Текст книги "Рысюхин и пятнадцать бочек джина (СИ)"

Автор книги: Котус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

«Это да, тем, кто в пути на дорогах сейчас не позавидуешь! Если поезд задержался отправлением на четверть часа, пока прошёл впереди специальный паровоз со щитом снегоочистителя, чтобы пути освободить от сугробов, то что творится на дорогах обычных – страшно представить!»

Так, разрываясь между красотой природы и сочувствием к барахтающимся в этой красоте путникам, посидел приличествующие полчаса, пока за окном окончательно не стемнело, и двинулся в вагон-ресторан. Спутника у меня на сей раз, кстати, не было. И, да – я ехал по «тёщиному маршруту», через Оршу. Так что сейчас съем обед, который почти как в Англии, свяжусь по мобилету с жёнами и буду, наверное, укладываться спать, раз уж всё так удачно складывается.

[1] Оляпка, или водяной воробей, птичка такая.

[2] Из анекдота. Встречаются два еврея.

– Ой, и что это все так хвалят этого Карузо? Шепелявит, в ноты не попадает, и вообще голоса нет.

– А вы слышали Карузо⁈

– Нет, но кое-что из его репертуара мне напел Шниперович…

Глава 15

Ночная пересадка в Орше мне не понравилась. Если в Могилёве и окрестностях выпал обильный снег, пусть мешавший передвижению, но хотя бы красивый, то здесь сеялась какая-то крупа. Будь температура воздуха не ниже нуля, а выше, то это получился бы, наверное, дождь, а так – не пойми что. И не снег, и не град, что-то среднее. При этом очень сыро, и сильный, порывистый ветер. Ко всему прочему – вокзал был закрыт, работала только ночная касса в маленькой комнатке с торца здания. При этом в комнатке, куда выходило окошко кассы, стоял могучий дух, состоящий из запаха махорочного дыма, прелых портянок и карболки. Настолько могучий, что я предпочёл ждать проходящий поезд Москва–Варшава на улице, встав с подветренной стороны здания вокзала. Опаздывающий, замечу, поезд!

В итоге такое ожидание разогнало сон, думал, что не усну до самых Смолевич. Но стоило выпить горячего чаю и согреться, как неудержимо потянуло в сон, прямо сидя чуть не отключился, пока проводник постель расстилал. Это ещё хорошо, что еду опять один в купе – начало марта ли причина, или недоступность первого класса, которым я повадился ездить, не знаю. А вот стоило лечь – и сон опять прошёл. Нет, спать хотелось, но уснуть не мог, в голову лезло всякое, в том числе полная дурь. В итоге вздохнул, сел в кресло, чтобы спокойно подумать над действительно полезными вещами. И что вы думаете? Не успел заказать чай, как опять стал засыпать. Снова лёг – и снова сон не идёт. После третьего цикла меня это взбесило так, что сон ушёл окончательно, вот только мысли остались вялыми и бессвязными. В итоге в Смолевичах на перрон вышел в таком состоянии, как в начале третьего курса было, когда нас всех практикой «придушили», только без магического истощения.

Чуть ли не впервые порадовался тому, что за рулём «Жабыча» сидел дружинник, самому управлять автомобилем не хотелось категорически, проще потерпеть. Но, к моему приятному удивлению, шофёр уверенно держал скорость около тридцати километров в час! Благо, дорога располагала: снегопада, как в Могилёве, не было, вообще на улице стояла отличная, как для конца первой декады марта, погода, но распутица ещё не наступила. Песок, которым посыпали дорогу зимой, протаял вглубь неё, сделав поверхность тракта пористой и шершавой, высокие снежные отвалы по обочинам просели, но и всё пока на этом. Надеюсь, рекордный прошлогодний потоп не повторится!

А вот дома меня наконец-то развезло и отпустило, настолько, что даже изнывающие по новостям жёны вынуждены были отпустить меня отсыпаться до самого обеда. Ну, а после обеда пришлось давать подробнейший отчёт. Идею пройти прослушивание у профессора Лебединского обе супруги восприняли, к некоторому удивлению, едва ли не с восторгом. По их словам, они соскучились по своему учителю, а тут такой повод не только навестить, но и поработать вместе. Даже выпытывание прочих подробностей отложили, чтобы обсудить то, как и когда смогут поехать. И поразительно быстро договорились о том, чтобы бросить Ромку и Катю на меня. Ну, ещё на няню и на кормилицу, конечно…

Историю с продажей песен исполнителям без передачи авторских прав обе они подтвердили, мол, слышали про такое. Даже конкретные суммы называли, вместе с фамилиями авторов и исполнителей, но оговариваясь, что это всё слухи. На мой вопрос – почему мне ничего не сказали, когда я собирался платить исполнителям за запись пластинки, только переглянулись растерянно.

– Я думала, что ты про сессионных музыкантов говоришь. А песни потом уже постоянным исполнителям отдать, когда они известными станут.

Ну, и ещё некоторые моменты всплыли из дальнейшего обсуждения, которые сводились ко всё тому же: мало иметь востребованный товар, нужно ещё иметь доступ к платёжеспособным покупателям и суметь его продать. Так что если бы мы взялись сами предлагать кому-то песни, особенно новые, ещё нигде не звучавшие, то выручили бы за них суммы, вряд ли оправдывающие суету и нервотрёпку. Хотя в тот год, когда заканчивал гимназию, за возможность заработать разом несколько тысяч рублей ухватился бы всеми четырьмя. Да что там «за несколько», даже за одну тысячу жилы рвал бы! Даже если бы речь шла о необходимости несколько месяцев мотаться по Великому княжеству и за его пределы.

Но я понял, что профессор ещё и таким образом «рассчитывается» за «Красавчика», повышая продажную цену остальных песен. С учётом того, что без него я бы вообще не попал на музыкальный рынок и Рысюху бы прославлением фамилии на этом поприще не порадовал, я всё ещё чувствовал себя в долгу перед Валерианом Елизарьевичем. Что бы там ни говорил сам Лебединский о том, что, якобы, чувствует себя грабителем со мною в качестве жертвы.

Вообще, всё зависит от точки зрения. С одной стороны, что-то кажется кругом, с другой оно же выглядит прямоугольником, а на самом деле это – бревно. Хм, так себе метафора получилась, если честно.

«Ага, и туповатая немного. Как бревно!»

«Спасибо, дед, ты всегда мне помогаешь и поддерживаешь!»

«Обращайся, чего там…»

А вообще, оказалось, что мне почти нечего делать! Нет, рутина была, но на то она и рутина, что все обязательные дела отнимали часа полтора в день. Будь у меня обычное имение, живущее на доходы с земли, как было в норме когда-то, то сейчас бы в разгаре была подготовка к посевной: проверка и ремонт техники, проверка семян и прочее тому подобное. У меня же никаких глобальных посевов не было! На Изнанке, там да, кое-что выращивалось, а будут ещё и ягодные плантации, но сейчас на изнанке первая половина января, всё стоит на глубокой паузе – кроме рыбаков, что всё же перешли на подлёдный лов. Но – не на Умбре, где он был всё ещё слабым, а на озере Верхнем, опираясь на новый купол, предназначенный пока для строителей моста, а потом для тех, кто будет заниматься изучением и освоением западного берега озера, так сказать, «брюха рыбы».

Чуть в стороне от течения лёд был толстый и прочный. И сразу пошли «новости» – в озере попались два новых вида рыбы. Один – что-то среднее между вьюном и миногой. Да, я знаю, что вторая – вообще не рыба, но ведь похожа! А рыбаки мои далеко не учёные, они по внешнему виду судят, да и я, собственно, тоже. Но этот обитатель озёрного дна – точно рыба, во всяком случае кости есть, и точно не угорь. Второй вид похож на линя, во всяком случае цветом и слизью, формой тела же, по уверению деда, ближе к амуру. У обоих видов коммерческая ценность пока под вопросом, потому рыбаки стараются ставить сети там, где их поменьше. Разве что для учёных и для исследователей гильдии наловили некоторое количество, причём в роли учёных выступил Биологический факультет Университета. Мы передали туда образцы через Василису – хоть кафедра ихтиологии и не её профилирующая, но хорошие отношения с профессорами никогда не повредят, а с заместителем декана – тем более. Правда, тут мы приоткрыли сундук с приключениями: учёные захотели ещё, но вот исследовательские мощности у них были ограничены, так что отдали пару видов рыб, десяток ядовитых ящериц, предупредив об особой осторожности работы с ними, пару мелких «хватателей» с фермы. Пообещали в сезон птиц наловить, но главными «звёздами» стали кенгуранчики. Передали и несколько туш, но, самое для учёных интересное – одну стайку из числа почти приручённых отловили живьём и в состоянии стазиса перевезли на университетскую изнанку, где они очухались и прекрасно себя чувствовали в вольере, построенном снаружи от купола, с равным аппетитом уплетая и кабачки, и ядовитую клещевину.

Да, о ящерицах. Эти твари допекли рыбаков до последней крайности, похоже, в бывшей старице они в основном и обитали – или собрались со всей округи, уж и не знаю. Они полностью заняли роль мышей, во всяком случае, в отношении нашего хозяйства. Настолько плотно, что с лёгкой руки рыбаков и членов их семей получили прозвище «мыщерицы», а также полдесятка других, нецензурных. И ведь никаких кошек нет, чтобы их ловили! Нет, понятное дело, если они не заполонили всю изнанку, то какой-то природный враг у них есть, чтобы регулировать численность, но мы пока такового не выявили. Да и вообще, если так посмотреть, мы изучили от силы пару процентов от биосферы изнанки, считая взаимоотношения и взаимодействие между видами, но дед уверяет, что это у меня совершенно неоправданный оптимизм, и на самом деле надо вести речь о долях процента. Не знаю, может, он и прав – например, о том, что творится под водой или в лесу мы вообще ничего почти не знаем. Даже «можжевёлку», то самое дерево с особо ароматной древесиной, так и не смогли найти в сколько-то значимых количествах, кроме срубленного отыскали ещё два. Одно артельщики сразу и свалили, недолго думая, второе я рубить запретил до тех пор, пока не убедимся, что в нашем лесу есть ещё. Одновременно попросил Оксану попытаться вырастить хотя бы десяток саженцев, хоть из шишек, точнее – шишкоягод, хоть из веток. Вроде как в нескольких горшках у неё что-то проклюнулось, но выращивание под куполом сильно отличается от выращивания на чистой изнанке. Надо, надо строить полноценные отапливаемые теплицы около главного купола, но это одно из дел в таком длинном списке того, что надо…

Кстати, о куполах. Пока рыбаки не заселились под таковой около моста, мы с гвардейцами провели серию экспериментов с ним. И поняли только то, что ничего не поняли. Оказалось, что это чрезвычайно сложный артефакт, или даже комплекс артефактов – обильно покрытый рунами ящик хитрой формы категорически запрещалось не то, что вскрывать, а даже с места сдвигать. Всё. что в нём открывалось – это гнездо для питающего макра.

Например, человека купол выпускал и впускал в любом месте. При этом Старокомельский утверждал, что купола каторжных изнанок настроены совершенно иначе: выйти из-под них можно только через специальные шлюзы, они же – ворота. Войти тоже через врата, но обладатели родовых перстней могли пройти в любом месте, но только внутрь. Изнаночных тварей купол останавливал, всех, вплоть до мельчайших насекомых. Но если мелкую живность нёс на себе человек (например, в кармане) – то при прохождении через купол такой пассажир умерщвлялся. Оно логично, конечно: если кто-то изнаночных глистов подцепит, то его что, не впускать обратно, что ли? Но вот как реализовано⁈ Особенно с учётом того, что более-менее крупную живность в бессознательном состоянии купол пропускал, как тех же кенгуранчиков и вынесли, но – только если его нёс человек. Если находящееся без сознания животное бросить снаружи на купол – оно отскочит. Какие там алгоритмы распознания и удержания – государственная тайна. Да мы её и не пытались выяснять, нам важнее было выяснить «что», а не «как».

Вот тоже: дождь, снег и воздух купол пропускал, иначе под ним задохнулись бы. Но вьюгу или иное стихийное бедствие – останавливал. И молнии, бывшие во время грозы в купол, поглощались им.

Или вот, те же мины. В руках вносились и выносились так, словно никакого купола не существует вообще. Брошенные руками тоже пролетали без проблем, как и камни. Но вот пулю или мину, выпущенную из миномёта, купол останавливал! Предположили, что всё дело в кинетической энергии объекта. Гвардейцы даже пытались какое-то время бросить камень так, чтобы купол его остановил, но это «развлечение» им быстро надоело. Десяток мин, выпущенных из пары миномётов с максимальной скорострельностью, заставили купол пойти рябью, но определить, на сколько именно эта атака «просадила» питание определить не смогли: погрешность измерения остатков энергии в кристалле оказалась больше, чем та величина, которую мы пытались измерить. Одно поняли: просадка была не сильная. Возможно, если палить сразу батареей, да поддержать огнём нескольких «сташестидесятых», то купол удастся перегрузить, но экспериментировать не стали: и боеприпасов жалко, и не понятно, что потом будет с прорванным куполом, не говоря уж о том, как его чинить.

С пулями, кстати, было ожидаемо: ещё при первой попытке стрелять по змеерукам (они же змеелапы) из-под купола оказалось, что он не позволяет этого делать, к разочарованию некоторых. Вот белым оружием проткнуть было можно, но купол при этом начинал необычные звуки издавать, так что не рисковали этим. В общем, было логичным ожидать, что снаружи внутрь пули тем более не пролетят. Поставили даже сомнительный эксперимент с высовыванием дула сквозь купол, когда большая часть ружья оставалась внутри. Для эксперимента использовали одно из не переделанных ещё крепостных ружей, которое, по моему настоянию, закрепили на импровизированном станке. Ну, что сказать? Ствол не разорвало, но и пуля из него не вылетела, остановившись как раз на границе купола. И когда открыли затвор – с расстояния, дёрнув за верёвку – оттуда неплохо так бабахнуло. Кстати, открывать было трудно, механизм подклинило избыточным внутренним давлением.

Ещё одним делом, которое из-за моей же неорганизованности потребовало больше времени, усилий и нервов, чем должно бы, стало приглашение господина Лопухина. Я так подумал, что других знакомых универсалов или портальщиков у меня всё равно нет, а он ещё и знаком с местностью. А неорганизованность в том, что я забыл пригласить его во время зимних каникул! Теперь пришлось согласовывать приезд с учебным расписанием, отправлять за ним транспорт (которым воспользовалась и одна нахальная особа женского пола), в общем, куча суеты и минимум возможности просто посидеть, поговорить с умным человеком.

Кирилл Анатольевич, которому суть работы рассказал заранее по мобилету, ещё по дороге оставил специальный артефакт, называемый маяком, неподалёку от того места, где хотел бы видеть вход на изнанку барон Шипунов и одного гвардейца для охраны имущества. На изнанке он озирался по сторонам с некоторым даже удивлением от того, сколько всего здесь сделано. Больше всего изумился, увидев целую деревеньку под тремя слитыми воедино куполами – бывший острог Пристань, да ещё и саму пристань с лодочными сараями.

– Прямо как будто по лицу мира еду! Дороги, деревни, причал, вон, капитальный! Если бы не купола… Поразительно, сколько работы проделано!

– На самом деле, постоянных поселений под куполами, если не считать входного форта, здесь четыре, плюс купол над лагерем строителей, которые мост через вот эту вот речку возводят.

– Ого! Это же по-настоящему капитальное строение должно быть!

– И должно быть, и будет. Если хотите, можно будет съездить, посмотреть: опоры уже стоят, и технологический пешеходный мостик работает.

– Посмотрим, как по времени получаться будет, но – любопытно.

Ехали мы, кстати, целой колонной: мы с Лопухиным и двумя гвардейцами на «Жабенвагене», впереди – РДА, за нами – сопровождающий броневик. Потому что как бы ни выглядела обжитой Изнанка – она остаётся местом, изначально враждебным человеку и способным на любую опасную неожиданность. Да и простую техническую неисправность исключать нельзя, а в этом случае хорошо, если кто-то сможет помочь.

Свой маяк Лопухин почувствовал примерно в полутора километрах от рыбацкого посёлка. Проехали вперёд на малой скорости, пока ощущение не стало слабеть, потом вернулись немного назад. Оптимальное место для пробоя оказалось на расстоянии два километра триста метров от Пристани. Причём портальщик сказал, что без привязки к маяку выход был бы километра на полтора южнее него. Но и к маяку выйти тоже можно, как и в любую точку между этими двумя, и даже чуть-чуть в сторону, особенно если маяк перенести. Чтоб было проще думать, Лопухин нарисовал на карте фигуру, похожую на кривую грушу, как зону, куда можно вывести тоннель, я пообещал передать её для размышлений потенциальному заказчику. На этом обязательная часть визита оказалась закончена, можно было переходить к произвольной. Только отправить РДА на лицо мира, забрать маяк вместе с охраняющим его гвардейцем. Туда был отправлен ещё один РДА, чтоб человек не мёрз впустую, но оборудования для работы мобилетной связи на Изнанке всё ещё не было, не говоря уж о выходе на Лицо, так что – только посыльные, только старые традиции…

Глава 16

К будущему мосту съездили. Лопухин впечатлился масштабами работ и размером будущего моста. Правда, ответить на его вопрос о том, зачем мне здесь ТАКОЙ мостище, который по пропускной способности как минимум не уступает тому, что в Борисове через Березину переброшен, я не смог. Объективно говоря, на сегодняшний день имеющегося «технологического» было бы более чем достаточно. Разве что более тонкие опоры могло бы снести во время весеннего паводка, а на мощных столбах класть маленький мостик? Но вот «нутром чую», что пригодится. Чую, но ни доказать, ни просто объяснить не могу, да и «обитатель нутра», я деда имею в виду, тоже молчит старательно.

Я даже сам заинтересовался вопросом: что может оправдать постройку моста, рассчитанного на регулярное движение тяжёлых грузовиков, причём колоннами? Нет, у меня давно лапы чешутся посмотреть, что там в верховьях Самоцветной. Но, судя по жеодам и прочим камушкам – там если и есть скальный выход, точнее, он там точно есть, то сформирован осадочными породами, тем же известняком. А в осадочных породах, по нашему с дедом дилетантскому мнению, никаких рудных тел быть не может, разве что болотная руда вкраплениями. Ведь руды – это метаморфические породы, да? Ну, а если известняк не переплавился в то, во что он превращается – мрамор, что ли – то и ага. Меловой карьер строить? А смысл?

«Ну, в моём мире меловые карьеры в Беларуси были. Здоровенные предприятия строились, к ним даже дороги специально прокладывали, в том числе и железные. Потом там озёра получились с очень красивой водой».

«Что-то я слышал, под Берестьем, вроде, было что-то. Но сомневаюсь я, что оно окупится…»

«А зря. Известняк – это сырьё для цемента. Плюс куча других вариантов использования. У мела ещё больше применений, тут тебе и флюс в металлургии, и в школы нужен».

«Не знаю, не знаю… Не знаю, что меня может заставить известняковый или меловой карьер на изнанке строить и возиться со всей бюрократией. Я как песчаный карьер вспомню, так до сих пор вздрагиваю».

«Юрочка, зайка ты мой… Какая ещё бюрократия на ТВОЕЙ изнанке⁈ Разве что договор с арендаторами заключить. Думаю, тот же Суслятин всеми четырьмя в идею вцепится, если тебе самому лень».

«Дед, что-то нас не туда унесло куда-то! Сначала надо выяснить, есть ли там что-то вообще, и, отдельно – в пригодных для промышленной добычи форме и объёмах».

На этом внутреннее обсуждение темы моста пока свернули. Я с некоторым содроганием спросил о когда-то созданной автомобильной колонне для геологов. Содрогался при мысли, что наведу на идею срочно сделать десяток образцов до начала сезона. Но – пронесло.

– Знаете, идея понравилась многим, не могла не понравится. Но не все смогли и продумать, и реализовать как следует. Несколько лет уже ездим, как цивилизованные люди, все смотрят, завидуют, даже пытаются подражать, но…

Лопухин развёл руками, при этом выглядел странно довольным.

– Всего сейчас по Империи ездят, насколько я знаю, восемь колонн, которые пытаются именно комплексно закрыть все потребности, плюс куча организаций, где механизировали только некоторые задачи. Но наша колонна – самая лучшая по сей день! И по составу техники, и по качеству, и по удобству пользования! А такой кухни, как у нас была, и близко ни у кого нет.

– Что значит, «была»? С ней что-то случилось⁈

– В каком-то смысле. Повар наш выкупил, кредит в банке взял под это дело. Мы-то думали, что новую такую же сделаем, что там сложного, в кухне-то? Но – не смогли. Нет, так-то сделали, и оно работает, но – не тот класс, что-то вы такого накрутили, что мы не осилили. Те же стеклянные поверхности, что разделочные, что варочные. И маги тверди свои есть, и, вроде, понятно, что сделать надо, а получается хоть чуть-чуть, но не то. Или это просто ностальгия по первому человеческому сезону заставляет приукрашивать воспоминания?

– А с оригинальной кухней и поваром что, не знаете?

– Знаем. Он вашу же идею, мимоходом озвученную, использовал. Заказал на остатки денег прицеп, загрузил туда и на крышу лёгкую мебель, так называемую садовую, зонтики складные и устроил передвижное кафе. Поехал летом к морю, и за сезон отбил все расходы! Нанял сперва двух помощников, потом ещё одного повара, двух посудомоек и двух официантов, но это из местных. Умно, кстати, поступил: до этого его три раза побить пытались так называемые конкуренты, и сжечь угрожали, а взял на работу молодёжь из «уважаемых» семей – и как отрезало.

– Почему «так называемых»?

– Так у них, если речь не о постоянном заведении в своём здании, а у разносчиков, максимум – это разной степени свежести и теплоты выпечка или тот же плов сомнительного состава и возраста. А у бывшего нашего – и столики со стульями, и приборы, не надо пальцами или свёрнутыми из картона кульками мучиться, и меню как в настоящем кафе: и первое, и второе, и салаты. Причём окна широкие открыты – видно, кто, что и как готовит.

Лопухин усмехнулся.

– Он даже экскурсии внутрь водил! До начала работы, или после, причём не бесплатно. Народ в восторге был – настоящая кухня будущего! Спрашивали, где такое купить, на что он с загадочным видом отвечал, что это уникальная вещь – мол, один аристократ на спор сделал, спор выиграл, но повторять не собирается.

– Почти и не соврал, поросёнок! Разве что не на спор, и я потом несколько раз повторил, только в стационарном варианте. В своих домах в Могилёве, в Смолевичах, здесь, в имении. Плюс соседям-баронам, пока им жёны обструкцию не устроили. А ещё дружинникам своим, точнее – уже гвардейцам, кухню оборудовал, но там всё попроще в плане оформления, зато рассчитано на совсем другие объёмы. Ах, да – ещё в трактирах своих, в ходе модернизации и переоборудования. То есть – немало, на самом деле, сам не ожидал и не заметил даже, когда успел.

– Может, и нам ещё одну?

– Ага, а вы её опять продадите. Давайте я вам лучше свою полевую кухню новую покажу? Правда, от тех стай мошки, что вы описывали, на неё защиты нет, но не везде же насекомые так зверствуют⁈

Показал кухню на четыре котла, понравилась. Обещал рассказать коллегам с предсказанием, что штуки три наверняка закажут уже этой весной, а, может, и больше. Пригласил Кирилла Анатольевича и на ужин с предложением заночевать в гостевых комнатах имения. Ромка, когда вышел к столу со своей питомицей, по началу напугал гостя, которого забыли предупредить, так уже привыкли к Мурыське. Но тот быстро пришёл в себя и за ужином развлекал моих домашних разного рода байками из своей практики и из того, что случалось (или якобы случалось) с его знакомыми. Видно было, что ему это не в первой: и привычно рассказывал, и сами истории были явно заранее приглажены, избавлены от «лишних» подробностей, в том числе и от лишних за столом.

Наутро провожал на поезд и Лопухина, и своих жён: они всё же собрались в Могилёв, на прослушивание. Перед отъездом Маша, как бы невзначай, шепнула мне:

– Юра, а я, кажется, опять…

– Что именно «опять»?

– У Ромки будет новый братик. Или сестричка.

– Да ты что⁈ И когда?

– Ну, точно пока не скажу, где-то между двадцатым октября и десятым ноября, но может ещё на недельку туда-сюда срок сдвинется. К маме заеду в гости, она поможет уточнить.

И уехала, оставив меня с такой новостью. И с Ромкой. И с Катей. Правда, Катя пока ещё только ползала, иногда делая первые попытки встать на четвереньки, и какая-нибудь игрушка, которую можно засунуть в рот и хорошенько обмусолить, интересовала её куда больше, чем какой-то там папа. Так что она осталась в основном на няньку с кормилицей, хоть и я не забывал дочку. Зато с Ромой стал проводить очень много времени. При том, что всю зиму старался заниматься с ним минимум часа по два в день, но сейчас по половине дня были вдвоём. Парню осталось чуть меньше четырёх месяцев до трёх лет, по уверению деда – начинался самый интересный возраст.

Сын уже активно болтал, правда, не всегда разборчиво. С другой стороны – странные слова ушли в небытие, причём некоторые так и остались не расшифрованными, а дефекты дикции – дело временное. Но была одна странность: эти самые дефекты у Ромки периодически менялись! То он картавит нещадно, через неделю уже рычит, как его рысь, зато возникают проблемы с шипящими, и так далее. Маша даже злилась, порой очень сильно:

– Слушай, мне иногда кажется, что он просто издевается над нами!

– В каком смысле, радость моя?

– В таком, что кривляется, будто бы не может говорить нормально! Но иногда забывает, как именно он кривлялся вчера, например! Или развлекается.

– Вряд ли, киса моя, он ещё слишком мелкий, чтобы строить такие длительные и многоходовые планы, а тем более – их реализовывать.

Кроме разговоров, а у Ромки на всё были свои взгляды, порой уморительные, мы с ним ещё и играли. Ну, а что ещё делать? Учить его чему-то всерьёз пока рано, даже дед, который хвалится, что умел читать в четыре года, этот свой подвиг совершать начал на год позже. Физическую нагрузку тоже нельзя давать – косточки тонкие и мягкие, можно инвалидом оставить на всю жизнь. Байки про «в три года сел на коня, в четыре шашку в руки взял» оставим любителям таких баек, главное, чтобы они только к настоящим, живым детям это всё применять не пробовали. Дед уверяет, что в профессиональном спорте занятия на самом деле начинают лет в пять, например, в гимнастике. Но он же и согласен, что здоровья это в конечном итоге тем детям не добавляет. Многие в двадцать-двадцать пять уже инвалиды, и это явно последствия в том числе и слишком раннего начала тренировок, и их количества.

Так вот, возвращаясь к Ромке. Магия ему тоже ещё долго будет недоступна. В четырнадцать, когда я, по традиции, надену ему на палец кольцо наследника, может проявиться личный дар, которым можно будет заняться, а если его не будет – то тогда уж только после пробуждения Дара в восемнадцать. И остаются, как уже говорил, только игры. Но они тоже могут быть разными – в памяти у деда оказалось множество развивающих игр: и на мелкую моторику, и на чувствительность пальчиков, и даже на логическое и пространственное мышление!

К примеру, кубики, которые дед именовал «бессмертной классикой» были дополнены брусками разной формы и размера, что внесло удивительно много разнообразия в игры. Настолько, что и дети нашей няньки играли в них вместе с Ромкой с большим удовольствием. Мне только и оставалось следить, чтобы не подрались за какой-нибудь «редкий» элемент, одновременно понадобившийся минимум двоим сразу, а то и всем одновременно. И это даже не те сборные деревянные модели, которые я пару лет назад для публики сильно постарше делал. А у деда в планах ещё планки с уступами, а отдельно – то, что он называет «прото-лего»: бруски с пупырышками на одной стороне и отверстиями на другой. Я сделал пробный набор из двух дюжин деталей разного размера, от «два на два» до «два на десять», и согласен, что с этим и взрослые играть могут. Но – сложновато в изготовлении, да и при сборке-разборке нередко заклинивает, так, что ребёнок не факт, что разберёт. А если сделать отверстия чуть больше – конструкция начинает болтаться.

Ещё Ромке понравилось собирать картинку, разрезанную на несколько кусков неправильной формы. Это, опять же, и детям постарше оказалось интересно, но быстро надоедало: слишком мало деталей, слишком просто. Нужно будет сделать наборы из девяти, а потом двенадцати кубиков с шестью сборными картинками на них. Чтобы восстановить рисунок, нужно не только расставить кубики в правильном порядке, но и развернуть их нужной гранью вверх. Пока что Ромка для такого слишком мал, на моё взгляд.

Но особенно Ромке нравились совместные поездки! Первый раз я взял его с собой в Алёшкино с некоторым трепетом: не был уверен, что сын усидит на своём месте и не попытается по пути влезть в какое-нибудь приключение. Дед рассказал про детское кресло, но нам его не к чему крепить, даже если прямо сейчас изготовить. Надо переделывать полностью конструкцию основных сидений, чтобы эти самые места для крепления появились. Правда, дед тут же рассказал и о том, что в его детстве «такого не было» и он успешно откатался и на легковых автомобилях, и на грузовиках, и даже на мотоциклах – то только пассажиром безо всяких специальных защитных средств. Но немедленно заявил, что брать с этого пример не стоит – мол, получится классическая «ошибка выжившего».

Заинтересовало меня это выражение, нашли в памяти деда происхождение выражения. Забавная и поучительная история, надо сказать, а идея бронировать те места, где меньше всего отверстий вообще оригинальная. Хотя потом, когда знаешь, в чём дело, и разберёшься в деле кажется единственно логичной и правильной[1].

Так вот, загрузил его на заднее сиденье вместе с его фамильяром и поехал, одним глазом глядя на дорогу, а вторым – в зеркало. Но мальчишка всю дорогу сидел, прилипнув носом к стеклу, и проблем не создавал. А вот в месте назначения… Ну, как же – вокруг столько нового! Неизвестного! Незнакомого! И наверняка интересного! Только ранняя весна с её ручьями и грязными сугробами не давала ему с подружкой рвануть в совершенно произвольном направлении. Ну, и немножко – замершие в оцепенении при виде рыси люди. Нет, про Ромкиного фамильяра в округе знали, но в теории и, похоже, не все. А тут – вот она, живая, пушистая, клыкастая, зевает демонстративно… И, главное, бежать никуда не торопится, умничка. В общем, когда все отмерли, удалось словить Ромку за руку и уже так пойти в контору. Потом пришлось обойти весь бровар и корчму в придачу, показать и рассказать, что и где. Вряд ли сын многое запомнит, но впечатлений получил массу! У одного только пресса, который делал таблетки из пивных дрожжей – а мы уже продавали ВСЕ лишние дрожжи что могли выделить из сусла, кстати говоря, что давало немалую такую прибавку к прибыли – он застыл минут на двадцать. Я даже успел обновить все конструкты на оборудовании в соседнем помещении, те самые, что изучил в академии, а он всё смотрел заворожённо за тем, как выпадают в коробку таблетки и как другая работница фасует их в стеклянные флаконы по шестьдесят штук – пять дюжин, или на месяц по две штуки в день.