Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: М. Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Погода резко переломилась с сухой осени на раннюю мокрую зиму. И потому Элроса и Элронда, когда они не бегали по всей крепости, здесь было удивительно много. Они вдвоем втискивались в кресло Майтимо у камина или сбрасывали на пол волчью шкуру и валялись у огня. Они извели половину чистой бумаги на хитроумные бумажные фигурки, и вторую половину пришлось запереть вместе с документами в сундук. Они притащили в комнату корзину, где оказалась кошка с котятами – прижилась на кухне и окотилась, пока хозяев не было, и Макалаурэ пришлось потратить время, выселяя кошачью семью на кухню обратно, а потом отвлекая и успокаивая расстроенных детей, которым тоже хотелось спасать и опекать.

И ещё была арфа. Элронд с ней говорил. Когда Макалаурэ вытер кровь и натянул новые струны, Элронда некоторое время было невозможно от нее оторвать, он все время касался валинорского дерева.

Когда Элросу было грустно, он шел на кухню, или в воинский дом, или стрелять из лука с Ольвен. Потом возвращался со свежевыпеченным хлебом. Когда Элронду было грустно, он плакал, не скрываясь, или садился за арфу и говорил с ней, или забирался на крышу башни или стены, так, что Макалаурэ поначалу кидался его снимать оттуда. А потом делил на всех хлеб, принесённый Элросом. Если Элронд заходил на кухню, то пытался испечь хлеб сам. Из лука Элронд предпочитал стрелять, когда ему было весело, попадая в цель с большего расстояния, чем брат. Зато Элрос одолевал его на деревянных мечах…

Они в несколько дней заполнили собой весь замок, и Макалаурэ даже думал, что готов отдать им все, но котята в комнате Документов оказались все же чересчур.

Лишь на ночь он их отсюда выставлял, отдав Ольвен и детям спальню Карнистиро… бывшую.

В своей комнате Макалаурэ не мог заснуть, и несколько ночей провел здесь же, на лежанке под плащом Майтимо. А потом вернулся усталый с нового совета, на котором убеждал – тихо, хрипло и долго, снова откладывая возвращение голоса – упрямых атани готовиться к новому переселению вниз по реке и в леса Оссирианда и Таур-им-Дуинат, просто лег у себя и заснул.

Слез так и не было.

– Арфа вчера сказала мне, что ты тогда схватился с темным, дядя Макалаурэ, – сказал ему Элронд утром восьмого дня.

Макалаурэ мысленно схватился за голову и посмотрел на болтливую красавицу с укором.

– Не схватился, а ушел от него, – раз уж Элронду хватило сил узнать, то ответ он заслужил. – И не будем об этом.

– Ты обещал рассказать и откладывал.

– Здесь нет приключения, о котором стоит рассказать, Элерондо. Ни славы, ни добытого сокровища, ни спасения. Спасся только я сам.

Элрос, который ждал захватывающей истории, разочарованно вздохнул.

– А что же тогда в ней было?

– Память об ошибках, которые очень дорого обошлись.

– Но откуда тогда там взялся темный?

И как объяснить это детям?

– Такова цена ошибки. Нашей.

Он точно сказал что-то не то – близнецы переглянулись и побледнели.

– Это… Это из-за того, что вы пришли под Сириомбар? Да? – Элрос вскочил.

– Вовсе нет! – Мальчишки смотрели ему в глаза неотрывно. – Защищая вас под Сириомбаром, мы с братьями сделали… самое правильное за последние годы.

– Но они погибли! Из-за нас!

…Это тот ещё диссонанс. Макалаурэ давно не слышал его так явно, и никак не ждал услышать от детей рода Лютиэн.

– Элероссэ, они погибли, сражаясь с Тху и его темными. Ни ты, ни Элерондо ни в чем не виноваты.

– Тогда почему ты непрерывно злишься? – Элронд, кажется, нешуточно перевел дух. – А не горюешь и не плачешь?

Очень любопытные – и очень настойчивые.

– Потому что я очень зол на Тху и его хозяина. Потому что я думаю о том, как дальше сразиться с Тху, чтобы не потерять ни младшего брата, ни вас.

– Ты хочешь сказать… Что ты вот так горюешь?

Кажется, эта мысль обоих глубоко озадачила.

– Да, – согласился он, подумав. – Когда я горюю, я хочу уничтожить причину горя.

– Но папа и мама… Они так не делали, – сказал нерешительно Элрос.

– И вы не обязаны.

Макалаурэ бросил взгляд в западное окно. Где-то наверху ветер с моря будоражил пелену туч, в разрывы заглядывало солнце. Он не мог оторвать от них взгляд, словно солнце после этого должно было скрыться очень надолго.

– А как правильно? – спросил Элрос.

– Я не знаю, – он развел руками. Рыжие близнецы не задавали таких вопросов.

Он снова обернулся к окну. Встал, подошёл к нему, распахнул одно из немногих в этом замке застеклённых окон, и внутрь ворвался сырой юго-западный ветер.

Успел с беспокойством подумать об Амбарто…

…Когда его сердца словно коснулась знакомая теплая рука. Почему-то даже столько лет спустя он увидел ее правой, а не левой.

Не бывает. Не бывает. Не дважды. Не может быть…

– Майтимо, – сказал он. Вцепился в оконную раму – она звонко треснула под пальцами. – Нельо. Живой… Сумасшедший…

«А по-моему, дядя Маглор просто такой вот странный. У него горе – он злится. У него радость – а он стоит и плачет», – сказал Элрос беззвучно.

«Глупый. Помнишь, что он нам сказал тогда ночью? Надо надеяться и ждать известий. Вот, он ведь дождался!»

«А если придется ждать двадцать лет?»

«Вот и давай подождем двадцать лет».

«Вот что хорошо точно…»

«Что?»

«Что дяде Маглору не пришлось ждать двадцать лет второй раз!»

====== Зарисовка. Граница зимы ======

Была написана к фесту «Битва пяти воинств».

Своего рода взгляд на предысторию «Пса Первого дома».

*

К вечеру поднялся туман, и Дориат с этого расстояния выглядит почти как в прошлые годы, когда Завеса укрывала его границы. Она тоже часто походила на туман – для чужаков.

Ломендиль любит это время, когда гаснущее солнце зажигает облака высоко над землей, а снизу приходит прохлада. Он помнит, как въезжал в Дориат с востока с посланием, тоже в сумерках, ранней осенью, и теплый отраженный свет небес окутывал золотистую буковую листву.

Та осень уже ушла, и эта тоже была на излете.

Кано Тьелкормо тоже смотрел на Дориат, и глаза его казались темными, как тучи.

Куруфинвэ уже не смотрел по сторонам, а набрасывал пройденный путь угольком на листе бумаги, не ради запечатления на самой бумаге, а чтобы точнее сохранить в памяти вместе с рисунком. Река, холмы, распадки, отдельные крупные деревья. Переправы. Броды. Отмели. Перекаты…

Карнистиро молча насыпал в котелок приправы и поставил его с краю на углях, чтобы настоялось. Предзимний туман был холоден, стоило согреться перед отправлением в Нан-Эльмот. Не в виду же здешних лесов ночевать.

– Ты видел, что за нами следили изнутри, когда мы стояли у брода? – спросил Куруфинвэ, и Ломендиль, засмотревшись, не сразу понял, что вопрос обращен к нему.

– Да. Я уверен, там было не меньше двух.

– Четверо, – сказал кано Тьелкормо, не поворачивая головы. – Третий был ближе, в кустах, четвертый – поодаль, на дереве, чтобы поднять тревогу в случае опасности.

– Как ты заметил третьего? – спросил Карнистиро от огня. Его спутник разворачивал свертки с припасами, от свертка запахло копченым мясом, вот только было его не слишком много.

– По запаху, – равнодушно бросил Тьелкормо, и Ломендиль вдруг поежился. – Четвертый же тебя не удивил.

– Я бы удивился, не будь его вообще.

– Взгляни, верно ли я отметил твои наблюдения, – Куруфинвэ деловито протянул лист, Ломендиль разгладил его на колене.

Граница Дориата, река, броды, уходящая вглубь старая мощеная дорога, начинающая зарастать в последние десятилетия. Когда-то ею пользовались для сообщения с Нан-Эльмотом, подданными Эола и торговли с гномами. Эол мертв, его верные разошлись частью в Дориат, частью, не выдержав позора, затерялись среди нандор, а гномы… Гномы тоже больше сюда никогда не вступят.

– Верно, – кивнул Ломендиль. – Заросли еще не повредили дороге и не взломали вымостку. Я нигде не видел участков, нуждающихся в ремонте. Только в расчистке.

– Нас будут ждать здесь, – подытожил Карнистиро.

– Мы отошлем разведчиков к югу и к северу, и пусть ждут нас сразу в трех местах, – Куруфинвэ бережно сдул крошки угля и очень осторожно свернул набросок. Не так много осталось той бумаги.

– Здесь видели нас, – Тьелкормо, наконец, отвернулся от кромки леса. Усмехнулся. – Поэтому я отправлюсь на север, братец, а ты – на юг.

– Не натвори глупостей без меня.

– Оба не натворите, – фыркнул Карнистиро, снимая с углей котелок и вдыхая запах. Решив, что напиток готов, жестом предложил разлить горячий настой трав. В свой черед Ломендиль подставил походную кружку, и невольно вспомнил, как похожий настой подали послам в Менегроте, в гостевых комнатах. Оттуда память перескочила на прием у короля Диора, на зал, окутанный восхитительным светом Сильмариля, его игра на сплошь покрытых резьбой каменных стенах главного зала – словно маленькие луна и солнце в едином сосуде горели там под землей…

Возможно, они горят там и прямо сейчас, отражаясь в глазах дориатских синдар, заставляя их улыбаться.

Мой кано в своем праве, повторил себе Ломендиль. Это достояние его семьи. А его долг – следовать за своим кано. Даже туда, в леса бывших Огражденных Земель.

– Пей же, – подбодрил его Карнистиро, и Ломендиль послушно коснулся губами горячего настоя.

У них еще есть время передумать. Там, в Менегроте. У них есть время до зимы…

====== Рассказ. В последнем лесу ======

Придумывалось при активном участии Амелии Б. С большой благодарностью за гон и совместные обсуждения!

*

Четвертый год от восхода Звезды Надежды.

Под дориатским плащом разведчика было все же душно. Раненому – тем более.

Но то, что пленных спасти так и не смогли, только ещё двоих потеряли, грызло Эделлина сильнее, чем боль от стрелы в боку. Слишком мало здесь было нолдор. Слишком много орков и вастаков. И слишком беспечные нандор, которых верные кано Майтимо уже не первый год переманивают за Гэлион, в Лес между рек, а они не очень торопятся переманиться. Нет между ними согласия, подчиняться ли разорителям Дориата. Одни уходили за Гэлион, другие отступали южнее, третьи пытались держаться родных лесов.

Лес Оссирианда здесь вывозили возами и плотами. Пленных эльдар погнали этой же дорогой. И сейчас, после боя и задержки, повели дальше.

Больше тридцати пленных. Больше двадцати воинов, которые не встанут рядом. Почти все ранены. Кажется, несколько нандор все же скрылись, ведь цепочка пленных была немного длиннее.

Мимо прошли двое вастаков, волоча за собой... Нолдо! Эльран!

От беспомощности Эделлин впился зубами в рукав. Он и сам ждал, что его кровь вот-вот учуют гауры. Спасало, должно быть лишь то, что кровью эльдар от пленных и так разило.

Человек ехал навстречу веренице пленных, и те, кто его сопровождали, оттеснили их на обочину и остановили. Эделлин мог рассмотреть его лицо. Адан и адан – чуть смуглый, скуластый, кареглазый. Только губы на вид жёсткие, как из камня, и цепкий взгляд, словно прицеливается, а не смотрит.

Эльрана притащили к нему.

Как же так, почему его не забрали, не подхватили в седло! Сочли мертвым? Забыть раненого, оставив гаурам и врагам – немыслимо...

Эльран едва стоял.

Гаур обошел его, скаля зубы. Сел, поглядывая по сторонам.

Один из спутников вастакского военачальника поклонился, что-то сказал, указывая на пленных. По его слову отвязали и привели одного из нандор...

Эделлин насторожил уши. Он был уверен, что Эльрана просто отправят к пленным, если тот хотя бы сможет идти – за каждого пойманного эльда вастаки и орки получали награды.

– Этот не здешний, – расслышал он, напрягая слух, сквозь голоса людей, выкрики орков и множество шумов от лошадей. – Этот пришел из-за реки. От Железнорукого. Видел его с этими, со звездой. Ты приказал тащить таких к тебе, мой господин.

– Хорошо, – военачальник вастаков Ульгэр спокоен и невозмутим. Его взгляд скользит по берегу, убегает вниз по течению Гэлиона, вслед за исчезнувшими нолдор, затем возвращается к пленным. Нандо и нолдо стоят перед ним рядом, почти плечом к плечу, разные как свет и тень, одинаково пыльные и в пятнах крови.

– Порвите их, – говорит Ульгэр.

Эделлин его не понимает. Ни когда приводят четырех лошадей. Ни даже когда нандо привязывают к лошадям ремнями за руки и ноги. Этого настолько не может быть, что он даже не отводит глаза.

Потом ему долго казалось, что это вырезали не на памяти, а на черепе изнутри – как бьют кнутами лошадей, те рвутся в разные стороны, и живой эльда разлетается на пять кровавых кусков.

Его боль ударила Эделлина с такой силой, что потемнело все вокруг, заволокло алой пеленой. И исчезла. Он прокусил себе запястье, чтобы не закричать, и даже не сразу понял, откуда кровь во рту.

Когда к лошадям привязывали Эльрана, Эделлин уткнулся лицом в колени.

Нолдо жил дольше – и это время он кричал. Потом над тем, что от него осталось, подрались гауры, заглушив последний хрип, и орки с криками кинулись их разгонять.

Ветер с севера, холодный, вовсе не летний, забирался к Эделлину под плащ, холодил мокрое лицо, нес запах крови и звериную вонь. Ветер с севера невольно скрыл его от нюха гауров, как плащ иатрим скрыл от глаз людей даже в этих жалких кустах у берега.

Он не шевелился до темноты.

Потом Эделлин встал, обвязал плащ вокруг шеи и бросился в Гэлион. До разъездов кано Майтимо на той стороне было четырнадцать лиг.

*

На этой речушке, выбегавшей из Энтового леса, руки мёрзли чуть меньше, чем на прочих, и потому стирать зимой женщины упорно ходили сюда, хоть от деревни дальше выходило. Леса-то здешнего они не боялись пока ещё, хотя и там уже стали гауры появляться.

Лота и Ними рывком переставили бадью с уже выполосканным бельем, вывалили на мостки ещё одну. Лота взялась было за валёк.

– А слышали, что вчера мужики рассказывали? – молоденькая Анни трясла заледеневшими все же руками, потом засунула их под полушубок, обогреть немного. – Про князей на... Этих, бывших.

– Ты, главное, при вастаках про «наших» не брякни, – донеслось справа.

– Сама не брякни. Так вот, что говорили. Князей белолицых загнали в лес совсем, братья ихние уже погибли все, и они совсем там от ненависти и нищеты очумели.

– Кто б не очумел...

– Особенно если до того в палатах жил, а теперь избе радуешься!

– И пусть попробует, каково это, – забурчали с другой стороны, – спать на лавке, стираться в ручейке и есть пустую кашу!

– Причем нашу...

– Цыц, девки, дайте дорассказать! – возмутилась Анни. – Так вот, старший князь Железнорукий совсем, говорят, обезумел! И теперь ходит по ночам к вастакам в стойбища, один, невидимый в темноте, и убивает их! И железной рукой им сердце вырывает!

– Во даёт!

– И жрет их, жрет!!

– Врут! Это ж мужики, их хлебом не корми, дай соврать.

– Лучше бы он им яйца отрывал, – сплюнула Мели, которая все ждала беды, что отбилась от вастака кочергой.

– А ты ему посоветуй! – засмеялись с другой стороны мостков. – Найди в лесу и пожалуйся!

– Вот пусть твоему вастаку и оторвёт! – огрызнулась Мели.

– А ты завидуй меньше! – немедленно огрызнулась в ответ вдовая Хали, к которой с начала зимы уже второй раз приезжал нестарый ещё вастак из сборщиков дани, оставался на постой и подкармливал. Ненавидели ее потихоньку всё больше, но от себя ещё не гнали. Дети у всех жрать хотят, а язык она вроде за зубами держала. Ну... раз трёх баб, чьи семьи ушли в лес, не тронули, значит, молчала.

– А у князя белолицых правда была железная рука? – спросила мелкая Нэл.

– Правда.

– Ты сама видела?

Вот прилипла.

– Сама. Когда молодая была. Мы сюда только переселились, и князья белолицых тогда вместе с вождями все новые земли объезжали.

И дом был новый, вздохнула Лота. И она – девчонка-невеста. И зимы теплые. И вожди подтвердили союз с белолицыми заново, крепость за лесом укрепили, воинов туда послали... Казалось, все хорошо будет.

Казалось. Двадцать лет назад.

– А он красивый был?

– Тише. Чтоб Хали не слышала. Все белолицые красивые очень. А князья пуще всех. Как ненастоящие, словно не бывает таких.

– А дань все берут, что красивые нимри, что мордатые вастаки, – буркнула Ними. – Вот так бей его, а не три. – И снова показала, как бьёт по белью. Для Нэл было ещё тяжело, но куда деваться.

Из лесу донёсся унылый вой, сорвался на визг и затих.

– Да быстрее вы, копуши! – рявкнула Лота. – До ночи провозиться хотите? Чтоб гаур жопы пооткусил, курицы сонные?!

– Раскомандовалась, гусыня!

– Цыц! Поговори у меня!..

– Ой, – сказала Нэл, тыкая пальцем в сторону леса.

Волк вырвался из-за деревьев в каких-то паре сотен шагов от них. Он мчался изо всех сил, волоча задние лапы, из зада у него торчала короткая толстая стрела, и женщины застыли столбами – вдруг мимо, вдруг пронесёт? И хруст по лесу...

– Колотушки, бабы... и бадьями прикройтесь... – сказала Лота тихо.

Анни схватилась за ухват, без которого деревню не покидала, а Коротышка Эле моргнула и вытащила из-под белья в кадушке топор.

Из-за деревьев вырвался всадник. На здоровенном мохнатом коне, ни разу не вастачьем звере. Конище взрывал сугробы так, что снег во все стороны волной летел, а всадник орал. Красивым, свежим, совсем песенным голосом он орал, мешая привычные и эльфовы слова:

– Стой, улундо, тварь вонючая, стоять, шуба драная!!!

В руках его был короткий, толстый лук, прям совсем вастачий, и он снова резко его натянул и пустил стрелу волку в ноги. Попал! Варг кувырнулся в снег, в три прыжка конище его нагнал, и всадник свалился из седла прямо на варга! Визг, хрип, они катятся кувырком, конь чуть не тоже порывается затоптать зверя, а потом всадник, не торопясь, встал, отряхивая длинные волосы и озираясь.

Белолицый.

– Ой, – повторила Нэл, так и прилипнув глазами к юному и гладкому лицу, ну чисто красавец-мальчишка не старше двадцати, только глаза ни разу не молодые и аж светятся.

А Лота перевела взгляд на варга, валяющегося как тряпка. Из-под челюсти у него торчала гнутая рукоять длинного эльфовского ножа и растекалась лужа – красная по розовому вечернему снегу.

– Девки, – сказала она хрипло. – Мясо!

Когда они с вальками и бадьями наперевес все вместе двинулись к белолицему, он аж бросил волка свежевать и невольно изготовился драться, потом распрямился.

– Что случилось? – спросил сухо.

– Мясо нам отдай, охотник, – сказала Лота.

И тут белолицый вытаращил глаза, как мальчишка.

– Вот это? Есть?

Женщины аж переглянулись.

– Смотрю, не голода-ают они там, в лесу, и без нашего хлеба! – пропела Мели.

– А как пугали, когда два лета назад забирали оброк в последний раз!

– Мы думали, им самим несладко, аж князь Железнорукий остервенел и ходит в одиночку вастаков бить!

Белолицый эльф поднял руку, останавливая их.

– Нам несладко, – сказал он, – но чтобы жрать гаура! Это совсем до истощения дойти надо! Он же Темным разит!

– Шубу из него это тебе носить не мешает, драный ты тулуп! – бросила бойкая Анни, словно чуя, что опасности тут нет.

– Да не сильно больше обычного волка воняет, – сказала примирительно Коротышка Эле. – Поварить свечи четыре-пять, так и ничего.

Белолицего передёрнуло.

– Оставлю мясо, – сказал он, возвращаясь к работе. – Осторожно здесь вечерами. Гауров в лесу больше стало.

– Так за вами, не за нами же! – пренебрежительно фыркнула Хали. Охотник бросил на нее недобрый насмешливый взгляд, но промолчал.

– Много забирают вастаки? – спросил он, торопливо работая ножом.

– Ты ещё спроси, сколько уродилось! И уродилось мало, и забирают до жопы! – Мели злилась, только не понять, на что именно, урожай, белолицего, вастаков или всех сразу. – А до того вы забирали! Велика разница!

– При них и урожаи лучше были, – возразила Коротышка.

– Ты ещё скажи – из-за них! Ха-ха!

Нэль подобралась ближе, смотрела с восторгом на тонкое, чистое лицо, изогнутые брови, словно тонкой кисточкой нарисованные, и густые волосы, черные с отливом в медь. А Лота высматривала и видела другое.

Жилистые худые руки в шрамах и жёсткие скулы белолицего. Латаную шубу, ещё тонкую, как в ее молодости носили, кое-где подшитую заплатами. Штопку на штанах. Грубые кожаные сапоги, которые точно не из мастерских Одинокой крепости вышли, ох, какая работа оттуда выходила... Налуч был вастакской работы, как и лук, только родовые знаки и цвета другие. Как у тех, своих вастаков, из племени Бора.

Уж они-то все до единого подхватились в леса три года назад, чтобы не вырезали. И всех, до кого дотянулись, прихватили тоже. Сволочи.

Женщины уже потащили тушу к мосткам, споря, разделать её или так уволочь, а она ещё стояла.

– Кто у тебя в лес ушел, аданет? – спросил белолицый, сворачивая шкуру и не глядя на нее.

– Сын. Десять лет всего. Тогда, три года назад было.

– Тогда не бойся, – сказал он. – Всех младших князь Маглор отправляет в отряд, который охраняет его детей. Там безопасно.

– У этого... Дети?

– Его приемные дети, – уточнил белолицый, подвязывая шкуру ремнями к седлу. – Им нужны товарищи. И защитники.

– За которых награда золотом? – ляпнула Лота.

Белолицый помрачнел и отвернулся.

– А Железнорукий князь правда невидимым ходит по ночам бить вастаков? – пискнула рядом Нэль.

Эльф вскочил на своего мохнатого злюку.

– Князь Маэдрос Железнорукий очень, очень зол. Он все может, – сказал он, и конь, разбрасывая снег, умчался к лесу.

Разговоров до лета хватит, думала Лота. Не вышло бы худо... Пододвинулась незаметно к Хали, когда укладывали отжатое белье в бадейки.

– Помалкивай.

– Да куда я денусь! – окрысилась та. – И дети куда денутся! Две девки! В лес им, что ли? К вастакам в рабыни? Или в прорубь?

«Может, и в лес»... – подумала вдруг Лота. Эх, где мои двадцать лет...

Где мой первый муж... На крыльях бы в лес улетел следом за белолицыми.

Облепила снегом доставшийся кусок волчьего мяса, кое-как впихнула в пустую бадейку – и поволокла по снегу домой.

*

В алом плаще с черным подбоем, на светлой, устало ковыляющей лошаденке, совсем юный всадник ехал вдоль колоннады могучих дубов, переплетавшихся ветвями высоко над его головой.

Видно его даже в лесу было издалека.

Три гаура видели и чуяли его прекрасно. Вожак втянул воздух снова и оскалился – запах от плаща был знаком и ничего хорошего не сулил. Но запах живого был другой – будоражащий, пряный и почти как от детеныша. Необычный голуг. Славная добыча.

Вожак заворчал и двинулся на перехват, зовя с собой остальных.

Услышав вой, Элрос вздрогнул сперва, завертел головой, потом потёр заледеневшие руки: гауры ещё далеко. Лошадь мотала головой и порывалась бежать.

– Да погоди ты! – шепотом сказал Элрос, косясь назад. Если уходить слишком быстро, кто-то из гауров наверняка бросит охоту, а то и все сразу.

Ещё немного.

И ещё.

И пустил, наконец, серую в галоп. Разбрасывая сухой снег во все стороны, они мчались через дубовую рощу – невысокий всадник в развевающемся алом плаще и черно-серые гауры, подбирающиеся все ближе. Лошадь мчалась то быстрее, когда три сауроновых волка пытались взять ее в клещи, то чуть медленнее, и тогда вновь припускали волки...

Коснулось теплом – на него смотрит Элронд, брат его видит.

Рывок – и гаур слева едва не ухватил зубами сапог мальчишки!

– Вперёд! Вперёд! – Воскликнул Элрос, подгоняя лошадь и голосом, и мыслью. Серая лошадка мчалась в вихрях снега, откуда только силы взялись! Распаленные гауры тоже напрягали все силы, но рыхлый лёгкий снег, куда проваливались даже широкие лапы, не помогал им. Вот лошадь вырвалась вперёд на три длины тела, четыре...

Вожак взвыл – он не упустит! Не уйдут! Долго не продержатся! Отчаянным броском почти нагнал добычу, оскалился, готовясь вцепиться ей в ногу – и получил стрелу в оскаленную пасть. С дерева.

Острие ушло глубоко в горло и перебило крупную жилу. Кровь хлынула стремительно, пачкая снег вокруг, гаур хрипел и кашлял, мотая головой, стараясь избавиться от помехи, глотая то кровь, то воздух...

Элронд спрыгнул на нижнюю ветвь дуба и выпустил вторую стрелу – вожаку в глаз.

Элрос, пригнувшись к лошадиной шее, промчался прямо под ним.

Третья стрела вонзилась второму гауру в грудь по самое оперение. Тварь не остановилась и с разбегу взбежала по стволу вверх, норовя достать стрелка, но Элронд легко, как по ступеням, перескочил на две ветви выше и выстрелил ему прямо в пасть.

– Шкуру, шкуру берегите! – крикнул он другому стрелку.

Откидывая присыпанные снегом плетёнки, с земли вставали эльдар и люди с копьями в руках. Было их около десятка, и люди – совсем ещё мальчишки, да и эльдар не то чтобы сурового вида. Скорее, наоборот.

Гаур, рухнув вниз, выл и кидался из стороны в сторону, но копья встречали его сразу с двух сторон. Тогда он прыгнул – отчаянно, изо всех сил, через головы копейщиков. И одно из копий, тяжёлое длиннолезвийное копье, выкованное для боя, не для охоты, вонзилось снизу ему в брюхо, распоров во всю длину. Гаур рухнул с диким визгом, корчась на снегу рядом с комом своих блестящих потрохов и разбрызгивая кровь. Ударила вонь. Подскочивший темноволосый юнец прекратил звериные мучения ударом в сердце.

Третий гаур на копья не полез, метнулся было прочь – и получил от среброволосой эльдэ в прыжке стрелу под хвост! Рухнул с визгом, попытался выдрать ее зубами – получил в морду разом ещё две, от Элронда и от Элроса, чей лук скрывался под длинным плащом. Эльда и двое юнцов-аданов подскочили и воткнули ему копья в брюхо и в грудь. Тот глухо взвыл напоследок.

– Шуму-то подняли, – сказала лесная эльдэ с другого дуба.

–Снимайте шкуры, быстрее! – воскликнул Элрос и смутился, потому что это делалось и без приказа. Даже лошадей вывел из укрытия младший парень, совсем ещё мальчишка, лет двенадцати с виду.

– На тропе с юга всадники. Свои, – сказала Хитуиаль. – Ещё у брода. Один впереди.

Элронд взбежал повыше, осмотрелся.

– Ничего, мы как раз успеем одного освежевать, – сказал он. – Рыжий все равно будет ругаться, так хоть будет за что.

Юнцы-атани старательно заработали ножами, слушая указания эльдар. Элрос спешился, подумал, снял слишком длинный яркий плащ – и присоединился к ним у третьей туши, отогрев руки дыханием.

...Рыжий всадник летел к ним от брода, далеко опередив свой отряд, его лошадь была уже в пене.

– Сейчас начнется, – предупредил Элрос. – Не высовывайтесь, работайте.

Амрод осадил взвизгнувшую лошадь прямо возле них, слетел на землю и бросился к нему. Схватил за плечи, встряхнул.

– Все целы?

– Все. Ты не беспокойся, мы все хорошо продумали, – сказал заботливо Элрос. Тут-то Рыжий и вспыхнул с грохотом и треском.

– Раугово малолетнее дурачье!! – Разнеслось среди дубов, эхом отскакивая от мощных стволов.

Позади него двенадцатилетний адан перехватил поводья взмыленной лошади, повел ее в сторону, вытирать и вываживать.

– Сопливые сумасброды!! Что вы о себе возомнили!!

Элрос развел красными от крови руками, не пытаясь сделать вид, что виноват.

– Драные заговорщики!! Хитуэ, ты дождешься, Старший тебе ноги переломает! А я добавлю!

Хитуиаль невозмутимо скользнула вниз по стволу. В ее присутствии ничего плохого быть не может, говорило это спокойствие. Элронд просто спрыгнул, выпрямился и подошёл к пышущему возмущением Амроду.

– Ну, мы же у тебя хорошо учились, видишь, все сделали правильно, – сказал он. И невозмутимо увернулся, когда Амрод ухватил было его за ухо. – Лучше помоги нам, мы тогда быстрее справимся и уедем.

За ухо его Амрод все же дёрнул, поймав со второй попытки. Затем выпалил ещё несколько слов, кажется, гномских, тоже сбросил плащ и вытащил нож.

– Хитуэ, вернись наверх, – велел он. – Любое движение на той опушке – мы бросаем все и уходим.

– Ничего мы не бросаем! – возмутился Элронд. – Это четыре шубы! Вон какой вожак большой!

– Бросаем и уходим, – повторил Амрод сквозь зубы, быстро работая длинным ножом. – Потому что Старший с Маглором прямо сейчас идут к опушке брать вастачьего вожака, и если мы им что-то сорвем, то будем очень рады, если живой Старший нас просто пришибет! Нашли время геройствовать!

– Уй...

– Что?..

– Готовьте ремни для шкур! – рявкнул Амрод, и Элронд послушно полез в чересседельные сумки.

– А это ещё что?!

– Плащ. Дяди Майтимо, – пояснил Элрос.

– Какого рауга?!..

– Так он же самый яркий и теплый. Я бы тут задубенел совсем, мотаться по лесу в обычной одежде. А в нем меня за лигу видно!

– В-валар-рр... – Амрод чуть не порезался.

– Он его не испачкал, – добавил Элронд, улыбаясь.

Амрод прямо-таки вытряхнул из шкуры то, что осталось от гаура, сморщился от запаха, торопливо скатал ее.

– Мы ещё и дубовой коры для старого Дара набрали, – несмело сказал один из юнцов. – Кано Амбарто, мы полезные.

– Три очереди подряд работы на конюшне! Всем, – от души пообещал Амрод. – А зачинщики...

Он обвел взглядом близнецов, Хитуиаль и Тарлана, как самого старшего из «близнецовых мальчишек». Тарлан покраснел, снова начал оттирать снегом уже чистые руки.

– А вы четверо, – сказал он, – работаете в кожевенной мастерской!

Брови Хитуиаль взлетели, она скривилась.

– В этом... – сказала она с негодованием, – этой... Вонючей дыре?!

– Да уж, не мастерские Амон Эреб, – согласился Амрод. – Ничего, любите волка добывать без присмотра, полюбите и шубы делать. Вот себе и сделаете.

– Мы хотели дяде Макалаурэ...

– Сделаете сами, ему приятно будет.

– Там же теперь воняет, – повторил расстроенно Элронд.

– Я же работаю, – фыркнул Амрод. – И вы поработаете. Братики! Ох... хотнички!

*

В мороз небо обычно ясное, хотя нагонять бессветные холода Север тоже умел. Закат ещё долго не погаснет. Звезда стояла над кромкой Таур-им-Дуинат.

– Они ещё думают, что снежные поля их защитят.

– Пусть думают, – сказал Руссандол, сидящий на нижней ветви бука. Поправил верхний белый плащ из грубого полотна. Поежился. Мороз щипал уши и забирался в сапоги.

Он жалел лишь, что окажется в начале боя в стороне. Но им следовало видеть все и подавать сигналы.

Обоз с зерном и кожами тащился по дороге, жмущейся к реке, подальше от большого леса, подальше от малых рощ. Орки и люди. Людей чуть больше. Тху снова играет в «какая разница, кто князь», присылает людей править людьми и собирать с людей дань после первых устрашений. Но главное, что он сделал умно, вонючая тварь – поставил людей вместо орков воевать с эльдар.

Сменились поколения – и сработала старая приманка, говорил Дирхавель. «Хорошие земли на юге, поля, скот и работники, которым уже все равно, кто берет с них дань...» А самое печальное, что после многих лет войны и бегства многим и вправду все равно.

Даже гауров в обозе нет, есть лишь собаки у охраны, отметил Маэдрос. Прекрасно, чем больше шума, тем лучше.

Когда обоз поравнялся с приметной купой прибрежных ив, он кивнул, Маглор снял с пояса рог и протрубил протяжный сигнал. Его задумка, ему и командовать.

В воздух взлетели сугробы. Отбрасывая старательно засыпанные снегом плетенки, эльдар вскакивали прямо на поле вдоль дороги, поднимали с земли из неглубоких выемок лежащих лошадей – и бросались на бредущий обоз, смыкая ряды на ходу, стреляя на скаку. Собаки с визгом кинулись кто куда.