Текст книги "Академия проклятий и любви (СИ)"

Автор книги: JULI

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Я вроде как ему понятным языком сказала не подходить ко мне и не разговаривать со мной. Но, видимо, парню было абсолютно все равно, что я там от него требую.

Рейван остановился у моего стола и произнес:

– Нам нужно поговорить. Не могла бы ты выйти со мной в коридор?

Я краем глаза заметила, как Рикки вцепилась в учебник и напряженно сгорбила плечи. Надо же, как влияло на неё присутствие Рейвана, подруга из эмоциональной болтушки сразу превращалась в застенчивую скромницу. Я же, к счастью, на этого парня так не реагировала.

Я с вызовом посмотрела на Рейвана и сказала:

– Мне не о чем с тобой разговаривать.

– Неужели? – усмехнулся он. – Ты так думаешь?

Остальные студенты к нам с любопытством прислушивались. Вот им заняться больше нечем!?

– Да, мы обсудили всё, что могли. Так что сейчас я советую тебе сесть на свое место, ведь лекция скоро начнется.

– Все обсудили, значит? – Рейван смотрел на меня мрачно, а на губах у него блуждала не предвещающая ничего хорошего усмешка.

Что он задумал? Во мне всколыхнулось нехорошее предчувствие.

– Да, все обсудили.

– И ты не собираешься поговорить со мной наедине?

– Нет. Нам нечего обсуждать.

– Что ж, тогда поговорим с тобой здесь, – он развел руками, – и сейчас.

Я наградила его скептическим взглядом. Я была уверена, что он блефовал. Он просто не посмеет.

– Я хотел бы поговорить с тобой о нашем вчерашнем поцелуе. – нарочито громко произнес он.

Я ошиблась. Он посмел… Напряжение во мне распалось искрами, превратившись в панику. Аудиторию же наполнили удивленные восклицания и перешептывания. Я стала судорожно соображать, что делать, но ни одной спасительной мысли, как назло, не было.

– Ты же, надеюсь, не забыла о нашем поцелуе, дорогая? – издевательским тоном обратился ко мне Рейван.

– Замолчи. – Я вскочила со стула, вышла из-за стола и, схватив Рейвана за край рубашки, потянула его в коридор.

Таким образом, я подтвердила перед другими студентами, что поцелуй все-таки был, ну и ладно. Я хотела вытащить Рейвана быстрее в коридор, чтобы он не наговорил лишнего.

– Ну вот так бы сразу. – произнес Рейван, когда мы вышли из аудитории.

Меня опять трясло от злости. Я слишком остро реагировала на сплетни, которые касались меня, слишком переживала о своей репутации. И теперь из-за неосторожных слов этого мерзавца, я буду вынуждена терпеть в свой адрес нелепые комментарии. Я ненавидела в этот момент себя, ненавидела Рейвана, ненавидела остальных студентов, которые с непонятным мне хищничеством следили за чужой личной жизнью и обмусоливали темы, которых их никак не касались.

И тем более Рейван… Подумать только! Да он и его личная жизнь были главной темой для обсуждения в женских раздевалках, и теперь будут обсуждать еще и меня! Хотя они меня не только обсуждать будут, они меня еще и загрызут, ведь я, по их мнению, позарилась на святое. Всё. Я пропала, буду переводиться в другую академию.

– Ты это специально! – выдохнула я.

– Что специально? – спокойно переспросил Рейван.

– Сказал о поцелуе при всех! – возмущалась я. – Как ты посмел?

– Слушай, это самая странная претензия, которую мне когда-либо предъявляли. – Рейван насмешливо улыбнулся и развязно прислонился к стене, не сводя с меня раздражающего взгляда.

– Ты сейчас же пойдешь и всем скажешь, что пошутил. – твердо произнесла я.

– И не подумаю. – хмыкнул он, – и вообще, ты что, заставляешь меня идти на обман!? А я верил, что ты порядочная… Какой ужас! – он притворно вздохнул.

Нет, он что, издевается!? Я сжала кулаки, представляя, как спускаю на этого негодяя полчище зубокрылов. От этой кровожадной фантазии немного полегчало.

– Слушай. – серьезнее произнес Рейван, – почему ты так беспокоишься о других? Поверь, всем на самом деле все равно, целовались мы или нет. Никому нет дела, ты зря переживаешь.

А у меня вдруг в голове сложился паззл. Я вспомнила про этот дурацкий спор… Так вот в чем причина, и как я раньше не догадалась об этом.

– Мне было важно поговорить с тобой, – продолжал вещать Рейван, – вчера все очень глупо получилось, я хотел бы объясни…

– Не могу поверить, – глухо сказала я, перебивая его, – что в тебе столько эгоизма и подлости.

– Что? – опешил Рейван.

– Я все знаю. – сказала я.

– Ну что ты знаешь? – вздохнул он, – давай, удиви меня.

– Я знаю о споре.

– О каком споре? – Рейван на самом деле очень убедительно прикидывался, что не в курсе.

– Ой, ну не прикидывайся, – я закатила глаза, – я знаю, что ты поспорил с кем-то там на меня. Мол, у тебя получится понравиться мне. Поэтому ты и поцеловал меня без моего разрешения, и сказал про этот поцелуй перед всей аудиторией, чтобы все думали, что ты одержал победу в этом споре. Но это так подло, так низко. Ты хотел, наверное, до меня добраться и через мою сестру? Какая мерзость. – я поморщилась, с брезгливостью смотря на Рейвана, будто передо мной был не парень, а что-то склизкое и неприятное.

Рейван же молчаливо выслушал меня, а потом спросил с неожиданным равнодушием:

– Ты правда так думаешь про меня?

Весь мой пыл разом улетучился, когда парень посмотрел на меня с настоящим разочарованием. Я почти растерялась.

– А как мне еще думать про тебя?

– То есть ты так просто веришь гадким сплетням? Ты серьезно думаешь, что я на такое способен? Знаешь, я был о тебе лучшего мнения.

Мне показалось, что я ослышалась. Это он обо мне был лучшего мнения!? Он!?

– Тогда останемся при своих мнениях, – холодно произнесла я, – и не будем возвращаться к этому разговору.

– Да, ты была права. – Рейван больше на меня не смотрел. – Нам действительно не о чем с тобой разговаривать. Но знаешь, лучше бы ты за сестрой так же хорошо следила, как делаешь поспешные выводы обо мне.

Он направился к аудитории, а я замерла, совершенно не ожидая, что он так быстро и так странно оборвет наш разговор. И неужели, говоря об Эсме, он намекал о её распутном поведении? И вообще с какой стати я должна следить за ней? Невысказанный гнев застрял в горле, и я, проглотив его, тоже зашла в аудиторию.

Рейван уже сидел в компании своих приятелей и о чем-то смеялся, выглядел он совершенно спокойным и даже веселым. На меня другие студенты все-таки бросали любопытные вопросительные взгляды, а большинство девушек смотрело с неприязнью и завистью.

Но, в целом, смешков никаких до меня не доносилось, как и комментариев. Я гадала, дело ли в том, что и меня, и Рейвана на нашем факультете слишком уважали, или все же упоминание поцелуя было не столь интересным и значимым, чтобы это обсуждать, и я зря паниковала. В любом случае мне стало спокойнее.

Я села рядом с Рикки и перевела дыхание.

– Да уж… – хмыкнула я.

– Ты же говорила, что он тебе не нравится. – вдруг произнесла подруга.

– Что? – я с удивлением отметила, что голос её сочился откровенной обидой.

– Ты же говорила, что между вами ничего нет. – Рикки посмотрела на меня, как на предательницу.

– Между нами ничего нет, это правда. – подтвердила я. – И мне он не нравится.

– Но вы же целовались?

– Я бы не назвала это…

– Вы целовались! – шепотом припечатала Рикки. – Как ты могла… Он же мне нравился, и мы же были подругами…

Были!? Я недоуменно приподняла брови. Неужели Рикки будет сердиться на меня из-за этого невразумительного недоразумения? Я захотела заверить её, что между мной и Рейваном ничего такого не было, что я никаких чувств к нему не испытываю и что я ей не соперница, но вместо этого лишь тихо спросила:

– Рикки, а он действительно спорил? Ты тогда сказала правду?

Подруга посмотрела на меня тоскливо и даже как-то убито, а потом вдруг вскочила, собрала все учебники, подняла сумку и обозленно произнесла:

– Видеть тебя больше не хочу.

Она развернулась и направилась к последним рядам. Её шаги сопровождал удивленный шепот, и я снова почувствовала чужие взгляды на своей спине. Но вскоре пришел преподаватель, и шепот стих.

После занятий я сидела в библиотеке, ощущая навалившуюся усталость. Нет, ну я ведь просто хотела спокойно учиться и не выяснять ни с кем отношения. Тогда за что мне все это?

Я в последнее время слишком много нервничала и рисковала действительно превратиться в истеричку. Я собой была недовольная, при этом особо не понимала, где и что я сказала не так, но чувство неудовлетворенности, стыд и неловкость грызли меня изнутри. Я понимала, что вела себя недостойно, и жалела об этом.

– Прошу прощения, – произнес бородатый библиотекарь, сгружая на стол стопку книг. – Вот еще пара экземпляров, в которых содержится информация об интересующих вас зубокрылах.

– Благодарю. – я нежно провела пальцем по книжным корешкам.

Все-таки библиотека и книги действовали на меня, как успокоительное. Здесь я была в своей стихии и точно знала, что хоть в стенах библиотеки мне не придется ни с кем вступать в конфликты. Ну разве что со знакомым библиотекарем, который частенько говорил мне, что я слишком долго засиживаюсь допоздна, и с упорством выгонял меня.

А засиживалась я допоздна, потому что не хотела пересекаться лишний раз с Эсмой. Так я приходила тогда, когда сестры уже не было. Единственное, я всегда задавалась вопросом, где именно Эсма проводит ночь? Где проходят тусовки её компании? Я ни малейшего представления не имела о ночной жизни академии.

Сейчас же я сидела в библиотеке и ждала Элиота, с которым мы договаривались поработать над нашим проектом. Но парень опаздывал, поэтому я самостоятельно углубилась в чтение. Объявился он лишь тогда, когда я решила, что он уже не придет.

Элиот пригладил свои и без того прилизанные волосы, сел напротив меня и лениво посмотрел на книги.

– Ты знал, что зубокрылы прекрасно поддаются дрессировке? – спросила я. – А еще они являются переносчиками разной заразы, поэтому два века назад их истребляли.

– Не думаю, что эти факты имеют ценность для нашего проекта. Мы же пишем только о связи зубокрылов с проклятием.

– Во-первых, эти факты не помешают для общего развития, – возразила я, – а, во-вторых, зубокрылов в одно время считали настоящим проклятием, потому что они уничтожали домашний скот. Вот, пожалуйста, связь с проклятиями.

– Ну хорошо, допустим, – согласился Элиот, а потом перевел тему. – Ты же говорила, что тебе не нравится Рейван.

Элиот внимательно вгляделся в меня, а я же опешила от этого заявления. Ясно, ещё один. Мне что, одной Рикки было мало?

– Я в курсе, что я говорила. Могу даже повторить. Мне не нравится Рейван. Доволен?

Этот разговор мне уже показался настолько глупым… И что ко мне все привязались с этим Рейваном? Я была уверена, что, когда я пересекусь с Эсмой, она тоже спросит меня о чем-то подобном.

– Хорошо. Он тебе не нравится. А ты ему?

Я нахмурилась.

– Откуда мне знать?

– Ну ты же сообразительная. – хмыкнул Элиот. – Хотя можешь не отвечать, я и так знаю ответ. Кстати, хорошо, что ты не отвечаешь на его чувства взаимностью. У меня ведь на тебя планы.

Я сдержала истеричный смешок и с напускным безразличием поинтересовалась:

– Я что-то, видимо, не понимаю. Какие у тебя на меня планы?

– Серьезные. – произнес Элиот невозмутимо. – Ты умна, красива, к тому же дочь влиятельного отца. Разве ты можешь мне не понравиться?

Я пыталась понять, говорит ли он серьезно или нет. Вот от кого, от кого, а от Элиота я никаких признаний не ожидала. Надо же, стоило мне для себя решить, что меня интересует исключительно учеба, как мироздание послало мне уже второй шанс устроить свою личную жизнь. Мне вдруг стало так смешно, что я едва не рассмеялась на всю библиотеку.

– Так, – я с хлопком закрыла книгу. – Элиот, прошу, даже не смей сейчас ничего говорить про какие-то чувства и прочую ерунду. Иначе я, как максимум, сойду с ума или, как минимум, в тебе разочаруюсь. Давай лучше поговорим о чем-то более реалистичном и вменяемом. Например, о зубокрылах.

Элиот обиженно поморщился и произнес:

– Как скажешь, но к этому разговору мы еще вернемся.

Это прозвучало, как угроза, поэтому я искренне понадеялась, что этого разговора никогда не состоится, потому что в противном случае я не смогу отшутиться, а портить отношения с Элиотом мне не хотелось.

Беседа про зубокрылов у нас тоже не получилась. Элиот прочел несколько глав, что-то записал в свой конспект, а потом, сославшись на дела, ушел. Оставшись в одиночестве, я почувствовала облегчение. Все-таки присутствие Элиота было тяжелым, казалось, его сложный характер сгущает воздух, делая его непригодным для свободного дыхания.

Когда я вернулась в комнату, я поняла, что Эсма никуда не ушла. К счастью, мужчины при ней тоже никакого не было. Это хорошо, потому что я морально не подготовилась к тому, чтобы выкидывать из комнаты очередного проходимца.

Эсма лежала на кровати с открытыми глазами, но не шевелилась. Когда я зашла, она даже не посмотрела меня, продолжая пялиться в потолок и что-то нашептывать.

Снова кольнуло неприятное беспокойство, когда я уловила в комнате сладковатый цветочный аромат, а потом заметила и его источник.

На столе лежали распустившие соцветия без стеблей, представляющие собой нежно-синие лепестки, которые окаймляли черную сердцевину цветка. Большинство соцветий находилось в небольшом шелковом коричневом мешочке, но часть лепестков рассыпалась по столу.

Я вгляделась в цветки, пытаясь понять, что это за растение, но его я видела впервые.

– Эсма, – я развернулась и подошла к сестре. – А что это за цветы? Не замечала за тобой пристрастия к флористике. Эсма? – я поняла, что сестра мне не отвечает.

Я потрепала её за плечо, и наконец она повернула ко мне голову, но слишком медленно, будто её реакция была заторможенной. Я невольно вздрогнула, когда увидела её глаза. Зрачки Эсмы были ненормально расширенными и почти поглотили всю радужку своей чернотой.

– А… Ты верну-улась? – спросила она.

– Эсма… – я не знала, как вести себя в этой ситуации. – Что ты… Что за цветки на столе?

– А это моё. – она беззвучно затряслась, и я не сразу поняла, что она смеется, настолько безумным у неё был вид. – Это малисы.

– Что за малисы? – спросила я, пытаясь запомнить незнакомое название, чтобы потом найти про него информацию.

– Ну, малис это такой редкий цветок, который расслабляет меня. Но ничего серьезного и страшного. – К счастью, Эсма говорила пусть и отчужденно, но хотя бы связно. – Не надо так пугаться, Кора. Ты такая бледная сейчас, будто я призрак…

Эсма облизала свои пересохшие губы, и я заметила, что язык у неё такого же синего цвета, как и лепестки на столе.

– Поверить не могу… – выдохнула я, пытаясь справиться с потрясением. – Вместо учебы ты объедаешься какими-то психотропными цветами и валяешься в невменяемом состоянии. Эсма, что ты творишь? Тебе не кажется, что все зашло слишком далеко?

Эсма приподнялась и села на кровати, шлепнув своими босыми ногами о ковер. Она надула губки и с привычной недовольной интонацией сказала:

– Лина, хватит лезть не в свое дело.

– Ну уж нет, я так просто это не оставлю. – взвилась я.

– И что ты собираешься делать!?

– Ну для начала я избавлюсь от этого растения. Чтобы я больше эту дрянь в нашей комнате не видела. – Я направилась к соцветиям, намереваясь их выкинуть, но Эсма вдруг взвизгнула:

– Не смей! Не смей к ним прикасаться!

Она бросилась к столу, схватила мешочек и собрала рассыпанные лепестки, потом обвела безумным взглядом стол и пол под ним, видимо, проверяя, не осталось ли ничего упавшего. Потом сестра засунула мешочек в вырез платья.

– Нет, – она повернулась ко мне, тяжело дыша. – Просто не лезь в это, Кора. Если ты начнешь что-то делать, куда-то идти, кому-то рассказывать, то у меня начнутся неприятности… Да-да, – она с горячностью зашептала, – неприятности… А мои неприятности – это твои неприятности. Я потяну тебя за собой…

– О чем ты говоришь? – спросила я. – Эсма, во что ты вляпалась? Посмотри на себя. То, что сейчас с тобой происходит, это ненормально.

– Нет, это нормально, – упрямо сказала она. – Ты просто не понимаешь, ты преувеличиваешь. Со мной все в полном порядке. Просто оставь меня в покое, Кора. Ради моего и твоего блага не лезь ко мне, ладно? Просто забудь. Сегодня ты ничего не видела.

Она прошла мимо меня и заперлась в ванной.

Я же была в полной растерянности и действительно не знала, что делать.

Рассказывать отцу? Но он обвинит меня в том, что я не уследила за Эсмой, и тогда меня ждет явно что-то страшное, как, впрочем, и Эсму, потому что отец точно не простит даже ей бесчестное поведение, позорящее его имя.

Но когда Эсма говорила о неприятностях, она вряд ли имела в виду отца, так во что же моя сестра вляпалась?

И как можно вообще найти подобные неприятности в лучшей академии с идеальной репутацией? Что ж, Эсма меня какой раз неприятно поражала.

Где же ты, мама?

Утром мы с Эсмой играли в гляделки, но весьма специфичные. Я постоянно бросала на неё тяжелые взгляды, а она делала вид, что их не замечает.

– Ну что ты так на меня смотришь? – все-таки не выдержав, спросила сестра. – Сегодняшний выходной ты решила провести за укоряющими и разочарованными вздохами?

– Меня интересует, как сегодняшний выходной проведешь ты, – сказала я, – пойдешь куда-то развлекаться? Или опять будешь жевать те странные цветы?

– Забудь об этих цветах, Кора! – Эсма мученически взвыла. – Да, я вчера переборщила с лепестками малисов, поэтому мне стало плохо. Сейчас уже все нормально.

Эсма на самом деле выглядела лучше. Мертвенная бледность, которая вчера меня так напугала, исчезла, и теперь передо мной была почти привычная сестра. Только взгляд у неё изменился: стал тяжелым, даже взрослым, будто утратившим беззаботность. Или это мне так просто казалось?

– Кора, – повторила сестра, – со мной всё в порядке. И если ты еще раз вмешаешься в мою жизнь, добром это не закончится.

– Ты мне угрожаешь? – хмыкнула я. – Или пытаешься напугать? В любом случае это звучит, как ребячество. Эсма, – я устало потерла глаза, – я прошу тебя, перестань делать глупости и возьмись за ум, пока не поздно.

– А я прошу перестать со мной нянчиться.

– Всё, – отрезала я, – поступай, как знаешь.

Я действительно устала с ней спорить, устала беспокоиться о ней. При чем я знала, что беспокойство моё не было искренним, оно было скорее машинальным, привычным. Я не любила сестру, но моё безмерное чувство ответственности не могло успокоиться при виде того, как человек рядом со мной разрушает собственную жизнь, поэтому я и пыталась хоть как-то достучаться до Эсмы. Но это было бесполезно.

– Сегодня я вернусь поздно. – сообщила мне Эсма.

– Можешь вообще не возвращаться, – пожала плечами я, а потом не удержалась, – кстати, а где вы собираетесь?

Эсма замерла на мгновение, а затем медленно развернулась ко мне, светясь подозрением.

– А зачем тебе знать?

– А мне нельзя знать?

– Нет, нельзя, – Эсма покачала головой, – прости, сестренка, но есть мир, куда тебе дорога закрыта. Во-первых, ты там не приживешься, а, во-вторых, ты можешь доставить лишние проблемы. Я же тебя знаю.

Эсма говорила пусть и странно, но суть я уловила. Сестра боялась, что я смогу дойти до руководства и добиться того, чтобы ночные вечеринки прикрыли. Что ж, правильно боится.

– Между прочим, – Эсма поспешила перевести тему, – что у тебя с этим красавчиком?

– С каким?

– А что, есть варианты?

Я вздохнула, чуть не ляпнув со злости, что да, вообще-то есть.

– Эсма, у меня ни с кем ничего нет. И впредь не задавай подобных вопросов и в мою личную жизнь не лезь.

– Чтобы лезть в личную жизнь, надо, чтобы эта жизнь была, – веско заметила сестра. – Какая же ты бука.

На этом наш диалог подошел к концу. Эсма развалилась на кровати и задремала, пригретая солнечными лучами, которые освещали её кровать, падая сквозь большое окно. Я же засела с книгой и попыталась погрузиться в чтение, однако сознание отказывалось цепляться за строчки, и я прочитывала страницы, не вникая в их содержание.

Окончательным поражением в попытках сосредоточиться на книге стал стук в дверь, который отвлек меня. Я покосилась на недоумевающую Эсму и пошла открывать незваному гостю.

За дверью оказался посыльный нашего отца, а у его ног стоял мой чемодан. Ну, тот чемодан, который Эсма благополучно оставила дома, заменив его на свою сумку.

– Добрый день, – улыбнулся он, потом зашел в комнату и поставил чемодан у стены. – Это для вас. – посыльный взглянул на меня, а потом обратился к Эсме. – А вам мне велено передать письмо.

Эсма оживленно подбежала к посыльному и буквально вырвала из его рук конверт, потом радостно воскликнула:

– Ой, постойте, у меня для папы с мамой тоже письма, которые надо им передать.

Пока Эсма суетилась, я спросила у посыльного:

– Как вы сюда прошли? В жилой корпус разрешен вход только для учащихся.

– О, – он учтиво склонил голову, – ваш отец выдал мне специальное разрешение, чтобы я доставил чемодан до самой двери, а также удостоверился, что вы живете в хороших условиях. – Он прокурорским взглядом обвел комнату.

Что ж, понятно. Отец, как обычно, использует свои связи. Интересно, и почему он сам сюда не заявился, чтобы посмотреть на свою ненаглядную любимую дочку? Я с почти забытой тоской посмотрела на конверт, который был адресован Эсме.

Посыльный взял письма сестры, пожелал хорошего дня и ушел. Эсма же уселась читать отцовское письмо с самодовольной усмешкой. Она иногда бросала на меня торжествующие взгляды, которые не могли не нервировать. Неужели Эсме еще не надоело упиваться своим превосходством надо мной? За столько-то лет…

Я открыла свой чемодан и начала перебирать вещи. Вдохнув приветливый аромат родных книг, я бережно расставила их на настенной полке. Потом распахнула шкатулку с украшениями и взяла в руки мамину брошь.

Грифон, расправляющий свои крылья, был символом академии. Заключенный в кольцо, застывший с поднятыми лапами и раскрывший в ярости клюв, он служил её эмблемой. Я провела пальцами по холодному металлу, потом прицепила брошь к кофте на груди и прижала её ладонью, пытаясь согреть.

Вообще, мне повезло, что я сумела сохранить это украшение, потому что отец избавился от всех вещей его бывшей жены, от всех напоминаний о ней. Ну, кроме меня. Хотя я была уверена, что являюсь самым ярким напоминанием.

Эту брошь я нашла, когда была совсем маленькой. Она лежала в шкатулке, что затерялась на книжной полке в старой библиотеке нашего дома. Вместе с ней я нашла и небольшую картину размером с ладонь. На ней была изображена моя мама в традиционной фиолетовой мантии академии, а к её груди была прикреплена эта брошь.

Увидев изображение матери, я, будучи маленькой девочкой, очень взволновалась. Я смотрела на маму и рыдала, а мама наблюдала за мной с картины своими большими серыми глазами и широко улыбалась. Своим детским мозгом не в силах разобраться, что хорошая идея, а что плохая, я побежала к отцу вместе с этой картиной.

Сейчас я не понимала, чего именно я тогда хотела добиться, но в любом случае я ждала другой реакции. Лицо отца, когда он увидел маму на картине, перекосило от ярости, злобы и ненависти. То был единственный раз, когда я видела, как отец теряет самообладание. Он вырвал из моих рук картину и бросил её в огонь, полыхающий в камине.

Я закричала и бросилась её вытаскивать, пытаясь спасти от огня, но отец перехватил меня, хотя не сразу, ведь я успела обжечь руки. Потом я думала порой, что он сделал это специально, он хотел, чтобы я обожглась. Но в тот момент я, наверное, не обращала внимание на боль, я вырывалась, плакала, кричала, а потом просто замерла, осознав, что все бессмысленно, и с отчаянием смотрела, как улыбка мамы медленно истлевала в огне.

Это воспоминание была смазанным. Пусть я хорошо помнила свои эмоции, но детали, слова, которые наверняка были сказаны, забылись. Но именно тогда я впервые испугалась отца и, возможно, даже замкнулась в себе. Хотя, став старше, я многое стала лучше понимать.

– Почему ты молчишь!? – воскликнула Эсма, её взволнованный радостный голос спугнул мои непрошенные воспоминания.

– Я тебя не слушала, – пробормотала я.

Я так долго приучала себя абстрагироваться от голоса Эсмы, что теперь иногда он превращался в бессмысленный фон, который я не воспринимала.

– Не слушала!? – возмущенно переспросила Эсма. – А я тебе вообще-то сказала, что у меня будет брат или сестра. Мама написала, что она беременна. – она помахала письмом, как флагом.

Эта новость почему-то не вызвала во мне никакого радостного отклика. Возможно, из-за того, что Эсма так её преподнесла.

– Почему у тебя будет? – спросила я. – Разве не у нас?

– Ну, мама же моя. – хмыкнула сестра.

– А отец мой, – напомнила я. – Так что будущий ребенок будет родным и тебе, и мне.

– Ах да, – нахмурилась Эсма. – Ты действительно права, я даже как-то об этом не подумала. Я просто привыкла думать о своей семье, не включая в неё тебя.

Эти слова были сказаны так искренне, что даже не задели меня. Они звучали более естественно и правильно, нежели те реплики Эсмы о том, что она считает меня своей сестрой и любит, как родную.

– Как думаешь? – улыбнулась Эсма. – Это будет брат или сестра?

– Не знаю, – пожала плечами я, – но думаю, что у этого ребенка есть все шансы стать самым любимым.

Эсма, услышав такое, раскрыла рот, чтобы ответить, но так и не подобрала слов. В её глазах промелькнуло осознание и легкое беспокойство, поэтому я усмехнулась, довольная произведенным эффектом.

А еще я искренне надеялась, что будущий ребенок сместит Эсму с её позиций самой обожаемой и ненаглядной и отец не будет так ей потакать.

– Сестренка или братик будут однозначно любить меня сильнее, чем тебя.

– Эсма, сколько тебе лет, а? – я закатила глаза и вздохнула. – Ладно, я ухожу.

С сестрой я больше разговаривать не желала, напротив, мне хотелось побыть в одиночестве, чтобы как следует переварить новость и понять, как же все-таки я к ней отношусь.

Брошь приятно оттягивала ткань кофты и напоминала о том, что я хотела сделать уже давно, но так и не решалась. Но, наверное, пришло время.

Картинный зал академии был исполинских размеров. Архитекторы приложили немало сил и времени, чтобы магически расширить внутреннее пространство зала.

В выходной здесь было достаточно студентов, чему я не была рада. Мне казалось, что все знают, зачем я сюда пришла, и потешаются надо мной. Конечно, это было не так, но чувство, что я совершаю унизительное преступление, не покидало меня.

Картины в зале плавали, как рыбы в толще воды. Они лениво парили в воздухе, стремясь столкнуться друг с другом и задеть зазевавшихся студентов. Я покосилась на пару ребят, которые пытались достать одну из картин, что улетела под витражный потолок и не собиралась спускаться.

Я же прошла дальше, в ту часть зала, где находились картины, изображающие выпускников прошлых лет. Здесь было меньше народа, поэтому я почувствовала себя свободнее.

Отыскать нужный факультет и год выпуска не составило труда. Всматриваясь в картины, я искала конкретное лицо, но не была уверена, что узнаю его. Все-таки я совсем забыла ту картинку, сгинувшую в огне. Перед внутренним взором маячила только улыбка, но узнала я маму вовсе не благодаря ей.

Я ухватила картину за край рамы, не позволяя ей уплыть от меня, и, приблизившись, с жадностью вгляделась в девушку, которая стояла в центре и обнимала подругу, ставя рожки над её головой. Студенты выглядели такими беззаботными и счастливыми…

Я коснулась фигурки мамы, и рядом материализовалось еще одно изображение. Портрет. На нем мама тоже улыбалась, но слишком натянуто, неестественно, будто пыталась казаться серьезной и взрослой.

Теперь я поняла, почему все говорили, что я так на неё похожа. Потому что они это говорили не просто так. У меня был тот же овал лица, те же серые глаза и пепельно-древесные волосы. Сначала я подумала на долю секунды, что это моё изображение, но нет. Это было изображение Лины.

Конечно, мы с мамой различались, но эти различия бросались в глаза только после длительного разглядывания. У меня черты лица были острыми, у Лины – мягкими и нежными. Лицо мамы вообще было очень милым, открытым, с трогательными пухлыми щеками, которые мое же лицо грубо вытеснило выразительными скулами.

Чем дольше я смотрела на Лину, тем сильнее ныл и болел внутри давно загрубевший шрам. Вспомнились слова бабушки, матери отца, от которой я и узнавала всё о маме.

– Смотрю на тебя и вижу её, – говорила она, – думаю, и мой сын тоже. Подумать только, ты всё взяла от этой ужасной женщины. Точная копия. И характером, наверное, в неё пошла. Я уверена, ты будешь такой же непостоянной и подлой. Говорила я сыну, что столь сильная и безумная любовь ничем хорошим не закончится…

Бабушка часто говорила про маму, ругала её, не скрывая своей неприязни. Она и меня особо не жаловала, но хотя бы приглашала к себя в гости, в отличие от Эсмы, которую она на дух не переносила. Потом я, став старше, избегала поездок к родственнице, чтобы не портить себе настроение. Жестокие слова бабушки, которые она щедро отсыпала мне, срывались с её губ подобно ударам хлыста.

Но, к моему удивлению, именно от бабушки я узнала, что родители мои любили друг друга до безумия. Они познакомились еще будучи подростками, поженились очень рано, души в друг друге не чаяли, а потом Лина пропала, оставив мужа и двухгодовалую дочь.

Я всего этого не помнила, но бабушка рассказала, что отец просто сходил с ума. Он искал Лину, прибегал к разным видам поисковых заклинаний, но все попытки были неуспешны. То, что поисковое заклинание не работает, могло заключаться лишь в двух причинах. Пропавший либо не хочет, чтобы его нашли, и использует блокирующие заклинания или артефакты, либо мертв.

Отец обращался к магам, которые работали в области загробной магии и мира мертвых, те сообщили, что среди умерших его жены нет. А это могло значить лишь одно. Лина не хотела, чтобы её нашли.

Потом поползли слухи о том, что она сбежала с другим мужчиной. Так или иначе, сердце отца было разбито. Преданный, озлобленный, он воспылал ненавистью, от которой спрятался в новом браке с другой женщиной. Я же осталась раздражающим пятном на семейной картине и напоминанием о прошлом.

Сейчас я смотрела на маму и пыталась понять, почему она так поступила. Потом мой взгляд упал на небольшой выступ на картинной раме.

Сейчас стали популярными трехмерные изображения, которые выдумали иллюзионисты и усовершенствовали до потрясающего результата. Но я не могла подумать, что во время выпуска моей матери, уже применялась подобная практика.

Я нажала на кнопку в раме, и сразу же около меня возник силуэт – фантом Лины. Сохраненный отрывок её жизни.

– Уже можно говорить? – произнесла Лина, посмотрев сквозь меня. – Ой, да ладно! Зачем мне быть серьезнее? – она засмеялась. – Как будто мою речь когда-нибудь кто-то посмотрит. Да, да, конечно, выберут именно меня среди тысячи выпускников! Ну хорошо! – она кашлянула и вздернула подбородок, будто собиралась сказать что-то важное, но потом широко улыбнулась и подмигнула мне. – Привет тому, кто слышит эти слова. Меня попросили сказать пару слов тем, кто только начал свое обучение. Я же его только что закончила и, поверьте, мне есть что сказать! – воскликнула она, поправила брошь на груди и засмеялась, кивнув тому, кого она видела в тот момент. – Но, наверное, другие выпускники уже сказали много напутствий, поэтому я не буду распинаться про ответственность и бла, бла, бла. Я просто пожелаю вам получить удовольствие, ведь это очень важно. Необходимо получать удовольствие от места, где ты учишься, от общения с людьми, с которыми учишься, и, разумеется, от самой учебы. Я желаю вам удачи! И да, столовая могла быть и лучше. – она сердито сдвинула брови и пропала…