Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: М. Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Амрод и его верные теперь быстро исцелялись, все чаще их видели на берегу моря. Люди охотно приветствовали их, желая здоровья Высокому князю. Иатрим и фалатрим их избегали; феанариони тоже к ним не стремились, держась в стороне. Из пустеющего дома целителей их не выселяли – незачем было.

Все шло неплохо, насколько можно так сказать про беглецов из сожженных Гаваней.

Элуред почувствовал себя не у дел, боролся с ощущением, что время истекает и продолжал хромать. Маурвен отчитывала его при каждом удобном случае и требовала, чтобы он дал хотя бы своей несчастной ноге покою, если уж душе не получается.

По его просьбе Нэрвен отыскала ему помощника – юношу из Гондолина, проворного стрелка, чьи ожоги успели почти затянуться. Первое, чем пришлось заняться вместе с ним – спорами аданов из-за только построенных жилищ. Казалось бы, вот оно, дело. Элуред честно разбирал чужие заботы, что-то решал – и ждал.

А потом дом целителей вновь известили о скором приезде Эрейниона, и Амрод не удержался.

…Поскольку раненых в палатах осталось не так много, Маурвен позволила себе устроить большую уборку, отрядив мыть и убирать всех, чьи руки были свободны. К ее окончанию она даже принарядилась и вплела ленту в свою толстую, угольно-черную косу с серебряными прядями. Элуред залюбовался, когда она проплыла мимо него в правое крыло палат, которое все чаще здесь называли «крыло Феанариони». А потом оттуда раздался возмущенный крик, и у Элуреда вдруг сердце ушло в пятки. Не только ушло, но и вернуло им здоровую резвость – он за несколько мгновений оказался там, забыв о хромоте. В самый раз чтобы увидеть, как Амрод тянет Маурвен за блестящую косу и достает нож…

Лекарь Таурдор из фалатрим ухватил швабру наперевес как копье. Целитель Алкарнэ мелочиться не стал и схватился сразу за нож, явно решив проверить, годится ли лекарский кремневый для метания. Элуред успел его хлопнуть по рукам.

Амрод быстрым взмахом отсек кончик угольно-черной косы вместе со шнурком, и непослушные волосы Маурвен вырвались на свободу, рассыпаясь по плечам старшей целительницы и радостно завиваясь крупными кудрями. Убрать волосы аккуратно до приезда гостя она никак не успевала.

Трое иатрим, кто оказался в коридоре, застыли статуями.

– Ах ты! – Маурвен не находила слов. – Ах ты!.. Лисий хвост!

Выхватила полотенце у помощницы и огрела Феанариона с размаху. В первый раз даже попала. От второго и третьего Амрод без труда уклонился и со смехом скрылся за дверью палаты.

Элуред был бы рад посмеяться, наверняка Амрод ради смеха это и устроил, но при виде потрясения и испуга на лицах Алкарнэ, Таурдора и их сородичей ему снова сделалось страшно. Ещё одна такая шутка – и она плохо кончится!

Маурвен воинственно фыркнула, тряхнула роскошной гривой – седина в распущенных волосах стала заметнее – бросила внимательные взгляды на помощников и хмуро удалилась.

Шутка не удалась.

Эрейнион приходил напрасно. Нэрвен достучаться до Маэдроса так и не смогла, сообщить здесь ему было нечего. Элуред был уверен, Нэрвен уже передала просьбу поскорее отправить Феанариони прочь с острова…

Времени оставалось совсем немного.

Он хотел поговорить с Амродом – и передумал. Амрод не слепец, наверняка замечает растущее отчуждение и, скорее всего, запретит ему, брату правительницы, попытаться. Или нет? Достаточно лишь одного «нет», и Элуред не сможет даже приблизиться, его не подпустят.

До вечера он ещё колебался, говоря себе, что это пустые страхи, и что судьба Маэдроса Феанариона – не его забота. Чем больше повторял, тем меньше верил.

Перед закатом он взял сонные травы в кладовой, огниво, свечу – и, хромая, вышел в сад.

Целителей учат разному. Усыпить больного проще всего обычным сонным настоем, но это не единственный инструмент. Вот только второй раз сонным настоем Амрода не напоить.

Огонек свечи замерцал в ладони. Он поджигал маленькие связки трав одну за другой, пуская по ветру ароматный дым, и тихо-тихо напевал колыбельную, самую обычную, которую пела им няня. Которую няня поет сейчас дочерям Гвирит. Простые слова, которым очень много лет, которые пели ещё под небом без солнца…

Которые однажды спела мама его отца на Хирилорне. Она сама это рассказала. Очень давно.

В этом крыле дома целителей повисла тишина. Даже скрип двери сделался невыносимо громким. Он сам не ожидал, что получится.

Помощник Лимьо растерянно потер сонные глаза, когда Элуред разбудил его, задремавшего прямо в коридоре.

– Жди меня здесь. Я попытаюсь сделать то, что не удалось госпоже Нэрвен.

– Именно ты? – переспросил тот ошеломленно. – Но зачем?

– Я вижу здесь ту самую щель в доспехах судьбы, о которой говорили Эарендиль и Туор. Я не знаю, что решил для себя Маэдрос, когда явился под Сириомбар. Но я вижу сплетение событий вокруг него… И моей сестры. Ее решение впустить их стало верным. Может быть, и я прав. Запомни, я сам это решил. Жди меня. Пока они спят и не выгнали меня – я попытаюсь. Сиди тихо и жди.

– Но госпожа Нэрвен…

– Ты служишь мне, а не госпоже Нэрвен, – отрезал Элуред. – Или не служишь.

– Я служу тебе, – серьезно сказал молодой гондолинец. – Но если что-то пойдет не так, я отправлюсь к ней.

– Если я слишком сильно постучу головой в чужую броню аванирэ и набью шишку, то справлюсь сам, надеюсь, – сказал Элуред.

Он не взял с собой ничего. Целебные травы, камни целителей… Все это Нэрвен умела применять лучше. Он сам не знал, на что рассчитывать.

Просто должен был попытаться, потому что не мог запретить себе видеть и чувствовать, как остатки судьбы Белерианда еще гнутся, плетутся вокруг Маэдроса. Безумного убийцы сородичей и губителя братьев.

Элуред умел ходить беззвучно, но из-за хромоты в полной мере не мог. Доски пола попискивали у него под ногами, когда он медленно шел через палату среди застигнутых внезапным сном верных Феанариони, и те вздрагивали и вздыхали во сне. Лежали не только на кроватях – иные на полу, свернувшись клубком, как привычно в походе.

Амрод уснул полусидя, с ножом и почти готовой резной тростью в руках – вот, значит, от чего оставались щепки.

За занавесом, отгородившим старшего Феанариона, сон сморил Этьяро, сидящего на низком табурете, и тот скорчился, уткнувшись головой в раму кровати.

Маэдрос лежал на боку, будто спал – его теперь, когда исцелены ожоги и почти затянулись раны, переворачивают с боку на бок дважды в день. Это тело как крепко запертый пустой дом, хозяин которого вышел и исчез, но даже пустое, оно пугало по-прежнему. Элуред заспешил, пока страх не одолел его. Встав поустойчивее, он через силу протянул руку, касаясь теплого виска там, где бьётся жилка под кожей равномерно, бесчувственно. И закрыл глаза.

…Нэрвен не просто так обмолвилась про ворота.

Аванирэ, защита души, подобно доспеху, и так его видят целители чаще всего. Аванирэ тех, кто бежал из плена Моргота, Элуред знал и отличал – они были огромны и беспорядочны, как доспех, поверх и изнутри которого поспешно приклепывали любой металл, оказавшийся под рукой, и делали это постоянно.

Но впервые Элуред смотрел на безупречно выстроенную маленькую башню, словно бы целиком созданную из ало-рыжей кованой меди. Очертания ее были смутно знакомы – похоже изображали в землеописательных трудах главную башню крепости Химринг.

У нее были ворота – настолько плотно и крепко закрытые, что казались нарисованными на медной стене. И у нее были закрытые медными ставнями бойницы, закопчённые сверху, словно изнутри рвался дым и огонь. Здесь вовсе не должно быть запахов, но Элуред мог поклясться, что чувствует пропитавший все вокруг запах гари, словно там бушевал пожар, и все выгорело изнутри.

Не может быть, сказал он себе. Аванирэ безумца не будет таким упорядоченным, а душа, исторгнутая из тела совсем, не оставила бы здесь свою защиту!

Если бы Нэрвен рассказала хоть немного, он бы не пришел. Защита есть защита, поставленная создателем, и об эти стены разобьёт голову целый вала, и разбивал уже, не то, что невезучий потомок майя… Вот он, дурак, явился сюда – и что ему делать? Он не певец, чтобы петь перед этими воротами, не родич, чтобы взывать вернуться – что он вообще мог бы сказать этому страшному эльда? Да он вовсе чувствует себя маленьким и напуганным, как в детстве!

Глупец. Ой, глупец! Возомнил себя умнее Нэрвен? Умные целители уже все перебрали, какую дурость он пришел тут вытворять?

Элуред даже не понял, что его подтолкнуло. Он поднял голову и крикнул, почему-то вышло тонким, почти детским голосом:

– Турко! Турко! Ты где?

Вернулась тишина, ещё глубже прежнего. Внимательная, настороженная тишина…

Скрип ставни, нежданный и громкий, заставил Элуреда подскочить. Из бойницы словно выметнулась гибкая светлая фигура, соскользнула вниз вроде бы по верёвке и приземлилась рядом. Элуред шарахнулся от нее.

– Ты кто? – тесня мальчишку к стене, спросил почти неузнаваемый Турко – светлый, весёлый, с разметавшейся бледно-рыжей гривой в косичках и ярких перьях. Не в черном, в светлой рубахе и кожаной безрукавке, словно только с охоты, едва успел оружие оставить. И вдруг он неуловимо меняется, взрослеет, хмурится.

– Откуда знаешь, что я здесь?

– Ты меня не узнал? – Элуред разом боится и чувствует себя очень глупо, не очень понимая, с кем на самом деле говорит.

– Ты звал меня «щенком рода Лутиэн», в мыслях, но очень громко…

Турко словно завешивается темным покрывалом. Он темнеет весь – одеждой, лицом и взглядом, от него веет холодом. Элуред вздохнуть не успел – тяжёлая рука хватает его за воротник и вздергивает вверх, к ледяным глазам.

– Не может быть! Человечье отродье само притащилось сюда?

Гнев Феанариона выхлестывает наружу, окружает башню кольцом огня. Отрезает. Запирает от мира.

И Элуреда с головой накрывает ужас, словно Этьяро вновь тащит его через зал, где лежат мертвые тела, и дальше в лес… Он не чувствует больше тела, он весь здесь, целиком, и медная стена башни леденит ему спину. Что он натворил?..

– Зачем? – рычит Турко, его кулак, упирающийся в грудь, как из железа. И глаза его не того цвета. Не облачно-серые, а словно обледеневший гранит.

– Потому что… ты все же вытащил нас… – шепотом выговаривает Элуред, еле ворочая языком, и открывает воспоминания – свою единственную защиту здесь.

Железная рука вздрагивает. Разжимается, и Элуред чуть не падает. Турко стремительно меняется снова – в лице и всем собой.

– Что…

– Князя Маэдроса ждут братья, – выдохнув страх, Элуред торопится сказать главное, пока здесь хоть кто-то ему отвечает. – Амрод и Маглор. Он им нужен. Они ждут его! Я просто пришел передать!

– Просто пришел? – спрашивает медленно другой голос. – Просто выманил стража… Давай его сюда.

– Руки убери от моей добычи, умник, – огрызается Турко. Отбивает протянутую руку черноволосого нолдо редкой красоты, словно нарисованного черной тушью по белому листу бумаги, и с недоброй усмешкой. Он даже меняется меньше, словно застыл в этой надменной красоте. Только пятна копоти возникают и пропадают на его руках.

– А потом тебя снова за шкирку вытаскивать, торопыга? – фыркает Куруфин. – Ты выдал нас, болван! Мне надоело ловить тебя за хвост!

– Князя Маэдроса ждут братья, – повторяет Элуред через силу. – Амрод Феанарион днем и ночью сидит у его постели и зовет его.

– Впервые слышу. Ты кто, добыча?

– Я целитель, – голос Элуреда почти не дрожит, но Куруфин все равно недоверчиво кривится. Глаза его холодны – тот же в точности ледяной гранит, что у брата.

– Это дориатский детеныш, – Турко снова встряхивает его и смотрит недоверчиво.

– Для детеныша великоват.

– Я сказал, руки убери, это мой!

– Это ловушка на тебя, доверчивый дурень!

Элуред закрывает глаза, чтобы защититься от безумия, творящегося над его головой. Старается ощутить свое тело, чтобы вернуться, пытается позвать на помощь – но чужая воля давит сильнее, она единственная действительность здесь, и тем слабее чувствует себя неудачливый сын Диора.

Его встряхивают, он открывает глаза – и видит, как дрожат и колышатся напротив них языки гневного огня, пляшущего вокруг башни. Туда же поворачивают головы двое спорщиков.

Амрод Феанарион, взъерошенный, злой, голыми руками раздвигает это пламя вокруг себя, делает из него шаг к подножию крепости. И смертельно бледнеет.

– Майтимо… – говорит он хрипло.

– Морок или нет? – думает вслух Куруфин, отступая к дверям башни и с лязгом обнажая меч.

Турко медлит, колеблется, не решаясь, что делать с нелепой своей добычей.

– Майтимо, безумец! – выкрикивает Амрод, стискивая кулаки. – Вернись или уж вправду убирайся в гребаный Мандос!

Не успевает никто ничего сказать – он прыгает вперед, хватает Турко за рубаху, оттаскивает от Элуреда и впечатывает спиной в медную стену.

– Нельо! Очнись! – орет он Турко в лицо, у Элуреда аж звенит в ушах. – Сколько мне смотреть на твое живое тело, где никого нет?! Сколько ждать?! Да прибить тебя своей рукой проще, чем смотреть день за днем в эту пустоту!

Отпускает Турко и кидается к воротам, едва не напарываясь на клинок Куруфина, чтобы схватить и его за грудки. От криков идет по стенам звенящее металлом слабое эхо.

– Старший, сволочь ты безумная!.. Хотел бы умереть – давно бы умер! Вернись, бешеный, я ненавижу снова ждать! Отгораживаться! От своих! Майтимо! Ты нам нужен! Вернись!

Ветер обрушивается со всех сторон, прибивая огонь. Амрод отскакивает от ворот, и видно, что щеки у него мокрые от слез. А затем вихрь другой силы захватывает Элуреда и младшего Феанариона, эта действительность рассыпается, исчезает…

Он лежит на полу, под его спиной теплые доски вместо холодной меди, голова на живом и мягком, а вихрь силы еще бушует над ним, только у него появился голос и имя.

– Нэрвен… – Элуред открыл глаза, жмурясь от дневного света и понимая, что сейчас получит заслуженную трепку. – Нэрвен, я цел. Это моя затея.

Ее ярость давила неподъемным грузом, и такого гнева на ее лице он не видел даже в детстве.

И все это нацелено – мимо него. Она даже не смотрит!

Без труда Нэрвен подняла с пола рослого Амрода – одной рукой, за ворот, словно желая его придушить. Даже наверняка желая. Элуред стукнулся затылком об пол, пошевелился с трудом…

– Мы поверили вам! – прорычала Нэрвен, и Элуред понял, что она его и не слышит. – Что ты сделал с ним? Что? Он вытащил тебя, помогал, но вам все мало? Хоть кого-то видишь, кроме себя?!

Амрод молчал, и вряд ли еще понимал, на каком он свете, его щеки и вправду были мокрыми от слез. Он лишь машинально перехватил и сжал запястье сестры.

Вокруг сгрудились эльдар. Верные Феанариони теснятся у постели беспамятного, синдар и несколько гондолинцев – со стороны дверей, все при оружии, и чтобы его выхватить, нужно лишь одно желание, или одно слово справедливо разъяренной Нэрвен. Целительницы, когда-то отложившей меч ради учебы, но взявшейся за оружие снова при обоих разгромах Дориата.

– Отвечай! – Нэрвен искала и не находила слова, встряхивая брата как щенка. – Что ты сделал?!

Взгляд Амрода слегка прояснился, он вскинул голову. Сдержал левую руку, схватившуюся было за нож.

– С ним – ничего. Я только отправился следом.

– Куда? Куда ты сунулся, криворукий лесной головорез?!

– А должен был послушно ждать? Возле двух тел вместо одного?!

Элуред выпрямился, подавил трусливое желание зажмуриться и заорал, кажется, в первый раз лет за десять:

– Тихо! Нэрвен! Я здесь!

«Если Лимьо испугался и не передал мои слова…»

Упала тишина. Амродовы верные смотрели на него в ярости, синдар – ошеломленно. Нэрвен поворачивала к нему голову медленно-медленно, как во сне, словно он докричался с другого берега Сирионской бухты… Она действительно не видела и не слышала его!

Зато его видел Амрод, и такую отчаянную надежду, обращенную к нему, Элуред видел только в глазах смертельно раненных, которым обещали жизнь. Ответить на нее было нечем.

– Нэрвен, эту глупость я сделал сам. Успокойся. Пожалуйста. Прости меня.

Руки Нэрвен разжались и бессильно упали, Амрод пошатнулся, вернувшись на землю.

– Рэдо… Глупый ты мальчишка…

Он вспомнил, что говорил в юности брат после своих выходок, опустил голову и ляпнул:

– Дай мне по шее, я заслужил.

Вокруг шумели, беспокойно переговариваясь, и самое главное – к оружию никто больше руки не тянул. Верные Амрода что-то объясняли, наверное – что они нашли утром.

Время. Почему так долго? Почему сейчас день?

Обнимая и осторожно стискивая его, Нэрвен помнила, какие ребра были сломаны, и не коснулась их.

– Что ты хотел? Зачем? Почему?

– Попытаться дозваться. Я должен был попытаться… Можешь не говорить. Я самонадеянный дурак…

Объяснить дальше он не успел.

Эльдар шарахнулись в обе стороны, оттаскивая за собой и госпожу, и ее непутевого воспитанника, кто-то даже Амрода попытался оттащить, но только толкнул его на Нэрвен.

– Амбарто, – сказал непривычно низкий для эльда голос, хриплый, словно после сна или долгого молчания, – за Мандос не поручусь, но с полдороги тебя точно было слышно. Амбарто?

Амрод перестал дышать. Яблочная ветка очень громко царапалась об открытую ставню, шурша старыми плотными листьями. Скрипнула чуть слышно лежанка для раненых. Маэдрос приподнялся на локте, его уцелевший глаз был еще закрыт, но он до жути безошибочно повернул лицо к стоящему в стороне брату. Простыня съехала, открыв неожиданно очень худое, жилистое тело со следами бледных старых рубцов между заживающих свежих ран.

– Нельо… – сказал Амрод на остатке выдоха, без голоса. И заорал в полную силу, так, что мелкие яблоки с той ветки посыпались:

– Нельо!

Каким чудом он не снес ни брата, ни лежанки, кинувшись обниматься, Элуред гадать не стал. Зато понял, что будет дальше. Но бежать некуда, Нэрвен еще держала его за плечо, вокруг шумели ошеломленные эльдар, от верных Амрода било такой заразительной радостью, что закрываться от нее не могли даже синдар и невольно улыбались.

– Рэдо, – у Нэрвен голос тоже немного охрип, – я хочу знать, что ты сделал. Все, до каждого шага. Немедленно.

Прямо сейчас Элуреду хотелось хоть чем-то загладить ее испуг, и он отдал ей, стоящей рядом, сразу все, лоскут памяти целиком – от того мгновения, когда развел костер из трав в саду, до пробуждения под ее гневом. Все равно он еще плохо понимал, что там произошло.

Ошеломление Нэрвен донеслось как вспышка.

«Стражи души? Расщепление фэа?» – спросила она сама себя.

Дальше расслышать Элуред уже не успел. Его сгребли в охапку и только что не подбросили к потолку.

– Мои ребра! – сумел выкрикнуть он, прежде чем Амрод его стиснул по-настоящему. Тот расслышал, и недавно ломаные кости заныли, но остались целы.

«Что ты сделал? Что? – кричал беззвучно Амрод. – Как ты дозвался?! Почему не я? Как?»

«Чтоб я понимал», – молча вздохнул Элуред.

Когда удалось вывернуться из этих медвежьих объятий, он ускользнул к окну и выпрыгнул из него. Ему опять хотелось забиться в угол и как-то пережить самому все, что случилось. А еще – оказаться от Маэдроса подальше, честно говоря. Живым тот показался еще страшнее беспамятного, особенно сейчас.

Вот только больная нога опять подвела. Он упал на колени в траву, потом поднялся, шипя, опираясь на теплый ствол яблони.

– Держи, – негромко сказал Амрод из окна, и рядом с Элуредом воткнулась в землю та самая резная трость. – Я успею сделать Нельо другую.

Опираясь на подарок, Элуред заковылял прочь так быстро, как только мог. У него полыхали уши, он мечтал забиться под одеяло в своей лекарской комнате. Когда немного успокоится, то перестанет чувствовать себя глупцом. И может быть, Нэрвен поможет понять, что он же сделал…

Утро пятого дня от этой истории Элуред встретил на берегу моря с мечом в руке. С деревянным учебным мечом из просоленного в воде дерева, который успел вырубить неугомонный Рыжий.

Как он здесь оказывался уже четвертый раз, объяснить даже самому себе было сложно. Четвертое утро на рассвете Рыжий приходил за ним с учебными мечами и звал работать. Четвертое утро он удивленно тащился за ним, замотав подлеченное колено для верности полосой ткани, вставал – и работал, забывая на время обо всем, кроме оружия в руках.

Прохладный осенний туман наползал с моря, клубился над полосой светлого песка, закрывал холмы города мореходов и порой прятал даже одинокую фигуру на камне у самой кромки воды, там, дальше.

– Уводишь сильно вниз. Повтори, – велел Амрод.

Стиснув зубы, он повторил всю связку. А потом еще раз. И еще.

Отбил внезапный выпад Амрода – тот одобрительно кивнул, а Элуред сразу подумал, что тот поддался. Это злило.

– Я говорил с Эгалмотом, – сказал Рыжий внезапно. – Когда мы уедем, он сам будет тебя учить. Он со мной согласен. Ты слишком зарылся в целительские заботы.

– Вы не сделаете из меня ни воина… ни военачальника… – выдохнул Элуред.

– Воина – попытаемся.

– Мое место – вот здесь, – он махнул деревянным мечом в сторону невидимого за туманом Дома Целителей.

– Почетное место, – согласился Амрод. – Просто лучше тебе впредь не падать со стены и все же уметь зарубить врага, если тот залез туда. Бери пример с Маурвен. Про то, как она кремневым лекарским ножом уложила четверых орков подряд прямо в шатре для раненых, в селениях на Митриме даже песню когда-то сочинили.

«Ага, знаю, и слышал, что на четвертом кремневый нож сломался, потому пятому она воткнула в глаз ложку… бррр».

– У нее нет страха, – Элуред повторил связку движений еще раз. – А у меня есть. За несколько дней занятий я его не одолел. До твоего отъезда успею вряд ли.

– Откуда твой страх, я понял, – Амрод криво усмехнулся. – Но видишь ли… если я от стыда побьюсь головой о ближнюю стенку, это ничего не изменит. А вот если погоняю тебя хорошенько до самого нашего отъезда, а Эгалмот продолжит, станет хоть немного лучше. Для тебя.

– Об стену Сириомбара ты уже побился головой, хватит, – хмыкнул Элуред, и тут Амрод без предупреждения его атаковал. Элуред отбивался, пока не запутался в собственном движении, а отступить он еще не мог, оберегая ногу. Что ж, деревянный меч снова улетел на светлый песок, уже который раз за утро.

– До счета шестьдесят ты в этот раз продержался, – подбодрил Амрод. – Ничего, терпением возьмешь.

Он обернулся, настороженно посмотрел на сидящего у воды. Все время, кроме их занятий, Амрод обычно проводил возле старшего брата.

Маэдрос каменно молчал пятый день, два из них просидев у могилы младшего Рыжего, а теперь третий день глядя в море.

Еще пять или шесть дней, чтобы тот окреп – и большая рыбачья лодка здешних атани, живших на Балар со времен «после Бессчетных Слез», отвезет Феанариони и уцелевших верных к Гэлиону и вверх по реке, насколько смогут пройти. Серьезных порогов у Гэлиона нет, возможно, они смогут дойти даже до прибрежного селения, что напротив Амон Эреб, а если нет – то нандор Оссирианда помогут, укроют и отправят гонца в крепость. Для почти всех нандор Оссирианда Феанариони по-прежнему – щит от Врага, и никто иной.

Когда Элуред отчаянно взмок, и Амрод вновь позволил остановиться и перевести дух, он заметил маленькую фигурку среди клубов тумана на склоне. Кто-то бежал вниз, размахивая руками.

– Подождем, – кивнул Амрод, который ведь даже не обернулся и не косился никуда.

– Ты же посмотрел и увидел, – усмехнулся тот, не дожидаясь вопроса. Элуред, плотно закрытый, прямо поежился.

– Нет, этому тебе учиться рано, – продолжил Рыжий. – Сперва верни то, что умел с оружием. Смотреть по сторонам будешь, когда перестанешь коситься на меч. И, пожалуй, на сегодня хватит.

Желтоголовый мальчишка-хадоринг подбежал к ним, запыхавшись, и вручил Элуреду полоску серой бумаги.

– Благодарю, Рин. – Мальчишка был братом моряка с корабля «Чайка», на котором учились мореплаванию они с Элурином. Моряк остался под стеной Сириомбара, мальчишка стал учеником корабельщика, «Чайка» с людьми, фалатрим и одним учеником тихо ушла десять дней назад к устью Сириона…

Невероятно хотелось смять записку и кинуть в море. Или хотя бы не читать. Именно от этого чувства он развернул и прочитал ее немедленно.

Закрылся намертво, не зная, что еще сделать и как теперь быть здесь и сейчас. Покосился на Амрода, но тот на него не смотрел, обернувшись к морю. Услышав тяжелые шаги и скрип песка, Элуред вздрогнул и взглянул туда же.

Маэдрос шел к ним, опираясь на трость. Теплый плащ, которым его все время укрывал Рыжий, он перекинул через правую руку, привычно спрятав ее в складках, и остался в одной белой рубахе, которая болталась, не скрывая, а словно подчеркивая, насколько он исхудал. Повязку на глаз ему тоже, наверное, завязал Рыжий. Потому что железная рука оставалась вместе с доспехами Маэдроса в доме Эрейниона.

– Он хочет поговорить с тобой, – сказал Амрод и шагнул в сторону. – Если ты не убежишь.

Именно сейчас?..

Элуред закусил губу и беспомощно кивнул. Его страху хотя бы не удивляются, и то хорошо. Можно не говорить лишнего. Можно ничего не говорить.

Усевшись на ближайший камень, Маэдрос сделался лишь чуть ниже стоящего Элуреда. И теперь уже Амрод, подхватив оба учебных меча, ушел по песку вдоль кромки воды, чтобы не мешать.

Уцелевший глаз Маэдроса был того самого цвета обледенелого серого гранита, как в видении – у его братьев.

Элуред кивнул снова, показывая, что слушает. Подавил желание спрятать за спину руки и записку.

И голос у Старшего остался хриплый, словно после сна или сильного холода.

– Из-за меня погибла твоя мать, – сказал Маэдрос медленно. – Из-за меня в тебе поселился этот страх. Я не смог спасти твою сестру, хотя и приложил все силы. Мы не смогли помочь отстоять Сириомбар. Все что я сделал, дурное или наоборот, было впустую. Еще я у тебя в долгу и представить не могу, как с этим быть. Через два-три дня я уеду отсюда, чтобы дальше драться с Врагом в долине Гэлиона, это все, что я могу еще сделать. Для себя и для вас. Если хочешь что-то мне сказать или спросить… то самое время.

Ох и выбрал же ты время, князь Маэдрос, ох и выбрал. Словно видел или чуял. Никакая кровь майя не подсказала бы лучше.

– Ты двух братьев потерял в Дориате, князь… – Элуред с трудом справился с голосом, – и других двух в Сириомбаре. Ты выгнал нас из дома и снова пролил кровь. Потом ты предупредил нас всех и убил балрога, и он не достал ни Эльвинг, ни то, что она берегла. Даже если бы все твое войско стояло с тобой на наших стенах, мы бы скорее проиграли, чем нет, против этой тучи врагов и против огня. Что я тебе могу еще сказать?

И опять проклятые слезы побежали, что ты будешь делать…

– Оплачь своих братьев, князь Маэдрос, как я оплакиваю своего. Вот и все. От того, что ты делаешь себя камнем, никому легче не будет. Я не знаю, что тебе говорить еще… Остальное ты знаешь лучше меня.

– Тогда я хочу спросить.

Бумага жгла руку. Наверное, не хуже, чем Маэдросу – Сильмариль. Прилетел ветер, начал сдувать туманные клочья, путать длинные, плохо расчесанные волосы Маэдроса, в которых с прошлого раза стало заметно больше седины, и залеплять волосами мокрые щеки самого Элуреда.

– Ты смертный, сын Диора. Возможно, кровь эльдар продлит твою жизнь в несколько раз, а возможно, нам всем Моргот отмерит не больше одной жизни аданов. И никто из вас не знает, что дальше, темнота и ничто – или нечто иное. Скажи, как ты с этим живешь?

– Что?.. – пискнул шепотом Элуред.

– Не знаю, у кого еще спросить, чтобы тот молчал, – Маэдрос повернулся к ветру, чтобы тот сдул с лица полуседые пряди. – Халлан, мой оруженосец и помощник, умел молчать, но спросить его я опоздал.

Что это? Зачем это? Элуред вытаращил глаза, внутри водяным смерчем крутились ошеломление и страх, но сверлить взглядом Маэдроса было делом пустым.

– Я… не думаю об этом, – выговорил, наконец, он. – Стараюсь не думать. Это… страшно. Я живу и надеюсь на лучшее. Но… почему спросил ты?

«Что бы мы не сделали, – ворвался в его слух и память голос Маглора, слышанный лишь однажды у ворот Сириомбара, и звучал он, как поющая сталь, – нарушили Клятву или сдержали ее, нам все равно одна дорога! Во Тьму, вслед за этими драуговыми словами! Но нарушить ее – меньшее зло, чем сдержать!»

Голос исчез, и Элуреду показалось, что он услышал, как захлопнулись медные ворота чужого аванирэ. Отсекая все то, что не полагалось знать даже близким – сомнения и страхи.

– И последнее, что я хотел сказать, – голос Маэдроса стал тише и немного мягче. – Дети Эльвинг сейчас в Амон Эреб, под опекой Макалаурэ. С ними все хорошо. Хотя не думаю, что брат так просто отпустит их на Балар. Уж точно не на рыбачьей лодке. Брат будет ждать не меньше, чем «Вингилот». Амбарто этого не знал. Обормот.

Руки Элуреда затряслись.

Одно к одному, только и мог подумать он, держа хотя бы свои мысли на замке и комкая проклятую записку. Одно к одному…

Нарушил свою клятву Маэдрос под стенами Сириомбара или сдержал?

Об этом можно было спросить несколько мгновений назад, но он опоздал. Опять опоздал. Сейчас уже не ответит…

Одним глазом Маэдрос, надо сказать, смотрел куда пронзительнее, чем раньше – двумя.

– Не хочешь говорить – молчи, – сказал он Элуреду. – Я уеду, и хотя бы одной причины бояться у тебя станет меньше. Напиши письмо, Амбарто будет рад его передать.

Рука затряслась еще сильнее.

Разум снова твердил, что он делает самую большую ошибку. Что перед ним не друг, и не будет им.

Молча, непослушной рукой он протянул Маэдросу измятый клочок дешевой серой бумаги, которую звали «лекарской», весь Балар писал на ней черновики и короткие записи по хозяйству.

«Ненавижу умолчания. Ненавижу».

Привычно развернув записку пальцами левой руки, старший сын Феанора вздрогнул, немного побледнел – и невольно надорвал бумагу.

«Искали тело десять дней, – торопливо, неровными тенгвами написал Хальгаэр, ведущий «Чайки». – Ныряльщики осмотрели прибрежье и две лиги дна по течению. Ее тела нет».

====== Часть 7. Под северным ветром ======

Внимание! Фрагмент этого текста публиковался здесь под названием “Пустое небо”. Не последний фрагмент!

*

Дверь была добротной, из тяжелых дубовых досок, еще с Амон Эреб привезенная. А лестница – узкой и изогнутой. Поэтому, когда Макалаурэ все же втащил внутрь Фаньо, захлопнул дверь, заложил ее засовом и подпер сундуком, они получили свою последнюю передышку.

Майтимо помочь не мог. Лестница-то изгибается с расчетом на праворуких, и он не то, чтобы беспомощен, но почти бесполезен, годен разве на то, чтоб наглухо перекрыть ее щитом. Так он щит и заклинил там, на середине. Еще давно, под утро.

Брали башню долго. Пытались и уронить, но хрен вам всем, сказал тогда Райаринкэ, скалясь остатками зубов, такой толщины стены моей работы запросто не уронишь. Правда, ударами орочьего огня выбили главную дверь, но тоже далеко не сразу…

Если смотреть отсюда, из верхних окон, то ясно, почему подкрепление с юга не спасло. Прийти-то оно пришло, но до стен Лесной крепости его не пропустили. По гатям и замороженным болотам пришло слишком много боевого орочьего мяса, им завалили окрестности, и южный отряд на соединение через это мясо не пробился. Ровно как до того взяли крепость, выбив ворота и задавив защитников числом.