Текст книги "Младшая неврастения (СИ)"

Автор книги: Lirva

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Направляясь уже к своей комнате, я остановился на минуту возле двери брата и, приникнув к ней ухом, прислушался, но совершенно ничего не было за ней, кроме тишины. Только диким отчаянием веяло от этого дверного проёма, будто там сейчас происходит что-то ужасное, что-то, что я мог почувствовать лишь на подсознательном уровне. Не знаю почему, но мне кажется, что сейчас я нужен ему, что ему сейчас без меня тяжело. Тихо приоткрываю дверь и мышкой прошмыгиваю внутрь комнаты, где непривычно темно и душно из-за плотно закрытого окна и задёрнутых штор. Егор так и остался сидеть на кровати, прижав колени к груди и безвольно опустив голову.

– Егор, – зову снова неуверенно и как можно более тихо, чтобы не напугать его своим неожиданным появлением, и замираю прямо напротив него, смущённо опуская взгляд в пол.

Он поднимает на меня свой невидящий взгляд и глубоким хриплым голосом, который напоминает звук перекатывающихся булыжников или, например, умиротворённый сонный рокот дракона (хотя, откуда мне о таком знать), совершенно неожиданно озвучивает мне принятое им за это время решение, которое будто ведром ледяной воды окатывает меня, заставляя замереть, словно статуя:

– Я, наверное, уйду с осенним призывом.

Пусть я и решил, что соглашусь со всем, чтобы ты ни сказал, но, брат, это слишком. Ты буквально выбиваешь у меня почву из-под ног. Какой осенний призыв? Тебе учиться нужно. Я обещал принять любое твоё слово, но в ответ на оглашённое заявление внутри меня что-то загрохотало праведным гневом, а в голове чётко и молниеносно оформилась мысль: “Нет, этому не бывать, я не смирюсь. Лучше презирай меня, ненавидь, но будь рядом.”

Комментарий к часть 10

Часть написана в соавторстве с Sayuri Asurami. За сцену признания благодарим эту прекрасную девушку.

========== часть 11 ==========

Внутри что-то яростно заклокотало. Как он может? Как он может говорить такие вещи после всего случившегося?! Я ожидал чего угодно, но только не этого. Какая к чёрту армия? Какой призыв? А как же учёба? Как же я?

– Егор, что ты… говоришь такое? – голос сел, превращаясь в срывающийся шёпот. Глядя на брата, за его непроницаемым выражением лица я совершенно не могу понять, о чём он думает, а самое главное, чем он думает вообще.

– Я решил. Ты сказал, что поймёшь меня, – он зол на меня, я чувствую это буквально кожей, как раздражение витает в воздухе. Этот тон, не требующий возражений, этот взгляд, направленный будто сквозь меня, словно меня тут и вовсе нет. Во всём этом я узнал стену, одну из таких, какие я и сам строил между собой и людьми вокруг. И мне ли не знать, что до человека за такой стеной почти невозможно достучаться, пока он сам не захочет сбросить эту ношу. Это вызывает страх, заставляет поджилки трястись. «Что мне делать?» Слёзы сами собой наворачиваются на глаза, хотя мне и не хочется выглядеть сейчас перед братом слабым, но и остановить их я не в силах.

–Ты! Ты просто дурак! – обида жжёт в груди, всеобъемлющая горечь. Неужели ему меня не жалко? Ни капельки? Неужели он не понимает, какую боль приносит мне этим решением? Выбегаю за дверь быстрее, чем успеваю это осознать. Лишь оказавшись у себя, понимаю, что снова трусливо сбежал, и из его комнаты и от него самого. Я трус.

В висках стучит, глаза бешено бегают по комнате в поисках чего-то, за что можно зацепиться и успокоиться, а слёзы всё катятся и катятся, подбородок мокрый из-за этого. «Он хочет оставить меня одного» – только и крутится в голове. За что? Из-за признания? Надо было молчать, безмозглый ты идиот, Илиан. Нет сил двигаться. Прижимая руки к груди в районе сердца, так и стою у двери на дрожащих ногах и с опущенной головой, не в силах дойти хотя бы до кровати. Сердце не колит, как обычно, тысячами маленьких иголок, а оно лишь попеременно сильно сжимается, принося невероятную боль, от которой темнеет в глазах и закладывает уши. Хочется прямо сейчас пойти, обнять его и умолять не уезжать, но ноги не слушаются. Пальцы дрожат, и с подрагивающих губ срываются вздохи и всхлипы. Я всё сделаю, всё, что угодно, лишь бы он не уезжал, не бросал меня вот так, словно сбегая. Внутри всё скручивается в жгут, очень больно сжимается. От жалости к себе становится ещё омерзительнее, ведь я не люблю этого. Ноги, совсем ослабев, перестают держать меня, и я падаю на колени возле двери, хватаясь за голову, дёргая с остервенением себя за волосы и стараясь не выть в голос. За что это происходит со мной? Почему я?

Не помню, как добрался до кровати и уснул, уткнувшись в любимое махровое одеяло, сжимая в руке мобильник с играющими в наушниках Sigur Ros. Проснулся через пару часов, когда была уже глубокая ночь и луна ласково облизывала своим холодным светом моё лицо. Голос Ёхана врывался в мой разум, заставляя одновременно успокаиваться и впадать в ещё большее отчаяние. Истерики больше не было, но внутри меня рушился мир, сердце трещало по швам и билось, как сумасшедшее, а дыхание было прерывистым и отчего-то очень медленным. Глядя на луну, я улыбаюсь, как последний идиот, понимая, что теперь уже больше ничего не будет хорошо, что нет больше моей привычной жизни, что ко всем прочим проблемам добавилось ещё и полное моральное разрушение. Сильная, не терпящая сострадания и помощи личность во мне сломалась, хрустнул позвоночник, и она сложилась пополам, как сломанная кукла. Вцепившись до побеления костяшек в одеяло, я смотрю на луну и понимаю, что мне и из этого всего теперь придётся выкручиваться самому.

Прокрасться почти неслышно на кухню для меня как человека маленького и лёгкого не составило труда, и там я сразу зашарил по всем ящикам в поисках, как ни странно, спиртного, хоть какого-нибудь, притязателен я из-за отсутствия опыта не был. Сигареты и не нужно было долго искать, мама всегда хранит их на холодильнике. Достав парочку женских сигарет и прихватив с собой в комнату бутылку найденного коньяка, недолго думая, отправился обратно на кухню – заваривать себе крепкий чёрный кофе. Этой ночью я точно доведу себя до неузнаваемого состояния, лишь бы телу стало хуже, чем душе.

Быстро вскипятив чайник и налив полкружки кофе, отправляюсь обратно в комнату, где оставшиеся полчашки заливаю коньяком и размешиваю получившуюся бурду. Запив пару таблеток сильного обезболивающего этой адской смесью, закуриваю, обжигая горло и лёгкие, закашливаясь. Курить я так и не научился, но всегда мог достичь желанного результата – словно разодранных изнутри горла и груди, тошноты и головокружения. Из-за шума в голове хочется смеяться и орать матерные песни, включив музыку погромче, но сейчас ночь, а здравый смысл пока что не покинул меня, так что просто ложусь на пол посреди комнаты, раскинув руки и ноги в стороны, и смотрю в потолок, глупо улыбаясь и глубоко затягиваясь, впуская едкий дым в своё тело. В комнате стоит омерзительный запах яблочных сигарет, кофе и дорогого коньяка. Сочетание ядерное и не самое приятное. Включаю в наушниках погромче Asking Alexandria и прикуриваю вторую сигарету, прихваченную с собой, запивая втянутый дым странной бурдой. Обезболивающее уже подействовало, и я совершенно перестал чувствовать своё тело, не мог заставить ноги пошевелиться, двигая только правой рукой. Когда чашка была допита, а сигареты докурены, заглушил всё это ещё несколькими глотками коньяка и привстал, чтобы вернуть всё на свои места и не спалиться утром перед семьёй. Но мир вокруг неожиданно завертелся, и последнее, что я увидел, полная луна, кокетливо выглядывающая из-за тучи, а затем темнота и тишина поглотили меня.

– Илиан! – гневный шёпот возле уха опалил горячим дыханием кожу, что оказалось весьма приятным, и я медленно приоткрываю тяжёлые веки, фокусируя взгляд сначала перед собой, и вижу идеально белый потолок. – Ты что творишь, засранец?! – повернув голову чуть влево, сталкиваюсь взглядом с гневными глазами отца, которые метали в меня молнии. Папа сидел на коленях возле меня, дверь за ним была закрыта. Как ни странно, первая мысль, которой я испугался, это то, что папа опоздал на работу и, не дай бог, из-за меня. Он аккуратно приобнял меня за плечи и поднял на руки, укладывая на кровать, сохраняя при этом суровое выражение лица, в то время как я всё ещё приходил в себя. Оказавшись на кровати, окидываю взглядом комнату и понимаю, что сильно попал, так что сразу смотрю на отца милым и виноватым взглядом, но его это совершенно не трогает.

– Что ты тут устроил, сын? Скажи спасибо, что первым зашёл я, а не мама. С ней бы было плохо, – строго говорит папа, возвышаясь надо мной, сложив руки на груди, и мне становится действительно неуютно и стыдно от его слов. Пытаюсь приподняться на локтях, но он нажимает на мои плечи, укладывая обратно и погрозив пальцем.

– Пап, я… Я просто… – дальше придумать не могу, открывая и закрывая рот, как рыба.

– Я просто взял коньяк и сигареты и довёл себя до невменяемого состояния, пока вы все спали. Так? – его тон осуждающий, и я стыдливо прячу глаза за чёлкой, уши горят, а все мысли улетучиваются из головы, так что я даже не могу найти слов оправдания.

– Ну и в честь чего весь этот цирк? – присаживаясь на край кровати рядом со мной, отец носком тапка отпинывает чуть в сторону бычки и недовольно морщится, не глядя при этом на меня.

Я молчу. Мне нечего сказать. Что я могу? Оправдываться перед ним? Глупо. Вчера мне просто было плохо, и я хотел сделать своему телу больно. Не могу я сказать ему такое, не могу. Но его сурово сведённые брови убеждают меня в обратном. Соврать я ему не смогу.

– Ну? – произносит нетерпеливо, поворачиваясь ко мне.

– Я… Просто мне было плохо… Это было глупо. Пап, прости, – смотрю в его глаза, полные осуждения и строгости, с надеждой и смущением. Отец должен меня понять, он всегда меня понимал. Он вглядывается в мои глаза ещё с минуту, а затем тяжело вздыхает, понимая, что я не вру, но точно чего-то недоговариваю.

– Ладно, – явно нехотя соглашается отец, обнимая меня за плечи и прижимая к своей груди. – Но чтобы больше я такого не видел, – и в доказательство серьёзности своих слов смотрит на меня таким взглядом, от которого я понимаю, что точно никогда не ослушаюсь.

Киваю ему в ответ и смущённо улыбаюсь. Отец впервые увидел своего младшего сына в похмелье, думаю, он от этого не в восторге, но всё же не ругается, а предпочитает использовать свой дар убеждения. За это я его и люблю.

– Ну и где благодарность за то, что мама ничего не узнает? – с хитрой улыбкой спрашивает папа, и я не могу не улыбнуться ему в ответ. Обнимаю его крепко за плечи и благодарю шёпотом, про себя в этот момент думая, что у меня всё-таки самый классный папа на свете. – Спасибо в карман не положишь, Илиан, – и он смеётся таким смехом, от которого и я не могу сдержаться и начинаю судорожно хихикать ему в шею. – Я потом придумаю, что бы тебе такого поручить.

Согласно киваю и продолжаю сидеть, вцепившись в отца обеими руками и уткнувшись носом в его шею, потому что не знаю, как смогу иначе отблагодарить его. Мне повезло, что зашёл он, иначе была бы мне истерика в исполнении либо мамы, либо Егора, а приступов в этом доме и без них хватает, чего только один я стою.

– Мне нужно идти, Илиан. Я позвоню тебе с работы, – благодушная улыбка отца – последнее, что я вижу, прежде чем откидываюсь на кровать и упираюсь взглядом в белый потолок, который снова наводит на странные мысли.

Нет, я этому идиоту не дам уехать, какие бы там доводы он ни приводил, ведь без него я просто перестану существовать, и моя жизнь потеряет смысл. Этот отрезок май-октябрь я и так еле выжил, хоть Егор и был рядом со мной и поддерживал всё это время, а что будет со мной целый год без его поддержки – страшно представить вообще.

Сна ни в одном глазу, голова раскалывается, а руки и ноги всё ещё немеют, и даже похмелиться не могу – папа забрал бутылку, зато остальной срач оставил, так что придётся потом самому убирать. Хотя, всё верно, сам нагадил – сам убирай. Лежу и пялюсь в потолок, обдумывая план своих действий после того, как все уйдут и я останусь дома один. Во-первых, надо умыться и привести себя в порядок, во-вторых, нужно разгребать весь этот бардак у себя в комнате, в-третьих, необходимо подумать о разговоре с Егором, это не должно быть таким же мямляньем, как в прошлый раз. Всё это, конечно, замечательно, но думать – это одно, а делать – совсем другое. Я не нахожу в себе сил встать или хотя бы просто подвигать конечностью, но врагу не сдаётся наш гордый варяг, как говорится. Главное – встать, а там уже само как пойдёт.

После долгой и упорной борьбы сначала со своим телом, а потом и с окружающими меня предметами добираюсь до ванной комнаты, где умываюсь и принимаю быстро прохладный душ, чтобы, не дай Бог, ещё и давление не подскочило, ведь на сегодняшний день у меня наполеоновские планы. Либо сегодня, либо никогда! Есть совсем не хочется, а вот от кофе я не откажусь, но обычный растворимый это для слабаков, так что сварю я себе, пожалуй, молотый. Удивительно, но мне даже удалось не разнести в пух и прах кухню, и я не рассыпал ни кофе, ни соль. Я сегодня в ударе прям. Рассвет я уже безнадёжно проспал, так что на кухне задерживаться надолго смысла нет – залпом выпиваю свой кофе и направляюсь в следующий пункт своего плана – комната. Убирание чашек, таблеток и бычков не заняло так много времени, как могло бы показаться, зато с проветриванием пришлось повозиться, ибо запах стоял такой, будто здесь заседала компания как минимум из десяти человек. В общем, выбрызгал на свою комнату весь отцовский одеколон, который годами раньше стоял на полке в коридоре и никем не использовался.

Дальше будет только сложнее. Поговорить с братом. И что я ему скажу? Буду упрашивать или извиняться? Глупо, да и от своих слов отказываться не хочется. Пусть уж он знает, что я к нему чувствую, тем более я вижу, что и он ко мне неравнодушен. Да, это неправильно, осуждается обществом, законами морали и нравственности и все дела, но кого это волнует, когда между двумя людьми происходит такая сильная химия? Меня уж точно не волнует. Эх, вот бы мне хватило смелости сказать всё то же самое ему в лицо. Решение приходит как-то само по себе и совершенно внезапно. Университет брата находится в нескольких остановках от нашего дома, доехать туда на автобусе – пять минут, вот только есть одна загвоздка. С самого момента аварии я больше никогда не ездил на транспорте, каком бы то ни было в принципе, потому что боялся, при виде колёс и прочих составляющих у меня подгибались колени. Именно поэтому на улицу я выходил всё это время строго под присмотром брата или родителей, в последний раз – друзей. Что уж говорить про поездки на общественном транспорте. Любые машины, автобусы, троллейбусы и маршрутки вызывали у меня истерику. Если сейчас тот самый момент, когда я должен преодолеть свой страх, то будь, что будет. Да, я мог бы спокойно дождаться брата с пар и поговорить с ним наедине, но к тому времени моя решительность испарится, будто её и не было, а упускать такой прилив сил просто нельзя.

Долго стою на остановке, пропуская мимо себя все подряд маршруты и медленно вспоминая, который из них куда едет. Оказывается, я успел забыть за такой короткий промежуток времени даже настолько элементарные вещи. «91» едет до пляжа, а потом по обводной в другой район. «93» едет по шоссе до ТЦ, а потом тоже в другой район. Я бы так ещё долго залипал на маршруты, но, к счастью, какая-то дамочка немного толкнула меня, извинившись, чем и вывела из этого транса. Дождавшись первого попутного автобуса, запрыгнул в него и на своих хилых ногах проехался до нужной остановки стоя.

Здание университета брата – это просто произведение искусства какое-то. Помнится, был тут всего пару раз, когда нужно было срочно что-то принести брату или что-то взять у него. Но сейчас не до архитектуры, конечно же, первым делом нужно узнать, когда у него заканчиваются пары или хотя бы, в каком кабинете он находится сейчас. Это было сложно. Сначала охранник не хотел меня пускать, потому что у меня, видите ли, нет студенческого. Пришлось долго ему объяснять, что я пришёл к брату, чтобы забрать у него ключи. Пожилой мужчина окинул меня скептическим взглядом, но всё-таки пропустил в здание. Боже, это же концлагерь, а не высшее учебное заведение. Дистрофичный парень-подросток, безусловно, является террористом и несёт на себе килограммы взрывчатки под обычной осенней курткой. Подойдя к расписанию, залипаю я надолго, потому что понятия не имею, как там называлась группа, в которой учится брат. Безрадостная картина, господа. Наконец, к расписанию подошёл какой-то очень высокий и крепкий парень, хотя парнем его и язык не поворачивался назвать, мужик скорее. Одет он был не слишком официально и во рту гонял туда-сюда маленький чупа-чупс. Смотрелось это весьма и весьма забавно. Хоть он и был большим, но не вызывал опасений, так что я решился с ним заговорить, пока он не ушёл.

– И-извините, – от неуверенности немного заикаясь, обращаюсь к парню, поворачиваясь в его сторону. Он тоже оборачивается ко мне и смотрит сверху вниз таким удивлённым взглядом, как будто перед ним как минимум НЛО. – Вы случайно не знаете Егора Хоффмана? – я изо всех сил стараюсь смотреть на него глазами Бэмби, чтобы парень не послал меня, а помог мне, чем сможет. Его лицо надо было видеть, я еле сдержался от смеха – шокированный взгляд и открывшийся рот, из которого чуть не вывалился чупа-чупс.

– Ааа… Эмм… Что? – парень встряхивает головой и смотрит на меня всё так же – как баран на новые ворота. У меня что, рога на голове? Чего он так уставился? Или у меня вместо милого взгляда получился опять злобный прищур? Как знать.

– Егор Хоффман в какой группе учится, Вы не знаете? – парень, соображай быстрее, я тебя умоляю, иначе мы так дождёмся конца пары. Он чешет репу, глядя на меня удивлённо, и спустя минуту выдаёт номер группы брата. Ха, значит, они знакомы! Как мне повезло-то! Хвала небесам, я не начал прыгать по коридору от радости.

– А ты кто? – всё так же удивлённо спрашивает парень, глядя на меня, пока я нахожу в расписании группу брата и их нынешнее место нахождения – кабинет 223, экономика.

– Дракон в пальто, – выдаю без задней мысли, разворачиваясь от расписания и замирая при виде огромного коридора, на всём протяжении которого находятся три лестницы, ведущие, как я понимаю, в совершенно разные части здания. Ступор. Куда идти-то? Обычно брат всегда встречал меня на крыльце или в холле первого этажа, а сейчас мне самому предстоит найти его, и это задачка не из лёгких. Парень… – А Вы не подскажете, где кабинет 223? – разворачиваясь обратно к нему с вежливой улыбкой, спрашиваю вкрадчивым тоном, чтобы он не послал меня из-за «дракона».

– А тебе зачем? – совершенно по-еврейски, вопросом на вопрос, отвечает он, продолжая катать во рту чупа-чупс, и смотрит на меня таким пронзительным «мужским» взглядом, как я это называю. В такие моменты обычно становится очень неуютно, и начинаешь чувствовать себя наглой малолеткой. Снова делаю глаза Бэмби. Мне нужно найти этот кабинет как можно скорее.

– Егор – мой брат. Он взял кое-что, что мне сейчас очень нужно. Он в кабинете 223, но я понятия не имею, где это.

– Аааа, вот оно чё. Ну, так бы сразу и сказал. Так, 223 это, вроде, экономика. Пошли, провожу тебя что ли.

Понятия не имею, зачем, но этот парень похлопал меня по плечу и с добродушной улыбкой повёл в противоположном направлении от тех лестниц, на которые я смотрел. Ну, Илиан, он хотя бы не страдает топографическим кретинизмом, в отличие от некоторых.

– Я знал, что у него есть брат, но раньше тебя никогда не видел, – бросая на меня странные взгляды, елейным голосом говорит парень. – Я Женя, его друг. Рад знакомству, – и он протягивает свою огромную лапищу для рукопожатия. Кладу свою ладонь в его, неуверенно пожимая, а он улыбается и сжимает несильно мою руку. Боже, сколько в мире странных людей.

– Угу, взаимно.

– А чего ты ему не позвонишь?

– Телефон забыл дома, – да чего он докопался-то до меня? Чувак, просто доведи меня, куда надо, и отстань.

– Он, значит, не в курсе, что ты пришёл? – а вот этот вопрос мне уже совсем не нравится.

– Он в курсе. Просто я пришёл раньше, чем планировал.

– Мм, понятно… И сколько тебе лет, Илиан?

– Шестнадцать. Стоп! Откуда ты знаешь моё имя?

– Егор о тебе рассказывал, – эта лисья улыбка, так похожая на хитрый оскал моего друга, не предвещает ничего хорошего.

– Неудивительно.

– Ты чего какой хмурый? Такой милый мальчик и такой замкнутый, – какой у него «искренне расстроенный» тон, Господи. За что мне это? Просто доведи меня до кабинета, извращенец.

– Устал просто, – на очередном лестничном пролёте мои бедные ноги всё-таки не выдерживают, и колени подгибаются. Но прокатиться кубарем по всей лестнице мне не даёт этот парень, вовремя подхвативший меня и прижавший к себе. В его объятиях вовсе не уютно, а наоборот несколько страшно. Я чувствую, что он нехороший человек, что он, возможно, даже не друг Егору. Но он поймал меня, не дал разбить или сломать что-либо в очередной раз, за что тихо благодарю его и стараюсь делать вид, что ничего не случилось.

– Осторожней, малыш, – от его «малыш» вздрагиваю, и внутри растекается какое-то липкое чувство. Неприязнь. – Сильно же ты устал. Чего тощий такой?

– Я не тощий, – отрешённый тон и ничего больше. Надо дать ему понять, что я не собираюсь продолжать знакомство.

– Хорошо-хорошо, не тощий. Мы, кстати, пришли, – останавливаясь возле очередной приоткрытой двери, оповещает меня парень, довольно улыбаясь и не убирая своей руки с моего плеча. – Пара закончится только минут через десять. Тут будешь ждать? – киваю, не хочется с ним говорить. – Я могу его позвать. Мм?

– Не нужно, я подожду.

– Ну, я тогда с тобой тут постою. А то украдут, – ласковая улыбка, за которой ничего хорошего искать не приходится. Он меня взглядом уже всего облизал. Фу…

– Тебе разве никуда не надо?

– Не-а, – беззаботно отвечает парень, облокотившись на подоконник, – У меня следующая пара только.

Безразлично хмыкаю и становлюсь в стороне от него. Эти десять минут показались мне, воистину, вечностью. Я мог часами сидеть дома без дела, но никогда не чувствовал, чтобы время текло настолько медленно. Он то смотрел на меня, то не смотрел, с характерным звуком катая во рту этот чёртов чупа-чупс. По сравнению с ним я просто полторашка, так что, если он вздумает меня где-нибудь зажать, я не смогу даже пискнуть. От таких мыслей стало жарко и холодно одновременно. Ничего, скоро выйдет брат, и всё будет хорошо.

Спустя, кажется, целую вечность, из кабинета начали выползать люди. Среди них я своими полуслепыми глазами не сразу разглядел Егора, зато этот сомнительный Женя приметил его и громко окликнул.

– Жек, ты чего тут? – хриплым голосом, как раз таким, от которого у меня дрожат поджилки, спрашивает брат, не заметив меня, и только потом бросает на меня мимолётный взгляд, впадая в ступор.

– Да вот привёл тебе братишку. Он потерялся здесь, – беззаботно смеясь, бодро сообщил парень, бросая взгляды то на меня, то на ошарашенного брата.

– Ты чего тут забыл? – недовольно спрашивает Егор, подходя ко мне и ровняя своим суровым взглядом меня с землёй. Я знал, что он не будет в восторге от моего неожиданного появления, но мог хотя бы сделать вид, что рад меня видеть.

– К тебе пришёл. Что, не рад? – капельку дерзости в тон, и вот он уже немного расслабляется, но строгости не убавляет.

– Ладно, пошли со мной, – кладя свою широкую ладонь на моё плечо, он разворачивается в сторону лестницы, на ходу оглядываясь и кидая своему другу благодарность, на что тот кивает и снова хитро улыбается, окинув меня своим пошлым взглядом. Мамочки, противно-то как.

Спустившись по лестнице, где брат меня постоянно придерживал, мы прошли по каким-то коридорам и вышли с другой стороны здания на широкий двор, где сейчас никого не было. Остановившись у самого выхода и прикрыв за нами дверь, Егор сложил руки на груди и посмотрел на меня с укором:

– Ну?

– Что ну?

– Чего пришёл?

– Поговорить пришёл.

– А дома этого сделать было нельзя? Дождаться сложно было?

– Сложно.

– Ты как сюда добрался вообще?

– Как все люди – на автобусе.

– На автобусе? – вот тут из его тона окончательно пропало всё наигранное равнодушие. Ему ли не знать, что значит для меня поездка на транспорте. – С ума сошёл?

– Я, между прочим, специально ради тебя приехал.

Брат вздыхает и опускает руки, медленно подходя ко мне и обнимая очень бережно, прижимая меня к своей широкой груди, от чего я млею.

– Ты такой дурак. Надо было подождать, когда я закончу. Или хотя бы позвонить.

– Это был секундный порыв, – тихо смеюсь, уткнувшись в его плечо, и чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Похоже, он больше не злится на меня. Как же хорошо. Мог бы стоять вот так с ним долго-долго, лишь бы он не отпускал меня.

– Что за порыв-то?

– Хотел отговорить тебя от армии. Скажи спасибо, что я не сразу в деканат побежал предупреждать их, чтобы не давали тебе академический, – бурчу недовольно, чтобы он осознал всю степень своей вины и моей решительности одновременно. Брат смеётся, прижимая меня сильнее к себе и прикасаясь своей щекой к моей. От него приятно пахнет. Запах резкий, но мне нравится.

– Тогда меня бы точно выперли. Спасибо, что не пошёл туда.

– Егор, тебе совсем-совсем нельзя в армию, – тихим голосом говорю неуверенно, а он напрягается, я чувствую это всем телом, но не отпускает меня. – Я без тебя умру, – брат ощутимо дёргается на этих словах. Это хорошо, значит, ему небезразлично. – Каждый мой день похож на предыдущий и на следующий. А ты всегда меня выдёргиваешь, когда мне плохо, успокаиваешь, когда я срываюсь. Что я буду делать без тебя?

– Или, – начал, было, брат, но я не дал ему договорить. Нет, он не перебьёт меня, не собьёт меня с намеченного курса.

– Подумай, как со мной будут мучиться родители, как мне самому будет плохо. Я сойду с ума из-за этого однообразия. Или убью себя. Я без тебя сорвусь, Егор…

– Или, – прижимая меня к себе, брат приподнимает меня, причём, совсем без усилия. Либо я в конец отощал, либо он сильный очень. Уткнувшись в мои волосы, он шумно дышит и что-то там решает для себя. Лишь бы в мою пользу. – Нам нельзя, понимаешь?

– К чёрту все «нельзя»! Я люблю тебя, – говорю совсем шёпотом ему на ухо, сам дрожа от страха и смущения, что только что сказал это снова и не убежал. – Любить всегда можно, – захотелось после этих слов провалиться сквозь землю, но зато, я надеюсь, это смогло хоть немного переубедить брата. Зачем мне общественное мнение, если из-за него я останусь одиноким и несчастным? Ни в одной книге не сказано, что любить – это плохо, а уж кого люблю я – это только моё дело. Егор вздыхает, но перечить мне, очевидно, не собирается.

– Ты у меня очень смелый, Или, – от его ласкового тона и «у меня» я улыбаюсь, наверное, по-идиотски, но я настолько счастлив, что мне на это наплевать. – За это я тебя и люблю, – сердце пропускает удар, замирает, а потом пускается вприпрыжку. Я не ослышался?

========== часть 12 ==========

Сердце пропускает удар, замирает, а потом пускается вприпрыжку. Я не ослышался? Мой брат, Егор, он… Признался мне в любви? Чуть отстранившись, смотрю на него с робкой надеждой, чувствуя, как по-идиотски счастливая улыбка расползается на моём лице сама по себе. Он улыбается в ответ смущённо и немного виновато, за что хочется его срочно обнять и никогда уже не отпускать. Ни армия, ни предрассудки общества, ни осуждение – ничто не отнимет его у меня. Обняв его снова, чуть крепче, кидаю невольно взгляд в сторону здания, и улыбка моментально слетает с моего лица – в проёме входной двери, сложив руки на груди, стоит тот самый его странноватый друг, с недоброй ухмылкой наблюдая за нами. Становится неуютно и страшно, невольно вздрагиваю, что не укрывается от брата.

– Что такое? – заботливо спрашивает Егор, чуть отстраняясь и глядя в мои глаза.

– Этот парень… Он смотрит. Он странный… – немного теряюсь под этими контрастными взглядами и опускаю голову, начиная рассматривать землю. Неуютно. Безумно.

– Жека, ты чего там встал? – кричит ему брат, обернувшись. Тот примирительно поднимает руки вверх и подходит к нам.

– Братишка твой до дома-то доберётся сам? Он по лестнице еле поднялся.

– Доберётся, – Егор смеётся и хлопает меня по плечу, стараясь разрядить обстановку.

– Может, нам проводить его?

– Каким нам, Жека? Ты и так загибаешь по-чёрному. Иди учись. А вот если я испарюсь с последней пары, ничего плохого не случится.

Этот Жека странно хмыкает, я слышу в этом степень его недовольства, но потом снова напускает на себя равнодушие и весёлость и смеётся, потирая затылок.

– Ты прав, брат. Схожу я, пожалуй, хоть на одну пару. А ты его проводи-проводи, а то хиленький такой. Не кормишь ты его, что ли?

– А тебе всё возьми и расскажи. Бегом, пока не опоздал, – брат сделал наигранно суровый тон, и Евгений, засунув руки в карманы, практически бегом и ретировался обратно в здание университета.

– Пошли домой. Намотал ты сегодня метража по городу, – приобняв меня за плечи, брат заходит обратно в здание, там мы на минутку заглядываем в гардероб забрать его куртку и выходим из здания через центральный вход, брат со вздохом, полным облегчения, я – немного растерянный и всё ещё нервничающий. Нехорошо получилось, что нас увидел тот парень, даже если он ничего особенного себе не подумал, тем не менее, это было довольно опасно.

– Только давай пешком?

Егор понимающе кивает, ему ли не знать, как сильно я боюсь всего транспорта на колёсах. Люблю в нём эти черты – внимательность и понимание.

– Ты как вообще доехал сюда? Сердце не выпрыгнуло? – пожав плечами, я тряхнул головой в неопределённом жесте.

– Вообще не помню, как ехал, если честно, – брат смеётся и, похлопав меня по плечу, спускается почти вприпрыжку с крыльца.

– Заглянем в кафе? Давно я тебя сладким не угощал.

Бегу за Егором уже более воодушевлённый и весёлый, обожаю, когда он в таком хорошем расположении духа, ведь обычно в такие моменты между нами и возникает такое особенное единение. Не сказал бы, что это родственное единение, но точно очень интимное, когда можно понять друг друга, не сказав ни слова. В памяти сразу всплывает лето, наши с Егором вылазки в парк, сладкая вата, мороженое и царящее в воздухе веселье, это было прекрасно. С тех пор всё так усложнилось, обстановка между нами обострилась в последние дни, но винить мне в этом некого, кроме самого себя, ведь именно в моей больной голове вдруг возникли совсем не братские чувства к нему. Но, думаю, я всё-таки не должен держать их в себе, особенно теперь, когда виден, пусть и неуверенный, но намёк на взаимность. Кроме нас двоих об этом знать, конечно же, никому не нужно, так как я прекрасно осознаю даже своим отупевшим от влюблённости мозгом, что в обществе подобные чувства осуждаются, а отношения – подавляются на корню.