Текст книги "Гувернёр (СИ)"

Автор книги: Lexie Greenstwater

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Гувернер лукаво усмехнулся своим мыслям и, не теряя бесценное время, приступил к своему «гениальному плану».

– … и когда смерть забирает наших близких, мы невольно спрашиваем себя: «А стоит ли жизнь того, чтоб жить, и есть ли там, за костлявыми плечами Смерти, иной мир, в который уходят перелетными птицами души тех, кто покинул этот бренный мир?» – томно вещал Альбус, когда почувствовал, как в кармане брюк завибрировал мобильный телефон. – Короче, жизнь – боль. Ну, поехали, чего стоим?

И, воспользовавшись тем, что убаюканные монотонной внезапной речью волшебники засуетились, схватил Джейд за руку и побежал к катафалку, надеясь, что Скорпиус имел в виду: «Мы вытащим Луи, а они спалят пустой гроб».

И почти угадал.

Вернее, не угадал вообще, если быть до конца честным.

– Ёб твою мать! – ахнул Альбус. – Ты больной?

Джейд перекрестилась (притом, что была убежденной атеисткой).

– Быстрее, – крикнул Скорпиус, высунувшись из окна катафалка. Его длинные пальцы нервно барабанили по рулю. – Залазьте и снимите с гроба крышку.

Когда «армия спасения покойного оборотня» залезла на заднее сидение, просторное, потому как туда легко умещался добротный гроб, Скорпиус завел мотор.

– Поехали!

– Что?!

– А вы не поняли? Мы угоним катафалк! – хохотал гувернер. – Где здесь радио?

– Какое радио? – Из гроба высунулся Луи, и, размяв шею, стащил крышку. – Поехали уже! Я не хочу в крематорий!

И, дождавшись, когда скорбящие приблизятся к катафалку, Скорпиус, скрыв ото всех личность угонщиков за тонированными стеклами (будто это поможет), рассмеялся и до упора вжал педаль газа.

Катафалк рванул с места. Кто-то орал, кто-то упал в обморок, кто-то даже сыпал заклинаниями, но разве это поможет, когда буйная голова гувернера уже все решила?

С удивлением обнаружив магнитолу, Скорпиус, дабы заглушить эту палитру звуков, настроил ее на нужную радиостанцию и, под орущую на всю округу «Highway to Hell», стащил с шеи галстук и свернул на шоссе.

====== Неудачный рейд молодого мракоборца ======

– Скажите, вы вообще люди нормальные?! – вцепившись в крышку гроба на особо лихом повороте катафалка, крикнула молодая женщина в строгом черном платье.

– Мы не люди! – в один голос отозвались «водитель ритуального транспорта», «ответственный за томные эпитафии» и сам «покойный».

– Вы угнали катафалк с телом моего мужа…

– Бывшего мужа, – напомнил Луи, протянув Алу флягу, которую ему вложил в гроб заботливый гувернер.

– … потом мы заехали в «Макдональдс»…

– Помянуть надо было! – возразил Скорпиус, умудряясь еще разглядывать свою игрушку из «Хэппи-мила».

– А сейчас за нами едет полиция, возмущенные родственники и мракоборцы! – напомнила Джейд.

Ал и Скорпиус на мгновение переглянулись и захохотали.

– Все как десять лет назад на выпускном. Луи, жаль, тебя тогда с нами не было…

Очередной крутой поворот, который Скорпиус, имея купленные водительские права и навыки автомобилиста исключительно из игры «GTA», преодолел так, что едва не вписался в фонарный столб.

– Остановите машину! – орал в рупор полицейский.

Луи, не выдержав этого очередного предупреждения, высунулся в окно и, метко швырнув в полицейскую машину утюг (Скорпиус уж точно не прогадал, когда запихнул его в гроб), рявкнул на всю улицу.

– Имейте уважение, пидорасы! Это мои похороны!

Альбус захохотал, а Скорпиус, усмехнувшись, надавил на педаль газа.

– Скажите, мне одной не смешно? – надрывисто спросил голос позади.

– Да, одной, – подтвердил Луи.

– Да ты успокойся, Джейд, – повернулся к ней Скорпиус, и Ал, благоразумно схватив руль, не дал катафалку влететь в почтовый ящик. – Отсидимся и все.

– Где? На Шафтсбери-авеню, да? – саркастично протянула Джейд.

Скорпиус посерьезнел.

– Ой, – рассеяно протянул он. – Нельзя домой, там краденый портрет алхимика, философский камень и шестнадцать кустов конопли в кадках.

– Шестнадцать? – взвыл Луи.

– А я что? Я ничего! Это Ал их принес.

– Очередная облава, – лаконично пояснил Альбус.

– Господи, вы еще и наркоту принимаете, – простонала Джейд.

– Принимает только Малфой, – возмутился Ал. – Я продаю.

Катафалк снова резко повернул на улицу, и Скорпиус, не глядя на красный свет светофора, едва ли не въехал в молоковоз. Сворачивать с дороги было поздно, да и обилие автомобилей на полосе поставило крест на развороте, и катафалк, припарковавшись около Шафтсбери-авеню, за считанные секунды собрал вокруг себя полицию, а после и мракоборцев.

– Ублюдок, выходи из машины и оставь моего сына в покое хотя бы сейчас! – донесся до слуха гувернера разъяренный голос Билла Уизли, который заклятием вдребезги разнес тонированные окна и засыпал мелкими осколками друзей.

Красивое лицо Луи исказилось таким вящим гневом, что тот, отшвырнув крышку гроба так, что та едва не треснула Ала по затылку, с размаху открыл двери, и чуть не зашиб ею отца.

– Это ты кого там ублюдком назвал?

Билл, услышав знакомый голос, вздрогнул и обернулся на пассажирское сидение.

– Луи.

– Только я имею право называть этого дауна ублюдком, – прорычал Луи.

– Ой, это так мило, – улыбнулся Скорпиус.

– Даун, тебя дауном назвали, – хмыкнул Альбус.

– «И поблагодарим же стечение обстоятельств, которые, пускай и посредством несвоевременной смерти, но избавили моего сына от страшного недуга, проклятия и тяжкого бремени, свалившегося на нашу семью…». Я помню каждое слово, которые ты произнес над гробом, – шипел Луи и вышел из катафалка. – Не стыдно было такое нести, а?

– Луи, как? – охрипшим голосом выдохнул мистер Уизли, прижавшись спиной к катафалку.

– Упал в грядку с подорожником и пуля вышла сама собой, – нервно хихикнул Скорпиус.

Ал, предвкушая грядущий громкий, очень громкий крах и без того державшихся на волоске отношений отца и сына, вышел из машины и, скосив взгляд на полицию, судя по всему, начал гадать, признают ли стражи порядка в нем наркоторговца.

В конце концов, когда шок Билла Уизли сменился растерянностью, а затем яростью, к которой, по старой традиции, грех было не приплести ненавистных ему оборотней, Луи задвинул за спину ринувшуюся было в словесную перепалку Джейд и, махнув друзьям рукой, одним только взглядом потребовал, чтоб те шли домой.

– Точно? – робко спросил Скорпиус.

– И очень быстро, – гаркнул Луи.

Ал, поспешно отворив двери, за рукав затолкал Скорпиуса в прохладный подъезд и, прошептав: «Сами разберутся, не лезь», подтолкнул к лестнице.

Луи вернулся лишь спустя пару часов, когда уже темнело, и, судя по усталому, но спокойному выражению лица, его отношения с отцом не перешли из вооруженного нейтралитета в стадию скромного семейного хаоса. Но догадка о том, что просто так волшебный мир не оставит в покое квартиру, в которой жили уже двое, кто вернулся с того света, оказалась совершенно верной, пусть и не привела подозрения в исполнение на следующий день.

Три недели спустя, когда единственное, что напоминало о смерти Луи – небольшая пуля, которую тот почему-то стал носить в качестве оберега на шее, случился первый рейд.

Закаленные подобными проверками соседи, еще помня времена, когда лет десять назад все в той же квартире мракоборцы дружно искали «останки Скорпиуса Малфоя», отнюдь не удивились, когда в дверь вежливо постучали.

Скорпиус метнулся было к двери, как Луи, неожиданно посерьезнев, ткнул пальцем назад.

– Фламель и камень!

– И моя трава! – ахнул Ал, окинув взглядом свои бесценные кадки с коноплей.

Портрет алхимика аж оживился, чуя грядущую беготню. Альбус грубо сунул философский камень в котелок, а Луи, схватив портрет за края рамы, забегал по гостиной. Конопля так и осталась стоять шеренгой веселеньких фикусов у окна.

– Наверх, – прошипел Скорпиус и, как только друзья пропали из виду и на втором этаже захлопнулась дверь, натянул на лицо дружелюбную улыбку и отодвинул задвижку.

На пороге стоял высокий брюнет атлетичного телосложения, одетый в форменную одежду Отдела мракоборцев, впрочем, чтоб распознать в нем мракоборца, достаточно было взглянуть на настороженное выражение лица и взгляд, словно заранее сканирующий всех и все на предмет незаконного оружия и артефактов.

– Привет, Джеймс, – расплылся в улыбке гувернер, прижавшись щекой к двери.

Джеймс Поттер, шарахнувшись от него, как от самого дьявола, кивнул и, не дожидаясь лишних приветственных реплик, зашел в квартиру.

– Это что? – подозрительно спросил он, указав на кадки с «веселящей травкой».

– Алоэ, мне бабушка прислала, – не моргнув, пояснил Скорпиус. – От насморка.

– Шестнадцать кустов?

– У меня хронический гайморит.

– А почему на коноплю похоже?

– Откуда тебе знать, как выглядит конопля, ходячий ты логотип программы за здоровый образ жизни?

Джеймс, оторвав взгляд от кадок, с ног до головы осмотрел Скорпиуса и, ничего не объясняя, начал шарить по закуткам, в поисках чего-то.

– И что ты ищешь? – усмехнулся Скорпиус. – Папа послал?

– Да, папа послал, – прогнусавил Джеймс. – В министерстве очень хотят знать, каким образом в этой квартире так играют со смертью.

– Министерство очень переживает?

– А ты не отрицаешь, что здесь что-то происходит?

Скорпиус спокойно покачал головой.

– И что конкретно ты ищешь? – улыбнулся он. – Может, я помогу тебе найти.

– Сначала из архивов министерства пропадает бесценный дневник Николаса Фламеля, а затем и портрет все того же Фламеля, единственного создателя философского камня. И вдруг, полгода спустя, неожиданно воскресает Луи.

– Сам выстроил связь, или помог кто?

Джеймс раздраженно прищурился и выхватил волшебную палочку. Скорпиус же, явно уступающий молодому мракоборцу в таланте чародея, вскинул бровь и взглянул на гостя, как рестлер на наглого тощего подростка.

– Мой отец узнает об этом, – сорвалось с тонких губ гувернера и тот, поняв, что ляпнул, захохотал.

Ничего не понимающий Джеймс возмущенно уткнул палочку в грудь Малфою, а тот, кокетливо ударив его по руке, кажется, особо не испугался.

– Где портрет Фламеля? – отчетливо спросил Джеймс.

– В душе не ебу, – покачал головой Скорпиус. – Почему как если что-нибудь пропадает, так сразу приходят ко мне?

– Может, потому что ты тыришь все, что плохо лежит?

– Вполне возможно, но аргумент, скажем так, не на пятерочку.

Волшебная палочка еще сильнее уткнулась Скорпиусу в грудь, и тот, закатив глаза, не придумал ничего лучше, чем отвлечь Джеймса лучезарной усмешкой и просто-напросто вырвать палочку из цепких пальцев.

Фортуна, как обычно, мало того что не собиралась покидать своего белобрысого любимчика, напротив, словно стояла у него за спиной и благословляла на очередную бессмысленную и бездумную аферу.

– Какого? – возмутился тоном не мракоборца, а школьника Джеймс. – Думаешь, не отниму?

– Думаю, отнимешь, – азартно протянул Скорпиус и не придумал ничего лучше, чем заткнуть волшебную палочку за ремень джинс, ниже спины. – Я, может, и хочу, чтоб ты отнял…

Бедный Джеймс Сириус Поттер! Не сразу же он понял, актер какого уровня играет с ним по собственным правилам.

Со второго этажа, свесившись с перил лестницы осторожно выглянули Ал и Луи, которые предвкушали грядущий спектакль.

– И все? – вскинул брови Джеймс и, вытянув руку, сунул ее в джинсы Малфоя, дабы вернуть свою палочку.

Почувствовав ниже спины руку гостя, Скорпиус чуть покраснел и, хлопая искрящимися от счастья глазами, расплылся в улыбке.

– Я знал! Я знал, что это взаимно! – воскликнул он и очень крепко обнял молодого мракоборца.

– Что? – побледнел Джеймс.

– Принесите «Оскар», я лично вручу его Скорпиусу, – прошептал Ал.

К своему ужасу поняв, что так обрадовало Малфоя, Джеймс дернулся и резко вытащил руку из его штанов.

– Малфой, я тебя… – прорычал Джеймс, попытавшись вырваться из цепких объятий.

– Я тоже, – прошептал Скорпиус.

– Достань палочку из штанов!

– Достану. Мы оба достанем, – блеснул глазами Скорпиус, хлопнув бедного Джеймса пониже спины.

И, пользуясь тем, что брыкаясь в его нежных объятиях озабоченного гомосексуалиста, Джеймс не видит ничего за своей спиной, Скорпиус, поймав взгляд друзей, одними губами прошептал: «Прячьте портрет и дневник».

Луи коротко кивнул, все поняв и, дернув бесшумно хохочущего Ала за руку, скрылся.

– Да ты больной! – наконец оттолкнув от себя Скорпиуса, рявкнул Джеймс. – Я не такой!

– Ты – нет, но твои руки – очень даже такие, – усмехнулся Скорпиус. – Эх, надо было сэлфи на память сделать.

Джеймс побледнел еще сильнее. А Скорпиус, шагнув к нему навстречу, заставил его попятиться назад и напрочь забыть о том, что он вообще-то мракоборец.

– Так что ты искал? Портрет и дневник Фламеля? – вкрадчиво спросил Скорпиус.

– Отойди от меня.

– А на что ты готов, чтоб я проговорился?

Джеймс уже пятился к двери и лихорадочно думал. Скорпиус, вытащив-таки из «тайника» его волшебную палочку, поковырял ею в кадке с коноплей.

– Я вызову отряд мракоборцев! – пригрозил Джеймс.

– Вперед, – улыбнулся Скорпиус. – Я всем расскажу, как ты польстился на мое тело нецелованное-небалованное. Не для тебя роза цвела…хотя… ладно, вру, для тебя.

Все. Этой мерзкой фразы вполне хватило для того, чтоб несчастный и абсолютно гетеросексуальный Джеймс Поттер, опасливо забрав свою волшебную палочку, скрылся за дверью, едва не впечатав в нее лицо Скорпиуса, кинувшегося «попрощаться», а потом, судя по звонкому хлопку в подъезду, трансгрессировал подальше от Шафтсбери-авеню.

– Ты виртуоз, знаешь? – протянул Луи, спустившись в гостиную.

– Знаю, – кивнул Скорпиус.

– Я думал после нефтяной скважины в сарае и батальона П.И.Д.Р. меня уже ничего не удивит. Но я ошибся, друг мой. Наплести Джеймсу о своих «чувствах» и едва ли не изнасиловать…

– Наплести? – удивился Скорпиус.

Альбус вытаращил глаза.

– Я говорил, он педик! – торжествовал он.

– Ал, ну какого? Я, правда, наплел, – подтвердил Скорпиус. – Иди лучше, Фламеля в ванной закрой, его вопли, небось, в подъезде слышно.

Альбус подозрительно зыркнул на друга, но портрет алхимика действительно разорался и пришлось-таки прятать его. Ал поднялся по лестнице и шагнул в свою комнату, где таился портрет.

– Луи, – мечтательно протянул Скорпиус, опустив голову на его плечо. – Я влюбился.

Луи строго дернул плечом и зарядил другу суровый воспитательный подзатыльник.

– Фу-фу-фу, Скорпиус. Я не позволю тебе утонуть в голубой трясине, – прогремел оборотень.

– Толерантность, слышал? – обижено потирая затылок, буркнул Скорпиус.

– Слышал, но соблюдать не собираюсь. Я выбью из тебя всю пидорасню.

– Да не гей я! – простонал Скорпиус. – Я этот, как его … пансексуал.

Луи, снова треснув его по голове, закатил глаза.

– Ты гей, Скорпиус.

– Я не гей. Я же люблю Доминик.

– Тогда какого ты лезешь в узкие круги гомиков?!

– Я любознательный.

– Он просто педик! – крикнул Альбус со второго этажа.

Скорпиус тяжело вздохнув, зыркнул на Луи и, увернувшись от очередного воспитательного подзатыльника, поднялся на второй этаж.

«Срочно» – подумал Луи. – «Срочно откапывать Доминик».

====== Самый странный оборотень. Под стать своим похоронам ======

Если снова вернуться к биографии ныне покойно-воскрешенного Луи Уильяма Уизли, можно столкнуться с интереснейшей дилеммой: будучи самым человечным жителем квартиры на Шафтсбери-авеню, он был единственным из своих друзей, кто мало того, что принимал свою сверхъестественную сущность оборотня, но и любил ее, гордился ею, чувствуя себя не просто существом, воющим на луну раз в месяц, но частью словно какого-то малочисленного народа, сакрального единства, только ему понятного.

Конечно, такое мировоззрение пришло к Луи не в первый же день после укуса оборотня, прошло десять, а может даже больше лет, чтоб метаморфозы полнолуния не просто вошли в его привычную жизнь, а стали неотъемлемой частью его личности. Существенный фактор повлиял на процесс: осознание того, что пресловутый Фенрир Сивый (отец стереотипа о жестокости оборотней) – не единственный представитель этого рода.

Свою будущую бывшую жену Луи встретил случайно, сам того не желая в те самые серые времена, когда Скорпиус Малфой проживал первый год своего воскрешения и потихоньку разлагался и понятия не имел, что со всем этим делать. Проснувшись ноябрьским утром после полнолуния в крохотном лондонском лесу, Луи обнаружил, что к нему кто-то прижимается. Скорпиус, пришедший принести ему сумку с одеждой, ахнул и боязно тыкнул пальцем в лежащую рядом с другом девушку, которая, сонно рыкнув на попытку разбудить ее, оказалась самым настоящим оборотнем.

Луи поступил как истинный джентльмен двадцать первого века: по-тихому свалил, перепугавшись, что могло произойти под покровом ночи между двумя обезумевшими оборотнями, но в следующее же полнолуние снова проснулся рядом с девушкой, на этот раз под мостом.

Как понял позже, оборотни бегут на зов себеподобных, что и притягивало к нему незнакомку, с которой, в порыве страсти (уже человеческой) и решил связать свою судьбу, не так из великой любви, как из осознания того, что он не один такой. Не один оборотень. И не ошибся.

Его новая семья, обитающая в деревне Билбери, графство Глостершир, или стая, как называли себя родственники Джейд Галлагер, едва ли не давала фору многочисленным Уизли. Родители, шесть братьев, две сестры, многочисленные тети и дяди, бабушки и дедушки, племянники и племянницы, невестки и зяти – да они бы запросто могли занять целый факультетский стол в Большом зале Хогвартса!

И все оборотни. Даже самые маленькие, дошкольники, – без всякого труда превращаются в волчат по желанию, и не шалеют от полной луны.

Луи, да ты не просто не один, ты часть чего-то огромного!

И все Галлагеры такие… нормальные. Не едят из посуды, сделанной из человеческих костей, не живут в землянках, не питаются падалью. Люди как люди, только немножечко «с изюминкой».

Ликантропия дала Луи не проклятье, а семью, которая его приняла и помогла. И если мой случайный читатель хотя бы чуть-чуть понял это странное, доселе непонятную любовь оборотня к своей ночной сущности, то, вероятно, поймет, почему в этот дождливый вечер, Луи Уильям Уизли был не на шутку взволнован.

– Луи! – окликнул Скорпиус, приподняв бровь.

Луи, постояв пару секунд у настежь открытого окна, рванул на второй этаж и, спустя полминуты, пулей устремился снова в гостиную.

– Луи, ты нас пугаешь, – протянул Альбус, потягивая вторую отрицательную из кружки.

Внимательно наблюдая за беготней друга по квартире, Скорпиус, поймав себя на мысли, что его худенькая кошка из Малфой-мэнора, ведет себя точно так же, когда хочет есть, усмехнулся.

Наконец, Луи замер перед диваном, на котором сидел Ал и полулежал Скорпиус, и указал пальцем на часы.

– Без пяти девять, – констатировал Ал.

– «Сплетница» скоро, – напомнил Скорпиус, ясно дав понять, чтоб сегодня он проведет вечер за просмотром истинно девичьего серила и никто не смеет называть его за это педиком.

Луи, закатив глаза, ткнул пальцем и в окно.

В позолоченный диск луны, скрытый завесой облака.

– Я не чувствую полнолуние, – произнес оборотень.

Скорпиус аж приподнялся и так и замер, с сигаретой во рту.

– Это как? – Ал же был более скептичен.

Луи приподнял верхнюю губу.

– Клыков нет. Запахи не так остро чувствую. Зрение такое же. Судорог тоже нет, – сказал он, заламывая руки, словно пытаясь вызвать эти самые судороги. – Уже часов десять как я должен был все чувствовать.

Раньше такого не было, можно было и не спрашивать, уж Скорпиус-то точно знал. Помнится, в те дни, когда он шатался по квартире в сущности неупокоенного духа, Луи, предчувствуя полнолуние, становился раздражительным за несколько дней до заклятой ночи: как-то даже сломал соседу челюсть только за то, что тот пожелал ему доброго утра (бедному соседу потом пришлось стереть память и долго лечить). Скорпиус даже за глаза называл это волчьим ПМС (ну да, скажи он такое при Луи, умер бы во второй раз).

– Спокойно, – сказал Ал. – До полуночи еще есть время. Будем ждать.

– Здесь? – вскинул брови Луи. – Да я квартиру разнесу и соседей загрызу.

– Вообще не вопрос, – заверил Скорпиус. – Ты уже проводил полнолуние в квартире.

– Почему я не помню?

– Потому что Доминик наколола тебя транквилизаторами и, на всякий, оглушила сковородой. Ал, сковорода!

– Никто не будет никого оглушать, – отрезал Альбус. – В лесу подождем. Скорпиус, я лично скачаю тебе твою «Сплетницу», собирайся.

Скорпиус кивнул и, потушив сигарету, поднялся наверх.

– Вам опасно, – напомнил Луи.

– Луи, у нас философский кирпич. Какая разница?

Аргумент сильный, да и Скорпиус уже настроился на ночную прогулку до крохотного лондонского леса. Поэтому, нервно закусив губу, Луи в последний раз взглянул на часы и первым вышел из квартиры.

– Луи, спокойно, – прошептал Скорпиус, крепко сжав его руку.

– Еще подождем, – натянуто бодро сказал Ал.

– Половина первого ночи, – безжизненно выдохнул Луи. – Половина первого ночи…

Что-то явно шло не так. Минутная стрелка неумолимо проскочила отметку полуночи, а огромный бурый волк, дремлющий в теле Луи, никак не высвобождался, притом, что ранее появлялся всегда вовремя.

Постояв еще какое-то время посреди лесной чащи, на холодном ветру, растрепавшим волосы, они снова робко взглянули на часы.

Почти второй час ночи.

Луна насмешливо скрылась за облаком.

– Луи, ты излечился от ликантропии, – констатировал Альбус.

– Это не болезнь, – огрызнулся Луи. – Но что не так?

Ничего не оставалось, как вернутся домой.

Бросив куртку на диван, Луи, принявшись расхаживать по комнате, едва ли на стену не лез от раздирающих его чувств.

Скорпиус же, что удивительно, начал понимать все раньше друзей. Воистину редкость.

Вытащив из шкафа похрапывающий портрет, завернутый в простыню, Скорпиус, сдернув ткань, громко позвал:

– Дедушка Фламель!

Фламель, приоткрыв глаз, завидел ненавистную ему физиономию гувернера и всхрапнул еще громче.

– Ал, тащи паяльную лампу, – совершенно другим голосом произнес Скорпиус.

Луи, не поняв, с чего бы Скорпиусу запугивать портрет алхимика паяльной лампой, немало удивился, но спрашивать не стал.

– Что тебе, нехристь? – буркнул Фламель. – Небось уже продал мой рецепт камня каким-нибудь богатеньким снобам?

– Не дождетесь, – пообещал Скорпиус. – А у вашего чудо-камня есть побочные эффекты?

– О, конечно, – обрадовался возможности ляпнуть что-нибудь гаденькое, произнес Фламель.

– Какие?

– Проблемы с эрекцией.

– Да что вы гоните! – возмутился Луи. – Проверено, с эрекцией все в порядке.

Скорпиус, машинально достав смартфон и включив диктофон, тихонечко забубнил:

– Запись номер двадцать восемь. Посредством экспериментальных потрахушек Луи Уильяма Уизли с объектом предположительно женского пола, удалось выяснить, что воздействие философского камня не имеет негативных последствий, в частности, не влияет на эрекцию.

– Вы что, идиот? – вскинул брови Фламель.

– Я ученый, – возмутился Скорпиус.

– Какой? Алхимик?

– Нет, мать вашу, специалист в области изучения эрекции. Членовед. Хуевик. Хренолог. Называйте, как душе вашей угодно, – саркастично протянул Скорпиус.

Альбус захохотал, прошептав свое извечное: «Педик».

– Но, давайте к сути, – напомнил Скорпиус, щелкнув по портрету пальцами. – Короче, после воскрешения Луи не реагирует на полнолуние.

Фламель критически взглянул на Луи, как недовольный врач, собирающийся поставить ему диагноз.

– А вы чего ждали, юноша? – гаркнул алхимик. – Благодарите мой рецепт и Бога за то, что философский камень избавил вас от этого недуга.

Луи словно обухом по голове ударили.

– Избавил? – прошептал он.

– Вне всяких сомнений, – кивнул Фламель. – Вам дарована новая жизнь, с чистого листа. Эликсир бессмертия излечивает все.

– Но это не болезнь! – в который раз крикнул Луи.

– Милый мой глупый оборотень, человек заражается ликантропией через укус. Заражается – ключевое слово! Вы можете рассматривать это как угодно, но всегда помните, что ликантропия – болезнь. А лечить ее или наслаждаться ею – сугубо ваше дело.

Ал с беспокойством взглянул на кузена, который заторможено моргая, опустился на диван.

– Вам даровали второй шанс, – заверил Фламель, растягивая слова. – Пользуйтесь.

– Ну, зато сможешь помириться с Биллом, – напомнил Скорпиус, потому как неловкое молчание требовало хоть какого-то звука.

– Это будет значить, что я отказался от своих убеждений, – горько сказал Луи. – И потом, он не принял меня оборотнем. Я это запомнил.

– И что? – спросил Ал, поставив перед ним чашку чая.

– И я теперь не дам ему принять меня человеком.

Луи, будучи неглупым и проницательным, понимал, что друзья понимают его не во всем, по крайней мере не видят большой трагедии в случившемся, а поэтому лишь сказал:

– Это не болезнь.

– Мы понимаем, – кивнул Скорпиус.

– Но не очень, – понимающе сказал Луи. – Эта «болезнь» дала мне новую семью. А сейчас? Я своим не нужен, потому что я оборотень. И стае не нужен, потому что уже не оборотень.

Допив чай, он, дождавшись, пока соседи закроются в своих комнатах, бесшумно покинул квартиру, чтоб просто пройтись, подумать. И остался, как и хотел, незамеченным. Не дай Бог, друзья подумают, что у него душевная травма.

Ноги сами завели его обратно во все тот же крохотный лондонский лес, в котором он часто встречал полнолуние и в котором же, рано утром, просыпался от холода и легкой боли в теле.

«Самый странный в мире бывший оборотень» – невесело усмехнулся Луи.

Ну хоть живой, и то хорошо.

Хоть оборотни и не помнят своего полнолуния, Луи инстинктивно знал, что у каждого свой вой, рык, скулеж. Этот вой он узнал бы даже если рядом выли десятки оборотней. Даже если бы вой заглушал звук набата или гул оркестра.

Судьба насмехалась, утирала слезы смеха со всевидящих глаз.

Волчица, по сравнению со своими собратьями была мелкой, да и при жизни человека была женщиной невысокого роста, но достигала Луи до середины спины, такую с собакой не спутаешь. Она высунула морду из зарослей колючего куста и, уткнувшись Луи носом в руку, зарычала, стоило ему обернуться.

– Ну не рычи на меня, – буркнул Луи, чуть улыбнувшись. – Между прочим, ты опять сама меня нашла. И опять здесь же.

И протянул руку, дотронувшись кончиками пальцев до жесткой черной шерсти.

– И даже руку не отгрызешь?

Безумная идея, осенившая Луи, до этого момента считавшего себя адекватным, не свершилась бы никогда, не знай он, что в случае чего повторно умереть не сможет.

Тот факт, что оборотень не кинулась на него только потому, что на инстинктивном уровне помнит его, как собрата, Луи не воспринял как подарок Фортуны и не спешил по-быстрому слинять, чтоб не подвергать себя опасности, а лишь, усмехнувшись, щелкнул волчицу по носу.

Обалдев от такой наглости, волчица взвыла и, вцепившись ему в руку, повалила наземь.

Боль сильная, но что-то в ней такое есть. То ли воображение разыгралось и подействовало на ощущения, то ли взаправду, но укус словно обожгло огнем, который тут же разлился по телу жаром.

– Хорош, – ляпнул Луи, стиснув зубы и отпихнул морду волчицы.

Оборотень, снова рыкнув, недовольно оскалилась, словно понимала каждое слово и, вдруг улегшись рядом, принялась по-собачьи, зализывать нанесенную ей же рану.

«Медицинский работник он и в полнолуние медицинский работник» – хмыкнул Луи, здоровой рукой почесав волчицу за ухом.

Та, не оценив такой жест, щелкнула зубами, грозясь оттяпать пальцы.

Знакомая волна усталости, которая сваливала с ног, затопила Луи как раз стоило ему подумать о том, что неплохо бы собаку завести. Сон нагрянул резко, не спрашивая, удобно ли спать на земле, на открытом воздухе, в компании злобного, но удивительно настойчивого оборотня.

Проснулся Луи рано, по выработанной привычке и, обнаружив себя в лесу, сразу и не вспомнил, что случилось, думал, что это обычное, по его меркам, полнолуние, которое закончилось и оставило после себя тридцать дней томительного ожидания следующего.

Рядом, прижимаясь к нему всем своим голым телом, спала бывшая жена, иногда щурясь во сне от лучей солнца.

Мигом вспомнив ночную затею, Луи, с замиранием сердца крепко зажмурился и взглянул на левую руку, скованную тянущей болью.

Рана не затянулась, как это происходило с порезами, колото-ножевыми и огнестрельными, как рассказывал Скорпиус. Потемнела, на предплечье забугрились вены, а кожа вокруг укуса была горячей, как будто к ней секунду назад прижали раскаленную кочергу.

– Сломал систему, – расплылся в сладостной улыбке Луи, никогда так не радуясь увечью, как сейчас.

Зная, что укус будет заживать долгие недели даже с помощью бадьяна, зная, что останется шрам, зная, что через тридцать дней его тело снова будет в оковах судороги, а наутро он не вспомнит ничего, Луи Уильям Уизли радовался, как безумец.

Он снова опустился на траву, а затем, крепко поцеловав спящую рядом женщину, накинул на нее свою куртку и закрыл глаза.

====== Могила Доминик Марион Уизли ======

Молодой констебль лондонской полиции по имени Джон Уитмор, самый что ни на есть обычный магл, с обычным именем и абсолютно ограниченной фантазией, не подразумевающей даже намек на существование чего-либо сверхъестественного, сидел за своим захламленным столом и гипнотизировал взглядом чашку с остывшим чаем.

Будучи в участке самым молодым, Уитмор столкнулся с «гуманной дедовщиной»: все откровенно идиотские дела поручали именно ему. Дела из разряда серийного похитителя лампочек в подъездах, неформальной молодежи, которая мешает соседям спать из-за вечного пьяного гогота и громкой музыки, драки бомжей и сумасшедшие пожилые домохозяйки, свято верящие в теорию заговора и подозревающие каждого своего соседа в шпионаже. Короче говоря, ни в камеру таких не упрятать, ни самоутвердиться как полицейскому. Так, провести беседу грозным голосом и отпустить с миром.

Сегодня Джон Уитмор уверовал и в теории заговора, и в сверхъестественное.

А началось все этим дождливым пятничным вечером тринадцатого октября.

– Кого-кого привезли? – переспросил Уитмор. – Сатанистов?

Пятница не удалась с самого начала. Сначала невесть почему наорал начальник. Потом до обеда мучился с бумажной работой. А сейчас, когда он уже накинул пальто и собирался отправиться домой, к жене, на полпути его перехватили коллеги и ярмом повесили новое дело.

Дело «Сатанистов Хайгейтского кладбища», как позже будет это записано в архиве.

– И где они? – выдохнул Уитмор.

– В камере, – пожал плечами полицейский, «обрадовавший» его такой новостью.

С сатанистами Уитмор дело имел часто, более того, это был чуть ли не основной контингент его задержанных. Обычно, в девяноста девяти процентов случаев, выглядели эти самые сатанисты примерно так: одетые в темные одежды подростки с размалеванными лицами, которые собирались на кладбищах «прикола ради» ну или Люцифера вызвать, но, сидя в камере, пугались до зеленых соплей и ждали родителей.