Текст книги "Вопреки (СИ)"

Автор книги: Luchien.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Снова звонит телефон – незнакомый номер. Игорь хмурится, снимая трубку. Руки неосознанно вцепляются в руль. Он узнает этот голос из тысячи. Воскресший из мёртвых.

– Что тебе надо? – Злость бьётся в виски. Но он рад. Рад, что игра в «угадай, кто» закончилась. Рад, что он угадал.

Стас шипит в трубку, брызгая ядом. И страх против воли расползается по позвоночнику, стучит о грудную клетку бешено, сильно.

Игорь чувствует, что теряет его. Контроль над ситуацией. Знакомо. Так знакомо. Как и полгода назад, только на этот раз мистер Икс известен. Но от этого не легче.

Яна.

Вспыхивает в мозгу, заставляя вжать педаль в пол. Он ничего ей не сделает. Стас просто хочет позлить. Он псих, но не настолько же… Некстати вспоминается взорванная машина, и Игорю становится по-настоящему страшно.

Он мчится к гостинице, не разбирая дороги, чудом избегая столкновения на перекрестке.

Ну же, Яна, возьми трубку! Возьми трубку, идиотка! Немедленно!

Её голос, слегка раздражённый, вызывает облегчение. Всё будет хорошо.

– Уходи оттуда! Слышишь! Уходи немедленно!

Он кричит в трубку, срывая голос, вполглаза следя за дорогой, на которой так некстати собирается пробка. Визг покрышек, он выскакивает на встречку, объезжая, забыв обо всём.

Яна что-то говорит, о деньгах, о том, что всё достала, о том, что ждёт. А он понимает, что не успевает. Отчаянно не успевает. И глухой хлопок только подтверждает его страхи. Всё кончено.

Игорь выскакивает из машины, едва она успевает затормозить. Бежит к ней, уже зная, что найдёт.

Распластанное тело на мраморной лавочке. Аккуратная дырочка во лбу. И лужа крови под головой.

За что же ты ее?

ЗА ЧТО, СУКА?!

Игорь оглядывается, чувствуя, как ярость захлестывает, почти как тогда, когда увидел папу. В такой же луже. С такой же дырочкой, только в затылке.

К горлу подкатывает тошнота.

Телефон звонит сам, и Игорь хватает его, не глядя, зная, кто звонит.

– Выходи, сука! Выходи, поговорим!

– Успеем ещё, Игорёк. – Голос бывшего друга звенит от счастья. Эта тварь только что испытала оргазм?!

Игорь бессильно скрипит зубами, играя желваками на скулах.

Бесполезно. На этот раз он опоздал. Но больше этого не повторится. Проходили уже. Шлейф из трупов. Ванны крови. Хватит.

Он заставляет себя остановиться. Выдохнуть. Набрать в грудь воздуха, обжигающе-холодного. Отрезвляющего.

Яна умерла. Этого не изменить. Но её информация… Он не успел забрать. Или не захотел. А Игорю она жизненно необходима. Иначе зря. Всё зря.

Он подходит к ней, стараясь не смотреть в распахнутые, полные удивления глаза. Достаёт флешку.

Я отыграюсь, Стас. Будь уверен. За эти полгода я тоже сильно изменился.

========== 19. Весь мир идёт на меня войной… ==========

Она невероятно красива. Алое пальто, чёрные ботфорты, синие перчатки. Огромные глаза распахнуты в удивлении. И уродливая клякса, плавящая снег. Лужа под головой парит на морозном воздухе – кровь пока горячая, ещё почти-живая. Почти.

Ты опять не успел, Соколовский.

Игорь жмёт на газ, обгоняя редкие машины на трассе, а перед глазами всё ещё стоит лицо Яны. И чувство вины обжигает лёгкие, как глоток морозного воздуха там, у гостиницы.

Он стискивает губы в тонкую полоску, пытаясь не думать об этом. Не думать, что ещё одна, молодая, красивая – по его вине.

Особняк, притаившийся в лесу, не виден за высоким забором. Но Игорь точно знает – он отсюда не уйдёт без ответов. Пусть хоть до утра простоит. Ворота с тихим шорохом расползаются, нехотя, как и их хозяйка, пропуская внутрь.

Она ждёт его, холодно глядя исподлобья. Забыли уже, как улыбались мне, как сыну второму? Что, не мил я вам уже, Елена Викторовна?

– Расскажите мне о Стасе. – Большего ему знать не хочется. И о Лере говорить – тоже. Его вина. Только его.

Но теперь… Яна-то за что?!

– Он умер, – голос женщины дрожит от едва сдерживаемого презрения. – Что ты ещё хочешь знать?

– Он час назад убил человека. – Игорь сдерживается. Она не виновата. Родители не несут вины за грехи детей… Хотя… Нет. Наверное, обратной силы эта фраза всё же не имеет. Виноваты. Сами такого воспитали.

Разочаровал…

Игорь горько кривится. Не оправдал сыночек надежд – вот тебе курорт заграничный с врачами заморскими. Они там тебя и подлечат, и на ножки поставят, и опять в мир вытолкнут…

– Он всё ещё в Черногории. – Елена Викторовна растерянно смотрит на Игоря, нервно комкая полы пальто. – Мне шлют отчёты… Фотографии… Он там…

– Значит, вас обманывают. – Игорь уже узнал всё, что нужно.Уходит стремительно, не прощаясь. Ничего к этой женщине не испытывает. Ни сочувствия, ни жалости.

Кто-то выпустил чёртика из табакерки. Кто-то… Но вот кто?! Кому выгоден псих, едва оправившийся от передоза? Кому нужен почти неконтролируемый наркоман, помешавшийся на собственной мести и понятиях о справедливости?

Тёмный зимний лес пролетает по обе стороны дороги. Предрассветный час. Самое время для признаний и самоубийств.

Мысли скачут с бешеной скоростью вокруг Стаса. Он не сам вышел. Ему помогли. Его снабдили информацией. Он ведь, по сути, так же сидел, как и Игорь. Полгода. Откуда теперь такая осведомлённость?! Как он смог так чётко организовать слежку? Какие связи?

Пусто. Опять пусто. Никто не подскажет. Никто не поможет. Опять один. И обсудить не с кем.

Город не спит, сверкая огнями с противоположного берега. Один мост – и домой. Домой? Быстрый взгляд на часы. В отдел уже скоро. Ночь без сна.

Песня без слов, ночь без сна…

Рваный ритм давно забытой песни. Когда-то заслушивался. Странно. Мама одобряла. При всей своей любви к классике.

Снова за окнами новый день

День вызывает меня на бой

И я чувствую, закрывая глаза —

Весь мир идёт на меня войной…

Аккорды ещё звучат в голове, когда он замечает её – небольшую фигурку, перебравшуюся за перила.

Хочешь ли ты изменить этот мир

Сможешь ли ты принять, как есть?..

Нет. Этого он точно принимать не собирается. Девушка, совсем юная, около двадцати лет, с отчаянием в глазах. Со стремлением жить.

Мыслей нет. Бесшабашная песня грохочет в голове, стучится ритмом в сердце. Сумасшедше. Рвано.

Если есть шаг – должен быть след.

Если есть тьма – должен быть свет…*

Он должен быть. Хотя бы для кого-то. Игорь перелезает через перила и вздрагивает всем телом, заглянув вниз. Вода, чёрная, мутная в прорехах льда, затягивает. Вот сейчас, отпусти руки и лети вниз. В темноту. Где никого не будет. И боли не будет. И страха. И вечного чувства вины, что давно вросло в кожу…

– Эй, вы чего?! – Девушка проявляет недюжинную силу, вытаскивая обратно. И он подчиняется. Нехотя. Говорит что-то, шутит. А сам думает. О воде этой чёрной. О том, как легко на самом деле всё закончить. Раз – и нет.

Я чувствую, закрывая глаза –

Весь мир идёт на меня войной…

Он хочет помочь ей. Девушке, запутавшейся, почти погребенной под грузом несуществующей вины. Может, он надеется, что сможет искупить другую смерть. Может, он думает, что его работа, его помощь, посильная помощь, которую он даёт людям, поможет и ему. Загладить. Смазать. Скостить…

Сколько людей ты убил уже, Соколовский?

Нет. Сам не убивал. Но убивали из-за тебя. Людей, которые могли бы жить.

Игорь рвано вздыхает, не обращая внимания на девушку, замершую на пассажирском сидении. Он сам тонет под этим грузом. Под грузом вины. Захлёбывается в ледяной воде причин и оправданий, тонет, придавливаемый чувством бессилия и злости на весь мир. Как сохранить рассудок? Или он уже давно его потерял и даже не заметил?

Телефон вспыхивает в темноте. Он ещё не взял его в руки, а уже знает, кто звонит. Взять. Хочется взять и кричать в трубку. Говорить, как всё плохо. Как достало. Как жить не хочется…

Но он сбрасывает. Нет, Вик, не нужно тебе об этом знать.

Она стоит у входа в отделение. Ждёт. Смотрит обвиняюще. Зачем? Действительно волновалась? Да, Вик, ты правильно выстраиваешь цепочку. Видишь скрытые мотивы.

Только не лезь туда. Только не ты. Ты – не смей. Даже близко к этом делу не подходи. Я на всё готов, только бы тебя уберечь. Хочешь, к алтарю сам отведу и Дане передам из рук в руки? Только не лезь сюда…

День проходит в работе. Привычная текучка. Выяснение обстоятельств. Раскрытие новых подробностей и деталей… Работа. Отвлекающая. Нужная. Настоящая.

Игорь возвращается в отдел, кипя энтузиазмом. Антиквар, его бесценные связи, его выходы, его помощь… Он чувствует это – предвкушение, которое появляется, когда дело идёт по верному пути. Но в кабинете пусто. И разочарование заставляет кривить губы – надо же, а ведь так хотел поделиться…

– Игорь, что происходит? – Вика появляется внезапно, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Но Игорь быстро берёт себя в руки. Знаю я, что ты хочешь обсудить, Виктория Сергеевна.

– А что происходит? Я съездил к антиквару, узнал насчёт икон… Кстати, очень интересные вещи там творятся…

– Игорь, девушка, что найдёна у твоей гостиницы – личный секретарь Игнатьева. Может, ты всё-таки скажешь мне, как это связано с тобой?

Думаешь, я так просто тебе это скажу? Вот так, сейчас, выложу на тарелочке с голубой каёмочкой? Может, тебе ещё и весь план рассказать?

– Не лезь в это, Вик. Не надо. – Он смотрит на неё, не в силах отвести взгляд, пытаясь задержать дыхание. Пытаясь не дышать ею так глубоко, не позволять её близости туманить рассудок.

– Я не отступлю. Как бы ты не просила. – Он говорит через силу. Не может не говорить. Не может не сказать ей этого. – Оставь меня в покое, Вик. Живи своей жизнью.

– А что, если я не… – Вика замирает на полуслове. Обрывает сама себя. Смотрит так же – жадно, будто взглядом пытается отыграться за все эти недели вынужденного голода.

– Если ты не сможешь? – Он делает крохотный шаг. Еле заметный, но кажущийся нереально огромным. Потому что воздух между ними резко заканчивается. Остаются только её глаза. Только его губы. Близко. Душно. Сладко.

Её рука взлетает в воздух, и Игорь едва успевает удержать её, сам едва удерживаясь от того, чтобы не рвануть на себя. Не задохнуться в ней, в её губах.

Дверь распахивается неожиданно. Как, впрочем, и всегда. И Даня на пороге вызывает истеричный смешок. Игорь весело смотрит на него. Что ж. Им это надо.

На улице морозно. Но внутри горячо. Жарко. Пылает. То ли от разговора, то ли от того, что сейчас будет.

Даня бросается на него яростно, рыча, как раненый зверь. И Игорь пытается сопротивляться. Поначалу. Пока в лицо не прилетает. Кулак у Дани тяжелый. Да сколько можно терпеть-то?! Он бьёт в ответ коротко, жестко, крепко. Не зря он – кмс по боксу. А ты не знал, Дань? Не всё тебе тёмную устраивать. Да исподтишка нападать. Иногда и в ответ могут дать. Вот так вот бывает.

Встреча с перекупами. И Жека, с удовольствием демонстрирующий пробелы в советской системе образования…

Игорь едет домой, с удивлением понимая, что сегодняшние сутки наконец подходят к концу. Долгие. Бесконечные. Убийство. Самоубийство. Вика. Антиквары. И лента, страшная, бело-красная, у гостиницы. Как напоминание.

Игнатьев.

Она ведь и из-за тебя погибла, тварь. И кровь на снегу – как напоминание – не расслабляйся. У тебя есть цель. У тебя есть средства к её достижению. Не забывай.

В машине спать не сладко. Но оно того стоит. Определённо. Катя удивлена. Катя восхищена. Катя плывёт, улыбаясь. Что, Кать, такое у тебя впервые? Не могу сказать «привыкай». Это скоро закончится. Как имеют свойство заканчиваться все конфетно-букетные периоды. Но до этого я выжму всё из этого времени. По максимуму.

Завтрак вдвоём. Романтично? Нет. Но на удивление весело. С Катей всегда весело. И как бы он ни пытался абстрагироваться, но он же живой. Не робот. Не может не думать. Не чувствовать.

Бандитов ловят на живца. Пряников – тот ещё авантюрист. Игорь усмехается. Надо же, кто бы мог подумать?! Новое дело раскрыто, но в этот раз Игорь доволен по-особому. Не так, как всегда. Он рад, что помог девушке. Ещё вчера она с моста хотела сигануть. А теперь иконы к груди прижимает и плачет. Помолись за меня, если сможешь…

В машине взгляд падает на открытку. Море цвета индиго, белоснежный замок с красными крышами. Всё плохо. Очень плохо. Потому что он понимает – страшно. Не за себя. За неё. Он звонит Дане, сам не понимая, что делает. И просит. Умоляет почти.

– Будь с ней рядом. – Сам был бы. Если бы мог. Но не может. И во рту горько от этого. Нестерпимо. И глаза готов зажмурить, но только от себя оттолкнуть подальше…

У Игнатьева в конференц-зале людно. И Игорь готов к очередному спектаклю. Зачитывает иски, претензии, не замечая, как меняется взгляд извечного врага. Как из насмешливого он становится задумчивым. Как в нём начинает мелькать уважение.

Уважение?!

Игнатьев почти кайфует. Давно забытое чувство соперничества. Когда ещё такое будет? Он устал быть один на вершине. Устал от того, что все боятся его. Боятся соперничества. И вот он, молодой щегол, клюёт его с неистовством орла. Это забавляет. Это вдыхает жизнь. Это вдохновляет…

Комментарий к 19. Весь мир идёт на меня войной…

*Кино – “Песня без слов”

========== 20. Шоу должно продолжаться ==========

Шоу должно продолжаться. Это ещё до него сказали. Давно. Но суть одна. Кому какая разница, что у тебя на душе – шоу должно продолжаться.

И Игорь помнит об этом. Помнит, не задумываясь, с какой-то лихорадочной поспешностью скупая билеты в кино. Боится передумать? Нет. Он знает, на что идёт. И не может сказать, что мера вынуждена.

Катя ждёт. Замирает в предвкушении. Смотрит и не верит. Улыбается наивно, с детским восторгом. И на миг её становится жалко. Но лишь на миг. Потому что ничего уже не остановить. И отступать поздно.

Весь зал – для них. Хочешь – убивай. Никто не увидит. Но ему не это нужно. Ему нужны чувства. Яркие. Сочные. Чужие.

Сука ты, Соколовский. Самому не тошно?

Покончить бы с этим поскорее. С Игнатьевым. С местью. Навсегда.

Со Стасом разобраться. И уехать из города. Куда глаза глядят. Не оборачиваясь. С Викой.

У Вики мысли те же. Только к ним ещё неопределённость. К ним ещё страх. К ним любовь чужая, вину вызывающая.

Она устала. Устала за него бояться. Сколько можно?! Как же хочется ударить. Хлестать по щекам, пока не заболят ладони. Кричать на него до хрипоты, до сорванных связок.

Ненавидит. Как же она его ненавидит!

С сухим треском ломается карандаш в руке. Вика вздрагивает, недоумённо вглядываясь в экран телефона.

И сердце срывается, бешено колотясь в горле.

А надежда, забытая, сладкая, расправляет крылья, заставляя подрагивать пальцы.

«У кинотеатра. В 21:00».

Сухо. Но разве тебе многого надо, Родионова? Две строчки, а ты уже срываешься с места и бежишь без оглядки, забыв обо всём. Куда ты катишься, к чему?..

Время тянется медленно, как нарочно. Она сжимает руки в кулаки, заставляя не проверять каждые пять секунд часы.

Что ты ждёшь от этой встречи? Что он тебе скажет?

Да что бы ни сказал: выслушает. Что бы ни сделал: примет. Потому что устала. От беготни этой друг от друга. От недомолвок. От одиночества.

Страшно. Когда с мужчиной одинока – страшно. Надо было обрывать сразу. Давно. И не возвращаться. Что уж теперь.

Из дверей кинотеатра выходят двое. Вика не смотрит. Не интересно.

Пока он смеяться не начинает.

А ведь она его смех и не слышала ни разу. Вот такой – громкий, искренний. Счастливый.

А ведь это больно.

Казалось, больнее уже не будет. Бред. Вот сейчас – больно. Не просто с другой видеть. Счастливым видеть.

Что-то обрывается и летит вниз, быстро-быстро. И Вика с трудом просит таксиста. Отсюда. Подальше. Скорее. Потому что это жестоко. За что только? Не понять.

А перед глазами пара. И ей теперь точно нет рядом места.

Подсознание. Порой оно диктует странные видения. Не те. Не так. Не тогда, когда нужно.

Во сне глаза её голубые – рядом. Во сне кожа её нежная – под ладонями плавится. Во сне – губы её мягкие – для него полуоткрытые. И счастье. Белое. Слепящее. Чистое. Как всё, к чему она прикасается. Как всё, до чего ему не дотянуться.

Научись, Соколовский. Научись контролировать свой разум. Забудь про желания. Про то, что изнутри наружу просится. Оставь. В прошлом.

Звон в окно. Подскочить. Как не было сна. Кирпич. Бумажка. Послание от Ромео Джульетте? Игорь берёт в руки камень и холодеет. Монтенегро. Виды. Страшно. Вика.

Почему сразу она?! Почему так страшно?! Душ – машинально. Катя ждёт, звонит, просит. Сама. Завтрак – приятная необходимость. Игра – вынужденная ласка.

– Мне действительно хотелось бы, чтобы ты понравился моему отцу.

– Значит, надо понравиться.

Игорь не лукавит. Надо, значит надо. Месть затмила всё. Жизнь реальную. Чувства искренние. Привязанности давние.

К Пряникову с радостью. Устал один. Надо поделиться. Давно пора. И рад бы с кем. Но не с Викой же!

Ангел-хранитель. Он у Игоря явно силён. А возможность на чужое плечо часть забот переложить – бесценна. Зацепка на Стаса. Как отблагодарить потом?

Игорь начинает потихоньку тлеть. Надеялся, что обойдётся, но нет. Вот оно – это чувство, когда прожигает потихоньку, на самой грани. На подсознании. Когда вот она, разгадка, почти-почти. Только пока никак.

В притон без сомнений. Хоть бы стволом обзавёлся, Соколовский. Ни страха, ни упрёка. Рыцарь в дырявых доспехах.

Музыка, якобы крутая. Чувство внутри, якобы подъёма. Он забыл уже, что правдиво, а что – фальшивка. Но ведь не в том суть. Можно и без правды правды добиться. Было бы желание.

Он ищет Стаса. Уверен, что найдёт. Всё ещё уверен в себе. Думает, на шаг опережает. Думает. Наивный.

«Я всё за тебя решу. Дорогой мой человек».

Дорогой мой человек.

Остро. Больно. Нервы наружу. Оголены. Как провода. Пробивает до самого нутра.

Вика.

Снова по городу, не разбирая дороги. Не замечая лиц. Не думая. Не давая себе думать. Только убедиться. Только посмотреть, что всё в порядке. Одним глазом. Издалека.

Визг тормозов у её дома. Выбегает из машины, несётся наверх, перескакивая ступеньки. Перед дверью отдышаться. Выпрямиться. Позвонить.

Дверь открывает Аня. Смотрит удивлённо. Пожимает плечами.

Сердце стучит так громко, что заглушает её слова, оставляя лишь смысл. Нет. Не дома.

Быстро кивает. Пытается улыбнуться. А в голове мысли: одна другой страшнее. Выскакивает на улицу и чувствует, как ноги подкашиваются.

Живая. Идёт с Даней, смотрит удивлённо.

– Что-то случилось? – В голосе сразу столько заботы. Вик, ты бы её хоть при Дане прятала.

– Мимо проезжал, решил в гости заехать. – Игорь пожимает плечами. Равнодушно. Хитро улыбается Дане. С трудом удерживается, чтобы не подмигнуть.

В этот раз не вышло, Стас. А в следующий я буду тебя ждать. Будь уверен.

Игнатьев в трубке. Кричит что-то. Почти не разобрать. Пусть кричит.

Солнышко. Ласково так. Погладить бы. Игорь ликует. Запрыгал бы и в ладоши захлопал, да рука занята.

– Я куплю помещения, потому что я молодой и амбициозный, а вы – жадный и злой!

Ему весело. Нет, не весело. Смешно. Расхохотаться бы. И тут ещё смс от Кати. Вдогонку. Так вовремя.

Что нас ждёт дальше?! Главный акт в самой весёлой пьесе?! Он только за!

Кто есть кто? Сегодня узнаем! Так и хочется встретить поскорее. Посмотрите, Вера Сергеевна! Вы, вроде бы, меня не знаете?

Хотя нет. Знаете. Не можете не знать. И мину хорошую при плохой игре делать умеете. Лишь уголки губ вздрагивают. Но улыбка всё же складывается на лице.

Правильно, Вера Сергеевна. Ни к чему дочь-то расстраивать. Она у вас вон какая хорошая. Привела парня с родителями знакомиться. Тут бы радоваться. А вы что, не рады совсем?

За окном останавливается машина. Вот оно. Твой почти-триумф, Соколовский. Расправь плечи и приготовься.

Медленно повернись. И кивни серьёзно. Как подобает будущему сыну. Игнатьев же этого ждёт? Зятя вероятного? Что ж, приятно познакомиться.

– Здравствуй, папа!

========== 21. Выбирай. Пока можешь ==========

Игнатьев напоминает льва, замершего перед прыжком. Напряжённый, как струна. Взгляд ледяной, должен бы пробирать до костей. Должен бы. Но нет.Не выходит у вас, Аркадий Викторович. Ваши взгляды, ваше молчание, ваше презрение.

Отчего ты думал, что это доставит тебе удовольствие, Соколовский? Почему мысли об этой встрече оказались ярче самой встречи? Почему теперь так пусто? И ведь действительно пусто.

Ни злости, ни радости. Ничего. Только глаза Катины. Растерянные. Непонимающие. Ты ведь этого так хотел, Соколовский, что ж теперь тушуешься? Где азарт, где оно, твоё хвалёное чувство превосходства? Сам себя перехитрил?

Каково это – чужими жизнями играть? Не на бумаге, по-настоящему? Смотри, вот они – последствия, которых продумать невозможно.

Говоришь, цель оправдывает средства? Хороши твои средства, Соколовский, разбитое сердце одной отдельно взятой девушки. Когда тебя лично касается, не так просто выходит, а?

Встреча предсказуема, реакция Игнатьева предсказуема, а чувства Игоря… Размяк? Возможно. Не стоило так близко к себе подпускать. Не стоило проникаться: чужими проблемами, чужими мыслями, чужими мечтами.

Отчего в голове теперь звучит укоризной мамин голос?

«Как же так, Игорёша? Разве так можно поступать?»

Он крепче стискивает руль, вылетая на дорогу, давит на газ, только бы уехать отсюда подальше. Не оглядываясь. Тошно. Почему так тошно? Ты же добился всего. Почти всего, что планировал. Один шаг от победы отделяет. Ещё чуть-чуть, и паззл сложится. И пути назад нет давно, и Катя тут вовсе не причём.

Закрыть бы глаза, и проснуться летом. Жарким, душным. В деревне. Далеко отсюда. И чтобы проблем больше не было. Ничего чтобы не было. Только он и солнце яркое.

А Катя всё же не причём. И с самого начала не причём была, зря он её впутал. Тогда, в СИЗО, казалось, что жестокость оправдана. Что можно просто сломать чужую жизнь, как сломали его. Казалось, что любые средства хороши, главное – желаемого добиться. И что теперь? Почему не весело, Соколовский? Где бодрый марш? Где фанфары? Отчего так мерзко на душе?

Он должен с ней поговорить. Просто поговорить, попытаться объяснить. Чтобы поняла. Чтобы поверила. Чтобы не осуждала… Зачем оно ему нужно – её прощение?! Важно. Когда неважное вдруг важным стало? Хочешь быть хорошеньким для всех, Соколовский? Чистеньким? Думаешь, можно вот так просто сухим из воды выйти? Не получится. Уже не получится. Раньше думать надо было. Когда её сюда впутывал. Большой мальчик. Женскими руками решил правосудие вершить? Трус ты, Соколовский. И мудак к тому же.

Игорь жмёт на кнопку звонка, снова и снова.

«Дай мне всё объяснить, Кать. Просто дай мне всё объяснить».

Тишина вызывает злость. На себя. Только на себя. Когда ты научишься на других злиться, Соколовский? Что ты хочешь от этой жизни? Ты вообще понимаешь? Или желания на уровне накуриться-нажраться-трахнуться остановились давно? И пусть первые два условия давно в прошлом, о чём ты, мать твою, думал?!

Хочется прояснить. Хочется оправдаться. Это же так важно всем нам – катарсис. Отпусти мои грехи, Катя. Отпусти, потому что сам я никак не могу с ними справиться. Потому что я, кажется, перемудрил.

Телефон взрывается звонкой трелью, и Игорь тупо смотрит на трубку пару секунд, пытаясь понять, зачем Вике ему звонить в такое время. Что опять стряслось, Виктория Сергеевна? Ты снова решила вспомнить, что есть я? Удобно, не так ли? Захотела – позвонила. Захотела – послала. Удобно и очень продуманно. Держать на расстоянии. На расстоянии вытянутой руки…

Отвечает ей нервно. Неудобно мне, Вик. Не до тебя сейчас. И напиться в кои-то веки хочется. И мысли хаотично пляшут, по кругу вращаясь. Пока едет. Пока в галерею заходит. Когда её видит. Зачем ты, Вик? Зачем опять ты? Бред. Хорошо хоть, не мысли вслух. Нервная усмешка, бокал в руки, глоток игристого внутрь. Полегчало? Ничуть. Чтобы эту дурь запить, одного бокала мало будет. Тут бы бутылка, другая. Виски. Односолодового. Тогда, может, полегчает.

Расследование это… Опять на них. Словно они – летучий отряд. Рыцари без страха и упрёка.

Он опять не спит. Опять думает. И ведь не о Вике! Странно даже… Катя не звонит, зато папа трезвонит. Бедный, запутавшийся папа. А вот его не жаль. Его бы к стенке приставить и в упор всю обойму. В рожу самодовольную. И ненависть ни на миг не слабеет. Тварь.

И сейчас его условия… Дочерью торгуешь? И мне после этого угрожать смеешь. Хорош. Равняться бы на тебя! А меня что-то муки совести гложут. Было бы из-за чего! Да на тебя посмотреть, можно ведь и жену, и дочь под монастырь подвести. Что угодно ради бизнеса. По головам – запросто. Только согласись. И чужое счастье раздавят колёса, деньгами вместо воздуха наполненные.

Игорю даже уже не смешно. Вот он – реванш. Все условия выполнены. Бери и беги. Что надо ещё? Ты его почти растоптал! Почему же тогда чувство такое, что это по тебе катком проехались? Что тебе Катя? Переживёт? Не он первый, не он последний.

Жалко. Жалость – сильное чувство. Многие его любви приписывают. Мол, не жалеешь, значит, не любишь. И наоборот. Не любит. Жалеет.

Блять!

Запутано. Ты запутался, Соколовский. Заблудился в собственных мыслях. В желаниях. В чувствах. Тебе Катя вдруг дорогой стала? Да в честь чего? Кто она? Глупая девочка, за папиной спиной всю жизнь отсидевшая? А ты-то сам? Сам далеко от неё ушёл? И главное – давно ли? Когда самостоятельным стал? Мыслящим? Решающим?

Раздражение на себя можно потрогать. Взять в руки и сжать, чтобы лопнуло. Ты чего бесишься, Соколовский? Девушка обиделась, тебе-то что от того? Твоя любовь вот она – рядышком. На другого любуется. Фыркает, нос смешно поджимая. Избегает твоего взгляда. Тебя избегает. Тебе же этого надо? Чтобы страдать, как герой лирический? Чтобы все вокруг жалели и сочувствовали? Что ты хочешь от жизни, ты решишь когда-нибудь?!

Дело очередное закрыто. И уже удовлетворения не приносит. Выгораешь раньше срока, что дальше делать будешь? Здесь твои деньги никому не нужны, а значит и удовольствие к нулю стремится. Очередная тупая курица, решившая на чужом горбу в рай въехать. Тошно. Мерзко.

От себя поблюй, Соколовский. От себя не тошно? Мерзко. Он и домой-то едет по привычке. Потому что больше некуда. И не с кем. Потому что в клубе на тебя давно как на изгоя смотрят. Потому что друзей больше не осталось, а тот, единственный, что таковым назывался, теперь тебя убить хочет. Ведь хочет же, не отрицай. И всё, что остаётся – идти домой и думать. Думать, пока не разучился. Пока ещё мысли есть. Пока разум есть…

Но и его остатки рассыпаются, как бисер по полу, стоит увидеть её дома. Связанную. Напуганную. Да твою ж мать! Вика!

И сразу – пустота. Полный вакуум. Ноль. Он – ничто. Секундное помешательство. Потеря разума. И страх. Парализующий. Лишающий возможности дышать. Делающий из человека зверя.

Да. Он сейчас зверь. Смотрит на чужое горло, всерьёз прикидывая, как подлетит и порвёт глотку. Как кровь чужая, горячая, будет горло заливать. Он его сейчас ненавидит. Нет. Не той ненавистью, что люди друг на друга каждый день выплёскивают.

Чистой, холодной ненавистью на уровне инстинктов. Кажется, он вот-вот готов зарычать, только от одного вида крови на её лице. А ещё от бессилия.

Тебя опять макнули в собственную ничтожность, Соколовский. Нравится? Обтекай! Смотри, как тебя не просто унижают. На глазах любимой женщины в дерьмо опускают. А ты терпи. Терпи, терпила! Тебе же это нравится. Ты ведь о мести всё это время думал. А не о том, что обкуренный дебил к тебе так близко подобраться может. Проклинай теперь себя. Ненавидь. Рычи беспомощно, глядя на неё, на страх в её глазах. На ту же злость. На ту же беспомощность.

И слушай. Слушай, как обдолбанный торчок угрожает уничтожить самое дорогое, что у тебя есть. Чувствуй, как по спине липкий пот струится, потому что ты знаешь – он – сможет. Сможет, и рука не дрогнет, и сожалений не испытает.

Голос дрожит, и Игорь ненавидит себя за это. За фальшь, что сквозит в каждом слове. За то, что сам не верит в то, что говорит. А должен. Должен поверить, чтобы и Стас поверил. Что не любит. Что всё равно. Что её отпустить надо…

Блять. Что ж ты творишь, Соколовский? Ты сам-то себя слышишь? Слышишь, как жалко звучат твои оправдания? Как они лишь подтверждают каждое слово этого утырка? Что от одной мысли, что пистолет, приставленный к Викиной щеке выстрелит, у тебя внутри всё сжимается?!

Вика – умница, чтобы заставить её растеряться, одной угрозы для жизни мало. Действия чёткие, отточенные, он даже не успевает сразу среагировать. Поднимается следом, успевает отвлечь. Ненадолго, но этого достаточно, чтобы Вика сбежала. Хотя бы в другую комнату. Только подальше отсюда. От Стаса.

Голова гудит. Носок чужой ноги влетает в живот, выбивая воздух. Стас хватает Игоря за лицо и со всей силы бьёт о мраморную столешницу. Жёстко. Больно. В глазах мутнеет, он едва удерживает себя на грани сознания, когда тяжёлая ваза падает на голову, выключая свет.

========== 22. Прикоснись к моей душе ==========

Сознание возвращается нехотя, медленно расплываясь мутными пятнами перед глазами. Игорь жмурится и резко открывает глаза, щурясь от яркого света, вызвавшего головную боль. Пытается сфокусировать взгляд, и выдыхает от облегчения, встречаясь глазами с Викой. Всё в порядке. Живы. Оба.

– Где он?

Первый вопрос, главный вопрос. Вика шепчет сбивчиво, руки дрожат – отдача. Её только что чуть не убили. Их обоих только что чуть не убили. И эта правда обухом бьёт по голове.

– У тебя кровь. – Игорь говорит с трудом – от головной боли начинает тошнить. Всё вокруг кружится. Чувствовать себя таким беспомощным – непривычно. Особенно сейчас, когда лишь руку протяни – и можно коснуться. Желанной. Долгожданной.

– У тебя тоже. – Вику колотит. Зубы отбивают мелкую дробь. Страх за его жизнь наваливается запоздало, глаза наливаются слезами. – Тебя только что чуть не убили. – Она обхватывает себя руками, пытаясь унять дрожь. – Т-ты понимаешь? Чуть не убили. Откуда он взялся? Почему ты молчал? Почему не говорил про него?

– Вик. – Он пытается улыбнуться. Выходит слабо. Трогает языком разбитую губу. Невольно морщится. – Вик. Всё будет хорошо. Я обещаю.

– Ты всегда обещаешь, Соколовский! – Вика медленно поднимается, хватается за спинку кресла. Игорь делает движение навстречу. Помочь. Она останавливает. Резко. Раздраженно.

– Где у тебя аптечка?

– Не знаю. – Игорь выдыхает, откидывается на спинку дивана, прикрывает глаза. Позволяет боли разлиться по телу. Отозваться в каждой клеточке противной слабостью. Пройдёт. Это пройдёт, надо лишь успокоиться. И Вику успокоить.

Она возвращается из ванны, держа в руках белую коробку с красным крестом. Успела умыться. Волосы блестят от воды. Нижняя губа слегка припухла. Злость снова поднимается откуда-то из глубины, кулаки непроизвольно сжимаются.

На себя злись, Соколовский. Только на себя. Ты виноват в этом. Ты её в это втянул. Вслепую.