, так отстирают, не проблема…

Комната встретила Осень духотой давно простаивающего без дела помещения. Сумрак не успел провести тут достаточно времени, чтобы его запах впитался в стены, так что напоминаний об отсутствующем самце почти не чувствовалось. Даже заново убранное ложе теперь почти не сохранило его следов… Тем не менее, эти стены, казалось, покорно ждали своего владельца. Ждали, что бы ни случилось.

Странное это было чувство. После того, как пал Утес, его дух выветривался несколько лет. Первое время он еще тревожил память Осени, воскрешая перед глазами привычный облик грозного воителя, но ассоциация с прежним владельцем гарема угасла на удивление быстро, и вскоре его запах стал восприниматься просто как еще одна ароматическая нота самого гарема. Как легкий оттенок сырости в купальнях, как чуть грибной запашок подвала, как вечный травяной дурман в комнате Солнышка… А вот с Сумраком было все наоборот. Он оставил о себе так мало физических свидетельств, почти что не наложив видимого отпечатка на место, приютившее его, однако все здесь необъяснимо продолжало напоминать о нем. И Осень вдруг поймала себя на мысли, будто бы она сейчас с недоумением разглядывает какую-то давно знакомую ей картину, с которой странным образом исчез центральный персонаж…

Самка вздрогнула. Затем быстро развернулась и решительным шагом отправилась обратно в зал. Вновь открыв алтарь, она извлекла фигурку Черного Воина из ниши и поставила рядом с изображениями богинь.

– Ты как тут? – Греза неслышно пробралась в комнату. Джет сидел на ложе, забравшись на него с ногами, и мастерил новое тренировочное копье. Прорва перед уходом выдала ему наконечник и кожаную тесьму, а древко он подобрал сам, срубив где-то в саду молодое деревце.

– Я в порядке, сестра, – с несвойственной для себя странной сдержанностью отозвался юнец. – Тебя Старшая наругает, она ведь говорила…

– Да мало ли, что она говорила, – фыркнула самка, пересекая комнату и присаживаясь на край постели. – Ее все равно сейчас нет, а остальные не сдадут. Как твои раны?

– Не беспокойся, я в порядке, Солнышко мне мазь дала…

– Хочешь поговорить?

– О чем?

– Ты знаешь…

– Сестра, – Джет отложил, наконец, копье, и устремил на Грезу долгий тоскливый взор. – Я не хотел, чтобы ты знала. Ты не должна была знать. Никто не должен был… Я ведь не для этого пришел… Но Старшая была так добра ко мне… Я сам не понимаю, как так получилось, что я ей рассказал. Я потом просил ее молчать, да все бесполезно. Не представляю, что ты теперь чувствуешь… Прости.

Качнув головой, Греза слабо улыбнулась, придвинулась к брату и взяла его за руки.

– Тебе не за что извиняться, – возразила она. – Было бы неправильно, если бы я так и не узнала. И еще хуже, если бы ты вернулся туда.

– Мое отсутствие уже явно заметили, – вздохнул молодой самец. – Что подумает Великая? Она ведь обо всем догадается…

– Тебе есть до этого дело?

– Вы отразили нападение, но может последовать новое. Не мне тебе рассказывать, насколько Великая упорна. А предупредить будет уже некому. Я еще и поэтому должен был терпеть и быть при ней… Тем более, отец со дня на день возвращается. Немного потерпеть-то оставалось… – тут Джет совсем сник. Греза нахмурилась и требовательно тряхнула брата за плечо.

– Прекрати глупости сочинять, слышишь? Прорва пообещала взять дело в свои руки. Думаю, она нашла какую-то лазейку в законе, чтобы оградить нас от дальнейших нападок. Сегодня вечером она снова пойдет разговаривать к матери. Не знаю, о чем они будут говорить, но я верю, что все образуется. И ты верь. И еще… Джет, я все равно должна была такие вещи знать. Не думай, что для меня теперь мир рухнул. Мать все равно останется мне матерью, этого не отнять, какой бы прогнившей ни была ее суть. Одно мне больно: наверняка ведь она мучила тебя, из-за того, что знала, как ты мне дорог…

– А вот сейчас уже ты ерунду говоришь, – грустно усмехнувшись, перебил сестру юнец. – Она наоборот хотела оказать мне честь – уж не знаю, чем я только заслужил. Понравился я ей…

– Просто ты очень хороший, – погладив гриву Джета, сказала Греза. – А хорошие всегда страдают по чужой вине.

Столетние древа широко раскинули свои величественные кроны, сокрыв глубины сада от остывающих лучшей алой вечерней зари. В ветвях щебетали пернатые твари, оживившиеся после дневной жары. Издалека раздавались приглушенные голоса и мерные удары тренировочных копий молодняка – истинная услада для слуха любой состоявшейся в жизни самки. А по дорожкам то и дело пробегали младшие детеныши, с испугом и недоверием косясь на явившуюся без приглашения чужачку. Что и говорить, достойное у Желанной и Пепла было хозяйство… Виделись многие вложенные в него труды, многие связанные с ним заботы… И тем более невероятными и мерзкими казались некоторые из хранимых здесь секретов.

В глубине сада было тихо и прохладно. Великая Мать восседала в окружении остальных Матриархов под летним навесом, увитым узловатыми лианами, и предавалась любимым пространным рассуждениям о политике и мировой обстановке. Присутствующие откровенно скучали, но из почтения слушали и время от времени согласно покачивали головами. Еще бы, кого попало на эти «собрания» не приглашали, подобную милость нужно было заслужить!

Прорву согласились сопроводить сюда только под конвоем, но иного дочь Свободы и не ожидала, потому отнеслась спокойно и не стала обвинять подневольных младших самочек, вынужденных выполнять сейчас роль стражи, в негостеприимстве. При виде Главы совета, ставшей для Желанной уже ненавистней всех остальных врагов, как каждого по отдельности, так и вместе взятых, Великая резко осеклась и даже слегка подскочила на месте. Только присутствие многочисленных подданных удержало ее от желания вцепиться данной особе в глотку. Подумать только, Прорва еще и наглость имела заявиться после того, что случилось…

– Живи и здравствуй долгие годы, Великая Мать! – дочь Свободы остановилась на почтительном расстоянии и отвесила низкий поклон.

– Чего ты хочешь, почтенная Глава? Перед Советом я чиста, а лично с тобой никаких дел иметь не желаю, – холодно проговорила дочь Баталии.

– Совет не имеет претензий, – заверила Прорва, по-прежнему не сходя с места. – Я пришла решить наш спор миром.

– Я приемлю только один вариант мирного решения, – отрезала Желанная: – ты перестаешь поддерживать блажь Грезы и способствуешь ее возвращению ко мне. Тогда и только тогда я оставлю в покое тебя, твоего самца и твои земли.

– Ошибаешься, Великая, есть еще один вариант… И тебе лучше бы узнать о нем, прежде чем говорить столь категорично…

– Так ты вздумала мне угрожать? – внезапно взревела Желанная, все-таки начиная терять самообладание, однако Прорва осталась спокойной, проговорив:

– К чему эти крики и подозрения, почтенная? Ты видишь: я пришла одна и без оружия. Я просто прошу меня выслушать и принять… Верное решение.

Великая мать злобно клацнула жвалами, но, тем не менее, заставила себя воздержаться от просящихся наружу оскорблений и сесть на место.

– Хорошо, говори, – прошипела она сквозь зубы.

– Прикажи для начала посторонним нас оставить, – невозмутимо ответила Прорва. – Поверь, ты сама не захочешь свидетелей данному разговору.

На этих словах Великая Мать заметно напряглась и неожиданно без канители спровадила остальных самок подальше, после чего вновь недобро обратилась к посетительнице:

– Говори, дочь Свободы, но помни, что любые слова могут повлечь за собой ответственность.

– Как и любые поступки, – туманно отозвалась Прорва, подходя ближе. – Скажи, Великая Мать, все ли отпрыски славного Пепла сейчас на месте, там, где им следует находиться?

– Разумеется! – не понимая еще, к чему клонит неприятная гостья, рыкнула Желанная.

– И старшие юнцы в лагерях?

– Естественно, что за глупые вопросы! – тут интонация Матриарха уже выдала слабое волнение, но самка явно не собиралась раньше времени сдаваться.

– А как ты тогда объяснишь, что в мой дом пришел малек с весьма характерными отметинами и твоим запахом на шкуре? – хитро прищурившись и понизив голос, осведомилась Прорва и придвинулась еще сильнее, слегка нависнув над остолбеневшей Желанной.

– Не понимаю, о чем ты… – начала было Великая Мать и попыталась встать, но тут собеседница глухо зарычала и опустила тяжелую руку на ее плечо.

– А я думаю, прекрасно понимаешь, – тихо и угрожающе проговорила дочь Свободы. – Так слушай же: сын Пепла у меня. И он останется у меня, смирись. Обещаю, что он не пострадает. Более того, он не будет ни в чем знать нужды, я стану относиться к нему, как к собственному детенышу – это я тоже обещаю. Перед следующим Сезоном я отправлю его в орбитальную колонию и позабочусь, чтобы он попал в лучшее училище. Но сюда он не вернется. И, если ты, Великая, отныне станешь вести себя благоразумно, то больше не услышишь ни о нем, ни обо мне. Если же повторится то, что было днем… Или попытка подставить моего супруга… Или еще что-то подобное – знаю, фантазии у тебя не отнять. То почтенный Пепел немедленно узнает обо всем. И не только узнает, а еще и получит все необходимые доказательства. Ты знаешь, чем это будет грозить…

Сейчас, вслушиваясь в зловещий голос Прорвы, Желанная резко утратила весь свой обычный гонор и просто смотрела на Главу Совета широко раскрытыми глазами, точно юная напуганная девочка, не отрываясь, беспомощно шевеля жвалами и не издавая ни звука. Пожалуй, впервые в жизни дочь Баталии была загнана в такой безвыходный тупик…

– Ты ничего не сделаешь! – наконец, через силу выдавила из себя Матриарх и резко оттолкнула шантажистку, на что та лишь усмехнулась и подтвердила:

– Разумеется, я ничего не сделаю. А вот твой уважаемый супруг, узнав о таком вопиющем поведении, может вполне принять меры. Подумай, как скажется на статусе Великой Матери запрет на инкубацию кладок?

Тут Желанная бессильно взвыла и со злости вогнала когти в скамью. Это был конец… Это был страшный позор и конец всему…

– Думаю, теперь мы, наконец, друг друга поняли? – придавая голосу фальшивую доброжелательность, спросила Прорва.

– Да, – еле слышно отозвалась Желанная, внезапно почувствовавшая себя нехорошо.

– Прекрасно! – удовлетворенно склонила голову дочь Свободы. – А то мне жаль огорчать такого достойного охотника как Пепел. И вдвойне жаль открывать правду Грезе. Представляешь, какой шок у нее будет, если она узнает, что тот, кого она всю жизнь считала отцом, на самом деле может оказаться ее дедом?

Желанная лишь скрипнула зубами, а Прорва как ни в чем не бывало продолжала:

– Тогда, раз мы все решили, я, с твоего дозволения, откланяюсь. Спасибо за аудиенцию! Напоследок же прими от меня в знак доброй воли небольшой подарок. Завтра я распоряжусь о назначении самой полной и дорогостоящей диспансеризации для всех отпрысков Великого Пепла, отправляющихся на обучение. Теперь она будет проводиться ежегодно с привлечением лучших специалистов. Здоровье молодняка – это очень важно, не так ли? Пожалуйста не благодари!

– Сволочь… – только и смогла проговорить Желанная.

– Если я в будущем узнаю, что ты совратила еще хоть одного юнца, то со статусом и красивой жизнью можешь прощаться, – на мгновение вновь опасно надвинувшись, уже без ухищрений бросила в ответ Прорва.

– Одного не пойму: для чего ты это делаешь… – устало вопросила Великая Мать.

– А пора бы уже понять, – фыркнула Прорва, отворачиваясь и устремляясь к выходу из сада: – Ради счастья твоей дочери.

_______________________________________

*Здесь идет отсылка к «Загадкиным сказкам» («Вечер 1. Звезды» https://ficbook.net/readfic/6138589/15714889#part_content), где ведется рассказ о том, как Черный Воин увлекся охотой и забрел на окраины Вселенной, откуда его общими усилиями смогли вывести только четыре женушки-богини.

Комментарий к Глава 15. Действенный метод

Навеяло: «Adiemus» – «Palace Of The Crystal Bridge» Такая милая мелодия, очень напоминающая мне почему-то женский шантаж)))

========== Глава 16. Недопонимание ==========

С Богом я общаюсь без нытья

И не причиняя беспокойства;

Глупо на устройство бытия

Жаловаться автору устройства.

(Игорь Губерман)

Возвращения Прорвы ждали с замиранием сердца, опасаясь строить на счет итога ее затеи какие-либо догадки. Когда же Глава гарема явилась живая и невредимая, да еще в превосходном настроении, у всех просто камень с души упал. Самки немедленно обступили ее и принялись расспрашивать о подробностях встречи, однако Прорва ясно дала понять, что не собирается никого в них посвящать, сказала только, что все уладила, и теперь Великая Мать не потревожит ни Грезу, ни других самок, ни Сумрака. Потом еще поспешно добавила, улавливая настороженность дочери Желанной, что обошлось без какого бы то ни было кровопролития. И на этом все. «Остальное не вашего ума дело», – так и читалось на ее довольной физиономии.

Далее, сославшись на усталость, Глава гарема удалилась в купальни, откуда прямиком проследовала в свои покои. Другие самки разошлись по комнатам лишь через пару часов, когда улеглось возбуждение и все предположения были исчерпаны. Идти за Прорвой и добиваться от нее объяснений было абсолютно дохлым номером. Греза порывалась это сделать, но Осень придержала эту юную искательницу правды, со словами: «Меньше знаешь – крепче спишь».

Впрочем, спала Греза в эту ночь очень плохо, мучаясь раздумьями и перебирая в голове варианты. И, чем больше она думала, тем больше ей казалось, что Прорва совершила против ее матери какую-то подлость, ибо честные методы были испробованы уже все, и ни один из них не возымел желаемого действия.

В конце концов Греза решила, что завтра непременно свяжется с кем-то из сводных сестер и выяснит, какова обстановка в отцовском гареме. С этой мыслью самка, наконец, заснула, но сон ее был коротким и тревожным.

Наутро все, как ни в чем не бывало, разошлись в стандартных направлениях. Правда, ставшую уже традиционной релаксацию у источников вновь пришлось пропустить – после обвала там было, мягко говоря, не прибрано, а в остальном жизнь вернулась в прежнее русло. Осень спозаранку унеслась в Храм, Прорва и Полночь чуть позже отправились в Совет. Джет промелькнул там и сям, но тут же исчез, послушно переместившись с копьем на границу сада. Луна пошла будить детенышей, а Греза и Солнышко по заданию главной самки двинулись внимательно осматривать завалы, дабы определить, что с ними делать дальше. Днем у них намечалась расфасовка и отправка травяных сборов, а на вечер была запланирована заготовка «оранжевых глазок», которые зацвели неделю назад и как раз вошли в полную силу. Короче говоря, дел было невпроворот.

Улучив момент, Греза все-таки тайком связалась с Лианой, младшей самочкой, прежде пользовавшейся ее максимальным доверием из всего гаремного окружения. Та подтвердила, что Верховный Матриарх пребывает в добром здравии, хотя и выглядит со вчерашнего вечера мрачнее тучи. Увы, прояснить ситуацию Лиана не смогла – Желанная так же, как и Прорва, не стала никого посвящать в состоявшийся разговор. Но, вроде бы, следы борьбы на месте встречи отсутствовали, и вообще с виду ничто не изменилось, кроме настроения Великой Матери. Взяв со сводной сестры обещание, что та немедленно ее известит, в случае каких-либо настораживающих изменений в гареме, Греза, наконец, выдохнула. А потом за повседневными хлопотами все волнения окончательно отступили на второй план.

Алая ткань церемониальной накидки мягко опустилась на плечи, и золотые цепи зазвенели, обвивая шею и запястья Жрицы; драгоценная сеть, собранная из самоцветных каменьев легла поверх гривы, расшитый пояс трижды обернулся вокруг талии, ажурная ритуальная маска покрыла лицо. Закончив все приготовления, Осень вышла из своей кельи, дабы присоединиться к другим Жрицам, собирающимся в главном помещении Храма. Согласно древним традициям они должны были приветствовать новый день молитвой и жертвоприношением.

Когда дочь Свободы ступила под своды большого зала, присутствующие служительницы культа тотчас окружили ее и засыпали вопросами – вести разлетались быстро и, хотя Храму негоже было становиться территорией для сплетен, самки везде оставались самками. К тому же, служба еще не началась, а Жрицы, в большинстве своем, были сейчас не очень-то сосредоточены: чуть пьяные от успокоительных трав, снижающих влияние Сезона, они вели себя наивно и непосредственно, точно детеныши, впрочем, совершать ритуал это не мешало. Осень травами не злоупотребляла, предпочитая иные способы снятия напряжения, но таких, как она, были единицы – основная масса послушниц отрекалась от самцов и мирской жизни, заглушая природные позывы снадобьями. Это не являлось необходимым условием, однако мужской пол из суеверного страха все равно старался обходить Жриц стороной, не бегать же было за самцами самостоятельно. Ко всему прочему, запрет на размножение делал служительниц культа совсем уж неперспективными невестами. Конечно, и тут было не столь категорично, как считали невежды – при определенных условиях Жрицы также имели право воспроизвести потомство, однако выполнение этих условий требовало таких моральных затрат, что редко кто отваживался на них пойти. Одним словом, большинство девочек здесь были одиноки, и потому личная жизнь Осени, удобно устроившейся под боком у исправно приводящей новых кавалеров старшей сестры, много кого волновала – как в хорошем смысле, так и не очень. А, уж, когда прошла весть, что один воин взял Осень в гарем, обсуждений было недели на три. Когда этот самый воин бесследно исчез, всколыхнулась вторая волна пересудов, но теперь уже, по большей части, среди самцов, принесших данные соображения женам, которые, в свою очередь, донесли все до Храмового женского сообщества. По версии местных суеверных охотников, Сумрак сгинул не иначе, как из-за своей связи со Жрицей. То, что никто не знал подробностей и лично с пропавшим воином знаком не был, почему-то сплетников не смущало. Ну, и вчерашнее событие, заставившее Осень провести день дома, также, естественно, незамеченным не осталось, вызвав шквал обсуждений. Слава богам, вовремя явилась Верховная Жрица, Тринадцатая, и разогнала всех по местам.

Двенадцать послушниц, посвятивших себя служению богиням, были облачены в одежды соответствующих цветов. Три самки в алых одеяниях, к коим относилась и Осень, составляли свиту Красной Воительницы, светлые накидки отличали Жриц Белой Матери, прислужницы Серой Провидицы носили серебро, а спутницы Золотой Владычицы – золото. И лишь старшая Жрица могла говорить с самим Черным Воином; ее одежды имели цвет ночи.

Время ритуала подошло. Верховное божество-воитель откинуло свой плащ, затеняющий свет красной богини, и та воссияла над миром в полную силу, знаменуя начало дня. Лучи восходящего светила прошли через узкое окошко под храмовой кровлей и подсветили алтарь, отчего за ним плавно выросла высокая величественная тень черного охотника. Особый рельеф отбрасывал ее на стену, являя восторженным взорам священный облик, дабы смертные могли прийти и поклониться ему. Одновременно по обеим сторонам от мрачной фигуры проступили силуэты четырех богинь, отбрасываемые витражами – красным, желтым, прозрачным и затемненным.

Как только лики богов возникли на каменной кладке, в руках младших послушниц зазвучали барабаны, и Жрицы торжественно приблизились к своим покровителям дабы воскурить пред ними благовония. Тринадцатая взошла к алтарю и наполнила жертвенной кровью чашу Черного Воина – эта кровь каждое утро бралась от одного из зверей, попавшихся в специальную ловушку. Считалось, что животное само избирало свою участь. Оно забивалось во славу творцов мира, и его плоть после службы раздавалась пришедшим в Храм самкам, чьи детеныши болели или были слабы – вкусив этого мяса мальки поправлялись и крепли на глазах.

Обряд начался. Стройный ритм барабанов отражался от резных стен, сверху донизу увешанных трофеями почивших охотников, и ароматный дым струился между стройными колоннами, обвитыми острыми хребтами Жесткачей, принимая замысловатые формы и извиваясь, подобно глубоководным плывунам, танцующим в морской толще. Тринадцатая завела отрывистую и грубую гортанную песнь, тотчас влившуюся в основной мотив, и двенадцать Жриц раскатисто подхватили ее, усиливая вибрации молитвы и заставляя их буквально сотрясать все пространство зала. В этой древней песне, сотканной из чувств и образов, не было слов, потому в далеком прошлом ее понимали носители всех наречий и диалектов; она и до нынешних дней дошла, не утеряв своего значения – неизменной, прекрасной и суровой в своей первозданности. Постепенно голоса самок сплелись в единый звук с переменной частотой, по мощности сравнимый, разве что, с ближними грозовыми раскатами, и звук этот продолжал усиливаться. Он уже был слышен на улице, привлекая к дверям Храма пеструю толпу. А Жрицы, не переставая взрыкивать, принялись в такт своей песне раскачиваться из стороны в сторону, впадая в транс. Иногда в такие моменты какая-то из них начинала биться в припадке и пророчествовать, что именовалось «прикосновением богов», но случалось это нечасто…

Осень восседала перед пылающим силуэтом Красной Воительницы и пела вместе со всеми, чувствуя, как от рвущегося из горла рыка резонирует грудная клетка. От смешения цветов, запахов и звуков, наводнивших зал, ощущение реальности терялось. О чем конкретно она пела? Она точно не знала сама. Каждый раз одна и та же акустическая комбинация порождала разные абстрактные ассоциации – иногда с живущими, иногда с ушедшими, иногда с определенными местами и ситуациями… Однако сейчас все изменилось, ибо в голову начал настойчиво лезть один и тот же пугающе четкий образ: чужой челнок опускается на площадку у стен гарема, и чужой самец в почетных золотых кольцах сходит по трапу.

Дочь Свободы пела громче и гнала этот образ от себя, но он неизменно являлся вновь. И тогда она, пожалуй, впервые совершила нечто непозволительное Жрице – вложила в общую молитву собственную просьбу. «Красная Воительница, прошу, защити его, как однажды защитила своего будущего супруга на заре мира», – мысль скакнула в мозгу и словно бы обожгла изнутри, яркая вспышка полоснула по глазам… Чужой челнок, чужой охотник, золотые кольца. Как насмешка: «Зачем он тебе? У тебя будет лучше!» Осень вскрикнула, сжала пронзенные резкой болью виски руками и рухнула без чувств.

…Кто-то аккуратно поддерживал ее голову. В лицо пахнуло свежестью – похоже, ее вынесли из зала.

– Что они сказали тебе? Вспомни, что тебе сказали, дорогая, – голос Тринадцатой долетел откуда-то из-за грани слышимости.

– Я… Не разобрала… – не открывая глаз, прошептала Осень.

Постепенно начали возвращаться звуки. Никакого пения, никакого барабанного боя, лишь равномерный гул десятков голосов. Ритуал был окончен. В Храм хлынули заждавшиеся снаружи прихожанки.

Остаток дня Осень была сама не своя. Откровение впервые постигло ее, но все оказалось не так, как она ожидала… И теперь все надежды рухнули окончательно. Она еле дождалась вечерней службы. В отличие от утреннего обряда ритуал чествования ночи отличался сдержанностью и безмолвием. В тишине зажигались многочисленные лампады, и на алтарь набрасывали черный покров, а витражи затворяли ставнями. После приносились символические жертвы духам, и поминались павшие. Вслед за тем Жрицы расходились.

Вздумав пройтись наедине со своими мыслями, Осень отправилась домой пешком. Прогулка дополнительно затянулась, так как из-за обвала пришлось идти в обход, но самка не торопилась. Раньше она ежедневно надеялась, что, вернувшись, наконец, застанет Сумрака, но теперь ей было больше не на что рассчитывать. Ей все сегодня ясно объяснили…

Сумрак был замечательным самцом. Где ж теперь еще найти такого… Он принимал Осень такой, какая она есть, терпел ее срывы, на пике страсти позволяя себя кусать и терзать когтями, не поддавался предрассудкам и давал ей все, что она хотела. Прежние партнеры, что осмеливались делить с Осенью ложе, со страха начинали вести себя, точно деревянные, не вызывая никаких других чувств, кроме раздражения, Сумрак же умел подстраиваться, даря Жрице совсем уже забытые ощущения… Да, Черный Воин в очередной раз забрал лучшего…

Но Красная Воительница велела ждать нового. И сперва это казалось неправильным, но… Чем больше Осень размышляла, тем больше приходила к выводу, что это логично. Ушедших не вернешь, а живым надо жить дальше. Кому, как не богам разбираться в подобных вопросах… Тем более, что Сезон в последнее время будоражил все более нестерпимо, заставляя домогаться то Грезы, то Солнышка – те иной раз не знали уже, куда от ее внимания деться, хотя, в итоге, каждый раз оставались довольными… А Прорва, с которой Осень прежде частенько предавалась взаимным ласкам, вообще будто бы избегала ее вот уже пару недель… Бедняжки, очевидно, решили до последнего хранить своему воину верность… Хотя, разве ж то была измена? Вот именно, что нет. И вполовину не так хорошо, как с самцом… Значит, предстояло смириться с утратой и начинать жить дальше. Но на этом пути, увы, подстерегали определенные трудности…

Обычно Осень не обсуждала с семьей то, что творилось в Храме, однако сегодняшнее происшествие одинаково касалось всех самок, а не только ее одной. Только вот как было им сказать… Промучившись всю дорогу, Осень, в конечном итоге, решила для начала осторожно поговорить с Прорвой, хотя, этот разговор она пока еще тоже себе слабо представляла.

Добравшись, Жрица застала на месте всех, кроме Главы гарема. По словам Полночи, ее сегодня так утомили в Совете некоторые твердолобые типы, что, вернувшись домой, Прорва велела всем отстать и уединилась в одном из гротов, намереваясь подремать на свежем воздухе. Тем не менее, Осень уже настроилась на диалог и откладывать его не была намерена, тут же отправившись на поиски сестры.