Текст книги "На привязи (СИ)"

Автор книги: Jaynie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Он бы хотел забыть то, что случилось, и иногда кажется, что ему это удалось. Но ночами всё, бывает, возвращается, и картины, смазанные в памяти, померкнувшие, сияют ярче прежнего.

– Питер! – он мечтает, чтобы они замолчали, но голоса продолжают звать. И сам он зовёт кого-то, и сам кого-то ищет.

Огонь повсюду, он сжирает стены и его родных.

– Питер, – зовут мужчину снова, но лица он не видит – всё кругом заволокло дымом.

Хейл приникает к решётке на маленьком подвальном окошке. Если избавиться от железных прутьев, всё закончится, но те, раскалённые докрасна, только обжигают.

– Питер.

Сначала ему кажется, что огонь до него добрался и опалил щёку. Однако кожа не лопается.

Питер чувствует прохладу.

Холод распространяется на другую половину лица, сползает к шее.

– Питер, – звучит вновь, и голос выводит мужчину из дома, объятого пламенем.

Бейли отнимает руки, когда видит, что Хейл открыл глаза. Ему становится душно, несмотря на то, что окно открыто.

– Ты в порядке? – спрашивает девушка, не надеясь, впрочем, на ответ. Она запахивается в потёртый махровый халат. Единственная сухая вещь, оказавшаяся ей по плечу, – её одежда сушится на спинках стульев. – Ты горячий.

– Спасибо, – Питер откидывает голову обратно на подушку.

– Да я не…

Бейли не продолжает, но взгляд её, не скрытый очками, говорит о многом. Она осматривает мужчину, такого неподвижного и глухого к её зову ещё мгновение назад, и впивается ногтями в свои ладони. Бэй почти не дышала с того момента, как Питер сказал: «Пожар», – и кислород практически перестал поступать к мозгу.

Лишь одна мысль продолжала жить, и девушка не могла избавиться от тревоги, хоть никакой опасности и не было. Всем снятся кошмары, ей – даже чаще, чем остальным, но отчего-то стало страшно и неуютно.

Бейли боялась, что Питер не проснётся.

Глупо, конечно, глупо. И абсурдно, да. Но она вдыхает только сейчас, убедившись, что он в норме и даже умудряется перевирать её слова.

– Подожди немного, – просит девушка.

Она поднимается и выходит из комнаты. Возвращается минуты через две, неся в руках небольшую миску с водой. А потом со спокойствием, чётко и размеренно, словно больному, говорит:

– Снимай футболку.

Питер знает наверняка, что ослышался, потому что Бейли не могла такого сказать. Но сердитое замкнутое лицо быстро убеждает его в обратном.

– Что, так скоро?

Финсток не отвечает, усаживаясь обратно на постель, и ставит миску на прикроватную тумбу. Затем касается живота Питера, и он вновь чувствует приятную прохладу её рук. А ещё – что вся футболка пропиталась потом.

– Снимай, или я сама сниму, – обещает Бэй.

Мужчина усмехается приказному тону, не свойственному девчонке. Ему интересно, что именно она собралась делать, поэтому, приняв сидячее положение, он стягивает с себя футболку с тупым названием мотеля – «подарок» мистер Шнаппса.

Это не особо помогает, Хейл всё ещё чувствует, что горит, и комнатный воздух нисколько не помогает. А на улице после грозы всё утихло, и ни одно дуновение ветерка уже не тревожит израненные сосны.

Бейли отжимает тряпку, выловленную в миске, и проводит ею от шеи до левого плеча мужчины. Влага освежает кожу и успокаивает, и Питер дёргает плечом, словно повторяя движения девушки.

Она ведёт тряпку вниз – по всей поверхности руки. Лицо Финсток бесстрастно, но в глаза Питеру она не смотрит. Даже касаясь его груди, девушка не поднимает взгляд, будто разглядывание кожи – самое интересное, что может быть на свете.

Хейл ничего не говорит, ему и дразнить её не хочется. Под её руками блекнет сон, как если бы она стирала его вместе с потом. И когда её пальцы соскальзывают, – всегда нечувствительные, всегда холодные, – они обжигают больше огня.

Он захватывает её запястье, чтобы проверить это наверняка. От неожиданности Бейли выпускает тряпку, и вся её ладонь оказывается прижата к разгорячённой груди.

Питер чуть склоняет голову набок, наблюдая за тем, как всё спокойствие девушки улетучивается, и румянец окрашивает щёки, и сбивается дыхание, и блестят глаза.

Она может бесстрастно смотреть на полуголого мужчину и касаться его, но прикосновение к ней, пускай и совсем невинное, выбивает из колеи.

Так Питер и узнаёт, что Бейли не привыкла, чтобы её трогали, её нельзя трогать.

Взгляд, слово, касание – ничего нельзя. Ведь за её спиной всегда был сумасшедший волк, готовый и убить незнакомую старушку, и покалечить члена собственной стаи.

Ладонь девушки медленно, но верно, согревается, впитывая чужое тепло.

Пальцы с непривычки покалывает. Приятно.

И всё же Бейли старается отодвинуться, потому что знает – Джеймс не любит делиться, не любит, когда трогают его вещи. Он ненавидит её семью за то, что они семья, ненавидит её друзей и всех, кто ей близок.

Питер опускает ладонь ей на спину и одним рывком прижимает к себе. Теперь обе её руки на его груди. Бейли сдвигает их к его плечам.

Её глаза на уровень выше, чем его, потому что девушка фактически сидит на нём, совсем как тогда в больнице. Но ощущения при этом другие. В прошлый раз ему хотелось, чтобы говорил рот, в этот раз – говорить должно тело.

Питер чувствует её холод и сквозь халат, чувствует под ним столь же обжигающее нагое тело. Она могла тушить огонь, бушующий в нём много лет; но пламя, ранящее его, забравшее у него семью, не сжигало её в ответ, а грело.

– Питер.

Он сжимает её бёдра, понимая, как это легко – сломать её. Хейл хотел её уничтожить. Если она предаст его, если обманет, если всё пойдёт не так, как они хотят, – мужчина использует её, чтобы выжить. Удержит возле себя, спасаясь; зная, что Джеймс отступит, окажись Бейли в опасности. Никто не вырывает другим руки, не убивает ради того, на кого плевать.

Игрушка или нет, Бейли Финсток нужна Джеймсу, и тем ценна для Питера.

– Питер.

Глаза её, беззащитные и не осуждающие, всё видят.

Оба они такие, какие есть; и Питер вспоминает то, о чём подумал на дороге: они похожи. А если так, то Бейли не только знает, что он может предать её и использовать, она тоже способна так поступить.

И Питеру это нравится.

Всё его естество откликается на зов этой девушки. Ему хочется, чтобы она снова произнесла его имя – прошептала, вымолила, прокричала; хочется, чтобы каждый сантиметр её кожи избавился от холода, впитав его жар; хочется, чтобы Бейли никогда не переставала так смотреть на него – словно он всё, что у неё есть.

Мужчина притягивает её, не оставляя между ними никакого расстояния. Бейли слегка прикусывает его нижнюю губу, предупреждая в последний раз: нельзя.

Питеру плевать. Она с ним, она как он, она – его.

Хейл впивается в её губы, словно ставя клеймо, посягая на собственность того, кто оставил ей синяки в качестве своих меток. Он с рыком вдавливает пальцы ей в рёбра, ощущая, как рвано выдыхает девушка.

Удивительно, но Бейли и сама обхватывает его шею так, словно надеется оставить след. Это как если бы ледяная цепь обвилась вокруг горла: жжёт, но не душит.

Она позволяет ему вести в этой игре и не отталкивает, когда мужчина приподнимает полы халата, обнажая белые ноги. Сердце её готово вырваться из груди, Бейли не знает, что делает, не осознаёт до конца; она лишь знает, что ей хорошо.

– Милочка!

Финсток не сразу понимает, что стучат к ним и что «милочка» – это она. Сейчас девушка разделяет мнение мистера Шнаппса, что это самое тупое слово во всём мире.

Её губы опухли и слегка подрагивают. Она смотрит на Питера, выражение лица которого навевает мысли об убийстве; это заставляет улыбнуться, – попытаться улыбнуться – хотя часть девушки подумывает о том же.

Она слезает с кровати, чувствуя, как развязывается узел внизу живота. Дышать становится легче, но Бейли не уверена, что ей это нравится.

Финсток открывает дверь и видит Томаса. Старик мнётся на пороге, ломая пальцы, совсем потерянный.

– Что-то случилось?

– Воды нет, – с детским непониманием говорит он.

– Да, дедушка, отключили.

– Нет-нет, там! – и указывает пальцем в сторону трёх вёдер с дождевой водой, которые она ранее помогла ему сюда притащить.

– А, – понимает Бейли. – Я взяла немного, – старик смотрит на неё с такой грустью, что девушка вздыхает: – Сейчас.

Она возвращается к тумбе, берёт миску и относит её старому постояльцу:

– Вот, дедушка.

Тот улыбается и прихлопывает в ладоши:

– Чудесно, чудесно! – и скрывается за дверью соседнего номера.

Питер точно слышит, что девушка бессильно рычит ему вслед. Когда она возвращается к кровати, то снова не смотрит на Хейла. Его это не смущает, он знает, как расшевелить её, но пока его забавляет видеть румянец досады на бледных щеках. Это тоже его метка; и мужчина чувствует удовлетворённость, зная, что Джеймс до такого не додумался.

Бейли забирает тряпку, забытую на постели, и оставляет её на батарее. Взгляд её падает за окно, и она бледнеет. Выражение рассеянности и беззащитности сменяется напряжением; девушка похожа на зверька, почувствовавшего хищника.

Хейл поднимается и подходит к ней, встав за её спиной.

– Что там?

– Я… Ничего. Наверное, показалось, – неуверенно отвечает Финсток и качает головой, стряхивая наваждения. Чёрные, ещё влажные после ливня волосы задевают Питера и щекочут.

Близится рассвет. Мир после грозы тихо приветствует двоих.

Но гроза не уходит надолго. Она скрывается среди сосен, и у неё даже есть имя, которое ненавистно обоим. И кажется, что деревья шёпотом его произносят, но Бейли, ощущавшая угрозу на протяжении целого дня, не слышит их предупреждения.

А Джеймс Скотт уходит всё дальше от предавших его серых глаз. И Антиок будто сжимается, предчувствуя его приход.

========== Глава 12 ==========

Она вжимает голову в плечи, стараясь дышать медленно и глубоко: спёртый воздух автобуса кажется ей особенно затхлым, хочется выйти наружу, сбежать, исчезнуть. И одновременно – никогда не двигаться с места.

Потому что Бейли нравится, когда Питер близко. В животе оседает щекочущая слабость, и девушка яснее прежнего ощущает, какая она, в сущности, маленькая и беззащитная, но страха не испытывает, только в груди становится тесно.

Последние часы Финсток вовсе не думала о Хейле – о его губах, руках на её бёдрах, дыхании, что смешалось с её собственным. Мелькнувшая за соснами тень и Антиок заполоняли все её мысли. До этой минуты.

Она с удивлением замечает, что автобус только тронулся с места, а ладони уже вспотели, и кожа горит. Это волнение, объявившееся и утраченное несколько лет назад, приводит её в смятение. Как ей было не узнать его – это чувство, перевернувшее всю её жизнь? Желание, спутанное с любовью, приведшее к ненависти; её последнее настоящее желание.

Так она хотела Джеймса, – тело реагировало быстрее, чем разум, когда девушка впервые увидела его, такого по-мальчишески взъерошенного и улыбающегося, на пороге своего дома. Её первая глупая любовь.

Ей больше не четырнадцать, и руки её сплошь в ссадинах и порезах, а сердце обожжено, – этого достаточно, чтобы не совершать прежней ошибки. Нельзя бездумно довериться кому-либо, нельзя позволить маленькому побегу внутри прорасти настолько, чтобы забыть, где кончается она и начинается другой человек. Иначе Бейли может однажды проснуться и снова понять, что потерялась, и от настоящей Бейли Финсток ей осталось одно лицо.

Довериться Хейлу просто, – это сладкое, искушающее, как яблоко змия, наваждение, пропитанное надеждой. Что плохого может случиться, если оба они хотят одного – избавиться от Джеймса?

Но что после?

Их пути разойдутся? Или Питер оставит её при себе, как некогда сделал Джеймс? Не повторится ли история вновь – она и волк, любящая и принимающий, прощающая и грешник, пособница и убийца?

Вручить свою жизнь в руки Хейла сейчас – правильное решение. Не стоит бояться монстра, когда рядом есть другой; но когда всё закончится, не станет ли Питер Джеймсом?

Бейли едва не соскальзывает со своего места, когда автобус сворачивает, и Питер её удерживает. При этом движется только его рука, сам мужчина позы не меняет. Сидит с закрытыми глазами, как и большинство пассажиров в салоне, и не пошевелись он сейчас, девушка бы решила, что он спит.

– Такая неуклюжая, – бросает Хейл.

– Не неуклюжая, а грациозно не развитая.

Его губы дёргаются в намёке на улыбку, и Бейли сама улыбается, хоть он этого и не видит. Почему-то это простое безыскусное движение её успокаивает, и тревога утихает.

Что будет с нами потом?

Вопрос обосновывается на языке, словно в голове для него уже не осталось места:

– Питер, – зовёт Финсток и, пусть тот не отвечает, знает, что он слушает. – А что будет потом, если всё получится?

Несколько минут Хейл молчит. Молчит и автобус, лишь колёса грохочут. Изредка кто-то вздыхает, понося духоту, и из радио доносятся помехи.

– О чём ты?

– Когда ты станешь альфой, что будет со мной?

Питер пожимает плечами:

– Сдашь выпускные экзамены, может быть, – ухмыляется он. – С твоим отношением к учёбе закончить школу – просто удача.

Бейли сдерживается, чтобы не дать ему подзатыльник.

– Может быть, поступишь в университет.

– Эй!

– В крайнем случае, ты всегда можешь подавать мячи своему дяде.

– Питер!

Многие оборачиваются, и Бейли пригибается, проклиная и своё любопытство, и сонных попутчиков, и Хейла. Последний всё ещё недвижим и не торопится открывать глаза, но она знает, что он доволен, и бессильно шипит ему в ухо, пока люди не перестают обращать на них внимание.

А потом до неё доходит:

– То есть ты не станешь меня удерживать? – вопрос звучит двусмысленно, и Бейли исправляется: – Я имею в виду, мне не придётся выполнять твои поручения? В смысле… – она замолкает, не зная, как спросить, будет ли она в конечном итоге принадлежать самой себе.

Сможет ли она управлять своей жизнью, ни на кого не оглядываясь?

Финсток устраивается на боку и склоняет голову на спинку сиденья, глядя на Питера. Он не отвечает, не стремится утешить, ничего не обещает, но ей достаточно и его молчания.

Она будет свободна. Не останется никого, кто бы мог управлять ею.

Но отчего-то понимание этого не успокаивает, а наоборот, пугает.

Питер не станет Джеймсом, тогда кем станет она? Чего ей захочется? Что станет с её мыслями без сумасшедшего волка, указующего, что делать и куда идти? Есть ли у неё свои мысли или всё в ней отравлено им?

Бейли пытается вспомнить саму себя. И болью в ней отзывается память не об Алисии, – неусидчивой девчонке, посмевшей захотеть защитить её от психа, – а о Джеймсе.

Да, в ящиках памяти, закрытых на сто замков, был и Джеймс Скотт – таким, каким она видела его в начале, каким она его любила. Мужчина, с чьих рук она стирала кровь и продолжала бы смывать её и по сей день, если бы он не перешёл черту. Если бы не убил Алисию.

Возникает дикое неистовое желание избавиться от этих образов. Потери продолжают сжирать её изнутри, им всё равно, сколько прошло времени; раны от них нарывают и сейчас.

А потеряла Бейли троих: подругу, возлюбленного и… себя. Она продолжала быть нелепой смешной девчонкой для окружающих, и ей удавалось их обмануть, а иногда она и сама обманывалась. Но всё это – маска, треснувшая и расколотая укусом Наоми Марл.

Девушка запихивает воспоминания об Алисии и Джеймсе куда подальше. Они, как мухи, жужжат в мозгу. Думай о другом, Бейли. Ты ведь существовала и до них, эти двое разбили тебя, но ты была и до них.

Кем же ты была?

– Я хотела стать хирургом, – вспоминает Бейли, и голос её ломается. Она выпаливает слова с каким-то свистом и сама не верит, что сказанное вообще возможно.

Она – и врач? Спасать жизни у неё не получается. Напротив – столько людей погибло по её вине. Ей бы больше пошло быть патологоанатомом.

– Ты всё ещё можешь им стать.

– Могу ли? – сомневается девушка.

Питер поворачивает голову в её сторону и, наконец, открывает глаза:

– Ты можешь делать, что хочешь. Перестань прикрываться Хеймсом, даже с таким грузом на плечах ты все эти годы могла делать, что хочешь.

– Это не так.

– Я прав, и ты это знаешь, – усмехается мужчина. – Вот если бы Наоми сказала что-то не то – давно осталась бы без головы. Но не ты. Тебя он не убьёт.

С этим Бейли не спорит. Она и без Питера это знает. Её жизнь никогда не была разменной валютой в их с Джеймсом отношениях.

– И давно ты знаешь? – всё-таки интересуется девушка. Не то чтобы это имело значение, но всё это время она считала, что Питер в этом и видит её мотив, – спасти саму себя.

– С тех пор, как он принёс руку Наоми. Я подумал, никто так не бесится из-за того, кто ему не нужен.

Финсток кивает, соглашаясь с доводом, и уже через секунду кривится, не брезгливо, но с горькой иронией:

– Как-то он принёс мне мозг парня, чуть не сбившего меня на мопеде, и подал в миске как желе.

– Похоже, ты многое для него значишь, – подтрунивает над ней Питер.

– Не настолько, чтобы не угрожать мне, – в тон ему отвечает девушка, но лицо её серьёзно. – Я в безопасности, но не могу уйти: на мою семью его милость не распространяется.

«И только?» – думает Хейл с еле ощутимым разочарованием от того, что вся таинственность вокруг девчонки имеет настолько простое объяснение.

– Как насчёт того, чтобы пожаловаться папочке?

– Папа стар и болен, – с раздражением отвечает Бейли. – Может, когда-то он и был альфой, от одного упоминания которого любой оборотень мочил в штаны, но теперь ссохся, – она вздыхает и продолжает: – К тому же с точки зрения волчьих законов Джеймс имеет полное право убить всех нас.

Заинтересованные огоньки в глазах Питера на долю секунды вынуждают её подумать: «А не замолчать ли мне? И пусть думает, что хочет, пусть гадает», – но она продолжает, и голос её звучит буднично:

– В молодости мой отец состоял в стае альф.

Знать оборотней – так их когда-то называли. С ранних лет волчата мечтали стать частью великой стаи, и подобные слова не могли не вызвать восхищения. Однако всё, что испытывала по этому поводу Бейли, – горечь. Она бы всё на свете отдала за то, чтобы её отец был обычным.

– Первые беспорядки начались, когда ушёл Бенджамин Марл. Их вожак – старый Грегори Скотт – был в ярости. Они, такие всемогущие и несгибаемые, оказались бессильны перед женщиной, похитившей сердце волка. Это позор, смыть который можно лишь кровью. Грегори велел стае найти Бена и убить, но того и след простыл. Любой бы оставил всё как есть, но не Грег: неудача только подлила масла в огонь, – девушка переводит дыхание. – Он был готов годами искать Бенджамина и его жену, но фортуна улыбнулась ему, и спустя несколько месяцев старик узнал, где они скрываются. Все думали, что он убьёт их, и на этом всё закончится. Не тут-то было, – Бейли улыбается, однако улыбка похожа на гримасу. – Смерти двоих ему показалось мало. Он решил подождать, пока они утратят бдительность и пустят корни; когда на свет появится их дитя. Грегори издал указ: смерть предателя – в искупление его греха, смерть его близких – за раны, нанесённые собратьям, и раболепное существование его ребёнка – в уплату утраченного члена стаи.

Автобус подпрыгивает на ухабах, но ни Питер, ни Бейли этого не замечают. Хейл смотрит на девчонку, и пазл начинает складываться в картинку, все недостающие детали встают на свои места. А Финсток с трудом перемалывает языком слова: первый и последний раз, когда она это рассказывала, случился три года назад. А потом Алисия, выслушавшая всё с нехарактерным для неё терпением, умерла.

– К тому моменту, как Грегори забрал Наоми, мой отец уже ушёл из стаи. Ему хватило указа, чтобы понять, чего ожидать, но от моей матери он не оступился. Папа знал, что их не убьют, пока… пока я не появлюсь на свет. Он увёз маму, взял её девичью фамилию, а когда она заговорила о ребёнке – не зная, что за этим последует, потому что папа скрыл это от неё, – он… – здесь Бейли морщится, точно не одобряя выбор Лукаса. – Отец решил, что сумеет перехитрить Грегори. Он был готов на всё, чтобы защитить маму, поэтому… Он… Ну…

– Джексон? – подсказывает Питер.

– Да, – выдыхает Финсток. – Папа подумал, что Грегори может решить – это и есть его семья. Ему хотелось, чтобы он забрал Джексона. Но та женщина умерла при родах, а сам Джексон просто исчез. Не знаю точно, что произошло, может, его мать о чём-то догадывалась, но до недавнего времени, – пока Джекс сам не явился в наш дом, – отец не знал, где он и что с ним.

– И тут Патриция узнаёт, что муж ей изменил, и подаёт на развод?

– Папа облажался по всем фронтам, – подтверждает девушка. – Тут-то он и выложил ей всё начистоту: про стаю, указ и прочее. Ведь Грегори мёртв, чего бояться? Вот только к тому времени меня уже давно нашёл Джеймс. И он совсем не думает, что «закон» умер вместе с его отцом.

– Почему Джексон думает, что Джеймс заинтересовался тобой из-за него?

– А, это. Джекс сначала нашёл стаю, а уже потом – нас. Познакомился с Наоми и Джеймсом, и Джей сразу смекнул, в чём тут дело. Для него Джексон хуже Ноа. Она хотя бы не подставной ребёнок. Естественно, он не стал его просвещать по поводу всего. Так что брат думает, Джеймс как маниакальный психопат решил увязаться за ним, а сам он привёл его ко мне.

– Допустим, это правда. Почему тогда он не убил твою семью сразу, а тебя не забрал с собой?

– Потому что это Джеймс, – впервые улыбка Бейли кажется настоящей, – потому что ему было скучно, потому что… он мне понравился. Нет, я влюбилась в него, как только увидела. Открыла дверь – и влюбилась.

На Питера смотрит четырнадцатилетняя девочка, с вниманием и трепетом выслушивающая россказни волка. Девочка, тайком выведавшая у отца, что рассказанное – правда; девочка, доверившаяся сумасшедшему, ведь он пощадил их.

– Он обещал, что всё будет хорошо, что мне нужно лишь быть рядом, и я была. Я ждала его днями и ночами, боялась, что с ним может что-то случиться. Джеймс всегда приходил в крови, – не своей, конечно, но каждый раз у меня заходилось сердце, и он это видел и ему это нравилось – то, что кто-то заботится о нём.

Смешно, но Питер его понимает. Понимает, как гипнотизируют большие серые глаза, как влечёт глубина взора – дымная и густая. В упрямом лице Бейли таятся детские черты – не припухлость ребёнка, а мягкость и невинность юности. И эта её чистота сглаживает чернь внутри них.

Пока рядом кто-то вроде Бейли, ты перестаёшь сам себе казаться чудовищем, и псих становится почти нормальным, а монстр превращается в защитника.

– Каждая девочка мечтает, что кто-то исправится ради неё. Но я не мечтала, – говорит Финсток. – Мне было всё равно. Я знала, кто он, с самой первой встречи. Это Джеймс рассказал мне о стае и указе, о том, что я, ещё не родившись, уже ему принадлежала. Для меня это не было проблемой, – она не отводит взгляда, смотрит прямо и просто, как и всегда. – Джеймс мне нравился, моя семья была жива, какое мне дело до того, что кто-то умирал по его вине? Какая мне разница? – голос опускается до шёпота. – Но Алисия была в ужасе. Она сказала, что я совершенно спятила, раз остаюсь с ним, а я не слушала. И она пошла к нему, эта самоуверенная девчонка. Что за дура!

Бейли не продолжает, Питеру и так ясно, что дальше – Джеймс убил Алисию на глазах Финсток. Вот когда её любовь дала трещину и проклюнулась ненависть. Всё равно, если умирали сотни, но как простить смерть того, кого она любила?

– У Джеймса нет границы, нет черты, за которую он не может ступить.

– Думаешь? – не соглашается Хейл. – А мне кажется, есть. Это ты.

– То, что сегодня мне ничего не угрожает, не значит, что завтра я буду жива. Это же Джеймс, – казалось, слова эти всё для неё объясняют. Пока остальные пытались найти логику в его поступках, Бейли отмахивалась: «Это же Джеймс», – и принимала его решения как данность.

Может, Финсток и считала, что не так уж и много для него значит, но Питер так не думает. Возможно, она единственная, кто хотя бы приблизился к пониманию этого психа. Да, Джеймс мог назвать её своей по праву рождения, но не могли ли их отношения прогрессировать до того, что он сумел оценить её? Или даже полюбить – так, как мог только он.

Странным образом связь эта, которую Хейл поначалу желал использовать, начинала раздражать. У Бейли и Джеймса было что-то особенное, – нить, которая никак не хотела рваться; волокна натягивались и лопались, но всегда оставалось ещё одно, сцепляющее их судьбы.

В том, как Бэй говорила о Джеймсе, Питер слышал ненависть, но не глухую, а звонкую, бьющуюся о стенки забытой нежности. Даже сейчас он продолжал значить для неё слишком много.

И Питер задаётся вопросом: сумеет ли она дойти до конца?

– Это уже не важно, – словно услышав, отвечает Бейли. – Моя семья значит для меня больше, чем он.

– А как же Джексон?

– Джеймс чтит указ. Джексон – внебрачное дитя предателя, но всё же его сын. Он не убьёт его. Может, сильно покалечит.

Они сидят совсем близко, склонив головы друг к другу. И Бейли говорит о любви к другому мужчине, о первой любви, оставившей ей столько шрамов, однако рассказ не причиняет ей столько боли, как она изначально думала. Наоборот – становится легче.

Свежие воспоминания оттесняют старые. Последние годы Джеймс был центром её вселенной, и она тонула в болоте прошлого. С появлением Питера в её жизни Бейли обрела опору под ногами; сжирающая её изнутри тайна поделилась между двумя.

И ночной поцелуй отзывается в ней теперь не смущением, а спокойной уверенностью, словно все дыры в ней оказались залатаны. С той самой секунды, как Джеймс поставил на ней свою печать и она покорно приняла своё положение, Бейли принадлежала ему. А сегодня впервые поняла: она вовсе не обязана подчиняться. На ней есть и метки, оставленные Питером Хейлом.

У неё есть выбор, опора, надежда.

И всё это дал ей этот мужчина.

Бейли склоняется, уже ни о чём не думая, и оставляет лёгкий поцелуй в уголке его губ. И конечно, уста тут же согреваются, и сомнения улетают прочь.

Прошлое уже не важно. Она повторяет это с момента гибели Алисии, но верит только теперь. Какая разница, кем была Бейли? Какая разница, кем она станет?

Главное, что происходит сейчас.

И в это мгновение автобус слетает с трассы.

***

Бейли не боится. Она вообще ничего не чувствует. Даже пистолет – ледяная, смертоносная вещь – ощущается как продолжение её самой. А то, что дрожат руки, так это с непривычки, не более.

Как это произошло? В какой момент она поняла, что всё рухнуло? Когда автобус завис над обрывом? Когда они с Питером выбрались из него, уже зная наверняка, что это дело рук Джеймса, и всё равно отправились в этот дом?

Почему они продолжили путь, если понимали, что их поджидают? Вот и результат – Питер стоит на пороге, не в силах преодолеть препятствие в виде пепла рябины, Наоми истекает кровью на полу, а у неё в руках – пистолет. Джеймс так спокойно, почти с лаской вложил его в её ладони.

Похоже на сон – странный, сюрреалистичный бред.

Джеймс разводит руки в стороны. Вот он, прямо перед ней, – отличная мишень.

– В голову и в сердце, букашка, – напоминает мужчина, и Бейли кивает, подходит ближе, и дуло пистолета упирается ему в лоб. Она давит с такой силой, словно надеясь, что пистолет пройдёт сквозь голову, и на этом всё закончится.

– Стреляй, – хрипит Наоми и сплёвывает кровавый сгусток.

Финсток снова кивает, волосы падают на взмокшее лицо.

– Стреляй!

Вместо крика у Марл выходит лишь жалобно промычать. Аконит, невидимой сетью стянувший тело, разум оставил невредимым, и теперь она смотрит на всё это и не понимает: почему? У девчонки есть всё, чтобы избавиться от Джеймса, чего она медлит?

– Наоми права, букашка, – мягко говорит Джеймс. – Стреляй.

«Стреляй», – эхом отзывается в голове. Но она не стреляет.

– Бейли.

Девушка едва поворачивает голову на его голос. Смешно – Хейл не может войти, значит, Джеймс не может выйти. Они поймали монстра; жми на курок, и дело с концом.

– Иди сюда.

Два простых слова, но в них столько силы!

Она может уйти. Джеймс не может, а она – да. Это его заперли, не её. Бейли не нужно следовать за ним, подчиняться ему, слушать его, больше ничего не нужно.

– Всё хорошо, – продолжает Питер. – Иди ко мне.

– Стреляй, – вторит Наоми.

Не обращая внимания на пистолет, Джеймс чуть сдвигает голову, чтобы лучше видеть Питера. При взгляде на мужчину лицо его заостряется, ладони обхватывают дрожащие кисти Бэй и сжимают.

– Стреляй, букашка, – подбадривает он, но смотрит на Хейла, самоуверенный и довольный. – Ну же, убей меня. Ты ведь хочешь этого.

«Я хочу», – соглашается Бэй, но не может выстрелить и злится на саму себя. Ну почему, почему, почему?

Рук Финсток не отнимает. Годы рядом с Джеймсом научили её терпению и послушанию. Насколько сильна эта связь? На её рёбрах синяки, оставленные им, на бёдрах – царапины от когтей, в крови – яд его обещаний, в голове – чужие мысли.

Может ли Бейли существовать без него?

– Бейли, – вновь зовёт Питер.

Питер. Его пальцы причиняют боль, давят на пожелтевшие гематомы, выдавливают страх, ненависть, подчинение. На их место приходит жар, от которого внутри всё стягивается и ноет.

У тебя есть выбор, Бейли, помнишь?

Прошлое не важно. Стреляй.

«Не могу, – с ужасом понимает она. – Господи, я не могу».

– Я не могу, – дрожащим голосом произносит Бейли вслух, и Наоми смотрит на неё затуманенными яростными глазами.

Джеймс смеётся над Финсток, как над неразумным ребёнком:

– Конечно, не можешь. Ты моя. Иду я – идёшь ты; умру я – и ты умрёшь. Ты ничто без меня.

Наоми в бессильной злобе, балансируя на границе сознания, ещё бьёт кулаком по полу, и он поддевает её голову мыском ноги, приструнивая. Марл этого не замечает, захлёбываясь в крови, и кожа её уже приобретает трупный оттенок.

Джеймс вздыхает, будто она вновь его разочаровала, и обращается к Хейлу:

– Думаешь, ты первый, кого букашка толкает на моё убийство? – усмехается мужчина. – О, она многих к этому вела. Это почти стало для нас традицией, эдакой игрой. Хотя я и несколько устал от этого. Нужно было дать ей пистолет в самый первый раз, чтобы выбить из головы эти глупости. Ведь мысли – ерунда. Главное, что букашка никогда не убьёт меня, как и я никогда не убью её, пусть порой и мечтаю свернуть эту маленькую шейку.

Джеймс раздражается, когда Бейли продолжает молчать, а Питер даже не смотрит на него – только на Финсток.

Потому пальцы Джеймса сжимают дуло пистолета сильнее, он тянет его на себя, и девушка покачивается, потеряв равновесие. Джей с лёгкостью её удерживает и прижимает. В следующую секунду губы его касаются холодных неотзывчивых губ, мнут их и терзают. Бейли даже не отталкивает его, она вовсе никак не реагирует. Джеймсу всё равно – ответа он не ждёт. Он не получает его уже много лет.

Важно оставить на ней очередную метку.

– Ты так и не понял, да? Думаешь, она – моя пленница? Это не так, – Джей широко улыбается, но глаза остаются колючими. – Всё, что я делаю, – ради неё. Скажи ему, Бейли, почему я привёз тебя в Бейкон-Хиллс. Зачем мне понадобилась девчонка в стае Скотта МакКолла? Зачем я напал на тебя на дороге? Зачем, букашка?