Текст книги "Девиант (Полёт ночного мотылька) (СИ)"

Автор книги: Kellerr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Я взглянул на свою руку – на костяшках остались следы крови.

Послышались маты и новые угрозы, но я их уже не слушал. Отвлекающий манёвр дал мне пару секунд на то, чтобы воспользоваться замешательством противников: я развернулся и бросить прочь по узкому переулку, спасая свою несчастную душонку.

Честно говоря, сколько длилась погоня, я не засекал. Я бежал до того момента, пока не почувствовал, что ноги отваливаются и пора бы притормозить. Поэтому после очередного поворота я нырнул за так удачно расположившийся мусорный бак, зажал себе рукой рот и замер.

Данила с друзьями промчались мимо, обливая меня матами с ног до головы.

А я так и сидел, пока их голоса не стихли. Лишь после того, как почувствовал себя в относительной безопасности, я шумно выдохнул, обхватил плечи руками и заревел неизвестно из-за чего, стараясь не скулить подобно брошенной на произвол судьбы собаке.

***

Домой я вернулся лишь ближе к полуночи. Раньше я никогда не приходил настолько поздно, да ещё и не предупреждая, во сколько вернусь. Бабушка встретила меня с встревоженным лицом, молча запустила в квартиру и наблюдала, как я разуваюсь.

Ну, она же бабушка. Ей положено волноваться.

Оставив кроссовки около двери, я смущённо поднял глаза.

– Я в порядке. Просто так получилось.

Хорошо, что на лице не было ссадин. Пострадал снова лишь мой несчастный живот, а вот лицо осталось в целости и сохранности. Никакой крови от разбитых губ и фингалов под глазом. Если попытаться улыбнуться, то получается даже довольно бодрый вид. Наверное…

Бабушка осуждающе покачала головой, спросив:

– Повзрослел, значит?

Я выпрямился, посмотрел на неё. Множество морщинок испещрили некогда красивое лицо бабушки, но они её не портили. Говорят, с возрастом лицо приобретает своё настоящее обличие. Маски ломаются, исчезают. Остаётся отпечаток, который наложила жизнь. Моя бабушка была доброй. Сейчас не нужно было хорошо знать её, чтобы сказать это, – достаточно было лишь посмотреть на её лицо.

А каким же буду в старости я?.. Какой я на самом деле?

– Или это из-за того, что я не рассказывала тебе о маме?

– Бабуль, – я закрыл глаза, не в силах смотреть на неё в этот момент. – Мама тут ни при чём. Я привык, что её нет рядом. Я просто не думал, что она могла натворить что-то серьёзное. Всё это… не складывается в ровный ряд.

Бабушка понимающе кивнула.

– Не складывается, – эхом повторила она. – Но так оно и есть.

Я ещё некоторое время постоял рядом с ней в коридоре, бессмысленно обводя взглядом узоры на блёклых цветочных обоях, потом зевнул и, извинившись за позднее возвращение, пошёл спать.

Может быть, это странное желание – захотеть снова услышать голос Кая. Прямо сегодня. Прямо сейчас.

Нырнув в кровать, я крепко обнял подушку, отдавшись на растерзание мыслям. Живот всё ещё немного болел, но если не напрягать его, в общем-то было терпимо. Боль, причинённая мне Данилой, напоминала о связи с Каем. Даже теперь, когда он попросил меня временно продолжать держаться на расстоянии, связь оказалась нерушимой.

Связь, которая…

========== Глава восемнадцатая. ==========

Во лжи есть определённые плюсы. Для того, кто врёт. Не было бы от неё пользы – люди бы не лгали.

Придя к такому выводу, я перестал пытаться отнести поступок бабушки к хорошему или плохому. Если она так сделала, значит, на то были причины, которые должны принести определённые плоды. Хорошие плоды. Какие именно, пока сказать сложно, но они определённо должны быть.

В школу я шёл с большой неохотой и невыполненным домашним заданием. Раньше я редко приносил с собой пустые тетради, потому что не любил выслушивать упрёки учителя. Мне было легче потратить пару-тройку часов вечером, чтобы на следующий день не мучиться из-за давящей с жуткой силой совести. Сейчас же совесть спряталась куда-то далеко-далеко и совершенно не беспокоила меня.

Учительницу, заменяющую Иосифа Кирилловича, звали Алёной Карловной. За пару недель знакомства с ней никто из класса так и не смог определить, сколько ей лет. Она была из тех женщин, которым могло быть и двадцать девять лет, и сорок девять. На лицо – самая обычная. Длинные волосы, вечно завязанные в пучок, минимум макияжа, строгая неброская одежда, хорошо поставленная речь. Я так и не понял, какая она – строгая или нет. Голос Алёна Карловна не повышала, замечания делала редко (да и на её уроках все сидели молчком), новый материал рассказывала последовательно и без шуток, которые частенько позволял себе Иосиф Кириллович.

Алгебра теперь стала скучным предметом, а геометрия – нудным и непонятным. Я даже стал опасаться того, как бы мои оценки по этим предметам не ухудшились. В конце концов, это ведь действительно страшно – дополнительные занятия.

Кажется, у меня началась развиваться паранойя.

Я оказался в ярко освещённом коридоре как раз в тот момент, когда прозвенел звонок на урок. Вот чёрт. Давно же я не опаздывал! Правда, и этот факт сейчас практически меня не волновал.

Я снял куртку и по привычке сунул шарф в рукав, совершенно не боясь того, что он может выпасть и потеряться. Я подошёл к гардеробу и вытянул руку. Но дежурный, взяв у меня куртку, не спешил уходить. Он так и стоял на месте, вынуждая меня поднять на него глаза. И я поднял, увидев Кая.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я, хотя ответ на вопрос был прямо передо мной.

– Дежурю, – послушно ответил Кай. – Ты, кстати, тоже.

– Я? Но я же… – причина, почему я не могу дежурить, не нашлась, поэтому я просто замер с открытым ртом и наверняка глупым видом. – Почему я не знал?

– Потому что вчера тебя не было в школе, а звонить тебе домой никому не хотелось. Сюрприз. [Его не было в школе? Разве?]

Входная дверь громко хлопнула, и к гардеробу прибежала девочка лет двенадцати, запыхавшаяся и раскрасневшаяся. Сняв на ходу куртку, она сунула её в руки Каю и принялась приглаживать растрепавшиеся волосы.

Надо же, хоть кого-то не волновал Кай и не вызывал дикого испуга.

Кай отдал номерок девочке, та сбивчиво поблагодарила его и, подхватив портфель, унеслась по коридору к лестнице, где и исчезла. Я проводил девочку удивлённым взглядом. Так как я редко опаздывал, то редко наблюдал за другими опоздавшими. Оказывается, это довольно любопытное явление.

– Так и будешь смотреть ей вслед? Может, уже зайдёшь и приступишь к своим обязанностям? – спросил Кай, отдав мне ленту дежурного.

Я нехотя прошёл внутрь гардероба, стянул с себя куртку и повесил на самые дальние свободные крючки рядом с курткой Кая. Рюкзак я поставил на подоконник и, вздохнув, попытался завязать красную ленту дежурного на руке. Интересно, и как это сделать одной рукой? В любом случае сдаваться без боя было нельзя. На бой ушло добрых минуты полторы, после чего я заметил, что выдохся.

– Помочь?

Повернувшись, я увидел наблюдавшего за мной Кая, прятавшегося за ровненьким рядом из курток. Немного поколебавшись, я всё же кивнул. Без помощи мне всё же не обойтись. Кай послушно подошёл ближе, взял непослушную ленту и осторожно завязал на двойной узел, заметно стараясь не передавить мне руку.

– Так ты со мной разговариваешь? – несмело поинтересовался я, на секунду взглянув на него.

– А разве не должен?

– Не должен, – подтвердил я. – Ты когда-то сказал, что нам лучше держаться на расстоянии.

Кай поправил узел и полюбовался на результат проделанной работы.

– Временно, – сказал он.

Я тоже посмотрел на красовавшуюся на руке ленту.

– То есть это «временно» уже прошло?

– Оно и не начиналось. Это были просто слова.

– Просто слова? – накинулся я на него. – Ты ведь сказал не подходить к тебе, а теперь решил, что всё, хватит?

– Была определённая причина – прервать связь, чтобы не случилось резкого перехода, – Кай надавил на слова. – И Данила…

– Данила уже нашёл меня, – снова перебил я Кая. – Вчера. Знаешь, что он сказал? Заявил, что раз мы уединяемся в туалете, то я наверняка должен знать, что тебе нужно.

Повисло неловкое молчание. Вернее, неловким оно совсем не было. Я чувствовал, какое напряжение летало между нами, и исходило оно в основном от меня. Я разозлился. Опять. Снова. Чёрт возьми, да я даже на бабушку так не сердился, как сейчас на Кая.

Только вот если ощущения были кардинально разными, сердился ли я на самом деле или испытывал что-то ещё?

С языка едва не сорвались подробности того, где именно я попался Даниле и что конкретно там произошло, но я сдержался.

– Ладно, хватит, – пробормотал я, услышав хлопок входной двери, и, нырнув в соседний ряд, направился к главному окошку, чтобы и без того опоздавший человек не торчал у гардероба слишком долго.

Я даже и не предполагал, что среди опоздавших окажется и Данила. На его носу красовался телесного цвета лейкопластырь, а кожа вокруг немного припухла. Судя по его вытянувшемуся лицу, он совершенно не ожидал увидеть меня так скоро, да ещё и в роли дежурного. С Каем. Он переводил взгляд то на меня, то на Кая и не торопился сдавать куртку.

– Так-так-так, – быстро проговорил Данила, когда всё в его голове встало на свои места. – Кого я вижу?

Я невольно отвёл глаза, но заставил себя остаться на месте.

– Опаздываешь, – холодно отчеканил Кай и первым вытянул руку, движением пальцев показывая, что Данила должен отдать куртку. – Звонок был пять минут назад.

На лице Данилы застыла гримаса ненависти, однако он достаточно быстро сумел взять себя в руки. Куртка в итоге оказалась у Кая, но он не спешил уходить, бросив на меня несколько взволнованный взгляд.

– Иди, – беззвучно сказал я, понимая, что рано или поздно ему придётся это сделать.

Кай скрылся за рядом висевших курток. Несколько секунд его отсутствия показались мне вечностью. Хотя, надо сказать, я ожидал куда более агрессивной реакции от Данилы, но он только молчал, пока, наконец, не выдал:

– А я и не думал, что ты сегодня посмеешь сунуться сюда.

Невнятно пожав плечами, я посчитал необходимым отступить вглубь гардероба, тем самым увеличив расстояние между собой и Данилой.

– То же самое касается и твоего носа, – ответил взаимностью я.

Глаза Данилы недобро сверкнули, и мне показалось, что ещё секунда – и он изобьёт меня прямо здесь и сейчас. К моему счастью, подошёл охранник и, нелепо зевнув, погрозил нам пальцем.

– Урок уже начался, хватит тут болтать, – рявкнул мужчина, неодобрительно проследив за тем, как ко мне подошёл Кай и отдал номерок Даниле.

– Уже ухожу. Всё равно на контрольную опаздываю, – отреагировал Данила на замечание охранника и практически сразу ушёл, пронзив меня напоследок уничтожающим взглядом.

– А что у него с носом? – философски поинтересовался Кай, явно намекая на то, что я должен был знать ответ.

И я его знал.

– Моя работа. Я случайно.

– Ты ещё догони его и извинись, – фыркнул Кай, закатив глаза.

***

В целом в работе дежурного не было ничего сложного. Все перемены мы должны были находиться в гардеробе и постоянно бегать туда-сюда с номерками и куртками. Я заметил, что люди старались по возможности подходить ко мне, а не к Каю. Оно и понятно. Особенно Кая остерегались школьники помладше на два-три года. Я едва сдерживался, чтобы не смеяться, когда их глаза становились размером с блюдце. Кай же весьма умело изображал равнодушие и делал вид, что его совсем не волнуют подобные взгляды.

Больно. Почему мне так больно?

Раньше Кай был тихим добрым мальчиком, который теперь остался запечатлённым лишь на фотографиях. Это он был жертвой, но все боялись именно его – того, кто раньше не причинял другим боль. Забавно, но я верил, что Кай таким и остался, просто спрятался в жёсткую скорлупу, чтобы жить дальше. Он не оставался равнодушным к таким взглядам. Где-то в глубине души ему наверняка больно…

Когда я представлял, что он чувствует, мне тоже становилось больно. Желудок скручивался тугой петлёй, начинало тошнить, дыхание перехватывало.

Я слишком долго находился на расстоянии от Кая. Я отвык от того, какой он. Почти месяц я только и делал, что наблюдал за ним, а теперь пытался представить, что же происходило у него в душе.

Какой ты, Кай? Ты ведь наверняка всё просчитал на несколько шагов вперёд? Только вот в какую сторону?..

На уроках мы ходили по этажам, подбирая мусор, проверяя целость цветочных горшков и всего прочего. Главный плюс был в полном освобождении от учёбы на целый день. Два урока Алёны Карловны канули в лету. Этому я был несказанно рад и по такому случаю даже был готов отработать пропущенный материал самостоятельно, что и собирался сделать вечером.

День на удивление пролетел очень быстро. В конце у меня разболелась голова. Поток людей на переменах казался бесконечным, множество голосов начинали раздражать. Когда в гардеробе уже почти не осталось курток, я с радостью подумал о том, что скоро наконец-то можно будет уходить.

После проверки наличия номерков на крючках Кай утянул меня к опустевшей учительской. Последним пунктом в дежурстве было обязательное поливание цветов, в том числе и в учительской.

– Постой-ка у двери, – Кай отдал мне бутылку с водой, а сам нырнул между столами.

Я долго не мог понять, что он делал, но когда увидел стопку явно исписанных листов на одном из столов, то припомнил, что Данила упоминал про какую-то контрольную.

– Ты что, хочешь испортить контрольную Данилы? – удивился я.

Кай, похоже, оценил мою проницательность, поэтому загадочно улыбнулся.

– Не упускать же такой шанс.

– Сделай мне одно одолжение. Пожалуйста, – попросил я, наблюдая, как Кай перебирает листы с контрольными работами.

Он на мгновение остановился, потом пролистал ещё пару работ и, наконец, вытащил искомый лист. Я даже нисколько не сомневался, что эта может быть чья-то работа помимо Данилы.

– Какое? – осторожно спросил Кай, бегло посмотрев на меня.

Он взял ручку, щёлкнул ей и, зачеркнув что-то, написал несколько строчек от себя. Потом в ход пошёл корректор. Аккуратные мазки, выжидание, чтобы он высох, и очередные исправления.

Я взглянул в приоткрытую дверь – в коридоре по-прежнему никого не было.

– Если хочешь, чтобы я всё-таки помогал тебе, то не держи меня на расстоянии. Не нужно думать, что так будет лучше, – я выдержал паузу, набрал в грудь побольше воздуха, и сказал то, что хотел сказать уже давно: – Ты просчитался, Кай. Ты пустил в свою армию неопытного бойца.

Не знаю, что именно показалось ему забавным, но Кай улыбнулся. Он вдруг скомкал лист, в который только что вносил тщательные исправления и сунул себе в рюкзак.

– Выброшу где-нибудь по дороге домой.

Ну что за сумасшествие? А если его вычислят?

– Меня никто не видел, – Кай словно прочитал мои мысли. – А предположения Данилы, если они и будут, ничего не значат без доказательств.

Я заметил мстительную тень в его глазах. Она испугала меня и заставила усомниться в том, что внутри Кай остался добрым. Но когда он подошёл ко мне, оставив на учительском столе по-прежнему аккуратно сложенную стопку контрольных работ, я неосознанно понял: его нынешнее поведение – это даже не маска. Это короста, защищающая некогда нанесённую рану. Кровь останавливается, рана перестаёт болеть, но не заживает сразу. А если и заживает, то во многих случаях остаётся шрам, напоминающий о ней.

Кай изранен изнутри. Да, Данила может причинять физическую боль – такую, от которой хочется кричать и сгибаться пополам. Но помимо всего прочего он не дурак с горой мышц. Он неглупый. Взять хотя бы его отличную учёбу. Разве дураки учатся на пятёрки и обводят вокруг пальца наивно верящих учителей? Данила неглупый, иначе был бы способен только на причинение физической боли. Но он может бить по слабым точкам словами, уничтожая морально, раня невидимым ножом сердце и душу.

И вот сейчас, когда Кай стоял рядом со мной, около приоткрытой двери в учительскую, и доверял мне на хранение ещё одну тайну, связанную с испорченной контрольной работой, я прочитал в его глазах ответ на свой вопрос. Ответ был немым, но я теперь знал, что хотел сделать. Я хотел не просто бросить ком грязи в своих обидчиков, объединившись с Каем. Я хотел другого, и это было вовсе не желание отомстить.

Я вылечу его раны.

========== Глава девятнадцатая. ==========

Старое доброе место у самого окна. Моя личная крепость, в которой не пугают ни настороженные взгляды, ни очередное затишье.

Я потерял счёт времени. Понятие времени как вязкой трясины или быстротекущей реки перестало существовать. Оно просто шло вперёд – не быстро, но и не медленно. Мне его хватало с головой.

Я открыл для себя значение нового слова, которое записал бы в личный словарь. «Нормально». Нормально – это когда ни больше, ни меньше. Середина. Нормально – это когда рядом Кай. Своё существование в школе я теперь воспринимал только с ним. Когда мы только-только познакомились, Кай упоминал про войну. В дальнейшем выяснилось, что он хочет мести. Тогда это выглядело как сложная цель, уничтожающая всё на своём пути. Война идёт всегда с жертвами, а после оставляет пустоту и возможную радость победы или горечь проигрыша.

Кай действовал не так, как я себе представлял. Вернее, он совсем не действовал. Даже теперь, когда мы снова сидели за одной партой и разговаривали, я не мог понять, что творится в его голове. Его мысли по-прежнему оставались запретными. Он ведь злился на Данилу. Так? Так. Но почему он ничего не делал, кроме той испорченной контрольной? Разве это война? Месть? Разве это жестоко?

– Когда ты нацелился на Иосифа Кирилловича, у тебя ведь был план? – не выдержал однажды я.

Кай на секунду оторвал взгляд от учебника.

– Был. И ты его знал.

– А что с Данилой? Тут есть план? – продолжал допытываться я.

– Плана нет. Есть финальная точка, – несколько туманно отозвался он.

– То есть ты ничего не собираешься делать?

Теперь уже Кай окончательно поднял голову, внимательно посмотрел на меня ясными глазами и сказал то, чего я почему-то не ожидал:

– Он всё сделает сам.

Сам. Сам?

После я погрузился в раздумья. А ведь и правда – если сравнивать поведения Кая и Данилы, то Данила вёл себя куда более резко. Нервничал, злился, открыто выражал агрессию. А Кай? Кай просто продолжал учиться и оставался сторонним наблюдателем. Вспомнить хотя бы недавнее нападение Данилы на меня. Что им двигало? Страх. Неизвестность. Он боялся, хоть Кай не тронул его и пальцем.

Он боялся.

Он сдал позиции.

Как и я. Ведь я так и не смог поговорить с бабушкой, уверяя себя, что я не боялся – мне просто было нужно время.

– Почему мама это сделала? – решился я на разговор в тот же вечер.

Бабушка оторвалась от вязания, сложив спицы крестом у себя на коленях.

– Что сделала?

– Ну… что-то. В тюрьму просто так не попадают, верно?

Конечно, верно. Я знал это, но никак не мог придумать достоверных причин, толкнувших маму на что-то противозаконное. Их просто не существовало.

Но я ошибался. Бабушка тяжело вздохнула, похлопала рукой по мягкой обивке дивана и сняла очки. Я послушно сел рядом, подозревая, что разговор всё равно будет коротким, но лучше всего провести его сидя.

– У твоей мамы на работе в нашем прежнем городе был навязчивый поклонник. Когда она всё бросила и уехала в неизвестном направлении, спустя какое-то время он всё же выследил её.

Продолжение истории нарисовалось настолько ярко, что не было нужды даже дослушивать рассказ бабушки. Одно только слово – поклонник – подразумевало под собой очередную влюблённость. Любовь. Дальше всё складывалось в ровный ряд, который в конце обламывался и заканчивался тем местом, куда попала мама.

– Он… хотел, чтобы она была с ним. После нескольких отказов твоя мама испугалась и собиралась снова уехать, но он поймал её по пути с временной работы домой. Не знаю подробностей, но какой-то случайный прохожий утверждал, что тот мужчина не сделал ничего плохого, а она набросилась на него, бив всем, что попадалось под руку, – бабушка надолго замолчала. Её пустой взгляд, теперь уже направленный не на меня, окрасился скопившимися в уголках глаз слезами. – Её признали полностью вменяемой…

… А её поклонник подтвердил, что всего лишь хотел поговорить. В результате ему пришлось провести в больнице почти целый месяц.

Интересно, что же это были за слова, так подействовавшие на маму? Я тебя люблю? Десять раз? Сотню раз повторявшихся? Меня передёрнуло. Ну конечно же. А что ещё? Те самые слова, действующие убийственно. Может быть, это наследственное, а может, я просто боюсь, что это наследственное.

«Я тебя люблю» – то, что переворачивает душу вверх тормашками. То, что пугает, заставляет бежать, но в то же время совершать немыслимые поступки, причин для которых может и не быть.

Я помнил, что такое влюблённость. Поначалу это светлое, тёплое чувство. Если с ним смириться и остаться в стороне, то вполне можно жить нормально. Но если захотеть приблизить к себе объект влюблённости, начинает происходить что-то немыслимое. Желание помочь, желание быть рядом, желание дотронуться… Спокойствие. Наблюдение. Быстро испаряющаяся злость.

Кай.

Кай…

Так это ты? Ты – моя причина? Ты – мой страх?

– Может ли быть, что это так… – вслух прошептал я, задумчиво обняв подушку и смотря в щель между шторами, через которую в комнату заглядывала полная луна.

***

Говорят, со страхом можно справиться лишь столкнувшись с ним лицом к лицу. Посмотреть в глаза, не убежать, принять его таким, какой он есть. Произойдёт переосмысление. Страх не исчезнет, но изменится отношение к нему. Так ли это на самом деле, проверять совершенно не хотелось. Навязчивая мысль прочно засела в голове, и избавиться от неё оказалось не так-то просто.

Если оставить человека наедине со своими мыслями, в конечном итоге он придёт к совершенно неожиданным выводам. Повторить логическую цепочку после будет практически невозможно. Связь оборвётся, а вот вывод породит новые вопросы и сомнения.

Я имел возможность задать интересующие меня вопросы, а не опираться лишь на собственные выводы. У Данилы такой возможности не было. Кай его враг. Спрашивать у врага о его намерениях ведь неправильно?

В тот день Кай появился гораздо раньше звонка. Я было обрадовался тому, что не придётся сидеть одному оставшиеся десять минут, но Кай почти сразу вышел из кабинета, попросив у меня жевательную резинку. Особой любовью к жвачкам я никогда не проникался, но упаковка мятного Орбита практически всегда имелась во внешнем кармане рюкзака.

Кай ушёл, ничего не пояснив. Наверное, зря я рассчитывал, что моя просьба о честности хоть что-то изменит. Не изменила.

Правда, после двух уроков причина стала вполне ясна. При переходе в другой кабинет нам навстречу вылетел Данила. Он выглядел так, словно был готов убить Кая здесь и сейчас, не заботясь о свидетелях.

– Это ты… это всё ты! – прокричал Данила.

Его трясло. Лицо покраснело, глаза пылали ненавистью. Плечи напряжены, голова опущена слишком низко, взгляд исподлобья. Он не контролировал себя.

Школьники сразу остановились, образовав вокруг нас неровное кольцо. Две школьные знаменитости – Данила и Кай. Как же тут не остановиться? Спокойный, расслабленный Кай и агрессивно настроенный Данила, потерявший всякую осторожность.

«Он всё сделает сам».

Он сорвался. Он прогнулся под свой страх.

– Это ты что-то сделал с моей контрольной! И ты же прилепил жвачку на мой стул! Тварь! Сука!

Я не сдержал смешка. Так вот зачем нужна была та жвачка.

Данила сразу перевёл озлобленный взгляд на меня.

– Ты всё знаешь. Знаешь ведь, что происходит? – угрожающе прошипел он, подходя ко мне и тыча пальцем.

– Хватит, Данила! – из толпы к нему подбежал Тимофей (если правильно запомнил его имя) и схватил Данилу за руки, пытаясь оттащить назад. – Здесь слишком много людей, что ты делаешь? Разберёшься с ним потом! – последние слова были сказаны уже шёпотом.

В толпе наметилось ещё какое-то движение. Присмотревшись, я узнал девушку Данилы – Нину, кажется. Растолкав зевак, она тоже бросилась к нему и, обняв его со спины, вместе с Тимофеем удержала на месте. Данила хоть и оказался обездвижен, но рот-то ему никто не затыкал.

– Ты ведь знаешь, – продолжал он. – Ты ведь всё знаешь, но молчишь!

Я бросил многозначительный взгляд на Кая. Тот пожал плечами, сделав вид, что ему совершенно всё равно. И ему на самом деле было всё равно, потому что попытка Данилы вывести всё на чистую воду была глупой и непродуманной.

– Ничего я не знаю. С тобой всё в порядке? Какой-то ты…

– Всё отлично! – окрысился Данила.

Я тем временем повернулся к Каю и шёпотом спросил:

– Почему именно жвачка?

И Кай довольно охотно ответил:

– В шестом классе Данила проделал то же самое с моим стулом.

Надо же, какой он злопамятный. Может быть, у него есть тайный блокнот, в котором записаны все прегрешения Данилы? Если это так, то месть будет долгой и нудной. Получается, и контрольная была таким же пунктом? Только вряд ли отличнику трудно написать ещё одну.

Глядя в раскрасневшееся лицо Данилы, я решил, что его бесил сам факт мелких отплат, совершенно незначительных на первый взгляд. Наверняка он помнил, что делал то же самое, только вот интересно, сообразил ли, в чём вся соль?

Продолжить разборки не удалось. В коридоре раздался быстрый стук каблучков, постепенно перекрывший затихающую болтовню.

– Что здесь происходит?

Толпа мгновенно стихла и расступилась. Это была Нина Артуровна. Сражение закончилось.

***

Стоит ли говорить, какой скандал разразился после вмешательства Нины Артуровны? Думаю, нет.

Хотя самого скандала, по сути, и не было. Была истерика – у Данилы. Успокаивали его мучительно долго на громких тонах практически целую половину урока. Данила в долгу не остался. Его не волновало то, как всё выглядело со стороны, поэтому он напрямую обвинил Кая в высказанных ранее действиях.

На мгновение я успел испугаться – неужели всё так и закончится? – но, как оказалось, зря. У Данилы не было доказательств. Точно так же, как когда-то и у Кая, и у меня. Когда я осознал это, стало… приятно. По телу разлилось тёплое ощущение удовлетворённости, хотя к происходящему в данный момент я не имел никакого отношения. Всё это провернул Кай. Маленькая победа принадлежала именно ему.

Но радоваться долго не пришлось. У Данилы был вспыльчивый характер. Разжечь костёр одной искрой в его случае было проще простого. Уже на следующий день я шёл в школу с плохим предчувствием, которое меня не подвело.

Меня подловили прямо около гардероба, где на этот раз дежурили незнакомые мне девочки. Какие-то парни, поначалу смеясь только между собой, в итоге окликнули меня.

– Так вы всё-таки чпокаетесь? Или ты всего лишь… того ему? Или он тебе? – парень изобразил рукой быстрые и короткие движения взад-вперёд около приоткрытого рта, а языком в такт движениям надавливал на щёку.

Все дружно расхохотались.

Проигнорировав совершенно непонятный мне поступок, я прошёл мимо них и свернул к лестнице, сочтя это единичным случаем после вчерашнего взрыва Данилы. Однако по пути до кабинета мне попались ещё несколько людей, хихикающих при виде меня. Никаких высказываний не звучало, но это была лишь дань скромности или капля оставшейся совести.

Ответ пришёл сам собой, как только я поднялся на нужный этаж. На стенде, где висели расписание и важные объявления, теперь красовался ещё и лист картона с приклеенными к нему двумя фотографиями. На одной фотографии был Кай, выходящий из туалета. По одежде я понял, что снято было в тот день, когда мы в последний раз разговаривали перед почти месячным перерывом. Внизу было выставлено время – 11:47. На второй фотографии уже был я. Время – 11:49.

Ниже, под фотографиями, значилась подпись, написанная ярко-красным маркером: «Вместе и за партой, и в туалете?».

Вот, значит, в чём дело.

Память услужливо подкинула мне слова Данилы, когда он выловил меня в боулинг-клубе. Он видел меня и Кая в тот день после нашего разговора. Видел и заснял, видимо, решив, что пригодится в будущем. Вот и пригодилось. Больше такое сделать было попросту некому.

Около стенда останавливались по нескольку проходящих мимо человек, после чего они перешёптывались. Девочки и вовсе краснели, смущались и поспешно убегали в сторону. А я так и стоял прямо посередине коридора, скрестив руки на груди и внимательно рассматривая местное творчество. Надо сказать, фотографом Даниле никогда не стать. Снимки смазанные, кривые, с неудачным ракурсом. Не для него.

– Это мы? – раздался сбоку вкрадчивый голос Кая.

Я повернул голову, увидев его вытянувшееся от удивления лицо.

– Ага, – подтвердил я. – Нравится?

Кай нахмурился, но он вовсе не выглядел злым. Скорее, ему было смешно.

– Талант фотографа отсутствует напрочь, – резюмировал он.

Удовлетворённо кивнув, я снова посмотрел на стенд. Нужно же что-то делать, пока это не увидели учителя. Если увидят, в первую очередь влетит мне и Каю. Почему? Да потому что это аморальное поведение в стенах школы, даже несмотря на то что аморальна здесь только подпись. Разборки-то начнут именно с нас, а не с поиска фотографа.

– Надо снять, – предложил я, делая шаг к стенду.

– А что потом? – Кай тоже подошёл к стенду и первым потянулся к приклеенному скотчем листу. Скотч поддался легко, и уже через несколько секунд в руках у Кая было то, что наверняка послужит темой обсуждения в школе на ближайшую неделю.

– Потом… не знаю, – честно признался я. – Это ведь ответный шаг Данилы. Никто кроме него не мог такое сделать.

– Он помешанный гомофоб, – совершенно спокойно сказал Кай. – Его хлебом не корми – дай двух мальчиков, которые стоят слишком близко друг к другу. Тот, который не понравится ему больше, станет предметом его издевательств. И по всей школе будут ходить подобные слухи и фотографии.

Сердце опять ёкнуло.

– А раньше… было то же самое? – спросил я. – Ну, с тем…

– С Русланом? Что-то вроде. Только я интересовал Данилу задолго до того, как он впервые застукал меня с ним, – Кай поморщился. – Наверное, после этого он и стал ярым гомофобом и звездой школы, потому что открыто выражал своё мнение.

Я проводил взглядом трёх пробежавших мимо девочек.

– Руслан?

– Брат Алины, – последовало пояснение.

Вот, значит, как. Его имя я слышал впервые. Он всё время был просто «братом Алины». Безымянным.

Выхватив лист, я перегнул его пополам так, чтобы лицевая часть оказалась внутри.

– Беспочвенные обвинения – это глупо. С тем Русланом у вас хотя бы отношения какие-то есть, а у нас… глупо, – пробормотал я, понимая, насколько вовремя сложил лист пополам, – рядом прошла Елена Анатольевна. Я вежливо поздоровался с ней, а она обошлась лёгким кивком, как только увидела рядом со мной Кая. Кай же вообще обошёлся без приветствий.

– У нас тоже есть отношения, – задумчиво выдал он, когда Елена Анатольевна отошла на достаточное расстояние.

– Это какие?

– Любые взаимодействия людей называются межличностными отношениями. И здесь совершенно не обязан присутствовать пошлый подтекст, – серьёзно сказал Кай, видя, насколько я прицепился к слову «отношения».