Текст книги "Флейта (СИ)"

Автор книги: Melara-sama

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Вот этого мне не хватало сегодня весь вечер.

Вжимая его в кровать, я скинул одеяло и мягко, как мог, раздвинул ему ноги. Мы были в пижамных штанах, и я не хотел их снимать, просто не быть ближе уже невозможно. А они немного отрезвляют и не дают мне быть грубым. Я чувствовал жар его тела, его нежность.

– Шел, ты только не уходи в себя, хорошо…

– Да, хочу быть с тобой, пусть только дома, просто хочу быть.

Я застыл. Мышонок всхлипнул и подкинул бедра, и его тонкие пальчики сжали мои плечи, а ножки обвили талию.

Я рыкнул и перевернулся вместе с ним, он оказался на мне, сидя. Выгнулся. И судорожно заерзал, потерся.

– Шел… – безумие, страшно представить, что происходило во мне.

Я знал, как это называется. Я знал, потому что он сейчас предлагал себя, а я боялся взять. И вот этот страх… я знал, как он называется. Чувство, которое заставлял меня испытывать этот хрупкий, но в тоже время сильный мальчишка. Это чувство, которое я, возможно, ждал так долго…

Я застонал и прижал его к себе за бедра, зашептал.

– Шел, мышонок, ты сейчас удивишься, но я тоже хочу быть с тобой.

Он застыл и вдруг кончил. Упал ко мне на грудь и разревелся. Теплая жидкость разлилась, и он судорожно задышал.

– Прости, нельзя говорить такие вещи во время прелюдии.

– Это была прелюдия? – тихо рассмеялся я.

– Конечно, в твоем понимании это просто детство, но мне нравится. Нравится, что ты сжимаешь мои бедра, и твой член трется об меня, и мне нравится, что ты такой терпеливый и хочешь меня так сильно…

– А мне определенно нравится ночь, потому что ночью ты становишься раскрепощеннее.

– Тони, ты ведь… давай я… м?

– Или мне только кажется.

Он медленно спустился ко мне в ноги и так же медленно стянул с меня штаны, не снимая до конца. Мягко провел руками по моему возбуждению и опустил голову, вобрал в себя мою головку. Я смотрел в темный потолок и думал о том, что этот ротик прекрасен и что я желаю не только ротик, но действительно могу подождать.

Немного больше чем головка и резко вниз – вверх, чуть больше половины и нежно сжал яички, я расставил ноги и запрокинул голову, вскрикнул.

– Шел, мой ты шелковый и нежный, сильней.

И он подчинился, немного сжал губами плоть, и задвигал рукой, сильнее сжимая пальцы. Я понимал, что злоупотреблять этим нельзя, иначе он не увидит разницы между мной и тем, что у него было раньше. Поэтому лишь мягко погладил его по чуть влажным волосам. Подкинул бедра и кончил.

Он не отстранился, а выпил все и вдруг соскочил с кровати и бросился в ванную. Я сначала не понял, а потом тоже вскочил, сбросил штаны и открыл дверь ванной. Он стоял и сплевывал сперму в раковину.

– Шел? – я понимал, что это естественно, и мне не было обидно, но нужно было объяснить это ребенку, которому я только что кончил в рот.

– Прости, я не могу…

– Я понимаю. – Я подал ему полотенце и приобнял за плечи. – Ты мог вообще её не глотать.

– У меня не всегда так, иногда просто не могу.

– Успокойся, я все понимаю, умойся.

Он открыл воду и сполоснул рот.

– Хочешь, зубы почисть.

– Нет, не нужно. – Он вытер лицо и повернулся ко мне, в глазах снова затравленное выражение. – Прости.

– Я уже сказал, что все понимаю, и ты не должен переживать.

– Как ты так можешь? – прошептал он.

– Как?

– Только отдавать, не прося взамен?

Я улыбнулся и коварно сверкнул глазами, но так как мы были все еще в темноте, видеть он меня не мог, и я ухмыльнулся и схватил его поперек тела, понес обратно в постель, бросил на живот. И защекотал. Он сначала затих, а потом завизжал и начал отбрыкиваться.

– Это я только сейчас, а потом выставлю тебя огромный счет в минетах и будешь отрабатывать, мышонок.

– А можно в чем-то другом! – засмеялся он.

– Конечно. В поцелуях…

Он перевернулся и обхватил руками за шею, впился мне в губы, я даже перестал его щекотать. Страстно, сильно, всепоглощающе.

– Я уже сейчас начал. – Сипло после смеха и поцелуя ответил он.

– Это только начало. – Предупредил я серьезно.

– Да.

Договорились, малыш.

Глава 11. Скрывая важное.

Я сосредоточенно смотрел на стакан. Кашлянул. Бет хмуро проговорил:

– С каждым разом только хуже, ты должен показаться врачу.

– Я там уже был. И ты знаешь, чем это закончилось.

Он покачал головой.

– Мираж, зачем ты это делаешь? Ты потеряешь голос, ты понимаешь?

Я хмыкнул.

– Ради вас и делаю, теперь еще и ради Шела, ему нужен прекрасный дебют.

– А что будет прекрасного в том, что солист охрипнет во время концерта? – серьезно спросил Бетховен.

– Запомнят. – Улыбнулся я. Взял стакан с противной жидкостью и проглотил одним махом. Бет открутил крышку с флакона для полоскания, налил в стакан и разбавил теплой водой. Протянул мне.

– Запомнят, как ты хрипел свои песни, Мираж, и как Кот орал от боли в запястье.

– Все, достаточно. – Я подошел к раковине и начал полоскать горло, сплюнул. Черт! И почему так не вовремя это дурацкое обострение?! Это началось давно, сначала кашель, я думал, что просто простуда-ангина, но оказалось, что нет. И вот это «нет» меня и душит после каждого долгого концерта и репетиции. Собственно, сейчас была генеральная репетиция, до концерта два часа, все ребята на нервах, Кот в своей гримерке плачет над рукой. А я вот, на пару с Бетховеном, пытаюсь привести свои связки в норму. Скрываю, да, скрываю, что после концертов не могу говорить, скрываю уже давно.

Я сплюнул последний глоток и отставил стакан. Бет протянул ментоловую пастилку. Чтобы не так сильно пахло лекарствами. Я сглотнул и поморщился.

– Черт!

– Он и есть, только не черт, а Мираж!

Я повернулся и посмотрел на серьезного Бета.

– Так, прекрати нервничать, еще не хватало чтобы ты психовал.

Я взял сценическую куртку и пошел к Шелу. «Оракул» позволял своим музыкантам отдыхать перед концертами как королям. У каждого своя гримерка, у каждого то, что он хочет и не хочет тоже.

Еще не подойдя к комнатке Шела, я услышал флейту.

Он играл вдохновенно, но было слышно – нервничает. Около двери стояло несколько человек из нашей обслуги. Слушали. Да, музыка была красивой, как ручей и осенний ветерок с листьями, кружащими над гладью озера и боящимися утонуть в воде.

Я прошел мимо ребят, они тут же вернулись к работе. Открыл дверь.

Он стоял посреди комнаты с закрытыми глазами и играл. Я улыбнулся. Облокотился на косяк двери и просто смотрел на него, на его вдохновенное лицо, на его хрупкую фигурку, на его тонкие пальчики на изящном инструменте. Красивый.

Шел отложил флейту и вдруг всхлипнул. Я, не думая, быстро подошел к нему и обнял.

– Боюсь. – Пропищал он.

– Тшш. Чего ты боишься, ты даже не увидишь никого, потому что в зале будет темно.

– Он такой огромный, этот зал. – Он вжался в меня и вцепился в футболку.

– Да, «Оракул» большой, но меньше чем «Солнышко»… Шел, послушай, если ты будешь играть так же, как на репетиции, то все будет прекрасно. Ты мне веришь?

– Да. – Он замолчал, и вдруг поднял на меня глаза и прошептал. – Чем так пахнет, новая туалетная вода на основе ментола?

Я улыбнулся.

– Нет, пастилка от горла, что-то неважно себя чувствую, заболел, наверное. – Эта ложь всегда спасала меня, но я видел в темных глазах неверие. И чтобы отвлечь, наклонился и поцеловал мое шелковое чудо. В дверь вошел Кот и, прикрыв ее, морщась, прохныкал:

– Мираж, помоги мне, я не могу сам, а никто больше не умеет перевязывать так как ты… – не обращая внимание на то, что мы целуемся, сел в кресло, аккуратно убрав с него куртку Шела.

Я нежно прикусил сладкие губы моего мышонка и оторвался от него, повернулся к Коту.

– Давай. – Сел рядом с ним на корточки. Они все для меня дети, сам не понимаю, как так получилось, но я отношусь к ним как к своим детям. Маленькие, не получившие любви. Они моя семья, хотя я один из них имею это достояние в виде семейных уз, но моя семья не то, чтобы уж плохая. Просто и мама и папа думают больше о семейном бюджете и его трате, чем о семейных ценностях. Поэтому я нашел себе альтернативу. Быстро перевязал Коту руку.

– Пошевели запястьем, не туго?

– Нет, нормально. – Он вздохнул. – Что будем делать, если я оплошаю?

Я видел, как Шел вскинул голову. Его этот вопрос волнует тоже, я знаю.

– Продам тебя в рабство Маку.

Кот открыл рот.

– Только не этому извергу! Ты что!

Я засмеялся.

– Зато быстро научишься не плошать и работать как Даниэль и Терри.

– Да ну их, я вообще не представляю, как они его выдерживают, не продюсер, а машина.

– Вот видишь, поэтому не задавай глупых вопросов и будь уверен, если рука устанет или сорвется, мы просто уйдем на небольшой тайм-аут, я все устроил. И я, конечно, не Мак, но тоже немного разбираюсь во всем этом. Так что без нервов.

Я обернулся к Шелу, он сидел на столике для грима и смотрел взволнованным взглядом на меня и Кота.

– Шел, тебя это тоже касается. Я прошу не нервничать. Так, есть не хотите, пить?

Они оба одновременно покачали головами в знак протеста.

– Ладно, а я вот хочу чаю, хватайте ребят и присоединяйтесь ко мне.

Я встал и вышел из комнатки, приложил руку к губам, кашель душил. Как я буду петь? Я покачал головой, буду, куда я денусь. Я вернулся к себе, комната была пуста, и я огляделся. К этому ли я стремился всю свою карьеру?

На столике были разбросаны бумаги и косметика. Договора и тексты. Вешалка с костюмами, так как сегодня мы никак не могли решить, в чем будем выступать. Ноутбук. Микрофон, гитара-талисман Кота. И в этой комнатке весь мой мир. Все то, что я так берег и добивался. И каково будет все это потерять? Потерять горящие глаза Кота, когда он берет в руки свою малышку, потерять задорную улыбку Майлза и серьезный взгляд Бетховена. Потерять все из-за того, что я надорвался… Черт!

Я схватил чашку с нотами на боку и кинул в стену.

Нужно просто успокоиться и сделать свою работу безупречно чисто, чтобы у ребят был шанс. Точнее, не совсем у ребят, а у Шела. Ведь его сегодня увидят в действии впервые и нужно, чтобы он был также безупречен. Я втолкнул мыском сапога осколки чашки за диванчик и сел на него, откинул голову на спинку. Кашель просто невыносимо давил на связки и сжимал гортань. Спокойно.

В дверь постучали, и она приоткрылась.

– Заходите.

Ребята вошли и расселись. Шела Марс усадил рядом со мной. Здесь было достаточно места для всех, так что они расселись на другой диванчик и внимательно глядели на нас. Я перехватил тонкое запястья в напульснике и немного сжал, а Шел вдруг удивил, положив голову мне на плечо и вздохнув.

– Напутствие, папа. – Улыбаясь, проговорил Марс. Я вздохнул.

– Знаю, что это первое выступление за долгое время, знаю, что нервничаете. Но также знаю – вы все профессионалы и знаете, что делать в той или иной ситуации. Поэтому долгую речь заводить не буду, скажу только одно: если будет форс-мажор, любой, не стесняться давать отмашку. Кот, это тебя касается в первую очередь. Шел. Я знаю, слишком быстро, но лучше так, чтобы никто не смог ничего надумать о тебе. И я знаю, ты так же, как ребята, справишься. – Я перевел взгляд с ребят на него, но успел увидеть серьезный взгляд Бета. Шел лишь улыбнулся и накрыл мою руку на своем запястье.

– Мираж… – начал было Бет.

– И еще… – игнорируя его, продолжил я. – Хочу чаю.

Он тут же подорвался и вылетел из гримерки. Я улыбнулся.

Он узнал об этом случайно, я тогда в туалете после выступления чуть не задохнулся от кашля. Он прикрыл и прикрывает до сих пор. Не знаю, в благодарность за лучшую клинику или за то, что я избавил его от зависимости, но он помогает мне оклематься каждый раз после концерта. Три месяца перерыва – чем это мне грозит?

В первую же песню я понял, что не выдержу еще пять. Мы всегда старались выступать вживую, всегда добивались этого, но сейчас, видимо, придется ставить запись.

– Привет! Мы снова с Вами и надеюсь, что Вы еще не успели соскучиться, но если даже так, то не будете скучать сейчас! – прокричал я в микрофон. Улыбаться. Улыбайся! – Хочу представить Вам наш незаменимый состав! Марс – гитара.

Марс прошелся пальцами по струнам своей малышки.

– Майлз – ударные! – барабанная дробь. – Бетховен – наш незаменимый клавишник! Кот – басы! Иииии хочу, чтобы Вы отнеслись к нему с почтением! Шел – наше новое, прекрасное нечто – флейта!

Зал взорвался.

– Ну и забыл, как всегда, о себе любимом! Мираж – соло! И все это великолепие вместе – «L'iris noir»! – я убрал от лица микрофон и выдохнул. Сделал знак рукой, Бет заиграл, Кот подхватил… а я запел. Вживую!

Шел играл потрясающе, мы решили пустить его отдельно, только с моим голосом, третьей композицией. Это было красиво. Действительно качественно новое, и действительно шедшее нам. Он играл, а я пел. И это было для него. После того как он отстранил флейту от губ, а я протянул последнюю строчку, зал погрузился в звенящую тишину. Я видел, он дрожит. И вдруг грянул гром аплодисментов. Они кричали, просили на бис. Я поднес микрофон и тихо проговорил:

– Небольшой перерыв, и я обещаю Вам еще три песни, взамен на бис, и обещанные пять.

Мы ушли за кулисы.

– Мираж? – взволнованно спросил меня мышонок.

– Ты был великолепен. – Прошептал я в его волосы, обнимая и прижимая к себе.

– Шел, Мыш, потрясающе справился! – подлетел к нам Марс. Я отстранился и дал ребятам поздравить его. Бет похлопал Шел по плечу и вручил мне бутылку теплой воды. Я знаю, в ней сироп для смягчения голосовых связок. Поможет ли?

Мы отыграли обещанное публике и спокойно поехали домой, мой телефон разрывался, а я пока не мог и прохрипеть что-либо. Голос сел. Совсем.

Ребята косились на меня, потому что я жестом, обычным своим, послал разбираться с оплатой Марса. И сейчас, сидя в машине, не сказал еще ни слова, а мобильник разрывался. Я вздохнул и нажал на зеленую кнопку, говорить не пришлось, это был тот, о ком я еще не успел забыть.

– Выступление было потрясающим, Тони. – Раздался на том конце насмешливый голос. Но в ту же секунду стал серьезным.

– Не знаю, замечают ли твои ребята, что с тобой что-то не так? Но это не суть важно, потому что ты мальчик взрослый, разберешься сам, у меня для тебя новости о твоем новом музыканте. Говорить сейчас?

Я молчал, а потом угукнул.

– Прекрасно, значит, великий Мираж теряет голос, твой отец будет доволен… Ладно, не хмурься. Итак, Шел. – Он стал абсолютно серьезным и даже деловым. – Имени у него нет, Тони, точнее, не было, до того как он остался в родильном отделении. Там его назвали Ноэль Вайт. Его мать некая мадам Стюарт, ты уже догадался, да? Я, если честно, был в шоке от ее лицемерия. В общем, она отказалась от мальчика и обрекла его на пять-шесть лет приюта, потом нашла и с новым мужем усыновила собственного сына, но мальчик уже тогда был не таким глупым… Каким-то образом малыш понял, что эта женщина его биологическая мать. И долго хранил этот секрет от приемного отца. Замыкался все больше, перестал разговаривать и появляться на глаза родителям, пропускал уроки в школе. Тогда и разгорелся скандал, и ревнивый, ничего не понимающий муж задал вопрос и получил ответ… Знаешь, Тони, я бы снял по этому сюжету отличный фильм и заработал миллионы! Так вот, он в порыве, уж не знаю ревности или чего другого, убил ее… при ребенке. Забил насмерть. И таким образом мальчик попал в приют обратно. Он не говорил, не писал, не читал, был как брошенный котенок в дождь. А тот приют, в котором он оказался, не отличался ничем от тюрьмы, в которую попал его приемный отец. Прошел почти год, прежде чем Ноэль смог нормально воспринимать мир, хотя нормально, Тони, это очень грубо сказано. Сколько ему сейчас, шестнадцать?.. по бумагам шестнадцать, Тони, не семнадцать… так вот, все это случилось в его двенадцать, все бумаги из первого приюта были утеряны, и во втором тоже была какая-то странность с бумагами, его имя вдруг стало – Шел. Ноэль Вайт существует только в бумагах роддома, так же как дата его рождения. Он может и не отозваться на это имя. А еще… второго усыновления не было, мальчика просто продали, так что твой Марс может вообще не знать о том, что Шел был продан, а не усыновлен. Куда продали такого милого мальчика, можешь догадаться сам. В общем, я больше пока не нашел ничего, да и думаю, что этого будет достаточно для утоления твоего любопытства. Он очень осторожный, нагло обманывающий и совершенно не беззащитный мальчик. Тони, я тебя прошу, поговори с ним, узнай что он хочет от тебя, потому что Ноэль, или Шел, наглая, заботящаяся только о себе шлюшка. Это только мое мнение, но я составил его на фактах, Тони.

Я молчал. За окном автомобиля пролетали улицы и огни. Я не знаю, что делать, ведь я, кажется, попал полностью под его обаяние.

– Энтони, до встречи в субботу у твоих родителей, меня, наконец-то, тоже пригласили на семейный обед.

И гудки. Я отбросил трубку и посмотрел на Шела, он разговаривал с Марсом и был совершенно нормальным. Казался нормальным.

Ноэль Вайт. Ему не идет это имя, данное не родной матерью, а какой-то медсестрой. Ненавистное наверняка, и он пытается его забыть. А может и не пытается, а просто не помнит.

Продали. Каково это, когда ты не имеешь власти над собственной жизнью? Я вздохнул.

На наглую и беспринципную шлюху он не похож. Что-то ты мудришь, дядя. Или же не договорил, или поспешил с выводами, хотя, раньше никогда не спешил. Стареешь.

Я улыбнулся. Машина остановилась, и мы вошли в дом, я нежно притянул Шела к себе и повел наверх. Голос еще не вернулся, но он мне вряд ли понадобится.

Мы молча вошли в комнату, и он вдруг вырвал руку и развернулся ко мне, прижался.

– Тони, что с тобой?

Я улыбнулся и накрыл его губы. Глупо. Он такой заботливый, такой нежный. Мой.

– Все в порядке. – Немного хрипло и тихо ответил я.

– Нет, ты молчал всю дорогу из клуба, я сделал что-то не то?

– Все в порядке, ты был великолепен.

– Тони, в твоих разных глазах что-то другое. Ты как-то странно на меня смотришь. После того звонка. – Он опустил голову и тихо прошептал:

– Кто тебе звонил?

– Мой дядя, сказал, что тоже приглашен на обед в субботу. – Я возвел глаза к потолку. – А суббота уже завтра, кошмар!

Он улыбнулся и, встав на мысочки, накрыл мои губы. Поцелуй был умелым, нежным. И я подумал и отбросил все, что узнал сегодня. В конце-то концов, не каждый может начать сначала, не каждый может полностью перечеркнуть свое прошлое и идти вперед. А я просто хочу помочь этому мальчику. Он оторвался от меня и, лукаво сверкая черными очами, прошептал:

– А так долго он тебе меню на обед пересказывал?

Я засмеялся и проговорил в немного припухшие от поцелуев губы.

– Именно.

Голос почти вернулся, но мне нужно было еще раз пройти процедуру полоскания и выпить сироп. Иначе завтра я снова буду молчать. На радость дяде и отцу.

– Ты не устал?

– Нет, наоборот, так хорошо. И легко. Можно я останусь у тебя сегодня? – спросил, а сам с такой опаской ждет ответа.

– Можно, только с одним условием, ты расскажешь мне о себе. Немного, то, что посчитаешь нужным… – Он медленно кивнул и опять прижался ко мне. А я обнял его. Мой. И все.

После душа мы лежали на кровати, и он перебирал мои мокрые волосы.

– Что ты хочешь, чтобы я рассказал? – в тишине спросил он.

– Я знаю о приюте, о твоих приемных родителях немного, о «Доро», но я ничего не знаю о тебе.

– Разве? Мне казалось, что я достаточно рассказал о детстве и о прожитых годах в приютах…

– Нет, я хочу знать другое… о том, что тебе нравится в сексе…

Его пальцы застыли в моих волосах.

– Тони, это так ужасно смущает. – Он вздохнул. – Если честно, я не знаю. Мне нравится, когда ты ласкаешь перед сексом, точнее, попыткой заняться им.

Я вдруг шокированно понял, что он говорит не о том, что ему нравится, а о том, что делаю я.

– А еще мне нравится твое тело, ты красивый такой идеальной красотой. Я знаю, ты не это хотел услышать, но я, правда, не знаю, что мне нравится в сексе. Если бы ты спросил, что я умею… но этого ты не спросишь, я знаю.

Я присел и обнял его, на нас были пижамные штаны, а на нем еще и куртка от пижамы, так что он не стеснялся, хотя я уверен, сейчас я могу зайти дальше, чем до этого, он доверился, немного, но все же доверился.

– Шел…

Он уткнулся мне в шею и быстро проговорил:

– Ты нравишься мне, очень. И это не только благодарность, это другое. Ты как прожектор осветил мне путь, ты для меня все, и я, кажется, впервые в жизни могу сказать эти слова. Я люблю тебя, Тони. Застыл. Сжался весь. А я притянул его сильней и ничего не ответил, не потому что не понял еще что чувствую, а потому что не могу так просто, импульсивно.

Но я тоже, малыш.

Глава 12. Обед в классическом стиле леди Максвелл.

Утром я проснулся один. Это меня немного озадачило, но прислушавшись, я понял, что уже далеко не утро и ребята сами репетируют. Я вздохнул.

Он вчера признался мне в любви. Так просто, хотя я верю, что ему было непросто. Но он сказал: «Тони, я люблю тебя». Боже, сколько я еще буду… хотя подожди, с чего я вообще взял, что буду терпеть. Я взрослый человек, а он мальчишка и ему всего шестнадцать, да, он прошел очень длинный и сложный путь, да, познал боль… Но я могу выступать в роли защитника, а он может влюбиться в этот образ. А ведь я совершенно не такой, да… вот же дилемма.

Я откинул одеяло, и на пол приземлился кусочек бумажки. Я улыбнулся и поднял его.

– Ты так сладко спишь,

И я хочу охранять твои сны.

Я знаю, о чем ты молчишь, – а дальше все перечеркнуто. – С добрым утром, Тони.

Я улыбнулся. Да, почерк у моего мышонка просто ужасен, и грамотность страдает. Надо этим тоже заняться, а еще танцы… Черт, сколько еще нужно сделать. Успеть…

Я положил листок на столик и пошел в ванную. Думать не хотелось, меня ждало полоскание и микстура.

Я открыл шкаф и достал костюм. Я делаю это только один раз в неделю – одеваю костюм. Не то, чтобы я их ненавидел, просто мой образ жизни ну никак не предусматривает костюм.

Моя мама как королева, если вы не соответствуете ее стилю, точнее, стилю ее гостиной, то она считает это моветоном, ну и, соответственно, следующего приглашения на званый обед или ужин вы не дождетесь. Но это не касается меня. Правда, я один раз хотел это провернуть, не вышло… меня тактично попросили сменить свои варварские вещи на более приличное одеяние в своей комнате. Папа тогда тихо посмеивался и поправлял мне галстук. А мама весь обед предлагала пройтись по магазинам, раз я не могу самостоятельно купить себя нормальный костюм для выхода в свет, а что это высшее общество всего лишь обед у родителей – не имело значения.

И в тот день я зарекся спорить с мамой…

Надел брюки, носки и классические туфли, рубашку слоновой кости и сверху пиджак. Сам костюм был темно-зеленый с отливом. Галстук тоже следовало подбирать основательно, потому что это пунктик моего отца. Черт побери, эта сторона моей жизни одни условности. Но я был бы не я, если бы в этот образ не вплел только мне свойственные вещи. Надел несколько браслетов на руки и оставил пирсинг в языке. Протест. Пусть.

Я как раз заканчивал сушить волосы, когда дверь приоткрылась и я в зеркало увидел шокированный взгляд Шела.

– Доброе утро, мышонок. – Я повернулся и облокотился на столешницу. – Шел?

– А? О! – он сглотнул. – Тони?

– Я это, я.

Я сделал шаг к нему и наклонился, прикоснулся к мягким губам. Только касание. Нежное, чтобы не разбудить в нем страсть, да и в себе тоже.

– Ты такой… – в черных глазах было столько восхищения, что я невольно подумал, что играть так невозможно.

– Официальный.

Он покачал головой и протянул руку, дотронулся до воротничка моей рубашки.

– Красивый. – Тихо и просто, и я плыву. – И пахнет здорово… ой!

Я прижал его к двери и впился в губы, немного приподнимая его и раздвигая коленом ножки. Он всхлипнул и приоткрылся, положил одну ногу мне на бедро, я прошелся по ней рукой, от икры до ягодицы, сжал. Страстно, безудержно. Хочу, как же я хочу его…

– Шел, мышонок… – перед глазами все поплыло, и я понял, если не отступлю сейчас, то потом буду жалеть об этом. Сильно. Ведь я хочу взять его мягко, а в таком состоянии это не получится. Я последний раз сильно вжался в него и аккуратно поставил его на пол.

– Если ты не передумаешь, то вечером… – прошептал я в припухшие губки. В помутневших глазах было понимание, и он осторожно кивнул. Я ухмыльнулся.

– Теперь у меня будет повод покинуть семью намного раньше…

– Ты же на обед? Я забыл. Ребята послали меня разбудить тебя, потому что у тебя какая-то важная встреча…

– Да уж, важней этого обеда и быть не может. Все, я побежал. А то моя мама будет переживать, и у нее появятся преждевременные морщины… – Я закатил глаза. Шел улыбнулся.

– Так, из дома не уходить. – Спускаясь по лестнице начал я.

– Кот, на тебя уборка. – Он склонил голову и печально мяукнул.

– Бет, готовка и кормление оравы. – Бет отсалютовал.

– Майлз, у меня для тебя задание: съездить в город и купить две банки отличного кофе, нет, лучше четыре. Потом возьмешь Шела и вместе с ним сходишь к ребятам из «Baiser», отнесете им две банки. И только попробуй потерять по дороге Шела.

– Папа, но это противоречит первому приказу, цитирую «из дома не уходить»… – проговорил, прикладывая руку ко лбу Майлз.

– Рей, я серьезно могу запретить вам уходить из этого дома…

Он тут же стал серьезным.

– Таак, Марс, твое задание в силе, прошу доделать сегодня… Так, что еще… А! Если будет звонить Ворон или не дай черт его сюда еще и принесет, задержать и привязать к стулу. А по телефону сказать что он …*.

– Ого! – воскликнули они разом.

– Вот так. – Я взял со столика ключи от Мерседеса и еще раз чмокнул молчавшего Шела, вышел за дверь.

Мои парни были сегодня, как всегда в субботу и в воскресенье, полуголые, один Мыш разве что отличался наличием джинсов. Я улыбнулся.

Щелкнул брелком, и моя официальная машинка отозвалась приятной трелью. Это еще один из пунктиков моей семьи. Слишком много правил.

Может, мы с дядей и бежали от этих правил. Бежали каждый куда смог, я в музыку, он – в полицейскую академию, которую закончил с отличием, но по профессии ни дня не работал. Сказал что это низко… Наверное, он прав.

А вот моя мечта закончится неизвестно чем, если я в ближайшее время потеряю то, чем, собственно, живу… Обидно.

Я сел за руль и завел свою малышку. Она отозвалась мягким урчанием мотора. И резко взлетела.

У подъездной аллеи в поместье было много машин, и я чертыхнулся. Званый обед! Ох, дядя, я мог бы догадаться, что моя мать не пригласит тебя на семейный обед, а вот на званый вполне.

Я оставил машину и поднялся по ступенькам к главным дверям. Они были распахнуты, и я сдержался от того, чтобы не скривиться. Это не просто обед… это смотрины.

Это мой мир. В котором моей сущности, той, что своим голосом покоряет миллионы зрителей, жутко скучно. И она постоянно огрызается на вот тех, разряженных в бархат и шелка haute couture, дам с дочерьми. Ну, мама!

Мы говорили об этом пару лет назад, на точно такой же вот, устроенной ею, вечеринке. Мы вроде договорились, что такого я больше не увижу… Я прошел холл и направился в белую гостиную, она была там, я был уверен. Проходя по галерее, я уловил собственное отражение в витражах. Ноль эмоций, мне даже страшно от этого парня, я таким становлюсь только здесь. Витиеватые речи, жеманные улыбки – мир Элеоноры Максвелл. Жаль, что я не могу разделить с ней ее радость.

– Мммм... как всегда хорош.

Услышал я. И улыбнулся.

– Здравствуй, дядя Итон.

Он сделал шаг с балкончика галереи. Сегодня дядя был в белом, только галстук-платок был нежно-голубым. Улыбка и сверкающие карие глаза. Они с мамой были совершенно не похожи, моя мать была синеглазой блондинкой, утонченной и хрупкой. Он был выше ее, хоть и младше, хоть и блондин, но обладал скорее звериной грацией, чем утонченностью. Мама не любит его за предательство семьи, но это семейное дело, тайна, как она говорит, для других покрытая мраком. Бред, в высшем обществе все всё знают, но молчат из вежливости или же из своих крамольных интересов.

– Давно не видел тебя в живую, Энтони.

Еще шаг в мою сторону, и я с запозданием замечаю, что мы одни. Нет, я не боюсь его, но этот взгляд на мои губы всегда ненавидел.

– Разве? По-моему, Вы вчера были на моем концерте.

– Был. И был удивлен… – договорить, также как дойти до меня, он не успел.

– Энтони, ты как раз вовремя. Здравствуй, сынок. – Мой отец пожимает мне руку, и я вижу, как дядя морщит нос, еле заметно, но я знаю – от досады. Он неплохой человек, но его мнимая заинтересованность мной иногда надоедает.

– Здравствуй, папа. И что это такое? Я приехал на семейный обед, а здесь опять все ближайшие дамочки со своими дочерьми? – спросил спокойно я. Мы втроем продолжили путь до гостиной.

– Только прошу, не возмущайся, сделай вид, что заинтересован. Эли все еще лелеет надежду, что ты женишься.

Я ничего не ответил. Также как мама лелеет эту надежду, отец лелеет свою по отношению ко мне. Их можно понять. Но они не хотят понять меня.

Дядя рядом улыбался. Он-то знает, что такое быть неугодным в семье.

Мы прошли в светлый зал, здесь тоже были мамаши со своими дочками. Все разом, хоть и стараясь делать это незаметно, повернулись в нашу сторону. Эти взгляды… Если бы я был просто Антуаном Максвеллом, то, наверное, сгорел бы со стыда. Но я Мираж и привык вот к таким взглядам.

– Энтони, милый… как я рада, что ты, наконец, приехал. Надеюсь, дорога не заняла слишком много времени и у тебя нет уж очень серьезных причин для того, чтобы оставить нас сегодня без твоего общества? – Пропела мама. Я мог бы найти тысячи серьезных причин вообще не приезжать, и миллионы несерьезных, но я люблю их. И отца, с его строгими взглядами на жизнь, и маму, с ее вечным вмешательством в мое личное пространство. Я улыбнулся. И вся женская половина общества вздохнула. Одновременно. Репетировали что ли?

– Добрый день, мама. Рад, что ты нашла время и предупредила меня о том, что сегодня у нас в гостях столько привлекательных леди.

Взгляд мамы стал ледяным. Хм.

Дядя хмыкнул. Кстати, и он не предупредил вчера… Сговор?

К вечеру я уже готов был рычать. От постоянных слащавых улыбок, от «милых» взглядов, от девушек, которые точно знали, что я в них незаинтересован, от мамаш, которые, как в древние времена, расхваливали мне своих дочерей и их невинность. А одна даже набралась наглости и предложила мне в довесок к дочке еще и младшего сына, я прям так и встал, как статуя самому себе. За фасадом всех этих невинных прелестниц было столько похоти и желания оторвать хоть маленький кусочек Миража. Я знаю эти взгляды, я живу в этом сиропе. Фу…

Я сморщился и выкинул оливку из бокала мартини.

– Устал? – тихо спросил меня дядя. Я стоял на балкончике в галерее, здесь было тихо, потому что это место не просматривалось из дома. И мало кто из гостей знал, что здесь существует такое уединенное местечко. Из гостей нет. А вот родные знали. Я вздохнул и сделал глоток из бокала.