Текст книги "Флейта (СИ)"

Автор книги: Melara-sama

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Ох, черт!

– Мак, я прошу предоставить мне ребят и аппаратуру к вечеру, у меня репетиция. Сыграем две песни, а уже завтра, к шести часам, концерт. А сейчас мне пора. – Я взял Шела за руку.

– Энтони, ты точно в порядке? – Змей он такой, внимательный и понимающий.

– Да.

Но сейчас у меня есть сокровище с черными глазами, сокровище, которое я не хочу терять.

Мы вышли из студии «Baiser», и Шел зашептал быстро-быстро:

– Он закрылся в комнате, не отвечает, там музыка громко, и ребята волнуются.

– Сейчас разберемся. Ты хоть выспался? – открывая дверь в нашу студию, спросил я. Шел был немного растрепан, кенгурушка небрежно накинута на голое тело, видимо, его разбудили.

– Да, не волнуйся. Только я знаю, что ты опять плохо спал. И не спорь, тональник тебя не спасет. – Хмуро ответил он. Я улыбнулся.

Мы поднялись наверх, и я увидел картину маслом.

Четыре парня сидели около двери в комнату Кота и курили. Музыка орала так, что я отчетливо слышал свой голос даже в начале коридора. Тааак, у Котёнка депрессия, прекрасно.

Я отпустил руку Шела и прошел по коридору, прямо к комнате Кота.

Ребята в надежде подняли головы и затушили сигареты.

Я стукнул в дверь. Никто не ответил. Еще раз, но уже посильней.

– Кот! – хотел заорать, но получилось какое-то неприличное шептание. Бет подскочил с пола.

Забарабанил сам.

– Кот, открывай! Тони пришел! Кот!

Музыка стихла, и дверь приоткрылась на несколько дюймов.

– Тони? – хрипло.

– Котёнок, давай, открой, я выслушаю.

Дверь открылась шире. И в мои объятия прыгнул лохматый котёнок.

– Тони, как я без тебя, как? – Он действительно был в жутком состоянии, я подхватил его и понес к себе. Бросил через плечо ребятам:

– Времени мало, его нужно привести в чувства. Чай с ромашкой и виски. Ноэль, со мной.

Всех сдуло из коридора.

Я внес Кота в свою комнату и сел вместе с ним на кровать. Сейчас он меньше всего напоминал знающего себе цену парня. В моих руках был мальчишка.

– Тони, прости.

– Ничего. Давай успокаивайся.

– Я не могу. Больно. За тебя.

Я вздохнул. Шел принес из ванной влажное полотенце и передал мне. В его глазах было столько печали. Я сжал челюсть.

Они все, каждый по-своему, волнуются за меня. Кто-то, как Марс, постоянно курит, Бет, наверняка, снова полночи переставлял стопки своих книг. Я знаю, что Майлз постукивал на установке. И только Кот действительно не может сдержаться и льет слезы под мои песни.

– Кот, послушай, сейчас не время, и ты это прекрасно понимаешь, ты мне нужен, очень. Я без тебя не смогу. – Проговорил я, успокаивающе поглаживая Кота по волосам. Он лишь всхлипнул и прижался сильней. Он не замечал ничего вокруг. И вдруг вжался в меня и тихо прошептал:

– Я не мог раньше, осознавал, но не знал, как сказать, чтобы ты не принял это за шутку, да и потом, ты ведь Мираж…

Я непонимающе уставился на черную макушку, Шел рядом затих, так же как вошедшие ребята. У Марса в руках была бутылка, Майлз нес бокалы. А Бетховен поднос с чаем.

– С самого первого взгляда… С первой улыбки… – я уже знал, что он скажет, и обнял его сильней. – Люблю тебя. – Без надрыва, так, как будто это безнадежно, но в тоже время правильно.

– Котёнок. – Я запустил руку в его гриву волос.

– Знаю я все. Просто должен был сказать. Вдруг ты бросишь нас, и я вообще не смогу тебя увидеть. Знаю, что не в твоем вкусе, и знаю, что ты никогда не любил прилипал, ты такой, я просто… Должен был сказать. Всю ночь готовил речь, а получилось опять абы как.

Он вдруг поднял голову и улыбнулся, вяло. Под глазами синяки, уставший. Как и все в этой комнате.

– Ты же знаешь, я всех вас люблю.

Он ухмыльнулся. И снова вжался в меня.

– И это тоже. Я не хочу без тебя, музыка без тебя – это как гитара с тремя струнами.

Бет поставил поднос на кровать и подал мне чашку. У них не было шока, видимо, признание Кота удивило их меньше, чем потеря моего голоса.

Я поднес чашку к губам зеленоглазого котёнка, он сделал глоток. Поморщился.

– Не любишь чай с ромашкой? – немного насмешливо спросил я.

– Ненавижу. – Уже с улыбкой ответил он.

Я знаю, ему нужно было мне это сказать. Я и раньше догадывался о его любви, но думал, что это как к музыканту, а тут…

Но это ничего не меняет в наших отношениях и в моей симпатии к нему. Он всегда был моим котёнком и останется им.

– Так, давайте выпьем и за работу. – Марс разлил виски на два пальца, как положено, и мы выпили.

– Что у нас сейчас? – спросил задумчивый Рей.

– Сейчас приводим себя в порядок и едем к Тома. Делаем несколько снимков, я надеюсь, несколько. А потом в зал на репетицию, Терри и Марио подъедут позже. Так, что еще? – я закусил губу, задумался. И даже не заметил, как они все тихо оставили нас с Ноэлем одних.

– Устал? – сел он рядом со мной.

– Только утро, а голова уже никакая, маленький.

– Ты знал, какие чувства к тебе испытывает Кот? – прислонившись к моему плечу, спросил он.

– Догадывался.

– И что теперь?

Я повернулся к нему и нежно поцеловал в пахнущие лимоном волосы.

– Ему просто нужно было это сказать, он не ждет от меня ответных чувств, но ему необходимо было признаться.

Я обнял его за талию и подтянул к себе на колени.

– А я люблю другого человека. Человека, который вошел в мою жизнь со слезами на глазах. Моего мягкого, шелковистого мышонка.

Шел тихо рассмеялся и накрыл мои губы своими нежными губами. Я тут же перехватил инициативу, а он совершенно не сопротивлялся и отдавался мне.

Нашу идиллию нарушил телефон. В общем-то, как всегда.

– Да? – оторвался я от исследования сладкого рта.

– Тони, доброе утро, как ты? – Итон был, как всегда, бодрый.

– Жутко. Но мы почти готовы отправиться к Тома на растерзание. – Ответил я.

– Иди в ванную. – Легкий поцелуй в скулу моему мальчику. Ноэль встал с моих колен и отправился в душ. А я подошел к зеркалу.

– Я подъеду где-то к девяти. Будь готов. И, Тони…

– Что? – я выглядел как-то уж совсем замучено.

– Я прошу тебя на репетиции использовать фонограмму.

Я застыл.

– Итон, ты же прекрасно знаешь, я не пою под фонограмму.

На том конце эфира вздохнули.

– Энтони, я думаю, что это единственный способ отыграть большой концерт, я уже тебе об этом не раз говорил. – Немного повышая голос. Я знаю, он нервничает.

– И не ты один. Бетховен мне уже даже запись совал. И Майлз ходит-ноет о том, что можно отыграть чисто и под фон. А что говорить о Шеле…

– Вот и прислушайся к тем людям, которые тебя любят и которым небезразлична твоя судьба. – И все, повесил трубку.

Я вздохнул.

Конечно, мы можем отыграть под фон, но это будет неуважение к фанатам нашего творчества. И самое главное – это ведь последний концерт, а я выйду к ним с фанерой. Это неприемлемо.

– Может, действительно взять фонограмму, Тони? – тихо спросил Ноэль, выйдя из ванной.

– Я не могу, малыш. Это недостойно «L'iris noir». – Я повернулся к Шелу, на нем было только полотенце, и хрустальные капельки воды медленно скользили по коже. Я не удержался и направил на него телефон – щелкнул.

– Тони? – воскликнул Ноэль. А я улыбнулся, смотря на фото на дисплее.

– Я, конечно, не Тома, но тоже знаю толк в прекрасном.

Он смущенно отвернулся к шкафу.

– И могу его увидеть. А то, что я вижу – действительно прекрасно.

– О! Великий Мираж и его мальчики! – восторгу Тома не было предела. Я старался не скривиться. Да, этот тип знает свое дело, но как же он раздражает. Тома обошел Шела, а я еле сдержался, чтобы не притянуть моего мальчика к себе.

– О! Мираж, ты не забыл, что ты мне обещал за мою работу?

– Я помню.

– Прекрасно, а теперь начнем…

Фотосессия длилась долгие четыре часа, я бы предпочел изнуряющую тренировку по танцам или репетицию в два раза дольше, чем это.

Он ставил нас в позы, раздевал, одевал, оголял и заставлял делать вещи, странные для нас, но на его взгляд – потрясающие. После четырех часов ада я прекрасно понимал Лофарго, он хоть умел срываться на Тома. Тем самым снимая стресс.

– Миражик, встань поближе к конфетке…

Я рыкнул и резко обнял Шела и впился в его губы, он ахнул, но сам, по инерции, обнял меня за шею. Вспышка еще и еще. Но мне уже было все равно.

Вся конспирация канула в Лету, но я наслаждался губами любимого человека.

– О! Это экстаз! – завопил Тома.

На мне была прозрачная рубашка и серебряные брюки, на моем мальчике все угольного цвета и пояс из цепочек. Я приподнял его ногу себе на бедро. Ноэль застонал.

Тома на заднем фоне что-то лепетал о том «что он художник, а не порно-режиссер», но снимать не перестал. Извращенец.

После этой фотосессии я был выжат как лимонная долька в мохито. Но впереди еще репетиция.

Мы приехали как раз вовремя. Лоф ругался с Вороном.

– А я сказал, что твое хрипение не голос!

– У меня стиль такой! – не уступал в децибелах ему Птах.

– Что тут происходит? – подождав паузу в их оре, спросил спокойно я.

– Мираж! Объясни этому крашенному, что я пою! – кинулся ко мне панковидный воробей.

– Сам ты крашенный! И у тебя не голос! Вот у Миража и то лучше! – непосредственно проорал Лоф, только он так может.

Но за кулисами в коридоре, между завтра и вчера, стало тихо. Я почувствовал руку у себя на пояснице и вторую на предплечье. Я ничего не видел сейчас.

Наверное, я напоминал сам себе русалочку. Или же смертника перед виселицей.

Мой мир. Мой голос. Моя музыка. Моя жизнь.

Перед глазами все плыло, и вдруг я увидел черные пятна, а через секунду понял, что это не пятна, а глаза моего любимого.

Шоколадные, с золотыми искорками. Любимые.

– Мираж? – удивленно спросил Лоф. Ворон покрутил пальцем у виска.

– Наверное, я должен сказать и вам. Хотя не очень хочется, если честно.

Я видел, как напряжены мои ребята, как Ворон и его команда непонимающе смотрят на меня, надеясь, что я совру. Как Терри закусывает губу. Потому что он умный мальчик и прекрасно знает, что я хочу сказать. Как Даниэль Стоун – вроде и спокойный как удав, но в тоже время весь собран. Готов успокаивать своего Змея после моей новости. Я прижал Ноэля к себе и в тишине проговорил:

– Это последний концерт «L'iris noir».

И конечно, самый несдержанный у нас – это Марио, моя детка.

– Чтооо?! Ты с ума сошел, что ли? Как последний?!

– Просто.

– Просто?!! Если ты сейчас, разноглазая морда, не скажешь, почему – я сам узнаю, замучив твоего Шела до смерти!

Я улыбнулся, Шел непонимающе повернул голову к Марио.

– Мираж теряет голос. – Вдруг проговорил Кот.

В коридоре стало еще тише.

– Ты рехнулся, четырнадцать песен! – воскликнул Терри.

– Это последний концерт, я хочу, чтобы меня и моих ребят помнили.

– Фанаты тебя сожрут. – Спокойно ответил на мою фразу Даниэль.

– Максвелл, это так не делается, нужно собрать журналистов…

– И объявить о том, что этот концерт последний…

– И вообще, как-то все скомкано и неправильно…

– Ты же можешь не дотянуть до последней песни… – начали они все вразнобой, а я уткнулся в волосы, пахнущие лимоном, и просто молчал. Что я мог сказать им на это все?

Что мы уже все решили.

Что журналистами занимается Ханна.

Что я ужасно устал и хочу скорее прокрутить все и отрепетировать.

И завалиться в кровать до завтрашнего вечера.

Что?

– Ладно, хватит. – Спокойно и сдержанно оборвал все дебаты Мак. – Ором и причитаниями не поможешь. Мираж, я бы, как продюсер продюсеру, посоветовал петь под фонограмму. Но зная тебя, я могу сказать точно, что ты этот совет проигнорируешь. Поэтому мы должны просто упростить все до минимума. Сыграть – чисто и слаженно.

– Я согласен. И ты прав, совет я проигнорирую. Это последний концерт, и я хочу, чтобы он был на высшем уровне, поэтому будет все по вот этому сценарию.

Марс раздал листы.

– С ума сойти… – прокомментировал Лоф.

– Большая программа, большие затраты, но это красиво и достойно тебя. – Ухмыльнулся Мак.

– Я артист, я должен взаимодействовать со своими зрителями. Я должен удивлять. И я хочу, чтобы они запомнили меня таким. Ярким.

– Вызывающим. – Марс.

– Хищным. – Майлз.

– Восхитительным. – Кот.

– Экстравагантным. – Бетховен.

– Настоящим. – Прошептал Шел.

– Идиотом. – Услышали мы за спинами голос моего дяди.

Репетиция с декорациями прошла великолепно, я не зря потратил почти месяц на продумывание всего этого действа.

– Шикарно! – подпрыгнул Марио. – Мне нравится! Мак, хочу такие же лампочки и свет!

– Хорошо, будут тебе лампочки.

Он обернулся ко мне, я стоял, облокотившись об ограждение. Глаза прикрыл, потому что у меня плыло все.

– Устал?

Репетировали все же под фон, но двигаться приходилось самому. Да и отдаваться публике нужно было всем и сразу.

– Немного.

Рядом встал мой мальчик.

– Выпей. – И лбом мне в плечо. Я открыл глаза, передо мной был стакан с моей микстурой, разведенной в теплой воде.

– Не надо, я же почти не пел, только рот открывал.

– Все равно. – Упрямо. Я взял стакан и опрокинул в себя.

– Завтра будет сложно.

– У нас еще перед концертом конференция.

– Что?

– Ханна звонила, сказала, что без этого нельзя. Будем объявлять о том, что концерт последний. – Серьезно ответил я. – Не хотел, если честно, но придется. Она там рвет и мечет. После статьи в журнале о прошедшем концерте, там бум в редакции. – Я вытащил пачку сигарет и вытащил одну, прикурил. Шел нахмурился.

К нам подошел Итон и отнял у меня сигарету.

– *….*, ты что, с ума сошел, еще и траву, давай напейся и уйди в нирвану! – гаркнул он. Я скривился.

– Да они у меня перемешаны тут, не ори.

– Курить тебе вообще нельзя. – Не унимался дядя. Ноэль взял пачку из моих рук и сунул себе в карман.

– Вот, даже ребенок понимает всю значимость момента!

– Итон.

– Что?

– Прекрати нервничать.

– Это я за тебя, малыш, а то ты слишком спокойный.

Я ухмыльнулся. Я не спокойный и точно также нервничаю, просто рядом со мной те, кому я полностью доверяю. И, возможно, после завтрашнего дня ничего не изменится.

Я прижал к себе Ноэля и снова, как много раз за эти нервозные дни, уткнулся в его волосы.

Мне все еще страшно.

Глава 17. Срывая голос.

– Что?! Как последний? – вскричала одна из впереди сидящих журналисток. В конференц-зале стало тихо после такого эмоционального вскрика. Но тишина была недолгой. Они начали шептаться и вскоре просто кричать-возмущаться. Я сидел в центре длинного стола и смотрел в одну точку.

Теплая рука накрыла мои пальцы. Ноэль.

Я видел это мнимое спокойствие моей группы. Я видел, как Кот постоянно пьет воду из бутылки, как Майлз отстукивает такт ногой. Бетховен отбивает ритм по колену. И, самый спокойный из нас, Марс прикрыл глаза и вроде не нервничает, но дыхание сбилось. И иногда даже затрудняется.

Я видел. Мои парни на пределе.

А концерт всего через пару часов.

– Я думаю, что главную новость года я вам сообщил. – Пренебрежительно и громко сказал я. Все стихло.

– Мираж, а чем Вы теперь займетесь? Как же группа? Что Вы будете делать? – посыпались вопросы со всех сторон. И я проклял Ханну. И ее идею с конференцией и объявлением о том, что «L'iris noir» играет последний концерт и прекращает свое существование. Я вздохнул и встал.

Ребята тоже поднялись и последовали за мной в гробовой тишине.

Я зашел в комнатку, которую нам выделили для «пудрения носиков» и сел на край стола. Мне было не очень хорошо.

Шел подал мне бутылку воды.

– О чем я хотел вас спросить, парни… – начал я, но не успел задать самый волнующий вопрос, в комнатку влетел Марио.

– Мираж, ты с ума сошел, такие вот новости просто так! Там теперь улей! – Лоф был как-то слишком возбужден. Мне стало любопытно.

– Такое ощущение, что это ты бросаешь свою любимую деятельность, Лоф.

Он ухмыльнулся.

– А ты даже на линии финиша все также остер на язык.

– Это линия старта.

– Из серии «стакан наполовину пуст»?

– Из серии «я еще могу всех сделать».

– Все, хватит. – Вдруг прервал нас серьезный голос Терри. – Энтони, а ведь это действительно очень серьезный шаг. И журналисты правы. Чем ты будешь заниматься?

– Терри, давай сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос. Слишком волнующая тема.

– Прости, я понимаю. Просто переживаю за тебя. – Я почувствовал, как Шел вжался в меня и положил руку на бедро. Терри улыбнулся.

В дверь снова постучали, и вошел администратор всего этого действа.

– Я все понимаю, Мираж, но делать такие заявления непосредственно перед концертом – верх глупости.

– А по-моему, это неплохой финт ушами перед закатом, Энрике. – Улыбаясь, ответил я.

– Фрр… а причину, между прочим, ты так и не раскрыл.

– И не собирался. – Я вздохнул. – А теперь, вы не могли бы оставить меня с моими ребятами…

Все понимающе кивнули, я видел встревоженный взгляд Терри и какой-то по-детски обиженный у Лофа. Видел, как Энрике пытается взять себя в руки и сделать нам классное шоу.

Вообще, вчерашняя репетиция затянулась до глубокой ночи, и Итону пришлось просто увозить нас с Шелом силой.

Я вымотался.

Еще концерт не начался, а я уже хочу все закончить.

Когда за Лофом и всеми остальными, не входящими в мой коллектив, закрылась дверь, я выдохнул.

– Тони? – тихо спросил Ноэль.

– Все в порядке. Я просто хотел спросить.

Я замолчал, потому что увидел это. Упрямство на их лицах. Упрямство и злость.

– Ты не должен нас спрашивать об этом! – прошипел Кот.

– Нет, Котёнок, должен.

– Нет, Тони. – Вдруг сказал Марс. – Мы в любом случае пойдем за тобой.

– Чтобы не случилось. – Продолжил за ним Бет. – И ты прекрасно сам знаешь ответ на не заданный тобой вопрос.

– Мы слишком любим тебя и дорожим тобой… – Майлз отвернулся и что-то достал из сумки. – Именно поэтому мы предлагаем такой вариант.

Он подошел к нам с Шелом и протянул мне диск. Я шикнул.

– Нет.

– Тони, это для тебя единственный вариант. – Попытался Бетховен.

– Парни, я не буду петь под фон, – уже заученно ответил я.

– Тони, мы не просим, мы настаиваем.

– Так, я смотрю, вы подготовились. – Я улыбнулся. – Но это бесполезно, Бет, Рей, Эндрю, Кот, этот концерт будет последним в нашей карьере. Мы должны сделать его таким, чтобы он запомнился навсегда. И все оставшееся поколение копировало нас, но так и не пришло к совершенству. Я хочу сделать это эффектно и красиво – незабываемо. А фон… вы прекрасно знаете, как я к нему отношусь. Я запустил пальцы в волосы Шела. Он вел себя тихо, старался предупредить мои действия и желания. Но я также видел, как он сжимает кулаки и закусывает губы. Как его шоколадные глаза заполняются непролитыми слезами. Как он жмется ко мне.

И мне становилось страшно за него. За нас.

– Ладно. – Вдруг сказал Бетховен. – Мы пойдем, установим аппаратуру.

– Эээ, а разве мы уже не… – начал Кот, но ребята утянули его из комнатки.

Оставили нас одних, впервые за несколько дней. Я аккуратно приподнял лицо моего мышонка и накрыл его губы. Он тут же откликнулся на мою безмолвную просьбу.

Раскрыл свои сладкие губки и робко высунул язычок навстречу моему языку. Застонал, когда они столкнулись, и немного развернулся, обнял меня за шею.

Я раздвинул ноги и прижал его плотней к себе. Поцелуй был тягучим и сладким. Ноэль в моих руках не проявлял инициативы, он просто отдавался. Но сейчас это было важно для меня. Почувствовать себя еще нужным, целым.

Пусть будет, что будет.

Конечно, я не перестал бояться, и мне до сих пор кажется, что все пойдет не так, но этот мальчик в моих руках – самый дорогой и долгожданный. Любимый.

Он давал мне понять, что все продолжится, несмотря на то, что я больше не смогу взять микрофон в руки.

– Я буду с тобой, не бойся. – Прошептал он, смотря мне прямо в глаза своими шоколадными озерами с золотыми искорками. И одуряющий аромат лимона заполнял все мое существо.

Я обнял его.

– Я все равно боюсь. Ты только никому не говори об этом.

Он тихо рассмеялся.

– Никому не скажу.

До концерта оставалось полчаса. Мои парни уже изнервничались. Майлз крутил палочки и уже одну пару куда-то закинул от стресса. Марс мучил струны гитары, нервно перебирая их, и достал окончательно Кота.

Шел стоял, прислонившись к стене, и прижимал к себе флейту. Я, так же как он, подпирал стену, прикрыл глаза.

Мне все казалось, что сейчас, выйдя на сцену, я не успею произнести даже приветствия, как голос пропадет. Что моя карьера закончилась – я смирился, но я должен отыграть концерт.

– Мираж, выпей вот это. – Заботливо и уже не скрывая подал мне стакан Бет. Я улыбнулся и, не открывая глаз, взял стакан.

– Думаешь, это спасет меня?

– Не спасет. – Рассмеялся он. – Но поможет продержаться.

– Сколько?

– Мираж, я же не доктор…

– Тааак, я готов! – услышал я ор Ворона.

Он влетел в коридорчик, который вел к лестнице на сцену и застыл.

– Как всегда энергичен. – Прокомментировал до боли знакомый голос Дана.

– Что вы тут создали пробку! Звезда сцены идет! – заржал Ворон.

– Птах, замолкни. – Это у нас Дива.

– Эй, Лофарго, это у тебя что, красные тени?

– Нет, это у тебя зеленые круги под глазами!

– Началось. – Печально пробормотал Лис.

– Я, вообще-то, приглашал только Лофа и Терри, вы-то тут что делаете? – Наконец открывая глаза, спросил я.

Все застыли и обернулись к Даниэлю.

– Я не мог отпустить Марио без присмотра. – Ответил вместо Стоуна Ланс.

– А я просто не мог пропустить такое зрелище. – Совершенно спокойно ответил Дан.

Я вздохнул.

– Ворон, бери своих ребят, ваш выход через три минуты. – Птах подхватил застывшего немца и оттащил от Шела, потянул к лестнице, все остальные члены его группы пошли следом.

Мы услышали первые аккорды и ор фанатов.

– Все же странная у него манера держаться на сцене. – Прокомментировал Лоф.

– Это у него не манера, это у него стиль такой. – Ответил Лофу Кот. Они на пару смотрели, как Птах прыгает по сцене.

– Не понимаю, столько лишних движений, он же устанет за две песни.

– А ему больше и не надо. – Прервал я их разговор. Опрокинул в себя жидкость из стакана, который до сих пор крутил в руках. – Так, значит, у нас программа максимум… четыре песни, потом Лоф и Терри, потом флейта. Потом еще раз четыре песни, флейта. Предпоследняя должна быть только флейта и мой голос.

На меня смотрели все. Во взглядах было одно и то же.

– Мираж, может все же фон? – спокойно предложил Стоун.

– Нет. – Так же ровно ответил я.

После микстуры горло слегка смягчилось, и я пока не чувствовал раздирающего кашля.

Шел прижал флейту сильней к себе и вдруг развернулся, встал на носочки, поцеловал меня в губы.

– На удачу. – С улыбкой сказал он.

– Я не буду тебя целовать, Мираж, но я тоже желаю тебе удачи. – Подал голос Марио. Я улыбнулся.

– Аааааа тепеееерь позвольте откланяться и уступить эту великолепную сцену «L'iris noir»! – проорал Птах.

– Пора. – Как приговор, как дверь, которую я больше не смогу открыть, как последний вздох перед казнью, как многомиллионные лица, ожидающие моего падения, как яд по крови. Как боль.

Я первый поднялся по лестнице и вышел в софиты…

Первые четыре песни еще были ничего, а вот композиция с Лофом и Терри далась мне уже сложней. Я чувствовал подступающий кашель, еле справлялся и тянул за Марио. Он с каждым куплетом округлял глаза. Я чувствовал его темп и старался быть на высоте, но также я ощущал, что Лоф снижает постепенно накал страстей и пытается щадить меня.

Первая песня прервалась на том, что Лоф не выдержал и сказал в микрофон.

– Мираж, ты идиот. – Зал затих.

– Спасибо, Марио. – С улыбкой проговорил я. – Итак, то, что обещал, я выполнил, по ходу концерта будет еще небольшое отступление, и мы все услышим еще раз голос Лофа. А теперь позвольте еще раз представить Вам моего нового музыканта – Шел!

Мои парни были напряжены, сосредоточены.

Но мы профессионалы.

Шел немного нервничал, но я знал – это больше из-за меня, чем из-за концерта и зрителей.

Зал взрывался аплодисментами после каждой песни. Я двигался в такт музыке, улыбался.

И срывал голос.

После каждой песни хрипел.

На предпоследней четверке Бет не выдержал и сделал отмашку, администратор сразу среагировал и, извинившись, попросил небольшой перерыв у толпы раскрасневшихся поклонников.

Меня просто втащили за кулисы, и я упал на колени, закашлялся.

До слез.

– Мираж! – ко мне бросились все и сразу, но Ноэль был первым, упал на колени, пачкая о пол белые джинсы и обнимая меня. Бетховен подал очередной стакан, но я знал – поздно. Выпил. Снова закашлялся.

– Нужно прекращать этот бред.

– Нет. – Упрямо сказал я. Точнее, не сказал, а прошептал.

Вдруг меня подняли и развернули, и я увидел злые глаза Итона, дядя был в бешенстве.

– Я сам лично извинюсь перед твоими фанатами, если потребуется – верну деньги за билеты, но ты не выйдешь больше на сцену!

– Нет. – Еще тише прошептал я. – Еще две песни.

– Сумасшедший. – Безнадежно проговорил Ноэль.

– С тобой. – Я взял его за руку и потянул обратно на сцену, давая знак администратору. Он был бледный, понимал, что тут происходит, но сделать уже ничего не мог.

– Простите, что заставил ждать. Последняя на сегодня… Я надеюсь, что Вы запомните меня таким, ярким, и через много лет кто-нибудь из Вас вспомнит этот момент – когда падает звезда. Оставляя свой яркий росчерк на небосводе, делая кого-то счастливым в неведенье. Я счастлив, что все это время Вы были со мной. Помогали мне и поддерживали. Я счастлив, что моя группа, мои парни дарили Вам радость своими талантами. Шел, прошу…

Он заиграл. Печально и надрывно. А я запел.

Чувствуя предел. Последняя…

Когда флейта стихла, зал был так же тих, как всю песню. Каждый из них понимал, что что-то происходит, но до конца все стало ясно, когда я облизал губы и убрал микрофон от лица. Голос пропал.

Я пытался улыбнуться, не выходило.

В тишине зала я услышал слабый всхлип и удар инструмента о пол сцены. А потом объятия тонких ручек и тихий шепот:

– Тони, Тони, Тони…

Это было последнее, что я запомнил, а затем грохнули аплодисменты. Овации. Сквозь слезы.

И горячие губы с привкусом соли на моих губах.

Два месяца спустя.

– Восстановление идет успешно, и это нормально, что так медленно, ведь я говорил, что Ваше горло, мсье Максвелл, вообще не операбельно. Так что голос восстановится… – мой врач еще что-то говорил, а я смотрел на тонкую фигурку около окна.

Он не уходил, только иногда покидал мою комнату. И то, когда его просили выйти. Ноэль. К нему привыкли за это время, то, что он возится со мной, подбадривает. И всегда рядом.

Вот и сейчас.

– Вы говорили то же самое на той неделе. – Серьезно и немного грубо. – Вы обещали, что Тони сможет начать говорить…

– Ноэль, это произойдет. – Начал было доктор Альфред.

– Мне все равно на Ваши обещания, я хочу результат.

– Ноэль! – попытался Итон.

Который тоже не отходил от меня, по выходным правда. Но в выходные мой мир превращался в еще больший ад. Они таскали меня гулять. Веселили, отвлекали. И я улыбался, смотрел, как они втайне от меня спорят только глазами или же показывая знаками, что убьют друг друга – если только один прокол.

– Что? Я уже много раз говорил ему, чтобы он перестал кормить нас пустыми надеждами! – рявкнул мой Шел.

Я приподнялся с кровати и протянул ему руку. Он тут же отошел от окна и присел рядом со мной, лицо тут же изменилось, и на губах появилась нежная улыбка. Я услышал вздох облегчения со стороны Альфреда.

Наш семейный доктор побаивался этого хрупкого мальчишку.

– Ладно, я еще зайду.

Ноэль повернулся к нему и скривил губы.

– Приходите обязательно.

Доктор вышел.

– Так нельзя, Ноэль! – снова попытался Итон.

– Иди уже на работу! – я притянул его к себе для того, чтобы мышонок успокоился. И сделал знак дяде. Итон покачал головой и тоже вышел из моей комнаты.

Строительство шло полным ходом, поэтому Итон мог уделять мне не слишком много времени на неделе, но в выходные он всегда приезжал и стимулировал, держа в тонусе и меня и моего парня.

Я улыбнулся, утыкаясь лицом в отросшие волосы Шел.

– Этот доктор шарлатан. – Пробубнил он. – Ну правда, он кормит нас этими байками, как будто ему деньги платят за разговоры. И вообще, Итон говорит, что можно обратиться в германские клиники, чтобы была надежда и вообще… Тони… я так волнуюсь, ты же знаешь.

Он говорил за двоих. Я улыбнулся и прошелся губами по его виску к губам. Отсутствие голоса не лишало меня возможности любить его. Он промурлыкал и скинул футболку.

Я аккуратно прошелся кончиками пальцев по засосу на плече, который оставил ночью на его бледной коже.

– Я знаю, Тони, тебе нравится это… – он коварно улыбнулся и встал с кровати, стянул джинсы и оседлал мои бедра.

Я обнял его за ягодицы и вжал в себя. На коже его бедер я начертил «Люблю тебя». И он прошептал:

– Обожаю.

Ноэль стал более восприимчив ко всему, что касается меня. Стал более уверенным в себе, а уж если дело касается моего голоса, то он готов на все. Ради моего спокойствия и улыбки.

Он стянул с меня рубашку и наклонился, лаская губами мои соски, покусывая. Он обожает вот такие медленные ласки, но в сексе предпочитает грубые элементы. Я с силой прижал его голову, заставляя раскрыть губы и вобрать сосок сильнее, обвести его языком.

Я почувствовал, как он начинает тереться об меня своим возбуждением. Мой нетерпеливый мальчик. Проворные ручки расстегнули мне ширинку на джинсах и тут же обхватили мой член в кольцо тонких пальчиков. Я открыл рот и тихо простонал, он тут же отстранился.

– Тебе нельзя. Тише. – Мышонок успокаивающе накрыл мои губы, но член не отпустил.

– Вот так, тише. – Шептал мне мой возбуждающий малыш.

Я резко перевернул нас и, оказавшись сверху, накинулся на него с поцелуями-укусами.

Два месяца не имея возможности говорить, я говорил с ним действиями, руками и губами, своим телом. А он отвечал, всегда.

Два месяца…

Я раздвинул его ножки и, не снимая до концасвои джинсы, сплюнул на руку и размазал слюну по стволу, плавно вошел в него. Ноэль не сопротивлялся и только постанывал и просил:

– Не останавливайся, люби меня.

Я качнул бедрами, а он обнял меня ногами и руками – отдавался. Не стесняясь своего прошлого, не вспоминая о нем в моих объятиях. Я точно знаю, он теперь только мой.

И пусть впереди неизвестность, он будет со мной.

– Ааааа... Тони! – мышонок выгнул спинку, насаживаясь на мой член, сжимаясь и запрокидывая голову.

Я не мог громко стонать и только тихо шипел сквозь зубы.

Тишина?

Нет, мой мир сейчас, в течение этих двух месяцев, окрашен шоколадными глазами и лимонным ароматом его волос, его нежной кожей и его сладкими стонами.

Я ритмично толкался в него, и вдруг просунул руку под его голову и впился в губы. Сквозь поцелуй я услышал сдавленный стон, и между нами разлилась его сперма.

Ноэль расслабился, и я выскользнул из него. Немного приподнялся и перекинул ногу через его голову, он прикрыл глаза и послушно раскрыл ротик.

Это было чудесно.

Я погрузился в его тепло, во влажность горячего рта. В таком положении он сам не мог двигаться, поэтому я получил полную власть и трахал его ротик. Также ритмично и немного даже грубо. Запрокинул голову, кончая и тут же отстраняясь от него, напал на губки, пил свою сперму и ласкал его.