Текст книги "Рысюхин и пятнадцать бочек джина (СИ)"

Автор книги: Котус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Ну, а дома уже в конце обеда супруги попытались перелицевать все мои планы. Мол, не лететь мне надо в Викентьевку, а ехать. И сразу с Ульяной, Катей и няней. Здрасьте-мордасьте!

– Девочки, два вопроса. Первое: где вы жить будете?

– Как где! Ты же говорил, что напротив управы, на главной площади, новый дом построили! Или врал?

– Нет, конечно!

– Что «нет»? Нет, не врал или нет, не построили?

– Построили, хоть и не на центральной площади, место там шумное очень и людное, а напротив дома Влада Белякова. Но зданию надо было усадку дать, там только черновую отделку сделали. Одна из задач, ради которых лечу – дать указания о чистовом ремонте. Потом нужно будет мебель выбирать, думаю, надо будет это делать в Осиповичах или в Бобруйске. Но это летом, когда ремонт закончат.

– Ты что! Мебель надо подобрать заранее! Чтобы отделка ей соответствовала!

– А разве не наоборот, мебель подбирают под имеющуюся отделку?

– Если речь о съёмной квартире – то да, иначе – нет, и то, и другое делается одновременно и подгоняется друг под друга.

– Но всё равно, согласитесь, жить с маленьким ребёнком в доме, где идёт ремонт…

– У Влада можно остановиться. Как там было? Вассал может принимать сюзерена до месяца вроде, да?

– В нашем случае вассала олицетворяет глава рода Беляковых, отнюдь не Влад. И у него тоже особо не поживёшь: Труда отъелась, подлечилась, и где-то через месяц Влад тоже папой станет.

– И они молчали⁈ Вот свинтусы!!!

Тема была успешно переведена, и с этой новости мои «третинки» ближайшие дня три точно не слезут. Вот какой я коварный тип: придержал новость и шарахнул этим калибром в самый нужный момент. Пока они придумывали кары за скрытность для четы Беляковых я тихонько пошёл готовить к вылету дельталёт.

Глава 24

Что неудобно и неприятно при полётах в Викентьевку, в противовес удобству в скорости и независимости от состояния дорог, так это отсутствие там нормальной полосы. Садится приходится на насыпь, что ведёт через древнее бывшее озеро к старому торговому тракту от Осипович до Слуцка, с поворотом на Старые Дороги. Точнее, когда тракт прокладывали, никаких Осипович ещё близко не было, так, удобное место для переправы и отводка от торного пути Минск–Пуховичи–Бобруйск–Могилёв. Но сейчас, когда Осиповичи из хутора около имения Протасевичи превратились в город, около которого затерялась в лесах и болотах усадьба Протеевичей, это уже именно тракт из Осипович до Слуцка. Кстати, загадка природы: почему деревня Левки, стоящая на пересечении двух некогда больших и торных торговых трактов, Марьина Горка – Старые Дороги и Бобруйск – Слуцк, никогда не была и не стала сейчас чем-то большим, чем небольшая деревенька, даже без сколько-то приличного трактира? Нет, корчма там была и есть, красивая, капитальная, из камня сложенная, но именно что корчма. И ничего больше. Почему люди не воспользовались шансом? Могли ведь вырасти немногим хуже, чем Осиповичи после постройки железной дороги. Не знаю и не понимаю. Видимо, остаётся только принять как данность, что не все шансы, даже самые удачные, и очевидные, реализуются.

Ну, а чтоб сесть на насыпь с дорогой, по которой постоянно хоть кто-то, да едет, не грузовики из песчаного карьера, так повозки с грузом в те же Осиповичи, нужно принимать особые меры. Или согласовывать по мобилету точное время прилёта, чтобы на земле перекрыли дорогу, или летать над нею, разгоняя помехи. Ну, или совмещать: предупредить о примерном времени и покружить немного над дорогой, пока её расчистят, как я, собственно, и поступаю. Плюс потом добираться от гаража при карьерах до, собственно, села. Что, опять же, требовало предварительной подготовки. Да и сама дорога длиною больше пяти километров требовала времени. Пусть это уже не едва накатанная колея с торчащими корнями, а вполне приличный шоссированный просёлок, но пять километров – это десять минут при средней скорости тридцать километров в час, то есть, если не я за рулём своего автомобиля, то уже минут пятнадцать. Поневоле вспоминались рассказы деда о том, что в его время дорога от города до аэропорта и от аэропорта до города в месте назначения запросто могла занять вдвое больше времени, чем сам полёт, например, если лететь из Минска в Москву или обратно. Мне до такого безобразия, конечно, далеко, но что-то общее есть.

Самое обидное, что построить полосу ближе к посёлку не получится без совершенно несоразмерных проблем: единственное подходящее место было там, где рос единственный же приличный лес с сортовыми соснами, пригодными не только на дрова и уголь зрелыми берёзами и осинами, а не смесь непонятных кустов и кривулек, со стволами толщиной в руку. Ну, а второе удобное место – как раз вдоль запланированной к постройке второй улицы. Все остальные ровные места были слишком маленькими, а так или уклоны, или бугры, или ямы. Выровнять, конечно, было можно, но по цене сравнимо с тем, чтобы расчистить полосу возле карьера и держать там, в гараже, специально для этого построенного «Жабыча». Восточнее Викентьевки, там, где в мире деда располагался артиллерийский полигон, можно было хоть международный аэропорт, из того же мира позаимствованный, отгрохать, но смысла строить полосу на расстоянии в полтора-два раза дальше карьера, не было никакого. Вообще. Разве что проложить потом более короткий путь к концу той самой второй улицы, это позволит сэкономить километр-полтора.

И вот, тоже интересный психологический момент: дорога на насыпи по ширине ненамного меньше, чем полоса в Дубовом Логе, но там, дома, я сажусь совершенно спокойно, а здесь – страшновато. Не так, чтобы «жуть какая, чтоб я ещё раз в такое ввязался», но некоторая внутренняя дрожь и сомнения, не лучше ли было поехать на автомобиле, присутствовали. Да ещё и постоянный поперечный ветер, дующий с той или иной силой вдоль озера, то справа, то слева. Нет, надо что-то с этим всем делать, помимо того, что самому неприятно, ещё и работам мешаю, и отвлекаю кучу людей от дел. Конечно, некоторым от этого было бы даже приятно, что вокруг них все бегают и суетятся, и чем более важные дела людям придётся бросить ради встречи «важной особы», тем приятнее. Мне, правда, подобное недоступно для понимания. Нет, теоретически, после объяснения, мотивы становятся понятны, но вот осознать и прочувствовать…

Я немного обманул Ульяну в том, что касалось дома в Викентьевке. Точнее, сказал правду, но не всю и, скажем так, не самую актуальную. Но не со зла и не из вредности, разумеется. На самом деле, отделочные работы там были в разгаре, но требовалось их подкорректировать, поменяв кое-что в том числе и в планировке дома, в связи с изменениями в семействе и стремлением Ульяны поселиться здесь с дочкой, если не постоянно, то как минимум – бывать часто. Возможно, будет готовить Катюшку к будущему владению имением: я же сказал, что буду выделять разрешённый Государем Императором отдельный титул именно в пользу неё, точнее – в пользу детей Ульяны, если там будет не одна только дочка. Тем не менее, дом планировался как что-то среднее между дачей, охотничьим домиком и загородным кабинетом, а требуется сделать жильё для семьи с маленькой девочкой, а может – и с другими детьми. Плюс комнаты для няни, плюс…

Короче, переделывать надо если не всё, то многое. И если не перестраивать – в таком случае о том, чтобы пожить в этом году придётся забыть, то как минимум расширять дом, добавив к нему, как и в Дубовом Логе, пару боковых крыльев. В конце концов, когда-то будущей баронессе Екатерине Рысюхиной тоже придётся и гостей приглашать, и приёмы устраивать. Ну, и для себя гостевые комнаты оборудовать заранее не помешает. И за разговорами о доме провели с местным архитектором два дня. Нет, не так, что сели – и от рассвета до заката, просто в течение двух дней постоянно встречались и обсуждали то одно, то другое. Перепланировку, изменение отделки, договор, на проектирование расширения дома. Потом, когда решили хотя бы примерно прикинуть мои ожидания на местности, оказалось, что нужно менять размеры и планировку участка. С самим границами никаких проблем быть не могло: все сто с лишним квадратных километров принадлежали мне, и я мог кроить их, как угодно, но без сложностей не обойдётся и здесь. Раздвинуть границы соседних участков, поменять проект прокладки коммуникаций, заново привязаться к рельефу, и так далее. Нет, можно на всё это забить и строить, как строится, но я не хочу опять получить очередную обычную деревню с улицами настолько кривыми, и с переулками в самых настолько неожиданных местах, что непонятно, куда какая улица идёт. Но я хочу получить то, что можно было бы назвать позаимствованным из мира деда словом «агрогородок», нравится мне чем-то эта концепция, хоть и не во всём.

На фоне хлопот со стройкой все, или почти все, остальные дела и вопросы оказались решены, что называется, в рабочем порядке, порой в буквальном смысле слова – на ходу. Но были и неожиданные проблемы, в том числе те, что не имели простого и очевидного решения. Например, два бывших озерца, а потом болотца недалеко от торфозавода, который теперь уже мог претендовать на это название безо всяких уточнений и оговорок. Обошлось такое преображение, правда, почти во всю принесённую им прибыль, но на текущие расходы хватало, баланс сходился с маленьким, но плюсом, и этого сейчас, на этапе становления дела, было более, чем достаточно. Для нового предприятия в норме приносить одни убытки первые года три, на чём погорело и ещё погорит немало разного рода предпринимателей, которые не учитывают подобного в своих планах. Ну, и затраты не пропали впустую, производство растёт, сбыт тоже, благо, рынок даже в ближайших окрестностях требует в разы больше топлива, чем мы можем сделать. А ещё и в Могилёве спрос на «дырявые дрова» и торфяные брикеты медленно, но рос под влиянием бывших моих, а теперь Ириных соседей.

Так вот, о проблеме. Пусть она ещё только на подходе, но в конце прошлого года попортила немало крови. Эти две округлых ямы служили в начале источником сырья, потом пытались сделать пруды, но очищенное от ила дно не держало воду, потом там на склонах сушили добытый при строительстве дороги торф. В итоге сейчас в котловинах разрослись когда-то, казалось, не прижившиеся ивовые кусты, под которыми, как ни странно, стала даже и влага задерживаться. Ива давала сырьё для корзин, и всё бы хорошо, но в корнях кустарников и в траве развелось много мелкой живности, а после того – и охотящихся на неё змей. Пусть учёные и говорят, что самка гадюки за год мигрирует в среднем не более, чем на сто метров от изначального места обитания, а самец – на двести, в исключительных случаях – на четыреста, но откуда-то же их в прошлом году наползло⁈ Да, они могли и на месте размножится, в пользу чего свидетельствовало множество сравнительно мелких, до тридцати сантиметров в длину в распрямлённом виде, гадов. И пусть для взрослого человека в сапогах даже взрослые особи угрозы особой не представляли, при известной осторожности, но заготовка ивы была всегда даже не подростковой, а детской обязанностью! Дети от девяти до двенадцати, занятые на сборе сырья, были под угрозой: мало того, что прочной и высокой обуви у них, как правило, не было, а летом вообще предпочитали где только можно бегать босиком, так ещё и существовала угроза укусов в руки, и даже в лицо в момент, когда наклоняются к земле, чтобы срезать прут. Двоих прошлой осенью уже укусили, к счастью – старших детей и мелкие змейки, да и помощь им оказали быструю и своевременную, но тревожный звоночек уже прозвенел, и ждать набата не хотелось.

В конце сезона юные сборщики действовали бригадами: одни длинными палками шурудили в траве и кустах, другие высматривали угрозу с боков и сзади, третьи резали побеги. Понятное дело, что производительность при этом падала, а нервозность росла. И никаких гарантий от укусов самодеятельные меры дать не могли. Бросать промысел тоже не вариант, даже не рассматривая вопрос с точки зрения заработка селян и доступности дешёвой тары для брикетов, кто помешает размножившимся в ямах змеям расползтись по селу, угрожая здоровью и жизни сельчан прямо в их огородах и дворах? Отловленные по всем окрестным лесам и выпущенные в ямы ёжики тоже панацеей не были, если они и сократят поголовье змей до безопасного уровня, то точно не за один год. Тем более, учитывая масштаб проблемы: один из работников торфозавода, отправившийся со своим сыном для подстраховки, уверял, что за день видел двадцать восемь разных змей, шесть из которых убил и предъявил в качестве доказательства.

Подготовленные к выдаче старшим добытчикам четыре «противозмеиных» револьвера тоже проблему не решат, призванные служить, скорее, оружием психологическим, внушающим некоторое спокойствие. Не помню, я уже описывал этот «огрызок оружейной мысли» или нет? Суть в том, что это простейшей конструкции револьвер с барабаном на четыре патрона. По сути просто в квадратной болванке высверлили четыре каморы и срезали углы. Патрон – в несколько укороченной гильзе от охотничьего ружья, куда помещены самый слабый пистолетный макр и усиленный заряд мелкой дроби. Из-за короткого ствола на расстоянии три метра выстрел накрывает эллипс длиной сантиметров семьдесят и тридцать пять – сорок шириной. При этом дробинки несут достаточно энергии, чтобы травмировать мелкую живность, в том числе – гадюку, нанеся множественные, пусть и поверхностные по большей части, раны, плюс ударное действие. Однако из-за того, что мелкая дробь быстро теряет скорость под действием воздуха, на расстоянии пять-шесть метров от ствола она может разве что оставить синяк и, максимум, проткнуть кожу. На расстоянии восемь-десять метров не пробьёт даже лист писчей бумаги. В общем, нечто, похожее на оружие, способное без особой точности прицеливания отпугнуть или травмировать змею, или ту же собаку, на расстоянии метра три-четыре, при этом безопасное уже на вдвое большей дистанции, что можно без особых опасений выдать почти подростку. В надежде, что они всё же не начнут палить друг в друга, м-да.

Короче, ни ежи, ни выдаваемое на время работ почти настоящее оружие, ни патрулирование взрослых с палками проблему сиюминутно не решали. Возможно, через год-два это нашествие само по себе сойдёт на нет, а может, и нет. Вариантов было много, от «залить яму ядрёной отравой», как вариант – выжечь до золы и начать всё заново, до установки артефактных отпугивателей по периметру посёлка, включая огороды и промысловые угодья, но ни одного хорошего среди них не было. Ну, ни одного такого, что позволило бы на самом деле решить проблему, не породив две-три новых, и не стоило при этом дороже, чем выручка от тех корзин за двадцать лет вперёд. Когда более-менее здравые мысли кончились и пошли идеи вида «наловить десяток змееруков на Изнанке, привезти под стазисом и закинуть в середину ямы» с обоснованием, что они, очнувшись, сожрут всё живое, а потом сами сдохнут из-за влияния Лица мира, я обсуждение остановил. Решили ещё пару-тройку дней «подумать головой», а пока нет идей лучше – продолжить переселять ежей и патрулировать округу с сельскохозяйственным инвентарём, таким, как тяпки и похожие на копья инструменты для удаления глубоких корней.

Фоном прошло даже сообщение от Клима Белякова о том, что груз передан покупателю и деньги сданы в банк. Ещё он признался, что взял в счёт оплаты пару бочонков «настоящей норвежской селёдки», чтобы привезти нам на пробу, для образца, какой должна она быть.

– Надеюсь, это не что-то типа сюрстрёмминга? – спросил я с подачи деда, хоть он же мне и сказал, что ничего общего между этими двумя селёдками нет.

– Что вы такое говорите⁈ – искренне возмутился и вроде бы даже обиделся Клим. – Это шведское извращение, а не норвежская селёдка! Вы бы ещё их же гравлакс из гнилого лосося вспомнили, или исландский хаукартль, мол, какая разница, всё равно – скандинавское!

– Ладно, ладно, не обижайтесь! Уже и пошутить нельзя.

– Плохая это шутка, ваша милость!

Ну, если на титулование перешёл, то точно обиделся.

– Ага, дурно пахнущая. Ладно, привезёшь – попробуем. Эх, к ней бы лучка свежего или маринованного, кольцами, картошечки отварной и рюмочку, одну, больше не надо, не для пьянства, а просто для полноты картины.

– Я теперь ещё быстрее торопиться домой буду, так описываете!

Ага, обида, похоже, прошла. Вот тоже – язык он выучил просто отлично, можно сказать – на зависть, никаких «я хотеть» и близко нет уже очень давно, но выражения наподобие «быстрее торопиться» всё же время от времени вылезают. Хотя, оно и у тех, для кого наш язык родной бывают. Да половина Викентьевки, если копнуть, русский знает хуже этого норвежца.

Узнав вырученную сумму, я даже приступ угрызений совести испытал: та же Норвегия, страна очень бедная, мягко говоря, а я оттуда такие суммы вывожу. Но дед быстро избавил от этих странных мыслей. Во-первых, большая часть спиртного поедет в куда более богатую благодаря торговле металлом и рудными ископаемыми Швецию, во-вторых, бедняки мои напитки покупать не будет, так что я «граблю награбленное». И, нет – не те суммы для состоятельных скандинавов, чтобы усиливать финансовое давление на население. Если же кто-то решит выделиться и выделаться, купив к столу спиртное не по доходам – кто ж ему враг, кроме самого себя? Если не мою акавиту, то английский виски купит, раз уж шлея под хвост попала. Даже нельзя сказать, что я провоцирую повышение спроса экзотикой: и виски, аналогом которого выступает «Рысюха», и джин на рынке Скандинавии представлены минимум полутора десятками наименований и то, и другое. Ну, а акавита – это вообще изначально местный национальный напиток, как у немцев пиво.

Вот, кстати, пиво в Скандинавии на самом деле редкость, хоть и есть несколько местных, аутентичных сортов. Всё же ячмень – это тот злак, который более-менее урождается и на севере, пусть те же немцы и не признали бы такое зерно пригодным для изготовления «благородного напитка». Это у них – благородного, у нас подать пиво на дворянском собрании… Кхм… Даже интересно было бы посмотреть на реакцию собравшихся, откуда-нибудь издали. Как и на сидр производства Шипуновых, вкусная, кстати, вещь, который в некоторых регионах Франции котируется практически наравне с шампанским, а то и выше него. Как говорит дед – в каждом домике свои гномики. Так вот, ячмень там есть, хоть и не самый лучший, но его мало, а желающих на него – много, потому пива варят незначительное количество, и стоит оно несоразмерно дорого. Но его я возить не стану – слишком далеко и сложно.

Глава 25

Третий день в Викентьевке посвятил общению со строителями-геодезистами. Вместе с Владом и старостой деревни размечали на местности то, что нарисовали до того на карте: вторую продольную улицу, переулки, участки. Оказалось, что два из трёх промежутков между участками, оставленных именно для прокладки проездов, явочным порядком заняты: один просто захламлён, превратившись в зародыш свалки, второй переулок арендатор оного из смежных участков перегородил плетнями и устроил выгул для курей. И то, и другое было явным недосмотром со стороны именно старосты, и если с куроводом выявить виновника было просто, то вот свалка, где валялось в основном всякое деревянное гнильё, негодное даже на дрова, глиняные черепки, перепревшие под снегом сорняки из тех, что никакая скотина не ест и тому подобное, дело коллективное. Конкретного виновника, который первым выбросил на «ничейном» участке что-то ненужное и стал таким образом отцом-основателем, найти вряд ли удастся, так что ответственность на общине и старосте.

– На первый раз штрафовать не буду, но ликвидация безобразия – за счёт общины.

Староста только вздохнул, но возразить ничего не смог. Вообще его задачи, поскольку деревня на родовых землях расположена, и сводятся к решению бытовых вопросов населения и разрешения споров между сельчанами, которые не требуют внимания барона или его представителя (в моём случае – Владислава Тимофеевича, в общении с сельчанами именно и только так, это для меня он Влад). Ну, ещё и ликвидация мелких правонарушений, которые по меркам деда относятся к административным, пусть порой и вместе с полицейским из построенного в селе участка. У него в распоряжении был и бюджет села, который формировался из взносов сельчан, части налогов с предприятий и добровольных пожертвований. Тратился бюджет на благоустройство и благочиние, если в двух словах. Из него, например, оплачивалось жалование этого самого старосты, писаря в его подчинении, а также фельдшера. Плюс «кормовые» учителям, в довесок к жалованию, копеечному, кстати, что платило Министерство просвещения. И расходы на отопление фельдшерского пункта, полицейского участка и школы с квартирой учителей также ложились на сельский бюджет. Понятно, что на одних налогах с жителей баланс не сошёлся бы, дело спасали отчисления от предприятий и те самые «пожертвования», которые делал, разумеется, я из получаемой с села прибыли.

Кстати, исходя из этой самой налоговой росписи, она же раньше называлась подушевая, да и сейчас в просторечии это названии используется, Викентьевка получается не самой обычной деревней, мягко говоря. Например, меньше всего у нас крестьян, внезапно, да? Больше всего рабочих, но есть и мещане! Вообще-то их наличие является характеризующим признаком если не города, то городка или местечка! Дворяне тоже присутствуют, две семьи постоянно проживающих, а скоро может добавиться и баронское семейство. Судя по росписи, Викентьевку следует называть не деревней, а… Хм, были бы пригородом Осипович, то была бы рабочая слобода, а так, выходит, рабочий городок⁈ Построим вторую продольную улицу, переименуем поперечную, что идёт от дороги на Тальку мимо трёх заводов к дамбе из проезда в улицу, будет три улицы, две площади и четыре переулка – да, городок, вполне. В Америке вообще не постеснялись бы городом назвать даже при втрое меньшем населении. Дед говорит, что у них там характеризующим признаком является салун: есть он – город, то есть таун, нет салуна – вилледж, деревня. И не поймёшь ведь, шутит он или нет, или же вовсе издевается!

Ох ты ж! Сначала сказал – потом внезапно понял! А ведь тут у нас на самом деле три завода! Торфобрикетный, начинавшийся с одного маленького пресса, лесотехнический, начинавшийся с передвижной паровой лесопилки, и на котором теперь не только распускают брёвна на пиломатериалы, но и выпускают конечную продукцию, от примитивных ящиков, как для собственных нужд, так и на продажу, до простой мебели, востребованной в округе. А ещё кухонную утварь, детские игрушки в виде кубиков, которые вообще чуть ли не из обрезков изготавливались и добрые два десятка наименований продукции сверх того. И, разумеется, как дань моде – две дробилки для отходов, которые производили ставшую уже пресловутой мульчу. Причём уже подготовлены площадки для установки ещё двух, которые е факт, что закроют внезапно вспыхнувшую после публикации сразу в двух уважаемых журналах потребность. Но и больше четырёх строить смысла особого не вижу: не факт, что мода продержится долго. Хоть дед уверяет, что в его мире этот продукт продаётся в садовых центрах тоннами, но у нас нет такого повального увлечения дачами, и сами дачники используют эти загородные домики в основном почти исключительно для отдыха. Так что наша ниша – владельцы клумб и цветников в имениях, точнее даже владелицы, а они очень падки на изменчивую моду. Разве что, производители ягод на самом деле заинтересуются предложенной технологией, но, боюсь, они предпочтут почти бесплатные опилки. Так что – будем смотреть, как повернётся мода. В крайнем случае перевезём дробилки на изнанку, делать крошку из местных кустов для засыпки под голубику на плантации.

Ну, и третий, если смотреть вдоль дороги и первый по времени основания – винокуренный. По сравнению с тем, что досталось мне когда-то от прежнего владельца, он в два с лишним раза вырос по количеству перегонных установок – семь вместо трёх, в три с половиной раза по площади и более чем в пять раз по производительности, причём ещё есть возможность её увеличить. Так что, да – три завода, не считая мелких промыслов, очуметь! Кто бы мне сказал такое в самом начале эпопеи с нелегальным хутором – не поверил бы.

Вот, тоже момент: свалку стихийную ликвидировать приказал, хлам частично можно сжечь, но вот часть придётся куда-то вывозить. А куда? Чтобы не было стихийных свалок нужно сделать организованную, а для неё место подобрать: не слишком близко, чтобы не воняло в посёлке, особенно если какую-нибудь падаль вывезут, и не слишком далеко, а то будут из лени на полдороги по кустам мусор распихивать. А ещё учесть, чтобы почвенные воды не потравить, то есть, снова надо привлекать геодезистов и геологов. А, казалось бы, мусор выкинуть, в чём проблема? Но если не хочешь жить посреди помойки, то придётся сделать всё по уму, а для этого – привлечь специалистов.

Третий будущий переулок, или даже будущая поперечная улица, расположенный вблизи от Центральной площади, использовался как место стоянки для «казённых», то есть, принадлежащих моей семейной компании, автомобилей. Вот, кстати: автомобилей становится всё больше, если верить деду, дальше рост количества ещё ускорится, а мест для них в плане посёлка не предусмотрели вообще. Сейчас люди выкрутились кое-как, но это не дело, если пустить на самотёк, то ничем хорошим это не кончится. Пришлось озадачивать проектировщиков и закладывать две площадки: за сельской управой и возле моего дома. Кроме того, выделили место для стоянки прямо на площади напротив управы, возле трактира. Когда-нибудь мы всё же зальём как минимум площадь, а лучше ещё главную улицу и площадки перед заводами, дорожным камнем, как взлётную полосу в Дубовом Логе, тогда ещё и разметку нанесём, отметив места для каждого экипажа.

За день находились по округе так, что после ужина рухнул просто без задних ног, как говорит дед. Но бродили не зря, помимо выявленных и решённых проблем с переулками и свалкой, пришлось и трассировку улицы кое-где менять, из-за рельефа местности, который не учли или плохо учли при рисовании по карте. А ведь ещё предстоит всё то же самое провернуть в Рысюхино! Благо, уже с пониманием того, что и как нужно делать.

Вот тоже интересный момент. С одной стороны, можно сказать, что я уделяю развитию Викентьевки первоочередное внимание, оставляя Рысюхино на вторых ролях. С другой стороны, из тех же фактов можно сделать и другой вывод: здесь я тренируюсь и обкатываю идеи, а потом в Рысюхино делаю уже всё сразу, как надо. На самом деле просто Викентьевку я начал строить раньше, вот и всё.

Стоило мне на четвёртый день собраться домой, как набежали тучи и стал накрапывать мелкий и нудный дождь. Я посмотрел на небо, на дельталёт, вспомнил предыдущий полёт под тучами и решил – ну его! Хорошо хоть, попутку обратно в Викентьевку долго ждать не пришлось. Прогноз погоды оказался неутешительным, дождь обещал затянуться ещё дней на пять, и сидеть всё это время здесь⁈ Всё решил звонок домой. Там как раз оказался возвращающийся из Риги караван: Клим решил лично завезти свою «настоящую» селёдку в Рысюхино, о чём предупредил заранее по мобилету, и там как раз готовились к будущей дегустации, рыба должна была приехать как раз к обеду. Ну, а я попросил включить в состав колонны мой фургон под управлением одного из сменных водителей. Сегодня к вечеру они приедут в Викентьевку, а завтра с утра я погружу дельталёт на крышу и поеду, наконец, домой! Кстати, надо бы тоже подготовиться к снятию пробы с норвежской селёдки, как минимум картошку сварить.

В кои-то веки всё получилось по плану: и поужинали, и пообщались, и утром я домой поехал. Селёдка оказалась слабосолёной, очень жирной и, да, на самом деле вкусной. Вот с погрузкой дельталёта пришлось повозиться и даже помучиться: крыло-то в сложенном, как зонтик, виде привязали, а вот кабина… Ни в салон, ни в грузовой отсек она не лезла, даже если винт в проволочном экране снять. Разбирать на мелкие части не хотелось, долго и муторно, а потом ещё восстанавливать всё предстояло бы. Пришлось привязывать на крышу, поверх крыла, с помощью лебёдки и трёх подсобных рабочих. Чую, снимать дома придётся с такими же приключениями.

Ехать было, надо сказать, ненамного проще, чем лететь, правда, безопаснее: на скорости двадцать – двадцать пять километров в час свалиться в откос или врезаться в дерево будет неприятно, возможно – больно, но явно не смертельно, тогда как воткнуться в землю или в лес на дельталёте со скоростью сто двадцать – тут уже шансов выжить будет маловато. Сложностей поездке добавляли порывистый ветер и сильно выросшая парусность, так что большую часть пути телепался на двадцати километрах в час, долго и нудно. Надо ли говорить, что вечером, вопреки прогнозу, тучи разошлись и на западном небосклоне между ними засветилось солнышко?

После Викентьевки я пару дней приходил в себя: отсыпался и общался с семьёй, в первую очередь с детьми. Играли с Катей, читали сказки с Ромкой и тоже играли, конечно. А потом пришлось в Рысюхино проделать всё то же, что и в Викентьевке, за исключением решения проблем со змеями, к счастью. Но два дня потратить пришлось, и по грязи походить, втыкая полосатые палки, и голову поломать насчёт того, где свалку устраивать. Была даже идея мусор на Изнанку вывозить, к югу от форта, за каменистый гребень с растущей вдоль него полоской леса. Не такая уж и глупая, кстати. Там есть котловина, куда всякий бытовой хлам несколько лет ссыпать можно, и запах до форта не долетит, даже если падалью завалить. Хм, как раз падаль с Лица мира там сожрут очень быстро. Идея загадить ещё и соседний мир, конечно, выглядит сомнительной, но ведь тот мусор, что получается на Изнанке мы там и оставляем – на стихийной, кстати, свалке в сотне метров от стен форта. И там уже развелись как мышчерицы, так и тушканокрысы. А такое соседство никому не нужно, пусть даже за отстрел или уничтожение иным способом последних выплачивалась небольшая премия. Да, свалку надо делать подальше от жилья, благо, на Изнанке проследить за тем, чтоб мусор довозили до места будет проще простого.

Середина апреля, а я взопрел, как летом из-за всей этой беготни! И это ещё на Изнанке середина февраля на нулевой и начало последнего зимнего месяца на первой, то есть работы там стоят, разве что в Щучьем остроге готовятся к заготовке икры, намораживают лёд в подвале, свозят бочки и запасы соли со специями. При этом Иван Никанорович, уже не Силантьев, а Прорысюхин, с полной уверенностью в голосе обещает побить прошлогодний рекорд.