Текст книги "Double spirit. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: kasablanka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Без художественной самодеятельности тут у меня!

Ушел.

====== Глава 8. ======

В трубке длинные гудки. Ему кажется, что у него взорвется мозг, если трубку не снимут. Он считает, чтобы успокоиться, но с каждым новым гудком напряжение все жестче давит на грудь. Десять. Двенадцать. Сними. Сними! Щелчок.

– Алло.

– Ты обещал.

– А, здравствуй, малыш, соскучился? Невежливый малыш.

В другое время он бы взорвался как порох, он ненавидит, когда человек на том конце провода так его называет. И это тому тоже известно, именно поэтому он так и растягивает это «малыыыш».

Но нет.

– Ты. Обещал.

Хрипловатый смешок.

– Ты мне тоже кое-что обещал, мой мальчик.

– Я не…

– Не Мальчик. И не мой. Пока. – говорящий не скрывает еле заметной издевки.

– Мы же договаривались! – от бессильного отчаяния чуть не ломается трубка в руке. Договаривались, да. Однако как договариваться с человеком, который похож на отражение облака в реке?

– Я передумал, – нарочито простодушно, это такая игра в «такой большой, а в сказки веришь…»

– Ты… – он не может продолжать, потому что еще слово – и он разрыдается, несмотря на то, что уже давно не помнит, как это делается, уже давно забыл…

Однако собеседник внезапно меняет тон. Он словно чувствует, что происходит на этом конце провода, словно видит, что у черноволосого парня начинают дрожать руки.

– Послушай, Роби, – голос уже усталый и серьезный, – я же тоже балансирую на грани, и поверь, мне не так уж и легко. Сегодня у нас одно, завтра другое. И если тебе будет легче, то просто поверь, что насчет вчерашнего я сам не был в курсе…

– Издеваешься? Легче? Легче? Ты, блядь…

– Стоп машина! Задний ход! – холод в голосе. – Кто-то по прежнему краев не видит? Эх, малыш, малыш… воспитываешь тебя, ночей не спишь, а ты так и не научился вежливости. Короче. – тон снова меняется, становится по деловому жестким, без включения эмоций. – Условия прежние. Или подпись – и гуляете оба как кони на воле. Или… другой вариант. Просто поверь, я этого не хочу так же как и ты.

– Послушай, – Роби устало трет лоб основанием большого пальца, и если бы возможно было видеть обоих собеседников одновременно, схожесть можно было бы назвать пугающей, – а я могу приехать поговорить лично?

Пауза.

– Думаешь, это хоть что-то изменит? – говорящий словно бы взвешивает на весах каждое слово, прикидывает возможные варианты.

– По крайней мере, даст передышку, хотя бы неделю…

Короткий смех.

– А ты хитрец, как всегда. Каждая неделя на вес золота. У тебя в роду случайно ростовщиков или скрипачей не было?

– Иди на хер! Род у нас один.

Пауза.

– Приезжай. Я соскучился.

Отбой.

– Скотина! – беспомощный злой шепот в сторону. Короткие гудки.

Ковалев был разбит и подавлен. Мало того, что утро выдалось непростым. Нервы у него хотя и железные, но у всяких железных нервов есть запретное, самое мягкое, словно у новорожденного котенка животик, местечко. Есть одна особенность. Ни одна, даже самая сильная психика не справляется с ситуацией, в которой ее хозяин вынужден выступить сволочью. Нет, есть, конечно, и сволочи по призванию, которые живут и радуются, и нервы и психика у них в порядке. Потому что они не знают про себя, что они сволочи. Для самих себя они самые справедливые, рыцари, в белых и сияющих одеждах.

А вот обычный, неплохой в общем-то человек, со своими принципами, с честью и с совестью, вот ему-то как раз и труднее всего. Он-то понимает, что пусть вынужденно, по дурацкому стечению обстоятельств он поступает как сволочь, хотя ею и не является. И вот это самое гадкое. Себя не обманешь. Себя вряд ли получится простить.

Когда он видел перед собой несчастное потерянное лицо этого мальчишки, он прекрасно осознавал, что и в половине предъяв тот повинен не был. Если не более того. А вот братья-то пожалуй, вот у кого оба рыла в пуху. Вот кто основной фактор дестабилизации, это же и лосю понятно! Но когда нужно разрулить ситуацию, когда все уже пошло вразнос и моральный климат в команде ни к чёрту, приходится принести жертву. И уж в последнюю очередь этой жертвой станут два близнеца, которых обещал вытянуть, последнее, чем мог помочь человеку, который когда-то значил так много. Да и сейчас еще, чего уж там…

Он бы и так взялся, он бы и так не отказал. Но еще и деньги, гребанные деньги, без которых тоже никуда не рыпнешься… («А к словам я добавляю быка…»)

И не отказаться ведь было, и теперь двойной гнет на тренерской шее – воспоминания и металл.

А то, что парень попал, словно бы между шестерёнками – это конечно было гадко. И понимаешь же, что выхода нет, а всё равно гадко. Тем более, что он-то как раз не заслуживал быть жертвой. И переклинило ж братьев именно на нем!

Мало того, что Ковалев с досадой вспоминал их разговор. И зачем Лео было молчать? Рассказал бы как было, ну что он как ребенок! («Гордый, твою мать»)

Ковалев, впрочем, если уж взаправду, догадывался, почему парень промолчал. И если вспоминать себя в его годы, то, пожалуй, он сделал бы так же.

Но ему некогда было предаваться воспоминаниям, потому что ошеломляюще ужасной была мысль о том, что человек, который просил его за близнецов, не преувеличивал и не паниковал. Это были не выдумки, не перестраховка, и с этим надо было что-то делать.

Так что вся эта гадость сегодняшнего утра мгновенно померкла перед той информацией, что ему вывалил Женька. Информацией, которая поставила все с ног на уши.

Лео отвлек от его невеселых мыслей торопливый стук в дверь.

– Открыто, – автоматически откликнулся парень, даже не успев удивиться тому, что «кто это такой вежливый».

А увидев вошедшего, всё же успел.

– С каких это пор тебе разрешение требуется, чтобы войти?

Альберт стоял в дверях с совершенно несвойственным ему выражением на лице.

– Вроде бы ваш брат такими мелочами не заморачивается? – продолжил Лео.

Вопреки ожиданию, Алан не огрызнулся и никак не отреагировал на мелкий укус.

– Уже собрался? – он смотрел на Лео растерянно, но изо всех сил стараясь придать тону равнодушный оттенок.

– Радуйся, – почти искренне равнодушно отзеркалил Лео. – Не буду больше своим видом напоминать о том, какое вы мудачье. И да, от всей души желаю тебе и твоему братцу в следующий раз сдохнуть под колесами автомобиля. Надеюсь, что таких идиотов, как я, в этот момент рядом не окажется.

Он надавил коленом, чтобы застегнуть сумку с небогатым содержимым. Вроде бы все. Он ненавидел собираться в последний момент. Куда как лучше вот так, загодя. Завтра утром встанет, зубы почистит – и алоха оэ.

– Погоди говнить, – вскинулся Алан, вновь принимая привычный облик мудака. – Ты какого хера прогнал?

– В смысле?

– Ты какого Ковалеву всю правду не сказал? Хотел же!

– Ну, во-первых, он меня не спрашивал. Во-вторых, видимо, твой брат ему все хорошо объяснил до меня. Так что мне даже рот не пришлось открывать. А в-третьих, с чего ты взял, что я хочу остаться? Видеть ваши рожи каждый день – небольшое удовольствие. Так что – целоваться на прощание не будем.

Альберт замотал головой.

– Ну уж неет. Так не будет.

– Уже есть. – внушительно сказал Лео. – А теперь давай, топай назад. Твой Берти тебя уже потерял, поди.

– Я к Санычу иду.

Только Лео успел открыть рот, как дверь открылась снова, на этот раз без стука. Разумеется, эльф.

– Не надо, я уже с ним поговорил. – он успел ухватить хвостик сказанной Аланом фразы.

Лин с немым вопросом в глазах уставился на Женьку.

– Жень, какого…

– Лень, не быкуй. Остынь немного. Давай, ты слинял быстро, – это он бросил стушевавшемуся Алану. – Ты, Лео, давай сумку разберем, а потом вместе к Санычу. И это… мужика не очень, он так-то извиняться не очень умеет, так что пожалей. У него и так мозги навылет сейчас.

«А кто меня пожалеет?» – чуть не вырвалось у Лео. Однако эту мысль тут же сменило привычное в последнее время равнодушие.

«Да пошло оно все… лесом!»

Спасительное равнодушие. Это так удобно. Это так хорошо. Это так правильно…

– Стой. Эти майки не сюда.

====== Глава 9. Ночь открытий ======

Лео не спалось. Насыщенный событиями, и довольно мерзкими, день не хотел выпускать его из своего плена, заставляя заново перемалывать детали и прокручивать в памяти диалоги. Он знал за своим мозгом такую особенность, перед сном тот обожал проматывать события прошедшего дня, анализировать поступки, слова и впечатления. Дурацкая привычка. Нет бы вырубиться в пять секунд, как все нормальные люди.

Тяжелый день. Два разговора с Ковалевым, непонятно, какой из них более муторный, первый, когда тренер обвинил его во всех грехах, с вытекающими последствиями, или же второй, когда он же неловко извинялся, так неумело. И так было заметно, что для него это несвойственное состояние, что Лео стало самому неловко, как и Санычу, если не больше. Сам же он с удивительным равнодушием принял и известие о стремительном отчислении, и тут же, вслед за ним, новости о таком же стремительном восстановлении в команде. Он вообще словно бы смотрел на себя со стороны и даже немного удивлялся почти полному отсутствию реакции на внешние раздражители. Выперли – да и похер. Восстановили – ну и ладно. Что нервы зря тратить?

Единственное, что пробилось через глухую оборону его равнодушия, (если не считать вчерашней аварии) и чему он был рад – так это приезду эльфа. Да еще и тому, что чуть было не обернувшееся трагедией происшествие на дороге полностью поглотило внимание Женьки и заставило его позабыть то, за чем он, собственно, приехал. То есть тут Лео оказался в самом выгодном положении. И радость от присутствия друга – и одновременно отсутствие мозго– и душевыносящих пыток на предмет:

«чоэтобыло по телефону» «где находится арбалет» и «что у тебя за терки с твинсами».

Эльф выдохся после насыщенной программы сегодняшнего дня. Утрясание терок между собственно твинсами, потом разруливание неприятной ситуации между Лео и Санычем. Потом он о чем-то долго, до самого вечера беседовал с Ковалевым тет-а-тет, причем беседа была, видимо, тяжелой и неприятной, потом еще заглянул к нескольким знакомым, в общем, когда он добрался наконец до кровати, то по-видимому даже мяукнуть не мог от усталости, не то что там допросы какие-нибудь учинять.

Однако сон так же не торопился к нему идти, как и к Лео. Это можно было понять по тому, что Женек тоже ворочался с боку на бок и вздыхал.

– Жень, ты не спишь? – шепотом, тихонечко, чтобы не разбудить, если вдруг спит, спросил Лео.

– Нет. А ты чего шароебишься? Спи давай! – тоже шёпотом тут же откликнулся эльф.

Лео еще немного покрутился. В голову лезла всякая хрень. Некстати он вспомнил то, с чего началось сегодняшнее утро, свои мысли после ночного кошмара. Из-за которого утром пришлось простыню поменять. И эксперимент вспомнил в столовой на завтраке, прерванный появлением эльфа. Замороченный вихрем мыслей, помимо воли Лео открыл рот и вдруг ляпнул:

– Жень!

– Мм?

– А ты когда-нибудь «би» видел?

– Чего? Группу, что ли?

– Какую группу? – оторопел Лео в полусонном уже дурмане. – А… не… Не группу. Сексуальную ориентацию. – непослушный уже язык с трудом произнес эту словесную конструкцию.

– Бля! – Женек подскочил на полметра, словно гадюку в своей постели увидел. – Да как я раньше не допер! Они тебя что? На секс, что ли, разводят?

– Ты чего, больной? – от неожиданного вывода искренне изумившись, выдохнул Лео, – никто меня никуда не разводит!

Что самое забавное, нисколько не соврал, мельком пронеслось у него в голове.

Не разводят.

– Так видел или нет?

Женька, успокоившись, снова вытянулся на своей кровати и хмыкнул вполголоса, но всё же достаточно отчетливо:

– Каждый день вижу перед собой. В зеркале, когда бреюсь.

– Ччтоо? – теперь настала очередь подпрыгнуть Лео. Гадюка теперь юркнула уже в его постель. – А как… а что же… блять, а что ты раньше-то не говорил?

– Так ты раньше и не спрашивал. – разумно отбил эльф. – И потом, как ты себе это представляешь? «Здравствуй, Леня, я твой наставник, и я бисексуал. Очень приятно. А будет еще приятнее. Кстати, ложись, я сделаю тебе массаж. Мухаха.» Так, что ли? Ты бы, поди, с перепугу в окно выпрыгнул сразу, не посмотрел бы, что второй этаж. А так – все нормально. У тебя после полугода знакомства возник вопрос, ты спросил – я ответил.

– А… а как же… Ветка? – по-прежнему не мог прийти в себя Лео.

– И где тут нестыковка? Я би. Она девушка. Была бы парнем – ничего бы не поменялось, так же были бы вместе. Удобная эта вещь, ориентация «би».

Женька засмеялся, и Лео немного отпустило. Женька все тот же Женька.

– Да ты не напрягайся, это ж не приговор и не диагноз. Вариант нормы, сексологи говорят. Может через сто лет вообще таких большинство будет. А ты почему спросил-то? – вдруг с запоздалым подозрением поинтересовался он. – Если не с этими двумя связано?

– Какая разница почему? – вмиг ощетинился Лин. – Спросил и спросил. Я спросил – ты ответил.

– М. Расширяешь кругозор?

«Уже расширил, блядь».

– Можно и так сказать.

– Ну-ну. Только насчет себя-то тоже не очень обольщайся.

– В смысле?

– Ну я ж помню, как ты на массаж среагировал, – эльф тихо засмеялся, – как озабоченный кошак.

– Да ты же говорил, что это у любого нормального парня так бывает! Врун!

Возмущению Лео не было предела. Что за ночь открытий, бля!

– А что, би – ненормальные, что ли? – спокойно отбил Женек, – да они нормальнее всех других ориентаций вместе взятых!

Лео откинулся на подушку и замолчал.

– Так что в своей ориентации даже не сомневайся, любииимый, – Женька в голос заржал, получая наслаждение от незатейливого троллинга.

– Иди ты! – Лео с досадой запустил в него своей подушкой. Вот и как после этого спать-то?

– Так что там у вас с близнецами? – по своей привычке, обрадованный диалогом, сделал попытку продавить свою линию Женек. Он уже и думать забыл про сон, подгрёб подушку Лео себе под живот и улёгся поудобнее.

– Они тебе что-то говорили? – Лео помимо воли почувствовал, что внутри все каменеет. Да нет, не может быть, не идиоты же они, в самом деле. Мразота, но не идиоты. Ничего на свете больше он не хотел, как поставить точку в этой истории. И это должна быть поставленная его руками точка. Иначе он не сможет спокойно жить дальше. И никто не должен знать, никто. Только он и Свиридовы в этой завязке. Все остальные лишние.

– Морозятся, но я же вижу, что тема больная. Рыло-то у обоих в пуху. Ты это, не дури. Я ж говорил, что с ними осторожнее надо. И если что – сразу говори мне.

– Хорошо. Скажу.

«Не скажу».

Последовала пауза, во время которой каждый думал о своем.

– Знаешь, похоже, у них серьезные проблемы нарисовались, – внезапно прервал молчание эльф. Он кинул Лео подушку назад и повернулся на бок. Его глаза в свете уличного фонаря казались прозрачными озерцами.

«Отлично». Лин даже не очень старался скрыть удовлетворение.

– Ковалев мне давно уже говорил, что отец их, когда умер, что-то намудрил с завещанием, а теперь вот бедные твинсы, – слово «бедные» он произнес с издевательским оттенком, скорчив соответствующую рожу, – все это расхлебывают.

– Ну да, бриллианты мелковатыми оказались, – процедил Лео.

– Да не, какие там бриллианты, у них сейчас вообще права распоряжения этим наследством нет. Да и денег ни копейки.

– У этих мажоров? Не смеши меня! Я сам видел, как они их тратят!

– Правильно. С карты. А лимит определяет старший, Генрих. Вот имя-то, прости Господи! Ну он их, правда, почти ни в чем не ограничивает, типа любой каприз. В разумных пределах, конечно.

Это да, любой каприз. Видимо, и Спирит 2000, который сейчас покоится на дне шкафа, тоже был таким капризом.

– Но это все, деньги эти – все это дерьмо собачье, есть проблемы и пострашнее.

Лин, в отличие от Женька, деньги дерьмом собачьим не считал. Он вообще-то знал, как эти самые деньги достаются, по матери своей видел, так что… Однако ему было интересно, какой еще такой вселенский пиздец обрушился на головы ублюдков, поэтому приготовился слушать эльфа с удовольствием и с повышенным вниманием. Весь сон словно корова языком слизала. Он приподнялся на локте и весь обратился в слух.

– Ты никогда не задавал себе вопрос, почему эти мажорики живут в такой дыре, как наш интернат?

Ну это было и впрямь удивительно, но видимо, поскольку ситуация была растянута во времени, то скорее всего, вопрос этот уже давно ни у кого не возникал, поскольку все привыкли к братьям, как к неотъемлемой части интерната и по совместительству к неизбежному злу. Да и твинсы-то не особо выпендривались, надо отдать им должное, разве что одежда у них была подороже, да и в столовой они иногда морщили нос. А так, только увидев их невероятную тачку Лео понял, насколько глубока финансовая пропасть между ними и остальными ребятами.

– Ковалев мне сегодня раскололся, что его несколько лет назад об этом попросили, типа, чтобы под присмотром были.

– А кто попросил-то?

– Вроде мать, они там еще с детства друг друга знали.

– А сама-то мать их где?

– Слушай, ну я не уточнял, сидел слушал, открыв рот. Не знаю, короче. Ну вот, дальше. Она ему вроде как типа – парни в доме отца отморозками растут, пусть у тебя под крылом, чтобы не особо баловать.

– Не помогло, судя по результату.

– Ну это не главное, – отмахнулся эльф.

– А что?

– А главное, сказала, что пусть под круглосуточным присмотром. Вдруг кто на их бесценную жизнь позарится.

– Чтоо? Да ладно! Кому их паршивые душонки-то нужны? – Лео покрутил пальцем около виска. – Да и если паранойя у неё, то проще бодигарда нанять. Или в закрытый пансион за границу.

– Ну, если про пансион, то помню как Алан ржал, когда мне рассказывал, как его отец слюнями брызгал. «Знаю я, как в этих пансионах пидорами становятся! Рассадник гомосятины!»

– Видимо, не в пансионах дело, – глубокомысленно заметил Лео.

– Видимо, не в них, – прыснул в ответ Женек, и тут же вновь стал серьезным.

– А так они всегда на людях. Режим, тренировки, учёба. Одна наша баба Зина пятерых бодигардов стоит! – тут уже прыснул Лео. – Но похоже, и особой опасности в прошлые годы не было. Так, перестраховка. В любом случае ситуация была спокойная, пока отец не скончался. А как это только произошло… короче, была пара случаев с тех пор, но все их вполне можно было на случайности списать. Но вот тут… после этого неудавшегося наезда Ковалев аж почернел. И знаешь что интересно? Всегда в прошлом только Алан попадал в переделку. Роби же – словно заговоренный, вот и в этот раз, Ал ушел один и чуть не погиб. Вернее, вы вместе чуть не погибли, бля, я чуть подумаю – меня в пот кидает! А уж как Роберт-то! Чуть с катушек не слетел. А этому придурку младшему как с гуся вода.

В этом месте Лео тоже передернуло. От упоминания имени насильника в солнечном сплетении возник болезненный спазм.

– Выходит, что это чмо даже маньякам неинтересно? – сделал попытку подпустить шпильку в адрес Роби он, однако вышло неудачно.

Было реально не по себе от того, что кто-то неизвестный, не угрожая и не на волне эмоций, как он сам, а тихо и планомерно решил довести дело до конца. А что это было так, он непонятно почему сразу поверил. И ненормальная зацикленность Роби на безопасности брата, и его оплеуха после того, как тот едва не разбился в волнах, и то, что они таскаются вместе, словно приклеенные друг к другу. Но особенно вчерашний случай, свидетелем и участником которого был он сам. Машина летела целенаправленно на Алана, и надо быть слепым, чтобы этого не заметить.

– В любом случае будь осторожен, Лень. Я ж вижу, что ты с ними хороводишься.

Лео снова передёрнуло.

– Какого…

– Я просто констатирую факт. Хорошо ли, плохо ли, но ты с ними оказываешься рядом очень часто. Так что просто будь осторожен.

«Ты уже говорил, Жень. Жаль, что я тебя не послушал…»

Лео вынырнул из своих мыслей, захватив только конец фразы, произнесённой эльфом.

–…остается Алан, а Роби уезжает со мной.

– Ккак? Когда?

– Завтра в обед, Лень.

– И как же он своего Ала оставит? Надолго?

– Дня на два. Истерику закатил у Ковалева, что ему срочно нужно в Питер, встретиться с Генри, ну ты же знаешь, что он как танк, ему что ни скажи – сделает так, как задумал. Вот Саныч чтобы не пускать все на самотёк и попросил меня с ним ехать, я ж всё равно возвращаюсь.

– Уже уезжаешь? – непроизвольно вырвалось у Лео. И настроение сразу в пол. С Женькой стало на порядок спокойнее и проще. Пусть хоть и на один день, однако спокойнее. А теперь – снова в омут безразличия и стоялой воды.

– Дак у меня ж занятия! Лень, потерпи еще годик, мы тебя ждем с Веткой, приедешь – и все нормально будет!

Он так уверенно это сказал, что Лео ему поверил. Все будет нормально.

====== 10 ======

– Ты почему не спишь? – прижать рукой к себе, почувствовать, как поджался живот.

Под ладонью – тонкая дорожка жестких волосиков ниже пупка.

– Я сплю, – шепотом, после паузы.

– Я заметил, – короткий хмык.

Рывок. Переворот. Горячий шёпот, лицом к лицу.

– Не уезжай, пожалуйста, не уезжай. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится, – отчаянный шёпот, без надежды на успех.

– Дурак, что со мной может случиться? Я никому не интересен. Моя шкурка, какая бы безупречная она ни была, и ломаного гроша не стоит.

– Берти, мы же с тобой оба знаем, что это именно со мной ничего случиться не может. И не случится! – глаза блестят в темноте, как у кошки. Светло-зелёные глаза с крапинками. Любимые…

– Ёпт, да ты мне все мозги уже этими сказками засрал! Это только ты своей дурной башкой знаешь. А я вот знаю, что всё это бред собачий. И вообще, ты тогда болел!

Точно болел, Роби помнит, как отец разговаривал по телефону с матерью. Мама, у которой в то время был Алан, плакала, а отец сердился. Это всё, что он, шестилетний, понял тогда. Ещё он помнил, что рвался к трубке, чтобы сказать маме, что Алан нужен ему здесь. Пусть привезёт. Однако отец ещё больше разозлился и крикнул Генри, чтобы увёл его в детскую. У Роби даже сил не было, чтобы сопротивляться. Он рыдал, а старший вёл его, приобняв, и что-то успокаивающее говорил.

– Я не болел, – упрямо, – я хоть и маленький был, но всё хорошо помню. И как в баню водили, – сдержанное фыркание. – Да чего ты смеешься, придурок? И как мазью какой-то натирали. И бормотание это, ну, когда бабуля заговор читала. Мне страшно было – пиздец. Но я не плакал, держался.

– Бестолочь, она тебя от простуды лечила.

– И от простуды тоже. А потом подула в макушку и говорит…

– Да слышал я это уже двести раз от тебя! Ересь всё это и мракобесие.

– Однако посмотри на меня, я живой. Хотя и покоцанный местами, – сдавленный смех.

Пауза.

– Болит?

– Болит, – вздох. – Особенно носу досталось. Хорошо хоть не сломал. А то бы раз! И мы с тобой уже не близнецы, прикинь!

– Балбесина, – улыбка в темноте. – Я тогда бы тоже нос сломал. Гармония должна быть в природе. Давай нос посмотрю.

– И поцелуй.

– Обязательно.

Нос. Глаз. За ухом. Шея. Плечо… Ладонью провести по спине. Прижать к себе, слегка потираясь своей блядской дорожкой о чужую. Чужую? Нееет. Моё. Никогда больше не отпущу…

– И там поцелуй тоже.

– М? – сделать вид, что не понял. – Это где ещё?

– Ну, там… везде.

– Там тоже болит?

– Бля, Берти! Не болит всё ещё, к сожалению!

– Так? – языком по тоненькому шовчику, по сморщенным комочкам, по гладкому нежному теплому стволу, по блестящей влажной терпкой головке, в щёлку, и там подразнить.

– Ооох, даа. Давай сразу!

Нетерпеливый, как и всегда. Как и тогда, в самый первый раз… У Роби в лёгких перехватывает, когда он вспоминает. Рядом прерывистое дыхание, зажмуренные глаза, слёзы из-под ресниц…

***

– Дурак, это же больно, – ломкий шёпот, страх пополам со жгучим желанием перемалывает душу в порошок.

Он скорее умрёт, чем причинит боль. Страшно. Одно дело – целоваться до одури, сцепить руки в замок вместе, сжать напряжение в ладонях и сладко-сладко, до боли невыносимо, вместе, вот так… упираясь лбом в плечо, до вспышки в голове, до короткого провала, когда не различить чей стон губы в губы, судорога, когда чувствуешь, что плоть, тесно прижатая к твоей, начинает пульсировать в финальной, самой высокой волне… разбивается, обрушивается на берег в мириадах брызг.

А совсем другое – то, о чем он сейчас просит, умоляет, поскуливая. Это жутко, это больно, это… невозможно остановиться. Это слишком по-взрослому. Это навсегда…

– Фигня, ничего не больно. Надо только… возьми вот.

– Я знаю, – сцепив зубы, осторожно, кончиком пальца – туда, где тесно и жарко, где всё такое нежное и туго сжимающееся.

– Не противно?

– А? Что? Вот ты дурак… не больно?

– Нет, нет, – а сам жмурится и вздрагивает, – нет, давай ещё.

Ещё. Постепенно чувствовать, как расслабляются стеночки, становится ровнее дыхание. Он тоже боится, и ему больно, всё равно больно. Но он скорее сдохнет, чем попросит остановиться.

– Я не смогу, – замирает, покидает жаркое нутро, – давай как обычно, я с ума сейчас сойду.

– Ты… блядь, Берт, я убью тебя сейчас! Я… – он почти рыдает, сжимает ладонь на готовом разорваться от напряжения на границе боли, каменном члене Роберта и осторожно направляет в себя.

По-честному старается расслабиться больше, но получается плохо, и когда крышу окончательно сносит и первый толчок происходит неосознанно, на краю меркнущего сознания, ему всё же очень больно. Два одинаковых стона с подвыванием раздаются одновременно, потому что больно обоим. Но остановиться так же невозможно, как и затормозить вращение земли.

Тогда его хватило всего на пару десятков фрикций. Яркие искры рассыпались в голове, горящими муравьями разбежались по нервам, и всё тело окунулось в блаженную истому. Только через десять секунд почти отключки он вспомнил о брате. Тот тяжело дышал, прижимая его к себе.

– Ёпт, – Роби по-настоящему испугался, увидев дорожки слёз, – что, больно? Бля, я урод, прости, ну что за…

– Нет, нет, всё нормально, – тот засмеялся, наполовину нервно, прикусив губу, – Всё хорошо.

– Какой хорошо! – паниковал уже вовсю Роби, – ты даже не кончил.

– Дурак, – уже искренне рассмеялся Ал, – это разве главное? Ну и ты мне ведь поможешь, да?

Да.

Во второй раз решиться было сложнее, чем в первый, поэтому всё произошло только спустя неделю… как же давно это было…

***

Он растворяется в таком знакомом, до самой мельчайшей черточки, до самого маленького родимого пятнышка, красивом, таком родном и единственном теле. Хочется нежно, не торопясь, глубоко и чувственно, покачиваясь, словно в лёгкой лодке на волнах. Сдерживаясь, кусая губы от нежности, тихо постанывая в мягкую, с пряным запахом кожу. Сквозь накатывающее возбуждение, которое уже невозможно затормозить, тихо фыркнуть, почувствовав, как требовательно, подгоняя, коснулись холодные пятки его напряжённых ягодиц, чтобы быстрее, чтобы глубже.

Нетерпеливый… Он всегда раньше приходит к финишу, на пару секунд, но раньше, и Роби сходит с ума каждый раз, когда чувствует, как волны судорожно сжимают его там, внутри, как вздрагивает смуглое мускулистое тело, срываясь в оргазм. Его так легко догнать, чтобы вместе рухнуть, то ли в небо, то ли в преисподнюю. Навсегда…

Реальность, в отличие от нирваны, не накрывает сразу, а возвращается постепенно, окутывая тело и разум сначала неясными звуками, потом ощущениями, потом запахами.

В комнате по-прежнему темно, лишь только небо чуть светлеет на горизонте.

Не хочется ни шевелиться, ни разговаривать. Хочется лежать так вечно, чувствуя, что пожар внутри ненадолго затих, уступив место ласковому тёплому дождю, наподобие того, что бывает летом, после мозговыносящей жары. Когда гроза прошла, и струи тихо шуршат листьями деревьев, и в воздухе пьянящий аромат мокрой травы.

– Хочешь пить? – Алан тянется сухим поджарым телом, кожа блестящая от пота, достаёт бутылку, открывает и пьёт, кадык ходит вверх-вниз, – хочешь?

– Давай. – Он не хочет. Но желание прикоснуться к горлышку бутылки сразу вслед за братом своими губами пересиливает.

– Знаешь, я тут подумал, – Роби делает пару глотков и закрывает, – вернее, я уверен в том, что нам нужно делать.

– И что же? – настороженно.

– Только не ори на меня,

– Хорошо, не буду. – Пауза. – Ну?

Роберт не спешит. Он знает, что будет взрыв, поэтому пока гладит щёку, плечо, грудь, живот.

– Ну?

– Ты должен всё подписать. И пошло оно всё лесом.

– Ты охуел? – сбрасывает руку, – нет, ты правда, охуел? Да… ёпт, столько всего выдержать, и когда осталось всего… раз… два…

– Меньше двух. Полтора.

– Полтора месяца – всё коту под хвост? Да ни за что!

– Это ты охуел! Мне никакие деньги не нужны без тебя! Ты что, не понимаешь, что с такими ставками…

– Идиот, я не смогу жить вот так, в нищете! И ты не сможешь! Да и дело не только в деньгах! Я ни за что не прогнусь! Я… бля, я даже не смогу после этого сам себе в зеркале в глаза смотреть! Это же меня опустит ниже плинтуса! А как же то, что ты мне говорил? Норвегия? Дом в лесу, на берегу озера? М?

– Берти, это ты идиот! Никакой дом не стоит жизни! Твоей жизни! И моей тоже, до кучи!

Они уже сидят в постели, сверкая друг на друга одинаковыми глазами в предрассветном неярком свете из окошка.

– Это будем уже не мы, Берт! – Алан, неожиданно не кричит, а напротив, шепчет, взяв в руку холодную ладонь, – понимаешь, это будем уже не мы. Это будут два мальчика, которых поимели. Мы так не сможем. И деньги тут вовсе не причём. Это больше, чем жизнь.

Роби молчит, но руку не отбирает. Смотрит в любимые глаза. В них постепенно напряжение сменяет улыбка.

– Пока ты со мной, ничего не произойдёт! И вообще, я же ведь грёбанный Ахиллес. Я вот вообще не парюсь.

– Потому что дурной, – Роби откидывается на подушку. Алан смеётся.

– Достаточно умный, чтобы быть дурным.

– Это да.

– Что бы ты без меня делал?

– Без тебя я бы не родился…

– Когда самолёт?

– В обед. Где твой телефон?

– Тут он. В комнате оставлю, а себе новый куплю. Надо было сразу поменять, как только вернулись.

– Да, косяк. А что там со сборами, кстати?

– Ковалев перенёс сроки, завтра выезжаем.

– Он что, офигел? После всего?

– Не ссы, всё нормально. Он правильно рассчитал. Городок – бывшая военная база, там единственная дорога через скалы. Ну и пост контроля, так что муха не проскочит. Неделю там побудем, до твоего возвращения как раз. Загорю, поправлюсь, натрахаюсь… ай! Больно же!

– Он сам едет?

– Угу. Привезёт, устроит, потом в Новороссийск по делам на пару дней. Потом вернётся, пару дней с нами – и назад. Слушай, может всё же останешься? – безнадёжно.

– Нет, – мотает головой, – надо попробовать поторговаться. Да и на время поездки будет тайм-аут, переговоры и всё такое, не думаю, что беспредел устроят, им тоже светиться не след. Решат, что я сдаваться приехал, выторговывать условия. Короче, неделя где-то спокойной жизни.

– Мм, – зевок, – давай поспим. Иди сюда, моя живая подушка.