Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: М. Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

По крайней мере, по дороге туда.

– Что там было, кано? – спросил осторожно оруженосец, когда они выехали из ворот.

– Слишком мрачные размышления… и одна глупость, но я легко отделался.

– И что же ты решил?

– Что бы не случилось, Фаньо, что бы ни решили атани на своем совете, нам придется драться с Морготом и Тху дальше. Вот и все.

*

– И тогда князь Маглор собрал всех уцелевших и приказал уходить через подземный ход. А чтобы обмануть орков и темных тварей, велел женщинам кричать и плакать, пока все уходили в подземелье. И мы вышли наверх далеко за стенами и отправились к лесу, но нас заметили Тауроновы волки. Стало ясно, что скоро они приведут врагов. И тогда старый Ригон сказал – уходите скорее, а мы свое прожили, мы их задержим. А князь Маглор на это ему ответил, что никогда еще не бросал своих на корм волкам, и начинать не будет. И спел такую песню для всех, с кем рядом дрался, что все пошли за ним без отдыха почти до самого Леса-между-рек, даже раненые…

Элрос говорил и говорил, стоя на большом барабане и размахивая руками, а взрослые мужчины молча его слушали, не отрывая глаз. Не боялся их Элрос нисколько, хоть ему всего лет девять не то десять. Тарлан, поставь его вот так говорить при всех, до сих пор бы краснел и едва слова связывал. А этот – будто так и надо. Будто именно ему надо говорить и убеждать вождей здешних родичей беорингов и вастаков, словно нет ни Дирхавеля, ни князя Маглора, ни других старших, а есть только он, Элрос сын Эарендиля.

Потому что слово правнука самого Берена Однорукого здесь весило вдесятеро больше, чем слово любого Дирхавеля и любого эльфа. Княжича учили, княжич это знает. И того разоренного Феанарионами Дориата мелкий княжич не видел, а вот как они встали за Гавани, фиг знает почему, – видел своими глазами.

А понимает он уже, что прямо сейчас по-настоящему воюет против Саурона, словами вместо стрел и мечей? Кажется, понимает. Тарлан вот даже не сразу сообразил. Впрочем, он не князь, ему простительно… Вот договорит княжич, и будут здешние решать, кому верить и держать ли руку сыновей Феанора дальше. А приди сюда сам князь Маглор – его бы, может, так просто слушать и не стали, после случившегося-то вчера в крепости. Сгоряча могли бы и глупостей нарешать.

Вот Элрос договорил, засмеялся – и сел на том барабане, свесив ноги.

– Подтверждают ли эти люди и эльфы твои слова, княжич Элрос? Как подтвердили, кто ты есть? – спрашивает тем временем один из вожаков здешних беорингов, седой приземистый здоровяк.

Иатрим, стоящие как стража возле мальчишки, выступают вперед и впервые говорят в полный голос.

– Я, Бронвэ из Дориата, двухродный брат Белега Куталиона, подтверждаю слова моего юного князя Элроса. Я сам видел, как сыновья Феанора разоряли Дориат. А потом я видел, как они пришли в Гавани Сириона и встали рядом с нами против Врага.

– Я, Хитуиаль из Дориата, стрелок пограничья, подтверждаю слова моего юного князя… – хриплым, обожженным голосом отзывается лесная нэрвен.

А потом оглядываются на него, и Тарлан не своим немного голосом повторяет:

– Я, Тарлан из хадорингов Сириомбара, внук Сарно Коневода из Хитлума, сын Дарена Хромого и Мирин Ткачихи из беорингов, воин и ученик кузнеца, подтверждаю слова моего юного князя Элроса…

И только повторив это, думает, что впервые назвал его при всем честном народе своим князем. А значит, присягнул. Не князю Маглору теперь служить должен, как думал, а вот этому мальчишке, которого, может, еще на Балар князь отошлет. Не сейчас, так весной.

Но Элрос все сидит на большом барабане, болтая ногами, он доволен ужасно. А может быть и нет, подумал Тарлан. Этого так просто не отослать… Разве сам Эарендиль приплывет, чтобы за ухо увести!

Дирхавель же сидел в стороне, за отодвинутым к стене дощатым столом. Все, что мог, старшина людей Гавани уже здесь сказал. Теперь при свете факела он торопливо писал на выданной в Амон Эреб грубой серой бумаге. И думал о том, что пергамент здесь, наверное, роскошь, но, если в этом году Саурон не решится брать здешнюю крепость – все же многих потерял под стенами Гаваней, вдруг не решится! – то он сам позаботится сделать хорошую, пригодную для летописей бумагу.

И тогда он перепишет начисто и подробно и историю падения Гаваней Сириона, которую надо дополнить, и историю Похода Маглора, которая на его глазах вот-вот завершится. И отошлет на Балар… при случае. Чтобы не переврали еще какие-нибудь Сауроновы рабы.

А пока достаточно записать самое главное.

====== Часть 6. Балар. Осколки ======

Из той палаты сбежали даже лекари.

Услыхав об этом, Элуред решил, что все равно придется идти самому, и поднял себя с постели третий раз. Но сначала заглянул проведать невестку.

Гвирит дремала с детьми в крошечной комнатке. Сейчас она уже не плакала во сне, но все равно щеки были красными. Девочки же спали целыми днями, как и положено, и чем дольше это продлится, тем лучше.

Затем он поковылял, держась за стенку, в другое крыло, где разместили выживших верных Феанариони и тех, кто ухитрился держаться рядом с ними. Впрочем, рядом с Рыжим, неизвестно которым из двух, долго не выдерживал вовсе никто.

«Ни в чем удержу не знают…» – бросила одна из целительниц. Кстати, иатримские лекари ходить к красно-черным избегали все. Фалатрим тоже. Тихо считали, что поделом. Никого из них Элуред винить не мог. Только гондолиндрим и хитлумские целители работали здесь. Даже разносы, учиненные Маурвен, старейшиной хитлумских лекарей, не помогали.

Маурвен, конечно, не сбежала, но старший лекарь не может быть все время с одним раненым, забот слишком много. Тем более, что именно здесь Маурвен помочь не могла и вовсе: так уж сложилось, что эта целительница тела и знаток лекарской науки в деле исцеления души была на удивление слаба.

Боль заливала пустую палату, как стылая вода по осени. Та самая боль, которую Элуред никак не мог назвать для себя, стоявшая у него комом в горле, запирающая слезы.

Да может ли он хоть что-то сделать, если и себе сейчас помочь не может?

«Но я хотя бы хожу…»

Раны Рыжего Феанариона за эти дни почти не изменились, говорили лекари. Люди, и те исцелялись быстрее.

Рыжий не шевелился, скорчившись на постели. Не сознание и не беспамятство – полубред на грани их, в котором он застрял уже на несколько дней.

Подвинув к лежанке табурет, Элуред тяжело сел. Отдышался. И потянулся в осанвэ к Рыжему, с головой нырнув в этот стылый холод, пробирающий до костей.

Его предупреждали. Боль прошла насквозь, с головы до ног, высветив безжалостно его собственный разрыв. Сверху донизу через жизнь, как лист, разорванный пополам. Второй половины больше нет, не позвать и не прикоснуться мыслью, не почувствовать руку на плече… Нет того, кто всегда за тебя. Против холода, против страха, против чужаков… Даже против отца иногда. Против рабов Моргота – в последний раз…

Чужой последний раз в глубине боли ходил по кругу, не в силах остановиться. Темнота, приказ Старшего «Вперёд!» – рывок – свист стрел сверху – вспышка боли и крик Второго Рыжего рядом… Пустота пронизывает насквозь раньше, чем стрела, он зовёт и зовёт Второго, не в силах назвать пустоту правильным именем и даже вовсе ее назвать. Он видит ее, чувствует, знает – и не в силах обозначить словом. Не в силах позвать правильно.

И все повторяется. И снова.

«Тэльво!» – кричат рядом, из глубины. – «Тэльво!»

«Элурин…» – шепчет сын Диора, ныряя туда, в глубину, на зов такого же лишённого части себя, как он сам. – «Элурин…»

«Ты не Тэльво!»

«И ты не Элурин…»

«Кто это – Элурин?»

«Мой брат-близнец…»

«Где он?» – Хмурится напряжённо глубина.

Элуред замирает.

«Он… Он…»

«Говори!!!» – Кричит глубина.

«Он умер», – выговаривает Элуред через силу, через ком в горле.

«Врешь!»

«Его больше нет…»

И слезы прорываются наружу.

Он плачет как ребенок, размазывая слезы по лицу. Хочется спрятаться лицом в плащ сестры, но сестры нет, и никто не знает, где она. Он не может прийти со своим горем к отцу, потому что отца тоже нигде нет. Вокруг него пустота.

Элуред плачет, не скрываясь и не прячась – он уже спрятался везде, где мог, даже от самого себя вот прятался несколько дней…

Он один, потому что Элурина больше нет. И даже неизвестно, где брат, в палатах Намо или ушел путем людей! А вдруг брат потерялся до скончания дней, и он остался тут совсем один? Отец – сын двух смертных, хотя бы его судьба известна…

Глубина замирает и кричит, но Элуреда уже не удержать, и слезы льются рекой, пропитывая кафтан и повязку.

Глубина вопит, что он маленький плакса, а Элуреду наплевать. Разрыв по живому ужасно болит, и река из глаз бежит неудержимо, нет ему дела до чужих слов. Ему больно, и он просто плачет.

Глубина в ответ дрожит невыплаканными слезами. Нельзя, нельзя, нельзя плакать! Как ты не понимаешь! Ни на смерть отца, ни братьев, ни товарищей! Нельзя поддаваться слабости! Сопляк, мальчишка, болван!

«А я хочу и плачу, глупый ты…»

Беззвучный крик из глубины перешел в вой и сухие всхлипы.

Он снова здесь, в палатах целителей города Балар. Солнце давно село, его кафтан на груди и рукава совсем промокли, и рядом на койке давится злыми, неумелыми слезами не очнувшийся ещё толком Амрод, Амбарто, старший из двух, теперь Элуред это знает точно. А главное – беззвучного крика больше нет, в голове тишина.

Шатаясь, сын Диора сбегает прочь вдоль по стенке, боясь, что кинется на шею брату по несчастью, чтобы снова пореветь от души, а ещё в ужасе от того, как они с Феанарионом похожи. Стали похожи сейчас.

Он ведь тоже был уверен, что плакать ему нельзя, раз уж остался старшим в семье.

«На несколько дней опоздал. А этот насколько, лет на пятьсот?..»

Потом лекари сказали, что Амрод проспал сутки настоящим сном, не забытьем, и наконец, раны его начали затягиваться. Но прошло ещё полдня, прежде чем Элуред решился снова туда сходить, других хлопот и других раненых в палатах было предостаточно.

Несмотря на вчерашнее, а то и именно потому, ему было не по себе. И не он один побаивался непредсказуемых Феанариони.

Но перед тем опять зашёл к Гвирит. Та кормила грудью одну из дочерей и набросила на себя и нее платок, когда он открыл дверь. И все также тихо плакала, без всхлипов, у нее просто текли и текли слезы из глаз.

Кормила, обмывала дочерей, пеленала, полулёжа, чтобы занять руки, шила для них одежки вместо брошенных при бегстве – и плакала.

В этот раз Элуред сделал то, что ему очень давно хотелось сделать. Он сел рядом и заплакал вместе с ней. И сидел долго-долго, пока не склонилось снова солнце, не сделались глаза сухими и красными, а на душе не стало пусто до звона.

– Спасибо, – прошептала Гвирит. – Я совсем глупая, да, что не могу перестать?

– Это кто тебе сказал? – Элуред так возмутился, что даже плакать расхотелось.

– Это неважно…

– В следующий раз, – сказал оставшийся сын Диора, – возьми грязную пеленку и тресни это неважно по лицу, если оно слов не понимает. К твоим братьям я тоже доберусь потом. Объясню, кому тут нельзя плакать, а кому можно! И запомни, сестрёнка, они тебе не указ. Я предупрежу лекарей и служителей не пускать никого лишнего к тебе.

Он не решился ее обнять, но сжал руку Гвирит.

– Какой ни есть, а я здесь старший из нас, беглецов. Никто из твоей родни не указ ни тебе, ни мне. И тебе я это буду напоминать, сколько потребуется. Словом, бери грязную пеленку и гони их, пусть катятся в болото! В другой раз посылай сразу ко мне и закрывай двери.

Гвирит храбро хлюпнула носом, соглашаясь.

– Рэдо, тебе лежать надо… – Вздохнула она.

– А вот это уже мне решать, – сказал Элуред и бодро поковылял дальше.

Перед дверью в палату Амрода снова себе напомнил, что он здесь старший и лекарь. Не для праздного развлечения идёт туда.

Ну что, взъерошенный Первый Рыжий встретил его прицеливающимся взглядом и вопросом:

– Ты здесь был позавчера?

– Я.

– Ты какого драуга в мою голову полез, наглец?

Хорошее приветствие, Элуред даже растерялся.

– В голову я тебе не лез, – он уже привычно подошёл по стенке и присел на тот же табурет. – Это, знаешь ли, невозможно. Я пришел только туда, куда ты звал. Сам наглец.

– Я тебя не звал!

– Ты звал брата.

– И что?

– Я же тебя слышал все время. Сверху и через четыре палаты. – О том, что вблизи Амрода слышали все, кроме немолодых служителей-атани, он решил не упоминать.

– Почему ты?

– Потому что мой брат-близнец Элурин тоже погиб в Сириомбаре. Вместе с отцом. Я не мог даже перестать тебя слышать. Я пытался.

– И что теперь будешь делать? – Амрод сверлил его взглядом.

Элуред только фыркнул, чувствуя себя очень нелепо на этом допросе.

– Я, знаешь ли, теперь старший в этом приюте безумных. На мне девочка-вдова брата, которая родила сестёр-близнецов прямо на корабле по пути на Балар, да все иатрим и все сириомбарские хадоринги с беорингами. И потом мне идти и надирать уши родне невестки, которые посмели ей указывать поперек меня. А я целитель, раненых и обожженных здесь столько, что лекарей не хватает. Больше всего хочется поплакать побольше в кого-то старшего и умного, но я боюсь, Эрейнион и Корабел меня не поймут, а старшая лекарка Маурвен, сам понимаешь, сейчас сильно занята…

– Сестер-близнецов? – кажется, Амрод из этой беспокойной болтовни разобрал только одно, зато безошибочно. – Девочки близнецы тоже бывают?

– Теперь бывают.

«Что мы тут несём, а?..»

Они помолчали неловко – мрачный рыжий нолдо и растерянный темноволосый эльфинит.

– Что было в Гавани Сириона? – наконец спросил Амрод. – Со мной здесь почти не говорят.

– Разгром. Два балрога и туча орков. Все, кого отсылали, смогли отплыть, но очень многие погибли, защищая их. Если бы не вы, нас взяли бы с наскока и перерезали вовсе… В дальней части города огнем отрезало несколько сотен воинов и твоего брата Маглора. Про них ничего не слышно до сих пор. Прошло почти шесть дней.

– Он жив, – отрезал Амрод. – Макалаурэ жив и цел, я уверен. Кто-то из наших ещё здесь есть?

– Десятка два, почти все тяжело ранены.

– Счастливец, – бросил Амрод с горечью. – Ты нужен и полезен. Мое дело бить вражьих тварей и только…

– Прямо сейчас я могу только выплакаться вволю и помогать лекарям, порой только советами. Первое и тебе советую.

– Засунь этот совет знаешь куда?

– Ты брату нужен.

– Для Макалаурэ я сейчас обуза.

– Что?

Элуред хлопнул глазами.

– Что? – эхом переспросил Амрод, не понимая.

– Брату. – Повторил медленно Элуред. – Твоему Старшему. Он тоже здесь. Что, тебе ещё не сказали?

Даже у левой руки Амрода, даже сейчас, была хорошая хватка, надо сказать. Вцепился в ворот, дернул к себе.

– Говори!!!

– Не ори мне в ухо, – у Элуреда, хоть тресни, получалось говорить с феанариони и убийцей только так, как он говорил с братом, и никак иначе. – Горло не напрягай, рана откроется, пропадут наши труды. Вот же молчуны, катран их укуси! Он всего через две стены от тебя.

– Я его не слышу! Совсем! Если ты лжешь… Тебя придушить мало!

Глаза Амрода, только что потухшие и отстраненные, горели теперь не хуже маяка.

– И не плюйся, – сказал ему Элуред. – Он очень тяжел и в себя не приходит. Рядом все время кто-то есть и зовёт его. Про него рассказывают вообще неслыханное – что он убил балрога, погнавшегося за Эльвинг, а потом порубил целый отряд орков в одиночку, прорываясь к гавани. Когда его принесли, он был весь в ожогах и в торчащих орочьих стрелах.

– А Карнистиро?

– Карантир… погиб, отступая в гавань среди последних.

– Так. Через две стены направо или налево? – спросил Амрод деловито, отпуская Элуреда.

И вот здесь сын Диора впервые за последние дни испугался.

Младший Феанарион, потерявший прорву крови, поймавший три стрелы и, по-хорошему, до отхожего места дойти неспособный, поднимался, как гномьим тележным подъёмником толкаемый. Рывками. В два движения сел на койке. Сбросил ноги. Оттолкнулся, чтобы встать, опёрся о стену, сполз обратно. Повторил.

Его зажгли, как тот маяк, и навели на цель, будто стрелу. Теперь Амрод видел цель – и не желал видеть ничего другого. Даже себя.

– Ты с ума сошел?

– Слушай, братец по несчастью, или помоги, или не мешай, – отдышавшись после второй попытки, ответил Амрод неожиданно спокойно.

Элуред посмотрел на эту длинную заразу – и подставил Амроду здоровое плечо. А то и вправду покалечится, дурень, лечи его сначала.

Голова напоминала, кто перед ним. «А как это должно отменить то, что я делаю?» – спрашивала другая часть Элуреда. Поскольку то, что он делал прямо сейчас, было большой глупостью, голос рассудка терялся и умолкал.

По стеночке. Небольшими шагами. Отдыхая через каждые несколько. Так они доползли до палаты тяжёлых и едва не упали внутрь на выходящую Маурвен.

– Почему лежачий бродит тут с видом несвежего покойника? – спросила Маурвен грозно.

– Потому что мой Старший здесь, и наши верные тоже! – голосом Амрода можно было иней на сталь наводить. Элуред на мгновение представил себе эпичную битву, вздохнул, проникся и сказал:

– Я разрешил. Остынь, госпожа старшая целительница. Я верю в твою способность устроить тут Битву Под Звёздами за его же здоровье, но свою голову ты ему не приставишь.

– Невыгодный будет обмен, – сказала Маурвен холодно – и подхватила высокого тяжёлого Амрода с другой стороны. Брякнули грязные скальпели в коробке на ее поясе. – Раз уж ты здесь, идём.

– Почему мне не сказали? – Амрод поколебался, но отказываться от ее помощи не стал. Сделал следующий шаг.

– Вот именно поэтому. Чтобы ты не убился немедленно об эти тридцать шагов, – фыркнула Маурвен. Возразить было нечего.

Элуред не горел желанием заходить сюда снова, а к беспамятному князю вчера и не подходил. Маэдроса он опасался и до того, по детской памяти, и по короткой встрече дюжину лет назад. Этот не будет звать никого, и аванирэ у него – стена брони. Не докричаться.

Лежащего в углу палаты, за занавесом, он даже не сразу узнал. Говорили, что и лекари его поначалу не опознали из-за ожогов. Впрочем, четверо, последними пробившиеся с князем из города, сильно обожгли лица и руки и не сразу смогли внятно говорить.

Ещё один нолдо с обожженным, распухшим лицом сидел сейчас у постели князя по левую сторону. К идущим он не обернулся.

Лёгкое одеяло нигде не касалось тела раненого: ткань держал каркас из тонких ивовых прутьев.

– Карнетьяро, ты? – спросил Амрод хрипло, и только тогда добровольный страж посмотрел на них и вскочил.

– Я, – голос был сиплый и повреждённый, но Элуред все равно его узнал именно по голосу, и по спине пробежал холод. Надо же было здесь оказаться вот этому!

– Расскажи, что произошло. Нет, подожди…

С последним шагом Амрод навис над раненым братом, заглянул ему в лицо. Вздрогнул, закусил губу.

– Опускай его, – распорядилась Маурвен, уловив, что порыв иссяк, страшный-ужасный Феанарион вот-вот грохнется, где стоял, и лучше бы не на брата в ожогах. Они осторожно усадили Амрода на пол, целительница жестами потребовала что-то у других – ей передали подушку. Ложиться тот отказался, тяжело привалившись к койке брата.

– Нельо будет в бешенстве, если ещё и без правого глаза останется, – выдохнул Амрод.

– Если ты встанешь ещё раз без разрешения, в бешенстве буду я, – предупредила Маурвен, – и твой удел тогда – пустая каша на воде до конца лечения. И к кровати привяжу.

– У меня теперь нет кровати, – хмыкнул Амрод, закрывая глаза.

– Будет!

– Не беспокойся, госпожа целительница, мы присмотрим, – пообещал сиплым шепотом адан с обгорелой бородой.

– И уложим, – зловеще прохрипел нолдо из верных феанариони, остриженный почти наголо, с тремя швами на голове.

– И колыбельную споём, – припечатал из угла знакомый голос. Эгалмот!

– Уговорили. Под ваш надзор, иначе кашу на воде получат все, – бросила Маурвен, вылетая вон.

– А ты чего молчишь? – спросил Амрод, не открывая глаз.

– Если что понадобится, пусть мне передадут.

«А захочешь поплакать, приходи».

Волна негодования без слов, и потом усталое: «Мальчишка, ты наглец».

«Ты не больно-то похож на старшего. И знаешь, невыплаканные слезы становятся ядом и отравляют душу, учили меня».

«Я не приму твоих поучений».

«А я предложений назад не беру».

Элуред закрыл за собой дверь, вздохнул устало и побрел – нет, не к себе. И не к аданским родичам. К госпоже Нэрвен, собиравшей лекарей в другом крыле Дома Целителей. Нет, она наверняка откажется прийти сюда, но советом обычно помогала. Может быть, подскажет, как перестать видеть брата в этом сумасшедшем… Или как лечить того, кого избегают лучшие лекари острова и бывшего Сириомбара.

*

– Никак.

Убрав свои дивные волосы в косу и под косынку, Нэрвен перестала выглядеть сиятельно и торжественно, сделалась совсем юной, и порой приходилось себе напоминать, насколько она старше.

– Твоя просьба опоздала, – она покачала головой. – Если я правильно понимаю, ты отозвался на его зов, когда сам едва осознал, насколько глубоко ранен потерей. Две раненых фэа зазвучали вместе, как две струны. Да, ты будешь хотеть видеть в нем брата, и ничего в том хорошего нет. Да, вероятно, и ты теперь кажешься ему не чужим. Тебе лучше избегать его. Ты мягок и сострадателен, а он намного старше и силен духом – ты можешь попасть под его влияние из самых лучших чувств. Не стоит становиться частью этой семьи даже в мыслях, Элуред, особенно тебе. Если он однажды сочтет, что клятва требует твоей смерти или пожертвовать тобой – так и будет.

– Несмотря на то, что произошло в Сириомбаре?

– Я думаю, в том заслуга никак не Амрода. Разве что старшего из братьев. И все равно, сделанное ими выглядит безумно. Я едва верю в то, что говорят свидетели. И ведь Маэдрос без колебаний бросил в бой небольшой отряд, пожертвовав ещё двумя братьями – быть может, считая, что можно в своем роде исполнить Клятву, защищая Сильмариль от Врага. Либо рассчитывая получить камень позднее.

– Я понимаю. И постараюсь быть осторожнее. А что до свидетелей – я опрашивал вчера всех, кого нашел. И хочу спросить, не было ли в тот день чего-то необычного для тебя здесь?

– Кроме предчувствия беды?

– Да, кроме него, – кивнул Элуред настойчиво.

– Присутствие Сил моря, – Нэрвен даже не задумалась. – Со времени Исхода я не чувствовала такого близкого присутствия Стихии. Даже живя у моря последние годы. Но что ты ищешь?

– Эльвинг. Ее бегству от балрога свидетели нашлись. Она уводила его от детей – и уносила от вражьего посланца Сильмариль. А затем князь Маэдрос напал на того балрога, долго бился – и одолел его. Это точно, потому что балрога больше не видели, а Маэдрос – здесь.

Галадриэль прошлась по палате, заметно волнуясь.

– Прости, что говорю прямо. Маэдрос был опасен для Эльвинг. Нельзя поручиться, что он не напал на нее. Я не верю в добрые порывы у дважды запятнанных кровью сородичей. Диор… страшно рискнул с ними.

– Это было решение Эльвинг, а не отца, Нэрвен, поверь. Ворота открыли по ее приказу. И отец сказал об этом князю Маэдросу. Я слышал сам.

– Мне говорили. Я едва верила. И что было потом?

– Я ищу свидетелей. Те, кто вынес Маэдроса из огня, ничего не видели, они только дрались. Один адан, бесхитростный и прямой, двое верных феанариони, один гондолинец. Есть ещё стражи дворца, прислужницы Эльвинг, которых вывели стражи, и есть стрелки из пограничников Дориата, которые рассеялись по крышам после нападения балрога и стреляли в него. Я нашел не всех. Но есть только один свидетель в палате тяжёлых, который видел все. Только не знаю, можно ли его будет спросить.

– Если ты хотел моей помощи для Маэдроса, мог попросить прямо, – Галадриэль покачала головой.

– Я не хотел. Но мне приходится. Я знаю, что Сильмариля при нем не было. Его доспех и одежду проверили после опознания и потом сожгли все, что осталось от ткани. Я знаю, что Сильмариля не было у тех двоих верных, потому что я сам велел забрать одежду четверых защитников князя позавчера, и они отдали ее без возражений. И я знаю, что никто не видел сестру после сражения с балрогом, зато многие упоминали о свечении моря в это время и о чувстве присутствия стихии.

– Что-то произошло?

– Нужно понять, что случилось, – сказал Элуред твердо. – Нужно увериться, что сестра не в руках врага. Я не чувствую ее совсем – и не верю в смерть ни на мгновение. Даже о детях, которых не нашли, я беспокоюсь меньше – вот о них мне свидетели говорили, с ними умная и верная нолдэ, которая и в одиночку могла вывести их из города. Если я найду оставшихся стражей и стрелков, и они тоже ничего не знают об Эльвинг, мне останется только слово Маэдроса. Но лучшие целители острова и Гаваней видеть его не хотят, и Маурвен уже сделала все что могла… Как я в глаза Эарендилю посмотрю, когда он вернётся?

– Я тоже с радостью не видела бы Маэдроса вовсе, —нахмурилась Нэрвен. – Но ты прав. Нам нужны ответы. Что-то всколыхнулось той ночью, к добру или к худу… и лучше понять заранее. Я приду к нему завтра утром. При одном условии, юный родич.

Элуред посмотрел с удивлением.

– Ты немедленно ляжешь в постель и проспишь как можно дольше! – Нэрвен нависла над ним, погрозила пальцем.

Сын Диора кивнул и в первый раз улыбнулся.

Требования Нэрвен он тогда честно исполнил – ушел и лег.

Наутро Гвирит по его просьбе перевели в комнатку рядом с ним, и поселили с ней одну из прислужниц Эльвинг. Теперь Элуред мог слышать ночью, как девушка всхлипывает и хнычут иногда младенцы, и уж точно услышит, если случится спор. Ему самому все равно было место в Доме целителей. А кроме того, где ему селиться? В здешнем доме Келеборна и Нэрвен? А все остальные?

Вот Гвирит с дочками стоит отправить под присмотр Нэрвен, но позже, когда разрешат ее целительницы.

Очень хотелось снова сидеть с ней и плакать. Пообещал себе обязательно сделать это позже, как только сможет.

Кто-то принес ему тем утром трость, и жить стало немного легче.

Впрочем, мучительное блуждание по палатам, наконец, принесло плоды, и способные ходить потянулись к нему сами. Иатрим находили уцелевших дориатских стрелков одного за другим, за день их отыскалось шестеро: пять за пределами Палат, одного нашли снова прямо здесь, среди обожженных. Этот последний подтвердил, что племянники убежали с Ольвен в сторону ее дома, и у Элуреда от сердца отлегло: теперь он был крепко уверен, что Элрос с Элрондом в безопасности. Ольвен или спрятала, или вывела их из города. На одно чутье тут он полагаться опасался.

Маэдроса и Амрода по распоряжению Нэрвен перенесли в свободную палату, благо часть раненых выпустили после лечения, и Палаты Целителей перестали быть настолько переполненными. Следом двое верных без спроса перебрались туда сами, чтобы сидеть с князем и ждать его из беспамятства. Карнетьяро как почти здорового, только на перевязки ходить, выпроводили было, но он, недолго размышляя, обосновался прямо в коридоре. Амрод, кажется, порывался поговорить, не то благодарить, но поначалу другие раненые честно не отпустили его, а потом Элуред спрятался у себя, пытаясь исполнять совет Нэрвен и чувствуя себя очень глупо. Детский страх перед Карнетьяро тоже не радовал. Нолдо его узнал, и при встречах откровенно стыдился, прятал глаза и краснел бы, не будь уже до кончиков ушей в ожоге.

Снаружи ладились понемногу дела. Большую часть беглецов поначалу разместили в шатрах на берегу и прямо на кораблях, а теперь часть женщин и детей временно расселили по чьим-то домам. Под присмотром Келеборна строили новые дома у подножия городского холма и даже на соседнем. Для них вовсю использовали добротные бревна от сириомбарских плотов. Выйдя впервые наружу, Элуред доковылял было до шатров, но скоро сбежал обратно – слишком бурно встретили его аданы, он не заслужил их радость. Но главное он сделал – все будут обсуждать, кто что видел. Даже если аданы, как это водится, искренне досочинят, он надеялся, что сумеет отличить лишнее и сложить картину из их рассказов.

Время показало, как он был самонадеян! Назавтра к нему в палату потянулись рассказчики и обрушили поток воспоминаний. В них балрог с ревом разносил весь верхний город, убивал всех подряд, убивал госпожу Эльвинг, какого-то нолдо, нолдо ещё кого-то убивал, кто-то бросился в море, спасаясь от балрога, нет, в море осыпались горящие дома с вершины холма… В некоторых рассказах в море бросился даже балрог, отчего вода сияла и бурлила. Иные упоминали больших белых птиц над морем. Каждый второй рассказ аданов начинался со слов «на моей лодке видели…»

Эльдар видели балрога и то, как он с кем-то сражается. Это было железно достоверно – и недостаточно. Но так уж сложилось. Юноша попросил распространить его просьбу о поиске очевидцев среди всех беглецов, не исключая ни стариков, ни детей.

Вечером он укрылся в комнате и выдохнул. Левой рукой Элуред кое-как записал на серой бумаге для лекарских записей основные ветви событий, пытаясь понять, какая из них самая правдоподобная. Скорее всего, в море не бросался балрог. Сияние и бурление моря при этом исключить все равно нельзя…

– Я просто ученик целителей, – вздохнул он вслух. – Я хотел решать другие загадки и другим способом… Валар добрые, почему я? Я негоден управлять. Я не умею разбираться в мыслях аданов! Я невезучий глупец! Почему не Элурин? Гвирит бы не плакала… Почему не отец? Он бы все быстро понял. Почему бесполезный я?

– Побольше бы таких бесполезных, – раздалось из-за двери.

Элуред покраснел до ушей. Нежити болотные Феанариона принесли, не иначе! Вовремя донельзя!

Болотная нежить Карнетьяро снова спрятала глаза и бесцеремонно усадила Амрода, которого приволокла на себе, на застеленную койку. И удрала.

– Если ты поплакать, то в самый раз, – сказал Элуред с досадой. – Словом, ты все слышал. Я себя чувствую бесполезным глупцом, на кой я тебе сдался сейчас?

– Я бы тебя обнял покрепче, – отозвался Амрод, – да за твои переломы боюсь. Этот якобы бесполезный глупец уломал Нэрвен лечить моего Старшего! Без тебя она бы пальцем его не коснулась. Зачем ты делаешь это для нас?

– Потому что князь Маэдрос, возможно, последним видел Эльвинг. Она исчезла, ее нигде нет. Вообще. Ее словно нигде не было в этом мире!

– Что?!

– И никто не увидел, куда она исчезла! Понимаешь, вообще никто!

Горло перехватило. Руки вздрогнули, разорвав неплотную бумагу с записью. Он должен бы вежливо молчать и спровадить гостя… Но сил на это не было. Сил молчать – тоже.

– Что только мне не рассказали сегодня… У аданов каша в голове, каждый второй пересказывает чужое, каждый первый путает и додумывает! Многие эльда видели бой балрога с твоим братом издалека, ни один эльда не заметил сестру! Даже стрелки с крыш видели не все! Сходятся только на том, что она убегала от балрога вверх по улице! Чего я только не наслушался, какого вздора! От того что балрог утонул, потому и море светилось, и до того, что это Маэдрос гнался за Эльвинг, и она от него бросилась в море!