Текст книги "Кризис (СИ)"

Автор книги: lesana_s

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Непослушная, говоришь?! Смотри, какая она смиренная, такая вся тихая и спокойная… – Ацгил схватил художницу за скулы и притянул к себе поближе. Стакан выскользнул из её руки и упал рядом, не разбившись, а лишь укатившись к ногам солдат. – Какого хрена она ничего не помнит? – прикрикнул он. Его громкий и грубый голос теперь долго будет эхом разгуливать по коридору. Солдаты, как и художница, вздрогнули. Она посмотрела на него и не поняла, что с ней происходит. Почему даже сейчас Герда не боится? Может, всё же боялась раньше?

– Простите, товарищ лейтенант, но пришлось применить силу после того, как она набросилась на нас, словно бешеная кошка. К тому же, мы не хотели так сильно, – вновь попытался оправдаться сержант и отступил на пару шагов назад. Разумно, ведь Ханс не выдержал подобной наглости. Он резко выпрямился, подтягивая Герду за собой и чуть подталкивая её вперед.

– На! Полюбуйся! – сцедил он сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не ударить рядового. Один вид искалеченных солдат заставил Ханса, наконец-то, впервые за всё время искренне засмеяться. От его острого взгляда не укрылся и второй пострадавший, потому что его так же украшали царапины и выдранный клок волос. – Ты же моя львица, – повернулся Ханс к Герде и поцеловал в щёку, словно поощряя её за отчаянную борьбу за свободу и жизнь сына.

Радость тут же исчезла с его лица, как только раздался детский плач. Герда насторожилась. Совсем забыв о том, что находится в заточении, женщина хотела выбежать и посмотреть на того, кто зовёт её. Ацгил также услышал голос сына и покосился на художницу, в глазах у которой застыли слёзы. Она ничего не понимала. Вот ведь дьявол! – Вы понесёте заслуженное наказание. Позже. Теперь в камеру напротив шагом марш! – приказал он солдатам, и те, молча развернувшись, зашагали к выходу и остановились у камеры. Ханс отпустил Герду, понимая, что та вот-вот начнёт плакать. Он никогда не видел её слёз. Ему они были не нужны. – Я скоро вернусь, – пообещал он, напоследок поцеловав в щёку. Крик ребёнка не смолкал, начал волноваться сам.

– Кто он? – крикнула она вдогонку, пока мужчина не успел скрыться за дверью.

– Наш сын. Не волнуйся, с ним всё будет хорошо, – улыбнулся Ханс, посмотрев на застывшую Герду. По её лицу было отчётливо видно, что та пребывала в замешательстве.

– Сын? Наш? – прошептала она и уже направилась к выходу, желая увидеть мальчика, забрать к себе и успокоить. Она нужна ему. Путь ей преградил офицер. – Пусти меня! – потребовала Герда, пытаясь обойти лейтенанта сначала с одной, а потом с другой стороны.

– Нет! Сейчас ты будешь только со мной.

Герда отстранилась, не до конца понимая намерений офицера, и только новый плач ребёнка пробудил в ней силы. Осмелившись оттолкнуть офицера, она уже хотела выбежать, но одно движение руки Ханса остановило её, прижав к стене. Он сдавил ей горло, почти перекрывая доступ кислороду, и, приподняв над полом, слегка встряхнул.

– Ты же хотела прочувствовать на себе всю мою силу? Хотела испугаться? Вот теперь бойся, моя «беда», – зловеще усмехнулся он, также держа навесу и сжимая пальцы на её шее, после властно впиваясь в податливые губы, сминая своими и уверенно проникая языком в рот, будто теряя последние крупицы самоконтроля от каждого неуверенного, робкого столкновения их языков. Как же офицер изголодался по этой невероятной женщине! Ради неё тот был готов пойти на всё, исполнить любую прихоть. Как только поцелуй был прерван, он отпустил художницу, и та тут же осела на пол.

– Покажи мне сына, – просит она.

– Позже, – усмехается он в ответ, нависая над ней и опираясь одной рукой на стену, а большим пальцем второй стирая несколько алых капель с её припухшей нижней губы. Ацгил провёл пальцем по выделявшимся скулам и вздёрнул подбородок женщины, чтобы лучше видеть затуманенный взор. – А сейчас посиди тихо, – шепчет он и выходит, закрывая дверь на все замки.

Художница судорожно выдыхает. Она любила его раньше? Каким он был? Почему так сильно пытается напугать её? Где же память, когда она так нужна?

***

– Почему два взрослых солдата не могут справится с одним годовалым мальчиком, а? – раздражённо выдохнул Ханс, зайдя в комнату. Он постарался сдерживать свой гнев, чтобы не пугать сына ещё сильнее. Мальчик тем временем сидел прямо на столе, плакал, закидывал деревянными кубиками несчастных солдат. А малыш в обиду себя не даст, весь в мать, вот тебе и гены!

– Наказывать-то мальчугана запрещено, а на руки он не даётся, – пояснил кто-то из «жертв».

– Иди сюда, – ласково произнёс Ханс, подойдя к Густаво и взяв того на руки, обнимая намного нежнее, чем его мать пятью минутами ранее. Мальчик моментально успокоился, пряча личико на широкой груди отца.

– Товарищ лейтенант, мы не могли ничего сделать. Он кричал, когда мы подходили, отказывался есть и вывалил на нас кашу, – снова подал голос мужчина.

– Ладно, принесите в мой кабинет порцию еды, и узнайте, не вернулся ли лейтенант Фон Фальк, – отдал Ханс приказ и отпустил рядовых нянек, уходя к себе.

Изначально предполагалось, что сын побудет с Бруно, пока его отец будет развлекаться с матерью. Ацгил предполагал, что Густаво не останется с чужими людьми, испугается и будет капризничать. Когда Герду с сыном доставили в штаб, брата всё же поблизости не оказалось. Он так и не смог его найти. Оставалось надеяться, что в скором времени брат сам объявится.

Он сел в кресло, посадил Густаво к себе на колени и заботливо погладил по спине.

– Ты когда вырастишь и увидишь, что твоей маме плохо из-за меня, то незамедлительно останови, ладно? – попросил он и поцеловал сына в светлый завиток. Густаво поднял голову и улыбнулся ему так, будто и правда понял, о чём его просят в далёком будущем. Ханс усмехнулся и посадил его перед собой, достал лист бумаги и карандаш и подтянул мальчика. Тот быстро завозил серым грифелем по белой поверхности, изображая какие-то узоры, понятные только ему.

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? – в кабинет вошёл солдат, предварительно постучав.

– Докладывай, – спокойно отвечает Ацгил, показывая сыну, как изобразить солнце, в глубине души боясь так и не показать, насколько оно может быть тёплым и ярким.

– Товарищ фон Фальк уехал в Париж пару часов назад – вернётся только вечером.

– Что ему нужно в городе? – спросил офицер, поднимая взгляд на запыхавшегося солдата.

– Не могу знать.

– Он уехал один?

– Так точно, без сопровождения.

– Проклятье! – выругался он и от досады стукнул кулаком рядом с рисунком и мальчиком. Тот от неожиданности подпрыгнул и чуть не упал с колен отца. Успев поймать ребенка, затем посмотрел в напуганные глаза и, чмокнув в щёчку, извинился за несдержанность. – Придется тебе побыть со мной, – хмыкнул он одновременно и радуясь, и огорчаясь этому моменту. – Где каша?

– Товарищ лейтенант, вот, как и приказывали, овсянка и теплое молоко, – в кабинет вошёл ещё один солдат, неся поднос. Поставив на стол еду, замер, ожидая дальнейших распоряжений.

– Свободны! – кивнул Ханс солдатам и, надев на сына слюнявчик, принялся кормить. – Сейчас пойдём гулять по саду, а потом ты немного отдохнёшь, – Густаво охотно слушал голос отца и улыбался его смешным гримасам.

***

– Вернулись, чтобы вновь помучить меня? – Герда поднялась на ноги, как только услышала открывающиеся замки. Она сразу отошла в угол, чтобы свет не попадал в её сторону, и тот не смог сразу заметить силуэт.

– Почему сразу мучить? Хотя… не буду врать, и это тоже, – добавил быстро Ханс, усмехаясь и на этот раз плотно закрывая дверь, повернув в замке ключ. Увидев её, он начал медленно измерять комнату шагами, заодно расстёгивая китель. Выдернув ремень из брюк, мужчина швырнул его в сторону. Герда всё это время наблюдала за всеми движениями.

– Мой сын? – осторожно, с придыханием спрашивает она, пытаясь вжаться в стену сильнее.

– Он и мой тоже – это первое, а второе – он спит, – женщина прищурилась, с недоверием рассматривая собеседника. Она не верила ни одному его слову, всем своим видом это демонстрируя.

– Ты убил его, чтобы он не мешал тебе?! – вдруг вскрикнула Герда и уже собиралась кинуться на лейтенанта с кулаками, как вдруг её запястье захватили, а руки подняли над головой, прижимая к грубой поверхности стены.

– Ты совсем дурная, раз такого мнения обо мне, – спокойным голосом проговаривает он. Перехватил одной рукой её руки, всё также прижимая к стене. Бывший арт-дилер уткнулся носом в основание её шеи, вдыхая такой родной, но немного забытый аромат. Его губы коснулись пульсирующей венки под тонкой кожей. Ханс прихватил её зубами, натянул нежную кожу, оставляя на своей женщине метку. Она только его! Художница судорожно вздохнула и с тихим стоном выгнулась дугой, упираясь низом живота в пах мужчины. Ацгил рыкнул и наградил Герду глубоким, чувственным поцелуем. Он всё ещё удерживал её одной рукой, а другая в это время дерзко забралась под подол платья. Его длинные грубые пальцы пробрались к нежным половым губам, поглаживая их, а после проскальзывая внутрь, тем самым срывая стоны с женских губ. Офицер плотоядно улыбнулся тому, что чертовка готова. Быстрым движением офицер расстегнул пуговицы на брюках, спустил их вниз. Теперь возбуждённый член касался её влагалища, дразнил. – Наконец-то, – хрипло шепчет он ей на ухо, цепляя мочку зубами. Подхватив Герду за бедра, приподнял её, чтобы лица оказались на одном уровне. Мужчина покрывал поцелуями её скулы, спускаясь влажной дорожкой от губ до шеи. – Ты хочешь меня?

«Да!»

– Нет, – упрямо выдохнула Герда, лишившись возможности хоть как-то двигаться. – Но какое это имеет значение? – её ладони слабо уперлись в мужскую грудь. Она могла бы сопротивляться, но был ли в этом смысл? Признаться честно, женщина не была уверена, чего хочет вырваться. Но почему не хочет? Тугой узел внизу живота с каждым его прикосновением затягивался всё сильнее.

– Ты права, никакого, – усмехнувшись, подтверждает Ханс, закрывая ей рот поцелуем, но уже не таким грубым и настойчивым. Ещё раз подтянув её выше, он, наконец-то, оказался внутри. Герда выгнулась с протяжным стоном, пытаясь запрокинуть голову назад. Её аккуратные ногти больно впились в его плечи. Ацгил снова добрался до распухших от поцелуев губ и одним плавным движением опустил её на себя до самого основания, при этом стараясь сделать первое движение в ней не таким резким. – Ты же не боишься меня? – шепчет он на ухо, продолжая двигаться то медленно, то ускоряя темп, каждый раз всё глубже и глубже насаживая её на себя.

«Боюсь, что это лишь… сладкий сон».

– Нет, – продолжает упрямиться та, чувствуя, как невыносимую жару и странное головокружение. Чувствуя каждое движение в себе, она обхватила ногами его талию, чтобы не упасть, и после закусила губу, старалась не разрывать с ним зрительный контакт. Художница тонула в глубине его глаз, не желая быть спасённой. В этот момент женщина полностью зависима от него, и ей это нравится. Она желает, чтобы этот миг никогда не заканчивался; чтобы он был с ней; чтобы продолжал терзать её губы. Однако мужчина продолжал вколачиваться в податливое тело, блуждая взглядом по родному лицу. Руки скользнули вверх, погладили широкую линию плеч и после поползли вверх, обхватывая его скулы. Решительно приблизившись к его губам, Вегенер замерла всего в миллиметре, при этом не закрывая глаз. Секундная заминка сменилась жарким движением, та впилась в его губы своими, сминая их и впитывая вкус.

***

– Зачем ваши солдаты забрали Герду? – стоило Бруно появиться на пороге квартиры, взволнованная Люсиль накинулась на него с расспросами. Офицер хотел лично убедиться, что эти бестолочи оставили квартиру Вегенера в первозданном виде, но, как и предполагал, надежда была пустой. Жить здесь больше нельзя было, тем более с ребенком.

– Я прошу прощения за этот поступок моего брата, но он решил, что так будет лучше, – ответил офицер, провожая взглядом молодую особу, беспокойно мечущуюся по руинам их некогда уютного пристанища.

Квартира была в самом настоящем смысле разгромлена: картины, ранее украшавшие стены гостиной, были разбросаны по полу и растоптаны; деревянные рамы разломаны в щепки; вся мебель – перевернута; осколки люстры и ваз устилали пол вперемешку с гильзами; гардина с тяжёлыми шторами едва держалась на положенном месте, готовясь сорваться в любой момент; стекла в окнах отсутствовали; везде – на стенах, на потолке и в мебели зияли дыры от пуль.

– Да зачем теперь нам ваши извинения?! Вы сами уничтожили дом, в котором проживали, спали, ели, а теперь предлагаете нам жить в этих развалинах? – голос Люсиль то и дело срывался на крик. Она с ужасом оглядывала все и вздрагивала, вспоминая, как пронзительно кричала Герда и как в ту же минуту замолчала, получив прикладом по голове.

– Никак нет, мадам. Я потому и приехал за вами, чтобы предложить условия лучше этих. Мне очень жаль, что игры моего брата доставляют вам такие неудобства, поэтому я хотел бы забрать вас с собой, – отчитался Бруно, надеясь, что достаточно убедителен. Он чувствовал свою вину и видел её отчаяние. Выходка Ханса не должна отрицательно отразится и на нём тоже. Фон Фальк усмехнулся про себя, но тут же сделался серьёзным, натыкаясь на испуганный девичий взгляд.

– Забрать с собой? Так отчего же Вы солдатам своим не приказали? – выкрикнула Люсиль, не сдерживаясь. Нужно было высказать всё начистоту и ничего не оставлять внутри своей головы, чтобы не мучиться потом от убийственных мыслей. Для убедительности она ткнула пальцем в него, касаясь плеча.

– Я не мог поступить так с вами, поэтому и приехал сам, так как хочу попытаться всё исправить.

– Не исправите, лейтенант Фон Фальк, не получится, – Люсиль раскинула руки, пожимая плечами и тут же прикусывая губу, чтобы замолчать. Так трудно держать язык за зубами! – Сейчас вернётся Эйнар с Эмилией и Лили, и что они увидят? Вот это? – показала она и присела на то, что раньше называлось диваном; ткань разорвана, спинка сломана, поролон вывернут наружу. – Если бы Герде всё объяснили, она бы и сама побежала к вашему брату, – проворчала Люсиль, надеясь, что её новая знакомая всё-таки в порядке.

– Тут немного другая задумка была, – выдохнул Бруно, подбирая нужные слова. Он понимал, что давить и приказывать не может. Ему не нужно было, чтобы та боялась его. Мужчина же не его полоумный братец с повадками отца-тирана. Не зря говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. – Люсиль, если у Вас ещё сохранилась ко мне симпатия, прошу, не рубите всё на корню и не поддавайтесь страху.

– Но я всё равно не могу уехать с Вами, не дождавшись возвращения сестры, она будет волноваться, – уже гораздо тише отозвалась девушка, поднимаясь с неудобного сидения.

– Тогда не прогоняйте меня, а позвольте дождаться супругов Вегенер вместе, – сдержанно просит Бруно, приближаясь к девушке на пару шагов.

– Я вас не гоню. Мне вовсе не хочется оставаться здесь одной, просто я не понимаю, зачем это всё происходит… Почему нельзя всё решить мирно? – выдохнула Люсиль, сложив руки на груди и отойдя к разбитому окну, окидывая печальным взглядом пустующую улицу. Фон Фальк снял фуражку, расстегнул китель и подошёл к девушке. Она была такой ранимой и слабой, и в тоже время в ней была сила убеждения и вера в добро, в светлое будущее и, главное, в офицеров.

– Мне бы так хотелось иметь с Вами больше общего, – произносит Бруно, осторожно прикасаясь к предплечьям Люсиль. Она вздрагивает от неожиданности, но не отстраняется, а наоборот, подаётся назад и плотнее прижимается спиной к его груди. Рядом с ним ей так хорошо и спокойно.

– Я тоже хочу, но разве это возможно в такое время, когда солдаты по приказу вламываются и похищают женщину с ребенком? Вы и меня так схватите, – печально вздохнула Люсиль, относительно спокойно рассуждая об этих обстоятельствах, тем самым показывая Бруно свою честность и наивность. Он слегка улыбнулся, зарываясь носом в её волосы.

– Нет, – тихо, но твёрдо говорит он, стараясь уверить её в том, что не собирается никого утаскивать за собой против воли. Зачем? Бруно отрицательно покачал головой, чтобы убедить её, что всё будет совершенно по-другому.

– Куда Вы хотите нас отвезти? Или только меня? – тихо задала она вопрос, невесомо касаясь его пальцев своими, сплетая их вместе и рассматривая, как её тонкая рука полностью исчезает в его широкой ладони. Девушку беспокоили собственные противоречивые чувства. С одной стороны, её пугала та сила, что волнами исходила от мужчины, а с другой, она же её и привлекала.

– В Бюсси-Сен-Жорж находится наш штаб. Там рядом есть несколько гостевых домиков, где обычно заселяются офицеры более высокого звания или просто товарищи фюрера, проездом посещающие наши края. Там очень красиво и тихо. Думаю, даже Эйнар с его художественным пристрастием захочет вновь заняться творчеством.

– А если нет? Свалишь другой потолок мне на голову, да? – громкий и возмущённый голос заставил их обернуться. Художник стоял посреди зала, судорожно сжимая в руке чёрное пальто и отказываясь верить в то, что видит.

– О Боже, – всхлипнула Эмилия, крепче прижимая дочь к себе и не давая ей спуститься на пол. – Люсиль, ты была здесь?! – встрепенулись та, заметив, что её сестру обнимает этот «добрый» увалень Бруно, но решив до поры до времени не заострять на этом внимания.

– Да, я была здесь, когда пришли солдаты и утащили Герду с Густаво. – Бруно почувствовал, как девушка в его руках сжалась и задрожала. – Они ворвались внезапно, были так грубы, начали хватать её за руки, пытались скрутить и увести. Один из них схватил Густаво, и в этот момент Герда как озверела: кинулась на одного из солдат, крепко вцепившись в его волосы, чуть ухо ему не откусила, а второй попытался её оттащить, но и ему досталось, наверняка глубокие царапины на его лице ещё долго не сойдут. Я пыталась забрать Густаво, но мне не тягаться в силе даже с одним из них… – Люсиль стыдливо опустила голову, а Бруно лишь сильнее сжал её в своих объятьях, убеждая, что он рядом, а этот ужас больше не повторится. – Они ударили её прикладом и куда-то унесли вместе с Густаво. Я думала, что всё кончилось, но через несколько минут они вернулись и начали громить тут всё, громко выкрикивая что-то на немецком… Я не Герда, поэтому смогла лишь спрятаться и переждать, пока всё стихнет…

– Герда? – оценив хозяйским взором масштаб разрушений, включился в беседу Эйнар. Услышав до боли знакомое имя из уст Люсиль, он подошёл ближе, чтобы у Бруно не было ни малейшего шанса отмолчаться и не признаться во всем. – Какого хрена здесь происходит?! – прикрикнул недовольный Эйнар на офицера.

– Да это всё Ханс, он просто решил поиграть в фашиста с Гердой… Решил показать ей, что может быть по-настоящему страшно.

– Я вижу, вполне удачно показал, – проворчал Вегенер и ещё раз осмотрел бардак вокруг себя. Не заметить разбитую посуду и зеркала было невозможно, но изюминкой всей этой композиции была свастика на стене. – Охренеть вы развлекаетесь! А отчего сразу на лбу мне свой знак не выжечь, а, как клеймо? Или Герде и сёстрам? Послал же мне Бог или Дьявол двух озабоченных братьев! – художник схватился за голову, потом резко выпрямился и схватил со стола нож, с силой вонзая его в спинку единственного нетронутого стула, разрезая обивку и выпуская наружу поролоновые внутренности. – Вот теперь хоть полная картина, а то как-то смотрелось не очень, да? Всюду стекло, разбитый фарфор, а тут девственно целый стул, – стал ёрничать Эйнар, указывая на осколки. Озлобленно пнув их ногой, отправился в бар, чтобы проверить свой коллекционный алкоголь.

Эмилия и Люсиль притихли и спрятались за штору. Точнее Бруно сам туда их задвинул и, сунув руки в карманы, отправился на переговоры с художником. Вскоре он услышал, как обвалился карниз с бархатными шторами. Сёстры только и успели отскочить. Эмилия прижала голову Лили к груди, чтобы ничего не попало по ней.

– О, я смотрю, разрушения продолжаются, – съязвил появившийся художник, державший в руке стакан с виски. Он осушил всё залпом.

Как же его злила вся эта неразбериха! И почему под удар попадает именно он? В какой момент он так разозлил Всевышнего, за что теперь святой его наказывает? Он же ведь старался быть добрым и открытым, никого не обижал, а если и обижал, то старался обязательно извиниться и исправить ситуацию. Эйнар даже помог тому же Хансу спастись от наказания отца, когда тот узнал, что его чистокровный сынок, оказывается, имеет задатки гомосексуализма.

Художник тогда носил длинные волосы, любил свободную одежду и имел утончённые черты лица. Вегенер старший, узнав, чем закончился очередной визит немца в их дом, тут же помчался жаловаться его отцу – уже тогда одному из высокопоставленных офицеру.

«Чтобы я не видел твоего гомика рядом с моим сыном, солдафон!» – кричал отец Эйнара, пока немец вникал, в чём, собственно, суть дела. Сам Эйнар бежал за отцом, боясь не успеть помочь Хансу. Он честно признался, что заступился за себя и ударил друга, а потом и вовсе вышвырнул его из дома, но главе семьи Вегенер было мало, и поэтому он не прятался за спину отца, а наблюдал со стороны и вмешался только тогда, когда Ханс стал отхватывать подзатыльники уже от своего родителя.

«Он тут не причём! Оставьте его! Это всё я!» – кричал Эйнар, пытаясь выдавить из себя слезу, чтобы показать, что и правда был похож на девочку. Слёзы не хотели выходить из детских глаз и тогда, схватив булыжник, он кинул в того «монстра», от которого страдали его друзья и их мать, которая никогда не улыбалась. Парню казалось, что она не умеет этого делать вовсе. Художник и сейчас помнил тот ужас, охвативший его в момент, когда здоровый двухметровый мужик упал на землю без сознания. Камень попал ему прямо в солнечное сплетение. Отец строго посмотрел на начинающего художника, пригрозил пальцем и отправился за местным доктором. Ханс стоял молча над бесчувственным телом отца и не шевелился. Эйнар опустил взгляд себе под ноги и, выдохнув, подошёл к нему, взял за руку и сжал её. Он не знал, как ещё объясниться и уберечь друга от жестокого обращения.

«Зачем ты всё рассказал?» – тихо спросил Ханс, впиваясь в него своим металлическим взглядом и поджимая губы, делая их ещё тоньше.

«Я не рассказывал. Отец видел в окно поцелуй, и то, как я ударил тебя. Ты убежал, и в этот момент он решил высказать всё твоему отцу», – быстро проговорил Эйнар.

«Ладно, я пойду», – ответил Ацгил, не желая больше оставаться рядом с отцом и с другом, к тому же, в их сторону спешили трое мужчин во главе с Вегенером. Через несколько дней, когда фон Фальк уже шёл на поправку, Ханс пришёл к нему, они помирились и, слава всем святым, в этот раз обошлось без поцелуев. Естественно, после этого случая он стал одеваться в мужские костюмы и постригся коротко. Отец заставил его сменить имидж и отправил в Копенгаген – учиться в королевский колледж искусства, где тот и встретил Герду.

Эйнар устало потёр глаза, зная, что алкоголь в стакане кончился, поэтому отправился за новой порцией. Художник плеснул себе в стакан ещё виски, но, немного подумав, решил, что из горла будет лучше и тут же припал к горлышку бутылки.

– Эйнар, может уже поедем в Бюси и там ты выскажешь всё, что думаешь о Хансе ему лично? – предлагает Бруно, встав рядом с ним.

– Я только и делаю, что высказываю, а он слушает? Он делает всё, что хочет! Хочет целовать меня? Пожалуйста! Хотел отнять у меня Герду? Отнял и сделал её матерью. Захотел – и разрушил мой дом! Что будет следующим? Когда Лили станет старше, то лишит её девственности, да?! – Эйнар явно перегибал палку, но остановиться уже не мог – градус в его крови повысился, и без того несдержанный художник совершенно потерял контроль над собой, своими мыслями и словами. От озвученного предположения, такого мерзкого и неправильного, все присутствующие скривились.

– Да нет же. Он, конечно, кретин, но не до такой же степени! – встал на защиту брата Бруно, пытаясь разрядить напряжение вокруг них. – И в защиту Ханса хочу ещё сказать: я вспомнил тот злополучный поцелуй, и то, что ты и правда был очарователен, теперь я даже его где-то понимаю, – решил добавить Бруно, лукаво улыбаясь. Он надеялся, что комплимент поможет задобрить художника, и они уже отправятся в дорогу.

– Ты правда так считал? – вдруг прищурился Эйнар, пристально посмотрев на Бруно.

– Да, я бы даже сам тебя расцеловал при первой возможности. Давай прямо сейчас, пока никто не видит? – горячо шепнул он, нагнувшись к уху друга.

– Нет, а то вдруг разочеруюсь, – проворчал тот, отдавая напиток офицеру. – Я правда очаровашка?

– Ещё какой! – засмеялся фон Фальк, надеясь, что всё получилось. Эйнар расслабился и попросил Эмилию и Люсиль собрать вещи.

– Если мне там не понравиться, то ты лично выпишешь мне пропуск, и я уеду из этого балагана, – обернулся он и ткнул пальцем в Бруно. Мужчина поднял руки, давая понять, что безоговорочно всё подпишет.

– Куда пожелаешь, – повторил фон Фальк свой жест словами и снова улыбнулся.

========== Часть 16 ==========

– Ударь меня! – на выдохе просит Герда, чувствуя, что её вот-вот накроет волна самого долгожданного оргазма.

За два года проживания без него она уже успела забыть каково это. Художница посмотрела на офицера, дерзко усмехнулась и сильнее сжала бёдрами его.

– Ну же, давай, что ты такой нерешительный? – продолжала она провоцировать офицера, подскакивая на члене от каждого сильного удара. Он поддавался, но шлёпнул по заднице не так сильно, как хотелось бы ей.

– Давай, Ханс, покажи, на что ты способен! – призывала та уже громче и, зацепив зубами мочку его уха, прикусила.

– Так ты всё помнишь? – понял он. К художнице вернулись её старые манеры и демонический блеск в глазах.

Она больше не притворялась, не казалась жертвой фашистов.

– Конечно, а ты думал, что я сдалась бы тебе без боя? – спросила женщина, облокотившись о стену. – Ты такой красивый, – добавляет она, запрокидывая голову назад и глубоко задышав, от чего грудь стала вздыматься гораздо чаще.

Ханс сорвал платье, опрокинул её на стол. Теперь стало понятно, для чего ещё он нужен в этой темнице.

Герда схватилась пальцами за края стола, пока он продолжал уверенно двигаться в ней.

– Ударь ещё, прошу, – с придыханием требует она и чувствует новый шлепок, от которого в этот раз кожа горела и, наверняка, там остался отчетливый ярко-розовый отпечаток его ладони.

От одной этой мысли тело художницы затряслось в приятной дрожи и, наконец-то, вот он – рык хищницы. Герда, тяжело дыша, упала на столешницу и, улыбаясь от удовлетворения, закрыла глаза. Ханс вовремя прервал акт, излившись на её поясницу.

– Зачем притворялась? – восстанавливая дыхание, спокойно спрашивает он, застёгивая брюки и садясь на стул, после чего достал пачку сигарет и закурил.

Герда приподнялась, поправила разорванное платье, оторвала подол, делая его короче, и вытерла семя. Поднеся к носу ткань, втянула запах. Забытый, настоящий, мужской… Он сводил её с ума.

Ханс курил и наблюдал за действиями художницы. Сейчас она казалась ему ещё безумней, чем он сам или даже его отец.

Он усмехнулся, глядя, как та с голой грудью и уже до неприличия короткой юбкой подходит к нему и садится прямо на пах. Облизнув свои губы и запустив пальцы в светлые мужские волосы, Герда принялась перебирать их, заправляя назад.

– Ты – моё вдохновение, помогаешь мне пропускать через себя всю гамму эмоций. Когда я якобы потеряла память, то видела тебя испуганным и злым, жалостливым и беспощадным. Ты готов был щадить и наказывать, убивать и воскрешать, – произнесла Вегенер и, поддавшись какому-то притяжению, коснулась его губ, слизывая с них сигаретный привкус.

– Прошу тебя, покажи мне ещё немного темного себя. Хочу, чтобы ты меня бил и насиловал, а ещё ран и кровоподтёков, – прервала она поцелуй и снова заговорила, пока лейтенант лениво переваривал следующие её пожелания и отвечал на поцелуй, стараясь не моргать, чтобы нечаянно не пропустить новую эмоцию в её глазах.

Кто проснется в ней в следующее мгновение?

– А ты не боишься? – спокойно спросил он, специально стряхнув пепел на её голое колено.

– А должна? – изогнув бровь, спросила женщина, делая круговые движения бедрами. Ткань, пропитанная спермой, находилась в её руке. – Засохла. Нужна свежая, – дьявольски улыбнувшись, радостно сообщила она и, соскочив с его заметно оттопыренного органа, встала на колени и расстегнула молнию.

– Как бы да, – простонал он и сделал затяжку, выпуская в потолок длинную струю едкого дыма, как только женский рот вобрал в себя член.

Ханс усмехнулся тому, что похожую сцену наблюдал со стороны, только отличались они немного больше, чем может показаться на первый взгляд. Мать была жертвой в той ситуации с отцом, а здесь ещё неизвестно, кто из них в ловушке. Герда, как и мама, опускала голову вверх и вниз, думая о том, что он – самый превосходный и лучший, большой и красивый.

– Испугай меня так, чтобы я молила о пощаде, плакала от беспомощности, – требовала художница, как только вынула член и крепко сжала в ладони, подавшись вперёд. – Если я не почувствую того, что хочу – я заберу сына и исчезну, и тогда ты никогда нас не увидишь!

Она коварно улыбалась ухмылке напротив, зная, что сейчас он только в её руках. В этом тоже было что-то интригующее. Опасный, суровый, брутальный нацист находился лишь под её контролем.

– Не исчезнешь, будь в этом уверена, – улыбнулся он ещё шире и, схватив за горло, резко поднял Герду с колен, после чего встал сам, опрокинул на спину, накрывая собой.

– Ты всё-таки ненормальная, – высказал он и сжал пальцы сильнее. – Проси, чтобы я остановился! Требуй! – рыкнул он, раздвигая её ноги.

– Не дождёшься! – прошипела она и, держась за крепкую руку, попыталась усмехнуться, зная, что ещё немного и кислорода не хватит, отчего та и задохнётся. Или от своих желаний, немного шокирующих других. А как иначе?! Она – творческая личность, поэтому хочет и должна получать всё то, что получают её персонажи на холстах.

– Ты слишком упрямая, Герда Вегенер! – произнёс Ханс, целуя в губы и кусая их до тех пор, пока женщина не застонала и не стала вырываться сильнее. Было и правда больно, но почему-то и приятно.

– Так исправь меня. Сделай такой, как Люсиль или простушка-Эмилия! – как только они оба ощутили вкус крови, их губы разъединились.

– Ты сумасшедшая.

– Ударь меня по лицу, а лучше – избей, – с интересом в глазах просит художница, облизывая свежие ранки на губах.

– Я не буду бить мать своего сына! – прорычал он, снова входя во всё ещё влагалище. Или она возбудилась? Вот ведь чертовка!