Текст книги "Спор на любовь (СИ)"
Автор книги: Nastya Hutcherson
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Питер бьёт Тобиаса по груди и плечам, но силы быстро покидают его, потому что воздух практически заканчивается.
– Ещё раз скажешь скажешь что-нибудь про неё, – шипит Тобиас, ещё больше вдавливая Питера в стену, – из больницы не выйдешь.
Он отпускает Питера и разворачивается, чтобы уйти.
– Четыре, – говорит Питер, снова ухмыляясь. Тобиас разворачивается к нему, и тут же получает новый удар по брови. Прямо туда, куда в первый раз угодил кулак Питера.
– Прекратите! – между парнями встаёт Зик, разводя руки в разные стороны.
Питер и Тобиас не спускают друг с друга взгляды, полные ненависти и отвращения. Тобиас собирается нанести новый удар, но вытянутая рука друга останавливает его.
– К врачу давайте идите, – говорит Зик таким тоном, будто он родитель, а Питер и Тобиас – его дети, которых следует наказать. А в виде наказания им грозят выговоры в личное дело.
Я подхожу к Тобиасу и беру его под руку, выводя из класса. Мне всё равно, что подумают остальные, потому что я должна быть сейчас рядом с ним. Мы идём медленно; Тобиас обнимает меня за плечи, но не для того, чтобы защитить, а потому что ему самому нужна опора и поддержка. Его ударили в голову, а головокружение и тошнота в этом случае неизбежны.
Когда мы наконец спускаемся на первый этаж, где расположен медицинский кабинет, я открываю дверь и распахиваю её, заводя Тобиаса, словно маленького ребёнка. Он садится на кушетку и ждёт медсестру, которая неизвестно где ходит. Вот так всегда: в нужные моменты её нет, а как не надо – тут же объявится.
– Сиди здесь, я сейчас приду, – говорю я ему и ухожу в другую часть медкабинета.
– Как будто у меня есть выбор, – бурчит Тобиас, присаживаясь на кушетку. Он прав: выбора у него нет.
Довольно быстро я нахожу небольшую холодильную камеру, где лежат разного вида антибиотики, готовые лекарственные препараты, а также лёд. Именно его я и беру. Как можно плотнее закрываю дверцу холодильника, а потом иду к Тобиасу. Мои пальцы обдаёт холодом, когда я притрагиваюсь ко льду. Беру один кубик в руки и подношу к брови Тобиаса. Нужно снять отёк.
В этот же момент в кабинет заваливается Питер. Но кушетка здесь одна, и она занята Тобиасом, так что ему придётся постоять. И словно по повелению, за Питером появляется наша медсестра. Она сразу же кидается к Тобиасу, а потом к Питеру, не зная, кого из них нужно «вылечить».
– О нём лучше заботьтесь, – говорю я, кивая в сторону Питера. – И можете мне дать перекись водорода, вату и лейкопластырь?
Женщина ставит всё это на стол, недалеко от меня и уходит, оставляя Питера. Я меняю кубик льда на другой, сухой, а то прежний уже начал таять. Вновь провожу им по рассечённой брови Тобиаса, который не сводит с меня любопытных глаз. Когда я ловлю его взгляд, то сразу же отвожу свои глаза, устремляя их на кровоподтёк.
Решив, что уже достаточно, я убираю миску со льдом на стол и беру в руку флакон с перекисью водорода и немного ваты. Не уверена, что делаю правильно, но по-другому я не могу. Может, надо было сначала промыть рану, а потом прикладывать лёд? А я, как всегда, всё делаю наоборот. Ну да ладно, от перестановки слагаемых сумма не меняется, поэтому нужно рискнуть. А кто не рискует, тот не пьёт шампанского.
Я открываю флакон и выдавливаю немного жидкости на место раны, положив вату, чтобы перекись не стекала по его лицу. Из раны сразу же начинает выделяться белая пена. Тобиас морщится от боли, и я прикладываю кусочек ваты, чтобы вытереть перекись.
– Шрамы украшают мужчин, – улыбается он, перехватывая мою руку. И только мы понимаем смысл этой фразы. И я только сейчас вспоминаю, что сзади меня стоит Питер.
– А я сделаю так, чтобы у тебя не было шрама.
Я насухо вытираю рану и выкидываю ватку в мусорное ведро. Затем беру со стола лейкопластырь и раскрываю его, подходя к кушетке. Снимаю тонкий слой бумаги, который защищает клеящуюся поверхность. Сам лейкопластырь телесного цвета, так что сильно выделяться он не будет. Я наклеиваю его на рану Тобиаса, поглаживая двумя большими пальцами каждой руки.
– Меня сейчас стошнит от вас, – презрительно кидает Питер, чем привлекает наше внимание.
– А нас стошнит от тебя, – отвечает Тобиас, приготовившись встать в любой момент. Только здесь драки не хватало.
– Да, Трис, не знал я, что ты такая шлюха, – с разочарованием говорит он, смотря на меня.
– Во-первых, я не занимаюсь проституцией, Питер. А во-вторых, мы с тобой даже не встречались; следовательно, ты мне был другом, не больше. И до того момента, как я полюбила его, – рукой я указываю на Тобиаса, – ты мне был другом. Из этого следует, что и я тебе была просто другом, и ревновать к парню ты меня не можешь. А так как друзья понимают друг друга, то ты должен был понять, что я нашла свою любовь и своё счастье. И я не буду извиняться за то, чего я не делала.
Этими словами я повергаю Питера в шок, потому что он явно не ожидал такой речи от меня. Он ждал того, что я начну посыпать его ругательствами, что ещё больше раззадорило бы его. Но мой спокойный и вполне развёрнутый ответ смешит меня, а не Питера, чем я и довольна.
– Ты ещё раз хочешь в нос получить? – жёстко спрашивает Тобиас, вставая со своего сидения. Я кладу руки на его плечи и усаживаю обратно.
Через несколько секунд медсестра приглашает Питера к себе, и он оставляет нас с Тобиасом наедине. Я присаживаюсь рядом с ним и долго смотрю на него, изучая лицо. Кроме брови всё, вроде бы, в порядке. Разве что может быть лёгкое головокружение, но оно неопасно.
Тобиас за подбородок притягивает меня к себе и нежно целует. Чувствуя его губы на своих, я забываю о том, что мы в школе и сейчас идёт урок. Наш поцелуй становится всё требовательней, пока не слышатся чёткие голоса медсестры и Питера. Мы отрываемся друг от друга и пробуем привести дыхание в норму. Я вскакиваю с кушетки и за руку тяну Тобиаса, выводя из помещения. Мы медленно идём по первому этажу, стараясь прийти как можно ближе к звонку с урока.
– Трис, ты не хочешь как-нибудь ко мне прийти? – тихо спрашивает он, смотря на меня.
– Зачем?
– Ну, подготовиться к экзаменам. Или ещё чем-нибудь заняться.
– Чем-нибудь это чем?
– Ну, чем-нибудь.
Если бы моя фантазия не была такой, какая она сейчас, то я бы приняла это выражение так, как надо. А не так, как я сразу подумала. Подготовиться к экзаменам я совсем не против, а тем более, если подготавливаться с Тобиасом. А вот насчёт чего-нибудь другого я ещё подумаю.
– Можно, – отвечаю я после недолгого молчания. – Только когда?
– Когда родителей дома не будет. И Джеймса.
Я хитро улыбаюсь ему и выхожу вперёд, отпуская его руку. Мы так и идём: вроде бы вместе, но в тоже время и врозь; и нам не нужно ничего другого, как присутствие друг друга. Так мы и доходим до кабинета алгебры, где мистер Кан рассказывает оставшимся ученикам какую-то историю из своей жизни. Обожаю такие моменты, когда на уроке происходит что-то из ряда вон выходящее, и тратится много времени.
Я быстро захожу в кабинет и сажусь на своё место, облегчённо улыбаясь Кристине. А Тобиас садится на своё место и начинает что-то рассказывать Зику. Вроде бы всё хорошо, но меня не покидает чувство, будто решающий бой ещё впереди. А сегодняшний случай был просто разминкой.
Комментарий к Глава 22
Далее будут большие пропуски во времени, потому что я хочу, чтобы время фанфика совпадало с нашим временем. Да и описывать школьные будни долго и не всегда есть идеи.
========== Глава 23 ==========
Лёгкий холодный ветер треплет мои волосы, которые загораживают мои глаза. И сколько бы я не убирала их с лица, они всё равно устроятся на своё место, загораживая мне вид на Тобиаса, который идёт слева от меня. Мы идём к нему домой, чтобы начать подготовку к экзаменам. Даже несмотря на то, что он предложил мне это около десяти дней тому назад, свободный ото всего день выдался только сегодня. Конечно же, за эти дни между нами были ссоры, но они были мелкими и с ними не было никакой связи Питера или Рут. Тем более, что Питер больше не провоцирует Тобиаса, так как их рассадили, и Тобиас теперь сидит с Зиком, а Люси с Питером на третьем от окна ряду. А на переменах парни уходили, и Питеру ничего не оставалось, кроме как строить глазки другим девушкам из школы. Главное, чтобы не мне.
– А что ты получил по контрольной по физике? – спрашиваю я у Тобиаса, убирая волосы на другое плечо, чтобы они не мешали.
Позавчера мы писали контрольную по физике. Не так, чтобы слишком трудную, но и не слишком лёгкую. А если учесть то, что помимо своих задач мне нужно решить ещё кому-то, а потом списать свои задачи на отдельный листок, чтобы передать его другому человеку. И на сорок минут урока нам было дано шесть задач. Как ни странно, я всё решила и успела написать три задачи двум одноклассникам. Помогать-то надо.
– Угадай с трёх раз, – говорит он. – Нет, с четырёх.
– Четыре?
– Да.
Мне не составило никакого труда, угадать оценку Тобиаса. Может быть, его называют Четыре из-за того, что он слишком часто получает оценку, равную его прозвищу? Так или иначе, но это прозвище будет с ним до конца не только школьных будней, но и до конца института, а потом и жизни. И его настоящее имя будут знать только его семья, мои родители и я. Никому больше он своё имя не скажет, а представится, как Четыре. И мне нравится, что только я одна из всего класса называю его так.
В абсолютной тишине, которую нарушает лишь хруст снега, мы доходим до его дома. В последний раз я здесь была ещё в прошлом году, как раз в тот день, когда познакомилась с его семьёй. Вот и сегодня я снова окажусь в его комнате, с которой у меня связано немало хороших воспоминаний.
Тобиас вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает его два раза против часовой стрелки. Он открывает дверь от себя, пропуская меня внутрь. Я захожу в дом, стягивая с головы шапку и снимая со спины рюкзак. Снимаю куртку, заталкиваю в рукав шапку и вешаю её на вешалку. Тобиас быстро раздевается и поднимает с пола свой рюкзак, накидывая на плечо. Из гостиной доносится какой-то звук.
– У тебя точно нет никого дома? – спрашиваю я, таща свой рюкзак по полу за лямку.
– Конечно, нет! – он одной рукой обнимает меня за талию и разворачивает к себе. Я улыбаюсь ему, закусывая нижнюю губу, и в следующую минуту Тобиас целует меня. Я снова кидаю рюкзак на пол и уже свободными руками обвиваю его шею, таща за собой вниз. Его руки блуждают по моей спине, но в то же время крепко удерживают от падения.
– Кхе-кхе, – неожиданно громкий и резкий звук заставляет нас оторваться друг от друга.
Я резко выпрямляюсь, приглаживая волосы и поправляя тёмно-синюю блузку. Пробую успокоить дыхание, но это даётся с трудом. Наконец, я позволяю себе взглянуть на человека, который смотрит телевизор. Не думаю, что это Эвелин, потому что она не начала бы прочищать горло, ей бы было достаточно просто встретить нас у входа в дом. Вероятней всего, это Джеймс. И правда, это он.
– Ты что здесь делаешь? – смущаясь, спрашивает Тобиас. Мои щёки наливаются краской, и я отворачиваюсь.
– Телевизор смотрю, – пожимает плечами его брат. – И чтобы ты не задавал лишних вопросов: меня отпустили с работы. И ещё, сходи сделай мне бутерброд.
– Сам иди.
– Борзый ты стал, брат. Но за бутербродом тебе всё равно придётся пойти.
– Почему это?
– Потому что я так сказал. И Трис сделай парочку.
– Нет, спасибо, я не хочу, – отмахиваюсь я, подходя к дивану. Я присаживаюсь на него, смотря то на телевизор, то на Тобиаса.
Джеймс недолго думает и переключает телевизор на музыкальный канал. Он вздыхает и уставшим тоном говорит:
– Что ж, делай мне тогда на два больше.
Тобиас цокает языком и закатывает глаза. Он идёт прямиком на кухню, потому что другого пути у него нет. Я широко улыбаюсь Джеймсу, потому что я люблю, когда два этих брата ссорятся между собой, причём по всяким мелочам. Они будто дети, которые не могут поделить конфету. У Джеймса есть власть над Тобиасом, а у Тобиаса есть власть над Джеймсом. Только пользуются они этим в тех случаях, когда им что-то нужно. Взять даже сегодняшнюю ситуацию: Джеймсу лень идти на кухню и готовить себе бутерброды, поэтому он отправил брата на это важное задание. Как же я скучаю по тому времени, когда Калеб меня отправлял на кухню, чтобы я принесла ему что-нибудь. Хочу вернуть те детские годы.
– Как ты с ним жила две недели в Нью-Йорке? – спрашивает Джеймс, приподнимая от удивления брови. И я прекрасно понимаю, что он шутит. – Я бы и часа не выдержал.
– Прожила, – отвечаю я. – И живая вернулась.
– И это больше всего меня удивляет…
Тобиас выходит из кухни с тарелкой в руке, на которой красуются бутерброды с колбасой.
– Я всё слышал, если что, – с укором говорит парень, поглядывая то на меня, то на своего брата. Я лишь отвечаю невинной улыбочкой и встаю с дивана, готовясь уйти в его комнату вместе с ним.
Тобиас ставит тарелку на журнальный столик, натянуто улыбаясь своему брату.
– Эй, а где ещё один? – возмущается Джеймс, считая свои бутерброды.
– В Караганде, – бросает Тобиас, поднимая с пола мой рюкзак. Он накидывает его на плечо и подходит ко мне, одной рукой обнимая за талию и направляя в сторону своей комнаты.
Я забираю рюкзак и иду впереди него; он открывает дверь своей комнаты и пропускает меня вперёд, но голос Джеймса велит мне обернуться.
– Кстати, сегодня вечером родители Трис к нам придут.
Волнение заполняет меня, и я застываю на одном месте. Мои родители придут сегодня в гости к родителям Тобиаса? Я, конечно, всё понимаю, но этого я не понимаю. Вот честно. У меня такое чувство, будто они будут обсуждать нашу свадьбу, а не просто посидят и поговорят.
Переборов свой страх и волнение, я захожу в комнату Тобиаса, в которой по-прежнему светло и уютно. На меня сразу же находят воспоминания о том воскресном утре, когда я проснулась в его кровати, когда он мне показал свою временную татуировку, которая вскоре стала настоящей. Интересно, его родители знают о татуировке? Мои мама и папа не знают, потому что я не хожу дома в майке, которая открывает ключицы. Думаю, скажу о птицах не раньше, чем мне исполнится двадцать один год. Ну, или пока они сами не увидят. В любом случае, порции нотаций о том, что скоро мне всё это надоест мне не избежать. Но сводить татуировку я не буду, ни при каких обстоятельствах.
Я ставлю рюкзак на свободный стул рядом с письменным столом. Достаю большую книгу в демонстрационными вариантами заданий на экзамене по математике. Честно, я бы лучше решила два-три варианта по английскому языку, чем один по математике.
– Что решаешь? – в комнату заходит Тобиас и запирает дверь изнутри.
– Математику, – я открываю первый попавшийся мне вариант. Двадцать пятый.
Он подходит к столу и достаёт из ящика точно такую же книгу, как и у меня. Шумно вздыхая, он садится рядом со мной.
– Ты это специально, да? – с обидой спрашивает Тобиас, накрывая мою книгу рукой так, чтобы я не видела заданий.
– Конечно. Я ведь знаю, что ты не любишь математику.
– Боже мой, Трис… – он качает головой, опуская взгляд.
Он слабо улыбается, рассматривая меня. Наклоняется к моим губам, но я подставляю щёку и ощущаю на ней краткий поцелуй. Не здесь. Не сейчас.
– Мы пришли готовиться к экзаменам, так что давай готовиться, – тихо говорю я, переписывая в тетрадь пример из пятого номера. Нужно решить биквадратное уравнение.
– Я тебе это ещё припомню, – ворчит он себе под нос, открывая свою книгу.
Я по-доброму ухмыляюсь и боковым зрением замечаю, что и по его лицу бродит улыбка. В комнате повисает тишина, которую нарушает лишь перелистывание бархатистых страниц пособия для подготовки к экзаменам, звук пишущей ручки по тетради и писк кнопок на калькуляторе. Последнее очень поможет нам на экзамене, даже не сомневаюсь. От глупости собственной мысли мне хочется смеяться. Но боюсь, что Тобиас меня неправильно поймёт.
***
Я волнуюсь настолько сильно, что даже есть не хочется. За одним большим столом сидят мои родители и семья Тобиаса, включая Джеймса. И даже несмотря на то, что атмосфера здесь тёплая и дружелюбная, я не могу унять дрожь от беспокойства и волнения. Я поправляю свою блузку и выпрямляю спину, стараясь сидеть с ровной осанкой. Тобиас выглядит не лучше: взгляд устремлён на какую-то неизвестную мне точку, а пальцы нервно отбивают ритм на столе.
Почти в середине стола стоят два больших блюда: в одном из них картофельное пюре, а в другом – жульен. Я привстаю со стула, чтобы удобней взять на руки блюдо с пюре. Накладываю себе немного и передаю Тобиасу, который сидит рядом со мной. Джеймс передаёт мне жульен, и я накладываю себе совсем чуть-чуть.
За столом тихо, лишь слышен стук вилок о тарелки. Я быстро ем, всё время поглядывая то на Маркуса с Эвелин, то на своих родителей, то на Тобиаса. Похоже, здесь волнуемся только мы вдвоём.
Из-за своих переживаний я даже не распробовала грибной жульен, который я помогала готовить Эвелин. Ну, как помогала: натёрла сыр, поставила сковороду в духовой шкаф и следила за блюдом до его готовности. Какая-никакая, но помощь.
Я жду, когда Тобиас доест, чтобы мы могли пойти в его комнату и просто пообщаться, побыть вдвоём. Не знаю, почему, но именно сегодня мне хочется провести с ним как можно больше времени. Чем ближе мы к экзаменам, тем меньше времени у нас друг на друга. Мы реже видимся, пропадая за учебниками и бегая к репетиторам. Похоже, что единственные дни, когда мы сможем быть вместе – это субботы, мой День рождения, его День рождения и выпускной бал. А потом начнётся жуткое «веселье» с поступлением в университет. Я хочу, чтобы мы с Тобиасом учились в одном институте. Пусть даже на разных факультетах, но в одном здании. И чтобы мы учились не в Чикаго.
Когда я замечаю, что Тобиас встаёт со стула, вытирая руки о полотенце, я тоже встаю.
– Мы, это… ко мне пойдём, – нервно говорит он, почёсывая затылок и нечаянно открывая вид на свою татуировку, которая выглядывает из-под воротника рубашки.
– Хорошо.
Мы разворачиваемся, чтобы уйти в его комнату, но полный подозрения голос Эвелин останавливает нас.
– Стой. Тобиас, у тебя ведь временная татуировка? – спрашивает она, и теперь все присутствующие здесь обращают своё внимание на парня.
– Конечно, временная, – отвечает он, заметно нервничая. Ещё чуть-чуть, и всё раскроется.
Эвелин с подозрением косится на сына, а потом медленно и чётко произносит:
– Раньше на подобный вопрос ты с сарказмом отвечал, что это настоящая. А теперь она стала временной?
Тобиас опускает взгляд в пол, рассматривая мои ноги. Я смотрю на Эвелин, которая вздыхает, закачивая глаза, а потом… Потом случается плохое.
– Тобиас, только не говори мне, что ты сделал татуировку, – угрожающе говорит она, и её дыхание учащается, как и дыхание Тобиаса, который молча смотрит на неё.
Нужно что-то делать. Раз его родители узнали о татуировке, то и я скажу своим. Пусть и повергну их этим в шок.
– Я тоже сделала, – хриплю я, делая шаг вперёд. Я прочищаю горло и мой голос становится уверенней. – Я тоже сделала себе татуировку.
Почти у всех одинаковое выражение лица: все сидят, уставившись на нас и раскрыв рты от удивления и шока. Всё. Сейчас начнутся нотации.
– Натали, ты меня извини, если что, – наконец говорит Эвелин. – Но мне кажется, что они плохо друг на друга влияют.
– Согласна, – поддерживает мама, – Беатрис стала хуже учиться.
– Кстати, Тобиас, что ты получил по контрольной?
– Четыре.
– Давно вы сделали татуировки?
– Перед Новым годом, в Нью-Йорке, – отвечаю я. – И сводить мы их не будем.
Не знаю, почему, но мне на ум сразу приходит фраза «дерзкая, как пуля резкая». Но если я буду улыбаться без причины, то меня неправильно поймут.
– Вы не понимаете, что эти татуировки вам рано или поздно надоедят, – вступает в разговор мой отец.
– Нет, – отвечает за нас двоих Тобиас.
– Беатрис, ты ведь сделала себе тех птиц, которых хотела?
Я расстёгиваю одну пуговицу на блузке и обнажаю левую ключицу, показывая татуировку. Всё это время я внимательно наблюдаю за реакцией каждого родителя: моя мама сидит молча и с раскрытым ртом, папа тоже ничего не может сказать; Эвелин чуть приподнимает уголки губ, оценивая рисунок, а Маркус сидит с пустым выражением лица, будто ему всё равно.
– Ладно, у Трис маленькая татуировка, которую легко свести, – подводит итог Эвелин. – Но Тобиас! У него ведь на всю спину!
Моя мама с ещё большим испугом смотрит на Тобиаса, будто он проклятый или опасный для общества. Наконец и она выносит свой вердикт.
– Значит так. До конца следующей недели будешь сидеть дома и готовиться к экзаменам.
Я открываю рот, чтобы возразить, но мама опережает меня.
– Эти две субботы дома посидишь, ничего не случится. И никакого Интернета.
Я обречённо выдыхаю, потому что спорить с моими родителями бессмысленно. А если я начну сейчас возражать им, то получу ещё большее наказание, чем «домашний арест» и запрет Интернета. До конца следующей недели мы с Тобиасом практически не увидимся. Не спорю, мы будем видеться в школе, но там этого будет недостаточно. Мы перекинемся парочкой фраз, и всё.
– Тебя это тоже касается, – внезапно говорит Маркус строгим голосом.
Тобиас с обидой глядит на своих родителей, а потом разворачивается и уходит. Чтобы не чувствовать на себе их прожигающие и недовольные взгляды, я ухожу вслед за Тобиасом. Ну, вот и родители узнали о наших татуировках. Их реакцию можно было бы предвидеть, но вот насчёт наказаний я ничего и подумать не могла.
Он открывает передо мной дверь своей комнаты и пропускает вперёд. Я захожу внутрь и подхожу к кровати, но не сажусь на неё. Тобиас закрывает дверь и плюхается на кровать спиной.
– Трис, а как бы ты отнеслась к тому, если бы я называл тебя малышкой?
– Эмм… что? – я сажусь на кровать рядом с ним. – Я бы убила тебя.
– Почему?
– Потому что я ненавижу всех этих «заечек», «сюсечек» и «малышек». Вот скажи, тебе бы понравилось, если бы я назвала тебя пупсиком? Причём в компании людей, – я стараюсь не засмеяться, когда произношу слово «пупсик».
– Только попробуй меня так назвать, – грозно говорит он.
– Вот видишь.
Я ложусь на живот рядом с ним с сгибаю ноги, слегка касаясь икрами задней стороны бёдер. Тобиас притягивает меня к себе за подбородок и нежно целует. Он кладёт руку на мою талию и придвигает ещё ближе. Я поддаюсь ему, отвечая на поцелуй и хватаясь за воротник рубашки. Мне нужен Тобиас. Сейчас мне нужны его прикосновения, его поцелуи, его голос, потому что, грубо говоря, я лишена почти всего этого на полторы недели. Ну, а голос я и так буду слышать каждый день. Да и улыбками мы ведь будем обмениваться, а это уже хорошо.
Я отстраняюсь от него и кладу свои руки на его грудь, а на них ставлю свой подбородок. Внимательно наблюдаю за тем, как дёргается его кадык, когда он сглатывает.
– Что делать будем? – тихо спрашиваю я, не сводя с него любопытных глаз.
– С чем?
– С наказанием родителей.
Тобиас поднимает взгляд на потолок и поджимает губы. Он думает, надо бы и мне пораскинуть мозгами. Ясное дело, что у нас не будет свиданий. Ни по субботам, ни в другие дни.
– У нас ведь телефоны никто не отбирал, – наконец говорит он. – И школу никто не отменял.
– Похоже, я теперь буду любить школу, – недовольно бурчу я в ответ.
Он с шумом вздыхает и закатывает глаза. Я довольно улыбаюсь.
– Ты не хочешь в кино сходить? – спрашивает он, хитро поглядывая на меня.
– Когда?
– Четырнадцатого февраля.
– На какой фильм?
– Догадайся.
Я сразу догадываюсь о том, на какой фильм он хочет меня сводить. От самого похода в кино я не откажусь, только вот проблема: четырнадцатое февраля входит в наказание. И несмотря на это, мои родители всё равно не отпустят меня. Да ещё и когда узнают о том, о чём был фильм. И вряд ли меня пустят на фейс-контроле.
– На «Пятьдесят оттенков серого»? – недоверчиво спрашиваю я, поднимая брови.
– Боже, Приор, ты развратница! – громко возмущается он. Я быстро накрываю его рот ладонью, а через некоторое время убираю на место. Тобиас начинает говорить уже тише, почти шёпотом. – Да.
– И это я развратница?!
– Ага.
– Я на этот фильм только из-за Джейми Дорнана пойду. Он такой классный, красивый и… – мечтательно говорю я, поднимая глаза вверх.
– Эй, эй. Никуда не идём, всё.
Я опускаю взгляд с потолка на Тобиаса, который с недовольным видом смотрит на меня. За актёра я так сказала, чтобы отомстить. На фильм я не собиралась, да и книгу я не читала и не буду читать. Но вот саундтреки к фильму просто шикарные. Чего стоит только одна песня Элли Голдинг.*
– А на дискотеку не хочешь сходить? – снова спрашивает он, но уже мягким тоном.
– Меня родители не отпустят, – скептически отвечаю я. – Да и тебя тоже.
– А помнишь… – он ненадолго замолкает и смотрит на меня. Прямо в глаза. – Что я буду приходить домой к тебе каждую ночь?
Я расплываюсь в улыбке от того, что Тобиас вспомнил наш первый медленный танец под песню «Every Night» и сейчас сказал мне ту же фразу, которую сказал в ту субботу. Только сейчас мои родители не в Нью-Йорке.
– Прям каждую ночь? – спрашиваю я, всё также глядя на него с улыбкой Чеширского кота.
– Когда родители уснут. То есть, после полуночи.
– Ты спи лучше, а не ко мне домой приходи.
Тобиас еле заметно улыбается, подносит руку к моим волосам и стягивает с них резинку. Он собирает все волосы в одну сторону и делит их на три части. Его лицо сразу становится напряжённым, а внимание переключено на мои волосы. Он сплетает волосы, укладывая одну прядь на другую. Туго стягивает волосы, чтобы косичка не распадалась. В конце, когда он подходит в кончикам волос, он перевязывает косичку резинкой. Его пальцы перебирают волосы у корней, пробуя уложить их на одну сторону и придать объём.
– Не обрезай волосы, ладно? – наконец говорит Тобиас, переключая внимание на меня. – Они мне нравятся.
Я сажусь на кровать, устраиваясь рядом с ним. Я чувствую его дыхание на своих щеках, которые медленно заливаются краской.
– Хорошо.
Снова кусаю нижнюю губу, улыбаясь ему. Мне нужно избавиться от этой глупой привычки, иначе до крови ведь искусаю. Тобиас нежно целует меня, за талию притягивая к себе. Обеими руками обнимаю его за шею и запускаю пальцы в его волосы, слегка поглаживая. Его руки крепко держат меня за талию, а длинные пальцы задевают края шёлковой блузки. Я улыбаюсь сквозь поцелуй и прижимаюсь к нему ещё ближе. Мои щёки покалывает лёгкая щетина Тобиаса, но это не доставляет мне дискомфорта.
– А знаешь, я люблю тебя, – шепчу я, поглаживая его нижнюю губу большим пальцем.
– Знаю.
Я кладу свою голову на его плечо. Своим носом улавливаю запах одеколона. И ещё чего-то. Чего-то истинно мужского. Так может пахнуть только Тобиас. Положив руку на его живот, я сама того не ведая, погружаюсь в дремоту.
Комментарий к Глава 23
Песня Элли Голдинг*. Здесь имеется в виду песня “Love Me Like You Do”.
========== Глава 24 ==========
Что может быть хуже того, чтобы четырнадцатого февраля сидеть дома, в своей комнате, и готовиться к экзаменам вместо того, чтобы проводить этот вечер с любимым человеком? Даже в такой светлый день родители сказали мне сидеть дома. Я даже могу не решать никаких заданий, могу посмотреть телевизор, почитать книгу или послушать музыку. Но никакого выхода в Интернет и выхода из дома. Проклятие какое-то.
Мама с папой куда-то уехали, а следить за мной прислали Калеба. Ясное дело, что ему одному здесь делать нечего, потому что я зла на весь мир. Поэтому он сидит с Лией в гостиной и смотрит телевизор. А я, естественно, была выброшена из этой компании. За ноутбуком не интересно, поэтому я сейчас сижу и решаю очередной вариант по математике. Весёлый вечер, ничего не скажешь.
Как самый «везучий» человек в мире, я пропускаю сегодняшнюю дискотеку. И именно сегодня она необычная – сегодня ведь день всех влюблённых. Раньше для меня это был самый глупый и бесполезный праздник в мире, потому что мне не с кем было его праздновать. А сейчас у меня есть Тобиас, с которым провести сегодняшний вечер – моя мечта. И если учитывать то, что ди-джей Уилл, что он на медленные танцы всегда ставит ту музыку, которая мне нравится; он будто знает все великолепные песни из моего плейлиста. Можно было бы рассчитывать на то, что он может поставить Республиканцев или Драконов.* Но я всё это пропущу.
В окно кто-то кидает комок снега. Я даже не подхожу к окну, потому что это наверняка какой-нибудь ребёнок. Ну или какой-нибудь выпивший человек. И только после третьего удара в окно у меня не выдерживают нервы и я раскрываю его, приготовившись накричать на человека. На улице небольшой мороз, но нет ветра, что очень хорошо. Я смотрю на землю и вижу тёмный силуэт.
– До тебя нужно пушечным выстрелом стучаться? – снизу я слышу недовольный голос. Голос Тобиаса. Улыбка медленно растёт на моём лице и озаряет его. Внизу живота образуется что-то тёплое, которое медленно поднимается вверх и заливает душу радостью, а сердце – счастьем.
– Тобиас… – в первый раз за эти дни я называю его по имени, а не по прозвищу. В школе мы не были наедине, и я к нему обращалась только как к Четыре.
– Ну не Четыре же. Выходи давай.
Выходить? Интересно, как он себе это представляет? В гостиной сидят два охранника, которым велено не выпускать меня. Хотя… Может, если очень хорошо попросить Калеба, он отпустит меня, ни о чём не говоря родителям? А как Тобиаса отпустили родители? Последние дни наказания – самые долгие и тягостные. Ты знаешь, что понедельник уже вот-вот, уже близко, но перед понедельником ведь ещё есть воскресение. И его тоже нужно прожить.
Я закрываю окно и выхожу из комнаты, придумывая долгую речь для Калеба, чтобы он отпустил меня хотя бы на час, до приезда родителей. Медленно спускаюсь по лестнице, прислушиваясь к разговору Лии и Калеба. Неужели у них нет своих дел? Неужели они предпочли наблюдение за мной какому-нибудь романтическому свиданию? В моей голове есть целый набор причин и отговорок, почему я должна отлучиться, но говорю я совершенно другое, к моему собственному шоку.
– Калеб, можно я уйду ненадолго?
Брат оборачивается и смотрит на меня, Лиа следует его примеру. Они изучают меня, только на лице девушки улыбка, а на лице парня – недоверие и запрет.
– Беатрис, это даже не обсуждается. Тебе нельзя выходить из дома.
– Ну пожалуйста, Калеб. Мне очень нужно.
– К тому парню? Из-за которого я здесь?
– Да.
Он закатывает глаза и откидывается на стенку дивана. Лиа сразу же берёт разговор в свои руки.
– Это тот самый парень, да? – с улыбкой спрашивает она. И мы обе знаем, о ком идёт речь: о Тобиасе. Она помогала мне, когда у меня были проблемы, за что я очень благодарна ей. Я множественно киваю в ответ, и Лиа сразу же переключается на моего брата. – Калеб, мы должны отпустить её.
