Текст книги "Abyssus abyssum (СИ)"
Автор книги: Кшиарвенн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Мартин, не сводя взгляда с оскаленной рожи Серхио, поднял руки, словно собирался сдаться. Серхио, однако, девушку не отпустил, но и не закрылся ею, как опасался Мартин. Уловив, что Серхио чуть ослабил хватку, он резко, будто подрубленное дерево, бросился солдату под ноги. Мартин и не пытался вытянуть меч, вместо этого хорошо отработанным движением выбросил из рукава тонкий стилет и всадил его снизу между ног врага. Услышал сдавленный стон и едва увернулся, стараясь, чтобы хлынувшая кровь на попала на одежду.
Чтобы вскочить, Мартину потребовалось всего пара мгновений. Но когда он встал, второй из нападавший, вытаращив глаза и захлебываясь собственной кровью, уже валился наземь с перерезанным горлом. А за ним Мартин увидел того самого бродягу, что так властно указал ему на необходимость позаботиться о душах солдат.
Тот неспеша обтер сорванным листом кинжал, заботливо упрятал в запястные ножны и светски, будто и не он только что убил человека, кивнул донье Кристабель, которая помогала подняться своей раненой дуэнье. Да, досточтимый слушатель мой, ты не ослышался – донья Кристабель и не подумала лишаться чувств, вместо этого она намочила платок в воде святого источника и заботливо стерла кровь со щеки все еще всхлипывающей от пережитого страха матроны Терезы. Что за девушка!
– Сеньорита… – в голосе неожиданного помощника Мартину почудился каталанский выговор. Легкий наклон головы, привычное движение, и взгляд становится не острым, а бархатным, ласкающим. А запястье-то стерто, сразу приметил Мартин. Не иначе, малый носил кандалы. И, верно, не один день носил. Да и лицо бледное – словно он долго болел или находился взаперти без солнца.
Юноша, у которого едва начала пробиваться бородка, в таком же обтрепанном паломницком плаще, молча помогает Мартину оттащить мертвецов подальше в заросли.
– Хуанито, помоги дамам выйти из зарослей и подожди нас, – голос у пилигрима со стертыми запястьями тихий, и говорит он правильно, без васконских словечек, которые все тут так и норовят ввернуть.
– Давай-ка в обнимку их уложим. – Пилигрим перевернул Серхио, вложил ему в руку его же кинжал и зажал еще не сведенную судорогой ладонь. Жив еще! Ладонь в последнем предсмертном усилии сжалась на рукояти.
– Найдут – подумают, что человек Арнольфини и солдат что-то не поделили, – согласно пробормотал Мартин. На одежде человека, пришедшего на помощь Серхио, он успел заметить черно-серебряного коршуна – знак Арнольфини. Пилигрим при этом имени чуть заметно замер, будто отмечая его для себя, но потом продолжил укладывать мертвецов как ни в чем не бывало.
– Я в долгу перед вами, сеньор, – Мартин счел за благо обратиться к пилигриму именно так – его не оставляла уверенность, что это худое лицо с глубоко посаженными светлыми глазами и тонким носом он уже где-то видел. И тогда на человеке был не бедный плащ, а роскошные доспехи с позолотой.
– Я всего лишь бедный пилигрим. И хотел только оказать скромную помощь солдату короля, – тонкая улыбка сквозь давно не стриженную бороду неожиданно освещает запыленное, грязное лицо. Нет, этот парень знает, кому служит Мартин. Знает, что красно-желтый с синим шеврон, который сразу и не разглядишь, принадлежит графу де Бомону.
И вот улыбается, показывая, что все понимает. Пришлось сморгнуть – Мартину подумалось, что за эту улыбку многие легко согласились бы продать душу. И не только бабы. А еще он уловил во взгляде пилигрима то самое опьянение свободой, которое сам знал прекрасно – голову крутит, как выпивка. С ним тоже такое было, когда он вылез из дымовой трубы горящего замка – будто вырвался из ада, и вся земля твоя, и все небо, и все листочки на деревьях.
Ты ведь уже понял, внимательный слушатель мой, что Мартин Бланко был человек, довольно тертый жизнью, оттого умел ценить даже самую странную и неожиданную помощь.
– Рискну дать совет вашей милости, – продолжил Мартин. – Не стоит говорить о короле, пока вы находитесь здесь.
Здесь, досточтимый слушатель, – значит на землях, за которые дерутся Арагон и бедная маленькая Наварра со своим добрым французом-королем, умудрившимся обзавестись кучей детей, но не преуспевшем в создании военных союзов.
– Благодарю, достойный капитан, – пилигрим кивнул. Сколько ему лет? Сперва Мартину показалось, что пилигрим гораздо старше его самого, за сорок, а то и под пятьдесят. Но потом решил – много меньше. Просто пошвыряла его жизнь. Мартину и самому его тридцати пяти никто не дает, все на сорок-пятьдесят сворачивают.
А еще он подумал, что не хотел бы дожить до дня, когда этот человек вздумает взыскать с него, Мартина, долг.
– У него глаза дьявола, – прошептала донья Кристабель, когда Мартин, снова обернув руку плащом, вел ее и все еще всхлипывающую дуэнью к их повозке. И вот это было самым верным, что можно было сказать про того пилигрима.
– Нам стоит молчать об этой встрече, Тереза, – властно добавила девушка, обращаясь к старухе. Сняла свою вуаль и подала дуэнье взамен разорванной. Та, прижимая пропитавшийся кровью платок к распоротой кинжалом щеке, ошарашенно взглянула на свою молодую госпожу.
Скажи-ка, графская воспитанница-то вполне умеет приказать, хмыкнул про себя Мартин. Но мы-то с тобой, досточтимый слушатель не удивимся этому, правда? Особенно если я шепну тебе, что на долю доньи Кристабель выпало немало грустного и страшного, что закалило ее душу и при внешней мягкость сковало в глуби ее сердца стальной стержень, подобный каркасу прекрасной мраморной статуи.
– Мой благородный опекун будет не слишком доволен, что некто из свиты сеньора Арнольфини напал на нас, – теперь девушка обращалась к Мартину. Лицо у нее стало непроницаемым. – Учитывая то, что мне предстоит войти в дом Арнольфини.
И снова полыхнувшая в ее глазах ненависть и отвращение озадачили Мартина. Еще более, чем известие о предстоящем браке. Брак с нужным человеком – дело понятно, и хорошо еще, коли бесприданницу Кристабель удастся вообще пристроить. Но за кого же выходит замуж графская воспитанница? Неужто Агнесс… больше не его супруга, и графский сын ищет новую жену?
***
Ты мог решить внимательный слушатель мой, что после того, как сопровождаемая солдатами повозка выкатилась на дорогу и повернула к юго-западу, наши пилигримы также поспешили покинуть аббатство Святой Марии-в-папоротниках. Нет, совсем нет. Хотя юноша, которого второй пилигрим назвал Хуанито, и доказывал, что оставаться на ночь в аббатстве небезопасно, старший обратил к нему следующие слова:
– В некоторых случаях спешка является злом, а промедление – добродетелью. Сейчас уж дело к вечеру, на дорогах народу мало. Так что повозка в сопровождении солдат де Бомона хорошо запомнится.
Он не продолжал – юноша, просияв закивал головой. – И искать, если тела обнаружат, станут уехавших.
Старший спутник его кивнул.
– Кроме того, у меня появился некоторый интерес в этом аббатстве.
Если бы кто-то мог подслушать дальнейший разговор обоих пилигримов, то был бы немало изумлен. Старший из пилигримов отдавал Хуанито приказание – вещь, безусловно самая обыкновенная. Но вот суть этого приказания была гораздо менее обыкновенной.
– Ты же мужчина, Хуанито, – сеньор напутствовал парня ощутимым толчком, так что юноша едва не распахнул дверь носом, вылетев в коридор.
***
Одно ведро воды – это не слишком много. Это, можно сказать, совсем мало. Но если каждый день приходится засыпать, едва-едва ополоснув лицо и руки в воде какого-нибудь ручья, холодной настолько, что сводит зубы и они начинают выбивать скорый перепляс, – ведро горячей воды оказывается роскошью. А если есть еще и ведро холодной, если есть еще и мыло, кусок ветоши.
Никто бродячих актеров в странноприимный дом не пустил. Нати особенно не огорчилась. Переждала, притаившись, пока с кухни уйдет приглядывавший за поварами монах, и попросила у одного из прислужников горячей воды. Прислужника она выбрала верно – степенный и медлительный, он оказался добряком и даже не попытался ущипнуть ее за зад. Напротив, сам вынес воду с черного хода кухни, отнес тяжелые ведра к кустам, у которых расположились остальные.
Джермо звучно храпел в повозке, Бьянки нигде не было – на предложение купить в складчину два ведра воды и помыться вместе она еще раньше ответила гордым отказом и заявила, что у нее сегодня будет и мягкая постель, и горячая ванна.
Похоже на Бьянку. Иногда Нати немного завидовала ей – умению переступить через отвращение для достижения цели. “Ты чистоплюй, Шарп. Дальше того, чтобы слегка поставить на место зарвавшихся цветных, ты не идешь. Да и с теми миндальничаешь”. В совсем другом, далеком и недостижимом месте, светловолосый парень вот точно также пренебрежительно отзывался о его разборчивости в средствах.
Разбавленная наполовину холодной вода скатывалась по телу – Нати старалась экономить, так чтобы воды хватило и на волосы. Мыло почти не пенилось, волосы скрипели и промывались плохо.
– Не разрешит ли сеньорита помочь ей?
Нати и не заметила, как сзади к ней подошел молоденький парнишка. Бедно одетый, но приятный собой, он страшно смущался, однако супил брови и изо всех сил старался казаться прожженым гулякой и бабником.
– Сама справлюсь, – буркнула она. Ей не понравилось, как внимательно парень рассматривает ее – будто мерку снимает. Особенно на задницу пялится.
– И все же позвольте помочь, – тихо и настойчиво сказал парень.
– Шут с тобой, – разрешила Нати. Никакого смущения она не испытывала – слишком уж деловой вид был у парня, не похож на волокиту.
Парень начал осторожно вымывать мыло из ее волос. Пальцы его, как заметила Нати, ощупывали ее череп, словно ища чего-то.
– Рогов нет, и не надейся, – фыркнула она. Парень отпрянул, едва не опрокинул ведро.
– Я не… – испуганно начал он. И Нати вдруг поняла, что именно рожки он и ищет.
– Знаешь, проваливай-ка по добру, по здорову.
Второй раз просить его не нужно было. Не обращая больше внимания на удаляющийся шаги, Нати спокойно вымылась, вытерлась верхней юбкой и надела нижнюю прямо на сорочку. Жить можно, сказала она себе.
***
– А вы впрямь думали, что она ведьма? – решился наконец спросить Хуанито. Старший спутник его с улыбкой покачал головой.
– Конечно же нет. Меня заинтересовало, как простая цыганка может знать Бокаччо. Его и знатные-то женщины редко читают, особенно девицы – считается безнравственным. И я решил, что этой девушке есть что скрывать. Например, то, что она не дочь Евы.
– Оттого вы и сказали мне поискать хвостик и рожки?
Старший рассмеялся. – Признаюсь, я немного потешался над тобой. Ты так веришь в ведьм.
Юноша потупился, снова насупил брови.
– А все же мы не с пустыми руками прибудем к королю, ваше высочество, – тихо сказал он – и, испугавшись собственной храбрости, поспешно поправился: – То есть сеньор де Вито.
– Пока мы не достигнем Олите – зови меня сеньором де Вито, – весело пропел старший на мотив романсеро. – Так, говоришь, мылась твоя красавица? Я бы вот тоже помылся…
Он потянулся и поскреб длинную спутанную темную шевелюру.
– Занятно, она вроде и не слишком испугалась, что ты про рога сказал. Странно. С виду – не то марранка, не то мориска, а такого не боится. И Бокаччо…
Хуанито развел руками, всем своим видом говоря “Рад бы подсказать, да не соображу”. Но пилигрим махнул рукой.
– Отправляйся-ка спать.
У них сегодня был хороший день, думал пилигрим. И вчера. Возможно, судьба снова повернулась к нему своим пресветлым ликом. И в самом деле, не успел он покинуть свое укрытие, где залечивал сломанную ногу и трещину в кости руки, как нашел много интересного. Например, узнал, что, несмотря на голод в окрестностях Вьяны и в самом городе, засевший там граф де Бомон пользуется поддержкой крестьян, которые согласны скорее пойти под руку Фердинанда Арагонского, нежели признать королем француза д’Альбре, Иоанна Наварского.
А держащий противоположную сторону, сторону Франции, герцог Аграмон так плох, что якшается с итальянскими проходимцами, вроде барона Арнольфини. И все для того, чтобы занять место де Бомона и самому стать арагонской рукой в Наварре.
А главное – письмо, которое сегодня, перетаскивая трупы вместе с тем бомоновским капитаном, он вытащил из-за пазухи у человека Арнольфини.
Когда Хуанито заснул, печать была осторожно, чтобы не сломать, поддета тонким ножом. Примерно это он и расчитывал увидеть – сообщение о том, что “рыцарь из загорной страны пришлет своих рыцарят в горный замок”. Рыцарем или последним рыцарем обычно звали Максимилиана, императора Священной римской империи. А горным замком часто называли Наварру. Криво написанная дурной латынью строчка письма предстала ясной как день – император смекнул, что отдать Наварру в руки Луи Французского или Фердинанда Испанского будет непомерным расточительством. И решил оказать военную помощь королю Иоанну.
Это было важно, не просто важно – это давало в его руки выпавшие было поводья от коня судьбы. Иоанн д’Альбре, король Наварры – не полководец. А людей Максимилиана нужно кому-то вести. И кто сгодится на эту роль лучше, чем он?
Комментарий к Глава 2, в которой у аббатства Девы Марии-в-папоротниках происходят игры и сражения
(1) – Джироламо Савонарола
========== Глава 3, в которой раздают почести, дают право на выстрел и состязаются в борьбе ==========
Раннее утро следующего дня застало юного Хуанито в дороге. Он уехал от аббатства Девы Марии еще до конца утрени, когда едва-едва начинало светать. Ты, вероятно, удивишься, внимательный слушатель мой, когда узнаешь, что под юношей был конь, прежде носивший его спутника, выносливый крепконогий каппадокиец с рыжими подпалинами. И этот достойный представитель своего племени нес всадника по пустынной дороге на юго-восток с не слишком большой, но равномерной скоростью. Солнце еще не проползло и половины пути до закатного своего отдыха, как копыта коня уже стучали по камням моста королевы Эстефании, откуда всадник повернул к югу. До его цели оставалось чуть более тридцати миль.
***
Теперь следует рассказать о том, что происходило во Вьянском замке утром второго декабря. Сперва, досточтимый слушатель, не происходило ровно ничего необычного. Граф Луис де Бомон мерял шагами небольшой покой, выходящий окнами на юг. Сквозь пелену холодного дождя едва виднелась излучина Эбро, однако дождь усилился и река совсем скрылась из виду.
– Praemonitus praemunitus (1), – пожевав губами, заметил граф наконец. Мартин, после своего рассказа о событиях в аббатстве ожидавший распоряжений, ничего не понял, но почтительно поклонился. Граф, точно очнувшись от его движения, встряхнулся и подошел к столу.
– Его Католическое Величество Фердинанд Арагонский, – начал он неофициальным тоном, развернув один из бумажных рулончиков, – милостиво удовлетворил мое ходатайство о возведении Мартина Бланко, капитана моей стражи, в рыцарское достоинство. В знак признания его несомненных заслуг…
Мартин смотрел на графа, и лицо де Бомона, и гобелен за его спиной, и стены покоя расплывались перед его взором. Легко можно представить его радость и торжество. Ни о каком ходатайстве он и слыхом не слыхал; теперь же он, сын безвестного наемника и маркитантки, военная грязь без роду-племени наденет рыцарскую цепь. И встанет вровень с этими Арнольфини, которые, в конце концов, ничем не лучше его. Такие же выскочки, только менее зубастые, более расслабленные богатством… Он шел к этому шесть лет – с того дня, как выбрался из горящего Монтеверде, с того самого дня, как увидел удаляющихся всадников, среди которых была Агнесс.
–… с правом прибавлять к имени “дон”, а также правом передать это звание законному наследнику мужского пола, рожденному от матери дворянского звания”, – закончил граф. – Завтра мы соберем людей и торжественно объявим о монаршьей милости, и тогда же, Бланко, на тебя возложат рыцарскую цепь. Идальго, hidalgo de privilegio, – граф хлопнул Мартина по плечу.
Незаметно, как и всегда, возникший в отцовском покое Луис де Бомон-младший покровительственно улыбнулся Мартину, когда тот принялся многословно благодарить графа.
– Каково в целом твое мнение об Арнольфини, Бланко? – неожиданно спросил молодой де Бомон, когда его отец ушел.
– Подл, жаден и спесив, – коротко отчеканил Мартин. Он был удивлен, отчего вдруг молодому сеньору пришло в голову вернуться к обсуждению Арнольфини.
– А его сын?
– Умнее, нежели отец, но вряд ли менее подл, – уже менее уверенно ответил Мартин. Стефано вообще не был подлым, как бы ни хотелось Мартину так о нем думать. И когда он вспоминал все произошедшее – похищение Агнесс, которая тогда еще даже не была женой Стефано, а только невестой, последующее путешествие, захват замка, оборону этого замка, то, как Стефано старался отбить невесту, – он не мог не признать, что действовал Стефано умно, смело и безжалостно. Его фокус с трупом умершего от чумы, брошенным в замковый колодец, также на роль подлости не годился – простая военная хитрость.
– Я того же мнения, – согласился молодой граф. Потом дружески обнял Мартина за плечи. – И вот тем более я не понимаю, что могло так привлечь в нем мою названную сестру Кристабель. После вашего возвращения из аббатства отец собирался было расторгнуть помолвку со старым Арнольфини, но донья Кристабель едва не со слезами умоляла его оставить помолвку в силе. Дон Бланко, – тут де Бомон-младший помедлил и пристально посмотрел в глаза новоявленного идальго, – я желал бы знать, какова истинная причина ее тяги к этому замужеству и что за этим скрывается. Мне нужен свой верный человек в замке Арнольфини, мой дорогой Мартин, и она бы прекрасно подошла. Но для этого мы должны точно знать ее намерения.
Нетрудно понять, любезный читатель, сколь озадаченным Мартин вышел от графа. Но приказание получено и его надлежит исполнять. Так что первым делом капитан стражи отправился к Марте, прислужнице доньи Кристабель. И намерения у него были сочетать приятное с полезным.
– Верьте мне, дон Бланко, она ненавидит Арнольфини больше, чем отцы инквизиторы ненавидят несчастных конверсо (2) – поведала Марта, лежа поперек кровати в костюме праматери Евы и водя босой ногой по мускулистой спине Мартина. – Это ей тетка внушила, та что раньше воспитывала несчастную сиротку.
Вопросов не убавилось, однако Мартин уже успел понять, что любой вопрос схож с рыболовной леской – стоит правильно задать его, как он тянет за собой следующий, следующий и так, пока леска не вытянется из воды и не обнаружит рыбу, то есть болтающийся на крючке ответ. И он выяснял, думал, сопоставлял. Он трудился как пчела, добывая сладкие капельки истины из цветов лжи и умолчания.
И вот через несколько дней, благо погода исправилась, Мартин с разрешения графа взялся сопровождать его воспитанницу на прогулку. После проведенного дознавания у него возникла всего одна путная мысль, однако до того неправдоподобная, что ее было чрезвычайно легко подтвердить или же опровергнуть.
Донья Кристабель с неохотой приняла предложение прогуляться верхом. Скорее всего она вообще не приняла бы его, если бы капитан дон Бланко не подчеркнул претвердо – его сиятельству будет весьма приятно знать, что его воспитанница здорова, весела и выезжает на прогулки. С собой Мартин взял всего троих солдат; дуэнья же доньи Кристабель, маявшаяся животом, поехать верхом не смогла.
Выехали рано утром, и Мартин повел свой маленький отряд по дороге. Кристабель ехала прямо за ним. Изредка оглядываясь, Мартин замечал, что она то и дело бросает на него недоуменные взгляды, но решил пока не развеивать ее сомнений. Наконец, они выехали на дорогу и спустя час неспешной рыси вдалеке замаячили башни замка.
Всадники встали в маленькой рощице, мельтешащие тени деревьев скрывали их от посторонних глаз.
– Чего мы ждем? – решилась спросить донья Кристабель. Вместо ответа Мартин наклонился и вынул из седельного чехла аркебуз. Не спеша зарядил его.
– Если я не ошибаюсь, мы на верном пути к исполнению вашей мечты, донья Кристабель, – негромко сказал он, вглядываясь. Все шло, как и должно было идти – из ворот замка показалась маленькая кавалькада.
– Видите человека, который едет вторым? Серая в яблоках лошадь? – Мартин потянул повод коня Кристабель так, чтоб она был рядом с ним. – Видите?
– Это… сеньор Арнольфини, – сдавленным полушепотом проговорила девушка. Снова Мартина обдало исходящей от нее раскаленной ненавистью – и в то же время он почувствовал странную щемящую жалость. Нет, Агнесс она ничем не напоминает, сказал себе в очередной раз Мартин. Выше ростом, благородная стать, тонкое лицо без этой схожести со злобной ярмарочной куклой. Агнесс в облике доньи Кристабель напоминают лишь золотисто-русые волосы и зеленоватые глаза. Да и то у Кристабель волосы не вьются. Но ощущение силы и чудовищного упрямства – в этом, пожалуй, сходство есть. Хотя у доньи Кристабель эта упрямая сила отточена, закалена – так отличается даже самая высококачественная сталь от готового лезвия, откованного и закаленного опытной рукой кузнеца.
– Держите, сеньорита, – Мартин вложил в ее руки заряженный аркебуз. – Вот тут надо нажать, сейчас я зажгу фитиль…
Он ждал изумления, вопросов, но не этой решимости отчаяния – девушка, едва удерживая тяжелое оружие, приложилась щекой к прикладу.
– Совместите эти два шпенька… теперь поймайте на кончик шпенька вашу цель… – Мартину пришлось почти обнять Кристабель, помогая ей удержать оружие и прицелиться. – Теперь стреляйте!..
Всадники двигались шагом, маленькие, как картонные фигурки ярмарочного балагана. Они и не подозревали о вооруженных людях тут, в рощице – капитан Бланко хорошо выбрал место. Вот всадники приблизились к холму, вот сейчас обогнут его и скроются… Аркебуз задрожал в руках Кристабель, Мартин услышал судорожный всхлип.
– Довольно, – он вынул оружие из ее рук и загасил фитиль. – Видите теперь – как бы ни была сильна ненависть, убить не так-то просто.
Кристабель ухватилась за поводья, сжала их так, что побелели костяшки.
– Ваш отец, небогатый дворянин из Беарна, служил у Арнольфини, – говорил Мартин сухой скороговоркой. – Был капитаном его стражи. Арнольфини отправил его с отрядом на помощь одному из своих друзей. В дороге капитан Бриан де Марино скончался от кишечных колик. И вот теперь вы решили отомстить бывшему сеньору вашего отца. Поздновато, не правда ли?
Неожиданно Кристабель повернула своего коня и понеслась прочь. Мартин, выругавшись, перебросил аркебуз одному из солдат, а сам поскакал догонять девушку. И ты конечно понимаешь, терпеливый слушатель мой, что прекрасному наезднику, каким он был, не составило особого труда настичь беглянку. Впрочем, и сама она не слишком стремилась скрыться – доехала до развалин винодельни, где дорога поворачивает на Вьяну, и остановилась.
– Вы думаете, что знаете все, сеньор Бланко, – крикнула она, едва Мартин подъехал. – Но вы не знаете ничего! Если один раз я растерялась – будьте уверены, во второй у меня найдется достаточно сил.
– А вы уверены, что такой человек, как Арнольфини, будет беспечно ожидать, пока вы его прикончите? – спокойно спросил Мартин. – Тем более, что вам не удастся скрывать свою ненависть. Послушайтесь моего доброго совета – найдите человека, который сделает все за вас.
Девушка прикрыла глаза и покачала головой.
– Нет. Это должна сделать я сама, – голос ее теперь был безжизненным и тусклым. – И ему нужна именно я – он видел меня в соборе во Вьяне, я заметила, как загорелись его глаза. Они так же горели, когда он смотрел на мою мать. Одержимостью. А о моей ненависти он не знает. Этот мерзкий паук не знает, что моя мать выжила после восьми лет ада в его замке, что моей тетке удалось забрать ее сюда, в дом скорби. И что в редкие минуты, когда сознание возвращалось к ней, она рассказывала мне вещи, способные зарядить ненавистью не одну, а тысячу душ. Я сама должна быть причиной смерти Арнольфини, дон Бланко. Он должен видеть, кто убил его. И смерть его должна быть медленной и мучительной.
Глаза Кристабель были сухими. И речь ее продолжала литься, такая же сухая, как раскаленная струйка песка.
– Я шла к этому долго. Сперва я была очень мала. Потом на какие-то несколько лет у меня появилась иллюзия, что все прощено и забыто, что ненависть, горевшая в моем сердце, выгорела дотла…
И такое бывает, подумал Мартин.
– А потом они приехали сюда, – голос Кристабель не дрожал, лишь становился чище, светлее, словно огонь, в который поддували кузнечные мехи. – И я поняла, что это знак. Что я должна.
Мартин молчал. Он многое повидал на своем веку, немало видел хладнокровных убийц, таящихся под самыми что ни на есть ангельскими личинами. Однако здесь быть что-то несомненно другое, больное, обреченное, и в то же время неимоверно сильное и горячее, как сернистое пламя ада.
– Донья Кристабель, – собрался он, наконец, с силами. – Я не собираюсь разубеждать вас – каждый имеет право на месть. Но я прошу вас подумать о следующем – если вы просто убьете Арнольфини, вас станут судить и, возможно, казнят. И даже если вам повезет сбежать, вы будете обречены на несчастную скитальческую жизнь, какая под силу разве что мужчине, да и то не всякому.
– После того, как дело будет сделано, это не имеет значения, – отмахнулась Кристабель. Но Мартин понял, что его слова засели в ее сознании.
– Поверьте, есть люди, ненавидящие Арнольфини не меньше вашего. Но месть – блюдо, которому должно быть хорошо приготовленным и поданным холодным.
Он слышал как-то эту фразу от графа де Бомона и решил, что она достойна того, чтоб запомнить накрепко.
– Я предлагаю вам союз, донья Кристабель, – продолжал Мартин.
– Союз? – растерянно переспросила девушка. Сейчас она совсем не походила на ненавидящую своего врага убийцу. Бланко усмехнулся и, потянувшись, запахнул на ней плотный шерстяной плащ.
– Прохладно сегодня, не простудитесь, – сказал он почти ласково. – Да, обыкновенно союз между мужчиной и женщиной рождается из любви и приязни. Но я предлагаю союз, рожденный из ненависти. Способный не просто убить старого Арнольфини, но и полностью обезглавить его род…
***
После аббатства повернули было на юг, но всеведущий Лисенок прознал откуда-то, что по всему левобережью Эга был недород и теперь люди голодают, да и господин де Бомон, граф Лерин, не жалует в своих землях комедиантов, так что, несмотря на воркотню Джермо, решено было ехать в королевские земли Наварры.
По поводу же места, где стоило остановиться на зиму, Урзе и Джермо едва не перессорились.
– А я говорю, что король оставил Памплону и живет теперь в Олите, – упрямо заявлял Урзе. – И теперь выгоднее направиться туда.
Джермо что-то пробасил в бороду на васконском наречии – так было всегда, когда ему приходилось соглашаться с чужой правотой, – и подхлестнул мула, и без того трусившего довольно резво. До развилки, от которой дорога расходилась надвое, было, по словам Урзе, не более десяти миль. Но с запада заходила большая туча, нужно было искать укрытия.
– А ты что скажешь, Берт? – обратился Урзе к Лисенку, нарочно называя его по имени, чтобы досадить васконцу.
– Я предлагаю подбросить монетку, – безмятежно отозвался Лисенок. – А вон как раз и местечко, где мы могли бы это сделать и заодно укрыться от дождя.
У подножия сбегавшего к дороге пологого холма виднелась сложенная из плоских камней хижинка – там укрывались обыкновенно козопасы. Сейчас, правда никаких козопасов там не было, а был привязан одинокий конь. Подъехав поближе, все разглядели и его хозяина, присевшего у входа и согревавшего руки у огня небольшого костерка.
На важную птицу сидевший похож не был, однако Джермо смекнул, что будет опрометчиво отнестись к нему как к простолюдину, несмотря на невзрачный вид его лошади, старое седло и обтрепанный плащ с капюшоном, в который человек кутался. И не ошибся – из-под плаща сидящего выглядывали ножны меча.
– Не разрешите ли присоединиться, достопочтенный сеньор, бедным людям? – подал голос Урзе, когда повозка поравнялась с хижинкой. – Не разделите ли с бродячими комедиантами этот благословенный клочок земли?
Сидящий поднял голову и несколько мгновений изучал подъехавшую кибитку с Джермо и Урзе на облучке, и тех, кто высунулся из-под ее полога.
– Земля тут принадлежит лишь Господу и доброму королю Иоанну, – наконец, ответил он чуть насмешливо, когда Урзе уже было собрался повторить просьбу. – И кто я таков, чтоб запрещать добрым христианам искать приюта от непогоды?
Пепо распрягли и привязали чуть поодаль от лошади, Урзе, который обычно исполнял роль посредника во всяких общениях, до которых здоровяк Джермо был не охотник, учтиво представил всех их, а затем, неожиданно для себя робея от невозмутимого молчания человека в плаще, спросил, как им следует обращаться к его сиятельству. На графа человек в плаще не тянул, но Урзе всегда считал, что от подобной лести вреда не будет.
– О, право, вы зря приписываете мне графский титул, господа актеры, – тем же мягким тоном возразил человек. – Я всего лишь бедный идальго по имени Вито де Ла-Мота. Волей злой судьбы лишен возможности вернуться в родные края, потерял все, кроме имени да вот этого доброго клинка.
Он коснулся эфеса, а потом плотнее запахнул плащ.
– И потому направился сюда, в Наварру. Да вот не решил еще, к кому будет лучше обратиться с предложением службы – к графу Лерин или же прямо к королю.
– А вы бросьте монетку, сеньор, – кокетливо высунулась Бьянка. – Мы вот тоже спорим, куда отправиться – в Памплону или в Олите, сейчас бросим монетку да выясним.
– Но сперва перекусим, – тихо и угрожающе проговорил Джермо. После ночлега у аббатства, когда Бьянка вернулась только под утро, без денег, в лохмотьях вместо одежды, с вырванными клочьями волос и испоротой до крови спиной, он держался за нее, как пес за добычу. Сама же Бьянка словно сорвалась с цепи – она всеми силами подогревала ярость Джермо, провоцировала его гневные вспышки, после которых они мирились так долго и бурно, что повозка ходила ходуном, а остальным приходилось ложиться спать снаружи. С лица Бьянки, правда, еще не сошли следы побоев, однако она словно и не замечала их и продолжала кокетничать с каждым встречным и поперечным.
– Добрым христианам не стоит верить в слепую судьбу, не так ли? – сеньор Вито сказал это самым мягким тоном, но что-то в его голосе было такое, что Джермо захотелось тут же прибить языкатую подругу. Не то чтобы он боялся святой инквизиции, но и из крохотной искорки умелый дознаватель может раздуть пламя костра. Уж кто-кто, а Джермо знал об этом доподлинно.
– Разве не сказано, что и волос не упадет на землю без воли Божьей? – вдруг подала голос Нати. – А если так – не станет ли падение монеты также проявлением Господней воли?
