Текст книги "Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ)"

Автор книги: Mary_Hutcherson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Боюсь, что они опять напустят переродков, если мы не примем решение быстро. Поднимаюсь на ноги и достаю из-за пояса нож.

– Если подумать, этого следовало ожидать, – спокойно говорю я и иду навстречу к Китнисс. Она поднимает лук и заряжает его стрелой, а я в это время выбрасываю нож в озеро.

После этого она опускает лук и растерянно смотрит на меня. Неужели она решила, что я хочу ее обидеть? Неужели она зарядила лук из самообороны? Меня это обижает, но лишь на секунду, все это уже совершенно неважно. Поднимаю с землю упавшую стрелу.

– Нет, – я отдаю ее обратно ей в руки, – сделай это.

– Я не могу. Я не буду.

Ее глаза наполняются слезами.

– Ты должна. Иначе они опять выпустят переродков или еще что-нибудь придумают. Я не хочу умереть, как Катон.

– Тогда ты застрели меня! – с яростью говорит она и заталкивает мне в руки лук. – Застрели, возвращайся домой и живи с этим!

– Ты же знаешь, что я не смогу, – мысли разбегаются то ли от волнения, то ли от потерянной крови. Если она не хочет убить меня, значит, я должен умереть сам. И я стягиваю с ноги повязку, чтобы это случилось как можно скорее.

– Нет! Не убивай себя! – кричит она и падает на колени рядом со мной, чтобы снова затянуть жгут.

– Китнисс, я хочу этого, – говорю я решительно.

– Не оставляй меня здесь одну, – у нее текут слезы по щекам, и она утыкается лицом в мою коленку.

– Послушай, – говорю я и поднимаю ее на ноги, – мы оба знаем, что им нужен один победитель. Только один из нас. Прошу тебя, стань им. Ради меня. Я не смогу жить без тебя. Не смогу вернуться домой. А ты должна помогать своей семье. Подумай о Прим и о маме. Я делаю это только потому, что люблю тебя, понимаешь? Я хочу, чтобы ты стала победителем ради нас с тобой. Это единственное верное решения. Никто не обвинит тебя дома, потому что я сам этого хочу, – ее взгляд направлен куда-то вниз. – Ты меня вообще слушаешь?

Она вдруг поднимает на меня свой взгляд, а в глазах появляется какой-то огонек надежды. Вначале радуюсь и думаю, что смог ее уговорить, а потом понимаю, что это не так.

Китнисс отвязывает от пояса маленький кожаный мешочек и открывает его, а внутри лежат те самые ядовитые ягоды, что я нашел у ручья. Морник.

– Я не позволю тебе! – кричу я, но потом понимаю, что она решила сделать. Напарница не хочет оставить для зрителей ни одного победителя.

– Доверься мне.

Долго смотрю в ее глаза, пытаясь прочесть все эмоции, и понимаю, что она уже сделала свой выбор. Этот взгляд я уже видел в пещере после объявления о пире у Рога. Она не отступится. Даже если я откажусь есть ягоды и умру от потери крови, она съест их сама сразу же после этого. Мы не победим, но и не проиграем. Такой расклад кажется самым лучшим в данной ситуации.

Отпускаю ее руку и разрешаю насыпать ягоды сначала мне, а потом себе. Китнисс смотрит на меня и ждет каких-то действий, и я целую ее. Последний раз в своей жизни. А потом крепко сжимаю ладонь, показывая, что она не одна, и никогда больше не будет одна.

– На счет три? – она кивает.

– Раз, – я последний раз смотрю на нее. – Два, – стараюсь запомнить каждую прядь волос, каждую веснушку. – Три, – делаю глубокий вдох и подношу ладонь ко рту.

Ягоды едва ли касаются моих губ, как на всю арену раздается оглушающий рев труб, сопровождаемый уже таким знакомым голосом Темплсмита:

“Стойте! Стойте! Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей семьдесят четвертых Голодных игр – Китнисс Эвердин и Пита Мелларка! Да здравствуют трибуты дистрикта-12!”

Выплевываю ягоды, хватаю Китнисс за руку и тащу к озеру, чтобы прополоскать рот.

– Ты ничего не успел проглотить? – спрашивает она, а я в ответ качаю головой.

– А ты?

– Если бы проглотила, то была бы уже мертвой.

Меня настолько пугает мысль о том, что Китнисс могла быть мертва, что мурашки пробегают по спине. Странно, но после всего, что мы пережили, именно сейчас я боюсь за нее больше всего. Хватаю ее за руку, будто если этого не сделать, она растворится в пространстве, и я ее никогда больше не увижу.

– Мы вернемся домой. Вместе, – говорю ей я, но она, скорее всего, не слышит меня из-за шума, раздающегося отовсюду. Над нами зависает планолет, и из него сбрасывают лестницу. Китнисс помогает мне забраться на первую ступеньку, и нас намертво приковывает к ней электрошоком.

– Ты только держись, – испуганно шепчет мне Китнисс, – они тебя вылечат.

Киваю ей и наблюдаю за струйкой крови, которая продолжает вытекать из моей ноги. В глазах темнеет. Чувствую, как меня затаскивают на борт планолета. Китнисс крепко держит меня за руку, а потом хватка слабеет, и я отключаюсь.

Комментарий к Глава 24. Финал

Дорогие мои, один шаг до финала!

Вас стало так много, это очень радует.

Подпишитесь на продолжение, чтобы не пропустить финал истории. Как обычно буду рада комментариям и отметкам “Нравится”)

========== Глава 25. Новая жизнь ==========

Никаких снов, никаких воспоминаний, ничего, что могло бы подсказать мне, что происходит. Только белая пустота.

– Может, я все-таки умер? – думаю я, но что-то подсказывает, что это не так. Все последние несколько раз, когда я умирал (за последние пару недель это происходило как-то слишком часто), ощущения были совсем иными.

Не знаю, сколько проходит времени после того, как нас подняли на борт, когда я впервые открываю глаза.

Вокруг стоят разные медицинские приборы, комната выглядит слишком чистой и светлой после привычной обстановки на Арене. Чуть ниже груди у меня обвязана прочная широкая лента, которая не дает даже приподняться. Руки тоже привязаны, а ног я и вовсе не чувствую. Сразу возникает ощущение западни, кажется, что это очередное испытание, и сейчас в комнату вбегут переродки, но ничего не происходит.

Внимательней вглядываюсь в окружающие меня предметы: напротив койки находится дверь без ручек (очевидно, она открывается только снаружи, чтобы никто, то есть я, не мог сбежать), провода из странных приборов тянутся к моей левой руке, к правой присоединена маленькая коробочка, которая мигает и издает неприятный пищащий звук.

Приподнимаю голову, но лента сковывает движения, так что даже не пытаюсь с этим бороться. Впрочем, сил на какую-либо борьбу все равно нет. Лежу спокойно и слежу на одном из приборов за тем, как медленно стучит мое сердце. Наверное, мне дали какое-то лекарство, чтобы замедлить ток крови. Ведь у меня была жуткая кровоточащая рана на ноге.

Сейчас я не чувствую никакой боли. Да что там боли, я вообще ног не чувствую! А Китнисс? Что с ней? Тогда в планолете она крепко сжимала мою руку, а потом вдруг отпустила. Что с ней сделали? Сам чувствую, как учащается мой пульс, и прибор на руке начинает противно пищать.

Через пару секунд дверь открывается, и в комнату входит мужчина лет тридцати с черными волосами зализанными назад и в чистом белом халате. Он взволнован.

– Вам больно, мистер Мелларк? – спрашивает незнакомец и подходит ближе к моей кровати, чтобы выключить прибор.

– Нет, – отвечаю я хриплым голосом. – Кто вы, и где Китнисс? – доктор улыбается и садится на табурет, около моей кровати. Меня раздражает его беспечность.

– Меня зовут доктор Грин. Но вы можете называть меня Сэм, если хотите.

– Где Китнисс? – не совсем вежливо, но сейчас манеры не в приоритете.

– Все в порядке. Она еще не приходила в себя после снотворного, но все ее жизненные показатели в норме. Мы восстановили ее слух. И очень скоро ее выпишут, как и вас, Пит. Я могу звать вас так? – я киваю в знак согласия.

– Почему я не чувствую своих ног? – спрашиваю я.

– Пит, – он заминается и опускает глаза в пол. – Ваш ментор – мистер Эбернети, сказал, чтобы ему сообщили, когда вы придете в себя, чтобы все объяснить. Очень скоро он будет здесь и ответит на все ваши вопросы. Вы хотите есть? Я мог бы… – перебиваю его, не дав закончить.

– Что с моими ногами?! – говорю настолько громко, насколько могу, и тут дверь открывается снова. Помятый, не выспавшийся, с запутанными волосами и в грязной футболке, но все-таки такой близкий, даже почти родной Хеймитч стоит в проходе. И я искренне счастлив видеть его.

– Почему вы не позвали меня сразу? – недовольно бросает он Сэму. – Я же сказал, чтобы мне сообщили в ту же секунду!

Доктор извиняется, объясняет, что сам только что пришел, и что со мной все в порядке, но Хеймитч все равно сохраняет свой хмурый вид и выгоняет его, чтобы, наконец, поговорить со мной.

– Хеймитч, я… – он шикает на меня, подвигает табурет к изголовью моей кровати и небрежно, как впрочем, и всегда, усаживается и начинает изучать глазами все трубки, которые тянутся от моих рук.

– Пообещай не перебивать, – говорит он в приказном тоне, но совсем не грубо.

– Ладно, – будто у меня есть выбор, – обещаю.

Он глубоко вздыхает, собираясь с мыслями, а я уже начинаю нервничать. Что же такое произошло, что сам Хеймитч, который всегда говорит все прямо, не задумываясь о последствиях, не может подобрать нужных слов?

– Ну, во-первых, ты молодчина, Пит. Я думал, что тебе и половину плана не удастся выполнить, а ты не только спас Китнисс, но и сам вернулся. Я чертовски рад видеть тебя, парень!

– Это все Китнисс, – улыбаюсь я, – если бы не она… – он опять шикает.

– Молчи и не сбивай меня с мысли, – замолкаю, и он опять глубоко вздыхает. – Пит, сейчас я расскажу тебе кое-что нехорошее, но ты при этом должен помнить, что за нами следят камеры. И, если ты попытаешься сделать что-то, что может тебе навредить, по одной из трубок тебе в кровь впрыснут лошадиную дозу снотворного, а, когда ты снова проснешься, я не стану объяснять тебе все сначала, ясно?

– Яснее некуда, – напрягаюсь и слышу, как дурацкий прибор снова пищит, выдавая мое волнение.

– Так вот, если у тебя нет провалов в памяти, то ты не должен был забыть, в какой кусок мяса эти чертовы твари превратили твою ногу. Китнисс наложила жгут, чтобы спасти тебя от сильной потери крови. И она, несомненно, спасла. Но не твою ногу.

Хеймитч замолкает, а я, кажется, перестаю дышать, понимая, куда он клонит.

– Что… – я даже не знаю, как подобрать слова, но стараюсь вести себя спокойнее, потому что Хеймитч явно не врет насчет снотворного, – что… это значит?

– После того, как она наложила жгут, прошла целая ночь. Это слишком долго, Пит. Ткани начали отмирать. Я не врач, поэтому говорю так, как понял сам. В общем, ногу пришлось ампутировать. По-другому мы не могли. Ты бы погиб иначе. У врачей просто не оставалось выхода. Эй, парень, ты меня слышишь? – он легко сжимает мое плечо, и я киваю, хотя сам сейчас всеми силами пытаюсь проснуться, хотя и понимаю, что не сплю.

Такого просто не может быть. Мою ногу ампутировали…

– Как я буду ходить? – сдавленным голосом спрашиваю я.

– Насчет этого не переживай. В Капитолии помимо раскрашенных идиотов живут и очень умные люди. Специально для тебя создали протез, его уже установили. Через пару месяцев ты привыкнешь и даже не будешь замечать разницы. Скоро действие лекарства закончится, и ты начнешь чувствовать ноги, точнее ногу. Вот тогда придут врачи и расскажут тебе, как пользоваться этой штуковиной. А сейчас ты должен заснуть, меня и так здесь не должно было быть. Есть вопросы? – он поднимает на меня свои глаза.

Вопросов столько, что мы не уложимся и в несколько часов, поэтому я просто говорю:

– Да. Как у тебя дела?

Он усмехается, устало потирает свои глаза пальцами и как-то по-отцовски треплет меня по волосам. Нет, честное слово, мне это не кажется. Хмурый и вечно пьяный Хеймитч сейчас ведет себя как заботливый родитель, который гордится своим ребенком.

– Ваша недавняя победа принесла мне уйму хлопот! – усмехается он. – Я же теперь единственный ментор во всем Панеме, которому удалось вытащить обоих своих трибутов живыми. Журналисты докучают, Эффи стала еще занудней, в этой дурацкой больнице нет коньяка, а так очень даже неплохо.

Не могу сдержать улыбки.

– А как Китнисс?

– За нее не переживай, я внимательно за всем слежу. Она сейчас спит.

– Когда мы увидимся?

– Пит, распорядителя хотят, чтобы ваша первая встреча после Игр состоялась перед камерами. Поэтому, чем скорее ты поправишься, тем скорее увидишь ее.

– Тогда я буду спать.

– А я пойду и еще раз обыщу столовую. Должно же здесь быть хоть что-то крепче кофе! – Хеймитч закатывает глаза и хлопает меня по руке. – И еще, Пит, – ментор придвигается ближе, будто пытаясь приобнять меня, и еле слышно шепчет. – В Капитолии у тебя появились друзья, они, возможно, скоро посетят тебя, хоть это и против правил. Никому не говори, а то даже слава лучшего ментора Панема не спасет меня от суда, ладно? – киваю, хотя не совсем понимаю, о ком речь. О моей команде подготовки? Надеюсь, нет, не хватает мне сейчас еще мигрени от их трещания.

Он встает с табурета и, покачиваясь, идет к двери.

– Хеймитч, – окликаю его, когда он уже подходит к выходу, – пускай никто не говорит Китнисс о моей ноге. Она будет себя винить, – он кивает.

– Я прослежу.

Дверь ему открывают с другой стороны, и он выходит из палаты, оставляя меня в одиночестве с горой вопросов.

Новость о протезе меня, конечно, шокирует, но, если Хеймитч уверяет, что очень скоро я привыкну к этому, то я не имею никакого права сомневаться. Он не стал бы мне врать и тем более не стал бы хвалить капитолийское изобретение. Честно говоря, мне вообще грех жаловаться на что-то, учитывая последние обстоятельства. Вернулся с того света несколько раз, спасся с Арены так еще и вместе с любимой, подумаешь, нога…

Больше всего меня расстраивает то, что я непонятно сколько времени еще не смогу видеть Китнисс. Мне надо выздороветь как можно быстрее, поэтому я смотрю на дверь, над которой мигает красная кнопка – камера, и вслух прошу снотворного. Через секунду по трубке мне впрыскивают какую-то прозрачную жидкость, и я засыпаю.

Первое, что я чувствую, когда просыпаюсь, – это запах еды. Одна рука у меня свободна, с нее сняли пикающий прибор, а вторая все еще крепко привязана к кровати. Глаза долго не хотят открываться, но, приложив небольшие усилия, все же начинаю усиленно моргать, чтобы привыкнуть к белому свету.

Мою кровать приподняли и подложили мне под шею подушку. Так лежать намного удобнее. На прикроватном столике стоит серебряный поднос с бульоном и пюре из яблок. Оглядываюсь и замечаю, что приборов стало, как минимум, в два раза меньше, и еще я чувствую свои ноги до колен, а ниже они все еще онемевшие. Из-под одеяла буграми торчат обе стопы, как у всех обычных людей. Значит, когда я буду закутываться в одеяло, то смогу хотя бы ненадолго чувствовать себя нормальным человеком.

Всеми силами пытаюсь пошевелить пальцами на ногах, но ничего не выходит. Тогда я протягиваю руку к столику, но до подноса не дотягиваюсь еще сантиметров тридцать. Они что, издеваются?

Опять ищу глазами мигающую лампочку над дверью и машу свободной рукой.

– Извините, меня покормят? – ответа нет, и я откидываюсь головой на подушку, но через минуту дверь плавно открывается. – Ну, слава Богу, а то я думал, что еду оставили здесь, чтобы свести меня с ума, – бурчу я и поправляю подушку.

В палату входит медсестра, и сначала я замечаю инвалидное кресло, заваленное подушками и одеялами, а потом уже обращаю внимание на девушку. Растрепанные рыжие волосы, синяки под глазами, счастливая улыбка до ушей и знакомое до боли лицо. Я часто видел это лицо во сне в последнее время. Кажется, что я пищу от радости, ну, по крайней мере, в душе у меня все кричит. Уже дергаюсь, чтобы встать, но тугой ремень больно впивается в живот.

– Эвелин! – тяну к ней руку, и она, оставив кресло, подбегает и прижимается ко мне, наполовину завалившись на больничную койку. Девушка всхлипывает, и я чувствую, как моей щеки касаются ее слезы. – Ну, тише, тише. Не плачь.

Вот о каких друзьях говорил Хеймитч! Как ему вообще удалось это провернуть?! Добавляю этот пункт в список того, за что нужно отблагодарить нашего ментора.

– Эвелин, это безопасно, тебя не накажут? – шепчу, поглаживая ее свободной рукой по голове.

Целый десяток нарушенных правил, за которые следует самое строгое наказание: я знаю ее имя, очевидно, что мы уже знакомы ранее, да и просто она сейчас рыдает, уткнувшись носом в мою шею. Девушка кивает, отстраняется от меня, и улыбаясь показывает на карман своей белой медицинской формы. Черными нитками там вышито «Мл. сестра Эвелин». Вот как, никто не догадается, потому что она тут под видом медсестры.

– Я так рад тебя видеть, – говорю я, и она радостно кивает в ответ.

– Почему у тебя синяки под глазами? Такое чувство, будто ты вообще не спала сегодня.

Эвелин показывает жестом, чтобы я подождал, и находит блокнот с ручкой в своем кармане.

«Не могла оставить тебя одного с этими садистами». Читаю и смеюсь в ответ.

– И сколько я спал?

«Два дня».

– Два дня? Ну, ничего себе! Ты не спала два дня? – она улыбается и отрицательно машет головой.

«Три дня. Хотела зайти сразу, как ты проснешься».

– А это откуда? – указываю на ее блокнот и халат. – Тебя повысили в должности?

«Хеймитч все организовал. Он как-то узнал, что мы друзья. Тебя выпишут, и я вернусь обратно».

Улыбаюсь и киваю. Друзья. Она считает меня своим другом. Это приятно. И Хеймитч, оказывается, может провернуть любое дельце, когда не заливает глаза.

– Я скучал по тебе. Да и вообще, если честно, я думал, что больше мы не увидимся, – признаюсь я, и она принимается писать в ответ.

«Помнишь записки? Я всегда верила, что ты победишь», – она садится рядом и убирает волосы с моего лба.

– А где они сейчас? Ну, эти записки. Они лежали в кармане куртки.

«Не знаю, твою форму забрали. Она похожа на решето. Больше тебе не нужны записки, теперь все будет хорошо».

– Надеюсь, – говорю, вспоминая о своей ноге.

Эвелин подсовывает мне под шею еще одну подушку и принимается кормить.

– Ты видела Китнисс? – спрашиваю, доедая свой скудный обед.

Она кивает и указывает мне на еду.

– Ты ее кормила? – она опять кивает и достает свой блокнот.

«Она спрашивала про тебя».

– С ней все хорошо? – она кивает и убирает поднос, потом забирает лишнюю подушку и закутывает меня в одеяло.

– И что будет теперь? – спрашиваю я. – Когда придут врачи?

«Я почти ничего не знаю, но слышала, что на все уйдет еще два дня. Врачи придут, как только процедура восстановления будет окончена».

– Что такое процедура восстановления? – она указывает на мои шрамы на руках. – Они могут убрать все шрамы с моей кожи?

«Да. И еще помогут набрать вес».

– Скажи честно, я очень жутко выгляжу? – она в ответ смеется и кивает, потом, порывшись в тумбе около койки, дает мне небольшое зеркало.

Беру его в руку и подношу ближе к лицу. Из отражения на меня смотрит живой мертвец. Волосы длинные, грязные и спутанные, огромные черные круги под глазами. Все лицо в ссадинах, шрамах и синяках. Кожа туго натянута на череп. Единственное, что я могу сказать это: «Ужас».

Эвелин забирает зеркало и крепко сжимает мою руку, заглядывая куда-то глубоко в глаза. А потом отстраняется, берет свой блокнот и пишет еще одну записку.

«Поверь, все будет хорошо. Ты поправишься. А сейчас тебе надо поспать, я позже принесу ужин».

Девушка целует меня в лоб, еще раз поправляет одеяло и направляется к двери, но я останавливаю ее, схватив за руку.

– Эвелин, поспи, пожалуйста. Пусть ужин мне принесет кто-то другой. Ты уже и так многое для меня сделала.

Она отрицательно машет головой и уже принимается что-то снова писать, но я крепче сжимаю ее руку.

– Пожалуйста, Эвелин! Со мной ничего не случится. Хеймитч за всем следит. А ты должна поспать.

Она задерживает свой взгляд на моем лице и все же согласно кивает. Как только дверь закрывается, я получаю очередную порцию снотворного и забываюсь.

Просыпаюсь в полном одиночестве. Обе руки у меня свободны, столик стоит рядом с кроватью, и на нем покоится еще один поднос. Подкладываю подушку под шею, чтобы подняться выше, беру поднос и принимаюсь за еду. Ее все так же мало, но я умудряюсь объесться даже этой крошечной порцией. Как только заканчиваю с ужином и укладываюсь, трубка заполняется лекарством, и комната плывет перед глазами.

Так происходит еще несколько раз. Просыпаюсь, ем, и меня усыпляют снова. Ноги по-прежнему онемевшие, но руки больше ни разу не связывают. До сих пор боюсь сдернуть одеяло, чтобы увидеть новую ногу.

Все меняется одним утром (а может, и вечером, точно не знаю, но по моим предположениям сейчас утро). Первое, что чувствую, когда просыпаюсь – отсутствие ремня вокруг пояса, второе – запах жареного мяса.

Все время я ел разные каши, бульоны и пюре из фруктов, но сейчас на моей тарелке лежат два бифштекса и рис, а на десерт светло-желтое желе из дыни. Не вставая с кровати, съедаю всю еду и принимаюсь ждать очередной порции снотворного, но вместо этого дверь в мою палату открывается, и ко мне заходят два доктора: уже знакомый мне Сэм и женщина лет сорока.

– Здравствуй, Пит, – улыбается мне Сэм.

Приподнимаюсь на кровати.

– Доброе… добрый… а который час? – доктор по-доброму смеется.

– Почти полдень. Мы дали тебе как следует выспаться, сегодня ведь важный день, – он берет под локоть синеволосую женщину. – Позволь представить тебе, Пит, доктора Калхоун. Твоя новая нога – полностью ее заслуга, – он подталкивает ее ко мне и, готов поклясться, если бы не толстый слой косметики на ее лице, она бы была красной, как помидор.

– Называй меня Дебра, – она протягивает мне руку, и я, не раздумывая, ее пожимаю.

– Меня выпишут сегодня? – спрашиваю с надеждой я.

– Да. Нам дали пару часов на то, чтобы научить тебя обращаться с протезом. Потом тебя ждет встреча с твоей командой подготовки. После этого стилисты переоденут вас и подготовят к интервью и заключительной программе, – объясняет Дебра. – С Китнисс ты увидишься только на интервью, – добавляет она, опережая мои мысли.

– Доктор Калхоун приехала к нам из третьего дистрикта, Пит. И могу с уверенностью заявить, что она гений в своем деле! – мистер Грин подходит к кровати и поднимает одеяло, открывая мои ноги, но я боюсь взглянуть вниз. – Нет, ну ты посмотри! – восклицает он. – Это просто невозможно! Это волшебство!

Доктор Калхоун еще больше краснеет под слоем пудры и опускает глаза в пол.

– Я попыталась сделать максимально приближенный к твоей ноге протез. Тебе ведь всего шестнадцать. Не хотелось, чтобы ты ограничивал себя всю свою жизнь.

– Как скоро я смогу ходить? – спрашиваю, бросая взгляд на инвалидное кресло в углу комнаты.

Сэм смеется и похлопывает меня по плечу.

– Через полчаса максимум!

Все-таки любопытство побеждает, и я поднимаюсь на локтях, чтобы увидеть свою ногу.

И то, что вижу, не кажется мне ужасным или пугающим. Возникает чувство, что на мою родную ногу одели железный сапог. Нет, даже не сапог. Этот прибор очень изящный и в точности повторяет все изгибы второй ноги. Сажусь на кровати, чтобы потрогать протез рукой.

Гладкая, немного блестящая сталь. Совсем не холодная. Такой же температуры, как и моя кожа.

– Как вы это сделали? – поднимаю взгляд на Дебру, и, кажется, ее радует моя реакция.

– Это мое самое новое изобретение. Внутри она набита различными датчиками и приборами, но это никак не навредит твоей обычной жизни. Ты сможешь бегать, прыгать и даже плавать! Сталь не ржавеет и еще она очень легкая. По весу она в точности совпадает с весом твоей ноги. Уверяю, через месяц ты не заметишь разницы.

– Я могу встать?

– Сейчас я сделаю тебе укол, чтобы вернуть подвижность твоей второй ноге, и мы научим тебя правильно пользоваться протезом. Всего пара советов, не подумай, что тебя ждет лекция. А сейчас потерпи, будет немного больно.

Грин делает мне укол, и через десять минут я могу шевелить ногой, а еще через пять я уже расхаживаю по комнате, временами теряя равновесии и сильно хромая.

– Привыкнешь, – в один голос уверяют доктора, но все же дают мне трость на первое время.

Проходит меньше часа, и я уже могу приседать, прыгать на двух ногах и очень быстро ходить (бегать еще не получается). Дебра довольна результатом, и заносит какие-то пометки в свой ежедневник. Сэму же это занятие надоело, и он лежит в моей постели, изредка комментируя все происходящее в комнате. Потом врачи удаляются, оставив мне форму, которую мы носили на арене. Будто током прошибает от одного вида этой одежды, но меня быстро успокаивают и напоминают, что именно так трибут-победитель должен выходить к своей команде подготовки. Я быстро одеваюсь и выхожу в коридор.

Хеймитч, Эффи, Порция, Лейси, Саймон и Рамона ждут меня в другом конце коридора, а когда замечают, что я вышел, сразу же бросаются в мою сторону. Порция вместе с Эффи обнимают меня, наверное, не меньше десяти минут, пока Хеймитч не оттаскивает их насильно. Мои стилисты ведут себя тоже очень мило, обнимают, похлопывают, говорят, что всегда в меня верили, и все в этом духе. Сам ментор же сдержанно пожимает мою руку, но его лицо передает все эмоции. Он гордится, он рад, и он, безусловно, доволен собой. Потом Эффи с Хеймитчем уходят, оставляя меня наедине с командой подготовки, которые сразу же хватают меня за руки и тащат в специальное помещение.

Рамона делает мне стрижку, Саймон накладывает на лицо какие-то маски, Лейси занимается ногтями. Все они увлеченно пересказывают мне все события Игр, цитируют мои фразы и описывают эмоции, которые они испытали в той или иной момент. Рамона упоминает Китнисс, и я сразу же цепляюсь за эту тему.

– Вы ее видели? – спрашиваю я.

– Я видел ее утром, – говорит Саймон. – Ей сделали полную регенерацию кожи, как и тебе, – смотрю на свои руки и только сейчас замечаю, что кожа стала идеально гладкой, без единого изъяна, – она сильно похудела, но осталась такой же красоткой, как и до Игр. Весь Капитолий только о ней и говорит. Стоит ли упоминать, что стрижка, как у тебя, стала самой популярной среди всех мужских стрижек, а все девушки, как одна, начали плести себе косы? – он смеется.

– Я слышала, что Хеймитч запретил врачам делать ей пластическую операцию, по увеличению груди, он прямо-таки выбил скальпель из рук хирурга. Совсем из ума выжил, – усмехается Лейси, а я мысленно записываю себе еще один пункт, за который стоит благодарить Хеймитча.

Когда стилисты заканчивают меня мучить, приходит Порция. Мы идем с ней в гардеробную, где накрыт стол. Ем как можно быстрее, потому что безумно хочу увидеть Китнисс. Порция понимает мою спешку и предлагает начать одеваться.

В этот раз на моем костюме нет и намека на огонь: светло-желтая рубашка и классические черные брюки. Смотрю в зеркало и понимаю, что выгляжу очень даже неплохо.

– А где же языки пламени? Или в этот раз мы не будем сочетаться? – спрашиваю я.

– Вы будете отлично смотреться вместе, просто мы решили немного отойти от огненной темы, – отвечает Порция и начинает нахваливать мои поступки на арене. Слушаю ее в пол уха, потому что на самом деле жду не дождусь Хеймитча или Эффи.

И вот, наконец, в комнату забегает Эффи, хватает меня за руку и тащит к какому-то лифту, потом по длинному коридору, и опять к лифту, при этом объясняя, чем сейчас мы будем заниматься, и что я должен делать. Ходить мне уже легче, но на всякий случай я все же несу в руках трость. Она заталкивает меня в очередной лифт, который похож на тот, который поднимал нас на арену, дает последние указания и убегает в неизвестном направлении.

Не слышу даже своих мыслей из-за гула, который создают капитолийцы в зале. Цезарь пытается их успокоить, но ничего не выходит. На сцену выходит команда подготовки Китнисс, а потом моя команда. Цинна с Порцией получают особую долю оваций, но ее все равно не сравнить с этим оглушающим ревом, когда Цезарь приглашает Хеймитча и Эффи. В течение пяти минут люди просто заглушают все микрофоны, а потом я слышу собственное имя, и лифт начинает подниматься.

На другой стороне сцены стоит Китнисс в желтом платье по колено. Она выглядит куда младше своих лет, но это ей безумно идет. Она прямо светится изнутри, как солнышко (Хеймитч будто в воду глядел со своей кличкой).

Начинаю идти к ней, как можно быстрее, а она не ждет меня, а срывается и бежит навстречу. Еле удерживаюсь на ногах, когда она прыгает в мои объятия и начинает целовать все мое лицо. Мы прижимается друг к другу, будто не виделись целый век, целуемся, шепчем друг другу что-то, что разобрать невозможно из-за шума, созданного толпой.

Чувствую себя самым счастливым человеком на свете и хочу, чтобы так было вечно.

Проходит много времени, прежде чем Хеймитч все-таки разнимает наши объятия и отводит нас к маленькому диванчику, на котором мы будем сидеть и смотреть трехчасовой фильм о Голодных Играх.

Цезарь обнимает Китнисс, ждет мне руку, поздравляя нас с победой, потом шутит о нашем десятиминутном поцелуе и предлагает сесть и устроиться поудобней. Китнисс так и делает. Она снимает свои золотые сандалики и усаживается на диван с ногами, а я обнимаю ее вокруг плеч, крепко прижимая к себе. Потом целую в макушку и готовлюсь к тому, чтобы пережить весь этот ужас с самого начала.

Фильм начинается с событий, которые произошли еще до Игр: жатва, выезд на колесницах, интервью. Китнисс крепко сжимает мою ладонь, когда на экране появляется таймер и начинает отсчитывать минуту. Камера пробегает по лицам всех трибутов, но задерживается только на мне. Я машу Китнисс головой, пытаясь отговорить ее бежать к Рогу, потом стреляет пушка, и все срываются со своих мест. В ту секунду все еще были живы, а сейчас двадцать два подростка мертвы, а их родные и близкие убиваются от горя, и, возможно, проклинают нас.

Уже с первых минут становится ясно, что в этом году фильм будет посвящен нашей истории любви, и, к моему удивлению, именно я являюсь главным героем. Китнисс улыбается, когда видит, что я не предал ее, а все время старался защитить, но когда на экране появляется малышка Рута, сидящая на дереве, улыбка пропадает с лица Китнисс. Тот день показывают в мельчайших подробностях. Китнисс придумывает план, объясняет все Руте, они прощаются и расходятся в разные стороны. Потом Китнисс удается взорвать припасы, а Рута попадает в ловушку, и, когда уже кажется, что все позади, и малышку удалось спасти, появляется Марвел. Секундой позже Китнисс попадает ему стрелой в шею, но уже слишком поздно. Рута с копьем в животе падает на землю.

Обнимаю Китнисс сильнее, но пару слезинок все же скатывается с ее глаз. И самое ужасное в этом, что ничего уже нельзя изменить. Никого из них не вернешь.

Моя тогда еще будущая напарница поет Руте песню, пока та не перестает дышать, а потом абсолютно обессиленная садится под деревом и засыпает, даже не стараясь позаботиться о своем укрытии. Ей снятся плохие сны: она вздрагивает и хмурится, а потом и вовсе начинает плакать. И мне становится стыдно из-за того, что я не был с ней в ту минуту, не шепнул ей на ушко, что все будет хорошо и не помог справиться с кошмарами, но потом понимаю, что именно в тот момент я почти мертвый валялся у ручья, и чувство вины немного отступает.