Текст книги "Флейта (СИ)"

Автор книги: Melara-sama

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Тони, что с тобой? Тони…

Я открыл рот, чтобы ответить и тут же закрыл. Закашлялся.

– Молчи уже… – укоризненно сказал мне Ноэль. – Ты сегодня такой страстный. Надеюсь, это не Итон так на тебя влияет?

Я лег обратно на кровать и притянул легкое тело к себе, Ноэль устроился на мне и промурлыкал:

– Завтра поедем, посмотрим, как идет строительство?

Я кивнул.

– Это была хорошая идея с приютом, правда.

Я снова кивнул и обнял его крепче.

Правда, малыш.

Глава 18. Скажи мне.

Я смотрел на себя в зеркало. За два месяца я изменился. За два месяца тишины из моих глаз пропала искра. Но Ноэль… говорит, что я прекрасен, даже когда грущу.

Тоска.

Да, она присутствует в душе, осадок, неудовлетворенность и потребность, все это вкупе – коктейль. Неповторимый и с привкусом лимона. Я улыбнулся в зеркальную поверхность. Но мои разноцветные глаза так и остались непроницаемы. Поправил галстук и манжеты на рубашке.

Обернулся на звук открывающейся двери.

– Тони, ты готов?

Он сегодня тоже впервые надел костюм. Я улыбнулся. Ноэль был такой тонкий, до изящества. И этот кофейный цвет костюма подчеркивал его стройность.

Я кивнул.

– Прекрасно, а то ребята уже заждались. Я прошу тебя, не нервничай, ладно? – и он подошел ко мне, протянул руку и взял мои пальцы в свои. Поднес к губам и, смотря мне в глаза, поцеловал.

Я улыбнулся. И щелкнул его по носу, Шел рассмеялся.

– Ну, не только ты можешь быть Принцем. И ты сегодня очарователен…

Я наклонился, и когда мои губы коснулись его губ, я позабыл, о чем думал несколько секунд назад. Сейчас весь мой мир заключен в его шоколадных озерах с золотыми искрами и мягких отзывчивых губах.

– Тони, нам некогда…

Я провел носом по его щеке и чуть правее, прикусил мочку ушка, спустился языком по тату. Он ее обновил совсем недавно, сказал, что пока не надоест, будет обновлять, а настоящую делать не будет. Я не возражал, мне нравится…

– Тони… – уже намного мягче и игривее.

Я заметил, что Ноэль совершенно не может держать себя в руках, когда я так близко. Мне льстит.

И я обожаю его тихие стоны.

– Тони, пожалуйста, остановись.

Я нежно прикусил кожу на шейке и отстранился. Он сглотнул, глаза пьяные.

– Искуситель. – Прошептал Шел и уткнулся мне в солнечное сплетение, вздохнул. – Ты же знаешь, что я не могу устоять, когда ты такой? Но сейчас нам действительно лучше пойти, иначе Итон будет ворчать…

Я обнял его и кивнул.

Мы вышли из комнаты и спустились в холл, вышли на лестницу к подъездной аллее, отец уже ждал нас около машины.

– Блокнот взял? Доброе утро, Ноэль.

– Доброе, мистер Максвелл. Да, мы все взяли, не волнуйтесь.

Мой отец лишь кивнул и похлопал меня по плечу.

Как, оказывается, мало нужно, чтобы в собственной семье тебя приняли и совершенно не возражали против твоих пристрастий. Как мало.

Всего лишь потерять голос при полном зале…

Два месяца назад.

Когда флейта стихла, зал был так же тих, как всю песню. Каждый из них понимал, что-то происходит, но до конца все стало ясно, когда я облизал губы и убрал микрофон от лица. Голос пропал.

Я пытался улыбнуться, не выходило.

В тишине зала, я услышал слабый всхлип и удар инструмента о пол сцены. А потом объятия тонких ручек и тихий шепот.

– Тони, Тони, Тони…

Это было последнее, что я запомнил, а затем грохнули аплодисменты. Овации. Сквозь слезы.

И горячие губы с привкусом соли на моих губах.

Я хотел его успокоить, но у меня дрожали руки, я хотел обнять его, но не мог сдвинуться с места. Меня заколотило.

На сцену выбежал Лоф и заорал в микрофон:

– А теперь сюрприз! «Baiser» и наша новая композиция «Цепи»!

Даниэль и Терри вышли сразу после Лофа и оттеснили меня и Шела за кулисы, за ними выбежал Лис и Бисквит.

Я попал в руки Итона.

– Энтони, скажи мне, что это не то, о чем я думаю?

Я бы сказал, но лишь крепче прижал к себе плачущего Шела. Покачал головой.

– Скажи мне! – проорал Итон. Я снова качнул головой, сжал челюсть и понял, что грим потек от слез разочарования.

– Чертов мальчишка! – прошипел дядя, обнимая меня и Ноэля. – Чертов…

– Но карьеру ты свою красиво закончил, молодец. – Сквозь музыку услышал я голос. Обернулся. У двери в коридор с гримерками стоял мой отец. И, что поразило меня до глубины души – мама. Она плакала и аккуратно промокала платком слезы. Настоящие слезы.

Я в шоу-бизнесе с пятнадцати лет, они ни разу не приходили на мои концерты, я никогда не делился с ними своими успехами и поражениями, никогда.

Отец сделал шаг. Мои ребята, как по команде, встали рядом со мной и Шелом, Итон тоже выпрямился и нахмурился.

– Я лишь хочу поздравить сына. – Тихо проговорил отец. Вдруг Ноэль оторвался от моего плеча и с зареванным, красным лицом повернулся к моему опешившему отцу и надрывно проговорил:

– Он не ответит, и пока он не сможет ответить, Вы к нему не подойдете!

Я положил руку ему на плечико и наклонился, чмокнул в висок. Он обернулся, его трясло.

– Тони, ты плачешь?

Я кивнул. Ну, а что мне делать, малыш?

– Тони…

Он кинулся ко мне на шею и накрыл мои губы.

– Ты заговоришь, я обещаю… слышишь?

– Все, тихо, малыш, успокойся. – Оторвал его от меня Марс. – Мсье Максвелл, мадам… простите наши манеры, мы просто немного в шоке.

– Я понимаю, молодой человек, и поверьте, точно также шокирован. Никогда не думал, что мой сын может работать до последней черты. Энтони… – но отца снова прервали. На сцене стихла музыка и раздались аплодисменты. Через минуту рядом со мной строго проговорили:

– Я не намерен превращать твой концерт в мою презентацию, Мираж. – Марио.

– Спасибо, что спас ситуацию, я сейчас все объясню зрителям. – Дрожащим голосом ответил ему Кот.

Я остановил его и покачал головой. Повернулся и сделал знак Марсу выйти на сцену и закончить концерт умирающего цветка.

Он кивнул. А я прижал к себе вздрагивающего Кота и Шела.

– Может, поедем к нам и спокойно поговорим? – предложила мама. Я улыбнулся и снова, уже привычно, покачал отрицательно головой.

– Я думаю, что разговор можно отложить на завтра. – Ответил ей Итон.

– Я вообще удивлена, что ты здесь, брат.

– А где мне быть, сестричка? В трудный момент для моего племянника, м? – ухмыляясь, спросил ее дядя. Мама ничего не ответила, а подошла ко мне и погладила по щеке. Кот и Ноэль отошли от меня вновь.

– Я знаю, тебе сейчас тяжело, я все же твоя мама, сынок. Пусть в решающие моменты твоей жизни мы не были рядом, но сейчас тебе нужна помощь, и мы с твоим отцом окажем ее.

Я сглотнул ком в горле и прикрыл глаза, а она сделала то, что никогда не делала на людях, да и дома очень редко. Обняла меня и тихо прошептала:

– Мы любим тебя и гордимся тобой, Энтони.

Я в шоке раскрыл глаза и столкнулся с какой-то странной нежностью в глазах отца.

Любят? Гордятся?

Невероятно, так мало, оказывается, нужно, чтобы семья раскрыла тебе свои объятия. Я, по-возможности нежно, убрал руки матери от себя и протянул свои, немного еще подрагивающие, руки к парням.

Мне ничего уже не нужно от семьи. Поддержка? Зачем, когда у меня есть те, кому я намного нужней и дороже. Любовь? Зачем, если у меня есть тот, кто любит меня просто так, а не за то, что я чего-то достиг. Уважение? Зачем, если у меня есть те, кто уважает меня, потому что я Мираж, а не мистер Энтони-Джаред-Саул-Кристен-Флоренс Максвелл.

Я обнял их всех и подошедшего Марса, и улыбнулся маме. Она лишь покачала головой. Мам, я слишком взрослый для твоих объятий, но и от помощи я не откажусь, мне ведь нужно куда-то пристроить весь мой детский сад.

Итон как будто понял меня и засмеялся.

– Попал ты, Джаред.

– Что ты имеешь в виду, Итон? – не понял отец.

– У тебя был один сын, а теперь у тебя семь сыновей, точнее, шесть сыновей и невестка… – Итон откровенно заржал. Мама нахмурилась, а потом тоже мелодично рассмеялась.

– Не обижай мальчика, Итон. Итак, мы с отцом завтра ждем вас всех, и тебя, Итон, в гости, будьте любезны одеться, соответствуя белой гостиной… – и вдруг она как будто очнулась. – Простите, привычка.

Я улыбнулся. Искренне.

Когда мы уже смыли грим и должны были выходить к машинам, в гримерку вбежал один из охраны и с выпученными глазами бросился ко мне.

– Там, там такое!

– Что случилось? – серьезно спросил Марс.

– Фанаты окружили зал и все подъездные дороги, там море людей, и все скандируют одно и то же… – он подлетел к окну и раскрыл его. С улицы донеслись крики:

– Мираж! Мираж! Мираж!

Я в шоке подошел к окну, но встал так, чтобы меня не было видно. Людское море на улице не пугало, я давно вырос из того возраста, когда горящие глаза фанатов моего творчества пугают и заставляют прятаться за спинами телохранителей.

Но сейчас я совершенно не мог ничего обещать им, говорить я до сих пор не мог, хотя после концерта прошло больше часа. Страх потери голоса сковывал меня, но теплые ладошки моего Шела успокаивали и приносили жгучую, болезненную радость.

– Ужас. – Прошептал он. – Что делать?

Я протянул руку, и мне тут же подали блокнот и ручку. Я быстро написал:

– Выходим. – Прочитал Шел. – Тони, они разорвут нас!

– Тихо, Шел, никто никого не разорвет. – Вмешался Кот. – Мы проделывали это много раз. Ведь морем людей тоже можно управлять. Правда, раньше это делал Мираж…

Я обернулся к нему и показал на него ручкой, которую до сих пор сжимал в руках.

– Я? – удивленно спросил Кот. Я кивнул.

– Тонииии…

Но мы не стали его слушать, я накинул куртку на хрупкие плечики Ноэля и взял его за руку, повел на выход.

Перед входом образовали небольшое пространство – охрана концертного зала. Мы встали в этот полукруг, я поднял руку – и все стихло. Повернулся в сторону Кота, он нервно сжимал в руке микрофон, который ему подали.

– Кхм… – откашлялся он. – Мы знаем, Вы ждете от нас новых свершений и не понимаете, что сейчас происходит. И мне выпала сомнительная честь объявить об этом. Мы, как группа «L'iris noir», свое существование завершили.

Грянул гром. Вся толпа закричала:

– Нееет! Мираж! Мираж!

– Мы благодарны Вам за Вашу любовь, за поддержку и хотим сказать, что было так прекрасно – быть для Вас не только группой, но и любимыми. Спасибо! – не смутился Кот и закончил свою речь немного громче, чем начал. Я положил руку ему на плечо и сжал, в знак поддержки. Он улыбнулся.

А потом нас протащили сквозь толпу к машинам, и в тот момент, когда мы, наконец, были в относительной тишине салона, я понял – это действительно конец.

Я взвыл.

– Тони, прекрати! Ты знал, что так будет! – строго проговорил Марс, в свои двадцать шесть он очень серьезный, и это мне в нем нравится больше всего.

Я продолжал выть. Прикрыл руками лицо и начал раскачиваться из стороны в сторону. Они молчали. А потом мои руки отстранили от лица, и я получил пощечину. Сквозь пелену слез, я увидел точно такие же слезы в родных карих глазах моего мышонка. Вцепился в него, накинулся на губы. Отчаянье.

– Нельзя оставлять его сейчас, он сорвется… – услышал я тихий голос Бетховена. Он прав, черт возьми, все – он прав.

В студии они меня не отпустили, а затащили на кухню и усадили в кресло, рядом на подлокотник сел Шел.

– Что будем делать? – нервно спросил Майлз. Я же откинул голову на спинку и прикрыл глаза, говорить я так и не мог.

– Возможно, покурить? – вдруг предложил Кот. Я приоткрыл глаза.

– Нет, этого сейчас делать нельзя. – Серьезно от Бета.

– Я знаю… – тихо прошептал Шел.

Он встал и вышел с кухни, все расселись и нервно переглядывались. Ноэль вернулся с флейтой.

Я смотрел на него с печалью, а он вдруг улыбнулся и немного робко проговорил:

– Я обещал тебе, Тони, что всегда буду играть для тебя, даже если ты не сможешь петь.

По его щекам все еще текли слезы, но он поднес изящный, тонкий инструмент к губам, и по кухне потекла мелодия. Нежная, лиричная.

Он как будто говорил со мной.

А я сидел и смотрел на него, в этот момент в кухне мы остались вдвоем. Я и он.

Что может быть печальней конца? Когда твоя мечта больше не может существовать, когда ты, возможно, еще не готов к своему потолку, но ему нет до этого никакого дела, он просто пришел. И накрыл тебя…

Я снова сглотнул, и мне подали горячую чашку с моим любимым черным чаем и долькой лимона, на тонком блюдце. Я смотрел на эту чашку и думал о том, что мой потолок слишком приблизился, точнее, он уже здесь.

А Ноэль продолжал играть, и когда я не выдержал, и чашка упала на пол, а я снова согнулся в приступе жалости к себе – он продолжал играть, а меня обнимали и жалели.

Главное, что мы вместе… главное…

На следующий день я проснулся рано. В комнате были задернуты шторы, и что сейчас раннее утро, говорили только часы. Рядом сопел Шел, обнимая меня тонкими ручками и прижимаясь.

Я не помнил, чем закончился вчерашний вечер, но голова болела очень сильно, я скривился и открыл рот, попытался прошептать хоть слово. Не вышло. Я снова прикрыл глаза, дышать становилось тяжело, я начинал паниковать.

Голос так и не вернулся. Черт!

– Тихо, Тони… – прошептал мне на ушко мягкий голосок. – Все в порядке, ты не один. Я не позволю тебе переживать одному. Я буду с тобой.

С каждым его словом, мне хотелось кричать еще больше. Меня душил страх.

А Ноэль вдруг улегся на меня и завладел моими губами. Я шокированно открыл глаза. Мой мальчик улыбнулся в поцелуе.

– Знаешь, в последнее время я часто представлял, как это будет, когда ты станешь беспомощно прекрасным?

Я скривился и резко перевернул нас.

– Не сможешь прошептать интимные вещи, смущая меня, и я смогу сосредоточиться на ощущениях твоего члена во мне, а не уплывать от твоего голоса… Мираж… – его выгнуло подо мной, а я накинулся на его шею, прошел поцелуями-укусами по ключицам к соскам, обошел их, не лаская, и прикусил кожу над пупком. Его выгнуло сильней, и Шел вплел в мои волосы свои тонкие пальчики, подтолкнул вниз. Я приподнял голову и улыбнулся.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Мираж. Жизнь кончена, я больше не могу, зачем мне все это… Но знаешь, в самые сложные моменты Моей жизни, я слушал Твои песни… и теперь я хочу быть для тебя опорой… Вчера я играл тебе мою импровизацию, я вложил в нее столько чувств, и все они к тебе, понимаешь?

Он приподнялся и смотрел мне в глаза, в его шоколадных озерах была страсть и нежность, он такой, мой мышонок.

Я кивнул.

– И пока ты не сможешь произнести мне слова любви, я буду добиваться их другим способом… Просто люби меня, Мираж.

Странно было не то, что он так открылся передо мной, а то, что он так откровенен. Но я лишь вздохнул про себя от счастья. Доверился. Мне. Наконец.

И пусть для этого нужно было потерять голос, я даже счастлив…

Я протянул руку, и он обхватил мои пальцы губами, всосал в ротик, а я мягко накрыл его головку своим ртом. Второй рукой нашарил тюбик смазки под подушкой, в последнее время она там всегда лежит.

Привстал и отстранился, мягко развел его ноги и нежно дотронулся до дырочки, прикусил губу, так как горло напряглось от невозможности простонать, громко и несдержанно. Смазка и мои пальцы легко проскользнули в него, он был расслаблен и, кажется, даже не заметил вторжения. Я снова сглотнул.

– Горло болит? – участливо спросил Шел, я улыбнулся и покачал головой. Вот же ребенок, я его растягиваю, а он беспокоится обо мне.

– Я хочу тебя. – Тихо-тихо.

И я понял, мои потуги бессмысленны, он уже давно готов. Я убрал руку и смазал член, наклонился и мягко поцеловал его в уголок губ. Ноэль не закрывал глаз и смотрел на меня.

– Ты потерял свою мечту, но помог осуществить мою. – Опять тихо проговорил он. И сам обхватил мой член рукой и подставил к своей дырочке, я качнул бедрами и плавно вошел, остановился.

– Не останавливайся.

Я уткнулся в его шею и обхватил его бедра, качнулся снова и снова. Мои толчки становились резче с каждым его выдохом и неконтролируемыми просьбами о большем.

– Еще! – воскликнул мой мышонок. А я открыл рот, из горла вырвались только хрипы.

– Молчи! Продолжай! Ааах да!

Создавалось впечатление, что он кричит за нас обоих. И я был благодарен моему мальчику за эту попытку отвлечь меня от проблем.

Убыстряя темп толчков, чуть царапая его нежную кожу на бедрах, я прикусил кожу на тонкой шейке и почувствовал, как сокращаются мышцы. Кончит. Он скоро кончит…

Хлопок по бедру, и я шокированно открыл глаза.

– Вот так… – Он стукнул меня еще раз, и я закусил губу от блаженства. Лицо моего мальчика было красным от смущения и экстаза, но в глазах было озорство.

– Хорошо?

Хотелось кричать, но я лишь качнулся сильней, входя в его тело глубже. Есть ли предел у любви?

Не хочу знать ответ на этот вопрос…

– Даааааа! – воскликнул Ноэль и вцепился в мои волосы, притянул ближе и прямо в губы прошептал:

– Люблю тебя.

Между нами растеклась сперма, и я сделал еще несколько толчков в расслабленное тело, кончил, тихо прошипев.

Было безумно приятно. От единства. От его теплых рук в моих волосах и от того, что я только что осознал.

Дальше только вместе.

Никому не отдам и никогда не отпущу.

Мой малыш.

Глава 19. Рядом.

Это утро было первым в череде безмолвных, но окрашенных дружеским теплом и горячей страстью.

Мы с Ноэлем спустились на кухню после душа и еще одной порции ласковых прикосновений. Он не отходил от меня и держал за руку, как маленького, а еще я заметил блокнот у него в заднем кармане джинсов. Мой малыш говорил за двоих, но в то же время умудрялся делать это так, чтобы я не заострял внимание на своем исчезнувшем голосе.

На кухне ребята, что меня немного удивило, готовили завтрак в абсолютной тишине. Кот не участвовал, но перелистывал газету и что-то выписывал в тонкую тетрадочку. Я подошел к нему и посмотрел через плечо, нахмурился. На листочке в клеточку, не очень аккуратным почерком, были выписаны телефоны и имена.

Я ткнул в листок.

– Доброе утро, Тони, Шел, а мы вот решили завтрак приготовить. – Улыбаясь, поприветствовал нас Майлз, я проигнорировал и снова ткнул в тетрадку пальцем. А потом приподнял лицо Кота за подбородок и уставился в виноватые зеленые глаза.

– Тони…

В кухне стало тихо. Я приподнял вопросительно бровь.

– Это не то, что ты подумал. – Тихо проговорил Кот. – Мы просто решили… раз мы больше не музыканты, то нам нужно чем-то заняться…

Я вздохнул.

– И мы не хотели, чтобы ты видел это сегодня. – Раздраженно проговорил Бет и дал Коту подзатыльник.

Я провел по первому номеру на листке.

– Это временная работа. – Печально пояснил Кот, опуская голову. Я невозмутимо взял газету и сравнил первый номер, объявление было о найме на должность помощника главы отдела маркетинга. Я прыснул, но так как даже смеяться мне было больно, я зажал рот рукой, а потом разорвал газету вместе с листком, обнял Кота.

– Тони, мы серьезно. – Марс нахмурился. А я отпустил Кота и взял ручку, написал на обрывке листка с телефонами.

– Если кто-нибудь из вас хочет работать, я обеспечу место, не нужно заниматься ерундой. – Прочитал Ноэль.

Я отложил ручку и сел на свое место, улыбнулся.

– Мы хотели как лучше, показать, что мы можем быть самостоятельными. – Проворчал Кот. – А ты даже без голоса способен командовать. – Возвел он глаза к потолку.

Я лишь покачал головой, передо мной на стол поставили тарелку с гренками и джемом, черный чай, и они расселись по своим местам. В глазах у каждого вопрос, только Ноэль смотрит с нежностью и мольбой, я знаю, о чем он молит меня. И улыбаюсь, откусывая кусочек тоста.

Сегодня у меня совершенно другое настроение, беспокоит, конечно, отсутствие голоса, но это где-то там, далеко, это беспокойство. Я больше волнуюсь сейчас об этих оболтусах, которые вдруг захотели быть взрослыми.

Я отложил свой завтрак и взял блокнот из тонких пальцев Шела, начал быстро писать.

– Сейчас одеваемся, желательно официально, едем к моим родителям, а потом на очередную конференцию… – начал читать Ноэль.

– Нет, Тони, сначала осмотр врача.

Я обернулся на него, у моего мальчика было очень серьезное лицо, я покачал головой.

– Я сказал – врач, а потом все, что связанно с нашим будущим. – Твердо.

– О, смотрю, я и не нужен здесь, ты в прекрасных руках, Энтони. – Раздался голос Итона с порога. Я страдальчески возвел глаза к натяжному потолку. Они меня никогда не оставят, всегда будут рядом. Волнуются, и это приятно. Их волнение делает меня по-настоящему живым. Я ощущаю эти маленькие ниточки, которые связывают нас. И мою группу, и дядю, и моего любимого. Говорят, когда человек лишается какого-то органа чувств, он становится более чувствительным в другом. Я не могу выразить свои чувства словами, раньше я выражал их в песнях, своим голосом, тембром заводя зал и порабощая сердца. Сейчас я могу лишь смотреть, получается ли у меня показать глазами, как я их люблю?

По улыбкам и сверкающим взглядам я отчетливо понимаю, что они рядом. Понимают и осязают мою любовь.

– Привет, Итон. – Поздоровался с ним Ноэль.

– Привет. – Вразнобой поприветствовали его ребята.

Он махнул им рукой и подошел ко мне, посмотрел пристально в глаза и удрученно проговорил:

– Разноглазая ты бестия, почему голос до сих пор не вернулся?

– Итон, он не сможет ответить на такой глупый вопрос, он же не доктор. – Проворчал Шел и обнял меня за плечи, уткнулся в волосы. Было восхитительно видеть проявление таких эмоций.

– Это и так понятно, что ответить он не может, но думаю, что ответ он прекрасно знает. – Дядя улыбнулся. – Собираетесь в поместье?

Я кивнул.

– Отлично. У кого, ребята, есть права?

– Итон, мы не малые дети, у нас у всех есть права.

– У меня нет. – Шепотом проговорил Кот.

– И у меня. – Вторил ему Ноэль. Итон покачал головой.

– Самый здравомыслящий тут Марс, надеюсь, у тебя есть права?

– Есть, и даже машина есть, если ты об этом, но мне кажется, на моей тачке в поместье благородного семейства Максвеллов лучше не появляться.

Все рассмеялись.

– Да безразлично, какая у тебя машина, просто на моей всех не увезти…

Я взял ручку и начеркал несколько слов, протянул Итону.

– Я не могу говорить, но вполне могу вести машину, оставь парней в покое. – Прочитал Итон. – Тони, солнце ты мое рукастое, тогда быстро одевайтесь и поехали… А то твой разлюбезный папочка будет волноваться.

Парни снова рассмеялись и засобирались. Бет начал мыть посуду, Марс помогать. Кот вскочил и утащил Ноэля и Майлза одеваться.

– Пойдем, покурим? – предложил мне дядя.

Мы вышли на крыльцо, и я вздохнул, было все же как-то странно. Спокойно и безмятежно, как будто все, что было плохое, уже случилось, и больше меня уже ничем не возьмешь.

Итон сел рядом и взял мои пальцы в свою руку, я обернулся на него.

– Странно не слышать твоего голоса. Сегодня по радио только и говорили, что о вас и о твоей потере. Я ехал сюда и боялся увидеть тебя в «сломанном» состоянии. Мне показалось вчера, что Джаред зря приезжал. Я боялся, что он еще больше усугубит твое состояние, для него важно только то, что ты теперь не можешь петь, Тони. Он все еще лелеет надежду затащить тебя в кожаное кресло. Итон вздохнул и сжал мою руку сильней.

– Я почти закончил закупку материалов, на следующей неделе начнем строительство главного корпуса. – Тихо продолжил он, отпустил мои пальцы и достал сигареты, немного нервно закурил. – Денег ушло много… не думал, что строительство такая яма… – Затяжка. – Тони, надеюсь, ты не передумал?

Я устроил голову на его плече и сам взял его пальцы в свою руку. Быть рядом, поддерживать – мне кажется, он это умеет, не только он, но и Ноэль, и ребята. Эта поддержка заставляет меня не унывать и забывать о боли потери.

– Ты такой молодец, Тони. Я смотрел на тебя и с каждой минутой на сцене все ждал, когда ты сорвешься, когда плюнешь на публику и кинешь микрофон. Но ты удивил… силой воли, характером. Знаешь, я не думаю, что Джаред и моя сестра заметили это. Я поеду с тобой на встречу с родителями не потому, что они пригласили меня, а потому, что тебе нужно будет плечо, малыш Ноэль может не выдержать натиска высшего света. А вдвоем как-нибудь выстоим, защитим, будем рядом.

Я хотел ему сказать, что тоже не особо поверил в родителей, но мама плакала, она обычно не проявляла эмоций по отношению ко мне, настоящих эмоций, когда слезы льются сами, а не «образно говоря». Да и отец тоже выглядел взволнованным. Возможно, он преследует свои обычные цели, но сейчас, без голоса, я не смогу ничего предложить ему, да и не хочу заниматься делом всей Его жизни.

У меня у самого есть это дело, и пусть оно будет немного в другом русле, я никогда не брошу музыку.

На крыльцо вышел Ноэль, на нем был классический костюм цвета слоновой кости, рубашка угольного оттенка, без галстука, и верхние пуговицы расстегнуты. Он смущенно потоптался на месте и со вздохом сообщил:

– Кот говорит, что тебе тоже нужно одеться, он там твой шкаф перерыл весь.

Я встал со скамейки и подошел к нему, улыбнулся, смотря на нежно-розовый румянец, наклонился и провел по щеке носом. Легко поцеловал и вошел обратно в студию, быстро поднялся к себе и увидел картину маслом. Кот держал в руках мои прибамбасы для сексуальных игр, я только понадеялся, что Шел этого не видел.

– Эм… Тони, я все понимаю, но Шел еще слишком маленький для такого…

Я вздохнул.

– Нет, я серьезно, вот это вообще в него не влезет, даже если бы … ой, не надо, я даже знать не хочу, для чего вот это… ай… оно еще и крутится все, нет, это просто ужасно…

Я подошел к нему и отобрал фаллоимитатор, выключил, бросил обратно в коробку и поставил ее на дно шкафа.

– Я в шоке. – Промямлил Кот, а потом повернулся ко мне, глаза горят, щеки красные. – Дашь попробовать?

Я закусил губу и покачал головой.

– Ну, Тони, я тоже хочу, хотя, наверное, девушкам это нравится больше… Тони? – вдруг совершенно серьезно спросил Кот. – Я хотел поговорить с тобой о моей истерике, знаю, что сейчас не совсем подходящее время, но с тобой всегда Шел… Тони, ты понимаешь, я ведь серьезно сказал – люблю тебя, как все, что есть… вроде музыкант, а красиво выражаться так и не научился. Черт!

Я обнял его и прижал к себе, Кот всегда вызывал во мне какие-то отцовские чувства, хотя они все мои дети, но он самый любимый.

– Люблю, понимаешь, ты меня завораживаешь, всегда разный и понять тебя сложно, такой высокомерный с другими и всегда мягкий с нами… ты понимаешь? Прости, забыл, ты ведь ответить не можешь, так противоестественно, но приятно одновременно, и то, что сейчас не сможешь меня заткнуть каким-нибудь саркастичным словечком. А я буду продолжать нести эту чушь… – он хмыкнул и уткнулся мне в плечо.

– Разревелся тогда, как ребенок. Но я и есть ребенок, хочу быть с тобой всегда, и чтобы ты смотрел, как я расту и занимаю ячейку в этом чертовом обществе. Хочу быть рядом.

Я лишь крепче прижимал к себе этого мальчишку. Знаю, я все прекрасно знаю. Я протянул руку и собрал сбегающие слезинки, и этой влагой написал у него на щеке слово «Рядом». Он рассмеялся.

– Я тебе костюм подобрал, конечно, у тебя вкус лучше, но я ведь и Шела одел. Так что будете под стать друг другу. – С этими словами он отошел и достал костюм, вручил мне и, смотря в глаза, тихо проговорил:

– Я буду рядом. – И вышел.

У меня на душе стало так тепло и одновременно с этим пронзило болью. Что ж, нужно показать, что даже в такой ситуации я не нуждаюсь в отце и его покровительстве. У меня есть те, кто поддержит в трудную минуту.

Мы подъезжали к поместью, я видел, ребята нервничали, каждый из них был взвинчен до предела. Одно дело – общество звезд и бомонда шоу-бизнеса, а совсем другое – моя мать с ее аристократическим стилем во всем.

Мои парни нервозно одергивали манжеты на рубашках, Кот придирчиво поправлял галстук Бетховену.

– Да успокойтесь вы все, они, конечно, снобы, но им абсолютно плевать на окружающих их людей. – Презрительно прошипел Итон, когда мы поднимались по главной лестнице в мой дом детства. И дядя Итон прав.

Нас провели в белую гостиную, и наш вежливый дворецкий Шорт объявил о том, что хозяева будут через пять минут. Я скривил губы, да, я теперь даже не хозяин здесь. Хотя меня не очень заботит это.

– Ничего себе, Тони! – воскликнул Майлз. – Я, конечно, знал, что ты богат, но что ты жил в таком доме…

– Ага, и променял на комнатку с кроватью с желтым покрывалом. – Съязвил Итон, удобно располагаясь в кресле белого бархата.

Я тоже сел на маленький диванчик и потянул потерявшегося Ноэля за руку, он сел рядом на краешек диванчика и закусил губу.

Да, гостиная была в классическом стиле барокко, я долго не мог понять мать, мне казалось, что жить в музее не очень приятно, но она обожает все утонченное и помпезное.

Дядя Итон фыркнул и положил ноги на ажурный столик для кофе. Ребята немного расслабились.

Через десять минут нам предложили чай.

Через двадцать мы уже вовсю скучали.

– Эли сегодня прям в своей лучшей форме. – Прошипел Итон. – Я понимаю ее, но Джаред…

– Простите за ожидание, у меня были переговоры, а Эли принимала в них самое важное участие.

Я хмыкнул: моя мать была вся красная, глаза ее сверкали, как у бешеной кошки. Понимаю, и у таких снобов, как мои родители, может быть личная жизнь. Я старался не засмеяться.

– Энтони, мы пригласили нашего семейного доктора, он осмотрит твое горло. – Начала мама.

Я не стал ей говорить, да и не смог бы, что, вообще-то, у него и осматривался совсем недавно, то, что меня отлучили от семьи, не означало, что я не могу пользоваться состоянием и всеми благами, что дарит мое положение. Конечно, моим родителем невдомек, что я вырос, особо не прислушиваясь к их мнению.

– Эли, давай начнем по порядку. – Поспешил прервать маму отец. – Энтони, я думаю, что в твоем состоянии лучше побыть под присмотром, и в связи с этим мы с Эли решили предложить тебе и твоим ребятам переехать в поместье. Как ты на это смотришь?

Я спокойно смотрел на отца, я точно знаю, в моих глазах не было ни капельки чувств. Я просто пока не мог понять, как относиться к такому предложению, как реагировать.

Я не верил, что это все просто дань родителей.

– Джаред, ты слишком давишь на него… – насмешливо проворковал Итон. – Начнем, пожалуй, сначала. Итак, позвольте представить: Рей Майлз.

Рей склонил голову.

– Двадцать три года, талантливый музыкант, ударные и частично гитара. Бетховен, Колен Фрей, двадцать пять лет, синтезатор и пианино, бек-вокал.

Бетховен, также как Рей, сделал небольшой поклон.

– Марс. Андре Махоуни, двадцать шесть лет, предприниматель, имеет свою студию танца, но тщательно скрывает от своих друзей.

Марс вскочил с кресла, но Кот его вовремя усадил обратно, что-то шепча на ухо.

– Гитарист от Бога и скрытный тип. Кот…

Я затаил дыхание, я видел, как выпрямляется Кот и с ужасом в глазах смотрит на моего дядю.

– Было трудно накопать информацию на тебя, Котенок, но чем трудней дело, тем я настойчивей. Итак, я думаю, что в этой комнате я один такой осведомленный.

– Хватит. – Вдруг сказал Шел. – Это дело каждого – скрывать или не скрывать свое прошлое.