Текст книги "Вопреки (СИ)"

Автор книги: Luchien.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Игорь. – Вика вздыхает. Подбирает слова. Не хочет обидеть. Поворачивается и резко: – То, что было между нами – ничего не значит. Не было ничего.

– Не было, – эхом повторяет Игорь, крепче сжимая руль в руках. Хорошо, что машина уже стоит. Нога неосознанно давит на газ. Вот так значит. Вот что это для тебя, Виктория Сергеевна. Злость поднимается откуда-то снизу. Злость на себя. На неё. А вот чёрта с два, Вика. Не отделаешься. Не выкинешь. Не меня.

– И не будет, – добавляет Вика, избегая его взгляда.

– А вот в этом я сомневаюсь. – Игорь смотрит пристально, заставляя поднять глаза. Вздрогнуть. От решимости. От того, что в этих глазах читается. От того, что заставляет усомниться в принятом решении.

Рядом останавливается машина, избавляя от необходимости отвечать. И Вика выходит, радуясь. Малодушно радуясь. Ты попала, Родионова, признайся уже. Пропала напрочь. Он ходит кругами, как тигр, караулящий добычу. Круги сужаются, и вот уже не вздохнуть без него. Не выдохнуть.

Она бежит от него. Без оглядки, дальше и дальше. Не подпускать слишком близко не получается. Настойчивый. Вика краснеет, вспоминая вчерашнюю ночь, но тут же одёргивает себя – не время об этом. А как о другом, когда вот он – рядом, руку протяни и коснись.

Подозреваемого упустили. Все хороши, а отвечать перед начальством ей. Не привыкать. Только думает она сейчас не об этом, а о том, как Игорь с Лерой разговаривает. Смотрит, знает, что не должна, но взгляд предательски съезжает в их сторону, и выходит совсем глупо. Что она прячется, как девчонка? Она приказала поговорить, он говорит. Смотри прямо, Родионова, ты не совершаешь ничего противозаконного.

Как бальзам на сердце – его реакция на Лерины руки. Он раздражён, злится. Вика с трудом сдерживает довольную улыбку. Которая застывает в зародыше, когда ветер доносит слова Леры:

– Для меня ты всегда будешь близким человеком.

Вот так. Близким. Не то, что ты, Родионова. Ты сама его к себе не подпускаешь. Сколько раз тыкала тем, что он – никто? Получай. Получай теперь, наслаждайся. Приятно чувствовать себя чужой? Больно. Внезапно больно.

В отдел молча. Обсуждать нечего. Рядом сидит Даня, за спиной Жека и Лера. Игорь едет один. Злится. На себя прежде всего. Раздражение на весь мир мешает нормально думать. Его бесит. Его всё бесит. Найти бы причину.

В отделе не надолго. Снова в поля, искать похитителя. На этот раз не упустят. Все здорово обозлены. У всех полно причин для эмоций. У всех, кроме Жеки – тот просто хочет поймать преступника. Счастливый человек. Почти завидно.

Игорь даже не удивляется, когда слышит историю с реальным похищением. Стас. Куда ты скатился, а? На хрена, Стас?

Квартира пустая и тихая. Слишком тихая. И мысль одна на всех, не озвученная – а если опоздали? А если девочку уже…

Он находит его первым. На полу. Грязный матрас. Гордость миллионера Сергачёва. Вот она, надежда и опора. Лежит под дозой. Или?..

Игорь подходит ближе, наклоняется, пытаясь найти пульс. И резко отступает, совсем по-другому глядя на человека, лежащего перед ним. На тело.

Крики Леры доносятся, как сквозь вату. Этого не может быть. Это… Это же… Как?.. Хочется обхватить голову руками, чтобы остановить. Остановить вращение этой планеты. Можно, он уже сойдёт отсюда тихонечко?

Вика заходит, становится рядом. Молчит. Спасибо за это, Вик. За это молчание красноречивое. Вот только не легче от этого. Вообще не легче. Он же… Он же мой лучший друг. Со школы, Вик. Можешь себе представить? Вместе по девчонкам бегали. Вместе первый косяк за школой выкурили. Вместе. Вместе. Вместе. Бля-я.

Вот такие у меня друзья. Друг. Один. Был. И тот закончился.

Где предел? Когда наступит конец? Игорь выходит на улицу, но там не лучше. Мутно. Муторно. Душно. Надо поговорить с Лерой. Какие-то слова. Правильные. Сухие. Не похожие на то, что сейчас внутри творится.

– Тебе всё равно, Игорь. – Лера шипит. Кобра. Хочется усмехнуться. Не получается. – Ты мент. Ты стал таким, как они – ментом. Тебе всё равно.

Всё равно. Да. Так легче, наверное. Думать, что всё равно. Отстраниться. Отодвинуться. Не думать. Лучший друг сдох от передоза. Не думай об этом, Соколовский. Просто не думай. Видишь, как просто.

– Ты популярен, Соколовский. За тобой толпами народ ходит. – Данин недолвольный голос выдёргивает из тьмы, в которую он погружается. Какие топы? Кто ходит? Слежка не одна? Одни за другими? Интересно. Действительно интересно. И яд в бутылке интересный. Подтверждается. Связывается цепочка-то. Или нет? Что здесь не так?

Ищи, кому выгодно. Сколько раз он уже себе это повторял? Папа, в чём твоя выгода?

Поездка на дачу ничего не даёт. Кроме новых вопросов. Кто ещё ищет информацию? Зачем это папе? И папа ли это?

Камеры наблюдения ничего не дают. Опять эта надежда. Встрепенувшаяся, едва в голосе папы расслышал недоумение. Он действительно не знает, кто это. Кто подсыпал яд в водку.

– Ты следишь за мной. – Былой злости на него уже нет. Только усталость.

– Тебя хотят убить, Игорь. – Соколовский-старший смотрит на сына, пытаясь достучаться. Докричаться не получается. Не слышит. Опять слышит только себя.

– Ещё раз кого увижу – буду стрелять. – И выстрелит. Не задумается. Достало. Достали.

Из офиса – по городу. Колесить. Думать. Строить. Рушить. И снова. По кругу. Всё в такой клубок запутано, что проще разрубить, чем пытаться размотать. Здесь ничего от него не зависит. Кто-то за ниточки дёргает, а он и рад дёргаться. Вот только кто? Кто его невидимый кукловод?

Игорь смотрит на двор, в который заехал. Удивлённо моргает. Оговорочка по Фрейду, а, Соколовский? Викины окна светятся тёплым светом. Хочется зайти к ней и не выходить больше никогда. Просто сидеть на её кухне и смотреть, как она готовит. Бред? Почему?

С пустыми руками – не к ней. Васильки уже непозволительная роскошь. Но цветные хризантемы в ближайшем цветочном ларьке вроде ничего.

Перед дверью выдыхает. Как перед прыжком в прорубь. Папа когда-то возил на Крещение. Вот и сейчас те же чувства. Восторг. Предвкушение. Страх.

Вика открывает сразу. Будто за дверью стояла. В глазах – обречённость. И страх. Тот же, что и у него. Она его боится, или себя?

– Игорь, не надо. – Вика обрывает, не даёт начать. Снова этот малодушный страх. Откуда, Родионова? Когда ты стала бояться слов?

– Вик, дай я скажу. – Игорь смотрит прямо, глаз не отводит. Будто душу выжигает. А он просто взгляд отвести не может от её нереальной васильковой глубины. – Я никогда этого никому не говорил. – Вздрагивает. Действительно. Никогда. Никому. Тебе, Вик, только тебе. Для тебя. Твой.

Я тебе себя отдаю. Ты это слышишь?

– Я буду ждать до завтра. Нет, значит нет. – Он протягивает цветы и спускается вниз, выходя из поезда. Только закрыв за собой входную дверь, Игорь чувствует, как начинает колотить. Смешно. Теперь-то почему? Пути назад нет. И она… Если не ответит, как жить будешь, Соколовский?

Ровно. Игорь выпрямляет спину, с удивлением отмечая, что всё это время сутулился. Медленно идёт к машине. Ровно жить буду. Как раньше. Если как раньше получится.

Почему у тебя всё так сложно, Соколовский? Почему всё так сложно?!

========== 10. Тишина, что громче крика ==========

Это сумасшествие, Родионова. Это бред. Помешательство. Так не бывает. Только в фильмах низкопробных. Для дур впечатлительных. У тебя же жизнь другая. Оно тебе надо вообще? Все эти страсти шекспировские?

Вика бездумно смотрит в окно, на спешащих куда-то прохожих. Как её занесло в это кафе? Дома плохо страдается? Вику охватывает смех. Истеричный. Докатилась, Родионова. До бабских истерик за чашкой кофе.

Не до смеха. Тут зарыдать впору. От безысходности. И страха. Чего ты боишься, Родионова? Быть счастливой? Иногда простое кажется самым сложным.

А ты попробуй. Давай. В омут. С головой. Чтобы не вынырнуть. Сгореть дотла. Осыпаться пеплом к его ногам. Хочется? Хочется.

Вика бездумно смотрит на пламя свечи, что стоит перед ней. Дань европейской моде. Рядом парочка фотографирует себя. Что-то шепчут. Смеются.

Ты представляешь – как это? Вот так с ним сидеть? Не таясь. Обниматься. Шептать глупости. Тонуть в…

В чём? Скажи это, Родионова. Признайся. Хотя бы себе признайся. Боишься? А он ведь пришёл. И сказал. Почти-сказал.

Вика дёргается – огонёк ощутимо обжигает руку. Некстати вспоминаются слова Леры. Поиграет и бросит. Слова обиженной женщины? Или?..

И что, если даже «или»? Не попробуешь – не узнаешь. Как папа всегда говорил: риск благородное дело. Рискуй, Родионова. Тебе не привыкать. Отморозков не боишься, а чувств испугалась.

С Даней всё проще. Никаких страстей. Жизнь по накатанной: брак-дети-работа. Вечером скупой поцелуй в щеку, утром – завтрак всей семьёй за большим столом. Всё ровно. Всё как у всех. Любовь. Вика фыркает. О любви в книгах пишут. Фильмы снимают. А в жизни… В жизни выбирают других. Надёжных.

А Игорь? Игорь разве ненадёжный? Да что ты знаешь о нём вообще, Родионова? О жизни его, о мыслях? Что? Только то, что он сам позволяет узнать, скупо бросая отрывистые фразы. Что на душе у него? Чем он живёт? Неужели думаешь, что только клубами ночными?

Парочка рядом заливисто хохочет. Вика вздыхает. Каково это – с ним? Жизнь, непредсказуемая, яркая. Ссоры, сцены ревности, упрёки – кто кого ревновать будет? Она не знает. Оба, наверное. И примирения. Бурные. От одних мыслей в животе всё замирает, а лицо вспыхивает.

Хочешь жизни красивой? Будет. С ним всё будет. На разрыв. Внахлёст. С перебором. И слёзы, и смех, и страсть. Хочешь ожить, Родионова? Что ты выберешь?

К чёрту! Вика срывается с места, бросая деньги на стол. На улицу, в такси, к нему. Лихорадочное возбуждение мешает дышать. Сердце стучит в горле, как заполошное. Скажет. Всё скажет. Что жить хочет. Он поймёт. Он ведь тоже в первый раз так.

Оживает.

В его окнах темно. Машины нет. В нетерпении несколько кругов по двору. Смотрит на телефон досадливо. Позвонить? Нет. Это слишком. Она дождётся. До утра времени полно.

Проходит час. Второй. Звук мотора заставляет встрепенуться. Почувствовала. Он. К нетерпению примешивается страх. А вдруг?.. Откажет. Посмеётся. Оттолкнёт.

Шаг вперёд. Тяжело даётся. Дальше легче будет. Вот только…

Такси, что стоит у входа дольше, чем сидит здесь Вика, оживает. Лера. Хватает за руку, говорит сбивчиво. Просит. Игорь не спешит отвечать. Надежда бьётся о рёбра, вспотевшие ладони нервно душат ручки сумки.

Ну же, Игорь. Пусть уходит. Ты же меня ждёшь. Не её.

Игорь стоит, раздумывая. Звенит ключами в руке. Отворачивается.Сердце радостно ухает вниз, и тут же летит с обрыва, спотыкаясь о камни. Игорь открывает дверь, пропуская Леру вперёд.

Тишина. Двор окутывает тишина, такая звенящая, что слышно, как вдребезги бьются мечты.

Телефон в руки нервно. Номер – не задумываясь. В голове набатом: не нужна, не нужна, не нужна.

Дома привычно. Дома как всегда. Дома Даня. Родной. Обычный. Ненужный. Нет больше ничего к нему. Нет эмоций. Нет чувств. Соколовский до дна выпил. Досуха.

Вика отворачивается, глотая слёзы. Не заплачет. Было бы из-за чего. Одного прогоняет. Другому не нужна. Получи свою мелодраму, Родионова. Расписаться не забудь.

За Даней тихо закрывается дверь. И снова тишина. Она сегодня всю ночь её сопровождает. Разная. Сейчас – понятная. Нужная.

Одна. Лучше тебе одной, Родионова? Ну, скажи, лучше? Будешь следующего Даню ждать? Или всё-таки рискнёшь?

Вика подскакивает с кровати, лихорадочно собираясь. Возбуждение зашкаливает. Бежать. Бежать к нему. Сказать. И что, что с Лерой. Может, показалось. Может, ты себе напридумывала, Родионова. Может, она ушла уже давно. А ты дура. Дура, идиотка.

Даню обидела.

Такси по ночному городу быстро. И в окнах опять – темно. Машина у подъезда. Дома. Он дома. А Лера?.. Не важно.

Вика взлетает наверх, не считая ступенек. И замирает перед дверью, боясь нажать на звонок. Что сказать в четвёртом часу ночи?

«Привет. Я тут поговорить хотела», «Проезжала мимо, решила зайти», «Ты говорил, что будешь ждать до утра, и вот, я пришла».

Бред. Это всё бред такой, что впору рассмеяться. Только пальцы дрожат, зависая над звонком. Боишься? Чего?

Шаг ближе, к его двери. И страх, ледяной волной прошибающий с головы до кончиков пальцев. Не заперто. Опять. Соколовский, тебя бы двери научить закрывать.

Не смешно. Страшно. В руки пистолет – привычно. Внутри темно. От окон свет мертвенно-синий. Как и лицо убийцы, замершего над телом.

Телом. Не думать. Эмоции – потом. Для начала – остановить. Работай, Родионова, ты же умеешь. Только эмоции мешают. Страх мешает. За него страх. Слишком крепко спит. Игорь, ты спишь слишком крепко, слышишь?!

Звуки выстрелов бьют по перепонкам. Звонко. А Игорь спит. Всё ещё спит. Как так?!

Промазала. Родионова, как ты промазать могла? У тебя же по стрельбе всегда отлично!

Убийца уходит, а ей уже не важно. К кровати, к нему, к пульсу. Еле слышно. Паника грозит затопить, с трудом удаётся загнать её вглубь. Дальше. Потом. Всё потом.

Включить рассудок. Вызвать скорую. И сесть рядом, не в силах разжать руку и отпустить. Отпустить его ладонь, пока тёплую. Машинально отметить смятую постель. Вторую подушку с отпечатком чужой головы. Резинку для волос, забытую на полу.

Больно? Нет. Страшно. В этой тишине страшно. В этой новой тишине. Почти-без-него.

Квартира наполняется людьми, в раз становясь слишком тесной. Вокруг ходят, говорят, спрашивают. Кто она ему? И в самом деле – кто? Коллега. Сухо. Чужая. Ты чужая ему, Родионова.

За носилками машинально. Без слов. Тишина вокруг становится невыносимой. Гулкой. Глухой. Звенящей. Всё сразу. Опять слишком. Как всегда рядом с ним. Как впервые без него.

Вика смотрит, смотрит, не отрываясь, на монитор – не на врачей. И уж точно не на Игоря. Боится – посмотрит – умрёт. Она умрёт. Сразу. Здесь же.

А полосочка эта ровная, она сейчас – его жизнь. И её.

Тишина. Почему вокруг так тихо? Будто звук кончился. Только шум крови в ушах. И сердце стучит дробно. Слишком сильно. Для двоих хватит. Можно поделиться? Скажите. Можно?

Она не может оторваться от монитора. Хочет. Но не может. Чувствует беспомощность. И мысль в голове одна бьется. Жалкая.

Живи-живи-живи.

Живи, я ведь с тобой только жить начала. Я же без тебя тоже жить не смогу. Ты слышишь меня, Игорь? Слышишь?

Я же люблю тебя. Вот и сказала. Не поздно ли? Нет. Не поздно. Ещё и вслух скажет. И не раз. Только живи.

Потому что я тебя люблю.

И словно в ответ тонкая полосочка подскакивает. И опять. И снова.

Звук возвращается резко, обрушиваясь на голову, и Вика отступает назад, прочь от машины, ошалело оглядываясь. Здесь громко.

Он живой. Врачи смогут. Врачи вытащат. Затолкать страх глубже, туда, где уже сидит паника. Потом вытащим. После разберёмся.

Возвращаться в квартиру странно. Без Игоря – пусто. Но страх ушёл. Работать. Всем работать.

– Что ты здесь делала? – Пряников смотрит пытливо.

– Это личное. – Кажется, начальник сейчас зарычит. Быстрый взгляд на Даню. Вика в его сторону даже не смотрит. Стыдно? Немного.

– Родионова, никакого личного. Покушение на сотрудника – это не личное. Что ты здесь делала?

Вика вздыхает. Опускает глаза.

– Приезжала объясниться с Игорем. – Голос срывается вверх, комок замирает в горле. Вика подбирается моментально. Потом. Помнишь? Всё потом.

Ночь на пределе. Нервы на пределе. Расследование ничего не даёт. У дверей отделения толпятся журналисты. Обратная сторона богатства. Жажда быстрой сенсации. Кто им только сказал?

К обеду звонок – очнулся. Не сговариваясь – к нему. Вика – последняя. Стоит в стороне. Ноги не держат. Хочется бежать. От него. К нему.

И снова одни. В его глазах так много. Понимание. Он знает, зачем ты приезжала.

Она знает про Леру.

Блять.

А что ты хотел, Соколовский? Скрыть? От кого? От следователя? Ты чем думал вообще? Явно не головой…

– Я не хотел. – Оправдания звучат жалко. Зарыться бы в подушку, лишь бы не видеть глаз её ярких. Обвиняющих. Ревнующих?

– Ей надо было поговорить. – Поговорил? Соколовский, ты кобель, признайся. Ты вообще себя слышишь?

– Я жалею о том, что произошло. – А теперь – правда. Ты только поверь мне, Вик. Поверь. Мне это так важно сейчас.

– Это не важно. – Вика поджимает губы. Игорь подавляет улыбку.

Важно. Тебе важно, Вик, я же вижу. И от этого сердце, только что запущенное, отбивает в груди победный ритм. Я заглажу, Вик. Обещаю. Ни одного повода больше не дам. Никогда. Ты ведь не просто так ко мне пришла. Ты решение приняла.

В мою пользу.

Мы теперь точно вместе. Что бы ты там не говорила сейчас. Как ни хмурилась. Не отстану. Не отвяжешься.

Только одно не понятно: где Лера. Ушла среди ночи? На неё не похоже.

Разберёмся.

Вика ревнует. Остальное сейчас не важно.

========== 11. Прости, что не верил ==========

Она давно ушла, а в воздухе всё ещё витает слабый запах миндаля, вызывающий желание дышать. Дышать сильнее и глубже. В груди стучит мерно, размеренно. Слабость в ногах, круговорот в голове. Лекарства мешают думать ясно.

Что-то не так. Что-то сидит в голове, зудит на периферии подсознания. Он что-то упускает. Но вот что? Думай, Соколовский, соображай! Вспоминай, напрягай извилины. Что не так?

Лера. Холодный пот прошибает резко, выступая на висках солёными каплями. Она пропала среди ночи. Ушла? Вот так просто? Почему? Зная Леру, она должна была остаться и победно смотреть утром, всем своим видом говоря: «Ну, что я тебе говорила? Я тебе ещё нужна!».

Надо найти. Найти её, убедиться, что всё в порядке. И вычеркнуть. Стереть наконец из своей жизни.

Подниматься трудно, ноги не держат – неприятное открытие. Когда ты успел превратиться в немощного старика, Соколовский? Несчастная остановка сердца, и ты уже не можешь ходить?

Игорь упрямо стискивает зубы и поднимается снова, хватаясь за спинку кровати, чувствуя, как его шатает, а перед глазами всё плывёт. По хер. Он должен найти Леру. Сейчас это становится необходимым. С ней что-то случилось. Он это чувствует. Пусть это будет просто каприз. Желание что-то доказать. Пусть. Он найдёт её и тогда выскажет в лицо всё, что думает.

В коридоре за дверью сидит охранник. Откуда? Успели уже.

– Игорь Владимирович, вам что-то нужно?

– Да. – Перед глазами плывёт. Хреново. Язык заплетается. Что они колят? Стасу бы понравилось. – Уйти надо.

– Врач не разрешил. – Охранник непреклонен. – Вам лучше полежать, Игорь Владимирович.

Игорь меряет его недовольным взглядом и нехотя возвращается в палату. Сейчас с ним спорить бесполезно. Он и муху-то прихлопнуть не сможет.

Беглый взгляд по комнате. Остаётся окно. Но оно с трудом поддаётся ослабевшим рукам. Приходится два раза останавливаться и отдыхать. Но силы возвращаются с каждым движением. Последний рывок. Свежий воздух врывается в палату, и Игорь повисает на подоконнике, дыша глубоко и жадно.

– Медстестра! Тут человеку плохо! – Санитарка внизу скрывается в здании. Времени мало. Наверное, скоро хватятся. Игорь вылезает наружу, повисает на руках. Босые ноги больно бьются об асфальт. Теперь наружу. Быстрее.

– Держи одежду. – Вика словно специально стоит и ждёт. Голос сухой. Равнодушный. Крепко ты её обидел, Соколовский. Ничего. Справимся. Сейчас с Лерой поговорим, и всё сначала, с чистого. Вместе.

Такси ловит Вика. Он отрывисто бросает адрес. Нетерпение. Оно охватывает, стоит машине тронуться. А ещё появляется страх. Липкой паутиной по нервам. Она не берёт трубку. Обиделась? Да на что? Знакомые цифры. Снова и снова.

Вика молчит. Сжимает губы в тонкую линию. Старается не смотреть в его сторону. Злится.

Больно. Почему ей до сих пор так больно? Дышать трудно. Сердце о рёбра как о прутья раскалённые. Доигралась, Родионова? Не заметила, как продала душу дьяволу. А его даже на несколько часов не хватило. Притащил в постель бывшую.

Вика вздыхает тихо, рвано. За что ты так со мной, Игорь? И что теперь? Дура. Какая же ты дура, Родионова!

Такси тормозит у дома. Игорь заходит в подъезд, не оглядываясь. Он словно забыл про неё, и от этого ещё хуже. Вика не глядя протягивает деньги таксисту и идёт следом. Зачем? Зачем тебе это, Родионова? Хочешь посмотреть на примирение сладкой парочки? Мазохизмом попахивает, не находишь?

Игорь уже стоит наверху. Рука – на кнопке звонка. Вторая – набирает её номер. Ему страшно. Ему за неё страшно, и Вика останавливается за спиной, отчаянно стискивая зубы. Молчи, Родионова. Тебе здесь уже не место.

За дверью откликается телефон. В пору выдохнуть – Лера дома. Но тревога туманит мозги, скользя по позвоночнику. Что-то не так. Что? Что с тобой, Лера?

Дверь легко поддаётся. Не заперто. Игорь бросает быстрый взгляд на Вику, впервые за всё это время. В их глубине страх. Первобытный. Тот, что лишает разума.

В квартире пусто. И тихо. Бесконечно тихо. Только телефонный звонок режет по натянутым нервам. Дверь в ванную приоткрыта. Холодея от предчувствий, Игорь подходит ближе, с каждым шагом чувствуя, как подкашиваются ноги.

Нет. Ну нет же. Лера. Как так-то? Он смотрит беспомощно, слов нет. Пусто. За что её-то? За что её в крови топить?!

Вика что-то говорит, отодвигает его в сторону, заставляет выйти. Он подчиняется. Тупо. Бездумно. Перед глазами – Лера. Скальпель. Ванна. Кровь. Руки в волосы, провести от затылка ко лбу резко, приводя себя в чувство.

Соберись, Соколовский. Ещё одна смерть на твоих руках. Как отмываться собираешься? Сколько их ещё будет? Кого убьют ради тайны, что нужна лишь ему? Куда ты полез, Соколовский?! Куда ты, мать твою, полез?

В кабинете у Пряникова тихо. Сидят. Переваривают информацию. Удивлены? Он тоже удивлялся, когда разворошил это осиное гнездо. Денег папиных больше нет. Друзей нет. Никого нет. Пусто.

Что же они ищут? И кто эти таинственные они?

– Дача. Мне надо попасть на дачу. Охранник хотел что-то сказать. Я должен туда поехать.

Никто не спорит. Странно. Все за ним. Как один. Почему? Едут быстро. Молча. Все в своих мыслях. Игорь издалека замечает столб дыма.

Дом пылает. Трещит, взлетая снопами искр. Вокруг суетятся пожарные расчеты, раскатывая шланги.

Игорь бросается вперёд, сам не зная, зачем. Там что-то важное внутри. Он знает. Точно знает, что иначе Крылов не звал бы его сюда. Именно сюда.

Внутри жарко и дымно. Глаза слезятся, дышать трудно. За спиной голос Жеки. Он-то зачем сюда полез, жить надоело?! Игорь пытается разглядеть хоть что-то в окружающем аду, но взгляд натыкается только на мамино фото. Ну нет, здесь он его точно не оставит.

Из дома вываливаются одновременно, надсадно кашляя. Жека что-то пытается сказать, возмущается, кажется. А Игорь стоит, тяжело опираясь на колени, держа в руках старую рамку с разбитым стеклом.

Выпрямляется, проводит нежно по застывшей маминой улыбке. «Вот и эта ниточка, что с тобой связывала, оборвалась, мама». Стёкла осыпаются под руками, падая в траву. Игорь осторожно достаёт мамино фото, недоуменно разглядывая листок, что за ним прятался.

Почерк незнакомый. Кто писал – теперь не важно. Схемы, названия, цифры – мозг схватывает на лету, выстраивая логическую цепочку. В голове щёлкает, встают на места разрозненные детали. Проясняются мысли. Всё так просто. Так просто, Соколовский. И так легко становится, будто крылья за спиной. Не виноват. Папа не виноват.

Свободная машина одна, и та пожарная, но Игоря это не останавливает. За руль – легко. Добраться бы скорее. Этот день сумасшедший, кажется, растягивается во времени, вмещая в себя сорок восемь часов, вместо двадцати четырёх.

Смерть Леры, покушение на него, трупы в багажнике папиной машины, пожар на даче – где тот неведомый сценарист, что закручивает гайки его жизни?

К папе, не останавливаясь. Надо сказать. Всё сказать. Объяснить. Объяснится. Прости, пап. Прости, что сомневался.

По двери топором – откуда только дурь берётся? Внутрь, не сбавляя шаг. Жалко. Как жалко он сейчас выглядит. Пьяный, постаревший. В глазах отчаяние.

Игорь протягивает листок, сбивчиво объясняя. Тебя подставили, пап. И тогда, шестнадцать лет назад, и сейчас. Ты знаешь, кто. Я знаю. Разобраться с ним, и дело с концом.

Прости, пап. Прости, что не верил.

Соколовский-старший смотрит недоверчиво. Такие подарки судьбы просто так не делаются. Вот он, сын, сам пришёл. И дело раскрыл. Гордость распирает, мешая дышать. Гордость и злость. На Игнатьева. На друга любезного.

Подставил. Удивлён? Не особо. Ожидал чего-то подобного тогда. Хорошо, хоть сейчас всплыло. Разберёмся, Игорёк. Во всём разберёмся. А потом посидим с тобой за бутылкой-другой. Так, как никогда не сидели. Ты теперь не откажешь, уж я-то знаю.

За сыном закрывается дверь. Звонок – один. Голос деловой. Подобрался, Соколовский. Всё-таки на стрелку едешь. Второй звонок ещё короче. Профессионалы не любят долгих разговоров. Всё решено. О деньгах при встрече договоримся.

Ещё немного потерпи, Владимир Яковлевич, чуть-чуть осталось, и ад этот закончится. И для тебя, и для Игоря.

Машина тревожно-красного цвета занимает всю парковку у входа в отдел. Рапорт – на стол. Хватит. Наигрались в сыщиков. Он отцу сейчас нужнее.

На улице пусто, все разбрелись. Долгий, бесконечно долгий день перевалил за середину. Игорь опускается на лавку, тяжело выдыхает. Облегчение. Вот какое оно, оказывается. Когда ничего не нужно. Ничего не хочется. Когда пусто, и от этой пустоты впервые хорошо.

Папа. Ты простишь меня, знаю. За всё, что наговорил сгоряча. За всё, что думал о тебе. Тем более за то, что думал.

Вика подходит как всегда неслышно. И он, как всегда, чувствует её, поднимаясь. И ты меня прости, Вик. За то, что сделал больно. Не специально. Но сделал. Не вернёшь ничего. Но ведь у нас будущее есть. Целая жизнь впереди.

– Ты увольняешься? – Она смотрит сквозь него, и от этого взгляда не по себе.

– Да. – Игорь смотрит жадно, ища искру эмоций на мраморном лице. – Ты захочешь меня потом увидеть? – Надежду в голосе не спрятать, да он и не пытается. Я люблю тебя, Вик. Ты же помнишь.

– Нет. – Вика по-прежнему смотрит мимо. – Хотя нет, один раз увидимся. У тебя документы на руках, надо вернуть.

– Верну. – Игорь злится. Так и будем играть в безразличие, Вик? Теперь, когда всё закончилось? Когда жизнь налаживается? К чему сейчас эта гордость? Ты же сама ко мне приехала, помнишь?! Или теперь так легко перечеркнёшь всё из-за одной глупой ошибки?

Вика кивает, отворачиваясь. Уходит. А Игорь ещё стоит, злится. На неё. На себя. Прежде всего на себя. Как всегда. Ты накосячил, Соколовский, тебе и расхлёбывать. Завтра же с утра с цветами под окно. Пусть хоть что делает, он с места не сдвинется!

– Соколовский! Тебя Пряников искал. – Малознакомый опер быстро скрывается внутри. Игорь оглядывается – Вика ушла. Куда? Психовать, наверное. Игорь фыркает, пожимая плечами. Никуда ты от меня не денешься, Виктория Сергеевна. И не надейся.

В кабинете Пряникова ощутимо пахнет бедой. Воняет даже, он бы сказал. Сам начальник смотрит с жалостью, и сердце ухает вниз с головокружительной быстротой. Папа. Что-то случилось с папой.

Машина мчит по встречке, истошно воя спецсигналами. Игорь сидит прямо, глядя перед собой. От страха мыслей нет вообще. Никаких. Только сердце бьётся где-то в горле. А ещё они слишком медленно едут. Далеко. До места, где папу… Игорь шумно сглатывает. Стискивает зубы. Желваки ходят ходуном по скулам. Не думать об этом. Не думать. Страшный сон. Кошмар. Он проснётся сейчас. Вот-вот проснётся. И всё будет по-прежнему. Они ошиблись. Соколовского так просто не убить.

Оцепление видно издалека. Репортёры, вездесущие шакалы, разматывают бесконечные провода, направляя глаза камеры на вновь прибывших. Игорь выскакивает из машины, расталкивая толпу перед ним.

– Игорь Владимирович! Вы можете прокомментировать…

– Игорь Владимирович! Вы знаете, кто стрелял…

– Игорь Владимирович!..

Голоса сквозь вату. Вокруг – вакуум. Пусто. Мир сжимается, отсекая всё лишнее. Только тело, что лежит в нелепой, неудобной позе на асфальте, стоит перед глазами. Кто-то хватает за плечи, заламывая руки, и Игорь впечатывается в пол, не сводя глаз с тела.

Это не папа. Это не папа, слышите меня?! Папа не может вот так лежать. В луже крови. В этой нелепой луже крови.

Хватка ослабевает. Его поднимают, но ноги всё равно не держат, подламываясь перед телом.

Па-ап. Папа. Ты… Как же ты… Зачем, пап? Ну зачем? Руки дрожат. Боль, оглушающая, ошеломительная приходит откуда-то, накрывая с головой.

«Ему неудобно. Переложить бы, рука, наверное, затекла так лежать. И глаза. Спокойные. Смотрят обречённо. Не смотри на них, пап. Не надо».

Игорь поднимается нехотя. Нет-нет, он всё понимает – люди работают. Позволяет себя увести, слушает что-то. Какие-то слова утешения. Кивает. Кажется, даже впопад.

И чувствует. Чувствует, как поднимается ледяная ярость, слепящая. Обжигающе-холодная. Как отступает боль, уходит глубоко, прячась от злости. Как сжимаются в кулаки руки, а тело наполняется силой, переливающейся через край.

Он отомстит.

Это не сложно. Ударить Пряникова и то сложнее. Его хотя бы жалко.

Офис Игнатьева сверкает стеклом и хромом. Идти вперёд, не останавливаясь. Расталкивая всех, кто пытается задержать. Он просто убьёт его. И всё. Уничтожит очередную тварь. Это ведь его работа. Он же не просто так в полиции служит. Это его долг.

Игорь застывает на пороге. Смотрит на него, на спокойную уверенность. На силу, которую он сейчас представляет. И ярость накрывает мозг, сжимая ледяные объятия.

Выстрел. Раз, два, три, вся обойма. Всё в него. В голову. Как папу.

Ничего. Ни-че-го. Стекло. Пуленепробиваемое. Это конец.

Его выводят из офиса, заламывая руки, а ему уже всё равно. Апатия высасывает всё из тела, оставляя пустую оболочку. Кончился. Он кончился. Теперь уж точно.

Люди, лица, голоса – всё сливается в один звук, жужжащий, неприятный. Глупый. Он скользит равнодушным взглядом по этой толпе и замирает.

Вика. Ты здесь зачем?

Даже отсюда он чувствует её. Чувствует её боль. Горькая усмешка кривит губы. Прости, Вик. Но завтра я не приду. Ты поставила не на ту лошадь. Она была бешеная, пришлось пристрелить.

========== 12. Не сойди с ума ==========

Комментарий к 12. Не сойди с ума

Эта глава родилась благодаря Ольге, которая буквально вложила идею мне в голову и заставила её реализовать!))Спасибо тебе, мой дорогой читатель!))

Действие происходит с момента разговора Вики и Игоря после пожара на его даче и угона пожарной машины.

Злость. Она медленно тлеет внутри, грозясь взорваться постыдным и мерзким скандалом. Нет, Родионова, ты не такая. Ты не будешь истерить. Да и было бы из-за чего! Из-за измены даже-не-твоего мужчины!

Не всё ли равно, кого он притащил в кровать. И кого притащит туда потом. Всё. Равно. Определённо всё равно.

Руки в кулаки, раздражённо смахнуть слёзы. Плакать ещё из-за него не хватало. Ты сомневалась, что тебе делать? Так радуйся – он сам тебе подсказал. Сам за тебя всё решил. Ты ему не нужна.