Текст книги "На сумрачных тропах Зелёного Леса (СИ)"
Автор книги: Лаурэя
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Я похолодела, ожидая ответ молодого безумца и до последнего сомневаясь в его ответе, но всё же услышала:
– Да.
Фернрод не спеша вышел к центру поляны. Остановился в круге света, вытащил из ножен свой клинок. И когда по сверкающему лезвию пробежали проблески алых рун, Гветан ненадолго опешил. И впервые на его лице промелькнуло сомнение. Поймав взгляд, каким соперник окинул собственное оружие, Фернрод холодно усмехнулся.
– Не волнуйся, Хэнаэг, слишком много чести твоему клинку узнать силу этого оружия, – произнёс каун, пряча переливчато сияющую рунную сталь в ножны и относя их к ближайшему дереву. И повернулся к притихшим зрителям: – Может быть, кто-то из гостей или хозяев согласится на время одолжить мне меч?
Эленмар и Лантирион исполнили его просьбу почти одновременно. Леголас повёл плечом, сбрасывая мою руку, и тоже приблизился к стражам.
– О, нет, эрниль, – со смехом отказался Фернрод от протянутого Леголасом оружия, – твой клинок тоже слишком хорош для подобных развлечений. С позволения хозяина, я возьму этот, – он принял меч Лантириона, повертел в руке, провёл ладонью вдоль лезвия, оглядел заточку и кивнул. – Добротный меч. И, думаю, он вполне заслуживает ещё одной возможности проявить себя. Не возражаешь, Хэнаэг?
– Нет! – выпалил Гветан.
Эллон едва сдерживал кипящую ярость, которую разжигало в нём насмешливое обращение Фернрода. А по его побелевшему лицу и сверкающим гневом глазам было ясно, что выдержка скоро иссякнет.
– Тогда приступим! – коротко бросил Фернрод.
И едва стражи, эрниль и зрители чуть отступили, стараясь дать соперникам побольше места, как звякнула сталь. Меч Гветана, будто зачарованный, вырвался из его руки, взмыл высоко вверх, перевернулся в воздухе и воткнулся остриём в землю ровно у ног хозяина.
Фернрод, казалось, даже не сдвинулся с места – лишь медленно опустил оружие, давая понять изумлённым зрителям, что это всё же его рука, а не неведомое колдовство, нанесла стремительно-неуловимый удар.
Гветан недоверчивым взглядом смерил свою ладонь, посмотрел на чуть подрагивающую рядом с собой рукоять оружия и лишь потом поднял глаза на кауна.
– Могу предоставить право первого удара, Хэнаэг, – повторил Фернрод сказанные недавно слова. Вот только деланное великодушие и участие, возникшее на лице кауна, никак не скрывало откровенной издёвки, прозвучавшей в голосе.
Его соперник скрипнул зубами:
– Ещё раз… – И, рывком выдернув оружие, нанёс широкий замах.
Меч не встретил препятствий – Фернрод попросту увернулся от удара. А затем в долю мгновения оказался за спиной у соперника – и оружие Гветана снова не удержалось в его руках. Только в этот раз каун перехватил на лету сверкнувшую в воздухе сталь и отступил от противника на несколько шагов.
– Оружие – не кирка и не лопата, не сто-о-оит им землю ковырять, – назидательно протянул он под раздавшиеся среди зрителей смешки. И с ухмылкой превосходства протянул Гветану его клинок рукоятью вперёд: – Ну что, Хэнаэг, попытаешься ещё раз? Первый удар, такая возможность – только для тебя!
Весьма опасно для Фернрода было так ярить малознакомого эллона, равно как и с такой настойчивостью подставляться под удар. Но в своих умениях каун Имладриса почти никогда не сомневался – и не зря. Не успел Гветан сомкнуть пальцы на предложенной рукояти, бешеным взглядом выдавая желание нанести решающий удар, как обманчиво-лёгкая цель исчезла. И резкий выпад разъярённого юноши канул в пустоту, лишив драгоценного равновесия. А Фернрод, оказавшись вдруг опять за его спиной, ещё и подтолкнул – легонько, играючи, но этого хватило, чтобы направленное вперёд острие меча дрогнуло в неверной руке Гветана и воткнулось в землю. И теперь уже громкий хохот почти никто из зрителей не сдержал.
Такие игры наставников с учениками мне в Имладрисе раньше доводилось видеть не раз. Вот только здесь и сейчас никто не желал учиться, да и учеником никто себя не считал…
Зарычав от гнева, Гветан обернулся, в развороте не глядя махнув мечом. Каун в мягком прыжке ускользнул от просвистевшей перед ним стали и снова нанёс неуловимый стремительный удар – меч Гветана в третий раз звякнул, вырвался из руки и отлетел куда-то далеко за пределы освещённого круга.
– Увы, Хэнаэг, так уж сложилось… – притворно вздохнул Фернрод. – Наверное, тебе стоит ещё немного потренироваться, прежде чем бросать вызовы стражам. И не с удочкой или сетями, как принято среди рыбаков, а с чем-нибудь более весомым. – Он перебросил из руки в руку меч Лантириона и повернулся к восторженно наблюдающему молодому стражу: – Благодарю, мэллон. Держи свой меч… крепче держи… всегда.
Зрители разразились шквалом восторга, и бессильно сверкающему глазами Гветану оставалось только отступиться. Хотя со стороны мне казалось, что будь у него возможность, он бы снова и снова пытался атаковать.
– Но страж всё же уступил мне в умениях… – вполголоса с нескрываемым презрением бросил неугомонный упрямец и направился за исчезнувшим в зарослях оружием.
А Фернрод лишь самодовольно ухмыльнулся ему вслед, вздымая перед зрителями в приветственном салюте покрытую рунами сталь.
– Невообразимо, как в одном-единственном эллоне воплощается столько надменности и хвастовства, – не сдержалась я.
Фернрод всё прекрасно расслышал даже сквозь гул и гомон множества голосов. И повернулся ко мне:
– Бренниль считает, что этому нет достаточных оснований?
Я приблизилась:
– Бренниль считает, что не так уж и много чести кауну Имладриса победить в поединке сына рыбака из Эрин Гален.
Несколько коротких мгновений он молчал и бесцеремонно рассматривал меня, ничуть не теряя самодовольного выражения лица. А потом прищурился, гася полыхнувший во взгляде огонь, и кивнул на висящий у моего пояса кинжал:
– А какой чести можно удостоиться, если победить в поединке дочь советника?
В его голосе послышался настолько неприкрытый вызов, что где-то позади сдавленно ахнул кто-то из стражей и с шумом перевёл дыхание Леголас.
– Ну же, бренниль! – тотчас же широко заулыбался Фернрод. – Как ваш гость… На правах давнего знакомства, окажите мне честь!
Он был нетрезв – впрочем, как и я, как и большинство собравшихся на поляне гостей. И никто из них всерьёз не воспринял прозвучавшие слова. Потому мне оставалось только улыбнуться в ответ и присесть в полупоклоне:
– Каун Фернрод, с большим удовольствием – но в любой другой раз. А сейчас, как мне кажется, слишком вероятен случай испортить подарок, что с таким трудом был доставлен вами же из Имладриса.
Не теряя надежды спокойно разрешить вновь накаляющиеся страсти, я раскинула руки в стороны, во всей красе являя переливы белоснежного меха расшитой серебром и хрусталём накидки, и сделала несколько шагов по поляне, давая возможность оценить наряд. И услышала за спиной злобный шепоток:
– А при нежданной встрече с орками тоже станете им что-либо объяснять, бренниль? Или на откуп жизни отдадите меха?
Я обернулась. В тени деревьев стоял с мечом в руке Гветан – темнее хмурого ночного неба, а льющийся с ветвей серебристый свет фонарей лишь сильнее подчёркивал на его лице тени, пролёгшие под горящими хмельным огнём глазами.
Мне давно не доводилось сталкиваться с подобной дерзостью, а уж выслушивать подобные упрёки и вовсе не приходилось никогда. Ведь даже если не вспоминать ту эпоху, когда война увела из дома стражей и в границы наших земель ломились соглядатаи орков, за нынешнее тысячелетие скитаний я уж точно успела повидать намного больше врагов, чем глядящий сейчас с презрением «сын рыбака». Не способный ни удержать оружие в руках, ни признать свои слабости, ни вовремя остановиться…
Будь в моей крови чуть поменьше хмеля, я бы попросту осадила наглеца. Или высмеяла, или несколькими колкими словами заставила бы надолго замолчать… Но выпитое за вечер вино от оброненных дерзких слов закипело вдруг яростью, пеленой затуманило разум, порождая те же желания, от которых совсем недавно я пыталась уберечь Леголаса…
И я повернулась к сыну владыки, сбрасывая с плеч подарок Исильмарэ:
– Эрниль Леголас, окажи мне любезность, возьми…
Он подхватил накидку, не позволяя ей упасть на землю и не до конца ещё понимая мои намерения. И только когда я приблизилась к Фернроду, доставая кинжал, попытался было окликнуть:
– Эль!..
Но я не желала слушать. И не слышала никого и ничего, кроме гула крови в ушах и бешеного биения сердца – оно билось так, будто вместо уснувшего разума пыталось отговорить меня от опрометчивых решений. Но уже всё было решено…
Я встала напротив Фернрода в круг света и поклонилась:
– Я передумала, каун Фернрод. Другой раз настал.
– Благодарю, бренниль, за возможность снискать немного славы, – едко засмеялся он, отвечая на поклон, и кивнул на мой кинжал: – Для таких сражений нам придётся ещё раз попросить у кого-либо оружие на время.
– Нет, каун, оставим шутки. Сражаться станем только тем, что есть у каждого из нас. А то как знать, вдруг однажды на узкой тропе мне встретится орк с такой же зачарованной сталью…
Фернрод враз посерьёзнел. Задумался о чём-то и согласно кивнул:
– Хорошо, как скажешь. Парные клинки…
– Второго нет, каун, – оборвала я его размышления. – Придётся так…
Он удивлённо изогнул бровь, потом нахмурился. Наклонился ближе и шепнул, чтобы не слышали посторонние:
– Но я не орк, Эль. И никогда бы не стал…
– Довольно, каун! – я остранилась и отступила на шаг. – Так можно подумать, что мы пытаемся о чём-либо договориться. Представьте на моём месте Аглариона или Лассэлинда и покончим с этим!
При упоминании последнего имени – имени павшего на войне брата Исильмарэ, которого Фернрод с детских лет наставлял в обращении с оружием, – каун изменился в лице.
– Тебе лучше не знать, бренниль, что я сделал бы с Лассэлиндом, окажись он сейчас на твоём месте… – прошипел он сквозь стиснутые зубы.
Я успела лишь сделать себе отметку в памяти, чтобы при случае поподробнее расспросить Аглариона о гибели его друга, как Фернрод скомандовал:
– Приступай же, бренниль! Первый удар – твой! Давай!
Суетливо расступались зрители, оставляя нам как можно больше свободного пространства на поляне, и я отскочила подальше от разъярённого воителя Имладриса.
– Я ещё не совсем обезумела, каун, чтобы первой бросаться на вас!
– Ах, вот значит как!.. – И проблеск рунической стали нарисовал широкую петлю в воздухе перед моим лицом …
…Гул крови в висках быстро улёгся. Сердце билось привычно-ровно, да и хмель всё меньше туманил глаза…
Мне казалось, что я танцую – легко и непринуждённо, в полном единении с лесом, вместе с кружащимися в поднебесье звёздами, со срывающимися с ветвей листьями, как и до́лжно на праздновании Ласбелин. Только вместо мелодии менестреля – слитное дыхание притихших зрителей. Вместо объятий партнёра – ало-синее сверкание лезвия, вместо лент и букетов – в руке кинжал…
…Он играл, это было понятно ещё до боя. А по тому, как подрагивали уголки его губ и сияли в прищуре глаза, было несложно догадаться, что игра доставляет ему немалое удовольствие. Я непрестанно перемещалась по поляне, старательно сохраняя равновесие и дыхание – он, будто нарочно, отставал на неуловимую долю мгновения. Но меня не покидала уверенность, что если остановлюсь и перестану уворачиваться – он тоже замрёт бездушной статуей, даже если уже занесёт кажущийся неотвратимым удар. Пока я кружилась – он двигался. И играл…
…Всё волшебство танца кончилось вместе с резким окриком, раздавшимся где-то на подходах к поляне со стороны реки:
– Эль!..
Какой-то частью разгорячённого разума я узнала голос отца, но останавливаться не хотелось. Шаг… второй… разворот…
– Эль! – уже громче и ближе.
И настойчивее, с едва скрываемым металлом в голосе:
– Эль!
Повинуясь мановению могущественной руки Советника Сигильтаура, зрители расступились. И, пролетая в очередном развороте по границе света и тьмы, я чуть замешкалась – и тут же встретила его повелительный взгляд. Холодный и негодующий, обвиняющий и встревоженный… но совсем неуместный здесь и сейчас…
Я повернулась к Фернроду – его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, только лишь ещё сильнее сузился взгляд, став прочти прожигающим. Он небрежно и безразлично махнул клинком – я поднырнула под лезвие. И запнулась о подол платья, едва не теряя равновесие… Танца больше не было – было лишь охмеление, усталость и требовательный голос отца:
– Эль!.. Прекратите! Каун Фернрод!.. Ferarod Hethuilion, avo maetha!**
– An pethedh, brannon Sigiltaur!*** – отозвался Фернрод.
Он застыл, как и рисовало моё разгорячённое сознание. Но вот свой собственный разворот и замах я уже не в силах была задержать…
Он, конечно же, подставил под удар переливающееся рунами лезвие. И мой кинжал работы наугрим – последний из пары, служивший мне долгие годы – столкнулся с его клинком. Дрязгнул металл… брызнули во все стороны серебристые осколки… И то, что в моей руке осталась лишь отполированная временем и мастерством подгорного народа костяная рукоять, я поняла раньше, чем довершила неудачливый замах и открыла зажмуренные от разлетающихся осколков металла глаза…
Фернрод смотрел с сожалением. Сожаление ощущала и я.
Сожаление… потерю… угасающее опоение восторгом… Горечи унижения не было – я всё же выстояла. Но большие сомнения вызывали как мои умения противостоять натиску мечника, хотя бы равного умениям воителя выучки Имладриса, так и желание Фернрода обезоружить меня. До нашей стычки он трижды являл свои возможности с Гветаном, а сейчас… Отец вмешался очень нево́время, и я была зла…
Я выронила бесполезную рукоять оружия. Фернрод шагнул ближе, перехватил её до падения, и его губы дрогнули:
– Эль, некоторые вещи могут существовать только парами… – нотки сочувствия, что мерещились в его голосе, сейчас уже совсем не звучали издёвкой.
– Знаю… – бросила я. – Но боюсь, что второго теперь не найти…
Он приподнял повыше ладонь, посмотрел на узоры, змеящиеся по полированой кости рукояти, и усмехнулся:
– Особенно такие вещи, Эль…
Я не стала отвечать.
Обернулась к отцу, покорно ожидая его отповеди. И она не заставила себя долго ждать…
– Эль, дорогая, я долго искал тебя сегодня и хотел бы сейчас поговорить наедине, – обронил отец.
И уже не имело смысла пояснять, что я тоже немало его искала.
Оставалось лишь произнести:
– An petheg, adar…****
*
Мы с отцом сидели в его кабинете дворцовых чертогов. Где-то там, далеко на поверхности холма, остался шуметь осенними напевами лес. Где-то там наверху остался ошеломлённый увиденным поединком Леголас. А ещё некоторые стражи владыки Трандуиля… и гости… И вихрящиеся в воздухе листья, и хмельные пиршества, и звенящая сталь… Всё осталось под небесным покровом – здесь же властвовали камень и полумрак.
Прекрасно зная мою нелюбовь к нависающему над головой каменному своду, отец встал с кресла и направился собственноручно зажигать расставленные по углам кабинета свечи – помимо тех, что уже в достатке горели вокруг его рабочего стола.
– Адар, – негромко окликнула я его, – сейчас не стоит…
Он остановился, не донеся до очередного фитилька свечи язычок огня. На миг замешкался и обернулся:
– Тогда что же я должен делать?
– Поговори со мной, ада… Ты же для этого сюда позвал…
– Эль…
Он оставил свои обычные попытки тянуть время любого приглашённого в кабинет гостя, отбросил куда-то в сторону огниво и в волнении опустился за стол в кресло напротив меня.
– Эль… Я не знаю… Не знаю, что должен тебе сейчас сказать…
– Ты ведь уже сказал, что желаешь беседы наедине, – напомнила я. – Что искал меня…
– Два последних дня! – перехватил он нить разговора. – Где ты была?
– Прости, отец. Я уснула…
– По тому виду, в каком ты явилась к владыке, это было понятно и без лишних пояснений!
– Все объяснения я дала… Но вот ты…
– Что я?..
– Ты ничего не желаешь мне пояснить?
– О чём идёт речь, Эль? Что пояснить? – он устало потёр лоб.
И я сделала последнюю попытку вывести беседу в мирное русло:
– Ничего? Нет объяснений? Ни внезапному появлению кауна Фернрода? Ни тому адану, что занял внимание Совета на несколько дней? Ничего? Всё спокойно в Эрин Гален? Мы по-прежнему празднуем Ласбелин, устраиваем охоты и украшаем праздничные поляны? Приглашаем гостей с отдалённых окраин? И чем больше – тем лучше?
Отец пытался скрыть взгляд ещё в начале беседы, а потом и вовсе отвернулся, зацепенело молча.
– Да, Эль… Да… Всё как обычно… – наконец выдавил он из себя.
После его ответа оставалось и мне лишь устало прикрыть ладонью глаза:
– Я понимаю, отец… Но чего же ты ждёшь от меня?
– Держись подальше от подобных гуляний…
Я сдавленно хмыкнула на его пожелание, но отец продолжил:
– И подальше от требований гостей…
– Гостей – это значит «незнакомых эльдар, не живущих в окрестностях крепости». Правильно?
Отец окинул меня усталым взглядом, но всё же кивнул:
– Именно так, Эль.
– Хорошо, адар, – улыбнулась я.
На мгновение отец нахмурился, но тотчас же поднялся с кресла, приблизился и коснулся губами моего лба:
– Умница, девочка моя…
– Сколько себя помню, адар, я пыталась соответствовать твоим требованиям…
– Дело не в требованиях, Эль…
– А в понимании, ада…
Он промолчал.
Я допила предложенный мне в начале беседы бокал вина и вышла из кабинета, ощущая тревожащийся, взволнованный, но не желающий полной откровенности взгляд отца.
Совсем как в детстве, когда самой желанной темой беседы были лилии у тонкой линии безымянного ручья, стекающего с отрогов Хитаэглир к долине Имладриса…
Комментарий к Глава 13. Противостояние
*Хэнаэг – (синд.) «дерзкое дитя»
** Ferarod Hethuilion, avo maetha! – (синд.) Ферарод сын Хэтуиля, не сражайся!
***An pethedh, brannon Sigiltaur! – (синд.) По вашему слову, лорд Сигильтаур! (Повинуюсь…)
****An petheg, adar… – (синд.) По твоему слову, отец… (Повинуюсь…)
ада/адар – (синд.) папа/отец
========== Глава 14. Одиночество ==========
Внезапно начавшись, осень так же внезапно закончилась. Просто однажды утром на земле вместо золотисто-багряной россыпи листьев засверкал в лучах восходящего солнца нетронутый белоснежный покров, а старые буки над рекой выступили из предрассветного тумана не искривлёнными чёрными силуэтами, а замысловатыми переплетениями нитей белоснежных кружев. И их опушенные инеем, отяжелевшие ветви совсем не спешили откликаться на дуновение ветерка, вздымающего в холодный воздух целые пригоршни сверкающих крупных снежинок, которые, покрасовавшись искристыми переливами в утреннем свете, снова неспешно возвращались к земле.
По всем приметам, наступающая зима обещала быть суровой и долгой. Но сейчас это никого не тревожило – минувшее лето взрастило щедрый урожай, кладовые подземной крепости были полны припасов, а охотники не могли нарадоваться дичи, отъевшейся на лесных дарах.
Радовались ранней зиме и стражи – с приходом холодов ядовитые твари сделались вялыми и сонными, не все из них успели отступить к более тёплым землям, и за несколько дней после первого снегопада сторожевым отрядам удалось уничтожить несколько крупных гнездовий. Алордин докладывал об успешных набегах на лес, владыка Трандуиль светлел лицом, выслушивая такие донесения, а с отцовской карты одна за другой исчезали паутинки-отметины, радуя глаз. Когда стало ясно, что вдоль русла Зачарованной не осталось и следов морнфарон, Алордин стал с больши́ми предосторожностями направлять отряды за порубежные посты. А вскоре среди мастеров стали ходить разговоры о том, что совсем нелишним было бы наведаться к старым копям Эмин Дуир – конечно, если удастся до наступления весны выжечь гнездовья ядовитых тварей хотя бы на северных склонах гор, куда от крепости тянулась давно нехоженая, всё сильнее зарастающая подлеском тропка.
Вереница побед и успехов стражи, равно как и возвращающаяся в охраняемые земли безопасность, дали бурный рост семенам надежды в сердцах таварвайт. В общих залах опять зазвучали весёлые песни, беззаботность и уверенность появились на лицах и в речах за трапезными столами, из мастерских доносились всплески шуток и смеха. А однажды удалось даже подметить тень улыбки на лице Алордина – небывалое событие, которое не случалось ещё ни разу на моей памяти после возвращения домой.
Воцарившиеся с наступлением зимы настроения не могли не радовать. Но вместе с тем я ощущала, что не способна до конца разделить с народом ни воодушевление, ни упование на благополучие, ни светлую радость возрождающихся надежд, ни хотя бы покой. Они не видели и десятой доли того, что я повидала за время скитаний, они не ведали жизни за границей очерченного сторожевыми постами поселения, они не знали, как теперь называют Эрин Гален… Я же знала. И отчётливо понимала, что если поселившаяся на западных окраинах леса сила пожелает уничтожить даже следы нашего пребывания в этих землях, то без особой причины не станет отступать. Отступали мы… Не раз и не два. Эпохи… тысячелетия… И, как безоговорочно дал понять отец, ничего не изменится и сейчас. Мне было приказано молчать об услышанном от Фернрода – оставалось лишь подчиняться. Подавить собственные тревоги, предчувствия и сомнения, довериться другим… Это было непросто – слишком часто за время скитаний приходилось рассчитывать лишь на себя, но, кажется, я неплохо справлялась. Во всяком случае, мне вполне удавалось и поддерживать пустые беседы за бокалом вина у горящих каминов, и танцевать под напевы менестрелей в общей зале, и одаривать искренними похвалами мастеров, время от времени являющих на всеобщее обозрение плоды своих трудов.
Иногда, когда прилипшая к лицу улыбка начинала ощущаться изношенной и растрескавшейся маской, готовой вот-вот осыпаться и открыть все мысли и тревоги, поглощавшие меня, я уходила. Подальше от посторонних: в темноту лабиринта каменных переходов, в одинокое убежище на растерявшем листву дереве или в подгорный сад. Мне было неведомо, замечал ли отец эти отлучки, но мать видела. Видела, понимала и не мешала – лишь вздыхала тихонько, глядя вослед. А ещё иногда приносила в мои покои знакомый с детства украшенный самоцветами гребень и предлагала помочь с причёской – мне оставалось лишь согласиться, чтобы ощутить её ласковые успокаивающие поглаживания по волосам. Становилось легче, хоть и на время. Но потом я снова уходила – куда угодно, лишь бы подальше от веселья и радости: на охоту в ближайшие лесные угодья, в мастерскую, к рыбакам в нижнее поселение… Или, если знала, что никого не встречу на укрытых под скальным куполом тропинках, опять-таки в дворцовый сад.
Странная притягательность этого места открылась мне совершенно неожиданно. Просто всё чаще и чаще, бредя не разбирая дороги в тревогах и раздумьях по коридорам крепости, я оказывалась здесь. Останавливалась перед входом, замирала, напряжённо вслушивалась… И боялась потревожить тишину… Мне казалось, что если пробудить эхо среди каменных стен, можно различить отголоски мелодии – той самой, которую пел каун Имладриса, которая навевала горько-сладкие воспоминания и волновала до глубины души. И пронзительные ощущения, испытанные тогда, ничуть не тускнели за минувшие недели, и никаким прочим песням менестрелей не удавалось перепеть ту мелодию, что поселилась во мне.
Может быть, стоило поискать встреч с Фернродом – с ним несложно было бы откровенно обсудить пожиравшие меня мысли и страхи, попытаться отделить домыслы от истины и обрести если не уверенность в грядущем, то хотя бы цель. Но с самого окончания празднования Ласбелин наши встречи стали мимолётны и скоротечны. Он всё время куда-то торопился, часто и надолго выезжал в леса и ни разу первым со мной не заговорил – лишь вежливый поклон при встрече и пара приветственных фраз. К тому же, он почти никогда не бывал один – в трапезной зале или у конюшен, в поездках или же просто в коридорах крепости его всегда сопровождал кто-либо из советников владыки Трандуиля, командиров стражи или же старик-адан. В подобном окружении было бы нелепо и глупо донимать его любыми просьбами или беседами, да и к откровениям, как той ночью в садах, ничто уже не располагало.
Оставалось лишь вернее крепить на лице маску спокойного бездействия и в одиночку бродить коридорами, как в давних пугающих снах…
Дни шли за днями. Надвигалась суровая и снежная зима перед 1101 годом третьей эпохи. Зима, после которой моя жизнь изменилась – невообразимо, необратимо и стремительно…
Однажды и навсегда…
*
Снегопады безумствовали уже три ночи.
Днём непогода слегка стихала, но низкие тучи ничуть не собирались покидать поднебесье, носились за ветром, едва ли не цепляясь за верхушки деревьев, клубились у горизонта и разражались метелями, как только над лесом вставала ночная мгла.
Три ночи никто из таварвайт не выбирался за ближние сторожевые посты, кроме ушедших в дальние дозоры стражей. В кладовых крепости и окрестных поселениях припасов было вдосталь, необходимости охотиться не было, и мы предпочитали проводить время у протопленных каминов личных покоев и в общих залах, а не на заснеженных тропах в опустевших, выстуженных лесах.
Три дня праздности и безделья взаперти подземных чертогов не самым лучшим образом сказались на обуревавших меня мыслях. В более мрачном расположении духа я находилась разве что в те дни, когда довелось по приказу Сэльтуиль покинуть родительский дом. Я не находила себе ни пристанища, ни занятия, и даже попытки сотворить что-либо в мастерской не помогали развеяться – инструмент казался чужим, самоцветы рассыпа́лись в бесполезное крошево и молчали. Я словно утратила все полученные за тысячелетие навыки и, совсем как юный подмастерье, с отчаянием и печалью разглядывала неровные сколы непослушных камней, которые более не представлялось возможным ни успешно выправить, ни хотя бы заполировать. В глубине души росло опасение: что, если возведённая в тронной зале статуя незаметно отобрала все мои умения? Что, если месть Сэльтуиль, её ненависть и проклятия настигли меня лишь сейчас?..
На четвёртую ночь под завывания вьюги, которые можно было разобрать даже через толщу холма из подгорных садов, я отчётливо поняла, что ещё один день пребывания в подобном душевном состоянии может оказаться крайним пределом моих сил. Мне требовались перемены – незамедлительно, пока отцовские недомолвки, запреты и тайны не обрушили, подобно сходящей со склонов лавине, хрупкий настил пусть и не слишком весомого, но моего собственного опыта и не погребли под собою меня. Без остатка и без возможности выбраться… Навеки… навсегда…
Речи мастеров, звучавшие в каминном зале всё громче по мере нарастания снежных заносов за стенами дворца, приобрели для меня нешуточную привлекательность: выбраться в лес, подальше от опостылевшей крепости, навестить родной когда-то посёлок… Да и старые копи нелишним было бы осмотреть – запас породы и драгоценных камней, привезённый перед переселением от Эмин Дуир, за последнюю сотню лет значительно уменьшился, особенно в последние три дня. Ядовитые твари поблизости крепости более не попадались на глаза стражам – с памятного дня нежданно завершившейся осенней охоты. И, как было всем известно, пятеро хорошо разбирающихся в рудных жилах мастеров всё-таки выбрались до начала непогоды к Эмин Дуир. Очаг и кров в тех давно обжитых местах найти несложно даже зимой, и было бы очень занимательно взглянуть на результаты их стараний…
С каждым часом бесконечно-тоскливой ночи под завывания ветра такие идеи обретали всё большую притягательность. И когда первые лучи рассвета попытались пробиться сквозь снежную мглу, я была полностью готова к путешествию.
Коня брать не стала – на заваленных буреломом и снегом тропах он стал бы только помехой, да и припасов в зимнем лесу для него не сыскать. Потайными тропами без ночёвок и лишних привалов я рассчитывала добраться до подножия северных склонов гор самое большее ко второму рассвету короткого зимнего дня. А уж там можно было надеяться и отогреться, и укрыться от непогоды – если лес ещё помнил о нас… Последняя закравшаяся мысль не слишком бодрила и была изгнана без остатка, как только за спиной сомкнулись створки зачарованных ворот дворца.
Будто одобряя и поддерживая самые безумные намерения, лес встретил меня тихим перешептыванием. Напор носящегося в поднебесье ветра слабо ощущался под кронами хоть и облетевших, но могучих и раскидистых деревьев. А вспоминая поросшие хвойными зарослями склоны Эмин Дуир, где почти всегда царило безветрие и тишина, я лишь сильнее утвердилась в правильности своего путешествия – всё же даже заметённые снегом тропы, уводящие в безжизненный белый простор, преодолеть куда проще, чем выносить и дальше гнёт холодных каменных стен.
С каждым шагом, что отдалял меня от крепости Трандуиля, отпускали тревоги – будто лес убаюкивал их так же, как и уснувших к зиме обитателей, попрятавшихся по лежбищам и норам от холодов и пурги. Хорошо знакомые тропы без особого труда угадывались даже под снежными наносами, и я размеренно шла на юг, подставив спину ледяным вздохам ветра. Когда, по ощущениям, за спиной осталось пять-семь миль, я неожиданно обнаружила выглянувшее из-за пелены облаков солнце, а вместо колючих снежинок по щеке проскользнул проблеск света и едва уловимое тепло. Узловатые тени корявых ветвей раскинули сети под вековечными деревьями, и ослепительно заискрило белое снежное полотно, не тронутое отпечатками следов. А впереди, совсем недалеко, отчётливо вырисовывались на фоне грязно-серого неба тёмно-зелёные, густо усеянные хвойными зарослями, склоны гор.
И внезапно я поняла, что с рассвета минуло много больше времени, чем могло бы потребоваться на пять-семь миль. И что стою я намного ближе к склонам Эмин Дуир, чем рассчитывала, – осталось лишь обогнуть горы по извилистой полузаросшей тропе и выбраться на прямую дорогу к старому северному поселению. И что тело переполняют сила, бодрость и лёгкость. И совсем нет усталости в ногах, и ничуть не ощущается пройденный по бездорожью путь… И что здесь, в отдалении от крепости повелителя таварвайт, нет ни свежеповаленных пронёсшейся бурей деревьев, ни сугробов до груди, ни пронизывающего ветра, пробирающего тело до костей и душу до дна.
Вознеся молчаливую благодарность матери, её умениям, заботе и ненавязчивому вмешательству, я поспешила вперёд. С ранних лет ощущая влияние и опеку Мудрых, я ничуть не сомневалась в том, что и сейчас сила матери помогла незаметно и легко добраться сюда. Пешком вышло быстрее, чем на коне, – и это дарило надежду. Это значило только одно: старый лес и земля ещё помнили песни Мудрых, помнили нас…
…До заката оставалось достаточно времени, чтобы успеть обустроить удобный ночлег. Окрылённая успешно проделанным путешествием, предвкушая ночёвку в тёплом убежище, я двигалась почти бегом по широкой тропе, когда-то прямиком связывающей северные окраины обжитых земель с тем поселением, где стояли дома владыки, большинства советников и отца. Впереди замаячили покосившиеся дозорные башни – последние стражи, кажется, поднимались на них более двух сотен лет назад. Потом потянулся невысокий лесок – молодые пушистые ели росли далеко друг от друга, вольготно покачивая раскидистыми ветвями и ещё не успев до конца захватить те вырубки, где были пастбища и поля. Поглядывая по сторонам, я невольно улыбалась являющимся воспоминаниям – хоть и заброшенные, эти земли будто всё ещё ждали нас.
