Текст книги "Рысюхин, вы семнадцать офицеров себе нашли? (СИ)"

Автор книги: Котус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Дома ждал неожиданный небольшой скандал от Маши. Марии Васильевны, супруги моей любезной. Претензии её были несколько бессвязными, хоть и очень эмоциональными. Сводилось всё к тому, что «как со мной, так остаётся где-то, а как с ней – так сразу домой вместе». Я не понял – она недовольна, что я сразу домой вернулся, что ли⁈ Боюсь, она и сама толком не поняла, что хотела или чего не хотела, но ни скандалить, ни выяснять подробности не было настроения, равно как и сил. Списал всё на непредсказуемые перепады настроения у беременных и понадеялся, что к утру её отпустит.

Несмотря на то, что не то, что до ночи – до вечера ещё хватало времени, я выпил стакан молока с коврижкой вместо обеда и пошёл спать. Казалось – усну ещё в падении на кровать, успел ещё подумать, что начинаю понимать представителей старшего поколения, которые всё норовили отправиться отдыхать с дороги, и меня отправляли, даже если я доезжал только от Курганов до Смолевич. Тогда не понимал, какой отдых, если и так несколько часов сидел и ничего не делал, а вот сейчас – начал. Старею, что ли?

«Мудреешь. Радуйся!»

«Чему бы это?»

«Мудрость, как правило, приходит с годами. Часто годы приходят одни. У тебя же возраст ещё вполне щенячий, а мудрость уже проклёвывается! Хммм… Или это геморрой⁈»

Ну, дед в своём стиле, кто бы сомневался.

Разумеется, как это и бывает, стоило лечь в постель – и сон ушёл. Нет, спать всё ещё хотелось, и сил вставать, куда-то идти, не было, но уснуть не получалось. Зато стали лезть в голову разные мысли. И одна из них и вовсе сон разогнала, той непонятностью, что с собой принесла.

«Дед, а дед!»

«Аюшки, заюшка?»

Я на такие заходы с подколками давно уже не реагировал.

«А зачем полицейскому сбывать с рук то дело об ограблении поезда⁈»

«А ты не понимаешь?»

«Нет, вообще! Вот преступники, вот место преступления, вот орудие преступления, вот жертва нападения, даже признание выжившего налётчика есть! Только и остаётся, что бумаги оформить. А дело громкое может выйти!»

На словах про «жертву» дед только хмыкнул ехидно. Ну, да, не сложилось у нападавших с жертвой, не повезло, бывает.

«Не может, а точно будет громким. Если это на самом деле первый случай попытки подобного ограбления. Не даром же сам исправник приехал! Это, на секундочку, в реалиях Пскова – начальник всей городской полиции, а то и не только городской. Потому что громкое дело. А потому и неприятности будут обязательно».

«Какие⁈ Откуда⁈ Тут, скорее, можно на благосклонное внимание рассчитывать, за раскрытие!»

«Во-первых, до раскрытия было задержание – силами пассажиров. А полиция осталась не у дел. То есть – не уследила, не сберегла, не пресекла. Ай-яй-яй им!»

«Странная логика, но что-то такое я уже слышал».

«И это ещё мелочи. Главное – оружие, которое использовали».

«А что с ним⁈ Вот оно, лежит в деле».

«Ага, лежит, а взялось откуда? У бандитов, а не в деле. Я так понимаю, пороховое оружие под особым контролем?»

«Да, вообще-то».

«Значит, раз дело громкое, то прибежит начальство. А раз прибежит, то начнёт задавать вопросы – откуда револьвер и патроны. Сказать просто „с чёрного рынка“ – всё равно, что матом. Мол, где-где, в… где в рифму. Надо предоставить источник».

«Так как его выявить, если его могли хоть из Питера привезти, хоть откуда, а полицейский – в Пскове⁈»

«Вооот, начинаешь понимать. Разматывать связи этих грустных клоунов даже для столичного сыска дело неблагодарное, даже до продавца, который посредник, вряд ли доберёшься. И начальство это понимает. Но со всем своим пониманием будет требовать результат, поскольку и его тоже будут клевать».

«Когда требуют то, чего у тебя нет и взять неоткуда – это да, от такого счастья заранее избавиться – самое то».

«Можно, конечно, ещё по самому револьверу работать: не знаю, как у вас, в моём мире на каждом экземпляре оружия ставился уникальный номер и знак завода, а на заводе – учёт: когда изготовлен, кому и на каком основании отпущен. Можно оттуда пойти. На патронах, опять же, клеймо завода и номер партии или дата производства».

«Но псковичам этим заниматься – ни людей, ни времени нет. Да и полномочий не факт, что хватит».

«Вот, начинаешь понимать всю глубину проблемы, которую пристав, похоже, осознал одновременно с тем, как про револьвер услышал. Добавь ещё, что револьвер может быть кустарной выделки, вообще без каких-либо меток…»

«Так, подожди! Мне ещё вот что в голову пришло: ведь каждый раз, когда дело будет передаваться из рук в руки, каждый новый следователь будет ко мне за показаниями являться⁈ А то и к себе вызывать⁈»

«Ага! Репетируй выступление и готовься к гастролям!»

«Мляааа…»

И, под жизнерадостное ржание деда, внезапно для самого себя заснул.

Разбудила меня Ульяна в половине седьмого вечера со словами, что в это время спать плохо, потом голова будет болеть и ночью не уснёшь. Только если вечером уже не вставать, а прямо до утра. Но и этот вариант мне не понравился, так что встал, умылся, побрился наконец, а то в поезде было не до того, да и дома после приезда – тоже. Пока приводил себя в порядок, прошло буквально минут десять, но Ульяна за это время успела организовать вечерний чай. Обе мои супруги сидели рядом на диване, значит, непонятные претензии свои Маша уже сняла, и это радует. Но вот то, что мордочки у обеих грустные – наоборот.

– Так, что случилось? Мышка померла любимая, или Мявекула шерсть в новую кофточку отрыгнула?

Ульяну на последнем предположении буквально передёрнуло, Мурка же осталась непробиваема, и трагическим тоном протянула:

– Наша песня не понравилась! Её вообще на конкурс не взяли! Юра, мы – бездарности!

– Кто тебе таких глупостей наговорил⁈

– Вы с Ульяной сами же рассказали!

– Такого, – я выделил слово голосом, – я рассказать точно не мог, да и Ульяна так врать не стала бы.

– Что значит, «врать»⁈

– То и значит. Песня понравилась, иначе бы пробную пластинку не заездили в короткие сроки. И сама Её Высочество говорила, словами человечьими, что понравилось и ей, и придворным, причём не только её, но и Великой княжны Марии Петровны.

– Но на конкурс же не взяли!

– Потому что необычная, не такая, как все, вот и не получилось поставить в общий ряд, как селёдку между тортами.

Несколько минут ушло на то, чтобы убедить Машу, что «необычная» и даже «непривычная» – это не эвфемизм для слова «негодная», даже немного осип. Пришлось брать чайную паузу на несколько глотков.

– И всё-таки я не понимаю – необычная это хорошо или плохо?

– Смотря для кого и когда.

– Как это⁈ Ты не юли, песня или хорошая, или плохая, а не так, что и так, и этак.

– Я даже не буду говорить, что самая отличная полька или кадриль на похоронах будет очень плохой песней. – Подождал, пока обе отфыркаются, и продолжил: – «Плохая – хорошая» и «обычная – необычная» это вообще разные пары понятий. Нельзя крест-накрест сравнивать, как тёплое с шершавым или зелёное со скользким.

– Зелёное часто скользкое.

– Ага, например, ковёр у нас в прихожей. Вот смотрите. Сколько у вас в академии с вами вместе, в смысле – в один год, выпустилось по специальности «Эстрадное искусство»? Кафедра там у вас это, вроде, где профессор Лебединский главным? Или специальность тоже так называется?

– Есть такая. Вроде двенадцать человек было. Так, не уводи разговор!

– Я не увожу, я иллюстрирую. Итак, двенадцать у вас. Уверен, в Империи найдётся ещё шесть-семь ВУЗов, где таких же специалистов готовят, плюс частные школы, плюс домашнее обучение – не ошибусь, пожалуй, сказав, что в год появляется от ста до ста пятидесяти новых певцов. Каждый год! И каждому надо, чтобы его начали узнавать, а то без этого не будет ни концертов, ни гастролей, ни пластинок своих. И, соответственно, заработка хорошего. Надо как-то выделиться из массы, из толпы одинаково незнакомых для публики, для авторов песен, для организаторов концертов выпускников. Вот такому необычная песня очень нужна, даже неважно, хорошая или не очень – просто, чтобы его имя услышали и если не запомнили, то хотя бы иногда узнавали. Нет, можно и иначе выделиться – волосы, там, в зелёный свет покрасить, но необычная песня – лучше.

– Скажешь тоже – волосы в зелёный. Кто же такого на сцену выпустит? С этим понятно, а кому плохо?

– А вот представьте себе знаменитого, популярного певца на пике славы. У него устоявшийся репертуар, который и он наизусть выучил, отрепетировав намертво, и слушатели тоже знают наизусть и им всё нравится. С первых трёх нот узнают композицию и подпевать начинают, от чего сами балдеют. И вот он выходит на сцену с песней, которая вот вообще в другом стиле и жанре. И теряет если не всех, то половину поклонников, которые привыкли к тому, что условный Ваня – вот такой, именно такого Ваню они хотят слышать. Потому знаменитые и популярные очень неохотно соглашаются на какие-то эксперименты с репертуаром, только если и без того начинают стремительно терять популярность.

– А как же сам профессор? Он именно с новым звучанием на сцену вернулся!

– Вот, отличный пример того, что необычное – не значит плохое! И ключевое слово здесь – вернулся. То есть, вроде как начал заново, новое дыхание, новая карьера, новый репертуар. Как такой своего рода супер-новичок.

– Так нам продолжать со второй песней?

– Вот вообще не понял вопрос. Мы уже пообещали младшей дочке Государя Императора новую пластинку с двумя новыми песнями! А до того – по несколько пробников, с одной и со второй! Так что, если копий «Я играла» нет – вам нужно срочно заняться их записью, вот буквально завтра же! А к началу зимы, не позже – отправить в Зимний дворец пробники «Снег идёт». Сомневаются они, надо же, имея на руках просьбу Её Высочества…

В общем, нашёл жёнам занятие на ближайшее время, чтобы голову не дурили и не отвлекали, потому как дел и так хватало, а в ближайшее время их количество грозило сильно увеличиться. Просо потому, что на Изнанке начинался ягодный сезон, а это само по себе столько забот и суеты, что просто «ой»! А на фоне двух больших строек на той же Изнанке и ещё одной – на Лице мира… И какое счастье, что у меня есть семейство Прорысюхиных, бывших Силантьевых! И жена моего каштеляна давно перестала быть просто чьей-то женой, именно она взяла в итоге на себя всю работу с местными сборщицами, от найма до расчёта. Я даже утвердил её на специально для неё введённой должности «Управляющая по работе с временным наёмным персоналом» и положил жалование, как управляющей. Это, надо сказать, вызвало противоречивые эмоции у её мужа: с одной стороны – гордость за жену, с другой – что-то вроде ревности, как так, его Зинка, и вдруг – на должности управляющего, главная над всеми сборщиками, сортировщиками, упаковщиками и прочими! Родного мужа подвинула во власти! При этом, с третьей, так сказать, стороны, сам понимал, что работы для одного стало неподъёмно много.

И это только начало ягодного сезона! Правда, до этого был охотничий сезон, когда требовалось отогнать диких кенгуранчиков с ягодных полей, или перебить их. И при этом постараться сохранить как можно больше мяса – летом-то! В нашем случае «сохранить» означает «переработать», а для переработки нужно везти или в Панцирный или на Лицо. Но здесь у нас полноценного разделочного цеха нет, в первую очередь из-за проблем с запахами и отходами. Так что сюда привозим уже разделанные и ободранные полутуши и окорока, прямо в коптильню или в засолку и, малой частью – на продажу в свежем виде, пересыпав льдом – наши маги холода снова становятся самыми востребованными специалистами.

Опять возникла мысль построить цех, чтобы делать из мяса кенгуранчиков тушёнку, как для своей гвардии, в сухие пайки и не только, так и на продажу. Но опять возникли опасения, что такое «бесплатное» может оказаться дороже покупного: пусть Рославль не слишком близко, но говядина с той изнанки идёт сотнями тонн в день, а то и тысячами, на банки даже пересчитывать страшно, там отдельный металлургический завод, наверное, нужен, чтобы жесть на банки катать и сами банки собирать. Если не завод, то цех точно. Понятно, что с такими объёмами цены они могут держать на уровне, разорительном для других, да и поставки в армию под себя подмяли прочно. Но попробуй посчитай, сколько будут стоить консервы, если ещё и производства нет. Конечно, методики есть, но надо найти специалиста, ими владеющего, и дать ему исходные данные, которые у нас у самих не все есть. И уже третий год то забываем, то что-то не срастается. Надо кому-нибудь поручить, чтобы снова не забыть. А почему «кому-то»? У меня для этого дела специальный секретарь заведен!

А вообще сейчас проблема в том, что сбор надо вести выборочно, в тех местах, где ягоды вызревают раньше, мы уже нашли их за предыдущие годы, но даже там нельзя грести всё подряд. То есть, работа более сложная и кропотливая, чем в разгар сезона, и с меньшей выработкой. Но даже так сейчас главная проблема с персоналом в том, что на одно место – до трёх желающих. Через месяц у нас будет по четыре места на три кандидата, и проблема поменяет знак, придётся перекидывать людей с места на место, я в том году посмотрел – там тот ещё пасьянс получается. Так что Зинаида Прорысюхина свои деньги не получает, а зарабатывает, и чем дальше, тем работы и нервотрёпки у неё будет больше.

В один из дней застал в нашем штабе Нюськина, который только-только очередной раз вернулся из Минска, куда ездил в штаб округа разбираться с передачей личных дел офицеров.

– Вот ведь не первый и не второй раз, даже не пятый! Казалось бы, уже сколько раз все запросы и подтверждения прошли, дальше должно быть проще, методика уже отработана, полномочия мои подтверждены неоднократно! И всё равно – каждый раз как первый раз! Одни и те же документы по пять-шесть раз подряд одним и тем же хмырям подавать. Задолбался в козочку!

Вдруг Леопольд Гаврилович ухмыльнулся.

– Зато сегодня случайно прошёл своего рода курсы повышения бюрократической квалификации! Получил, так сказать, урок поведения и выживания в канцелярии.

– Судя по улыбке, что пробивается сквозь усталость, это было не только познавательно, но и забавно.

– Не без того. Шёл по коридору, если честно – пытался срезать путь и чуть не заблудился. И там случайно услышал разговор двух чиновников, старого и молодого, похоже, родственника. Старший как раз распекал младшего, что из-за него опять краснеет, что снова какой-то там начальник недовольство высказывал, что молодёжь без дела по коридорам болтается. Тот давай возмущаться, мол, я не без дела, я же документы относил такому-то, не запомнил имя, и назад возвращался. Старший и говорит: «Сколько раз тебе повторять, не ходи по коридору с пустыми руками и бездумным видом! Бери с собой любую бумагу, хоть из черновиков, только чтобы там или шапка видна была, или подписей несколько. И морду делай озабоченную».

Нюськин хихикнул и продолжил:

– В общем, говорит, если идёшь по коридору с бумажкой, да ещё озабоченный – значит, по делу, а не просто так болтаешься. Если надо куда-то отнести бумаги – бери всегда на одну-две больше, чтобы с пустыми руками не остаться. Опять же: там увидят, что у тебя ещё документы на руках, значит, другое поручение имеешь, и сами ничем грузить не будут. И дальше продолжил, что брать какие-то бумаги в адресе, кроме как своему начальству адресованные, не следует. Начнёшь, говорит, делать за других их работу, они привыкнут, а потом ещё и обижаться станут, если перестанешь или даже нерасторопным будешь. Так что без указания начальника – никому и ни в чём не помогать, говорит! А потом подумал секунду и уточнил: «мне – можно»!

Посмеялись, конечно, но в чём-то старый бумажный крыс прав: человек, несущий куда-то документы, выглядит совсем иначе, чем идущий налегке. Только я бы не бумажку брал, а картонную укладку, не слишком толстую, но и такую, чтобы пустой не выглядела. Её, если что, и подмышку взять можно, и как планшет использовать, и что-нибудь своё с собой носить, не показывая посторонним. Хоть бы и ту же шоколадку.

Из приятного – хотя бы в первую неделю никакие следователи меня не беспокоили.

Глава 18

На десятый день мне пришёл вызов в Минск. Сентябрь погодой радовал, не знаю, можно это назвать «бабье лето», или ещё не совсем, но – сухо, тепло, погода более чем лётная, так что – летим. Перефразируя одну птицу из показанного дедом мультика, лучше за сорок минут долететь, чем день потерять.

По прилёту оказалось, что вызвали меня не только и не столько в качестве эксперта, как в качестве участника расследования по делу о нападении на поезд. Экспертиза заняла всего пятнадцать минут, которые столичный гость любезно согласился подождать. Анализ был не сложный, но, как всё чаще случается в последнее время, объём пробы оказался мизерный, заведомо недостаточный для любого традиционного метода анализа. Как и предчувствовал дед, со мной следователь уже питерской жандармерии беседовал больше для проформы. Записал, кто чем был занят до начала нападения, какие заклинания я использовал, исходя из чего их выбирал. Уточнил у меня, что я сразу опознал пороховое оружие и как я это сделал – тут упоминания о том, что я маг не только металла, но и кристаллов оказалось достаточно. Следователь оказался опытный и понимающий, так что разжёвывать ему уже ничего не пришлось, спросил только, какой у меня радиус чувствительности, пассивной и активной и уважительно покивал, услышав результат.

А вот на вопрос об оружии, который я обосновал тем, что сам оружейник, только скривился. Долго шевелил губами безмолвно, явно подбирая цензурные выражения, но в итоге справился. Револьвер оказался так называемым переделочным. Выпущен некогда на казённом оружейном заводе и продан через магазин в Казани десять лет назад. Правда, как выяснилось теперь – по украденному паспорту. И где-то когда-то в течение этих десяти лет переделан с макров под пороховые заряды. Где именно, когда именно, кем именно – вообще никаких даже намёков. Может, сразу после покупки, а может – только на прошлой неделе. Такой вариант, как меня просветил следователь, которому, похоже, надо было кому-то выговориться, даже хуже полностью кустарного. Чем хуже? Так кустарей, способных «с нуля» револьвер изготовить, не слишком много, и полиция с жандармерией их в большинстве знают. А если и новый кто-то, то смогут определить хотя бы, чей это ученик, поскольку у каждого мастера есть какие-то свои особые ухватки и хитрости, отражающиеся в изделии, и специалисты их опознают. А тут… Определили только, что маг участвовал, но неизвестно даже, с какой стихией – не то металлист, не то адепт тверди в целом. Мол, следы выветрились, что само по себе говорит о том, что переделку совершили скорее всего не меньше года назад.

– А злодей что говорит?

– А ничего толком не говорит. Что в начале с перепугу наговорил, и полиция записать успела – с тем и работаем. Спасибо псковичам, что довольно подробно расспросили, да по разным темам.

– Может, мне с ним встретиться? Глядишь, из чувства благодарности расскажет хоть что-то.

– Шутить изволите? Из благодарности! Да он на вас вообще обижается, в камере всё жалуется, что «залётный офицерик», вы уж простите за определение, это цитата, и напарника «покрошил как есть, весь в дырьях лежал».

– Ну и дурак! – я проигнорировал то, что следователь проговорился о наличии в камере подсадного человека, а то и не одного, удивительно было бы, по мнению деда, не окажись там такового. – Спасибо трижды в день должен говорить, что живой.

– Ну, так-то да, могли и его, как главаря…

– Не в этом даже дело! Вы его спросите: ну, удалось бы у них вообще всё, добрались до Гамбурга, и? К кому бы они пошли в чужом городе в чужой стране? Допустим, нашли бы скупщика – может, есть какие знаки условные, я не знаю. И он что, думает, что им бы там денег дали? Я не про то, что «честную» цену, я в принципе. Шило в печень им бы там заплатили, и в воду, на корм миногам. Иностранцы, которых никто в принципе искать не будет, потому как никто не знает, что они вообще здесь были и куда-то пропали! Зачем им что-то вообще давать за то, что можно забрать бесплатно, да ещё и всё остальное до кучи⁈

– Знаете, если так посмотреть… Нет, если бы у них там были знакомые, что за них поручатся… А, знаете, если ему это растолковать подробно, с примерами – может, и заговорит. Если поймёт, что нынешняя его судьба – лучший из вариантов, что мог с ним случиться.

Расстались взаимно довольные друг другом: я был доволен тем, что на промежуточных этапах спихивания дела меня никто не трогал, следователь – тем, что появилась идея, как расшевелить нападавшего.

– Знаете, ко мне он, конечно, вряд ли чувствами воспылает, но вот в камере после такой раскачки что-нибудь ляпнуть может. Даже не может, а обязательно начнёт. И хоть что-то интересное, а скажет!

На правах почти местного обитателя, я предложил проводить «коллегу» до вокзала. По пути рассказал про эпопею с двумя пересекающимися в городе железными дорогами, которые всё никак не могли нормально соединить между собой, в итоге поезда из обеих столиц прибывали на вокзал второго класса, а идущие «из чухон в татары» – на вокзал первого. Ехать нам было недалеко, так что как раз успел уложиться с рассказом. Увидев, что я не собираюсь выходить, жандарм поинтересовался:

– А вы, если не секрет, ещё в городе задержаться решили?

– Нет, я на аэродром, оттуда домой полечу.

– Полетите⁈ На чём⁈ К вам в имение рейсовые дирижабли ходят⁈

– Нет, конечно. У меня самодельный летательный аппарат есть, который я сам же и пилотирую. Но полосу построил такую, что и небольшие аэропланы при необходимости принимать в состоянии.

Оставив удивлённо качающего головой следователя на привокзальной площади поехал, как и собирался, на аэродром, и, с учётом всех формальностей и дополнительных действий, через час был дома.

А через два дня пришлось снова лететь в Минск, чтобы отправить по почте пробные пластинки для Анны Петровны. Фельдъегерской связью воспользоваться наглости не хватило, да и не факт, что хватило бы полномочий. Но вот упаковать посылку дома как следует, чтобы точно ничего не сломали, опечатать ящик и надавить погонами, отправив посылку на адрес Собственной, Его Императорского Величества, канцелярии – а уже внутри лежала открытка, адресующая содержимое дальше. Служащие минского центрального почтамта, судя по отсутствию видимой реакции, и не такое видали, что и к лучшему, видимо: не будут излишне любопытствовать насчёт содержимого.

А вообще, я больше времени проводил на Изнанке, чем на Лице мира. Просто было очень уж много вопросов, и если тех, кто пытался брать горлом, непременно требуя себе «самого главного», мои управляющие научились ставить на место самостоятельно, то разбираться с подрядчиками, вносить при необходимости изменения в утверждённые проекты или договорённости, просто необходимость посмотреть хозяйским глазом, что и как творится – этого никто не отменял и не отменит. И на строительстве моста побывать надо, и за сбором ягод проследить, и что под большим куполом творится проверить. А по пути само собой почти проверяется и строительство дорог, хоть остановиться и посмотреть всё равно надо. А от Форта до моста просто доехать полтора-два часа надо, в зависимости от погоды и состояния того, что пока заменяет дорогу. Как дорогу достроим – можно будет и за час доехать, при хорошем шофёре. Пока же два часа туда, час там, два обратно – уже пять часов потрачено. Доехать до военного городка, полигона или Панцирного – почти столько же, до фермы так даже и чуть-чуть дальше, потому съездить за день в обе стороны от Пристани светового дня может и не хватить, даже на «Жабыче». А вспомнить, что Изнанка – ни разу не загородный парк, и в одиночку по ней кататься без крайней необходимости не стоит, тем более – на большое расстояние, так что в дальние концы ехать приходится в сопровождении второго автомобиля, на случай, если один сломается.

После показательной порки мелких подрядчиков, среди которых и субподрядчик попался, выгоняя которого я несколько обидел его нанимателя, влез, так сказать, в чужой огород через голову, строители несколько притихли. Я не обольщаюсь, даже без помощи деда понимаю – не слишком надолго, не настолько наивен. Но пока – вроде как лапу в закрома запускать перестали, и скорость работы повысилась, где чуть заметно, а где как бы не вдвое. Разве что только на строительстве моста почти ничего не изменилось: не то изначально работали честно и старательно, не то просто прячут недочёты и перерасход гораздо аккуратнее и лучше. Но, как говорится, не пойман – не вор.

С ягодами в этом году получили первые результаты экспериментов Оксаны с обустройством плантации. На окультуренных рядах ягода созрела на неделю раньше, чем на «диких» кустах рядом, урожайность увеличилась не слишком сильно, но заметно, процентов на десять, и это только за счёт отсутствия сорняков, в следующем году начнём эксперименты с подкормкой. Кроме всего этого, и собирать ягоду стало и быстрее, и безопаснее: на выполотых при помощи ручного культиватора и частично мульчированных дорожках видно, куда и на кого ступаешь, и ягоды висят открыто, не нужно их среди высокой травы и веток других кустов выбирать. Нет, всё же с Оксаной мне повезло ничуть не меньше, чем с её родителями. Прямо дар богов, а не Слуги рода! Зато глядя на них ни у кого не возникнет ни сомнений в том, что недаром они перстни серебряные носят, ни пустой зависти.

А к Оксане, как я слышал, уже и кто-то из дворян сватался. Причём не однодворцев, а чуток получше обеспеченных, но она отказалась в другой род идти. Не говоря уж о том, что по тем самым слухам, которые до моей Мурки наша няня донесла, невеста оказалась как бы не втрое богаче, чем всё семейство жениха, пытавшееся «сразить» её суммой своих накоплений. Ну, ещё бы: кроме ранее полученных разовых премий ей, вопреки ожиданиям, ещё дважды в конце финансового года приходили деньги от Военного министерства, за улучшенную рецептуру. Ну, и доход, который стал основным, да ещё и регулярным: процент от выручки с продажи салатной зелени. А зелень шла вся в рестораны да в лучшие кафе, далеко не по копейке за пучок! Особенно когда я, по дедовой идее, сделал ящики с двойными стенками, между которыми откачивался воздух, а внутрь ящика помещали охлаждённую примерно до десяти-двенадцати градусов зелень, после чего туда же задували охлаждённый углекислый газ. В таких ящиках салаты и пряные травы спокойно доезжали и до Москвы, и до Питера! Как оказалось, выращивать на Изнанке овощи додумались многие, приправы и пряные травы – меньше, но есть. А вот зелень растить, да ещё и построив теплицы за куполом – таких оригиналов не то вообще не нашлось, не то весь урожай у них по ближайшим соседям расходился.

Так что патент на ящики, едва я его успел оформить, приобрели уже пять отечественных контор и три иностранных: две австрийских и одна голландская, причём эти последние в таких ящиках цветы возить придумали.

Мы же с Беляковыми да Прорысюхиным старшим почесали тыковки, да вложили всю прибыль от патентов в строительство трёх новых, больших теплиц к югу от дороги к Щучьему. Да, пришлось отводок делать, поскольку этот просёлок почти сразу поворачивал на запад, и отступить около километра от нового перекрёстка. Выбрали местечко поровнее, на котором к тому же ягоды плохо росли. Ну, а что? Всё равно в теплице вся исходная растительность будет тщательно и безжалостно уничтожена, чтобы никакая отрава случайно не выросла и в продажу не попала, а потом туда засыплем специально подготовленную почвенную смесь, так что плодородие подстилающего слоя, так сказать, оказывалось делом десятым.

Придётся Оксане в подчинение бригаду работниц набирать, и небольшой автобус строить, чтобы их возить на работу в теплицы и обратно. Помните насчёт того, что не парк? Вот-вот, так что «гулять» женщинам по полторы версты в одну сторону – слишком опасно. Не говоря уж о том, что час работы защитного амулета – псу под хвост, а автобус отдельно защитить можно, как и рабочие помещения, кроме самих теплиц. Ох, чую, будет там через несколько лет то, что дед именует парниково-тепличным хозяйством, с собственными котельной и гаражом, а его управляющая Оксана Ивановна – не просто управляющей с доброй сотней работников под своим началом, включая отдельную охрану, но и очень обеспеченной дамой. Хотя у неё и сейчас в кубышке, если я правильно посчитал все проходящие через мою канцелярию выплаты, и она не потратилась втихаря на что-то крупное, должно лежать со всеми призовыми и премиальными от восьми с половиной до десяти тысяч. А несколько лет назад у её родителей лишней «зелёненькой[1]» не было, чтобы дочку на Оракуле проверить. Как говорится, почувствуйте разницу, или даже в дедовском искорёженном варианте – «прочувствуйте в розницу». Если бы не уважение к тайне вклада, этот пример социального лифта мог бы моему баронству такую рекламу дать!.. Да и без того, слухи-то идут, как бывшая девчонка с драном платьице одета и себя держит, люди тоже видят, и выводы делать умеют. Причём глядя на моих жён пускать слухи о любовной связи между нами фантазии не хватило ни у кого. Или хватило благоразумия, держать свои больные фантазии при себе, что тоже неплохо.

Ещё геологи, что ушли вверх по течению Самоцветной, принесли первые, предварительные результаты разведки. И были они, скажем так, неоднозначными. Хотя и интересными.

Местность понемногу, но уверенно поднималась, и уже километров через пятнадцать выходила на возвышенность метров на сто пятьдесят выше, чем устье реки, а кое-где и на все двести. И сложена эта возвышенность оказалась из известковых пород, во всяком случае – к югу от реки, то есть, в нашу сторону. Казалось бы, хорошо, и в чём тогда неоднозначность? А дело в том, что породы эти были дроблёные и изобилующие трещинами, кое-где это и вовсе были скопления валунов. Причём происхождение повреждений не давало больших надежд, что глубже будет сильно лучше.

Всё дело в том, что к северу от реки известняк сменялся на… мрамор! Тот же известняк, но прошедший через метаморфозу в результате вулканического воздействия. Собственно, река протекала примерно по границе между изверженными и осадочными породами, где когда-то была настоящая зона катаклизма. Честно сказать, когда я услышал про изверженные породы и вулканическую активность, то сильно напрягся. Мы что, на вулкане живём⁈ Так и спросил геолога, на что тот рассмеялся:

– Нет, вулканическая активность здесь была примерно миллионов двести-двести пятьдесят лет назад. Как на нынешней Среднерусской возвышенности, по некоторым данным, четыреста миллионов лет тому назад разливались лавовые поля, а сто пятьдесят миллионов лет в прошлом плескалось тёплое мелкое море. У вас здесь то же самое, но в обратном порядке. И тектоническая активность тут такая же, как под Калугой, то есть – никакая, об этом волноваться не надо.