Текст книги "Младшая неврастения (СИ)"

Автор книги: Lirva

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Или, ты же останешься на ночь? – хоть вопрос и адресован был мне, с нажимом хранительница очага посмотрела именно на Артёма, на что тот утвердительно кивнул.

– Ну, конечно, останется, мам, он же пришёл почти под вечер.

– Это хорошо. Допоздна не засиживайтесь, а если засидитесь – не шумите, – приложив указательный палец к от природы пухлым розоватым губам без грамма косметики, добродушная женщина подмигнула нам, совсем как девочка. В этом она и моя мама были очень похожи – вечно молодые душой, забавные, не отягощённые думами о своём возрасте и положении; они просто радовались жизни, наблюдая, как взрослеют их дети.

– Я так понимаю, этой ночью сон отменяется, – сидя уже вечером в комнате на разложенной кровати в позе лотоса и читая какой-то журнал про космос, деловито поинтересовался Тёмыч.

– Я, конечно, не сплю, но ты не обязан со мной сидеть всю ночь. Ляжешь, когда захочешь, а я найду, чем себя занять, – кинув взгляд на друга из другого конца комнаты, а затем многозначительно кивнув в сторону компа, который я всегда мог оккупировать, пока парень будет спать, я продолжил терзать струны гитары. Ничего путного из моего занятия, однако, не выходило, поэтому Артём, растеряв всё своё напускное терпение, вскочил с места и отнял у меня истерзанный инструмент.

– Жопоручка ты, отдай. Что тебе сыграть? – с царственным видом усевшись на край дивана с гитарой в руках, друг что-то там где-то подкрутил и провёл кончиками пальцев по струнам.

– Сыграй «Оборотня», – быстро поняв мою просьбу, парень немного поразмыслил, вспоминая, как же начать, а затем его тонкие пальцы пианиста (да-да, он закончил музыкальную школу по классу фортепиано) запорхали над струнами так же грациозно, как раньше порхали над клавишами. Всё-то человеку даётся…

Мелодия успокаивала, уносила на окраины сознания и заставляла тревожные мысли улечься в голове, не мешая покою проникать во всё тело. Вот за что я люблю музыку, так за её целительное свойство. Она всегда помогает найти необходимый человеку именно в этот момент оттенок эмоции, погрузиться в него, насладиться, расслабиться и забыться. Музыка – лучший лекарь, намного лучший, чем время.

Когда мелодия стихла, а струны перестали дрожать, тихий шёпот достиг моих ушей:

– Так ты расскажешь? – по тону было ясно, как день, что друг не настаивает – именно спрашивает, поделюсь ли я с ним очередным заскоком своей судьбы, расскажу ли о том, что на душе. Я не знал, стоит ли рассказывать ему.

– Ты так и не нашёл девушку для брата, как я тебя просил… – стараюсь уйти от темы разговора, на который он меня склоняет, хоть и понимаю, что рассказать придётся в любом случае.

– Не юли, Ил. Лучше расскажи, что у тебя случилось.

Тяжело вздохнув, собираюсь с мыслями так, чтобы не рассказать другу лишнего, но и так, чтобы он понял суть сложившейся ситуации.

– У меня сегодня случился приступ… – гляжу в его обеспокоенные глаза и прикладываю палец к своим губам – пусть лучше молчит, так я быстрее выпалю всё, что на душе. – Приступ паники и гнева, когда к Егору пришёл один его «друг». Этот парень… С головы до пят меня липким взглядом облизал, а брат будто и не видит ничего. Ну, я и сорвался.

Закончив говорить, выдыхаю с облегчением, затем перевожу дыхание и смотрю на друга, который задумался, приложив пальцы к губам – всегда так делает, привычка.

– Он от тебя что-то хочет? – спросил он шёпотом, немного хмурясь из-за не самой приятной принятой информации.

– Что-то конкретное, я думаю, – кинув многозначительный взгляд на парня, приподнимаю брови. Мимика мой конёк.

– Ёбушки воробушки. Приехали, – стонет он и, отложив гитару в сторону, падает спиной на кровать, устремляя потрясённый взгляд в потолок.

– Мне не нужен совет или помощь, просто хочу отдохнуть в другом месте. Дома скопилось слишком много отрицательных эмоций, – да, неплохая ложь, к тому же, даже не совсем ложь. Всяко лучше, чем рассказывать другу, что я хочу отдохнуть и набраться сил перед встречей с братом, что испытываю стыд перед ним из-за сегодняшней выходки, что у нас с братом… Нет, нельзя. Тёмыч друг, но нельзя – не поймёт.

– Ясненько, – парень чмокает губами, как Осёл из Шрэка, намекая на то, что разговор затянулся, и его пора заканчивать – съезжать с темы. – А зачем мне искать твоему брату девушку?

– Кстати об этом. Можешь не искать. Я просто напомнил тебе о невыполненном обещании, – хихикаю тихо, наблюдая за недовольно вытянувшимся лицом Артемия, который сводит брови на переносице и смотрит на меня с укором.

– Надеюсь, это не проблема? – парадирует он Дина, который передразнивал девушку в одной из серий сериала.

– Правда, уже не надо. Брат сам справится. Для него найти девушку, было бы желание, – раз плюнуть.

И ведь действительно. Почему Егор жаловался мне в тот раз, что ему не нравится ни одна девушка? Никак не пойму, ведь он может заполучить любую, если захочет и постарается. Высокий, загорелый, в меру мускулистый, с чёрными, как смоль, волосами и глазами цвета горячего тёмного шоколада. Он – брутальная мечта многих девушек, стереотип идеального мужчины, да к тому же ещё и спортсмен. Совсем не то, что я… Вот мне было бы сложно в поиске девушки. Кого может привлечь чрезмерно тощий, бледный коротышка, с серыми невыразительными глазами, которые когда-то были голубыми, (но это было давно и неправда), светлыми волосами, свисающими до основания шеи, как пакля, без намёка на стрижку, без достижений в спорте или науке? Никому я такой не нужен, сам знаю. Так что не Егору жаловаться мне на то, что девушки нет. Хотя, я несильно и хочу эту самую девушку, но хоть чьё-то внимание мне польстило бы…

– Лэтс посмотрим зэ фильм «Ной»? – с наигранным русским акцентом по-английски предлагает мне друг, доставая из-под подушки свой ноутбук.

– «Лэтс посмотрим»? – передразниваю его, и мы смеёмся. Да, мы часто прикалываемся над такими вот, казалось бы, совсем глупыми вещами.

Но прежде, чем я успел приземлиться на кровать к Артёму, мой телефон зазвонил на другом конце комнаты, а приглушённый звук доносился из сумки. Звонил отец. К чему бы это?

– Да, пап? Что-то случилось?

– Илиан, у вас там всё хорошо? Ты нормально себя чувствуешь? – вопросом на вопрос отвечает отец, а я надеюсь, что Егор всё-таки не додумался рассказать ему о сегодняшнем приступе, ведь у папы и так много забот на работе.

– Да, пап, всё хорошо. Самочувствие отличное. Мы тут фильм собрались смотреть, – бросаю взгляд на друга, который, махнув рукой, шёпотом просит меня передать отцу привет, а затем отворачивается к экрану, ища на просторах интернета нужный нам фильм. – Артём тут тебе привет передаёт.

– Да-да, спасибо, ему тоже привет, – голос отца спокойный и даже несколько весёлый, что не может не радовать. – Но вообще-то я звоню тебя поругать.

– Вот это заявление! – действительно удивляюсь словам отца, но при этом стараюсь сдержать рвущийся наружу смех. Отец, и поругать? Это две несовместимые вещи.

– Ты почему никому не сказал, что уходишь? Хоть бы позвонил или смс написал. Не мне, так хоть маме. А то отпросился он, видите ли, у Егора. Ты у меня должен отпрашиваться. А то кто тогда главный в этом доме? – ну, всё ясно. Картина маслом, как говорится. В отце воспела уязвлённая гордость главы семьи.

– Я думал, я уже взрослый мальчик, и могу не отпрашиваться, – елейным голосом говорю в трубку, стараясь задобрить отца и одновременно напомнить ему, что мне уже, чёрт возьми, шестнадцать! Какое ещё «отпроситься»?

– Индюк тоже думал, Илиан, – специально противным и скрипучим старческим голосом протянул папа и засмеялся уже естественно, как он обычно это делает.

– Ладно, пап, я понял. Давайте там без меня не скучайте. Заранее доброй вам ночи, – попрощавшись и обменявшись с отцом тёплыми пожеланиями, я положил трубку, быстро буквально взлетая на кровать к другу, который уже включил фильм.

Естественно, к середине фильма это ходячее недоразумение уже уснуло, лёжа на пузе и храпя, уткнувшись мордой в подушку. Пришлось аккуратно забирать у него ноутбук из ослабевших рук, перебираться тихо на пол, искать наушники и досматривать фильм одному. Утром буду ему мстить – спойлерить. Он-то позже посмотрит. Ближе к рассвету сильно похолодало, но закрывать окно я не решился, чтобы не шуметь и не будить друга, лишь укрыл его одеялом поплотнее, дабы не простыл. Заботливый я. А вот самому мне с наступлением рассвета стало плоховато: ноги начали неметь от кончиков пальцев, и дело было совсем не в морозе, стелющемся по полу. Конечно, я попытался сделать сам себе массаж, как это обычно делает для меня брат, разминал ноги, массировал пальцами кожу, стараясь разогнать кровь под ней, но ничего не выходило – болезненное покалывание поднималось всё выше от стоп к коленям. Стало по-настоящему страшно, ведь я обещал, что приступ не застанет меня в чужом доме. Но ведь это и не приступ – меня лишь в очередной раз подводит моё ослабевшее тело, ноги начинают дрожать в коленях, предвещая то, что покалывание вот-вот переберётся и на бёдра тоже. От страха сердце начинает колотиться быстрее, бьётся будто в самом горле, дыхание сбивается, становится учащённым, срываясь иногда. Не паниковать, не паниковать! Где там был мой телефон? Мне нужен Егор. Егор…

========== часть 15 ==========

Не паниковать, не паниковать! Где там был мой телефон? Мне нужен Егор. Егор…

Руки начинают мелко подрагивать, совсем как у Андрея, но не из-за подкрадывающейся слабости, а лишь от страха, что приходит вместе с новыми волнами колких иголок по ногам. Мне лишь нужно позвонить ему и спросить, что делать, хоть и будить брата в предрассветное время не хочется. Если я позвоню сейчас, он уже больше никуда и ни к кому в гости меня не отпустит, потому что слишком заботливый, слишком беспокоится обо мне. Мысли о телефоне пропадают в момент – нельзя отрезать себе пути отступления. Совсем рядом со мной ведь лежит ноутбук, я могу посмотреть в интернете, что следует делать, когда ты мелкий псих и твои ноги отказывают. Смеюсь про себя, хотя это и вовсе не смешно. Открываю крышку и включаю технику, надеясь, что Артём не проснётся из-за звуков, появившихся в тишине комнаты, отворачиваю экран от кровати, сам немного перемещаясь на слабых руках, лишь бы свет от экрана не разбудил парня.

Поисковик выдаёт тысячу и один вариант о том, что может вызывать покалывания ног, как можно с этим справиться, но это всё не то. Я ума не приложу, как спросить у всезнающего интернета то, что мне сейчас нужно. «Я неврастеник и дистрофик, мои ноги покалывает так, словно они сейчас откажут»? Очень забавно, не спорю, но по такому запросу всё равно ничего не находится. Большинство статей сводятся к одному – нужно уколоть кожу на ноге, желательно, на стопе, якобы это разбудит нервы и заставит их работать, как положено. Да у меня и так всё колет, какие ещё к чёрту иголки? Их тут рядом даже нигде нет. Хотя… Вообще-то, есть одна: мама всегда прикалывает к моей одежде с внутренней стороны по одной маленькой булавочке, куда-нибудь на шов или вроде того, якобы от сглаза. Никогда не понимал её этой дурной привычки, поэтому всегда снимал эти булавки со своих вещей, но, Боже, пожалуйста, пусть я не снял хотя бы одну. К счастью, булавка находится на майке, на боковом шве, так что мне приходится немного повертеться, чтобы достать её. Маленькая золотого цвета булавка острым кончиком отсвечивает из-за экрана. И мне нужно вот этим себя уколоть, серьёзно? Ладно, другого выхода у меня всё равно нет, так что я с трудом, скрипя всеми суставами, подтягиваю к себе одну из онемевших ног и нахожу на стопе местечко с самой нежной кожей, осторожно примеряясь, куда бы уколоть. Наверное, со стороны я напоминаю наркомана, хотя сейчас никто и не смотрит на меня со стороны. Только в моей голове могут крутиться столь глупые мысли в тот момент, когда руки дрожат от паники, а ног я уже почти не чувствую. Браво, Илиан, первое место за кретинизм получаешь ты.

Аккуратно колю иголкой в большой палец на ноге, не слишком хорошо чувствуя это, потому колю ещё раз, только уже в центр стопы. Ощущения приглушённые, будто бы ноги замёрзли и перестали чувствовать, поэтому решаю ещё раз проделать сию процедуру, но, неожиданно для самого себя, останавливаюсь. Покалывание прошло. Пусть это и произошло совсем незаметно, в тот момент, когда я отвлёкся на укол булавкой, но это случилось. Нога теперь просто немеет, но ужасное покалывание прошло, а кровь, очевидно, начала медленно приливать обратно к конечности. Это что, какой-то психологический трюк? Похоже на то, но времени рассуждать нет, ведь вторая нога всё ещё не спасена. Пока с трудом и кряхтением подтягиваю её к себе, выбираю место для укола иголкой и проделываю всё то же самое, что и раньше, покалывания уходят, вновь оставляя после себя только лёгкость и неполные ощущения того, что нога всё-таки принадлежит именно тебе, а не кому-то другому. Это странно. Нужно будет найти больше информации об этом трюке с иголкой, ведь это точно, я уверен, нечто психологическое, игра с разумом. Когда ноги стали уже совсем мои, встаю и несколько раз, скрипя сердце и скрипя суставами, а также стараясь не скрипеть полом, приседаю, чтобы разогнать кровь по венам.

Оставшееся время до пробуждения друга, который является той ещё соней-засоней и любит в свободные выходные подольше поспать, часов эдак до двенадцати, я провожу в форсировании великой сети интернет. Захожу на разные сайты, посвящённые историческим фактам и культурным достижениям человечества. В последнее время мне почему-то стала очень интересна история Древнего Египта, отчего-то я заинтересовался их культурой, письменностью, особенностями языческой веры. Больше всех из их Богов мне приглянулся почему-то Тот – Бог мудрости и знаний, хотя его изображения и не были столь же эпическими, как, например, изображения Анубиса. Хотелось больше узнать о нём, но количество информации, конечно же, было ограничено.

– Ты так и не ложился? – неожиданно раздаётся позади меня хриплый со сна голос Артёма, заставив невольно вздрогнуть от неожиданности, а после миру является его светлый лик с вмятинами от подушки на щеках и влажным следом на подбородке. Ха-ха, он во сне ещё и слюни пускает, вот умора!

– Нет, друг мой, не ложился. Давай пока просыпайся, а я пойду, умоюсь, – я оставляю друга в комнате медленно приходить в себя, а сам направляюсь в ванную комнату, где нехитрые манипуляции по приведению себя в вид «нет, я ещё не умер» не занимают больше пятнадцати минут. Когда я возвращаюсь, то натыкаюсь на смешную до колик картину того, как Артём пытается доспать то, что, видимо, недоспал, лёжа мордой в подушку, а попой – кверху. Ну, страус, страус писаный, что с него взять?

– Доброе утро, Вьетнам! – тяну задорным голосом нараспев от самого входа в комнату, предварительно прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить заодно с Артёмом и его родителей, а тот, узнав фразу, фигурирующую не только в старом американском фильме, но и в нашем с другом любимом сериале, подрывается со своего облюбованного места и с хмурым видом отмахивается от меня, бурча себе под нос:

– Люси, заткнись!

– Нет уж, вставай, я не дам тебе уснуть. Иди умываться, – смотрю на его плоское после долгого сна лицо и добавляю наигранно презрительным тоном, тщетно пытаясь спародировать голос Кроули, – Лосяра.

Артём почти правдоподобно дуется на меня и уходит в ванную приводить себя в порядок, а я не решаюсь выходить из его комнаты, не зная, проснулись ли уже его родители или нет, – не хочется их невольно будить своими телодвижениями.

– Ты чего тут сидишь? Гоу на кухню, я создал! Там мама уже курник сделала, – вполне бодро сообщает Волков, вернувшись из ванной без боевых ранений и с боевым настроем.

– Так она уже встала? Боялся её разбудить.

– Она у нас жаворонок, всегда рано встаёт, – лишь отмахивается друг, одеваясь вновь, как и вчера, в странные растянутые штаны и огромную футболку, которую когда-то давно отобрал у отчима. Иногда я начинаю думать, что их отношения не такие уж и холодные, просто Артемий вредничает из-за, как это называют взрослые, юношеского максимализма. Возможно, они правы.

– Доброе утро, тётя Ира.

– Доброе утро, мам! – хором заявляемся мы на кухню, а хозяйка дома в милейшем на вид махровом домашнем халате в ответ тепло улыбается нам и принимается усердно закармливать своими курниками, пирожками и печеньями. Накормить она, конечно, в большей степени старается меня, ибо этот-то оболтус и так всегда в родном доме ест до отвала, а вот мою худобу даже тётя Ира, которая длительное время меня не видела, не могла не заметить. Я старался избегать этой темы. Да и вообще, мало ли, почему я похудел, может, спортом занялся, хотя сам понимаю, что такая отмазка звучит совсем неправдоподобно.

– Ну, я, наверное, уже пойду, – неуверенно мнусь, как восьмиклассница на первом свидании, когда мы с Артёмом, вдоволь накушавшись (я еле-еле запихнул в себя один кусок курника – остальное за меня с превеликим удовольствием слопал мой друг), завершили уже третий раунд в игре, в которую я сроду не умел толком играть и постоянно продувал.

– Уже? Чего так рано? – недовольный тон друга заставляет на сердце потеплеть – приятно, что он не хочет, чтобы я уходил, приятно, что кто-то вот так просто скучает по мне и ждёт нашей встречи.

– Я обещал брату вернуться в первой половине дня, а скоро уже двенадцать. У него сегодня в кои-то веки свободный день, и мы хотели куда-нибудь дёрнуть из дома, – озвучиваю только что созревший в моей голове план на сегодняшний день, который ещё не является ни правдой, ни ложью.

– Эх, ладно, собирайся. А насчёт того говнюка… – Тёма неловко жмёт плечами, стараясь не смотреть мне в глаза, а я целиком и полностью понимаю его. – Что ты решил делать?

– Да ничего особенного. Просто не буду больше с ним никак пересекаться, это не так уж и сложно сделать. Не думай об этом слишком много, просто мне вчера нужны были поддержка и смена обстановки, – хлопаю друга по плечу, а сам явственно чувствую, что сейчас это у меня получается совсем не так же крепко и сильно, как раньше. В былое время он бы непременно пожаловался, что я бью, как Годзилла, и вознамерился изжить со свету Его Императорское Величество, но теперь он лишь тепло улыбается в ответ и так же хлопает меня по плечу, и мне думается, что пришла моя очередь жаловаться на его поистине нечеловеческую силу.

Мы тепло попрощались, и домой я вернулся, когда время чуть-чуть перевалило за полдень. Брат был дома, давно проснувшийся, но так и не удосужившийся сменить свою футболку со страшенной мордой волка, в которой он обычно спит, на нечто более приемлемое и менее пугающее. Он, растрёпанный и совершенно счастливый, с улыбкой встречает меня, чмокая в губы, а я не могу не смущаться, опуская глаза. Я, наверное, никогда не привыкну к тому, что у нас теперь вот так всё легко и просто. Чмок в губы – и как будто так и надо. Как люди к этому привыкают так просто? Не пойму.

– Ты завтракал? – интересуется брат и на буксире тащит меня за собой в комнату, где был включен компьютер, а на экране – заставка из игры, в которую мы с ним в последнее время стали часто играть вдвоём.

– Завтракал. И, нет, друг мой, сегодня никакого задротства! Мы идём в книжный, мне надо пополнить мои запасы, они стремительно иссякают, – сделав самое скорбное лицо из всех скорбных лиц, выразив на нём страдания всех евреев, которых Моисей сорок лет таскал по пустыне, я быстро убедил брата сводить меня в торговый центр. Заодно он накормит меня мороженым, хоть и не сезон уже для него.

Пока эта детина великовозрастная собиралась, затягивая своё шикарное смуглое тело в привычные строгие брюки и рубашку без галстука (на его отсутствии уже я настоял), я слонялся по квартире без дела, проверяя, всё ли осталось таким же, как было, со вчерашнего дня. Вроде бы, всё на своих местах, слава Богу.

– Ты нормально себя чувствуешь? – обеспокоенно шепчет Егор мне на ухо, когда мы едем в тесном автобусе, стоя, плотно прижавшись друг к другу, а я вздрагиваю из-за этого хриплого возбуждающего голоса и поднимаю на него взгляд.

– Не очень. Всё-таки мне сложно находиться в транспорте. Но терпимо. Не это напрягает, – оглядываюсь вокруг, натыкаясь на серые и однообразные фигуры людей, которые спешат каждый по своим делам или же и вовсе не спешат.

– А что? – мою талию сжимают в объятиях сильнее, а в нос забивается до безумия приятный запах его одеколона. Вот ведь пикап-мастер восьмидесятого уровня!

– Слишком много народа. Кажется, я стал пугаться социума, – с неудовольствием для брата и самого себя озвучиваю неприятную мысль, которую осознал в полной мере за последние несколько минут, вслух.

– Глупости, Или. Такая толкучка кому угодно будет неприятна, дело не в тебе, – не знаю, старается ли он просто меня успокоить или же правда не придаёт значения моим словам, приняв их за простой дискомфорт, но сам-то я чувствую, что мне неуютно в этом автобусе так же, как неуютно было в нашем большом дворе, когда мы только-только вышли из подъезда, и на людной остановке, ближайшей к нашему дому.

На широкой площади, лежащей перед входом в торговый центр, мне также неуютно, а в самом магазине и вовсе неприятно, но я изо всех сил стараюсь не подавать вида, чтобы не огорчать и не волновать лишний раз Егора. Более-менее спокойно начинаю себя чувствовать, только оказавшись в привычном книжном: это единственный магазин, куда мне не лень и не страшно сходить, здесь меня многие продавцы уже знают. Егор забредает куда-то в сторону фантастики, а я усиленно роюсь на полках в поиске книги, касающейся истории Древнего Египта. Ничего нужного мне я не могу найти, а потому отправляюсь совсем в другой отдел – отдел науки, там мне почему-то приглянулась книжка о медузах и из той же серии книга о космосе. Две довольно увесистые книги буквально прилипли к моим ладоням, и я уже не мог просто взять и оставить их здесь скучать без меня, поэтому под моим напором брат сдался. Он же схватил с полки новое издание Сильмариллиона, на что я лишь закатил глаза – брату, кажется, никогда не надоест его перечитывать. По-моему, он настолько задрот, что сможет по памяти нарисовать всю карту Средиземья. Он нормальный, нет?

– Ты ничего не понимаешь в этом, мелкий пакостник, так что завидуй молча, не то отправишься попивать чаёк к Мандосу*, – с наигранным превосходством ответил брат на мой недовольный фырк в сторону очередного (уже, наверное, тысячного) издания этой книги, которое он покупает.

Когда покупки были совершены, а новенькая кассирша в книжном очень многозначительно и до неприличия зазывно улыбнулась брату, нарвавшись на мой презрительный взгляд, я, наконец, озвучил Егору свою идею зайти в кафе и поесть мороженого.

– Давно я тебя ничем вкусным не баловал, правда, Или? – он треплет меня по волосам, улыбаясь совершенно обворожительно и до безумия тепло, и я даже чувствую, как это самое тепло разливается у меня в груди.

– Я обязательно закажу что-нибудь такое, чтобы ты окончательно обанкротился, – угрожаю ему пальцем и прикрываюсь меню, чтобы не показать брату хитрой улыбки.

На самом деле я просто заказываю обычное мороженое с кусочками фруктов, а мне снова приносят какую-то аномально большую порцию, и я даже не знаю, радоваться этому или огорчаться, ибо я не уверен, что смогу сам всё это съесть. Егор заказывает себе сладкий чай, как обычно. Приходится тянуться через весь стол и кормить его мороженым с ложечки, а он только улыбается хитро-хитро и облизывается, как сытый кот. Мне нестерпимо сильно хочется его поцеловать в этот момент, но вокруг люди, а потому нельзя. Пусть они не знают, что мы братья, но отрицательное отношение к однополым союзам ещё никто не отменял.

– Скоро вечер, Или, пойдём домой, – и я понимаю его с полуслова, с полу-взгляда, такое трудно не понять – он смотрит на меня так, как будто сейчас съест, как будто, если не съест, то умрёт от голода. В его глазах искры, а по моей спине вдоль позвоночника пробегают мурашки, ноги становятся слабыми.

Пока мы едем обратно домой в точно таком же тесном автобусе, брат прижимает меня намного крепче, чем по пути сюда, утыкается носом то в волосы на макушке, то вообще в ухо, заставляя краснеть, бледнеть и сбиваться с дыхания. Напала на него хотелка, а Илиан отдувайся теперь и старайся обуздать бурю, зародившуюся внутри. Домой мы практически влетаем, громко захлопнув за собой дверь. Пакет с купленными книгами глухо падает на пол, шуршит верхняя одежда, которую Егор нетерпеливо стаскивает сначала с меня, затем с себя, а после подхватывает меня под ягодицы и, прижав к себе, как и в прошлый раз, несёт в свою комнату, попутно захватывая в плен мои губы. Его язык всё ещё сладкий от мороженого, но тёплый и приятный, я таю под его напором, разрешая делать со мной всё, что только ему вздумается. Каждый раз, когда мы с братом становимся близки, я превращаюсь в какое-то безвольное и совсем уж податливое желе, повинуясь любому его полуслову, любому едва уловимому жесту. Не скажу, что мне это не нравится, скорее даже меня это сильно заводит, но мне и самому хочется иногда брать инициативу в свои руки, хочется смотреть, как Егор получает удовольствие, как оно зависит только от меня и моих действий. Это эгоистично с моей стороны, но подобные мысли никак не отпускают. Кружась по комнате в каком-то непонятном танце, мы раздеваем друг друга: я с несвойственным для себя остервенением стягиваю с брата рубашку, едва не выдрав половину пуговиц с корнем, затем долго вожусь с ремнём, в то время как Егор уже запускает руки под моё бельё, беззастенчиво сминая в ладонях ягодицы. Он не может не провести ребром ладони по впадинке между ними, а я не могу не вздрогнуть, вдохнув судорожно и забыв, что можно, вообще-то, ещё и выдыхать. Пока что я не готов к такому, не знаю уж, как насчёт Егора. Уверен, у него большой опыт в сексе, но со мной ведь всё по-другому. По крайней мере, я надеюсь, что со мной у него действительно всё совершенно по-особенному, не так, как было со всеми теми девушками, с которыми он встречался раньше. Перешагнув через оставленные лежать на полу брюки, он вжимается в меня пахом, прикусывает губы, отчего мне хочется лишь жалобно заскулить и попросить его. О чём? Не знаю. О большем. Хочется чувствовать его не просто всем телом и каждой клеточкой, хочется, чтобы он стал для меня всем миром, чтобы каждый глоток воздуха, который я сделаю, был и его воздухом тоже. Хочется забраться к нему под кожу, соединиться окончательно и бесповоротно, хоть я и осознаю, что так не бывает.

Егор осторожно опускает меня на свою кровать, которую так и не удосужился застелить с самого утра, а я буквально тону в его аромате, который эта постель впитала в себя за многие годы, что он проводил здесь каждую ночь. Я чувствую себя, как в уютном тёплом коконе, как в тёмной воде, – передо мной словно туман, вижу лишь лицо брата и его горящие страстью глаза. Хочется в них утонуть, хочется ими захлебнуться, хочется насытиться его губами и руками, жадно оглаживающими и ласкающими моё тело. Он в очередной раз болезненно сладко целует меня в губы, а после неохотно отрывается от них и спускается поцелуями вниз по шее, заставляя меня выгибаться под этими интимными и столь будоражащими прикосновениями. Я раньше ничего такого не испытывал, каждая наша с братом близость для меня как новое открытие, как новый горизонт. Когда его тёплые и мягкие, чуть влажные от поцелуев губы смыкаются на моём соске, вбирая его в рот и нежно посасывая, я практически схожу с ума, едва успев стиснуть зубы, чтобы не застонать в голос, но удержать стон, даже приглушённый, мне целиком не удаётся. Егор легонько царапает кромкой зубов бусинку напряжённого соска, и мои бёдра непроизвольно взлетают, вжимаясь теснее в его пах. Мне настолько хорошо, что даже плохо. Хочется, чтобы этот момент закончился, чтобы наступила долгожданная разрядка, и в то же время хочется, чтобы это никогда не кончалось, чтобы минуты блаженства и нежности были вечными, всепоглощающими.

– Перевернись на живот, малыш, – шепчет брат мне на ушко и прикусывает мочку, облизывает её, всасывает в рот, и я теряюсь где-то между тем миром и этим, не могу ни понять его слов, ни тем более выполнить просьбу. Тогда его руки заботливо оплетают мою талию и сами предельно аккуратно переворачивают меня, совсем не сопротивляющегося, на живот. Ягодицами я совершенно явственно чувствую напряжённую плоть Егора, ощущаю, как она трётся по впадинке, но не смеет пока тронуть заветное местечко. Неужели Егор… Неужели он хочет сейчас?

– Егор, нет… – шепчу испуганно и одновременно взбудоражено, не совсем понимая, готов ли я действительно отказаться или же могу согласиться, в то время как брат зацеловывает мою спину. Слова, донёсшиеся до него, заставляют его остановиться ненадолго.

– Конечно же, Или. Не сейчас, – я буквально кожей чувствую, как он улыбается этой своей белозубой улыбкой, как опускает взгляд на мою кожу, смущаясь нашего разговора. Рано, мы не готовы, мы оба. Хотим, но пока не можем. И хочется, и колется, как говорится.

Его обжигающе горячие ладони стискивают как-то по-особенному нежно мои бёдра, и он шепчет, тяжело дыша:

– Сожми ноги крепче, – от его слов по телу снова проходится разряд тока, принося с собой стыд и смущение, но вместе с тем новую порцию жара и желания. Безграничное тепло затапливает меня изнутри, как масло, и мне остаётся только послушно сдвинуть ноги и прижать бёдра сильнее друг к другу.

Когда нечто горячее и влажное проезжается по моей мошонке, я тону в блаженстве, не совсем ещё понимая, что именно происходит. Осознание происходящего приходит ко мне толчке на третьем или четвёртом: брат скользит своим напряжённым членом между моих плотно сжатых бёдер и задевает им мои судорожно поджимающиеся яички. О Господи, это настолько хорошо, что не может быть правдой, я не верю, так не бывает. Он бережёт меня, он не хочет торопить события, но дойти до такого изобретательного метода занятия любовью, это же… С ума можно сойти. Я таю из-за ощущений, стону, вгрызаюсь немилосердно в подушку, закатываю глаза от удовольствия, когда его горячая ладонь накрывает мой истекающий смазкой член, и толкаюсь бёдрами навстречу его руке. Он каким-то волшебным образом подстраивает ритм своих толчков и движения ладони, и тогда я совсем пропадаю: комкаю ладонями простынь, приподнимаюсь на локтях над постелью, не сдерживаясь больше, в голос стону, прошу, нет, умоляю его. О чём умоляю, сам не знаю. Прошу его «ещё» и «быстрее», иногда даже «сильнее». Егор зацеловывает моё плечо, иногда чуть прикусывая кожу, и стонет мне в затылок, а я из последних сил через стоны и всхлипы прошу его дать мне кончить. Иду на хитрость, не совсем осознавая свои действия, – сжимаю ноги чуть сильнее и начинаю подаваться не вперёд, в руку брата, а назад, навстречу его мощным толчкам. Тогда-то он и не выдерживает, сбивается с ритма на какую-то безудержную скачку, сжимает мягкое кольцо своих пальцев вокруг моей плоти чуть сильнее, и я улетаю в космос. Дрожу, кричу, зажмуриваясь до красных кругов, пляшущих под закрытыми веками, чувствую, кажется, каждую мышцу в своём теле. Меня так трясёт, что даже Егор не может обеими руками удержать меня на месте, отчего кончает не между моих плотно сжатых ног, а на поясницу – я отчётливо чувствую, как по ней пару раз нетерпеливо проезжается горячий пульсирующий член, а после тёплые капли падают на сверхчувствительную в данный момент кожу. О Боже, о Боже, о Боже, о Боже… Кажется, я шепчу это вслух, натягивая простынь на себя, не понимая, зачем. Просто пальцы всё ещё судорожно сжимают её, а руки и вовсе меня не слушаются. Тёплые пальцы брата проходятся мимолётной лаской по моим бокам, а горячие губы оставляют засос на лопатке, я чувствую. Хочется позвать брата, что-то ему сказать, о чём-то попросить, но я не чувствую языка, не могу даже рта раскрыть, губы всё ещё предательски дрожат, а ноги ватные.