Текст книги "I'm Not Okay (СИ)"

Автор книги: Mino Greendears

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

День двадцать четвёртый. Адский марафон, пена изо рта и ещё одна неожиданность.

Я сидел на кухне и пытался найти глубинный смысл бытия в чашке полуостывшего кофе. Мама уже битый час пыталась убедить меня в том, что мою успеваемость даже успеваемостью назвать нельзя, а я в то же время пытался засунуть куда-нибудь подальше свою совесть. Сегодня меня ждал тяжёлый день, спасибо Уэю за это. Однако его это эпичное «Лианна Мейрлен умрёт завтра» не подлежало не то, чтобы оспариванию – даже малейшему комментированию.

– Фрэнк, ты меня вообще слушаешь? – мама злилась, но это была дежурная чистка на уровне «блаблабла ты плохой, но я всё равно тебя люблю блаблабла». Обычные люди там, например, молятся перед едой, а у нас вот такая семейная традиция.

– Слушаю, – ответил я, пытаясь больше не клевать носом и сосредоточиться.

– Тебе поступать в университет в этом году, а твои оценки оставляют желать лучшего! Ладно там какая-нибудь физика или химия, но литература! Ты же раньше так много читал! – возмущалась мама.

– Я и сейчас читаю, – (смелости мне не занимать: тронуть разъярённую маму обычно смерти подобно), – только не совсем то, что нужно. Паланика я как-то больше, чем Шекспира люблю.

– Почему-то я не удивляюсь, – вздохнула мама. Отчасти я её понимаю: делать ей нечего, вот она и пытается занять себя видимостью того, что она якобы участвует в моей жизни. Я ни в чём её, конечно же, не виню, но хоть бы раз она поинтересовалась, как у меня дела или чем я занимаюсь.

– Мам, давай не будем, ладно? Я к экзаменам всё выучу, ты же меня знаешь, – попытался смягчить обстановку я. Мама прекрасно понимала, что я всегда так учусь: сначала ничего не делаю и наслаждаюсь жизнью, а потом, когда экзамены припрут к стенке, начинаю учить всё подряд с невъебической скоростью, и так мне реально удобнее. Но на то она и мама, чтобы даже очевидные вещи воспринимать в штыки с воплями «я мать и я лучше знаю».

– Ну вот и что мне с тобой делать? – (дежурная фраза любой мамы номер шестьдесят четыре), – Я с тобой скоро совсем с ума сойду. – (а это номер сорок семь).

Я уже ничему не удивлялся.

Я никогда не говорил, что не люблю маму. Конечно же я её люблю. Но любовь и взаимопонимание – это совершенно разные вещи. Мама всегда поддержит меня, будет рядом. Я вырос с ней, и, когда все от меня отворачивались, что случалось регулярно, мама всегда говорила: «Плюнь на этих идиотов, ты у меня замечательный». Но… Но есть одно «но».

Я не смогу сказать ей, что меня тянет к Джерарду. Я не смогу сказать ей, что, видимо, мне нравятся мальчики так же, как и девочки. Я просто боюсь. Боюсь, что она впервые меня не поймёт, впервые не поддержит. Я стал меньше разговаривать с ней, больше ругаться. Стал раздражительнее, нацепил маску похуиста, чтобы она не догадалась. Это ужасно. А ещё непробиваемо глупо. Надеяться, что она улыбнётся и скажет, что всё хорошо, – то же самое, что и думать, что если я умру, она скажет, что всё хорошо.

Да нихуя не хорошо.

Я прекрасно понимаю, что это ненормально даже для меня. Но именно эту «ненормальность» мама всегда пыталась во мне оставить. Неужели на этот раз я стану ей хоть чуточку чужим? А самое страшное ведь не в том, что я не могу сказать обо всём маме.

Я ведь даже не знаю, что со мной. Раньше никогда такого не было, раньше у меня просто не было друзей, и я не видел не то чтобы грани между дружбой и любовью, я в принципе не знал, что это такое. А теперь, может, я просто перегибаю палку? Просто считаю, что между мной и Джи что-то большее, чем дружба, а на самом деле это и есть дружба? Я просто запутался. Окончательно и бесповоротно. И это тот самый момент, когда мама не в силах мне помочь.

… – Фрэээнки!

Давно я не слышал этого восторженного вопля. На меня набросился Уэй со своим фирменным захватом, после которого на голове моей могут селиться птицы, ибо гнездо уже готово.

– Да, я тоже рад тебя видеть, – сконфуженно пробормотал я, пытаясь как-то отцепить от себя Джи. – Как там Майки? – ну не мог же я не спросить, в самом деле.

– Да нормально, занялся самообразованием и проклял всю администрацию школы на семи языках, – буднично ответил Уэй. Какой-то он сегодня слишком активный и дружелюбный: ни одной едкой фразочки, ни одного замечаньица в сторону моего вида или же в сторону его излюбленной жертвы – Лианны.

– Что-то ты сегодня слишком жизнерадостный, – все же заметил я. Джи остановился и посмотрел на меня с видом великого заговорщика.

– Фрэнки, сегодня будет самый эпичный марафон издевательств, который доставит мне такое количество морального удовлетворения, какого я не получал со времён тисканий с тобой у меня дома! – восторженно провозгласил Джерард, ничуть не стесняясь последних слов.

«Это же Уэй».

– Марафон? Ты что, собрался её вообще убить к концу дня? – я даже не знаю, радоваться мне или рыдать, ведь, скорее всего, огребать за всё буду я. Джерард, как будто прочитав мои мысли, ответил:

– Знаешь, Фрэнки, я поклялся отомстить этой сучке ещё тогда, когда увидел тебя в больнице. Думаешь, я такой тупой и не понял, что это сделала она, сразу? Меня позже немного смутил тот факт, что между вами что-то там было, – (лицо у Уэя на этих словах было какое-то слишком перекошенное, мне даже показалось, что он воздухом или там слюнями своими подавился), – но от своей теории я не отступил. Это она, и теперь никакая предвзятость уже не аргумент, – сказал Джи.

Откуда этот ненормальный знает такие умные слова? Но, с другой стороны… Действительно, я своё уже отболел, отлежал и отстрадал, так что даже если у Лианны в попе заиграет жажда мести, на меня у неё ручонка не поднимется.

Такие вот дела.

– И всё-таки, что ты там уже задумал? – мне было дико интересно. Джи посмотрел на меня, и я понял, что у него в арсенале ещё столько «шуточек», что хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Для начала мне нужен кабинет информатики! – воскликнул Джи, схватил меня за руку и потащил на третий этаж. Сегодня будет тяжёлый денёк.

Уэй напоминал художника. В его руках все гадости, что он творил, были кистями и красками; одноклассники – холстом, а школа – мольбертом. Он творил, творил такие вещи, что обыденная школьная жизнь превращалась в какую-то психоделическую фантасмагорию, все вокруг кружились по мановению Уэевой руки и плясали под его дудку.

Мне дико нравилось жить в таком мире.

Мы влетели в кабинет информатики. Джерард долго бегал между пустых рядов компьютерных столов (нам везло: в этом кабинете нет первого урока сегодня), что-то выискивая.

– Нашёл! – подпрыгнул от радости он, подбегая к одной из парт. – Фрэнки, садись.

– Эмм, что прости? – не понял я. Что-то я не догоняю.

– Сядь и закинь ногу за ногу, – потребовал Уэй.

– Зачем?

Джерарда достали мои вопросы, он схватил меня и усадил сам вопреки всем моим попыткам вырваться. Я невольно вспомнил разговор в туалете и это его «я не буду снизу»… Да он даже если очень постарается, не будет снизу.

Господи, о чём я думаю.

– Перестань раздевать меня глазами и закинь ногу за ногу, – настойчиво повторил Джерард, а я понял, что из-за своего выпадения из реальности уставился на живот Джи. Да что со мной сегодня не так?!

– Тааак… – Уэй подлез под парту (я не пошлый, я не пошлый, я совсем-совсем не пошлый) и зачем-то пометил то место, где моё колено соприкоснулось с партой.

– А теперь специально для такого тупого, как я, объясни, что происходит, – недовольно пробормотал я. Джерард, поднявшись с колен и своими фирменными движениями отставив ногу и убрав волосы, всё же соизволил ответить:

– Тут сидит Лианна. У неё следующий урок – информатика. Может, правда, не сработать, но ничего страшного тогда не будет. Так вот, на это самое место, – Уэй указал на пометку, – я захуярю огроменную жвачку. Размажу её по столу посильнее, чтобы уж наверняка. Парты тут низкие, и, как видишь, закинув ногу за ногу, наша милая Лианна вмажется коленом в отвратительнейшую жвачку, испортит себе либо брюки, либо маникюр, – злорадно захихикал Джи. Да он серьёзно настроен, как я посмотрю.

– И это всё? Я ожидал мешка дохлых больных лишаём мышей в соусе из свеженьких соплей единорога Ричарда, если честно, – недоверчиво глянул я на Джи. Тот только криво усмехнулся, в очередной раз поправив вечно выбивающиеся из-за уха волосы.

– Ты меня не слушаешь. Я же говорил про марафон? Значит, будет марафон.

… Честно говоря, я устал на второй или третьей перемене, когда меня засекла техничка во время исполнения долга «эй, ты, постой на шухере». Пока Джи размазывал масло по стулу Лианны, мне пришлось устроить целое представление: изобразить припадок, попускать слюни и позакатывать глазки. Несчастная женщина настолько умилилась моему виду (О, Боже), что любезно помогла мне доползти до медпункта. Собственно говоря, объяснять что-либо мисс Хэффиш было необязательно: лишь увидев меня в сопровождении разжалобившейся технички, она едва сдерживала смех, а когда уборщица вышла, то совсем взорвалась диким хохотом. Я уже начал подумывать о том, что «Это же Уэй» – вирус, передающийся воздушно-капельным путём и распространяющийся не только на подвид Уэеобразные.

Пока что результатов наших с Джи трудов мы не видели, но мне уже было жаль Лианну: сначала жвачка, потом кнопки, потом варенье в сумке, а теперь вот это: размазанное по стулу масло. Что-то мне подсказывает, что она принесёт нас в жертву сатане, как только найдёт.

– Эмм, Джерард, тебе не кажется, что Лианне всё это не очень понравится? – я потряс Уэя за плечо, как только вернулся из своего эпического похода к мисс Хэффиш. Тот обернулся и наградил меня уничтожающим взглядом. Ну конечно, как такой тленный смерд как я посмел отвлекать князя от работы его царской?

– Фрэнки, солнышко, Лианна почку продаст киллеру, который потревожит девственность наших с тобой черепных коробок. Неужели ты до сих пор думаешь, что всё хорошо и мы просто шутим? – Джи изогнул дугой бровь и криво улыбнулся уголками губ.

– Я просто не люблю иметь врагов.

– А кто их любит иметь? Я бы лучше тебя поимел, – усмехнулся Джерард. «Это же Уэй»? Нет, его «шутачки» просто перешли от «я не знаю, можно ли шутить с Фрэнки на данную тему» к «так, всё, он ещё не купил бейсбольную биту и не полил меня святой водой, продолжаем пошлить».

– Кстати, – продолжил Уэй, – сегодня я ночую у тебя.

Вот это поворот.

– Не понял, – попробовал возмутиться я, за что опять был вознаграждён «уничтожающим взглядом номер четыре».

– Тебя что-то не устраивает?

На миг я задумался. Но о каких сомнениях вообще могла идти речь.

– Нет, всё нормально, – улыбнулся я. Мне нравилось, что между нами ничего нет. Мне нравилось, что при этом мы не могли существовать и функционировать друг без друга.

… После уроков Джерард решил, что лучше не встречаться с Лианной с глазу на глаз, ибо опасность ситуации зашкаливает. Я не стал спорить: в прошлый раз несовпадение наших с Лианной взглядов кончилось больницей.

Мы с Джерардом шли домой. Ко мне? К нему? Просто домой. Не имело значения, где находится то здание, в котором дом. Не имело значения, кто живёт в этом здании. Это просто дом. И мы туда шли. Небо было затянуто рваными серыми облаками, накрапывал мелкий дождик, почти неощутимый. Такой привычный для конца сентября, но всё равно не очень приятный. Единственный плюс дождя в том, что все мелкие адские создания вроде комаров уходят в свои чистилища на время небесного водоизвержения. Джерард, скрючившись и сунув руки в карманы, насвистывал что-то, переводя взгляд с меня на небо и обратно.

– Что? – не выдержал молчания я.

– Ничего. У тебя глаза переливаются, – улыбнулся Джи. Я не понял, он что, заигрывает со мной? Без своей этой дежурной пошлятины? Мир перевернулся, в лесах сдохли все медведи поголовно.

– Это красиво? – смущённо спросил я.

– Очень, – ещё шире и добрее улыбнулся Уэй. Он редко так улыбается, без иронии, без сарказма, без кривляний. Он похож на ребёнка: ему кажется, что чем плотнее панцирь, который он строит вокруг себя, тем меньше люди захотят смотреть внутрь. Ему кажется, что, посылая всех на три общеизвестных буквы, делая всем гадости и показывая себя как говнюка и мерзавца, никто не станет привязываться к нему. Он будет никому не нужен, и поэтому счастлив в своём одиночестве. Но теперь он сдался, потому что понял, что от меня ему уже никак не отвертеться.

– Знаешь, мама уже серьёзно беспокоится, – почему-то сказал я.

– Из-за меня? – удивился Уэй.

– Да, наверное. Она считает, что я или нормальный, или ненормальный. А третьего не дано. – Я вздохнул. Жаловаться нехорошо, но где та грань между «пожаловаться» и «излить душу»? – Я боюсь с ней разговаривать. А ещё я не понимаю, что со мной проис…

Я не договорил. Потому что Джерард совершенно неожиданно набросился на меня и впился губами в мои губы, кусаясь и хозяйничая языком у меня во рту. То ли от шока, то ли от возмущения, но я не мог ничего сделать: ни отцепить этого ненормального от себя, ни сказать что-то. Я просто стоял и отвечал на поцелуй по мере возможностей неудачника, целующегося второй раз в жизни (случай с Лианной не в счёт). Самое странное, что даже тени смущения или отвращения я не испытывал.

Да уже нет смысла говорить об отвращении.

Нет смысла говорить о смущении.

Мне нравится этот грёбаный фрик со всеми его выходками.

– Ну что, ситуация хоть немного прояснилась? – спросил Джи, отстранившись.

– Что, прости? – не понял я. Мысли слишком быстрые, чтобы успевать держать одну за хвост и в то же время думать о чём-то ещё.

– Ты говорил, что не знаешь, что с тобой происходит. Чувак, мы походу встречаемся, если ты ещё не в курсе.

Я был ещё не в курсе. А ещё я не знал, что на осознание этого у меня пара часов, потому что дома меня ждал сюрприз.

День тот же. Проверка на прочность и немного о глазах.

– Эмм, я, конечно, всё понимаю, но осмелюсь заметить, что я вас не знаю и не имею ни малейшего представления, что вы делаете в моей комнате.

Я вообще не мог понять, как мы с Джи могли угодить в такую ситуацию. Я не мог сообразить сначала, что произошло и как это скажется на моей дальнейшей жизни.

Да какие нахер соображения, я был просто в ахуе от всего этого.

... – Не думаю, что мама будет рада тебя видеть, – я взглянул на Джи, пытаясь выразить всё своё безграничное сожаление. Мы шли по мокрой улице, накрапывавшая сначала моросиловка медленно перерастала в полноправный дождь. Было сыро и свежо, и дышать было легко.

– Это ещё почему? – не понял Уэй. Ну как всегда.

– Она думает, что я гей.

– Быстро же она сориентировалась, – наигранно удивился Джи. Треснуть бы ему.

– Джерард! – шикнул на него я. Да, я просто гениален: иду под ручку с парнем и яростно отрицаю тот факт, что всё же немного я гей. Вручите мне кто-нибудь премию «слоупок года».

– Ну и что теперь? Ты собираешься меня к себе домой в бумажном пакете проносить?

– Можно было бы в пакете из-под мусора… – по-моему, я заразился каким-то дерьмом от Уэя, потому что прошлый я сделал бы лицо чемоданом и проныл бы что-нибудь вроде «Эээ, да, наверное, может быть, эээ». Господи, каким я был тормозом.

– Да-да, в чёрных пакетах из-под мусора, разделённых на «вот тут конечности», «вот тут туловище» и «вот тут голова», – парировал Джи. – Слушай, когда-нибудь придётся маме сказать.

– Ты своей лучше скажи, – огрызнулся я. Ну как он себе это представляет? «Всё решено, мама, я гей»? Или, может, «привет, мам, у меня для тебя две новости: одна плохая, а вторую ты не захочешь слушать, потому что первая оправдывает все твои опасения насчёт моей ориентации и ты упадёшь в обморок или обругаешь меня на чём свет стоит»?

Заебись перспективы.

– Фрэнки, не переживай ты так. Она привыкнет, – ух ты ж блять, Уэй пытается меня утешить. Милости-то какие. Только вот это вряд ли мне поможет. Ненадолго повисла тишина.

– Так, ладно, быстро пробегаем в мою комнату и не оглядываемся, понял? – сказал я Джерарду, когда мы подошли к моему дому. Мама может нас и не заметить… Если постараемся трансгрессировать в мою комнату быстрее, чем она дойдёт до коридора.

– Итак, осуществление плана «скоростное проникновение» объявляю начатым! – провозгласил Уэй.

– А тебе не кажется, что название твоего плана слишком… двусмысленное? – я слишком пошлый, наверное. Но, к моему удивлению, Джерард повернулся ко мне, губы его скривились в фирменном маньяческом оскале, а глаза нездорово сверкнули.

– Вот именно, – шёпотом сказал он, подёргав бровями вверх-вниз. О, Боже.

«Это же Уэй».

На счёт «три» я отпер дверь в дом и пустил Джи первого. Тот быстренько и тихенько (ага, топотал своими ножищами, как беременный мамонт) побежал наверх. Я за ним, преждевременно заперев дверь. Не думаю, что мама настолько глухая, чтобы нас не заметить, но, в крайнем случае, я смогу как-нибудь уверить её, что у неё шиза и я совершенно один.

Да я просто самый лучший сын в мире.

Мы ввалились в комнату. Было темно, слышны были только странные звуки, которые издавала наша мокрая одежда – дождь к концу нашего пути усилился до уровня приличного ливня.

– Фрэнки, если я тебя случайно изнасилую, ты же не обидишься, да? – прошептал Джерард таким голосом, что мне стало всё ясно со своей грёбаной ориентацией.

– Я изобью тебя в фарш, – ухмыльнулся я. Наверное, постороннему зрителю было бы всё понятно, стоило ему лишь увидеть наши глаза.

У тех, кто ничего друг к другу не чувствует, обычные взгляды. Лишённые яркости и блеска, цвет их глаз одинаков, сер. Как будто душа, якобы отражающаяся в глазах, отвернулась от всего сущего. Но стоит посмотреть на кого-то, кто тебе дорог, кто что-то для тебя значит, как глаза твои становятся зелёными, голубыми, оливковыми, разноцветными. Ты начинаешь видеть, ты начинаешь чувствовать, и душа твоя смотрит сквозь глаза, переливается, светится. Это волшебно.

Джерард уже потянулся ко мне, но что-то внутри не давало мне покоя. Я нашарил рукой выключатель на стене и включил свет.

И вот тут я выпал в осадок.

– Мальчики, я вам не мешаю? – улыбающаяся во все тридцать два ухоженная мордашка смотрела на меня из кучи дорогущего, намотанного на примерно двадцатилетнее тело барахла. И всё вот это восседало с таким невозмутимым видом, словно это его комната. Что. Это. За хмырь? И что он делает в моей обители?!

Джерарда сначала тоже слегка переклинило, но, видимо, для Уэеобразных любое подобие смущения или конфуза тут же мутирует в неприкрытую наглость. Джи отставил ногу, мотнул головой в попытке убрать с лица чёрные космы (но в итоге только ещё больше их разлохматил), упёр руки в боки и выпалил:

– А не изволите ли вы съебать отсюда нахуй, сударь?

Правильно, нахрена вообще в чём-то разбираться, давайте слать всех нахуй. Это же так весело и увлекательно. «Это же Уэй».

Парень, сидевший на моём стуле (это мой, сука, стул, быстро убрал с него своё сало и протёр дезинфектором), улыбнулся, слегка прищурившись, и манерно убрал с лица мешающую чёлку за ухо.

Он пидорас.

Мы с Джи переглянулись, и я увидел в глазах друга дикое желание убивать. С одной стороны, это непонятное создание спасло мою невинность от неминуемой гибели, но с другой… Вот это чудо тут неизвестно каким раком, и оно в курсе того, чего не стоило бы знать моей маме.

Дела в говно.

– Эмм, я, конечно, всё понимаю, но осмелюсь заметить, что я вас не знаю и не имею ни малейшего представления, что вы делаете в моей комнате.

Я вообще не мог понять, как мы с Джи могли угодить в такую ситуацию. Я не мог сообразить сначала, что произошло и как это скажется на моей дальнейшей жизни.

Да какие нахер соображения, я был просто в ахуе от всего этого.

– Я твой репетитор по математике, Фрэнк, – голос пришельца был слишком мягким и бархатным для парня.

– В первую очередь, ты бестактный щегол, – вставил свои пять копеек Джи. Ну куда же без этого.

– А ты самовлюблённое хамло, – парень стрельнул в Джерарда испепеляющим взглядом приготовившейся к атаке кобры. Этот парень – не просто смазливая мордашка в бабском шарфике, это человек, который поставил на место (!) самого Джерарда Уэя. Джи просто подавился возмущениями, тыкая пальцем в репетитора и умоляюще глядя на меня. Наверное, он хочет, чтобы я прогнал этого парня?

– Может, вы хотя бы представитесь? – судя по моему опыту, лучше обращаться к опасным людям на «вы». Парень посмотрел на меня, улыбнулся (как-то чересчур мило, его улыбку, думаю, можно сравнивать по уровню милости с котиками верхом на маленьких пони) и сказал:

– Алекс Хьюрелл к вашим услугам.

Этот парень меня пугает.

– Фрэнки, убей его, – прошипел Джи, пытаясь силой мысли взорвать Алексу мозг. Когда Уэй злится, он превращается в маленького бешеного чихуахуа, который не способен самостоятельно отомстить обидчику, и потому тявкает, пока это не надоест хозяину и тот, хотя бы из жалости к своим барабанным перепонкам, что-нибудь не сделает с самолюбием несчастного пса.

– Джи, успокойся, – шепнул ему я, но не рассчитал расстояние между нами и ткнулся в его волосы носом, что выглядело, эмм… слишком уж палевно.

– Ребят, только не при мне, ладно? – засмеялся Алекс. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.

– А что ты тут вообще делаешь? – вернул себе дар речи Джерард. В голосе его снова слышался вызов.

– Вообще-то, мама Фрэнка пригласила меня с ним позаниматься. Сегодня мы должны были составить план занятий и всё такое… – репетитор начал накручивать на палец прядь из чёлки, что выглядело более, чем манерно. Да что не так с этим парнем?!

– То есть, мне надо уйти, так? – недовольно спросил Уэй. Что-то мне не нравится его обиженный тон. Что-то мне не нравится, как всё складывается. Совсем не нравится.

– Только не говорите маме…

– Лучше на «ты», я не намного тебя старше, – снова ослепительно улыбнулся Алекс.

– Хорошо, ты, – согласился я, – не говори маме про то, что видел. Ей лучше не знать пока.

– Вот как? – дугой изогнул бровь парень. – А твоего спутника разве это устраивает?

Привет, я Фрэнк, и я тупой мудак, до которого блять доходит, как до жирафа с синдромом Дауна. Конечно же, Джи неприятно то, что я не говорю маме, что скрываю всё, что между нами происходит. Если, конечно, это вообще можно назвать словом «происходит». Блять. Вот только не говорите мне, что Джерард думает, что я его стесняюсь, пожалуйста! Нет-нет-нет. Всё это неправильно, всё должно было быть совсем не так. Какой же это бред.

Какой же всё это ебанный бред.

– Всё в порядке, – увидев моё замешательство, поспешил сказать Джи. Но я ведь слышу, я ведь не глухой! У него такой голос, будто умерла его любимая аквариумная рыбка по имени Птеродактиль. Ну, или надежды на то, что я окажусь нормальным.

– Ребят, давайте вы потом разберётесь, мне всё-таки не за психологические сеансы платят, – нарушил наконец тишину Алекс.

– Я пойду тогда, – Уэй улыбнулся и открыл было дверь…

Нет.

Он никогда раньше так не уходил. Он обязательно истерил, махал руками, проклинал всё и вся, устраивал шоу. Но не просто так уходил. Это неправильно. Так не должно быть. Он точно обиделся, я это чувствую. Я метнулся к нему, задержал на несколько секунд, спросил:

– Точно всё в порядке?

– Да, – он снова улыбнулся, даже подмигнул мне, чего он обычно не делает.

Всё очень плохо.

Дверь за Джи закрылась, а я всё так же стоял и пялился на ручку. За какие-то несчастные десять минут после чего-то зародившегося между нами снова выросла какая-то дебильная стена. И во всём виноват этот слишком милый парень, восседающий на моём стуле.

– Давайте уже заниматься, – пробурчал я, усаживаясь на кровать и впериваясь взглядом в свои колени, торчавшие из дыр в джинсах.

– Фрэнки, ты всем угодить не сможешь, – снова этот хмырь включил психолога. Ты же, сука, математику ведёшь, так какого чёрта?

– Давай уже свои планы там, занятия, расписания-хуеписания, – гундел я, не отрываясь от созерцания своих коленей. Алекс, вздохнув, начал копаться в своём портфеле. Надеюсь, он завязал с попытками мне помочь. И так уже помог достаточно.

– Я тебе не враг. Правда, – в его голосе было сожаление. А может, он не такой плохой, каким кажется? Я поднял взгляд тайком, пока он рылся в портфеле. Длинный и немного нескладный, каштановые волосы модно пострижены, но чёлка всё равно постоянно лезет парню в глаза; почти модельное правильное лицо со слегка узковатыми глазами. Как с обложки какого-нибудь журнала. Наверное, во мне подсознательно взыграло «если мажор, то ебантяй». Ох уж эти стереотипы.

– Злишься? – спросил он, виновато подняв глаза.

– Да нет, – я выжал из себя улыбку. Не стоит отказываться от того, что остаётся после крушения.

Не знаю, как долго всё это продлится.