Текст книги "Принцесса (СИ)"
Автор книги: Pale Fire
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
…Он приехал налегке – сумка да фляжка. Он привык, что ему везет. Ему опять повезло: кажется, в этом приюте продумано больше, чем обычно бывает в Домах-у-Дороги. Которые чаще всего гостиницы или кабаки.
Закончив, Нефка еще постоял со Звездой нос к носу, шепча ей всякие глупости про самую красивую женщину на свете – и пошел в дом.
– Ванная на втором этаже, вторая дверь направо от левой лестницы, – сказал Грен. – Комнаты справа и слева свободны. В шкафах есть чистая одежда и белье. Располагайся.
Деревянная ванна Нефку слегка озадачила. Но мало ли какие средства для обработки дерева могут быть в разных местах? Волосы отмылись только в третьей воде, но это и было ожидаемо. Старую одежду еще можно попробовать отстирать. Нефка заглянул в шкафы. Общее количество барахла, добротного и при этом одноразового, впечатляло.
Обычно Дом-у-Дороги ставит тот, кто считает нужным поставить в этом месте Дом-у-Дороги. И он же в нем живет. И принимает гостей. И откуда-то берет ресурсы на поддержку этого дела. Дорога платит удачей, гости – кто чем может. А у этого Дома ресурсов явно больше. Все ухожено, духи заговорены, кем бы они ни были (если они вообще были), нет ощущения надрыва и цейтнота.
Интересно, почему именно здесь? Почему именно так?
Надев ближайшее что попало – трусы, футболку и штаны, которые оказались чуть коротковаты, он спустился вниз.
Грен ждал в гостиной.
– Прошу к столу, – пригласил он. – На обед индейка. А чем кормить Звезду?
– Она пока сама справляется. Но чтобы она не справилась со всей травой, было бы еще овсом неплохо кормить. Или другим зерном. Мы ненадолго, я думаю.
Грен был очень хорош собой, красивее самого Нефки. Это слегка задевало, невсерьез.
Грен проводил гостя в кухню-столовую. Положил ему запеченного мяса, салата, бурого риса.
– Вина?
– На ваш выбор.
Нефка пошел следом за хозяином, вынул из воздуха чашу. Он еще сам не привык к тому, что у него получаются такие вещи – достать чашу, гитару, сапоги или хлыст. Может быть, что-то еще – он не знал.
Искристое темное вино полилось в зеленоватые глубины. С чашей – или чашкой, кто ее разберет – удобно было ходить где угодно. Например, туда, где границы Холма – или туда, где цветет миндаль.
Они зашли в НеверЛэнд, и Тая купила себе трех лошадок – ей хватило на трех, потому что была акция, третью лошадку при покупке двух давали бесплатно. Потом они зашли в канцелярский отдел и Туу-Тикки купила Тае краски, такие же, какие были у психотерапевта, два толстых альбома на пружине, набор простых карандашей, которые писали тоненькими стержнями, две перьевые ручки и пять флаконов чернил – фиолетовые, синие, зеленые, красные и черные.
– У тебя еще что-то осталось? – спросила Туу-Тикки.
Тая заглянула в сумочку. Там лежала бумажка в пять долларов, сложенная трубочкой однодолларовая и мелочь.
– Да, – ответила она.
– Хочешь, поднимемся наверх и выберем тебе лаки? Мне кажется, одного цвета все-таки мало.
Тая кивнула. Пока они поднимались на эскалаторах на шестой этаж, она все разглядывала своих лошадок – серого в яблоках першерона, белого в коричневом крапе мустанга и изабеллового андалузца с длинными хвостом и гривой. Туу-Тикки молчала и что-то набирала в телефоне. Тая чувствовала свежий, сладковатый запах ее духов. Ей внезапно подумалось, что она совсем не помнит, как пахла мама. Совсем-совсем. Папа пах потом и еще канифолью, и луком – он любил сделать себе салат из одного репчатого лука и залить его уксусом. А мама? Вроде бы у нее были духи – точно были. Но какие? Почему она не помнит?
Тут Тая внезапно поняла, что уже очень давно просто не подходила к маме так близко, чтобы почувствовать ее запах – это было небезопасно, и мама этого не любила, и прикасалась к Тае, только чтобы дернуть или побить. Осознание ударило Таю под колени, она едва не споткнулась на сходе с эскалатора, но Туу-Тикки ее поддержала. Они сделали два шага в сторону, чтобы не мешать людям, сходящим с движущейся лестницы, и Туу-Тикки спросила:
– Тая, котенок, что случилось?
Тая бросила быстрый опасливый взгляд на ее встревоженное лицо и тут же отвела его в сторону, на витрину с большой тряпичной куклой с глазами-пуговицами.
– Ничего, – сказала Тая. – Ничего.
– Плохие воспоминания? – голос Туу-Тикки звучал так сочувственно, что Тая всхлипнула и постаралась удержать слезы – она боялась, что линзы ими смоет. – Чем тебя утешить?
Тая покачала головой. Она не знала. И ответила не про то, о чем думала:
– Мама много болеет. У нее астматический бронхит.
Туу-Тикки понимающе кивнула.
– Она часто лежит в больнице? – спросила она.
– Нет, – Тая все смотрела на куклу. – Она кашляет иногда. И ездит в санатории. И лежит на диване, а я все делаю… делала. Теперь некому ей помогать.
– Тая, – Туу-Тикки обняла девочку за плечи и повела ко входу в отдел между двумя витринами. – Ты делала по дому слишком многое. Не по твоему возрасту, совсем. И за маму, и за папу. Это несправедливо, ты согласна?
Тая кивнула. Это и вправду было несправедливо, но она все равно чувствовала себя виноватой.
– Тая, – мягко сказала Туу-Тикки и повела девочку к отделу с одеждой. – Представь, что у твоих родителей тебя никогда не было. Они взрослые люди, они могут построить свою жизнь и свой быт сами. И будут это делать, когда ты от них ушла. Это все равно произошло бы, ты бы выросла, стала жить отдельно. Просто это произошло раньше твоих восемнадцати лет.
Девочка внезапно остановилась так резко, что Туу-Тикки сделала еще два шага, прежде чем поняла это. Тае никогда раньше не приходило в голову, что когда-нибудь она вырастет и будет жить отдельно, сама. Что она может уехать учиться в другой город, что она выйдет замуж и будеть жить с мужем. Что эта кабала из школы и домашних дел не навсегда.
– Я бы закончила школу в шестнадцать, – возразила Тая. – Я пошла в школу в шесть лет. Я всегда считала, что хорошо поступаю, когда помогаю родителям. Все дети должны так делать.
– Есть разница – помогать или делать все за взрослых, – объяснила Туу-Тикки. – Тая, даже в Советском Союзе было законодательно прописано, что родители должны заботиться о детях и обеспечивать их. Твои родители нарушали закон. Их просто некому было уличить.
Тая потрясла головой. Она не хотела ни думать, ни говорить на эту тему.
– А какие у Алекса домашние обязанности? – она подошла к Туу-Тикки, и они вместе пошли дальше.
– Он помогает мне собирать созревшие фрукты и ягоды, – объяснила Туу-Тикки. – Я побаиваюсь высоты, а он нет. Собирает со стремянки плоды и ягоды с самых верхушек. У нас слишком молодые деревья, чтобы по ним лазить, и они обижаются, если урожай собирают духи. Еще он помогает мне готовить варенье, если мы не успеваем съесть фрукты свежими. Когда-то, когда деревья были молодыми, нас хватало на то, чтобы съесть урожай, но деревья плодоносят все обильнее, мы не успеваем. Персики, абрикосы, черешня, некоторые сорта яблок плохо хранятся. Я варю из них варенье, а часть замораживаю. Потом делаю пироги с замороженными фруктами.
– Моя мама делала компот из персиков, его пили на праздники, – сказала Тая. – Один раз купили целую ванну персиков. Я их таскала исподтишка, чтобы не заметили.
– Почему исподтишка? Целая ванна персиков, можно было бы есть сколько угодно.
– Не знаю, – пожала плечами Тая и огляделась. Они стояли между вешалок с одеждой, тут пахло новой тканью, над головой тихо играла музыка и какая-то певица пела о том, что она плохая девчонка, да, она плохая девчонка, но она снова это сделает. – Зачем мы здесь? Это же не косметика.
– Я думаю, тебе нужно купить еще две-три пары джинсов, – улыбнулась Туу-Тикки. – В ближайшие полгода, до начала школьных занятий, ты будешь ездить верхом три раза в неделю. Джинсы плохо такое переносят. А в кожаных брюках в нашем климате слишком жарко. Помнишь свой размер?
– Икс Эс, – кивнула Тая. – Низкий рост.
========== Глава 19 ==========
Тая вылезла из машины, вынула пакеты с покупками – и замерла, выпустив веревочные ручки. Перед домом стояла вороная кобыла c белой звездочкой на лбу, вычищенная и холеная, и ела овес из большого таза, который пристроился на кухонной табуретке. Тая быстро оглянулась на Туу-Тикки.
– Это гость на лошади, – объяснила та. – Грен звонил.
– А можно ее погладить? – спросила девочка.
– Лучше спросить у хозяина.
Духи отнесли покупки в комнату Таи, принесли Туу-Тикки набитую трубку, и она закурила. Тая все стояла возле машины и зачарованно смотрела, как лошадь хрустит овсом. Туу-Тикки загнала машину в гараж и встала рядом с девочкой.
– Когда-нибудь у тебя будет своя, – сказала она.
– А это возможно?
– Вполне. Пойдем в дом?
– Я хочу ее погладить. Как ее зовут? Какой она породы?
…Хозяйка была красавицей с короной кос на голове, а рядом стояла девочка…
И первую половину жизни те девочки, которые встречались Нефке, стояли примерно так же судорожно и тревожно. Девочка смотрела на Звезду.
Нефка обошел по небольшой дуге, чтобы оказаться в поле зрения.
– Ее зовут Звезда. Она человек Дороги – как и все здесь.
– Человек? – не поняла Тая.
Туу-Тикки смотрела на гостя. Он выглядел как цыган из фильма про цыган, он был похож на человека, он был живой – вот только человеком он не был. Туу-Тикки видела цыгана и клинок, и они были одним.
– «Стояли двое у ручья»… – проговорила она. – Добрый вечер.
– Ее можно погладить? – спросила Тая. – Она не будет против?
– О… Да, живущая на Дороге со своими целями и задачами. Она не будет против, но лучше попозже: всем тяжело одновременно есть и общаться. А эти стихи я знаю, – лучезарно улыбнулся Нефка обеим.
Детдомовка. В Доме-у-Дороги. Ну, в конце концов, двое их здесь.
– Прости, – сказала Туу-Тикки. – Всплыла ассоциация. Тая, идем в дом. Я – Туу-Тикки, а это моя дочь Тая.
…а если станцевать? Но что танцевать здесь, сейчас, в мирном и неопасном Доме, который уверен в своих силах, своем месте и своей поддержке? Нечего танцевать в таких местах. И тут Нефка понял, что и сам он не был никогда в таком месте.
– Да, пойдем в Дом.
В гостиной Тая шепотом спросила у Туу-Тикки:
– Мне кажется, или этот гость говорит по-русски? И как его зовут?
– Я Нефка Чергеш. Чергеш – как Звезда, а Нефка, кажется, ничего не значит.
Нефка зашел следом, а слух у него был профессиональный. Вино все еще плескалось в чашке. Это Дом, и миндаль, и вино – они пьянят вместе, и хочется плясать, и петь, и рассказывать истории, а историй-то нет. Было бы, что рассказать волшебного и чудесного, у любого: и у Туманного, и у Молчащего, и у Змея, и у Безумца, и у Ручейка, и у оставшихся двоих. А Нефка пока не нашел своей истории, и рассказывать – что? Про Дорогу? Про встречу со Звездой? Да, конечно, можно рассказать про встречу со Звездой там, где кончается и начинается Дорога. И, может быть, про саму Дорогу…
– По-русски, – согласилась Туу-Тикки. Устроилась в кресле, обняла севшего рядом Грена, велела духам принести себе вина.
Тая села на подлокотник дивана, придерживаясь за спинку. Уходить к себе, даже к новым лошадкам, она пока не хотела. Ей хотелось петь – те песни из «Табор уходит в небо», которые она знала, хотя и не понимала слов. «Нанэ цоха, нанэ гад…»
Она все-таки тихонечко запела, и Туу-Тикки, улыбнувшись, сходила за гитарой.
– Я слов почти не знаю, – пожаловалась Тая.
– А ты их вспомни, – посоветовал Грен. – Ты же их теперь понимаешь.
– Нанэ цоха, нанэ гад,
Мэ кинэл мангэ ё дад!
– Сыр выджява палором,
Мэ кинэл мангэ ё ром!
Почти шепотом, чтобы не спугнуть, горлом, чтобы не перекрыть неуверенный детский голос. И не звать гитару, не брать гитару, потому что тот, кто со сцены без микрофона перекрывал зал, как бы одной своей уверенностью не перекрыл девочку с похожей судьбой…
– Най на на на на на на на на….
Дадо, кин мангэ ченя,
О ченя сумнакунэ.
На кинэса о ченя,
На бэшава дро чяя.
Най на на на на на на на на..
Нефка обернулся на Хозяев Дома. Ну, что же вы, давайте хором?
– Загэём мэ дрэ ‘да садо,
Зрискирдём мэ цвэто,
Прикэрдём лэс кэ шэро -
Тэ камэс миро ило, – подхватила Туу-Тикки, продолжая играть.
Грен только улыбнулся – он впервые слышал эту песню.
Нефка чуть-чуть подождал, подхватит ли девочка. Ну же, родная, твоя же песня! И, когда она вздохнула и начала:
– Нанэ цоха, нанэ гад,
Мэ кинэл мангэ ё дад!
– Сыр выджява палором,
Мэ кинэл мангэ ё ром!
Най на на на на на на на на…
Тише, чем пела Тая, было тяжело, пришлось уходить во второй голос.
– Слушайте, а давайте еще споем?
Не удержался, полыхнул синими глазами.
– Ай, хорошо! – воскликнула Туу-Тикки, когда песня была допета. – Что ж так тихо, Таюшка? У тебя ведь отлично получается.
– Родители ругались, когда я громко пела, – пробормотала Тая. – Мама не любит, когда меня слышно.
– Споем, – согласился Грен. – А что споем?
Нефка отпустил пустую чашу. Присел на корточки.
– Тая, а что ты хотела бы спеть?
– «Дорогу без конца», – призналась Тая. – Только я не помню слов. Я ее один или два раза слышала.
– Грен, в распечатках для Таи она была, – напомнила Туу-Тикки. – Принесешь?
Грен сходил за распечатками в свой кабинет, раскрыл сброшюрованные листы на нужной странице.
– А ты сможешь сыграть музыку? – спросила Тая у Туу-Тикки. – Там же оркестр.
– Смогу, – заверила Туу-Тикки. И взяла первый аккорд.
Нефка засвистел. Это у него было, даже когда не было ничего. Как птица, хотя птицы свистят не так. Поэтому когда-то его считали беспечным – а у него тогда просто не было другой музыки.
– Кто породнил нашу жизнь
С дорогой без конца?
Только любовь, только любовь.
Кто повенчал в этом мире
Песню и певца?
Только любовь, только любовь.
Первую строчку Тая пропела неуверенно, но, кажется, сама песня придала ей смелости, позволила почерпнуть из того источника, которого девочка сама в себе не знала, и дальше она пела громко и сильно, почти перекрывая аккомпанемент. Это была ее песня. Для нее. Про нее.
Она читала текст с листа, но это ей не мешало – она читала так быстро, что успевала «переработать» слова в голос.
Очень тяжело было не петь «только любовь» в голос. Нефка бы поверил, что по этой песне ищут своих. А может быть, и в самом деле ищут? Из тех, кого он знал когда-то, на Дорогу вышел один. А на Дороге не все и не всегда знали эту песню.
Поэтому он свистел. Как сам становился музыкальным инструментом. Можно было бы, конечно, взять гитару. Но пришлось бы приложить уйму сил, чтобы ничего не нарушить.
Тая пела и пела. Грен слушал с восторгом. В первый раз девочка так полно раскрылась в пении, и стало слышно, насколько сильный и богатый у нее голос. Песня была про Дорогу, и неудивительно, что дорожница-Тая пела ее. Может, она сама этого и не понимала, но ее магия пробуждалась в пении.
– Дорога без конца,
Дорога без начала и конца.
Свисти, как птица,
И не жди награды.
Нет на свете тишины,
Только плач твоей струны,
Только вечность дарит звуки,
Да в груди огонь жестокий,
Твой единственный огонь, – пела Тая.
У Туу-Тикки мурашки по коже пробегали от этой песни. Как всегда. Все-таки Эшу был прав. Они с Таей очень похожи. Тая – ее дочь. Может быть, та самая не родившаяся когда-то девочка.
Нефка подождал, пока девочка переведет дыхание. «Только любовь» – это очень страшно, на самом деле. Потому действительно любовь показывает Дорогу. Такая вот любовь. Припев – без слов, только голосом. Это обещание, предсказание, пророчество:
– Дорога без конца.
И музыка, которой нет конца,
Они тебя вовеки не обманут.
Ну а если спросят вдруг,
Где любимая и друг,
Промолчи в ответ с улыбкой,
Пусть никто не видит сердце
Поседевшим от разлук.
Дорога без конца,
Она когда-то выбрала тебя,
Твои шаги, твою печаль и песню.
Только вот идти по ней
С каждым шагом всё больней,
С каждой ночью всё светлее,
С каждым словом всё смертельней,
С каждой песней всё трудней!
Когда Тая допела, у нее сияли глаза. Грен приобнял ее и поцеловал в волосы.
– Ты прекрасна, – сказал он. – Ты творишь волшебство, когда поешь в полную силу.
– Спасибо, – сказала Туу-Тикки Нефке. – Тая пришла к нам по Дороге.
Тая смущенно, но без страха посмотрела на Грена.
– Я чувствую, – сказала она.
– Это видно, – ответил Нефка, – и это, кажется, навсегда.
Он был здесь и не здесь. Потому что есть дорога под ногами и есть Дорога. По ней, говорят, не обязательно идти.
– Я не вернусь, – уверенно заявила Тая. – Никогда. Не как в песне, а по-настоящему. Туу-Тикки, сыграй мне «Никогда», хорошо?
Туу-Тикки сыграла вступление, и Тая запела в полный голос:
– Я обещаю вернуться – никогда, в никогда.
Когда короткая осень горит небесным бледным огнем,
Когда от холода жмутся друг к другу в ночи поезда,
И коль случится проснуться, мы никогда не уснем.
Ее диапазона хватало, чтобы воспроизвести то, как пела Хелависа, хотя интонационно Тая была пока беднее – не хватало опыта и практики.
– Так дай мне воздух – я стану тебе крылом.
Я дам тебе бурю и, может быть, даже грозу.
Твое время течет за мной, как расплавленное стекло,
Мои сны о тебе далеко остались внизу.
Песня звучала обещанием. К ней хотелось повернуться спиной, потому что «я стану тебе крылом».
Крыльев не было. Это время отошло для Дороги, навсегда или нет – не узнать.
– И перед тем, как очнуться, смотри – с твоего корабля
Крысой прыгает страх, почти не касаясь бортов,
И ты видишь, как мимо плывет голубая Земля
На спинах холодных гладких черных китов, – в полный голос, от души пропела Тая и затихла. Глаза у нее сияли, щеки раскраснелись.
Со второго этажа тихо спустился Алекс. Он сидел на нижней ступени лестницы и слушал песни.
Все получилось. Нефка подождал, понял, что Тае хорошо и спросил:
– А про миндаль спеть можно все же? Щербакова?
– Конечно, – кивнула Туу-Тикки. – Гитару дать?
– У меня есть, – Нефка достал гитару – откуда, он пока не знал. Он посчитал, что Туу-Тикки заметит семь струн (а то шут знает, вежливо ли отказываться).
– В одних садах цветет миндаль, в других цветет метель…
Нефка отлично знал, что местами он подставляет не те слова. Но метель – тоже цветет.
Алекс подошел к родителям, сел рядом с Туу-Тикки, нырнул ей под руку. Он был уже выше нее, но сесть вот так, рядом, у него так редко хватало смелости… Туу-Тикки обняла его и Таю, Грен забрал ее гитару и поставил в стойку.
Они слушали – как пили воду в знойный день. Дети, взрослые. Да и были ли взрослыми эти сидхе? Был ли взрослым Нефка – цыган, и меч, и гитара?
Потом пели еще и еще. Коты распахнули входную дверь, и в проеме стояла, слушая, Звезда. Туу-Тикки спела Ocean Gipsy, аккомпанируя себе на гитаре, а Грен играл на арфе. Тая слушала, завороженная. Спел и Грен – «Мерлина на Урале», «Авалон», потом вместе спели «Об устройстве небесного свода» и «Дорогу сна». Тая спела «Королевну», «Gaudete» и «Дредноут». «Контрабанду» и «Дороги» Мельницы снова спели вместе, а потом, Тая и Туу-Тикки – «Эх, дорога» и «Бьется в тесной печурке огонь». К удивлению Грена и еще большему удивлению Алекса, Туу-Тикки и Тая знали множество общих песен.
Потом пел Нефка, пел много и обычно незнакомое. Духи принесли вина взрослым и сока детями. Потрескивало пламя в камине. Время от времени кто-то подходил и добавлял в огонь дров. Пришли коты, устроились вокруг людей – слушать и подмурлыкивать.
Туу-Тикки спохватилась, только когда перевалило за полночь.
– Хорошая Остара, – сказала она. – Но Алексу завтра в школу. И Оуэн так и не приехал…
Грен положил ей руку на плечо.
– Он приедет в субботу, он звонил. И правда, младшему поколению пора спать.
Алекс молча кивнул, неловко клюнул Туу-Тикки губами в щеку и убежал к себе. Тая потянулась, зевнула, спросила:
– Можно я орехами поужинаю?
– Конечно. Только фруктов возьми. Можешь просто приказать духам принести еду в твою комнату.
– Ага. Спокойной ночи.
Она улыбнулась Нефке и ушла наверх.
========== Глава 20 ==========
Грен расслабленно раскинулся на постели. Туу-Тикки свернулась клубочком у него под рукой.
– Двадцать лет… – негромко произнес он, – а все равно как в медовый месяц. Хочешь пить?
– Ага, – сказала Туу-Тикки. – Велеть духам принести тебе воды?
– Лучше красного вина с водой.
Они сидели в постели и пили, роняя капли с губ.
– Тебе ведь рано не вставать? – с лукавством спросил Грен. – Знаешь, мне все сильнее хочется надеть кожаный браслет.
– Понимаю, – кивнула Туу-Тикки. – Ну так надень. Ты давно его не надевал.
– Не могу же я думать только о себе, – возразил Грен. – Да еще гость. Та спальня – это слишком полное погружение, ты же знаешь. На несколько часов – только ты и я, да и от меня там… – он покачал головой. – Как хорошо, что я когда-то все же решился. И как хорошо, что ты меня поддержала.
– Ты ведь знаешь, мне тоже нравится, – заметила Туу-Тикки. – Сами мысли возбуждают.
Грен наклонился и поцеловал ее в шею.
– Да, – сказал он. – Меня тоже.
Часом позже, допивая остатки вина, они тихо разговаривали.
– Меня озадачивает, что Алекс категорически не идет на контакт с Таей, – сказала Туу-Тикки. – Он, конечно, тот еще затворник, но все же…
– Он ее побаивается, – объяснил Грен. – И немного ревнует тебя. Ты проводишь с Таей очень много времени.
– Ты тоже много времени с ним проводил поначалу.
– Меня он уважает, – сказал Грен, – а тебя любит. Просто не умеет это показать. Не беспокойся о детях. Я думаю, все наладится рано или поздно. Какие у вас с Таей планы на завтра?
– Ну, с утра у нее вокал, потом нотная грамота и гитара. А дальше я оставлю ее в покое. Она очень хорошо восстанавливается в одиночестве.
– Мне как-то дико понимать, что прежде оно было ей недоступно, – признался Грен.
– Советский Союз – это вечные проблемы с жильем, – объяснила Туу-Тикки. – У меня первая только моя комната появилась лишь в тридцать лет или около того. То, что у них с братом была отдельная детская – уже признак обеспеченной успешной семьи.
– Обеспеченной? – удивился Грен. – По Тае я бы этого не сказал.
– Отдельная комната для детей, – принялась перечислять Туу-Тикки. – Советские, но джинсы. Кружки и спортивная секция – они же платные. То, что она собиралась учиться до десятого класса, а потом поступать в вуз, а не работать сразу после восьмого. То, что мать часто ездит в санатории – за путевки надо было платить, они не были полностью бесплатными. То, что семья ездила на море отдыхать, пусть и не каждый год. То, что есть возможность, в том числе финансовая, отправлять детей за полстраны к бабушке на отдых. Собственный велосипед. Неплохая библиотека. Да, на Таю старались не тратить денег, да, у нее скрытый голод, но для того времени и места это не признаки бедности, это признаки пренебрежения.
– Я просил возмездия, виру и бонусы для Таи и ее родителей, – сказал Грен. – Вымотался страшно. Но оно того стоило. Реакция пошла сразу.
– Ты про подарок Эшу? Да, реакция пошла сразу.
– Думаю, там много всего еще будет, – вздохнул Грен. – Слушай, а сколько Первый Дом выделил денег на Таю?
– В общем, как обычно. Депозит на обучение в двести пятьдесят тысяч плюс двадцать тысяч в месяц. Конечно, тратится на нее меньше, и на Алекса тратится меньше, но у них будет доступ к оставшимся деньгам, когда они станут совершеннолетними.
Грен засмеялся.
– То ли дети у нас здоровые и неизбалованные, то ли ты гений экономии… Лерою и Оуэну хватило не только на учебу, но и на свое жилье и даже на свой бизнес.
– Меня это радует, – сказала Туу-Тикки. – И то, насколько они самостоятельные – тоже.
– И предусмотрительные. Ты ведь была у Оуэна дома?
– Да, на его прошлый день рождения.
– Заметила, сколько там комнат?
– Четыре. Две спальни, гостиная, зал для тренировок и две ванных комнаты. Ну и кухня.
– Вот именно. Он мне рассказывал, что когда покупал квартиру, закладывался на будущую семейную жизнь.
– Что-то он не торопится ее заводить.
– Ну… он же хочет познакомить нас со своим бойфрендом. Джейк Стивенс.
– По-моему, он все-таки побаивается нашей реакции, – вздохнула Туу-Тикки. – Я ждала их сегодня.
– Приедут в субботу. Зато сегодня мы отлично пели. У Таи потрясающий голос.
– О да. Интересно, кем она будет, когда вырастет? Она что-то говорила про ветеринарию.
– С таким голосом? Я не удивлюсь, если она в конце концов выберет профессиональную музыкальную карьеру. Посмотрим, конечно, что скажет Кайр, ну тот, кто учит ее вокалу, но вообще я думаю заявить ее на городской конкурс юных вокалистов осенью.
– Вот так сразу?
– У нее есть опыт публичных выступлений, – пояснил Грен. – И ей нужно все, что даст уверенность в себе.
– Ролевые игры? – с улыбкой спросила Туу-Тикки. – Кстати, ты в этом году будешь ездить?
– Может, на одну или две. В конце мая будет очередной «Хоббит», меня зазывали Трандуилом. И обещается интересная игра по «Лисьим историям» в августе.
– Будешь красавцем лисом?
– Скорее всего.
Грен поцеловал Туу-Тикки.
– Давай спать, – предложил он.
– Да, – согласилась Туу-Тикки. – Спокойной ночи.
Тая проснулась в окружении плюшевого медведя, фриза, мустанга, Скелиты Калаверас и Кэтрин де Мяу. Вообще-то Тая боялась скелетов, но Скелита была совсем не страшная и очень милая. Сейчас она раскидала свои кудри по второй подушке и лукаво смотрела на девочку.
Тая поговорила с лошадьми и с каждой из кукол, погладила мишку и позволила себе еще немного поваляться в постели. Вчера она думала, что не уснет от возбуждения, ее взбудоражило и то, как она сама пела, и то, что они пели все вместе, и очень порадовало то, что Туу-Тикки тоже знает песни, которым Таю научила бабушка. Петь вместе – это было то, о чем она мечтала, когда слушала Никитиных. Не так, как в ансамбле, а просто тесным семейным кругом. И Грен ее так хвалил… Тая не привыкла к похвале домашних, ей часто становилось неловко от того, что и Туу-Тикки, и Грен так часто ее хвалят – ей казалось, что они говорят не о Тае, а о ком-то другом.
Она встала, перенесла кукол и лошадей на стеллаж, потянулась. Зарядку она не делала никогда и вообще не слишком любила всякие зарядки и разминки. А вообще Тая хотела поплавать с утра – вот только покормит котов и позавтракает. Но сначала…
Умывание, чистка зубов, душ, тоник для лица, дезодорант, чистая одежда… Тая с радостью отправляла в стирку то, что носила всего один день. В конце концов, стирает и вешает белье здесь не она. И вообще, то, что здесь можно мыться каждый день и каждый день принимать ванну – здорово. В родительском доме Тая мылась раз в неделю и еще подмывалась из кружки по вечерам. А в бабушкином по субботам была баня. Пахло в бане здорово – отсыревшим деревом и древесным углем. Потом дедушка нес Таю на руках в дом, закутав в одеяло, чтобы не простыла.
Тая вернулась в свою комнату, посмотрела на часы и открыла дневник. По бабушке и деду она скучала. Интересно, можно ли отправить им письмо? Тая решила, что спросит об этом у Грена. И села писать черновик.
«Бабушка, здравствуй. Дедушка, тоже здравствуй.
Со мной все хорошо. Очень хорошо и в порядке. Я живу в другой семье. Здесь обо мне заботятся.
Я убежала, потому что папа меня снова избил, очень сильно. Я не вернусь. Я больше не могу так. Мама била меня почти каждый день, папа – не часто, но очень сильно. А еще папа занимался со мной сексом, мне было очень больно. Это неправильно. Это преступление. Поэтому я убежала.
Меня здесь лечат. Я учусь играть на гитаре и ездить верхом. Здесь у меня своя комната. Еще здесь есть сад и бассейн.
Я вас очень люблю. Но я не вернусь.
Тая Эккенер».
Тая сложила лист «конвертиком», заперла дневник и отправилась кормить котов. Туу-Тикки и Грен еще спали. Тая налила себе сока, выложила на поднос два банана, пяток мандаринов, три яблока. Подумала и полезла в кладовку за орехами. Долго выбирала, что взять. Решила попробовать всего понемножку. Она не сообразила велеть духам перенести банки на стол, стала переставлять их сама – и третья банка, с бразильским орехом, вывернулась у нее из рук и разлетелась по кухне стеклянными брызгами. Тая замерла в ужасе.
Прозрачные тени склонились над разгромом. В солнечном луче загорелась радуга в осколках. Духи стремительно отделили стекло от орехов, убрали, выложили орехи высокой горкой на столе – и исчезли. Тая даже дух перевести не успела, а от разбитой банки не осталось и следов.
Она на подкашивающихся ногах подошла к столу. Взяла деревянную миску, насыпала туда бразильских орехов, макадамии и кешью. Поставила на поднос. Глубоко вздохнула. А потом сказала вслух:
– Спасибо. Уберите банки в кладовку. Бразильский орех в банку и в кладовку. И отнесите поднос на чердак. Пожалуйста.
Тая сидела на чердаке и играла с куклами – знакомилась с ними, изучала их дневники, начала читать книжку «Монстры в пригороде». Она не чувствовала течения времени и вздрогнула, когда чердачная лестница опустилась и в проем заглянул Грен.
– Привет, Тая, – сказал он. – Через полчаса нам надо выезжать на занятия к мистеру Кайру, помнишь?
Тая нервно кивнула, положила книгу корешком вверх и встала.
– Ты завтракала? – спросил Грен.
– Да, – ответила Тая.
– Тогда собирайся. Я буду ждать тебя в гостиной.
Грен исчез. Тая попрощалась с куклами, спустилась с чердака. Ей надо было переодеться и взять свою тетрадь по сольфеджио. Мистер Кайр – Джордж Кайр – советовал ей одеваться в то, что не будет стеснять живот и грудь. Значит, бохо-платье. Синее. Синее было у Таи любимым.
Через некоторое время, с пластиковой папкой, в которой лежала тетрадь, она пришла в гостиную. Послушала, как Грен играет на арфе, вздохнула.
– Я готова, – сказала она.
– Тогда пойдем, – Грен улыбнулся ей. – Знаешь, был период, когда Лерой и Оуэн все свободное время проводили на чердаке – Оуэн с железной дорогой, а Лерой с куклами. У них там было гнездо, свои секреты. Мы туда почти не заходили.
– А Алекс играет с железной дорогой? – спросила Тая, выходя на крыльцо. Огляделась в поисках Звезды. – А где Нефка?
– Гуляет со Звездой по холму, – ответил Грен. – Нет, не играет, хотя знает о ней. Мне кажется, его просто не увлекают поезда.
День совсем не задался. Вылезая из машины, Тая надорвала кружевную оборку на подоле; чернильная ручка в папке протекла и испачкала тетрадь; мистер Кайр требовал от Таи того, чего она не могла понять, несмотря на амулет – она не знала этих терминов, и Кайр ругался на ее прошлых учителей, что было обидно, потому что Розу Израилевну Тая очень любила. Они с Греном вернулись домой и Тая пошла сделать себе чаю, но разбила чашку, та просто вывернулась у нее из рук. Духи тут же все убрали, но Тае казалось, что Туу-Тикки, которая готовила обед, вот-вот начнет ругаться. Тая пошла поливать цветы и подрезать высохшие листья, но когда она обирала желтые листики на сциндапсусе, здоровенная лиана с шорохом и треском оторвалась от потолка и обрушилась на девочку, пол, спинку дивана, перепугала спящего на диване Сесса, который с шипением, вздыбив шерсть на хвосте, забился в свой домик. Словом, все шло не так.
