Текст книги "Звезда на излом (СИ)"

Автор книги: М. Кимури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Большинство воинов уже скрылись в бездонном погребе и исчезали в нем друг за другом все быстрее. Огонь тем временем подступал ближе, и среди женщин уже раздавались порой совершенно непритворные крики боли и ругательства. Жар стоял едва терпимый. Горел дом у самой стены по эту сторону улицы, от летящих углей тлела деревянная мостовая. Тем лучше.

Жестами Макалаурэ подозвал всех оставленных к себе.

– Подожгите соседние дома, – велел он воинам. – Не будем тянуть. И заднюю стену этого дома подожгите.

– Как только дома вспыхнут, – обратился он к женщинам, – кричите изо всех сил. Терпите сколько можно, шумите, потом скрывайтесь по одной в погребе. Начинайте сейчас.

Столпившиеся у входа в погреб женщины атани закивали, вытирая раскрасневшиеся лица. Дориатская лучница, та, что с короной кос, сделала шаг назад и вдруг запела, запрокинув голову.

Голос ее взвился, перекрывая треск пламени, высокий и ясный. Другие дориатрим подхватили, и Макалаурэ повел плечами, отгоняя озноб. Эти синдэ не старались петь ни глубоко, ни красиво. Они прощались с городом, перечисляя его улицы и башни, и лишь пели как можно громче, чтобы их услышало всё то, что ещё оставалось от Сириомбара.

Из глаз атанийских женщин брызнули непритворные слезы, раздались рыдания.

«Высоко поднимется

Дом над Ивовой улицей,

Ветер раздует

Ленты над окнами,

Золотит солнце поутру

Светлое дерево,

Пронижет насквозь

Воды речные

Доброго Сириона…»

Против своей воли он сквозь слова увидел день, когда сложили эту немудреную песню – пронизанный светом поздний весенний день, когда поднимались первые высокие дома, и беглецы из Дориата вместе с мастерами нандор и людей Хадора рубили и складывали бревна, впервые поверив, что у них будет новый дом…

Он стиснул кулаки, радуясь обжигающей жаре, иначе нестерпимый стыд залил бы его лицо алым по самые уши, как мальчишку. Хотела певунья этого или нет, песню она вонзила метко, как тонкий кинжал в щель доспеха.

Другие его верные стояли, опустив глаза.

Грохот рушащегося поблизости дома перекрыл было песню, и женщины вскрикнули от испуга непритворно, а потом, бросив взгляд вверх, закричали изо всех сил.

Дым появился над крышей дома Ольвен. Теперь спасительный ветер с моря лишь раздувал пожар.

«Драуговы уловки! Ни одна попытка обмануть темных ещё не заканчивалась хорошо! Валар, пусть хоть теперь получится! К драугам нас, но эти-то ни в чем не виноваты, особенно мальчишки!»

Лучница все пела, срывая голос, начиная песню снова и снова, будто пытаясь заклять погибающий город, слезы появлялись на ее лице и высыхали от жара. Женщины кричали громче, хватая воздух пересохшими губами. А слух Макалаурэ ловил лязг и далёкие радостные возгласы орков за стеной…

Если все же полезут через стену, подумал он в ярости на себя и темную дрянь сразу – он их встретит здесь. До конца. Потому что не может вернуть ничего. Не может перенестись назад на Долмед и укротить полубезумного от ярости и клятвы Тьелкормо. Не восстановить Дориат, не вернуть сюда, в Белерианд из огражденного Валинора, погибших иатрим. Только рубить и рубить темную дрянь, пока хватает дыхания!

И со всей яростью того, кто побывал темной тварью дважды и едва не стал ею в третий раз.

Он потерял счёт времени, весь превратившись в слух. Была только песня, все более хриплая, только жар вокруг – и звуки за стеной. Даже рыдания и крики женщин рядом с собой он слышал словно издалека, они были для него шумом, как треск и гудение пламени.

Крики. Смех. Бряцание доспехов. Удары металла о металл, грубые и гулкие – это колотят оружием в щиты. Шума шагов нет. Нет деревянного стука и шороха – никто не тащит лестниц к стене, не карабкается на откос.

Стрелы ещё летят. Это развлечение. Ещё одно торжество победителей. Стреляют на голос и наугад, со смехом.

Не идут. Не лезут на стену.

Он очнулся от боли – уголёк клюнул Макалаурэ в щеку. Понял, что стиснул зубы и сжимает рукоять меча до боли в пальцах. Женщины жались к стене дома, некоторые уже исчезли в погребе.

Грохот. Обвалилась ещё одна крыша. Ещё несколько атанис затихли, перевели дух и убежали в темноту.

– Кано, – голос Фаньо был сухим и хриплым, лицо раскраснелось от жара, по лбу бежали струйки пота. – Пора уходить.

– Ещё немного.

Он указал на лучницу, сипло, через силу повторяющую вновь и вновь последние слова погребальной песни деревянного города, как завороженная. Остальные иатрим уже замолкли. Фаньо шагнул к ней и осторожно коснулся ее плеча. Лучница с ненавистью и слезами обернулась, готовая ударить – и остановилась. Выдохнула с трудом…

Раздался громкий треск. Дом возле них кренился, его крыша рушилась внутрь. Из последних сил женщины пронзительно закричали, отскочили к стене, кинулись внутрь погреба, тяжело дыша. Фаньо ухватил лучницу за локоть и втолкнул в двери, подхватил и запихнул туда двух других.

– Кано! – закричал ещё кто-то в испуге.

Тот, словно очнувшись, махнул рукой. Спасаясь от волны жара и от летящих углей, Феанарион с последними верными торопливо отступили в темноту.

– Уходим, – Макалаурэ без стука закрыл за собой внешние двери. Последним он спустился по лестнице, затворив неожиданно тяжёлые створы потайной крышки – снаружи к ним оказались прибиты доски пола. Лишняя защита от огня. Обнаружив на створах тяжёлый засов, он запер их изнутри, оставшись в холодной темноте.

Даже эльдар не могут видеть там, где вовсе нет источников света. Ведя рукой вдоль стены, Макалаурэ спускался все ниже за звуком шагов своих верных, нащупывая ступени в темноте. Лестница изгибалась вправо, словно следуя стене невидимого колодца. Затем впереди появились оранжевые отсветы и движущиеся тени. Следуя за воинами, Макалаурэ спустился – и вышел в широкий зал, заполненный до краев его людьми и эльдар, стоящими плечом к плечу.

Очень не хватало сейчас кристальных ламп, но Феанариони их берегли и почти не брали больше в дорогу, а сколько оставалось у других нолдор – кто знает?

Здесь обошлись огарками двух свечей. Эльдар более чем хватило, да и люди не жаловались.

На удивление ещё не было душно. Зал уходил вверх, сужаясь, и по форме был подобен колоколу. Сверху, на высоте больше трёх ростов эльдар, его перекрывал настил из мощных бревен. Должно быть, лестницу построили отдельно и позже. Из зала уходило несколько узких вырубленных ходов в две стороны, оттуда тоже выглядывали беглецы. Над одним из ходов повесили светлую атласную ленту, нелепую в этой сырой темноте.

Он ещё осматривался, когда из того прохода раздались тихие шаги, блеснул свет и среди чуть расступившихся воинов появились близнецы. Один из них нес совсем маленький кристальный светильник, размером не более голубиного яйца.

– Там у выхода ещё есть враги, – сказал второй мальчик очень серьезно. – Рингвэ передает тихо сидеть и ждать. Лучше здесь.

– Всем вместе в туннеле будет душно, – добавил первый. – И внизу очень сыро.

После пожара тут оказалось и так зябко и сыро. Несостоявшаяся последняя драка бродила в крови Макалаурэ словно хмель, стоять на месте было тяжело. Хотелось сражаться, а не прятаться, рубить врага, до конца, пока есть силы.

«Заткнись, – велел он себе. – Я не обязан уходить как Майтимо. И идти сразу вслед за ним».

У него верные и эти эльдар и люди. У него Амбарто, которого увезли на тех самых кораблях, вышедших из гавани, несмотря на прорыв ворот. Где-то вдали Амбарто все ещё было очень больно, и не от телесной раны, но он был жив, мысленное прикосновение к нему согревало – и бросить его одного было невозможно. Балар ещё надолго останется крепостью, несмотря на тень, дотянувшуюся далёко на юг.

Если удастся покинуть город – пройти спешным ходом вдоль берега к Лесу-между-рек, скрыться в нем и охотничьими тропами нандор идти на север. Слишком очевидно, но выбора нет, со стариками, ранеными и детьми на руках.

Но если враги захотят обыскать город ради Камня…

Он мысленно выругался, вспомнив разом все слова, которыми с похмелья бросался Морьо. Он даже не знает, что случилось с Эльвинг! Старший бился с тем балрогом, быть может, ей удалось спастись и бежать на корабле? Так. К делу. Враги могут захотеть обыскать город, но пожар потухнет нескоро, разве что с севера принесет дожди. Без дождей пепелище будет гореть и потом остывать несколько дней. По окрестностям могут бродить вражьи патрули, но никаких поселений возле Сириомбара нет, караулить оркам нечего. В худшем случае придётся провести здесь несколько дней, посылая разведчиков за водой к лесным родникам.

Неприятно. Тоскливо редкостно. Пережить можно.

Сверху дрогнуло, с бревен посыпались пыль и каменная крошка. Люди вздрогнули. Не дом Ольвен, соседний, решил Макалаурэ. Коснулся рукой и мыслью стены каменоломни.

Ее рубили не слишком весело, но умело и с азартом. Гондолиндрим и люди, привычные к жизни среди гор и к работе с камнем. Потом другие, немногие, принесли крепкие бревна и быстро, в темноте, перекрыли каменоломню, засыпали сверху обломками, радуясь, что делают город безопаснее.

Будьте крепче, пропел он беззвучно этим бревнам и этим стенам, как пел прежде стенам Химринга. Берегите своих людей и своих эльдар. Удержите огонь. Скройте нас от злых глаз и ушей. От тех, кто жжет нас и убивает, кто придет бродить по пепелищу.

– Кано…

Макалаурэ очнулся и понял, что стоит, прижимаясь лбом к стене, уже довольно долго. Люди поглядывали с удивлением, а синдар прямо сверлили его настороженными и порой злыми взглядами – Феанарион вздумал говорить с их городом и камнем, это ли не наглость!

Да, мастером песен, меняющих мир, он не был никогда. Но все же стены Химринга стоят до сих пор, и ещё долго будут стоять. Их не взяли силой и не взломали ворот. Остатки защитников ушли оттуда сами, чтобы не умереть с голоду в осаде.

Если он умрет, то хотя бы в бою, а не под землёй, бессильно задыхаясь под тяжестью обломков дерева и камня!

Новая дрожь пробежала по стенам, но беспокоила его уже меньше.

– Попытаемся отдохнуть, – сказал Макалаурэ, сбрасывая плащ. Кинул его под ноги и сел, прислонясь к стене. Места хватило едва-едва.

– Ждем, когда позовет Рингвэ. Готовьтесь ждать долго. Посчитайте, сколько у нас воды.

Фаньо протянул ему флягу с водой. Его собственная осталась под ногами орков в самом начале Ивовой улицы.

Он сделал три медленных глотка, наслаждаясь и растягивая удовольствие. Вернул флягу. Вокруг тихо переговаривались, кто-то усаживал стариков на камни. Места, чтобы сесть, хватило не всем, неподалеку негромко уславливались меняться для отдыха.

Люди погасили свечи, сберегая огонь. Остался лишь отсвет маленького камня в руках сына Эльвинг. Кто-то из рослых воинов гондолиндрим, пошептавшись, поднял мальчиков, усадив их на плечи, и слабый прохладный свет разбежался по рукотворной пещере.

Макалаурэ снял шлем, прикрыл глаза. Вдохнул сырой воздух, ловя его потоки в темноте. Да, воздухом тянет лишь из меченого прохода – сырым, но не затхлым. Других дуновений воздуха здесь нет.

Макалаурэ умел ждать. Но очень не любил.

*

В беспокойном сне его горели попеременно то Химринг, то Сириомбар. Как только он сосредотачивался на одних улицах и башнях, их сменяли другие. Нет, все же это были Гавани.

Он искал Младших среди огня и крови, но видел одних лишь убитых. Атани, синдар и гондолиндрим лежали здесь бок о бок в лужах крови, изрубленные прямыми длинными мечами, каких никогда не носили орки. Живых здесь не было. Он метался по раскаленным улицам, едва вспоминая дорогу к холму и деревянному дворцу правителей.

…Эарендиль пал в дверях этого дворца, ему разрубили голову и прибили к створке ворот ударом меча в грудь. Быстро и безжалостно.

Макалаурэ медленно, словно против воли, поднялся по ступеням в парадный зал. Итариллэ дочь Тургона лежала на этих ступенях с перерубленным горлом – единственный и смертельный удар искусного мастера сражения.

Мертвые Младшие упали ничком возле деревянных тронов, пронзенные множеством серых дориатских стрел.

Безоружный Майтимо, даже без доспеха и верхней одежды, в белой рубахе, держал на руках Эльвинг, из груди которой торчали три красноперые знакомые стрелы. Крови почти не было, лишь тонкая струйка выступила в уголке рта, да несколько пятен темнели на голубом платье. Черные косы Эльвинг мертвыми реками стекали на пол.

Коснувшись губами ее лба, Старший медленно опустил лёгкое тело на пол, выпрямился. Поднял Сильмариль левой рукой, испачканной в крови. Свет Камня наливался холодом. Рука страшно зашипела, потянуло горелым мясом, лицо Старшего исказилось от невероятной боли, но он упрямо не разжимал пальцы.

– Ты доволен?! – закричал отчаянно он, глядя вдаль. – Отец, ты этого хотел? Теперь ты доволен?!

Ему ответило рычание. Огромный волк с глазами эрухини проник в зал через окно и двинулся к безоружному.

Макалаурэ проснулся, кажется, с невнятным криком. Ну, он надеялся, что с невнятным.

Да чтобы варги сожрали Ирмовы подарочки!

Фаньо испуганно встряхнул его за плечо.

– Воды?

– Да.

Сделал один глоток, вернул флягу. Видение расплывалось, ужас терял остроту, но вряд ли такое легко забудется.

«Мы этого не сделали», – выдохнул он. – «Не сделали. Не сбылось».

– Долго ли я спал? – спросил он, пытаясь понять, к чему последнее видение, и почему его не покидает беспокойство.

– Довольно долго, кано. Пришел и ушел посланец от Рингвэ. Отряд орков ушел из рощи, но временами пробегают по одному и по двое. Нужно ещё ждать.

– У меня скверное предчувствие, – сказал Макалаурэ вслух.

К большому удивлению, ему откликнулись с той стороны, где стояли иатрим.

– У меня тоже, князь, – та самая лучница, прощавшаяся с городом, протолкалась вперёд. – Не знаю, что привиделось тебе, но наверху собирается дурное, словно туча нависает.

– Уходим все. – Приказал Макалаурэ. – Немедленно. Вставайте! Все в туннель, в том порядке, в каком оказались! Ведите стариков! Передайте Рингвэ, пусть открывает выход и рассылает разведчиков! Убивайте как можно тише.

Он нехотя вспомнил кровавый сон. Весь тот был сплетен из несбывшегося. Весь – кроме волка. А может и не стоит отправлять «Ирмовы подарочки» к варгам? Больно редкий для Феанариони подарок вышел!

В туннель мог пройти один воин в доспехе или двое некрупных безоружных. Люди и эльдар торопились, но ни разу за все сражение время так не тянулось для Макалаурэ, как в эти мгновения. Оно утекало как вода из горсти, быстро и неумолимо.

Невольно он безмолвно торопил людей – быстрее, быстрее! А их словно бы не убывало, ещё из боковых тоннелей выходили мужчины, оставившие в зале место для других…

Наконец-то.

Все же невидимая вода не успела вся утечь, и с ее последними каплями Макалаурэ скрылся в туннеле сам вместе с Фаньо и последними из своих верных. Ход сразу довольно резко пошел вниз, то и дело встречались ступени, и на этом спуске напряжение стало отпускать Феанариона. Хотя бы потому что он действовал, а не сидел на месте.

Нарастала сырость. Идущие последними снова остались без света, но временами впереди мелькали бледные отсветы пламени торопливо зажженной одинокой свечи. Тоннель был сработан очень просто и словно бы второпях, даже стены его выровнять как следует не потрудились. Лишь когда спустились совсем низко, появилась каменная облицовка на стенах. И то она не защитила их от обрастания склизью, подобной водорослям на камнях. Неприлично поспешная работа.

Они проходили теперь под рекой. Вода местами сочилась из стыков плит и тихо хлюпала под ногами, шаги множества ног сливались впереди в единый тихий шум, подобный шуму воды по камням. Здесь, под землей и водой, Макалаурэ к собственному удивлению перевел дух, напряжение совсем оставило его, сменившись привычной готовностью встретить неожиданности.

«Либо мы ушли на безопасное расстояние, Ирмо знает от чего».

Вот только именно ему идти оказалось изрядно неудобно из-за высокого роста. Будучи едва ли не выше всех, он не мог выпрямиться и вынужден был идти согнувшись, до боли в плечах и спине.

Начался подъем, постепенный, едва заметный. Вскоре Макалаурэ понял, что туннель тянется куда дальше, чем он решил, глядя с обрыва. Это радовало. Правда, что делали орки так далеко от города?

Движение впереди замедлилось, наконец, человек перед ним остановился. По цепочке прокатился тихий шум.

– Рингвэ передает тебе, князь, что сейчас путь будет свободен, – сказал человек, оборачиваясь. На мгновение Макалаурэ увидел очертания его носа и короткой бороды в отблеске свечи.

Ещё ожидание, ещё невыносимо долго брести, согнувшись, под каменным сырым сводом, готовясь к самому худшему – просто чтобы быть к нему готовым, если худшее придет.

Оказавшись на поверхности, в прохладном вечернем сумраке, где все же не было врагов прямо сейчас, и с изрядным трудом разогнувшись, обычно сдержанный Макалаурэ шепотом пожелал, чтобы проклятых орков и волков за его ноющую спину сожрали поочередно болотные мары, драконы и морские твари Оссэ, желательно каждый раз живьём. Люди поблизости прислушались с уважением, гондолиндрим удивились, иатрим посмотрели, как на ту болотную мару. Вокруг шелестели молодые берёзки, густой подлесок пока скрывал беглецов от любых злых глаз. С моря набегали тяжёлые дождевые тучи, и это радовало.

– Кано! – мелькнуло бледное лицо, к нему торопился Рингвэ. – Надо уходить. Мы убили троих орков и сбросили в море. Вряд ли их хватятся сразу, но надо спешить.

– Пусть мужчины возьмут детей, – велел Макалаурэ. – Ты и твой отряд – замыкающие. Женщин и стариков в середину.

Здесь было ещё достаточно троп. Быстро пройти вдоль берега, где ливень смывает следы, а рощи прячут их от глаз, насколько хватит сил. Это было бы удачей, но хватит ли на то удачи самого Макалаурэ?

Не хватило.

Ливень набежал, освежая и взбадривая, и они скорым шагом прошли уже почти полторы лиги через такие же светлые прибрежные рощи, когда с севера из дождя вынырнули несколько огромных варгов. Молча разошлись в стороны, словно оценивая, хватит ли их сил задержать беглецов.

Без приказа доспешные воины вышли вперёд, закрывая собой остальных. Макалаурэ во главе колонны с нарочито громким лязгом вытащил меч.

Вожак, огромный и иссиня-черный, нагло подошёл к нему поближе. Чужую волю в нем Феанарион учуял, точно мерзкий запах. Варг открыл пасть, свесил язык – и прокашлял невнятно, пасть волков для речи годится плохо:

– Кха… Кха-мень.

Камень прилетел немедленно – юный темноволосый беоринг запустил в него камнем из пращи и рассек волчий лоб. Зверь только головой тряхнул.

– Кха-мень.

Макалаурэ шагнул к нему, чувствуя, как вспыхивают внутри угасшие было угли боевого бешенства, что охватило его в горящей Гавани. Но варг драки не искал, коротко кашлянул, будто засмеялся, отбежал на несколько шагов, маня за собой…

Рухнул с дориатской стрелой в глазу, не успев даже взвыть. Чужая воля исчезла – ее сосуд разбили. Прочие варги шарахнулись и исчезли в сторону сожженного города. Ещё двоих догнали стрелы, но не свалили.

Феанарион бросил взгляд на первого стрелка. Не Белег Куталион, увы, но тоже плечист, и с луком, который не всякий эльда натянет. Кажется, он видел его в Дориате, мельком. Из колчана у того торчали ещё три стрелы – своя и две орочьи.

Но тут сутулый хадоринг, старый и седой до выбеленности, шагнул к Макалаурэ, уверенно раздвигая воинов.

– Уводи воинов, князь Маглор, и уноси детей, – и надтреснутый голос его был таким, словно он уже решил за всех и даже за него, Феанариона. – Мы останемся. Задержим не вас, а их. Все равно не поспеем за тобой, да и срок наш на исходе. И благодарю тебя, что не пришлось заживо гореть. Защити детей и княжичей, Феанарион.

«А не лучше ли было сгореть, чем дождаться волчьей пасти?»

Они уверенно отступали от колонны беглецов – старики и старухи, хадоринги, беоринги, халадины, даже хромой старый вастак со знаками племени Бора на одежде. Их вышло десятка три. Хмурились, храбрились, проверяли ножи на поясах. Толстая, нестарая ещё женщина, всхлипнув и посмотрев на ребенка в руках гондолиндрим, тоже попятилась к ним.

А за ними мрачно отходили раненые. Люди, шатаясь и отталкивая протянутые руки. И двое эльдар, изрубленных и обожженных. Нет, уже трое. Синко, белый как сириомбарская новая стена и наскоро перевязанный в подземелье, посмотрел на атани, улыбнулся криво, шагнул за ними, опираясь на меч в ножнах.

Почти все, кто не выдержал бы долгого бега или скорого хода день и ночь.

Старый хадоринг смотрел спокойно и прямо – и кровь бросилась Макалаурэ в лицо, а в груди глухо стукнуло о ребра и сжалось.

– Никогда мне ещё не приходилось оставлять беспомощных на съедение волкам, – сказал он хрипло.

– Не совсем беспомощных, князь… – начал выбеленный, погладив нож на поясе.

– Я не стану начинать сейчас! – выкрикнул Феанарион яростно.

Не в городе. Не в огне. Не при виде волков. Не на смерть верных даже. А при виде этих чужих старых аданов, которые ему никто, и которые приготовились умереть, чтобы не задержать их – здоровых и быстрых.

Боль вспыхнула и снова превратилась в ярость, накрывшую его волной, уносящую разом и осторожность, и расчёт.

В прошлый раз было то же. И получилось.

– Вернитесь в отряд! – голос Макалаурэ набирал силу и зазвенел как два удара гонга. – Пусть в дороге выживут не все, но волкам я не оставлю ни одного!

Рингвэ и Фаньо переглянулись, догадываясь.

Старики медлили, и воины вернулись к ним сами, окружив их. Макалаурэ видел надежду на их лицах. И лицах эльдар тоже…

Вскинув лицо навстречу дождю, Макалаурэ низко запел, обходя свой сгрудившийся отряд выживших. Охватывая их шагами, отмеряя слова и такты самой простой и ритмичной из песен.

Просто идите за мной, говорил он им всем.

Земля сама подтолкнет вас вперёд – идите за мной.

Вода смоет усталость и боль – идите за мной.

Трава укроет наши следы – идите за мной.

Ветер вдохнет новые силы – идите за мной.

Не думайте о дальнем пути – идите за мной.

Так говорил он каждому из них и всем сразу, замыкая круг.

Потом сделал шаг вперёд во главе своих – и на плечи упала тяжесть, словно он тащил их всех за собой, и более всех тащил стариков атани и их годы, тянущие к земле. Такого не было, когда он отыскал братьев и запел им среди Битвы Слез. Ничего подобного не было. Стиснув зубы, Макалаурэ шагнул ещё раз, едва удержав песню. И ещё. Тяжесть сдвинулась, медленно набирая ход, как тяжело гружёный корабль.

Ливень, набегающий с моря, хлынул еще сильнее.

Он повернул немного севернее, уходя от береговой линии, где их будут искать точно. Он звал за собой, и все, даже самые старые атани, шли за ним быстрее и быстрее, не отставая и не сбиваясь с шага. Дикие поля и небольшие рощи вдоль ручьев и озёр плыли им навстречу, и отряд шел плавно, как корабль, рассекая высокие травы ранней осени. И смыкались эти травы за ними без следа, словно вода за кораблем.

Макалаурэ пел, дождь сбегал по его волосам, обращая их в отливающий алым черный плащ. Рядом шли двое рослых гондолиндрим с юными полуэльфами на плечах.

Не нужны были здесь ни красота песни, ни точные слова. Только безостановочный ритм шагов – и его голос. И ярость, бьющаяся внутри, льющаяся из его горла. Как в тот раз, когда они рубились день и ночь, пробиваясь сквозь Бессчетные Слезы и свое поражение.

Кто-то начал отбивать этот ритм по щиту, другие подхватили.

Спустились сумерки, настала ночь. Потом их встретил рассвет. Макалаурэ звал и пел, они шли за ним на восток. И весь следующий долгий день. И ещё одну ночь.

Голос пропал, когда просветлел третий день, а зеленая стена Таур-им-Дуинат уже виделась впереди. Просто новый вдох вдруг сорвался, Макалаурэ захлебнулся кашлем, и поток его силы прервался и рассеялся, а усталость обрушилась, словно лавина.

Не только на него, но ведомым было легче.

Не сговариваясь, отряд в последнем усилии повернул к низине, заросшей совсем молодыми, нежными берёзками и ивами, чуть тронутыми желтизной на макушках. Среди них пряталось маленькое озерцо, журчал в жухлых лопухах ручей.

Люди доходили до воды, пили из последних сил – и опускались на траву.

Макалаурэ сам несколько мгновений думал лишь о том, чтобы стечь на землю. Усмехнулся. Очень медленно спустился к ручью. Нашел взглядом Фаньо и Рингвэ – его верные осматривали рощу, не поддаваясь усталости.

– Что позади? – спросил он без голоса. В горле скрежетнуло.

– Все спокойно, – сказали ему, – и след закрыт.

Тогда Макалаурэ позволил и себе опуститься на траву, зачерпнул из ручья холодной воды. Выпил медленно, запоминая и впитывая ее свежесть, смягчая пересохшее, саднящее горло. Бросил рядом шлем, который все время нес, прижимая локтем. Привалился к белому стволу.

Он чувствовал себя ручьем, который иссяк.

Люди почти все бросились в траву, многие уже уснули, едва коснувшись земли. Держались лишь самые стойкие и молодые.

И один из таких сам шагнул следом за Рингвэ – обойти рощу. На слова сил не стали тратить.

*

Дед Сарно умер с улыбкой, когда его опустили в траву. Просто улыбнулся и перестал дышать.

Тарлан знал, почему. Усталость обрушилась на него самого как водопад, едва не сшибая с ног, когда прервалась песня князя. И то она вышла куда меньше, чем могла быть после двух с лишним дней пути. Не иначе, и правда земля силу ногам давала.

Но он выдержал ее, а старики…

Не все.

Но все дошли до маленьких берёз и густой травы возле них.

И лучше деду Сарно было уйти здесь, со спокойной душой. Такая уж вышла суровая забота у нолдорского князя.

Он укрыл Сарно его же плащом. Встал и увидел вокруг себя… Прощание.

Рядом с дедом уложили ещё одну старую хадорскую женщину. И ещё халадинку. Скуластый парень уложил и заботливо укрыл кафтаном старого вастака. И толстуху с трудом принесли подруги – видно, не выдержало сердце. И ещё раненого принесли и положили рядом двое эльдар. И еще, и еще.

Почти половина стариков. Две женщины. Трое раненых.

– Хоронить-то как будем? – почти беззвучно, как самому себе, выдохнул скуластый.

– Сперва осмотримся и отдохнем, – сказал Тарлан. – Не обрадуются деды и бабки, если мы тут кинемся копать им могилы, и от усталости вместе с ними туда ляжем. Не для того шли.

Он обернулся, ища глазами княжичей и нолдорского князя. Вон дети у воды, с гондолинцами. А вон и князь Маглор у родника по стволу березы сползает на землю. То есть он-то садится, но так ровно и медленно, словно на голове стоит чаша вина, и он ни капли расплескать не хочет. Так движутся в самой крайней усталости, когда только что падать ещё нельзя.

Прочим-то здоровым и молодым легче вышло, похоже. Тарлан даже приободрился немного. И увидел, что князевы верные отдыхать и не думают.

А раз им нельзя, подумал он, то и ему не стоит. И сам, без спроса, двинул вслед за старшим верным Рингвэ – тем длинным белолицым воином, что передовой отряд увел в подземелье. Тот и не спросил ничего, кивнул только, мол, пошли.

Ноги были теперь немного деревянными, и спина тоже. Но усталость чуть отступила. Тарлан подумал, что она ещё вернётся с добавкой, но все ж не прямо сейчас, а это главное.

Рощица вокруг озера была невелика, они ее пересекли быстро, и князев верный полез на склон холма, туда, откуда стекал другой родник и виднелось что-то большое и корявое. Оказалось – старая берёза, толстая, короткая, с толстенными ветвями, свешенными к воде. И ствол местами изрублен, рубцы смолой давней затекли. Какая сволочь дерево била-не срубила?

– С него будет дальше видно, – Тарлан подошёл первый и похлопал дерево по здоровому боку, как лошадь. Жаль было дерево, но выжило же. И самое прочное тут.

– Тебя тоже, – коротко сказал нолдо. – Не надо… Назад!

Тарлан сперва отскочил, как велено, а потом уже схватился за меч. И остолбенел.

Берёза поворачивалась, переступая короткими толстыми ногами, вскидывала руки-ветви, тихо загудела. На стволе, где ветки у макушки шапкой расходились, открылись глаза, зелено-серые, блестящие, яркие…

– Приветствую тебя, пастух берёз, – сказал ему князев верный. Тарлан выдохнул, вспомнив сказки о Междуречном Лесе и почему там никто из эльдар не живёт. Потому что живёт кое-кто ещё.

– Сожалею, что потревожили тебя, – говорил дальше верный лесному чуду – или чудищу? – Мы бежим от орков. Они сожгли город в устье Сириона.

Гудение утихло. Чудище шагнуло вперёд, но верный даже не дернулся. И Тарлан, глядя на него, тоже удержался. Голос у чуда тоже вышел гудящий, будто кто-то говорил в большом дупле.

– Орки? Орки – здесь? Не слышу орков. Людей слышу. Вас слышу. Песню слышал. Орков – не слышу.

И нолдо на мгновение устало улыбнулся.

…После добрых вестей на траву у воды вернулись почти все. Кто смог – засыпали сразу, счастливцы.

Тарлан вот не мог.

Свои эльдар делились с людьми дорожным питьем мирувором, у кого оно было. Кому досталось – тоже засыпали. Надо же, думал Тарлан, чтобы заснуть, тоже силы нужны…

– Называть тебя как, меткий? – это княжий верный вернулся. Посмотрел холодными-светлыми глазами.

Приятно было знать, на чем его, Упрямца, запомнят. А то, что сердце в пятки падало, когда волчара вышел – со стороны не видно.

– Тарлан я. Тебя знаю.

– Силы в дозоре постоять есть, Упрямец? Не спишь ведь.

– Да. Посидеть в дозоре.

– Тогда посиди. Постереги и меня хоть недолго, разбуди, как силы кончатся.

И Рингвэ, не медля, лег прямо тут, где стоял. Кажется, он заснул еще до того, как улегся. Никакой эльфовой грезы, спал как убитый. А Тарлан – сел на землю рядом. Сердце стучало гулко и тяжело. Было ему невесело.

Нолдо-то поспит или погрезит всего свечу-другую времени, и отдохнет лучше, чем человек за тот же срок. И потом уже он будет караулить Тарлана – лучше и дольше. И все равно временами чуется тут несправедливость, что даже этим нолдо, которые своих резали еще давным-давно, до восхода солнца, ничего не сделалось, ни за старые дела, ни за новые. И заживает на них все, как на собаке и даже лучше. И живут долго…

Он с усилием отвел глаза от старых шрамов на открывшейся шее спящего. Да ну в задницу, подумал Тарлан, сам удивляясь накатившей обиде. Вот так располосуют тебя однажды когтями какие варги или кошки, а ты и помереть не сможешь, живи и мучайся. В задницу, повторил он, шевеля губами. Нашел время завидовать чужим заботам. Доживем до безопасности, тогда подумаем.

А стоять или сидеть ему сейчас, неважно – в высокой полусухой травище здешних полей волка все равно не разглядишь, пока не выпрыгнет.

Кроме него, не спали еще с десяток таких упрямцев. Князев оруженосец тоже – вон, уговаривает господина что-то выпить, и по сторонам все смотрит. А сам князь Маглор, кажется, ни на волос не шевельнулся с тех пор, как сел. Прямо статуя.

Юные княжичи лежали у воды, завернувшись в один плащ. А рядом сидела их наставница, рисовальщица карт, и чуть качалась вперед-назад, обхватив себя руками за плечи, как сидят иногда бабушки на лавочках. Губы чуть шевелились, словно она пела колыбельную сама себе.