Текст книги "Девиант (Полёт ночного мотылька) (СИ)"

Автор книги: Kellerr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Насколько сильно я его напоминаю? – ни с того ни с сего спросил я. – Руслан. Брат Алины… Насколько сильно?

Вопрос вызвал улыбку на губах Кая. Он пристально посмотрел на меня, прищурившись, и наклонился настолько близко, что у меня перехватило дыхание.

– Глаза. У него были тёмно-карие глаза, а у тебя – светло-карие. Но похожие.

– А ещё?..

– Ещё… волосы. Цвет волос. Светлый, русый, но опять же разный оттенок.

– И это всё? Так мало? – я даже засмеялся – настолько меня рассмешили мелкие сравнения, на которые, наверное, никто, кроме Кая, не обратил бы внимания.

– Нет, – Кай коснулся указательным пальцем кончика моего носа. – Форма носа. Острый подбородок. Рост, в конце концов.

Не могу сказать, что мне льстило такое сравнение. Скорее, наоборот. То, что я был похож на человека, который нравился Каю, вызывало двоякие ощущения. Но ведь я, в конце концов, совершенно другой. Мы разные. Кай ошибся?

Отмахнувшись от размышлений, я вовремя опомнился, где мы находимся. В коридоре. На перемене. Мало того что вокруг нас теперь ещё больше слухов из-за этой бумажки, так Кай собственноручно подтвердил то, что в ней было написано.

– У тебя сегодня слишком хорошее настроение, – подвёл черту я, быстро зашагав к нужному кабинету.

========== Глава двадцатая. ==========

Как могут быть учителя замешаны в том, что в школе над учениками издеваются? Учителя несут ответственность за учеников в учебное время. Если кто-то возвращается домой с пораненной рукой – это одно, это на виду, это невозможно не заметить. А если с пораненной душой, скрытой за натянутой улыбкой? За это учителя тоже несут ответственность?

Совесть – странное понятие. У кого-то она есть, у кого-то напрочь отсутствует.

За прошедшее время я осознал, насколько трудно понять настоящую сущность того или иного человека. Человек создаёт внешний образ, доступный остальным, презентуя его как самого себя. Каждый из нас – свободный актёр, выбирающий пожизненную (или не совсем пожизненную) роль.

У Стаса оказалась самая обманчивая роль. Если у Данилы вся правда была на поверхности, то у Стаса оказалась закопана глубоко внутри. Мне всё ещё хотелось верить в того жизнерадостного парня, которого я запомнил в самый первый день. Тот, кто не боялся косых взглядов и чужого мнения. Тот, кто был готов подружиться с отброшенным на край человеком. Но…

Это всего лишь мираж. Иллюзия.

Стас ни за что не подошёл бы ко мне первым после того, что случилось. Наверное, это и есть совесть. Когда наши взгляды сталкивались, Стас первым отворачивался. Такую поспешность я воспринимал как чувство вины. Я даже был готов поверить, что поначалу Стас был искренним в своих намерениях подружиться со мной, но искренность оказалась слаба перед страхом. Он не из тех, кто был готов чем-то пожертвовать, чтобы справиться со страхом. Ему было проще пожертвовать мной.

– Не хочешь поговорить? – предложил как-то я, подойдя к Стасу на перемене.

Он нехотя взглянул на меня, получив тычок под рёбра от соседа, и нервно хохотнул, пряча глаза.

– Сейчас не самое лучшее время. Я хочу ещё раз перечитать заданный на дом параграф, – Стас демонстративно потянулся к учебнику, открыв его вверх ногами и сделав вид, что собирается читать.

– А когда будет подходящее? – не выдержал я.

Стас не отреагировал. Только его сосед по парте – Дима – продолжал ёрзать, то и дело поглядывая на меня.

– Арсений! – крикнула Оля, влетев в кабинет. – Тебя за классным журналом посылали. Где журнал-то?

– У меня, естественно, – я помахал перед её носом беленьким журналом в прозрачной обложке и сунул его ей в руки. – Забирай. Иначе не дай Бог обвините потом меня в его пропаже.

– Пропаже? – Оля удивлённо вскинула брови, но журнал прижала к груди, словно испугавшись моих слов.

– Это предположение, – махнул я рукой, снова повернувшись к Стасу. – Ты слушаешь меня вообще?

– Слушаю. Говори, что хотел сказать, – пожал плечами Стас, подняв голову.

Ясно. Оставаться со мной наедине он не собирается. Оля так и застыла на месте, тоже не собираясь никуда уходить. Дима выжидающе смотрел на меня, словно я здесь цирковое представление устроил. А Стас… Стас не потрудился даже проявить хотя бы каплю уважения и извиниться. Он ждал чего-то от меня, но и мне нечего было ему сказать.

Вздохнув, я посмотрел на сто пятидесятую страницу учебника, хотя мы проходили только семьдесят пятую.

– И не стыдно тебе? – задал я риторический вопрос.

Конечно, Стас не ответил. Ему было стыдно, но признаться в этом, да ещё и при посторонних людях, он никогда не сможет.

Покачав головой, я развернулся к двери и собрался уходить, как вдруг в спину долетел голос Димы:

– Пидор, – зло выплюнул он.

Я замер, глядя на озадаченно хлопающую глазами Олю и стоящего позади неё Кая. Конечно же, звонок должен прозвенеть с минуту на минуту, а Кай ведь не изменяет своим традициям – приходит в последнюю секунду.

Стало обидно. С тех пор как Данила вывесил тот лист с фотографиями на всеобщее обозрение, я услышал немало предположений по этому поводу. Кто-то считал меня несчастным одиночкой, от безысходности связавшимся с Каем, кто-то – мазохистом и извращенцем. Один вариант был не лучше другого, но всё это я слышал от людей, имён которых я и знать не знал. С Димой же мы пересекались каждый день и находились рядом по нескольку часов. Конечно, Дима – не Стас, он никогда не был обо мне хорошего мнения, но…

Внутри что-то надломилось. Оля, смотревшая на меня не то с удивлением, не то с отвращением, тоже ждала какой-то реакции. Я ведь должен как-то отреагировать на выпад Димы? Должен. Но что мне сделать? Разораться и врезать ему кулаком? Прожечь злым взглядом и гордо уйти, вздёрнув голову? Что?

… Когда умерла канарейка, мама долгое время пребывала в шоке. Она не могла поверить, что это сделал я. Она всегда считала меня ребёнком, который и мухи не обидит. А тут – целая канарейка, о которой я заботился долгое время. Бабушка тогда провела длительную беседу касательно того, что так делать нельзя. Отнимать жизнь у живого существа – неправильно. Никто не имеет на это право. Я внимательно слушал её, не перебивал, но и ничего не спрашивал. Причина, почему я сделал именно так, названа не была. Бабушка не знает её до сих пор.

– Пойдём, – сказал Кай, неожиданно взяв меня за руку и потянув за собой.

Я легко поддался, послушно шагнув вперёд. Мне показалось, что позади зашевелился Стас, собираясь что-то сказать, но… мне всего лишь показалось. Не оборачиваясь, я вышел из кабинета в людный коридор, но руку не вырвал. Пусть все смотрят, пусть все шепчутся. Пусть у них будет повод для ещё одной сплетни. Пусть.

Мы спустились вниз по лестнице до первого этажа, где практически всегда было пусто. Кай подвёл меня к окну, отодвинул лёгкую белую занавеску и скрылся вместе со мной за ней.

Освободившейся рукой я дотронулся до подоконника – холодный.

Угадать настрой Кая не составило особого труда. К Каю я привык, он не был для меня большой тайной и застывшим миражом. Он был настоящим в какой-то степени.

– Что-то случилось?

Он кивнул.

– Кто-то из учителей услышал разговоры учеников о том плакате и о нас.

Я невесело усмехнулся.

– У нас проблемы?

– Ну… – задумчиво протянул Кай. – Беседы в учительской, думаю, избежать не получится.

– То есть их действительно волнует только то, что было написано на том листке, а не сам факт его существования? Бред же.

– Не бред. Обёртка затмевает содержимое на первом этапе.

– Сомневаюсь, что кого-то будет волновать содержимое в данном случае, – сомнительно покачал я головой, смотря, как за окном начинают падать первые в этом году несмелые снежинки.

***

В учительской собралась большая часть учителей нашей школы, включая Алёну Карловну. Как оказалось, именно она услышала странные разговоры на перемене и безумно испугалась, что я – жертва Кая. Похоже, её хорошенько просветили о том, что происходило здесь всего год назад.

Выставлять на всеобщее обозрение данную беседу она не стала. Так как на её плечах, пусть и временно, лежали обязанности классного руководителя, Алёна Карловна посчитала нужным собрать нас около её преподавательского стола и задать всего несколько вопросов. Остальные учителя хоть и делали старательно вид, будто бы они занимаются своими делами, но я мог поклясться, что всех интересовало только наше с Каем присутствие.

– Позволь спросить, Арсений, – обратилась Алёна Карловна ко мне. – То, что говорят другие ученики, – правда?

– Что именно? – уточнил я.

– Лист с фотографиями и компрометирующей подписью.

– Правда, – честно ответил я, понимая, что врать тут бессмысленно. Ни я, ни Кай невиновны, зачем пытаться улизнуть?

Учительница на несколько секунд задумалась, постукивая пальцами по столу.

– Могу я увидеть этот лист?

– Он уже давно на городской свалке.

– Это было сделано кем-то, плохо к вам относящимся?

А вот теперь я удивился её проницательностью. Переглянувшись с Каем, который был озадачен не меньше меня, я нерешительно кивнул.

– Можно и так сказать.

– Имя?

Кай опередил меня в ответе:

– Зачем? Имя ничего не даст. Тот, кто это сделал, не…

– Кай, – мягко перебила его Алёна Карловна.

Кай вздрогнул. Я ощутил, как дёрнулась его рука, коснувшись моей. Я ощутил его волнение. Алёна Карловна смотрела прямо на него, не отводила глаз и не пыталась быть жёсткой с ним.

– Я наслышана о тебе, – продолжила она. – Ты, наверное, и понятия не имеешь, сколько мнений рождают злые языки, но настоящее только одно. Тебя могут считать кем угодно, даже тем, – она запнулась, – кем считает тебя обидчик. Но кто ты на самом деле?

Я не сразу заметил повисшую в учительской тишину. Кай тоже заметил это, поэтому откровенного разговора состояться уже не могло.

– Может быть, именно тот, кем меня и считают? – тихо сказал он, после чего быстрым шагом подошёл к двери и исчез.

Растерянно оглянувшись на хлопнувшую дверь, я мысленно проклял человеческое любопытство.

– Арсений, – таким же мягким голосом позвала меня Алёна Карловна.

Вот ведь забавно. На уроках она выглядит такой невзрачной, загнанной в рамки, а сейчас… она другая.

– Скажи мне только одно: Кай причинял тебя боль или заставлял делать что-то плохое?

С ненавистью уставившись на Елену Анатольевну, пристально наблюдавшей за нашим разговором, я как можно громче сказал:

– Нет.

Конечно же, нет. Я доброволец.

***

– Не нравится мне это.

У Кая была странная манера разговора. Любые фразы звучали на одной ноте, без взлётов и падений, лишь к концу хвостик немного загибался вниз. Если не смотреть ему в глаза, то сложно понять, в каком настроении он находится.

– Что именно?

– Алёна Карловна. Лезет не в своё дело.

– Разве плохо? – вопреки мнению Кая, я не считал её лишней. – Всё-таки она учитель, понимающий учитель…

– Все они такие. К тому же она в нашей школе всего месяц, загорелась желанием выделиться – ничего хорошего из этого не выйдет. Как только запахнет горелым, её решимость как ветром сдует. Уже забыл Стаса?

Я нервно дёрнулся, закинув рюкзак на спину.

– Не забыл. Я понял.

Наверное, моё лицо всё равно выражало сомнения, потому что Кай продолжал пристально смотреть на меня.

– Есть несколько свободных минут? Я тебе кое-что покажу.

То, что хотел показать мне Кай, находилось на пятом этаже. Я даже забыл о его существовании, никогда не интересуясь запретной территорией школы. Кай достаточно уверенно преодолевал ступеньку за ступенькой, я же нерешительно остановился на пятой.

– Ты уверен, что нам можно туда подниматься?

– А почему нет?

– Иосиф Кириллович говорил, что…

– Иосиф Кириллович говорил?

Ответ нашёлся сам собой. Хоть вспоминать про Иосифа Кирилловича было весьма неприятно, но его слова, сказанные в первый учебный день, я невольно принял за ряд правдивых установок. На пятом этаже шёл ремонт. Пятый этаж закрыт. Но я никогда не видел рабочих, поднимающихся туда, и не слышал звука работающих инструментов.

Двери были неплотно закрыты, на них висела перекосившаяся табличка, с левого края заляпанная белой краской: «Ремонт, травмоопасная зона». Двери поддались с тихим скрипом.

Коридор представлял собой свалку. Старые парты, поваленные друг на друга, сломанные стулья, банки краски, некогда открытые и уже засохшие, грязные кисти. К стене была привалена лестница, а на полу виднелись многочисленные следы из извёстки, видимо, оставленные рабочими. Всё-таки ремонт был начат, но по каким-то неведомым причинам заброшен.

Кай подошёл к самому крайнему на этаже кабинету, дёрнул за ручку двери и жестом подозвал меня к себе. В кабинете было примерно то же, что и в коридоре, только почище. Оттуда не убрали даже шкаф со старыми учебниками и книгами. Парты были сдвинуты к стенам и поставлены друг на друга.

Обойдя их все, Кай остановился около крайних парт.

– Помоги мне.

Стащить верхнюю парту оказалось не так-то просто – металлические ножки делали её безумно тяжёлой, а вот деревянная столешница была изрисована вдоль и поперёк, что говорило о возрасте школьной мебели и небрежном отношении к ней.

Проведя рукой по изуродованной столешнице, Кай задержался около её края.

– Вот. Смотри.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы вычленить из исчирканных поперёк надписей одну-единственную, со знакомыми именами. Надпись на фоне прочего оставалась малозаметной. При беглом взгляде она не цепляла внимания, оставаясь всего лишь одной тысячной составляющих.

«Кай + Руслан».

– Это написал Данила, – сказал Кай, опередив мой незаданный вопрос. – Тогда мы с Русланом уже крепко сдружились, и для Данилы был лишний повод поддеть меня. Я старался не обращать на него внимания, сосредоточившись на Руслане. За несколько дней до этой надписи мы с ним впервые поцеловались…

Вот, опять. Сердце неприятно кольнуло. Снова стало больно. Не знаю почему, но я всегда чувствовал это, когда речь заходила о Руслане. Руслан – прошлое, но с собой я ничего поделать не мог. Он тот, из-за кого Каю пришлось перенести тяжёлые времена. Он не виноват, но он – причина.

– Это было неосознанно, ради любопытства, эксперимента, но мне понравилось. Мне тогда казалось, что перед первым серьёзным поцелуем с девочкой нужно потренироваться, желательно с другом, с которым будет не стыдно. Я заблуждался, не понимая, что это была только отговорка.

Я понимающе смолчал.

– Так вот. Данила счёл забавным то, что Руслана можно использовать как повод. Вот он это и написал, выставив всё как надпись неизвестного человека, раздув из этого немаленький скандал. Когда начались разбирательства, Стас сломался, признавшись, что видел меня и Руслана во время поцелуя. Не знаю, было ли так на самом деле, но держать язык за зубами он не умеет.

Не знаю, показалось ли мне, но Кай не выглядел расстроенным. Скорее, озвучивание воспоминаний его позабавило, хотя я не мог утверждать, что это так на самом деле.

Мне хотелось что-то сделать, но что именно, я не знал. Кай так близко и вызывает во мне странные эмоции, но в то же время я не чувствую себя взвинченным. Может, это из-за его характера? Будь он более открытым и ярким, то и мои эмоции были бы более… определёнными?

Быстро скользнув рукой по столешнице, я дотронулся до кончиков пальцев Кая, всё ещё покоившихся около злосчастной надписи. Пальцы под моим прикосновением вздрогнули и замерли. И я забыл, что ещё минуту назад мучился от желания что-то сделать. Теперь я неотрывно смотрел на его руки.

У Кая безумно красивые руки.

========== Глава двадцать первая. ==========

После того дня случился ещё один надлом. Меня жутко тянуло обратно, на запретный пятый этаж. И хоть я понимал, насколько опасно подниматься туда в учебное время, разум затмевало что-то другое.

По утрам стало тяжелее подниматься. Просыпался я, как и всегда, вовремя, но вот заставить себя встать с постели стало сложно. Ночи поздней осени стали совсем холодными, выпавший не так давно первый снег растаял уже к вечеру. Деревья стояли голые, худые, и при одном только взгляде на них становилось зябко. Землю укрывал слой жёлтой сухой листвы, которую дворники не успевали убирать.

По телевизору в новостях объявили об общегородском субботнике. Бабушка позвала меня как раз в этот момент и предложила мне сходить – хоть какое-то изменение в похожих друг на друга днях. Я тогда нервно рассмеялся. Разве школа может обойти стороной такое событие, как субботник? Нет. Мы ведь всего лишь бесплатная рабочая сила, на нас можно воду возить, и никто слова против не скажет.

Так и случилось. За день до субботника Алёна Карловна рассказала о том, что нас ждёт, и попросила одеться соответствующе. Чтобы девочки без высоких каблуков и юбок, а в удобной одежде, да и мальчики могли надеть спортивные костюмы. Правило о приличном внешнем виде отменялось на целый день.

В субботу после уроков нас всех собрали на первом этаже, выдали мётлы, лопаты и чёрные мусорные мешки, а после наш класс дружным строем отправился в ближайший сквер на добровольно-принудительную работу.

Небо было затянуто плотными облаками. Даже в тёплой куртке я не чувствовал себя уютно. Холодный воздух вместе с очередным порывом ветра пробирался в рукава, заставляя тереть ладони и на несколько минут прятать руки в карманы.

Мои одноклассники нашли субботник забавным, поэтому превратили его в настоящее соревнование. Разбились на несколько групп, поставив перед собой цель – собрать как можно больше мешков с листьями. Работа продвигалась быстро и успешно. Ребята работали с удовольствием, действовали слаженно, и им явно не было холодно.

Когда проходило распределение, я отошёл в сторону. Готовность к участию в соревновании в группе у меня была нулевая.

– Замёрз? – спросил Кай, расцепляя слипшиеся края очередного мусорного мешка.

Я посмотрел на него, сделав несколько протяжных движений метлой. На Кае была тёплая куртка с плотно застёгнутым воротником до самого подбородка, забавная чёрная шапка, выглядевшая так, словно она ему велика, и перчатки без пальцев, видимо, для удобства.

– Немного, – признался я.

Когда с мешком было покончено, Кай взял лопату, а я принялся заметать на неё листья. Вдвоём проделывать такую работу было несложно, но крайне неудобно. Мне приходилось ещё и поддерживать мешок, чтобы тот не улетел, пока Кай сбрасывал в него листья.

Мешок заполнился наполовину, и я взял минутный перерыв, чтобы погреть руки.

– Давай сделаем так, – предложил Кай, положив лопату на землю, подошёл ко мне и снял перчатки. – Ты весь синий. Надень. Будет хоть немного теплее.

Мой взгляд задержался на его руках, с недавних пор ставших для меня настоящим предметом искусства. Его руки напоминали мне руки моей мамы. Худые запястья и длинные пальцы. Я мог смотреть на них вечно.

– А ты?

– А мне не холодно.

Не холодно, сказал Кай, и передал мне частичку своего тепла. Перчатки были тёплыми, хоть пальцы по-прежнему мёрзли, но стало лучше. Я поблагодарил его, стараясь не представлять, насколько смущённым выглядел в тот момент.

Работа пошла быстрее. Мы заполнили ещё несколько мешков, составили их к ближайшему дереву и передохнули, любуясь на очищенную нами территорию.

– Мальчики!

Я обернулся на зов, хотя звать могли кого угодно. Оказалось, что обращались действительно к нам. Это была Оля. Подбежав на близкое расстояние, она отдышалась и, бросив беглый взгляд на Кая, сказала:

– Не поможете нам? Мне и Рите. – Рита была одной из подруг Оли, с которой она сидела за одной партой. – Мы остались только вдвоём из команды, а победителями нам уже не стать, но работу завершить нужно. Там ещё три больших кучи листьев, а время, отведённое на нашу уборку, уже заканчивается.

Интересный поворот. Я не удержался и посмотрел на Кая. Как и предполагалось, выглядел он несколько удивлённым.

– Поможем? – предложил я, хоть и ожидал отказа.

Но Кай не отказался.

– Почему бы и нет.

И снова мы оказались в центре внимания. Оля никогда не заговаривала первой ни со мной, ни с Каем. Она вела себя несколько высокомерно и агрессивно. Насколько я слышал, при необходимости Оля могла запросто и ударить, если словами проблему решить не удавалось. Сейчас она открылась мне с новой стороны: задорная, упорная, с копной рыжих волнистых волос и россыпью светлых веснушек на носу, так подходивших к её характеру.

Работать с ней оказалось довольно приятно. Мы с ней даже перекинулись несколькими фразами. А вот Кай всё равно молчал, впрочем, как и Рита.

Закончить нам удалось на несколько минут позже, чем всем остальным, но работа была доделана до самого конца, а значит, можно выдохнуть со спокойной душой. Поставив последний мешок к дереву, я отряхнул руки и с улыбкой повернулся к Оле.

– Разве у тебя были такие перчатки? Мне казалось, что они…

– Это не мои, – сразу сказал я.

Кай отвёл взгляд, и это меня позабавило. Он что, смутился? Немыслимо.

***

Поступок Оли имел прямое отношению к тому, что она услышала в момент моего разговора со Стасом. То самое некрасивое слово, брошенное Димой, оказывается, произвело на неё огромное впечатление. Она приняла всё за чистую монету, поэтому несколько дней подряд после субботника здоровалась как со мной, так и с Каем. Характер Оли не изменился, но к нам двоим она стала относиться гораздо мягче, чем раньше. Мне даже показалось, что Оля смущалась, когда наши взгляды сталкивались. К тому же её подруга – та, которая Рита, – ходила за Олей хвостиком и тоже радостно здоровалась со мной и Каем, только вот сразу же убегала либо в коридор, либо в другой угол класса.

Кая это нервировало, но напрямую он ничего не говорил.

Поведение нашей старосты нервировало не только Кая, но и всех остальных. Мы из старательно сделанных невидимок превратились практически в обычных учеников десятого «Б». Однако могу поспорить, что если бы на месте Оли был кто-то другой, то его точно так же превратили бы в изгоя, если выражаться словами Кая.

Я никогда особо не задумывался над своей ситуацией. Привыкнуть к тому, что в классе почти никто не стремился со мной общаться, оказалось довольно легко. Раньше это вызывало некий дискомфорт, теперь же меня вполне устраивало такое положение вещей. Меня устраивало и то, что каждый раз, когда я сталкивался в коридоре с Данилой, тело невольно пробирала дрожь. Меня устраивала тактика Кая, ведущего невидимую войну. Я не чувствовал себя в проигрыше.

Ситуация с Олей разрешилась буквально спустя неделю. Она подловила меня в столовой и уволокла за свободный стол, разбив мои надежды о спокойном обеде.

– Я всё поговорить с тобой хотела, – бодро начала она, размешивая не растворившийся в чае сахар. – Только ты ничего не подумай, но после тех фотографий, вывешенных на стенде, по школе столько слухов ходило…

– Сплетней, – поправил я её.

Булочка на тарелке передо мной теперь не казалась такой аппетитной, как минуту назад.

– Сплетней, – покорно согласилась Оля. – Так вот. Это правда?

Я насмешливо посмотрел на неё, поражаясь настолько прямому наступлению.

– Что именно?

– Ну… ты и Кай. Вы пара?

С трудом удержавшись, чтобы нервно не рассмеяться, я деловито принялся отковыривать от булочки мак.

– Нет, – качнул я головой после недолгого молчания.

– Странно, – совершенно искренне протянула Оля, нахмурившись. – Я была уверена, что… А Кай?

– Что – Кай? – её манера коротких неполных вопросов порой вводила меня в ступор.

– Он ведь всё-таки по мальчикам? Года два назад учился у нас один… похожий чем-то на тебя, – метко подметила Оля. – Говорили, что с Каем встречался. Вроде бы их даже кто-то видел вместе. Сейчас не вспомню, кто именно, но было дело. Вот я и решила, что ты такой же.

Я немного растерялся. С одной стороны, то, что Кай раньше встречался с Русланом, не было такой уж тайной. По крайней мере, теперь. Все всё знали, но Руслана уже никто не вспоминал. С другой стороны, даже если это не тайна, имею ли я право обсуждать Кая с чужим ему человеком?

– Если тебя интересует Кай, почему бы не подойти и не спросить его лично? Он ведь не конченый псих, от такого не взбесится.

– Он псих, – вдруг возразила Оля. – Ты что, не знаешь историю годовой давности?

– Не знаю.

Оля удивилась. Да, я её понимаю. Наверное, это звучит странно, что Кай так и не посвятил меня в подробности его ухода из школы, в то время как о Руслане я знаю более чем достаточно.

– Ну… на самом деле, никто не знает, что точно тогда произошло, – задумчиво произнесла Оля, отпив из стакана несколько больших глотков. – Говорят, над Каем жестоко издевался Данила из одиннадцатого класса, когда вышла в свет та история с мальчиком… Русланом его звали. Лично я не видела ничего страшнее нескольких обидных слов, брошенных Данилой. Но я помню день, когда нас целый час не пускали на пятый этаж. Туда даже наш школьный врач с аптечкой пришёл, а потом… Потом оттуда вывели Кая. Не знаю, что там произошло, но выглядел он ужасно. У него всё лицо и вся одежда были в крови, – Оля запнулась, неопределённым жестом показав, что крови было много. – Ходили слухи, что это сделал Данила, но свидетелей не нашлось, а Кай молчал.

Моя тяга к пятому этажу сразу исчезла. Пятый этаж был запретным местом. Как запретный плод – такой же сладкий. Но теперь он в одно мгновение превратился в место, наводящее на меня тихий ужас.

– А… ожог? – осипшим голосом спросил я.

– Это ещё более туманная история. После того случая Кай не появлялся в школе почти три недели. А когда появился, то пришёл с родителями ради перевода в другую школу, – Оля остановилась, задумчиво постучав пальцем по подбородку. – Кажется, Данила тогда жутко взбесился. Его имя так нигде и не прозвучало, но…

– Что – но?

– Я правда не знаю, – Оля виновато посмотрела на меня. – Это только слухи. Сплетни, как тебе угодно. Кто-то из учителей проболтался, что Кай снова попал в больницу. Елена Анатольевна ходила его навещать, а потом… говорила что-то про страшный ожог и невменяемое состояние. Говорила, что Кай больше не будет с нами учиться. Все почему-то решили, что у Кая после крыша поехала, когда его отношения с Русланом оказались на поверхности.

Аппетит пропал окончательно. Отодвинув тарелку с булочкой, я ощутил очередной приступ тошноты и даже зажал рот руками на всякий случай.

– Эй… ты как? – Оля заботливо протянула ко мне руку, но я увернулся.

– Никак, – пробубнил я, не отнимая ото рта рук.

Мне было плохо. Плохо оттого, что только что услышал, и оттого, что услышал это не от Кая лично.

– Прости, я не думала, что ты так отреагируешь, – почти шёпотом затараторила Оля.

С трудом открыв глаза и переведя дыхание, я посмотрел на неё, вспомнив, с чего вообще начался наш разговор.

– Так зачем ты у меня-то спрашивала про Кая?

Она часто-часто заморгала, словно тоже забыла, с чего мы начали.

– Просто Рита… Рита пришла в нашу школу только в середине прошлого года и про Кая, естественно, ничего не знала. Он ей нравится. Но когда я сказала, что девочки его не интересуют, она не поверила. А когда Дима назвал тебя голубым, – смягчила она то слово, – то Рита вообще впала в панику. Вот я и решила…

– Подобраться поближе, чтобы всё выяснить, – закончил за Олю я.

Оля опустила глаза и кивнула.

Рита… Симпатичная, но чересчур стеснительная девочка. Похоже, её испуг в глазах, когда она вместе с остальными одноклассниками смотрела на Кая, имел под собой совершенно иную почву. Кай ей нравился, но подойти к нему при таком-то отношении большинства она просто-напросто боялась. Боялась показать то, что чувствует на самом деле.

Кай… Замечал ли он то, что один человек из толпы смотрит на него другими глазами? Замечал ли он это, ослеплённым ярким желанием воздать Даниле по заслугам?

– Не думаю, что у Риты есть шанс, – покачал головой я, решившись на честность. – Кай… он не такой. Он не сможет.

Выходя из столовой один, я смотрел на лестничные пролёты под иным углом. Всё в школе теперь казалось каким-то отвратительным, грязным и чужим.

Просидеть спокойно последний урок оказалось безумно сложно. Я то и дело бросал беглые взгляды то на сидящего рядом Кая, то на Олю, то на Риту. Я сказал, что у Риты нет шансов, но что, если это не так? Что, если добрая девушка – это именно то, чего ему не хватает? Что, если это его шанс?

Незнакомое мне чувство вгрызлось в сердце. Я злился и совершенно не слушал учителя, считая минуты до звонка. Когда же звонок прозвенел, я вскочил из-за парты, быстро собрал рюкзак и молча вытащил Кая из класса в коридор. Теперь наступила моя очередь вести Кая за руку за собой, туда же, куда он вёл меня. Как можно дальше от любопытных глаз и злых языков. Я крепко держал его, ощущая напряжение, но не встречая сопротивления, и продолжал идти.

Ученики ещё не успели выйти из классов, поэтому я беспрепятственно свернул на лестницу, ведущую на пятый этаж. Там ничего не изменилось. Та же извёстка, те же следы ботинок, та же тишина.

Рывком открыв дверь того же кабинета, я пересёк границу порога и остался вместе с Каем в давящей тишине перепачканного следами недоделанного ремонта помещения.

Мы стояли лицом друг к другу. Я был взвинчен, Кай – спокоен как никогда.

Мой взгляд остался прикованным к выглядывающему над воротником рубашки ожогу.

– Ты… ты… Почему ты мне ничего не рассказывал?

– Рассказывал.

– Но не то, что случилось здесь, на этом этаже! Тут ведь заключены самые плохие воспоминания, а ты привёл сюда меня, чтобы показать ту парту. Разве тебе не больно? Разве не вспоминаешь то, что…

– Вспоминаю, – тихим голосом перебил меня Кай. – Разговаривал с Олей?

Он догадался. Он многое видит, только ничего не говорит.

Я немного успокоился, прекратив нести всё, что соскакивало с языка.

– Ты нравишься Рите, – твёрдо произнёс я, решив не скрывать это, хоть говорить было больно.

Я увидел, как открылись его глаза. На секунду потеряв своё спокойствие, Кай прижался спиной к двери.

– Замечал?

– Нет.

Нет… Но как же так? Ты ведь замечаешь всё, что нужно и не нужно, Кай… Как же так?

– А зря. Ты не заметил девушку, которая, несмотря на отношение к тебе остальных, сделала шаг навстречу. Ты… не заметил!

– Я не заметил ту, которая, несмотря на свою симпатию, прячется за чужими спинами, но заметил то, что ты злишься и ревнуешь, хотя пытаешься сейчас поступить правильно.

Что-то пошло не так. Что-то однозначно пошло не так.

– Ты ревнуешь, Арсений.

Я почувствовал себя точно так же, как и в первый день, когда только-только встретился с Каем. Его взгляд прожигал, заставляя отступить назад, сбежать, спрятаться. Я ненавидел этот взгляд. Я был слабее.

Я не ревную. Я. Не. Ревную.

Ревность таила под собой очень зыбкую почву, трясину, которая засасывала с головой, лишая возможности дышать.

Я не ревную.

Я боюсь.

Мой рывок в сторону Кай пресёк тем, что схватил за руку и сжал настолько сильно, что душевная боль сменилась на физическую. Я чувствовал необходимость уйти, но теперь не мог – меня удерживали. Паника постепенно стала отступать, когда я сосредоточился на ослабляющих хватку холодных руках Кая.