Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: М. Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

«Щенята… – проворчал Хуан где-то рядом, как в старые времена. – Щенята грустной госпожи. Надо забрать их в тепло».

Зверь внутри молчал. Казалось, на его горле сомкнулись другие клыки, заставляя отступить.

– Ты кто? – спросил сонно детеныш из правой руки.

– Ты пришел за нами? – тем же голосом спросил детеныш из левой, цепляясь за рукав.

– Здесь холодно.

– А ты знаешь, где мы?..

«Волки меня сожри, да они не просто щенки, они мелочь, которой и семи солнечных лет нету! А еще, волки меня сожри, мелочь права, чтоб я сдох, если знаю, где мы находимся».

Щенки светились в сумерках, как никакие дети, виденные раньше. И снова ему показалось, что пламя Лутиэн разлили по двум хрупким подобиям, словно оно только приумножалось, растекаясь по сотворенному миру и раз за разом отливаясь в ее обличье заново, повторяя запах, свет, черты лица…

«Плохо смотришь, плохо чуешь! Они воняют потом, как человечьи дети, смотрят глазами получеловека… Моя добыча!»

Тонкая жилка билась на шее правого детеныша, хрупкой, на один укус. Он закрыл глаза, оскалился на мгновение и зажал детенышей под мышками, укрывая плащом. Если не смотреть и только сосредоточиться на запахе дома и пряностей, может, Зверь снова заткнется.

– Я пришел за вами, – сказал он хрипло.

– А ты кто? – повторил правый детеныш, шебурнув ногами под плащом. – Я тебя не знаю.

Щенячья назойливость бывает столь же невыносима, сколь смешна, и Келегорм порадовался, что вспомнил об этом только сейчас. А то может еще захочется разбить голову о ближайшее дерево… им или себе.

– Да, ты кто? – спросил левый щенок, высовываясь из-под плаща и цепляясь за кафтан, словно хотел залезть ему на плечи по-котячьи. – Почему у тебя одежда черная? Как тебя зовут?

– Турко. Сильный, – повторил он на синдарине.

– А почему ты нам помогаешь? Вы же сами напали.

– Тихо, – проворчал он. – Нужно выйти к реке, чтобы вернуться во дворец.

– Почему ты помогаешь? – эхом с другой стороны.

От щенят дурманяще тянуло Лутиэн, теплым домом, дымом очагов, и чувствовать это придется всю дорогу, впервые осознал Келегорм. Чувствовать запах чужого дома и слышать болтовню чужих щенят этой крови…

«Добыча» – сдавленно рычал Зверь.

«Мое», – фыркнул Хуан сквозь звериную шею.

«Дурень…» – тепло сказал Искусник из глубины памяти, словно никуда не исчезал, и стало немного легче.

– Почему? – тянули щенята.

– Тихо, – повторил он, встряхивая их. – Потому что отец попросил найти вас и вернуть во дворец.

Щенята взвизгнули хором с двух сторон.

– Он ищет нас? Ты отнесешь нас к нему?

– Мы вернемся во дворец. Сидите тихо.

«Тогда, наверное, доживете».

Следовало найти любой овраг и спуститься по нему к реке, другого способа он не видел. Снег валил все гуще, даже его свежие следы расплывались на глазах, и Келегорму казалось, что ветер метко швыряет мокрые комья прямо ему в лицо. Он ясно помнил путь по Дориату, взаимное положение реки, дороги и дворца, но где он по отношению ко всему этому, представлял лишь примерно, и стороны света определить стало невозможно. Даже когда рассветет, при таком снеге по солнцу ориентироваться не выйдет.

Никогад прежде с ним такого не бывало!

Помнится, кружа, он в одном месте проходил ложбину, вполне способную перейти в овраг. Келегорм восстановил в памяти последний круг, развернулся и побрел в сторону той ложбины, отворачивая лицо от ветра. Под весом детенышей его слегка перекашивало на левый бок, и шаги отдавались где-то под ребрами, но покуда все оставалось вполне терпимо.

– Турко. – Повторил правый щенок. – Я Элуред. А он Элурин.

– Мы не знаем, где река, – вступил снова левый. – Мы хотели убежать подальше от того злого, а потом вернуться к ней, но пошел снег и мы запутались.

– Мы очень испугались.

– Какой драуг вас понес по дворцу, когда пришли чужаки? – спросил Келегорм скорее у леса и снегопада, чем у щенят – как известно, щенятам не нужно вовсе никакого драуга, чтобы куда-то залезть, вылезти с другой стороны и убежать некстати.

– Мы испугались за отца и хотели помочь, – донеслось слева.

– Мы не хотели, чтобы нас отсылали с женщинами и детьми, как сестру! – возмущенно сказали справа.

Еще и сестра, Моргот побери этих торопливых полукровок аж с тремя детьми в неполную сотню лет!

– Можно подумать, ты бы усидел, – пробурчали слева ему в подмышку.

– Но потом мы увидели этих, в черном, огромных, и спрятались, а потом еще раз перепрятались, ближе к выходу.

– А потом тот здоровый злюка нас заметил и поймал.

– И утащил из дворца и пригрозил разрезать на куски, если мы туда вернемся, и мы убежали.

– Волк грязный! – храбро выругался щенок слева.

– Помойный! – немедленно добавили справа.

– Вонючий!

– Гавкучий.

– Тихо! – рявкнул Келегорм в который уже раз, спускаясь в ложбину. Ветер здесь притих, но и сумрак сгустился до непроглядного, и трудно было понять, куда снижается дно и снижается ли вовсе.

Почему он не убил короленыша сразу? Зачем позволил сказать о щенятах? Нет, еще хуже, за каким Морготом он потащился сюда выполнять его просьбу и теперь блуждает в лесу под щенячий скулеж? Так, кажется, дно едва заметно понижается влево, значит, повернем налево и будем надеяться, что это к реке…

– Почему ты сердишься? – спросил шепотом левый щенок.

– Ему плохо, Рино, – прошептал в ответ правый. – Ты что, не видишь?

– Почему ты всегда что-то такое видишь, а я нет? – возмутился левый.

– А ты не хочешь!

– Ты всегда кричишь, что тоже не хочешь!

– Зато ты кричишь что хочешь, а на самом деле никак не хочешь захотеть.

– А ты не хочешь не хотеть, что ли?

…Поваленное дерево выплыло из сумрака, а затем корни начали нещадно цепляться за ноги. И ветер вдруг развернулся и задул вдоль лощины, ухитряясь порой плюнуть в лицо Келегорму мокрым снегом. И сугробы стали глубже, щенков на землю так просто не спустить. Это нечто значило, но между всей кутерьмой внутри и снаружи он не мог понять, что именно, а идти становилось все труднее. Но дно лощины несомненно понижалось, под ногами чавкало и хрустело льдом, а значит, здесь появился ручей, и он приведет их к Эсгалдуину рано или поздно. Скорее поздно, с этими корнями и упавшими стволами, но приведет.

Когда Келегорм провалился в воду по колено в третий раз, в то же мгновение получил в лицо снежный плевок, едва не потерял равновесие и ощутил, как тупая боль ввинтилась под ребро, он все же решился сделать передышку. Пошатываясь, добрался к стене оврага, тянувшейся в обе стороны не хуже крепостной, и сел на первое, что показалось годным. Черная коряга скрипнула, но в труху не превратилась, и то ладно. Пригревшихся детенышей он опустил в сугроб, смутно надеясь, что те взбодрятся, начнут кидаться снегом и устроят прочие щенячества, но такого счастья Валар ему не послали. Один из щенков немедленно вскарабкался на корягу со своей привычной стороны и заглянул ему в лицо.

– Турко, почему тебе плохо?

А еще эти щенки тоже всегда пели на два голоса.

– Тебя побили за то, что ты решил нам помочь?

…Интересно, если одному запихать тряпку в рот, второй тоже заткнет себя тряпкой? Чтобы вместе с братом быть и в молчании?

– Нет.

– У тебя силы утекают. Тебя ранили?

– Я хочу помочь!

– Это я хочу помочь, меня учили! А у тебя все равно не получится.

– Охраняйте меня, – велел Келегорм коротко. Расстегнул кафтан и стал наощупь проверять перевязку.

– Я буду охранять! – грозно сказал левый щенок и вытащил нож, маленький кинжал с лезвием-листом, который, надо сказать, мог запросто воткнуть непрошеному спасителю в бок. И грозно уставился в темноту, держа его как меч. Молодец, охотник, похвалил Келегорм себя, даже не обыскал щенят, а детеныши зубастые уже, хоть и маленькие.

– И я буду охранять, – нахмурился правый. Почему-то зажмурился.

Повязка на боку промокла насквозь, пропитав заодно кафтан. И штанина ниже повязки до колена намокла тоже. И хорошо, если это все, и если в сапоге хлюпает торфяная вода ручья, а не сверху натекло. Пришлось достать нож, откромсать длинные ленты снизу от плаща, выжать перевязку и все перетянуть заново.

Долго отдыхать нельзя, понял он. Пока его не особо донимает боль – и Моргот или Валар уж знают, почему, пока не одолела слабость, пока он вовсе стоит на ногах – нужно двигаться. Потому что неспроста этот снег в лицо, сообразил он, наконец. Это ведь Дориат, хранимый лес, пропитанный волей Мелиан, будь он неладен. Майа ушла, ее воля слабеет, но что-то осталось и пытается укрыть жителей от нападавших – снегопадом, ветром, скрыть следы, помешать преследованию. Спрятать. Особенно – детей крови майа. Так спрятать, что готов засыпать их снегом, лишь бы скрыть от любого нолдо, потому что лес нападавших между собой не различит.

А если и различит, то его, Келегорма, первого утопят здесь под любой корягой, и не будут неправы.

– Тебя грызет волк, – испуганно прошептал Правый Щенок, не открывая глаз, и Келегорм вздрогнул. Ждал вступления второго голоса, но Левый Щенок Рино только пыхтел и грозно размахивал ножом перед черными кустами.

– Я знаю, – сказал он.

– Если он тебя загрызет, что будет? Он нас убьет?

Вот здесь осталось только головой покачать.

– А этого не знаю.

Детеныш подобрался ближе по коряге, все так же не открывая глаза, ухватил Келегорма за плечо. Казалось, он засветился еще сильнее.

– Не давайся ему, – попросил он. – Не бросай нас… с волком.

– Что? – Обернулся увлекшийся Рино.

…У Келегорма потемнело в глазах. Затихший было Зверь прянул, ломясь наружу, и окружающий мир исчез. Остался только он, Зверь и Хуан. Нет – только тень Хуана, растратившего силы и умалившегося, как растратил силы его хозяин. Зверь рядом с ним возвышался холмом.

«Отдай мою добычу», – сказал Зверь, вгрызаясь в грудь своего эльда.

Сквозь боль Келегорм сделал первое, что пришло в голову – сунул руку в огромную пасть, вытянул и выкрутил зверю язык, не давая совсем сомкнуть челюсти.

«Нет…» – выдохнул он. – «Только не твоя».

Казалось, это придало сил Хуану, и пес снова вонзил зубы в мохнатую шею.

Они боролись в жуткой тишине, ни рева, ни воя. Он скручивал язык твари так, что любой зверь давно уже вопил бы от боли и бился, а это даже не рычало – рычать и орать вскоре начал сам Келегорм, безуспешно пытаясь причинить твари хоть какую-то боль и еле стоя на ногах.

Потом в глаз Зверя вонзилась знакомая белоперая стрела, уйдя туда до оперения, и клыки разжались. Кто-то прикоснулся к нему теплым плечом, давая опору. И еще чьи-то руки его тормошили…

«Волкам – бой, братец», – весело сказала Арэдэль, как во времена веселой охоты на морготовых тварей. – «Хорошо, что последняя стрела сохранилась».

Мелькнуло в сумерке ее лицо, сменилось чужим воспоминанием – грустная и упрямая Арэдэль в темных одеждах, мчащаяся к северу, какой ее видели последний раз и сохранили в памяти разведчики Тол-Сириона.

– Турко, Турко!

…Детеныши вцепились в него с двух сторон, испуганно крича. Грудь и горло раздирал кашель, вспышками боли отдающийся в ране.

– Не уходи больше!

– Ты рычал!

– И ругался!

– Мы таких слов не знаем…

– Это у вас так ругаются?

– Мы тебя держали, чтобы ты не упал! – Заявил Рино с гордостью.

– Мы тебя долго не удержим… – Правый Щенок смотрел круглыми глазами со знакомым испугом, почти как молодой дурак Карнетьяро. Но притом упрямо держался, не отпуская ни руки, ни ворота кафтана. Глупый, непуганый щенок.

Мало времени осталось, понял Келегорм. И отдыхать ему не стоит. Обложен со всех сторон. Дорога и бег его измотают и ослабят, отдых отвлекает от бега и цели – стоит расслабиться, и он проваливается туда, к Зверю, поддаваясь его напору. Со щенятами на себе только вымотается быстрее.

– Да пошло все к Морготу! – Рявкнул он в темноту.

Подхватил щенят – они только охнули – и как только мог, поспешил дальше по оврагу.

– А папа говорил – к Морготовой бабушке, – сдавленно пискнул один из щенят. Кажется, Келегорм их перепутал, когда хватал, и как теперь отличить?

– А у Моргота есть бабушка? – спросил второй.

– У него же только отец… который всеотец…

– Который Эру…

– А может, у него была мама? У Эру?

– Есть мама!

– Почему есть?

– А что ей сделается, если она мама Всеотца? Будет быть, и все тут!

– Мне неудобно, и на живот давит…

– А ты держись за перевязь, как я.

– А с моей стороны ее нет!

– Тогда держись за ворот.

– Я буду мешать Турко!

– Турко, он тебе сильно будет мешать, если подержится за ворот?

– Глупый, он не будет тебе отвечать!

– А почему?

– Чтобы не сбиться со счета, при долгом беге надо шаги считать, мне дядя объяснял.

– А почему он мне не объяснял?

– А ты опять задумался и не слушал.

Корень, корень, камень под ногой, лужа под снегом, лужа, лужа, корень, немного твердого берега, корень над головой, который чуть не задел, камень… Проклятый овраг извивался драуговой кишкой, его стены становились только выше, и стремясь не думать, что их могут вести в ловушку, Келегорм и вправду начал считать – все то, что подворачивалось ему под ноги.

На второй тысяче сумерки стали наливаться серым утренним светом вместо ночной синевы. На третьей овраг извернулся еще раз и выплюнул их на берег Эсгалдуина, к непроглядно-черной воде, подтопившей низкий берег справа, и с непроходимыми глинистыми обрывами слева. Противоположный берег лишь смутно виделся через снежную завесу.

– Дориат, – только вздохнул Келегорм, отпустив щенят и позволив себе снова перевести дух, уперев руки в колени. Садиться не стал, да и негде было здесь.

«Моргот раздери эту реку и все колдовские штучки Мелиан».

Повязка, кажется, еще держалась.

– Вы видели эти места? Здесь есть брод? – обратился он к щенятам. Хуже всяко не будет.

Мелкие Элу притихли и переглянулись.

– Ну… – сказал один, – броды есть. И не один.

– Там, где река пошире разливается.

– Шире, чем здесь, – уточнил первый.

– Вполовину или больше.

– Еще был деревянный мост…

– …он выше дворца по течению.

– А ниже броды от дворца неблизко.

– Потому что холмы у реки объезжать надо.

– Но мы и так от дворца неблизко.

– Тогда и брод может быть недалеко.

– Идем, – велел Келегорм.

Он двинулся вдоль по течению размеренным шагом, чтобы не тратить время на отдых. Детеныши, радуясь свободе, побежали было вперед, но быстро утомились и вскоре просто рысили за ним, даже примолкли, чтобы поберечь дыхание. На них то налетал порывами ветер со снегом, то резко утихал, словно теряясь, и в эти мгновения можно было различить другой берег. И он Келегорму не нравился вовсе – там тоже выходили к реке крутые холмы, кое-где обрываясь отвесными скалами. Сложив в уме все, что узнал о Дориате, Келегорм понял, что положение их скверно и лучше не станет. Должно быть, река в этом месте прорезает целую гряду холмов, в одном из которых и выстроили Тысячу Пещер, холмов не слишком высоких самих по себе – но вдоль воды здесь не пройти что тем берегом, что этим. Только и разница, что на этом берегу сейчас вовсе нет никого – а на том где-то бродят беглецы из дворца и собираются уцелевшие воины.

Если он переправится через реку, размышлял Келегорм на ходу, можно попытаться обойти приречные холмы и вернуться к Менегроту, найдя приметный холм по огромному буку на вершине. Это если его не засыплет снегом и не заморозит. И не пристрелит случайный беглец серых. Руссандол будет упорно ждать и искать брата, несомненно, но такой поход у раненого отнимет много времени и сил. Даже если без детей.

В худшем случае, если он один двинется вниз по течению, и если не будет тревожить рану, то почти наверняка берегом Эсгалдуина выйдет к Сириону и спустится к южным границам Дориата. Наперегонки с беглецами, если они его не заметят и не пристрелят. Что он будет есть в неприветливом Дориате, без лука и стрел – неважно, продержится. При условии, что не откроется рана. А если откроется, то всяко можно сразу головой в Эсгалдуин…

В груди предостерегающе сжалось.

Ах да. Кто именно выйдет к южным границам Дориата или ко дворцу в его облике, тоже теперь сказать невозможно. И Келегорму на мгновение очень сильно захотелось головой в Эсгалдуин прямо сейчас. Чтобы наверняка.

«Эй, дурень, не говори мне, что ты струсил», – ехидно заметил голос Искусника. – «Все равно не поверю!»

Келегорм споткнулся на ровном месте.

Запыхавшиеся щенки замерли рядом, беспокойно глядя на него. Потом не удержались, дунули друг другу в разгоряченные лица пару раз, сдувая темные кудряшки, и захихикали.

– Смотри, вон там! – воскликнул вдруг правый щенок, указывая вперед в снежную завесу. Подняв голову, Келегорм успел заметить, как порыв ветра раздвигает белые занавеси и под ними мелькает плоский берег, отодвинувшийся в глубину, и белые перекаты на речных камнях. Брод все-таки нашелся.

Снежная пелена поспешно сомкнулась над рекой, но прятать сокровище было поздно.

Брод не был удачным, но и опасным не выглядел, как удалось рассмотреть. Холмы здесь расступились, и река раздалась вширь, для путника под снежной пеленой это могло показаться поворотом. Но сквозь темную воду смутно проступали камни, и другого пути для них не было.

Сбросив плащ, Келегорм осторожно стащил через голову кольчугу. Свернул ее, перетянул ремнем, повесил за плечо так, чтобы легко избавиться – с рекой не шутят. Плащ обмотал вокруг пояса. Перебросил на грудь гриву светло-рыжих волос, перехваченную плетёными ремешками, и усадил одного из щенят на плечи, а второго просто взял на руки. А то, если обоих выше поднять, совсем неустойчиво окажется.

– Ты держись крепче за волосы, – велел он, – а ты за волосы и за перевязь. Лучше прямо на руку намотай. Если упаду, просто держитесь, чтобы не унесло течением, а я обязательно встану. Ясно?

– Ясно! – хором уверили мелкие.

– Поехали! – весело сказал тот, что сидел выше. А второй старательно вцепился в перевязь.

Назначив себе ближней целью большой камень, выступивший из воды поодаль от берега, Келегорм закусил губу – и шагнул в ледяную воду. Сразу ушел почти по колено в нее и зашипел. Сапоги он снимать не стал, помня о вечных подлых камнях и сучьях оврага: вряд ли река будет гостеприимнее и добрее. Увы, это обещало все удовольствия мокрой обуви после перехода.

От большого камня присмотрел себе новую цель – белый пенный гребень впереди. Здесь стало глубже, вода подступила к заду, а ступни начали неметь.

На третьем переходе, к здоровенной коряге, засевшей в камнях, оставленный берег совсем исчез из виду.

Мальчишка, который на шее, осторожно поболтал ногами и ладонью стряхнул снег с макушки Келегорма.

– Какой ты рыжий, Турко…

– Ты всегда такой светлый был или на солнце выгорел? – немедленно спросил второй и подёргал за волосы слегка.

– Всегда. Тихо, – фыркнул Келегорм, у которого снова камень шатался под немеющей ногой. Щенок наверху снова что-то забормотал, но уже негромко, сам себе. Второй повозился на руках и притих.

Вокруг остались только темная вода, шум переката и белая бесконечная завеса от реки до макушки неба.

Если бы ноги не сводило от холода, можно было бы идти так очень долго. Сколь угодно долго брести, вдыхая исходящую от детенышей память о доме и пряный запах родовой крови. Все равно других щенят у него не будет.

А могли быть?

Подлая память книгой распахнулась на годах прибытия в Белерианд. Нет… Не было этого – но он погрузился в грезу, словно в воспоминания, продолжая брести по воде. Иное прибытие в Белерианд, которого не было никогда – пешком через Хелкараксэ, своей волей и без крови сородичей на руках. Одолевать льды плечом к плечу с детьми Нолофинвэ и Арафинвэ. Явиться бок-о-бок в Хитлум и дойти до ворот Ангбанда – быть может, взломав их дружным отчаянным ударом, которого не ждал Моргот. И спустя год или два – явиться с посольством в Дориат, сопровождая Маэдроса или отца. Непременно явиться, просто из любопытства, чтобы увидеть своими глазами Хранимые Леса. И, стоя среди посланцев, встретиться взглядом с сияющей девой возле трона Тингола, поймать ее невольную улыбку…

Несбывшееся прошлое, уничтоженное собственными руками по приказу отца. Награда за послушание.

Келегорм яростно тряхнул головой, избавляясь от наваждения – мальчишка на шее даже ойкнул. Злобно отыскал взглядом новый приметный знак, углядел в воде единственный белый бурун и устремился туда. Впереди сквозь снежную завесу проглянул темный берег.

Белый бурун становился все меньше и когда Келегорм приблизился, тихо исчез – вода Эсгалдуина прибывала. Теперь она поднялась ему до пояса и коснулась раны – холод ударил вглубь тела, он взвыл и едва не потерял равновесие. Напор воды усилился.

– Турко, что с рекой? – испуганно спросил Правый Щенок у него на руках. Второй со своей высоты еще ничего не заметил.

– Река злится на меня, – сказал он, устояв на том самом камне, уходящем теперь под воду. – Придется окунуться или плыть. Садись тоже на плечи.

Камень ушел из-под ноги, словно выбитый метким пинком, в то самое мгновение, когда Келегорм подсадил Правого Щенка себе на плечо, и тот не успел еще ухватиться покрепче. Окунувшись по грудь и злобно выкрикнув что-то, он удержался на ногах. А детеныш кубарем слетел в воду и исчез…

Кольчужный сверток был отброшен в сторону тут же.

– Крепче держись! Рот закрой! – рявкнул Келегорм второму и прыгнул за первым, как не прыгал еще ни на одной охоте, не зная, откуда взялись силы.

У него лишь несколько мгновений до того, как щенка унесет, затянет глубоко вниз мокрая одежда и потащит по дну. Времени осталось – на два-три гребка, в которые он вложил всю силу.

«Мама!» – полыхнул светом беззвучный крик впереди. И…

«Помогите! Турко!»

«Рэдо!» – позвал он, потянувшись изо всех сил к этому крику.

Издали вдруг пришел еще один беззвучный возглас, как вспышка над глубиной.

Рукой Келегорм коснулся мягкого. Намертво вцепился, дернул к себе, перехватил зубами и рванулся вверх, готовый драться с течением, глубиной… нащупал ногами дно и вдруг вынырнул на поверхность проклятой реки.

Берег оказался совсем недалеко. Там, где он готовился драться и тонуть, воды оказалось по пояс, и она еще отступала. Вокруг стояла невероятная тишина, ветер стих и только крупные снежные хлопья парили в воздухе, медленно и нерешительно опускаясь.

Рино цеплялся за его косы. Шатаясь, Келегорм с плеском выбежал на берег, перевернул Правого Щенка вниз головой и встряхнул. Тот выплюнул немного воды, ойкнул – значит, нахлебаться не успел… Сдернул с плеч Левого.

– Так! Кафтаны долой! – приказал Келегорм, чувствуя, как сводит тело от холода. – Быстро! – Рявкнул он, почти вытряхивая мальчишек из верхней одежды. – Рубахи шерстяные?

– Ддда… – выдавил Рино.

– Бегом! К тому дереву и обратно!

– Я-я… не могу…

– Бегом, драуговы дети! – Рыкнул Келегорм так, что оба взвизгнули с перепугу. Оттолкнул их и погнал вперед, кое-как побежал за ними, не позволяя себе думать о боли в боку. На бегу сбросил перевязь с мечом, расстегнул и сбросил кафтан сам, отжал полы рубахи. Тело слушалось с трудом, движения нехорошо замедлились.

– Теперь к воде! Быстро! И снова сюда!

К воде оба поскакали уже бодрее, взвизгивая и ежась, но двигаясь свободнее и легче с каждым шагом. Главное они поняли. Развернувшись на мокром песке, помчались снова. Пробежав с ними несколько раз, Келегорм остановился, подобрал одежду, выкрутил кафтан. По его рубахе расплывались темные пятна, боль ушла в глубину и больше не утихала.

Зверь рассмеялся-закашлялся внутри него.

«Возомнил себя неуязвимым? Это я! Не ты!»

– Д-долго еще бегать? – спросил запыхавшийся Правый.

– Бегите, пока не согреетесь! Еще быстрее! – борясь с желанием заткнуть себе уши – все равно не поможет – Келегорм, стуча зубами, выкручивал маленькие кафтаны. Снова пробежал туда-сюда, полусогнувшись и зажимая бок рукой. Нет, не стоило, решил он. Хватит того, что руки-ноги слушаются, потом согреется на ходу.

Радостный визг разнесся над берегом – Левый на бегу дернул за волосы замешкавшегося Правого.

– Так, сюда, оба! Вылейте воду из сапог, живо.

– А почему только сейчас?

– Мы бы зам-мерзли, глупый!

Пока они скакали то на одной ноге, то на другой, визжа и поеживаясь, вокруг друг друга, Келегорм торопливо проверял перевязку, отвернувшись. Оторвал и засунул под давящую повязку еще кусок рубашки, вроде бы приостановив кровь – но что-то нарушилось там, внутри, во время его отчаянного рывка под водой.

Не будь он промокшим насквозь, и то неизвестно, дошел бы он вокруг холмов до Менегрота – хотя его точно станут искать. Но теперь…

– Кто позвал тебя под водой? – спросил он у Правого Щенка.

Тот так и застыл на месте, вспоминая. Расплылся в радостной улыбке.

– Это сестра! Она там! – и показал рукой вниз по течению.

– Далеко?

– Не знаю. Кажется, не очень!

– Надеюсь, она ближе Менегрота, – Холод забирался в тело все глубже, и пусть бежать он не мог, но стоять на месте всяко было нельзя. – Мокрыми мы до Менегрота по лесу не дойдем.

– А что будем делать?

– Мы пойдем к нашей сестре?

– Пойдем туда, куда ближе, – сказал Келегорм, невесело усмехнувшись. Проклятый Дориат. Проклятая река.

Ничего не сбывается. Ничего.

«Старший, если ты меня слышишь – прости. Я невероятный дурак…»

Для согревания он вместо бега жестоко выкрутил свои плащ и кафтан, насколько позволила боль. Шерсть согреет кое-как даже мокрая, а если идти без остановки – постепенно просохнет на ходу.

Одевшись, они двинулись вдоль реки под шум вернувшегося переката – Келегорм тяжёлым шагом, щенята бегом, наворачивая круги возле него. Под снегом здесь пряталась хорошая, прочная тропа – и если по ней кто-то и проходил, то следы надежно спрятались. А там, где их чуть не утопили, осталось воды едва выше колена. Детёныши тоже заметили и продолжали трещать на бегу:

– Ничего себе, как река тогда сердилась! Поднялась до самой травы!

– Турко, это на тебя, что ты с черными пришел?

– Зачем ты вообще с ними дружишь?

– Все как госпожа Мелиан говорила…

– Река сердилась на чужих.

– А почему же она их у дворца не задержала?

– Там же мост! Они в воду не входили. И примчались очень быстро…

– Вы видели Мелиан? – зачем-то спросил Келегорм. Болтовня детенышей немного отвлекала его от боли и холода.

– Видели, когда только приехали. Она была такая красивая, словно бабушка, только очень грустная, почти погасшая.

– Мы все сразу к ней пошли, как приехали, даже не умылись с дороги! Она в большом зале сидела, говорят, вовсе с места не сходила, пока мы не появились.

– И она нас обнимала и немного плакала. И называла нас всех «мои дети», даже папу, хотя она же не наша мама.

– А бабушкина.

– И сказала, что уходит, и ее сил почти не осталось, но все что есть, она оставит в Дориате, чтобы он нас немного охранял.

– И что каждый, кто ее дети, сможет позвать, и Дориат откликнется.

– Потом мы ушли спать, она ещё долго говорила с мамой и папой. Вроде бы про то, что все ее дети могут делать как она, защищать свою землю от зла, только сильно меньше, чем она.

– А утром ее нигде не было, совсем нигде. И весь большой зал был в опавших листьях. Даже из дворца никто не выходил…

– Тогда почему наш лес нас не защитил? – вдруг спросил Рино грустно. – Даже река чуть не утопила.

Они замолчали и перешли на шаг.

– Лес хотел вас защитить, как умел, – сказал Келегорм. – Скрыть следы. Спрятать под снегом.

– Но мы бы не проснулись, наверное…

– Лес просто глупый, – решил Рэдо. – И река глупая. Турко вошёл в реку, и она его чуяла, а нас нет. И сердилась. А когда мы попали в воду, то перестала.

– Из-за нее мы теперь мм-мокрые, и бегали тут!

– Я устал уже бегать, – пожаловался Рино, тяжело дыша, – а мне ещё холодно!

И оба посмотрели сверху вниз выжидательно – что скажет старший.

– Сейчас немного шагом, потом бегаешь дальше, пока можешь, – щадить мокрых на холоде будет только во вред. – Я понесу вас тогда, когда действительно не сможете идти. А сейчас тебе еще только кажется.

– Откуда ты знаешь? – возмутились щенята на два голоса.

– Меня учили. Одолевать усталость. Отличать ту, которую можно одолеть, от той, которую уже нельзя. Первая усталость всегда громко кричит о себе. Ее нужно перешагнуть, чтобы идти дальше.

– Но разве будет плохо сесть и греть друг друга? – не унимался Рино.

– Плохо. Бег греет надежнее и быстрее.

– Но ты же не бежишь!

– Я не могу сейчас бежать, – ответил он. – Вы за мной не угонитесь. А если я вас пожалею, вы замерзнете. Бегом, живо!

Враньем слова не были, правдой тоже, и щенки это поняли. Но его уже признали за старшего и подчинились, да и холод опять начал их донимать. Теперь они бегали тяжело, через силу, раскрасневшиеся и взлохмаченные – но бегали, не то сообразив, что шагом слишком холодно, не то по-щенячьи поверив вескому слову старшего.

Ветра тут по-прежнему не было. В стороне и позади них свистело в макушках деревьев, но здесь, на коричнево-серебристом берегу черной реки, не колыхалась ни одна ветка, ни травинка, торчащая сквозь снег, не вздрагивала даже. Это поистине спасало. На давешнем ветру продержаться мокрым тяжело было бы и здоровому воину, не говоря уж о мелких.

Финдарато рисовал бы это тонким углем по бумаге цвета облачного неба…

«Нет, – сказал двоюродный брат Финдарато из его памяти, – сперва я принес бы тебе сухой плащ».

«Вот я и спятил вовсе», – ухмыльнулся Келегорм.

«Или наоборот».

«Уже плевать. Среди своих и голову сложить веселее».

«Прежде я бы тебя не дозвался».

«Зачем я тебе, после прошлого?»

«Лучше подумай, зачем тебе я».

«Брат, я сомневаюсь, что готов услышать ответ…»

Он не увидел, но ощутил невеселую улыбку Финдарато где-то в глубине, и было это больнее, чем то, что он чувствовал с каждым шагом. Снова тряхнул головой, возвращая себя в здесь и теперь. Отвлекаться нельзя, напомнил Келегорм себе. Отдыхать нельзя, не только из-за холода.

Любоваться холодными берегами, должно быть, не стоило тоже.

Мелкие сломались на третьем круге борьбы с усталостью. Рино шлепнулся вновь, и не смог подняться сразу. Опасаясь наклоняться, Келегорм подождал, когда Левый Щенок все же встанет, и протянул ему руку.

– А теперь… мы можем… уф… отдохнуть? – спросил Рэдо.

– Я понесу вас, пока могу, – сказал Келегорм и поочередно подтянул их на руки. – Нельзя задерживаться.

– Тебе тяжело, – сказал удивленно Правый. Натянул на себя край темного плаща. – А в тот раз не было.

– Это моя забота, – отрезал он, стараясь шагать как можно более спокойно и плавно. Вскоре приноровился и смог идти почти также быстро, как без щенят.

Кажется, все еще не так плохо… Если не думать о том, что руки заняты, и быстро выхватить меч невозможно.

Келегорм снова взялся считать шаги, не сомневаясь, что мелкие уснут, едва согреются. Они единственное тепло, которое было – потому что ходьба согревала не слишком хорошо, ее едва хватало, чтобы не пустить холод совсем глубоко.

Примерно две свечи времени спустя, когда он услыхал шум впереди, руки все еще были заняты. Прибрежные кусты расступились, открывая затихавший бой, и Келегорму хватило одного взгляда, чтобы понять случившееся.