Текст книги "Double spirit. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: kasablanka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Фу! – повтором воскликнул Роби, хохоча и пытаясь отпихнуть от себя счастливого пса, однако вынужден был сдаться и позволить вылизать себе лицо и руки, словом, все части тела, которые оказались в свободном доступе.

– Соскучился, – то ли спрашивал, то ли сообщал хозяин радостно скулящему псу, обнимая того за мощную шею и прижимая к своей голове лохматую, с остро торчащими ушами, крупную голову зверя. Собак согласно тявкнул.

– Пойдем, – потянул Роберта Генрих, – псиной провоняешь, она не любит.

– Что ж не отдала? – с неприязнью откликнулся тот, контрастом в душе замирая от счастья, что не отдала, что оставила.

– Собаки лучше людей, сказала. Охранника всегда подкупить можно, а собаку, мол – никогда.

– Мм, – неопределённо промычал Роби, и, потрепав за холку громадного пса, скомандовал ему: – Давай, место! Охранять!

Пёс послушно затрусил к ограде.

– Ночью ещё двух спускаем с цепи, они новые, тебя не знают, – заметил хозяин. – Злые как черти, я сам их иногда боюсь. Давай я тебя отряхну, этот дармоед тебя всё же вывалял.

– Я сам.

В молчании они поднялись на крыльцо, и хозяин, повозившись с ключами, отворил тяжёлую дверь. В холле первого этажа ярко бил в глаза свет, высокая арка отделяла холл от большой гостиной. В просвете арки тотчас появилась лёгкая фигурка, привлечённая шумом и вознёй, шорохом одежды.

– О боже! Роби! Мальчик мой! Какой сюрприз! – воскликнула женщина, облачённая в нежно-персиковый пеньюар, по вороту и по низу отделанный кружевами в тон.

Несколько шагов – и крылья пеньюара повисли на плечах гостя. Звонкий поцелуй в щёку.

Роби почти незаметно дёрнулся, однако тут же обнял пеньюар в ответ, осторожно, чтобы не смять кружевные вставки, и ответил на поцелуй.

– Я тоже рад тебя видеть, Амалия, – выговорил он, стараясь придать голосу тёплый оттенок, и у него это даже получилось.

 – Генри, ты гадкий, – тем временем повернулась хозяйка ко второму, – мы с тобой потом ещё поговорим. Как ты мог меня не предупредить?

– Сюрприз, – улыбнулся старший, разводя руками, – ты же любишь сюрпризы, солнце?

– Обожаю, любимый. Особенно такие, – женщина счастливыми глазами смотрела на Роби, который в свою очередь осматривался, как оглядываются люди, давно не бывшие дома. Отмечая знакомое и незнакомое. Что поменялось, что осталось. Цвет стен, занавески на огромных панорамных окнах, открывающих вид на озеро. Появился рояль. Белоснежный, огромный, в дальнем углу зала.

– «Гесслер»? – кивнул Роби в сторону совершенства. Сказал наугад.

– Обижаешь, милый! – притворно поджала губы Амалия, – это «Стейнвей и Сонс», премиум класс.

– Разве ты умеешь играть? – непритворно изумился он. Что-то он не припоминал таких способностей за своей мачехой.

– Еще месяц назад не умела. Сейчас беру уроки, – сдержанно-гордо заметила та, – не поверишь, меня согласился учить сам...

– Пойдем в зал, – прервал её Генрих, – потом блеснёшь своим талантом, давайте сначала поболтаем.

– Да, да, – воодушевилась женщина, – тем более, что я так скучала, что боюсь, не смогу наговориться даже за три дня! И всё-таки, Генри, ты гадкий! Если бы я знала, я бы испекла пирог.

– Я не голоден, – пробормотал Роберт.

– Я схожу за вином, – отозвался Генри.

– Сходи, милый. Возьми там, в подвале, с краю, помнишь?

– Помню. Твоё любимое, урожая семьдесят второго.

– Конечно, любимый, – женщина, тряхнув кудрями, с улыбкой проводила взглядом широкую спину, исчезнувшую в боковых дверях.

– Итак, Роби, должна тебе сказать, что ты тоже гадкий, – с той же лучезарной улыбкой обратилась женщина к оставшемуся с ней наедине парню, – боже, меня окружают одни жестокие люди! – она шутливо закатила глаза. – Ну разве можно так долго не давать о себе знать? Я же схожу с ума от неизвестности, как вы там, в этом спортивном центре… Хотя бы позвонили разочек!

«Я бы и позвонил, если бы ты не внесла мой телефон в чёрный список, чтобы я не мог тебе дозвониться», – промелькнула мысль у Роберта, и он ответил:

 – У нас всё отлично, Ами, просто связь настолько плохая, ну это же Краснодар, это же другая планета просто! Иной раз приехать легче, чем дозвониться.

– Вот ты и приехал… – снова задумчиво-лучезарная улыбка, и тут же вслед за ней – озабоченность в глазах. – А почему ты один? Почему не взял с собой Алика? Я по нему так скучаю! Передай ему, что я на него обиделась!

– Обязательно передам! – заверил её Роби. – У него всё в порядке, просто тренер отпустил только одного из нас. Да и на наш день рождения мы приедем, а это уже скоро. Меньше чем через два месяца.

Легкая тень набежала на идеально гладкое и красивое лицо в обрамлении каштановых кудрей. Разумеется, каштановых, ведь блонд – это так дёшево…

– Отличная мысль! – воскликнула Амалия, широкой белозубой улыбкой мгновенно стерев эту зыбкую тень с лица, – отпразднуем с размахом! Это же сразу два дня рождения! – тут она запнулась и внезапно спрятала лицо в ладонях. – Боже, какая я дура! Я же совсем забыла, какой ужас нам всем предстоит! О господи! Прости меня, Роби, это все потому, что Валик… Я до сих пор думаю о нем, как о живом. Да что я говорю, он и есть живой! Господи, как он мог так поступить со мной! Какой страшный выбор! Какой страшный!

Она замолчала. Роби вздохнул и, встав со своего места, подошёл к женщине, положил ей руку на плечо. Та вздрогнула и всхлипнула, тут же спрятав лицо в ладонях. Тонкие пальчики с аккуратным недлинным маникюром задрожали. Роби погладил плечо в розовом шёлке. Он хотел было сказать, что выбор сделал Вальтер сам, и уже давно сделал, так что Амалия здесь совершенно не при чем. Но Амалия всем своим видом выражала мировую скорбь, и он выбрал правильную тактику. Молчаливое сочувствие.

– Прости, я расклеилась, – снова всхлипнула Амалия, – просто когда я вспоминаю Валика… ничего не могу с собой поделать…

Она коротко замотала головой, потом вскинула её к потолку, прижав пальчики к внутреннему уголку глаз.

– Прости… знаешь, как мне было плохо… вы с Аликом далеко… Валик в коме… – всхлип, – хорошо, что Генри оставался всё это время рядом со мной, я думаю, что без него, без его поддержки я бы погибла…

«Он тебя, вообще-то, поддерживал с того времени, как ему стукнуло девятнадцать, – подумал Роберт, – твоё счастье, что Валик так этого и не узнал».

Словно бы услышав, что речь идёт о нём, в дверях вновь появился Генрих с бутылкой вина в руке. Бутылка была с благородным налётом, свидетельствующим о том, что её не купили вчера в дорогом винном бутике, а что она смирно ждала своего часа в специально для этой цели устроенном погребе не один десяток лет.

– О чем беседуете? – поинтересовался Генри, начиная откупоривать бутылку.

– Не испугай*, – подняла пальчик Амалия.

– Как можно, миледи? – картинно обиделся домашний сомелье и осторожно, ползучим движением удалил пробку.

– Пусть подышит, – назидательно.

– Хорошо. Так о чем речь?

– О тебе, дорогой. О том, как я тебе благодарна за то, что ты поддержал меня в такой трудный этап моей жизни.

Генри чуть наклонил голову.

Роби промолчал.

– И тебе Роби, я тоже очень благодарна. Знаешь, немногие бы поступили так благородно, как ты. Поверишь, для меня это было не меньшим ударом, чем для тебя, когда я узнала о том, что Валик лишил тебя наследства. Как и Генри. – Она пальчиком сделала знак, что пора налить. Вино подышало и теперь способно открыть все грани букета ценителю.

– И столько благородства… – задумчиво вещала красавица, рассматривая, как свет играет, словно гранями драгоценного камня, жидкостью в бокале, – столько великодушия… Ты ведь, мальчик мой, нисколько не поменялся в отношении ко мне после того, как такой отец… ну, в общем, после того, как он сказал эти ужасные вещи…

«Не поменялся. Я к тебе с двенадцати лет и по сей день отношусь одинаково…»

– У меня есть тост, – так же задумчиво-красиво сказала Амалия, – он созрел в моей душе давно, и я ждала случая, чтобы его произнести. И мне радостно, что я говорю эти слова самым близким и любимым людям… Жаль только, что Алика сейчас нет с нами…

– Я ему передам, – сдержанно пообещал Роби.

– Я хочу выпить за благородство окружающих меня людей. За тебя, Генри. За тебя, Роби.

И ещё. Я хотела выслать вам приглашения, Роби, но благодаря этому счастливому случаю хочу сделать это лично. Ты позволишь, любимый? – она подняла тонкую бровь и дождавшись сдержанного кивка Генриха, продолжила.

– Через два месяца после похорон состоится церемония нашего бракосочетания с вашим братом. Думаю, для тебя не стало тайной то, что за последние полгода мы с Генри невероятно сблизились, и стали ещё роднее друг другу, чем были раньше. Я счастлива, что судьба сделала мне такой подарок. Я… – она вновь запнулась, прерывисто вздохнула, аккуратно поставила бокал на столик и прикрыла рот пальчиками. – Этот страшный год вот-вот подойдёт к концу…

«В розовом пеньюаре…»

– …и я думаю, что Валик меня там, на небесах, поймёт…

«Твоё счастье, что он не успел этого понять, пока был тут на земле. Он бы вас обоих уже давно повесил на первом попавшемся суку…»

Амалия отставила почти полный бокал, лишь чуть пригубив вино.

– Кстати, Роби, – неожиданно поменявшимся тоном сказала она, – что между вами произошло? Тогда, когда мы были буквально оглушены этим несчастьем, было не до выяснений, но сейчас, может быть, ты мне расскажешь, почему так вышло? Я всегда, если честно, была уверена, что для отца ты был более близок, чем твой брат! Он и в разговорах со мной делал ставку на тебя, как на основного продолжателя бизнеса, всё время подчёркивал, что именно ты его копия, что Алан больше в мать, олух царя небесного, ни украсть ни покараулить, прости господи!

Неожиданные простецкие обороты в речи Амалии тут же сделали из неё ненадолго ту, кем она всё это время и была – простую зубастую девушку с рабочей окраины, с плебейским именем, путём несложных трансформаций превращённым в элитное – Амалия. Которой неимоверно и незаслуженно, по мнению любимых подруг и ближайших родственников, повезло в жизни, и которые были тут же недрогнувшей рукой из этой её новой жизни без колебаний, одним росчерком выкинуты.

– Ну, отсутствие Генри в завещании меня вовсе не удивило…

«Думаю, ты сама про него напела что-нибудь отцу, иначе хрен бы твой Генри был рядом с тобой сейчас» – мстительно подумал Роберт.

– Но ты? Ты? Почему всё так поменялось, буквально в один день?

В возникшую паузу Амалия снова пригубила вино, едва коснувшись края бокала пухлыми почти девичьими губами.

Роби коротко, поверх её головы взглянул на неподвижно застывшую фигуру старшего брата, также с бокалом в руке, и, поймав взгляд таких же зелёных, как свои собственные, глаз, едва заметно хищно улыбнулся уголком рта.

Генри же и не думал улыбаться. Он, напротив, был серьёзен и буквально сверлил младшего взглядом.

«Сказать?» – улыбка.

«…»

«Прикинь, как весело сейчас будет!»

«…»

«Ах-ха, сейчас уже ты в моих руках, не так ли?»

«Тебе никто не поверит…»

«В такие вещи необязательно верить… сперва, в состоянии шока. А вот потом, потом…» – улыбка.

Генри резко развернулся за спиной Амалии и отошёл к панорамному окну, сжимая в руке бокал из лимитированной коллекции элитного хрусталя с такой силой, что чуть было не погубил его. Вовремя опомнился, отпил немного вина и поставил ни в чём не повинный бокал на стилизованный под старину комод рядом с роялем.

– Я сам не понял, – спокойно ответил Роби, тоже отпивая глоток из тонкого бокала, отметив, что напряжённая поза Генри стала мигом непринуждённой, – думаю, что он был уже немного нездоров к этому времени. Всё же несчастье произошло почти сразу после того, как он внёс изменения в завещание. Инсульт, как мне потом говорили врачи, иногда имеет такие вот предвестники. В виде странностей поведения. Жаль только, что нотариус – не врач. Ему видимо и в голову не пришло требовать оценки психического состояния. Да и то сказать, он же не дурак – вдруг отец бы психанул и послал бы его? Такого куска хлеба ни один нотариус не готов лишиться. А так – пришёл на своих ногах? Да. Какое число сегодня – помнит? Да. С вилкой не кинулся? Нет. Психически здоров.

«Он и был психически здоров. Пока аневризма в голове не разорвалась…»

– Но я, Ами, хотел поговорить с тобой совсем о другом.

– М? О чём же?

– О ком.

– О ком? – сделала вид, что не поняла.

– Об Альберте…

*Бутылку с вином следует открывать аккуратно и медленно. Штопор вводят в пробку не до конца, оставляя свободными полтора винта. Затем, постепенно раскачивая пробку, открывают бутылку. Ни в коем случае, при открытии бутылки, не допускать хлопка, чтобы вино не «испугалось», не произошел процесс быстрого насыщения кислородом. Если вино «испугается», будет совершенно иной вкус.

====== 22. ======

«Он и был психически здоров. Пока аневризма в голове не разорвалась…»

Роберт прекрасно помнил тот день, через два дня после их совершеннолетия, который круто изменил их с Аланом жизнь. Амалия тоже помнила каждую секунду этого дня. Вальтер был взбешен, но по нему этого, как обычно, видно не было, только близкие люди могли бы об этом догадаться. Внешне он был абсолютно спокоен, лишь жилка на виске бешено пульсировала, да лицо было непривычно серым. Вернувшись от нотариуса, ближе к обеду он собрал всех в гостиной и короткими рублеными фразами ошарашил родных.

– Хочу поставить всех в известность о том, что я изменил завещание.

Амалия побледнела. Она привыкла к жесткому характеру супруга, однако таких сюрпризов, ясное дело, не любила и их боялась. Справедливости ради сказать, их было не так уж и много. Вальтер напоминал великолепно отлаженный часовой механизм, который не давал сбоев практически никогда. Железная выдержка, немецкая педантичность и размеренность, все это было не только чертами характера, это определяло весь формат жизни, и для Амалии это было прекрасно. Великолепно, когда можно просчитать все поступки и реакции человека, с которым делишь кров, постель и деньги. Достаточно лишь его хорошо изучить. А уж в этом-то она, Амалия, поднаторела. Но сегодня начало речи, эта фраза ее буквально подкосила. Женщина вцепилась в ручки кресла и, привычно надев маску участливого внимания, преданным открытым взглядом смотрела в нелюбимое лицо.

Краем глаза она видела неподвижно замершую в кресле фигуру Генри, по правую руку от отца, его идеально красивое, бледное, как и у отца, лицо. Неужели… неет, нет! Она гнала от себя эти мысли. Тут что-то другое. Да и прошедшая ночь была вполне спокойной. Никаких настораживающих мелочей, никаких подозрительных взглядов, ни непривычных фраз… Все как в аптеке.

В немецкой аптеке. Утром секс. Потом он вышел из комнаты в ванную. Привел себя в порядок. Собрался на работу. Стал искать какие-то бумаги. Позвал кого-то из сыновей, кажется. Но Амалия к этому времени уже снова заснула.

Она не любила, когда дом полон народа. А в день рождения сыновей Вальтера обычно бывало людно. Прислуга, повара, да и их пятеро, слава Богу, что завтра все разъезжаются. Останутся лишь она сама, Вальтер и (тут она сладко потянулась в постели) Генри. Все как обычно. И заснула до обеда.

А вот сейчас что-то резко поменялось. Похоже, привычный механизм дал сбой и это было опасно для всех. Она изо всех сил старалась не отводить глаз, однако муж избегал зрительного контакта с присутствующими. Плотно сжатые губы его также не сулили ничего хорошего.

– Официально заявляю, что моими наследниками остаются моя жена Амалия и мой сын Альберт. В равных долях. Остальные из завещания исключаются.

Амалия боялась дышать. Слава Богу, самое страшное прошло мимо. Она открыла было рот, чтобы задать вопрос, но тут же разумно его захлопнула.

– Вопросы? – словно на собрании акционеров поднял бровь Вальтер.

Подавленное молчание было ему ответом.

– Я так и думал. – сухо подвел итог самому короткому совещанию в своей жизни глава семьи. Тяжело поднялся и какой-то новой, совсем старческой походкой направился к себе.

Амалия впилась взглядом в лицо Генриха, однако он, истинный сын своего отца, сохранял каменное выражение. Прочесть ничего нельзя. Она скользнула взглядом по лицам близнецов, однако наткнулась на такие же безэмоциональные маски, тем более пугающие, что их было две, и совершенно одинаковые. Определенно, в этой ненормальной семейке ясности не будет.

Ну и плевать. Сейчас расклад в ее пользу, а если постараться, то можно и…

– Думаю, нам всем следует успокоиться и переварить эти новости, – мягким голосом сказала Амалия. – Отец расстроен, думаю, что это импульсивное решение.

Ха. Импульсивность и Вальтер – это как? Разные даже не планеты. Разные вселенные.

Все находящиеся в комнате это прекрасно понимали. Также как и то, что глава семьи не передумает. Объявленное решение обжалованию не подлежит. Оделись и вышли в заснеженный сад близнецы. Две одинаковые фигурки в теплых куртках с капюшонами хорошо были видны в панорамные окна, они удалялись в направлении замерзшего уже у кромки берега озера. Генрих ушел к себе. Амалия осталась сидеть в своем кресле, погрузившись в раздумья. Вальтер неожиданно поменял правила игры, в которой она была не последней фигурой, и теперь надо было продумать новую линию поведения. С Генри. С Аланом. С Робертом. Ну да ладно, она и не с такими задачками справлялась… справится и теперь.

Кто же знал, что буквально через полчаса правила игры поменяются еще раз, да так кардинально, что и сама игра станет совершенно другой…

Из раздумий ее буквально выдернул вопль прислуги, страшный, панический вой.

«Где он только берет этих деревенских дур?» – не успела раздраженно подумать госпожа Свиридова, как в гостиную влетела одна из этих дур, горничная. И вой, и жутко перекошенный рот, и наполненные ужасом глаза…

Сердце сразу, в одну секунду рухнуло вниз, куда-то к уровню колен. Она даже не смогла в первую секунду подняться с кресла.

Потом были бешено сменяющие друг друга картинки. Калейдоскоп. Только не яркий, цветной и праздничный, а серо-белый. Машина реанимации. Лучший сосудистый центр. Бледные лица братьев. Заламывание рук. «Доктор, сделайте же что-нибудь!» Правила игры хорошо знаем, да… «Неужели ни одного шанса?» Рыдания, рыдания. Зубы стучат о край стаканчика с валокордином. Резкий запах. Безумный день. Безумная круговерть. Звонки партнеров по бизнесу. Звонки управляющего. Звонки нотариусу. И в завершение – сюрприз.

– Как?

– Прорыв крови в желудочки головного мозга. Геморрагический инсульт, пострадали основные витальные функции. Дыхание, кровообращение – все поддерживается аппаратурой.

– Он жив?

– Видите ли, фактически смерть не наступила. Но если мы отключим его от систем жизнеобеспечения, она наступит.

– Ииии?

– Страховка господина Свиридова позволяет нам любые траты, поэтому будем бороться за его жизнь и здоровье до конца.

«Упырь в белом халате, разумеется тебе выгоднее, чтобы старый хрен жил, пусть развалиной, но дышал. Всем счетам априори зелёный свет! Это же надо – так попасть! Сколько он может так протянуть! Год? Пять? Блядь! И завещание-то не вступит в силу, пока этот полутруп вроде как жив!»

Амалия вспомнила печальную историю девушки, потрясшую ее десять лет назад.

Девушка овощем провалялась много лет, пока у безутешных родных не кончились деньги, и они не подписали-таки согласие на прекращение реанимационных действий.

– Неужели есть надежда, доктор? – «когда будем отключать?»

– Надежда есть всегда! Возможности медицины сейчас почти безграничны! – «не дождетесь!»

Да уж. Этот раунд, похоже, она проиграла. Это же надо – в такое дерьмо вляпаться! Старый козёл и при жизни ей всю душу вымотал, и после смерти сумел подгадить! Дак если б еще умер, а то застрял одной ногой тут – другой там! Что за скотство, хоть волком вой! Может, денег этому уроду в белом предложить?

Однако ребус нашел неожиданное решение. В лице невысокого рыжеватого душеприказчика Штернберга, тоже немца по национальности, который наведался, предварительно испросив разрешения, в особняк, и долго раскладывал бумаги перед потрясенной Амалией. После его ухода женщину пробило на нервный смех. Валик остался самим собой даже после смерти. Он умудрился срежиссировать не только события своей жизни, но и собственные похороны, да и сам приход смерти тоже попытался проконтролировать.

В частности, среди бесчисленных распоряжений, заверенных нотариально, были предусмотрены и особые обстоятельства наступления смерти.

«В случае отсутствия способности организма поддерживать витальные функции организма самостоятельно, выражаю свою волю: при отсутствии восстановления витальных функций ограничить искусственное аппаратное их регулирование сроком в один год с момента наступления события, повлекшего за собой нарушение вышеуказанных функций. По истечении года аппаратура должна быть отключена».

Амалия вспомнила давнишний их с Вальтером разговор, как раз после телесюжета, посвященного судьбе несчастной девушки. Помнится, он тогда сказал что-то вроде «я бы предпочел, чтобы меня пристрелили». Видимо, тогда он и составил этот лаконичный документ. Ох, Валик, Валик!

Она снова усмехнулась, на этот раз уже успокоившись. Ну, что ж? Его ненормальная педантичность, которая ее постоянно бесила, и тем сильнее, что этого никак нельзя было показать, сыграла в итоге ей неплохую службу. Год – это не так уж и долго. Год – он пролетит так быстро, что и не заметишь его. Тем более, что его можно употребить и с пользой. Пятьдесят процентов от состояния Вальтера – это, конечно, фантастическая сумма. Но! Но сто процентов, как ни крути – это в два раза больше? Не так ли?

Она зажмурилась и вытянула идеальные ноги, скрестив их на уровне щиколоток под столом. Если все хорошенечко продумать… то ей все удастся. Да и когда ей хоть что-нибудь не удавалось? Не было такого никогда. И не будет.

Она тряхнула волнистыми каштановыми прядями, отгоняя от себя воспоминания почти годичной давности.

– Об Альберте? – забота на лице, – надеюсь, с ним ничего не случилось? Он здоров?

====== 23. ======

Об Альберте? – забота на лице, беспокойство в красивых глазах, такое искреннее… – надеюсь, с ним ничего не случилось? Он здоров?

– Всё отлично, Ами. Он просил передать, что сожалеет, что не смог приехать.

– Но, по крайней мере, он здоров? —повторила Амалия

– Здоровее меня. Только вот…

– Что?

– Упал на днях. Но там ничего серьёзного. Царапины.

– О Боже! Как так произошло? Надеюсь, ничего страшного? – ладони к щекам. – Как вы меня пугаете, мальчики! Сколько раз я говорила Валику, что это была плохая идея, с интернатом! И мама ваша туда же! Дался ей этот спорт! Я говорила Валику перед её отъездом…

– Всё отлично, Ами! – с нажимом Роби прервал серебристый поток. – Алан просто вечно не смотрит под ноги, неудачно перешёл дорогу, споткнулся. Такое с ним вполне могло произойти в любом другом городе – «и произошло бы…» – Это же Алан…

– И всё же намного лучше вам было бы жить здесь. Роби! – она порывисто встала, сделала пару шагов и присела на корточки рядом с креслом Роберта, взяв его руки в ладони и заглядывая в его глаза снизу вверх. Царственно не обращая внимания на то, что нежный шёлк собрался складками на полу. – Здесь ваш дом. Тут вас всегда ждут! Тут вам всегда рады! Поговори с ним, пожалуйста!

– Ами, я говорил, – немного содрогнувшись внутренне от прикосновения теплых рук, ответил Роби. – Мы с ним говорили. Мы останемся там. Так хочет мама. Да и нам самим так лучше, мы тебя не будем стеснять.

– Боже, какую ерунду ты говоришь! – Амалия легко поднялась и вернулась на своё место, вновь взяла бокал со столика. – О, вот теперь букет полностью раскрылся. Попробуй, Роби!

Он послушно прикоснулся губами к краю бокала и согласно кивнул головой. Генри по-прежнему стоял у окна, чуть касаясь бедром низкого подоконника и также время от времени лаская поцелуем роскошное вино.

– Так о чём ты хотел поговорить? – напомнила женщина, не отрываясь гипнотизируя пасынка поверх края бокала.

Роби выдержал паузу, во время которой пытался собраться с мыслями и продолжил.

– Понимаешь, Ал… ну, в общем, после того, как отца не станет, он ведь вступит в права наследства…

– Конечно, милый, – «если не откажется их принять…»

– И он решил, что после этого его доля будет нашей общей. Ты же знаешь, что у нас всё общее…

– Конечно, вы же так привязаны друг к другу, – «знаю, да. Что дальше?»

– В общем… я думаю, что это будет правильно… словом, я решил полностью отдать свою долю, как только смогу ею распоряжаться, тебе.

– Мне? – изумление в глазах. «Через шесть месяцев? Свежо предание… неужели ты решил, что я тебе поверю? Да и полгода – огромный срок…» – Мне? Господи, нет, нет! Я никогда не приму такой жертвы! Да и глупости это! Деньги по праву и по закону Алана, а значит и твои, с чего бы это вдруг?

– Ну… понимаешь… мне будет не по себе пользоваться ими, осознавая, что отец бы этого не хотел, – «боже, какой бред я несу…» – А ты столько для нас сделала. И продолжаешь делать. Просто прими это как знак благодарности за всё. – «Просто возьми и оставь нас в покое, ведь это огромные деньги, неужели тебе мало трех четвертей всего состояния?»

– Милый, всё, что я делала для вас, я ведь делала это вовсе не из-за денег!

– Но… – «не возьмёт…»

– Я же в самом деле люблю вас, как родных! Я же, – всхлип, – мне ведь господь не дал собственных детей, ох, как бы я хотела подарить Валику… – пауза, судорожный сухой глоток.

–… я знаю, – «Охуенно! Если очень хотеть, то, наверное, гормональные противозачаточные действовать перестают, это же все знают, да…»

– Так что благодарю тебя, но нет.

«Нет…»

– Эти деньги по праву Алика, а уж он волен ими распоряжаться как захочет. Если отдаст тебе половину – значит так и будет. – «Не будет. Да и половины этой ему не видать. Если, конечно, всё выйдет как задумано… да что ж это такое, говнюк и правда словно заговорённый! Никогда ещё не было так трудно привести план в действие! Ещё немного – и я поверю в весь этот бред!» – К тому же не забудь, солнце, на ваши плечи ляжет забота о матери, а это немалые деньги, они вам в любом случае будут не лишними. Кстати, когда у неё по плану следующая операция?

– В январе, – сжав зубы, пробормотал Роберт. – но они согласились подождать с оплатой.

– А как ее муж? Как его? Кажется, Джордан?

– Да.

– Как он? Справляется? Может быть, нужны деньги? Ты только скажи, я переведу! – «Какого нужно было за нищеброда выходить? Ах да, ну да, Америка, право на жительство… да и не в её положении было выбирать-то. Из нормальных вряд ли кто б на калеку позарился. Нашла же полоумного, прости господи!»

– Нет, спасибо, деньги пока не нужны. – «От тебя-то уж точно…» – А в апреле мы и за операцию долг погасим, и дальше будем… – «если живы останемся».

– Понятно… – «Мечты, мечты, мой мальчик. До апреля ещё дожить надо…» – И всё же уверяю тебя, деньги никогда не бывают лишними! Вы с Аликом не привыкли ни в чём себе отказывать, к тому же огромные средства уйдут на оплату счетов из госпиталя, ведь эта операция вполне возможно, что не последняя! Потом вы женитесь, и ты и Альберт, потом будут дети. Ладно если бизнес пойдёт удачно, а если нет? Если просто на проценты жить? Ты даже не представляешь, сколько это трат! Так что не нужно думать про меня, милый. На мой век и этих денег хватит. – «Да ещё и останется. Если всё пойдёт как надо…»

…

– Пристегните ремни, приведите спинки кресел… – бортпроводница привычно, равнодушным тоном произносила стандартный слоган, внезапно поймав себя на мысли, что обращается в основном к парню, сидящему в пятом ряду кресел, у окна.

Спохватившись, перевела взгляд в пустоту, вперёд, в направлении хвостовой части, однако через пару секунд вновь стрельнула глазами в красавчика. Уж больно хорош, зараза. Да и его одежда по цене вполне тянет на половину боинга. Один только шарф, обвитый несколько раз вокруг крепкой шеи, тончайший кашемир, баксов на сто тянет. Ну, а что? Мечты мечтами, однако же Абрамович, между прочим, женился на стюардессе. Да и не только он один, кстати! И почему же место этого парня не в проходе? Чёрт!

– Время в полёте два часа сорок пять минут, – продолжала профессионально чирикать стюардесса.

Даа, за это время вполне можно было бы попробовать закадрить завидного парнишку. Сиди он в проходе… Однако место это надёжно оккупировала тучная потеющая тётка с мощными бёдрами, обтянутыми трикотажными штанишками. Между двумя же колоритными пассажирами притулилась, надёжно прижатая могучим бедром к красавчику, бледная худенькая девушка, судя по виду – безнадёжный аэрофоб. Ещё не взлетели, а её трусит так, что яйца для омлета можно взбить, если поставить ей кастрюльку на колени.

Деваха эта уже успела вывести из себя обеих стюардесс, когда устроила внезапную истерику во время рассаживания пассажиров по местам. Обнаружив, что красавчик предъявил билет с указанным в нём местом и стал пробираться к окошку, девушка взвилась, словно ей в задницу внезапно впился ядовитый шип, и судорожно стала жать на кнопку вызова.

– Я хотела бы поменять место, – заявила наглая пассажирка, зло косясь на красавчика, который в свою очередь равнодушно уставился в окошко иллюминатора.

Дура, что ли? Или мужененавистница. В любом случае дура. Ей судьба такой шанс даёт!

– Извините, в нашей авиакомпании это не разрешается. – с ледяной растянутой улыбкой сообщила ей девушка в форме.

Да разрешается, конечно! Разрешается! Только не надо было бесить стюардесс непрерывным нажатием на кнопку! И потом они что, нанялись, что ли, искать ей согласного поменяться с ней пассажира? Не нанялись. Сиди себе и лети спокойно, не мешай работать. Только пакетиков ей побольше насовать в кармашек впереди стоящего сиденья, а то пассажирка, поди, не дождётся взлёта, начнёт концерт прямо на земле, судя по землистому цвету её лица.

– Можно с вами поменяться? – напряжённо пискнула девушка, робко тронув толстуху за ляжку, когда убедилась что стюардессы ей в этом не помогут.

– Какого? – изумилась та, – я себе всегда билет в проходе покупаю, чтобы в туалет ходить без проблем. И не подумаю!

Девушка обречённо вжала голову в плечи и закрыла глаза, затянув ремень потуже.

Роберт же с трудом удерживался от того, чтобы не заржать. Хотя на душе у него было так гадко, словно там не кошки скребли, а как минимум снежные барсы, всё же это забавное совпадение его ненадолго развеселило. Мало того, что Юля, которая его терпеть не может, попала с ним на один, самый ранний, рейс. Так ещё и место умудрилась рядом купить! Бывают же такие несчастные совпадения!

– Не переживай, Юль, я к тебе приставать не буду, – не удержался он от безобидной подъебки, с удовольствием заметил, как девушка дернулась, перекосилась и побледнела ещё больше и тут же о ней забыл, погрузившись в тяжёлые мысли.