Текст книги "На привязи (СИ)"

Автор книги: Jaynie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Ещё три минуты назад она была готова самолично отдать его на растерзание Джеймсу, но сейчас ей хочется помочь. Что-то в ней, сгнившее не до конца, не даёт покоя, и Наоми предпринимает последнюю отчаянную попытку уговорить его пойти с ней.

– Ты тоже можешь уйти, Джексон, – говорит она. – Со мной. Знаю, вы с Джейми не поладили, но всё ещё можно исправить. Можешь сам избавиться от девчонки, как-нибудь гуманно, не причиняя боли, – её ладони обхватывают его руку в области предплечья, и она чувствует, как он напрягается. – Джеймсу будет всё равно, она не настолько важна. Дже…

Голова ударяется о фонарный столб, и Ноа видит, как ощерился парень. Когти вцепляются в горло мёртвой хваткой, и от приязни в Джексоне остаётся меньше, чем ничего.

– Не трогай Бейли, – по слогам, почти спокойно произносит он, но в словах звучит угроза. – Сколько раз нужно повторить, прежде чем до тебя дойдёт? Вы двое, оставьте её в покое.

Наоми шипит не от боли, а от удивления. Ей сложно понять, почему он продолжает подставляться ради девчонки. Пытается ответить хоть что-то, но не может. Что бы ни сказала, Марл не постичь того, что пытается сказать Уиттмор.

– Твои принципы того не стоят, – бросает он, отпуская её. – Никакая сила не стоит того, чтобы пресмыкаться перед Джеймсом. Может, иметь его во врагах – не самый здравый поступок, но притворяться друзьями – тоже. Ведь однажды он решит избавиться и от тебя.

– Джейми меня не тронет.

– Я бы не был так уверен, – качает головой Джексон, и у девушки проскальзывает мысль, что он знает больше, чем говорит. – Серьёзно, Мими, оставь его, пока можешь.

Он отворачивается от неё явно с намерением уйти, но что-то в его словах, то, как он это произнёс, заставляет её вцепиться в рукав его куртки. Наоми не уверена, что это разумно, – ей кажется, что мир может разрушиться в любую секунду, – и всё-таки она удерживает его, словно, если быть слишком упрямой, беды отступят. Так было в стае: когда Девкалион долго на неё смотрел, когда чему-то усмехался Джеймс и презрительно провожала взглядом Кали, – Ноа тянулась к ним за ответами, и они увиливали, а она принимала это за хороший знак.

Легко было думать, что то, о чём ты не знаешь, никогда не случалось; и ей было нужно, чтобы Джексон это подтвердил. Но бурлящие синие воды в его глазах неумолимо влекли на глубину.

– Что это значит? – не может удержаться Ноа, хотя все инстинкты вопят ей заткнуться.

Уиттмор смотрит на касающуюся его ладонь, на лицо Марл, на неё всю, как бы считывая. Как тот, кто почти всю жизнь провёл, изнывая от секретов, он хочет ей рассказать и вместе с тем знает, что это уничтожит её, расформирует и изгадит всё то, что Наоми окружила ореолом мнимой правды и во что заставила себя верить.

– Джексон, что это значит? Почему Джеймс избавится от меня?

Он закрывает глаза и глубоко дышит. Это совсем не то, о чём он хотел говорить не только сегодня, а вообще в ближайшее время. Когда-нибудь, если Ноа будет ещё жива, – да, но не сейчас.

– Мими…

– Скажи мне!

Если она узнает, то, быть может, сумеет защититься. А может, станет лишь беззащитнее. Джексону не нравится строить догадки, а ещё не нравится навешивать на себя проблемы других, когда и так есть о чём беспокоиться. Внутренний голос нашёптывает ему рассказать – не по доброте душевной, а, напротив, чтобы обезоружить; ему кажется, что, убрав Ноа, выведя её из строя, он сумеет уберечь то, что хочет.

Наоми ему не девушка, не подруга и не приятная знакомая; просто человек, с которым он встретился, а после они разошлись. Она отказалась от его помощи, и сейчас её судьба не должна волновать его. И не волнует. Нельзя помочь тому, кто того не хочет.

– Помнишь, когда мы встретились и я увидел твои глаза, то удивился, что стая альф позволила тебе стать её частью?

Будь у удивления лицо, это было бы лицо Ноа.

– Ты хочешь поговорить об этом? – в ответе слышится то ли разочарование, то ли облегчение. Джексон молчит, и девушка с неохотой отвечает: – Помню. Я сказала, что мне было двенадцать, когда родителей убили оборотни. Девкалион и остальные охотились за ними, а нашли меня.

– Я много об этом думал, – признаётся Джексон. – Кто были те оборотни? Почему твоя семья погибла, а ты осталась жива?

– Девкалион защитил меня, – как нечто само собой разумеющееся произносит девушка. – Спас меня.

– Он обратил тебя, – поддерживает историю Джексон. – Допустим. Но слишком много непонятного. Зачем стая охотилась на других волков? Сколько их было? – Ноа молчит, а в голове непрерывно щёлкает, словно кто-то балуется с выключателем. – Почему альфы пощадили девочку и обратили её, но она до сих пор бета?

Марл закрывает глаза и пытается избавиться от этого жужжащего роя мыслей. Прежде, она тоже вертела эти вопросы в уме, и страх перед правдой заставлял её повернуть назад. Она смешала истину и ложь, создав приемлемые для себя воспоминания. Их было трое. Они убил её семью. Девкалион и стая выследили их и успели спасти её. Ноа была их выбором… выбором, не ошибкой.

– Не понимаю, о чём ты.

Джексон показывает лицо луне. Луна видит, что терпение его на исходе, а Ноа – нет. Как пластинку, она прокручивает в голове «я не понимаю», хотя прекрасно всё понимает.

– И, наконец, удивительно, что Девкалион привёл свою стаю, – спустя какое-то время, говорит парень. – Ведь тогда он не был их вожаком.

Марл еле удерживается, чтобы не заскулить. Джексон не даёт задний ход, всё говорит и говорит, а она делает вид, что он наматывает круги вовсе не в том месте. Правда опасна, она – червь, копошащийся в мозгу Наоми с двенадцатилетнего возраста. Ноа придумала историю, которую могла принять, где люди, сыгравшие в ней главные роли, были её друзьями. Ей хотелось верить в это, ведь, защищаясь от боли, детский мозг на что только не способен. Всё переписать, изменить, вычленить из памяти то, что ранит, то, что разобьёт.

Парень задаёт наводящие вопросы, а Ноа только и может думать, чтобы он замолчал. Она не хочет его слушать, не хотела с самого начала. Пусть не отвечает, пусть уходит куда хочет: подальше из Бейкон-Хиллс или прямиком в руки смерти.

И всё-таки девушка слушает. Руки не позволяют закрыть уши, безжизненно повиснув. И память, корёженная годами, изливает на неё поток обрывочных воспоминаний.

Она видит старика, держащего за горло её мать, помнит кровь, много крови, и что-то тёплое и липкое, инородное, застрявшее в волосах; слышит отца, умоляющего того остановиться. Он никогда никого не умолял, и это уязвляет её. Старик оборачивается, смеясь, взгляд его скользит по отцу и останавливается на ней.

– Здравствуй, – говорит он. – Ты и есть Наоми?

Она прижимает к груди плюшевого волка и смаргивает с ресниц каплю крови; тело одеревенело. Отец пытается подойти к ней, но двое других, тоже пожилых, сморщенных, пахнущих застарелой смертью, удерживают его.

– Ты чтишь законы своих предков, девочка?

Ноа смаргивает снова, но на щеку падает не кровь, а слеза. Старикан подходит, приподнимает её подбородок, заставляя смотреть на него. Ей страшно, у ног разлито серое вещество, а то, что осталось от матери, всё ещё приходит к ней в кошмарах.

– Ты ведь знаешь, что такое преданность, девочка? – спрашивает старик. – У каждого должна быть идея, которой он предан, и ради неё нужно сражаться. Она – смысл существования любого из нас. Нет её – нет и человека. Понимаешь?

Старик умер в тот же год, двое его сообщников – на три недели позже. Но для Наоми все они были живы. Они жили в ней идеей, маниакальным стремлением к власти, появившемся в ту же ночь. Клин вышибают клином, и Ноа – ребёнок, растоптанный собственной беззащитностью, слабостью отца, не сумевшего ответить за свой выбор – предпочла идею правде.

Ей было двенадцать, могла ли она отомстить? Могла ли выжить, не признав правоты старого убийцы? Ноа очистила голову от воспоминаний, сотворила себя заново; она предпочла тянуться ввысь за мечтой, ей даже не принадлежавшей, лишь бы избавиться от призраков прошлого.

Старик умер, тиран исчез, а на его место пришёл Джеймс. Ничего не закончилось, она в плену, она – награда, она…

– Грег, она просто ребёнок! – крик Девкалиона, ворвавшегося в дом с Кали, пытающейся его остановить, – это единственное, что позволило сохранить разум, выстроить цепь альтернативных событий, поверить в них. Он никогда не любил её, но позволял верить в то, что хочет; это был его способ заботы о ней.

Он сказал то же, что и Джексон о Бейли. Он пришёл спасти её. Он…

– … остановил своего альфу и убедил забрать тебя как трофей в назидание твоему отцу, бросившему стаю ради женщины, – говорит Уиттмор. – Мими, Бен Марл был оборотнем, и ты унаследовала этот ген от него.

Ноа где-то на границе яви и бреда. Она слышит слова, – его и людей из прошлого, – но сути не улавливает.

– Девкалион стал следующим альфой и, наверное, заботился о тебе, как мог. Он и правда спас тебя. Но не от каких-то мифических оборотней. Он спас тебя от вашей стаи.

Девушка мотает головой. Ещё не поздно забыть об этом. Однажды ей удалось.

– Можно её убью я? – спрашивает юнец, и с большой натяжкой Ноа узнаёт в хлипком парне Джеймса.

– Конечно, мой мальчик, – улыбается старик. – Но уважь волю Девкалиона. Убьёшь её в другой раз. Он прав: она останется с нами, чтобы всякий волк знал, чем чревато его предательство. Девочка будет жить, но пожалеет, что не умерла.

Угроза такая настоящая, почти материальная, что дрожит и взрослая Ноа. Она знает, что её жизнь сложится куда лучше, потому что старикан умрёт, а Девкалион позволит ей забыть, и никто из членов стаи не посмеет ему перечить.

Оба оборачиваются, чтобы взглянуть, как волк опускается на колени рядом с девочкой. Она не плачет и совсем не хнычет – не может принять, что это всерьёз.

– Я заберу тебя, Мими, – произносит Девкалион. – Всё будет хорошо.

– Я не верю, не верю, – у неё спирает дыхание, и в груди становится тесно.

– Выпусти когти, мой мальчик, – морщит лицо Грег, явно не впечатлённый порывом мужчины. – Вот так, – он держит отца Ноа за волосы сзади, обнажая шею. Тот не сопротивляется, зачарованно глядя на дочь: ему страшно за неё, он боится сделать ещё хуже. – А теперь убей его.

Девкалион успевает ухватить Наоми, прежде чем она обернётся и увидит смерть второго родного человека. Джеймс одним движением рассекает открытое горло, и всё, что слышит девочка, это булькающий звук. Её отец, мужчина, всегда бывший примером, умер вот так, с бульканьем. Каким бы ты ни был при жизни, никогда не знаешь, насколько жалкой будет твоя смерть.

Быть может, если бы она увидела тогда Джеймса, совсем юного, но уже не по годам жестокого, перемазанного чужой кровью, Наоми выбрала бы другой путь. Но тогда у неё был один враг – мерзкий огромный старик по имени Грег. Куда ей было с ним тягаться? А когда она осознала свою силу и поняла, что может сделать, он успел склеить ласты, и два его прихвостня – тоже.

Оставался лишь Джеймс, но его роль потрясённый детский мозг обработать не смог. Всё это возвращается лишь теперь, когда жадный до крови юнец, обросший со временем щетиной, превратился в мужчину, потерявшего разум.

Какая ирония: Джейми убил отца, а она считала его самым близким из всех.

Она вообразила себе невесть что, сделала себя мнимо желанной, нужной, кем-то оценённой. Принятой в стаю бетой, единственной в своём роде.

Ей был нужен сильный толчок, чтобы принять правду. Но откуда ему было взяться? Никто из стаи за столько лет не обмолвился о том, что случилось. Девкалион вообще мало говорил с ней, Кали обращалась как с прислугой, Эннис не замечал, а Джеймс… Джеймс словно был приятен. Близнецы появились позже и, скорее всего, даже ничего не знали об этом.

Её жизнь была ясна: у неё имелась стая – её стая, заменившая семью – и отчаянное, яростное желание стать альфой, возникшее, казалось, на пустом месте. Только двенадцатилетняя Мими знала его истоки, а теперь начинала понимать и настоящая Наоми.

– Этого не может быть, – повторяет она снова и снова. – Как такое может быть правдой? – глаза блестят, и даже в полутьме Джексон видит этот лихорадочный мечущийся взгляд и холодеет. Сейчас Марл выглядит едва ли не безумнее своего дружка. – Откуда тебе знать, что случилось? Откуда..?

Последние слова она выкрикивает. В одном из домов загорается свет, и мужской голос советует заткнуться, пока он не вызвал копов.

– Девкалион обратил меня… Другая стая… Спасли… Да, да, так и было…

Марл бессвязно бормочет. Она, тянущаяся к Джексону, желающая возродить в нём толику былой симпатии, отступает сама, пятится во тьму, и ему остаётся только наблюдать её крушение. Он и жалеет и нет о том, что сказал; это её битва, начавшаяся бы рано или поздно, и лучше ей начать сражаться сейчас, пока Джеймс не решил, что наигрался.

Джексон дал девушке последний шанс. Только ей решать, как она использует то, что знает теперь. Спасётся или нет, найдёт ли силы жить дальше – зависит лишь от неё.

Наоми Марл была в жизни Уиттмора всего ничего, встрепенула её и исчезла, не оставив следов. Он мог бы остаться с ней, и, кто знает, может, они сумели бы найти покой друг в друге. Может, будь они вместе, правда прошлась бы по ним кругами на воде и смолкла.

Но судьба сложилась иначе.

Джексон встретил Бейли, и его ищущая душа угомонилась в руках калифорнийской девочки. Девочки, не оттолкнувшей его, оставшейся разделить горькие плоды правды вместе с ним, покинувшей отчий дом и застрявшей в пучине сверхъестественных драм.

Девочки, сердце которой остановится совсем скоро, ровно в семь четырнадцать до полудня.

========== Глава 6 ==========

Скотту не нравится затишье. Оно выглядит подозрительно после того, как Ноа раскрыла себя, а Джеймс напал на Бейли.

Двое исчезают так же внезапно, как и появились: парень ожидает очередного сюрприза, но чокнутых и след простыл. Происходящее напоминает игру, правил которой МакКолл не понимает. Он ощущает себя пешкой, которую переставляют туда-сюда, а ему только и остаётся, что следовать чужой воле. Нельзя договориться или сразиться с тем, кто не выходит из тени. А Джеймс и вовсе походит на призрака. Существует ли он вообще? Хейлы говорят, что да, но никто, кроме Ноа, его не видел; может, это она сумасшедшая, и Джей – фантазия больного рассудка?

Всё может быть. Но вместе с тем Скотт не может избавиться от мысли, что ищет врага повсюду. Не зная в лицо, он видит его в каждом встречном.

МакКолл поворачивает голову к Бейли, ладонь которой козырьком нависает над закрытыми глазами: она спит. Стайлз прикрывает её спиной и жестикулирует, отвлекая внимание преподавателя на себя.

– То есть, вы говорите, что гипотетически можно обойтись двумя уровнями экономики?

Бобби Финсток сверлит его взглядом, и от десятиминутной болтовни ученика у него начинает дёргаться глаз.

– То есть…

– Белински! – тренер остаётся тренером и сейчас, все слышат это в громовом раскате голоса.

Все, включая Бейли.

Её так невежливо вытягивают из сна, что она вздрагивает и ударяется о парту, опрокидываясь со стула назад, но Лидия, сидящая за ней, успевает поддержать за спину.

Происходящее длится какие-то доли секунды, и замечает это только Скотт. Он видит, как девушка впивается пальцами в край стола, как белеют костяшки дрожащих пальцев; стоит ей поднять ладонь, чтобы тронуть переносицу на том месте, где очки, и парень отмечает круги под серыми глазами.

Бейли, и так несильно выделяющаяся в толпе, сегодня как-то особенно тиха и покорна. Хрупкое тело тонет в безразмерном свитере, и она вжимает голову в плечи, словно только и мечтает, что исчезнуть.

Скотт периодически смотрит на неё, стараясь держать в поле видимости. Ему кажется, если отвернётся, – Джеймс или Наоми тут же явят себя. Но это лишнее: Бейли ходит за компанией, как тень, делает, что велят, односложно отвечает и засыпает через каждые две минуты.

МакКолл не видит в таком поведении ничего удивительного. Наверное, Стайлз прав, и на дороге Финсток увидела нечто, не вписывающееся в рамки её мира. Он чувствует вину за это, зная, что сыграл в случившемся не последнюю роль.

Не всем дано принять нечто подобное, и хорошо, что Скотт с друзьями могут присмотреть за ней и удержать от падения в эту бездну.

И всё же… Всё же они не могут быть вечно рядом.

Звонок прерывает преподавателя, который явно хочет высказать Стилински всё, что о нём думает. Стайлз поджимает губы, наблюдая за тем, как одноклассники покидают кабинет, а его всё ругают, ругают, и конца этому не видно. Ладно хоть Скотт стоит рядом, потирает лоб и сочувствует всем своим видом.

Стилински опускается на стуле ещё ниже, ожидая, что сейчас его хорошенько припечатают, и на ближайшие минут тридцать можно забыть о собственных планах. А потом ладони Бейли, жёсткие и холодные, оказываются на его плечах, и, несмотря на это, Стайлз ощущает тепло.

– Что ты так кричишь? – спрашивает девушка, перебивая зевок. – Он же меня выгораживает.

Трое обращают на неё взгляды, для чего Стилински приходится задрать голову. На губах Бейли улыбка, но с его ракурса она кажется печальной гримасой.

– Какого ты вообще спишь на занятиях? – интересуется Бобби, и его обвиняющий палец указывает не на племянницу, а на закрывающего её Стилински.

Бэй только руками разводит и глядит так, словно улыбка и есть ответ на все вопросы. Меньше всего на свете ей хочется, чтобы другие заметили её гнетущий настрой, но то, как ведут себя друзья, даёт понять, что враньё у неё складывается, только если она лжёт не напрямую, а умалчивает о чём-то.

– Как я могу уехать, если с тобой вечно что-то происходит? – если бы Бобби только знал, как обстоят дела на самом деле, вряд ли разрешил бы племяннице выйти из дома в принципе. – Сначала ты падаешь, – он кивает на заживающую на лбу царапину. – Теперь ещё и это. Никуда не поеду, – и складывает на груди руки.

В такой ситуации становится трудно понять, кто из них, по сути, ребёнок.

– Тренер, это последняя игра в этом году, – говорит Скотт. – Без вас команда не сможет поехать, и Девенфорд станет абсолютным чемпионом.

Плечи Стайлза под её ладонями твердеют, и Бейли думает, что и он тоже, видимо, переживает по поводу предстоящей игры. А тот ярче всего другого чувствует прикосновение девчачьих рук, её присутствие рядом с собой и не может понять, как во всей этой неразберихе можно думать о лакроссе.

Бейли в опасности из-за того, что просто попалась на глаза каким-то сумасшедшим волкам, просто потому, что была рядом с ними, а они поедут играть в мячик?

– Скотт прав, – соглашается девушка, и Стайлз, поперхнувшись, вновь смотрит на неё. – Без тебя, даже если команда и сможет поехать, не сумеет выиграть. Ты им нужен.

– Но и дома нужны, – встревает сын шерифа, и получает от подруги подзатыльник. «Эй!» не успевает сорваться с губ, как пальцы с двух сторон обхватывают его щёки, и кожа на них натягивается.

– Вы нужны нам, – говорит Бэй изменившимся низким голосом, растягивая щёки Стилински в стороны, до того, как парень приходит в себя и перехватывает её руки.

Девушке бы смутиться или вырваться, но она использует момент в своих целях и, притянутая сзади, кладёт подбородок на макушку друга. Даже разозлённый и растерявшийся Стайлз выглядит мило, и Бейли улыбается, на этот раз по-настоящему. Вдвоём они представляют дуэт сплошного очарования.

Бобби Финсток, в иной раз точно надававший бы подзатыльников обоим, польщён и, можно сказать, доволен. Действительно, племянница падает постоянно, но разве шишки – повод пропустить такой важный матч? Можно взять её с собой, но тогда он более чем уверен, что она получит сотрясение от случайно полетевшего в её сторону мяча. Но дома-то она может провести пару дней одна и выжить?

Мужчина медлит с ответом.

– Ладно, – наконец, сдаётся. – Если вы все настаиваете, – обводит троих взглядом, не замечая, как Бэй закрывает рот явно не согласному с таким положением дел Стайлзу. – Но только при условии, что после школы ты сразу пойдёшь домой и не будешь выходить до утра.

– Я могу высылать фотографии каждый час, – шутит она.

– Только попробуй так не сделать, – грозят ей.

Скотт наблюдает за этим со смешанным чувством довольства и опаски. Ему хочется верить, что в их отсутствие Бейли будет в безопасности. Да и, если что, в городе будет Лидия, она присмотрит за девушкой.

Всего лишь два дня.

Может, Джеймса и впрямь нет? А Ноа – просто психичка, которая пугает всех кругом, но на большие неприятности не способна?

Всего два дня.

Он встречает взгляд Стайлза, и тревога усиливается, когда он вспоминает их разговор об этом накануне, то, как друг отчаянно сопротивлялся и стоял на отказе от игры. Стилински был уверен, что уезжать не нужно, им следует остаться и разобраться с оборотнями, а не изображать нормальных подростков.

Но Скотту нравилось быть нормальным и нравилось думать о будущем, об учёбе, работе, семье. Очередная волчья проблема не вписывалась в его планы, и пока всё было тихо и не критично, парню хотелось взять своё.

Быть может, им и опасаться-то нечего.

Быть может…

Стайлз смотрит на него не мигая, и ладони сжимаются крепче на руках Бейли.

«Целых два дня, – читается в его глазах. – Два дня, Скотт!»

Тот отмахивается.

Всё будет в порядке.

***

Бейли слышит дверной звонок не сразу. А когда всё-таки слышит, игнорирует.

Как большинство детей, оставшихся дома одних, она предпочитает делать вид, что никого нет, ожидая, что незваный гость уйдёт. Но спустя три минуты непрерывной трели девушка слышит глухие удары.

Тук-тук.

Она откладывает полотенце, и вода стекает с влажных после душа волос, ударяясь о пол.

На улице рано, очень-очень рано, но этой ночью Бейли не сомкнула глаз. Думы не давали покоя, да ещё и этот страх остаться одной в темноте. Провожая дядю на матч, она и его убедила, и сама поверила в то, что ничего страшного не случится. Однако, стоя в полутьме с одной включённой настольной лампой на хлюпающем от стекающей воды полу и слушая равномерно-упрямый стук в дверь, Бейли хочется забиться в самый дальний, желательно, освещённый угол и закрыть глаза руками.

Поняв, что гость не собирается уходить, девушка на ощупь спускается по лестнице. Свет она не включает, лелея слабую надежду, что этот кто-то всё-таки уйдёт.

Тук-тук.

Финсток подходит к двери и зачем-то прислоняется к ней ухом. Чудится, что пришедший тоже прислушивается, и от мысли, что кто-то стоит по ту сторону и вот так же касается головой деревянной поверхности, внутри холодеет.

Тук-тук.

– Никого нет дома, – оповещает Бейли гостя.

На несколько секунд на улице становится тихо.

– Бэмби, открывай сейчас же!

Этот голос, неприятный и резкий, кажется девушке чуть ли не пением райских птиц. Она с облегчением выдыхает (ну, хоть не вор) и быстро справляется с засовами, на радостях даже не задавшись вопросом, зачем пришла Марл.

Ноа, ожидающая, когда отопрут, оборачивается. Её шатает и ведёт в сторону. Бейли отмечает, что они обе могли бы посоревноваться, у кого круги под глазами больше.

Марл выглядит совсем измождённой и какой-то дикой, и, испытывая нечто вроде сострадания, Бэй всё равно застывает на пороге, явно не горя желанием приглашать её внутрь.

– Чем обязана?

– Вообще-то многим, – отвечает Наоми, и голос её ломается. Она выговаривает слова так, словно кричала довольно долгое время – с таким трудом ей даётся связная и членораздельная речь.

Бейли оглядывает её, глупую девушку с большими амбициями, и не узнаёт. Где та, что ворвалась в класс с таким пафосом, что впору смеяться? Из Наоми Марл словно выкачали весь воздух, вытрясли всё, оставив только имя.

– Если тебе есть что мне сказать, то приходи в другое время. Знаешь, когда солнце светит, – Финсток кивает на фонари, которые к предрассветному часу уже погасли.

– Я потом… сейчас. Не смогу, – произносит Ноа, а Бейли щурится, пытаясь разобрать и уяснить хоть что-то. – Сейчас надо. Потом… нет.

Финсток моргает и мотает головой, как если бы ничего не значащие слова, попав на неё, тут же смешали бы и её мысли в кашу, а Наоми глядит так, будто не понимает, чего Бэй медлит. Хотя, судя по затуманенным расширенным глазам, Ноа мало что осознаёт.

– Ты мне не нравишься, – единственно ясное, что Наоми удаётся произнести, прежде чем она отодвигает девушку в сторону и заходит внутрь дома. Бейли чувствует себя статуэткой, которую переставили, когда стирали пыль, а вернуть на место забыли.

– Да ты мне как-то тоже, – говорит она вслед и жмёт плечами, с тоской глядя на улицу, всерьёз подумывая уйти самой. Как-то этот вариант не видится безумным, уж точно не безумнее малознакомой блондинки, только что без разрешения вошедшей в её дом.

Наоми ничего не смущает. Она находит выключатель в гостиной как раз тогда, когда Бэй решает всё же следовать за ней, и свет ослепляет её. Перед глазами маячат красные пятна, и Бейли всё пытается избавиться от них, как вдруг понимает, что они ей не мерещатся.

Ноа обводит кончиками пальцами старый абажур, обшаривает низкий стол, обивку дивана. Она ведёт себя как хозяйка, и за ней тянется багровый шлейф.

– Наоми, – зовёт Бейли, или это ей только кажется. Во всяком случае та не отзывается. – Ты… ты вся в крови.

– Ты мне не нравишься, – снова произносит та, словно и не слышит. Она ощупывает и Бэй, только не руками, а взглядом, и с равнодушием замечает, как заполошно бьётся чужое сердце. Маленькое тело напряжено и недвижно, и Ноа знает, что девчонка хочет сбежать. Но она не сможет; не смогла, даже если бы не открыла дверь.

– Тук-тук, – смеётся Марл.

Они – антиподы. Чёрное и белое. Хищница и добыча.

– Ноа, тебе лучше отдохнуть, прийти в себя. Ты неважно выглядишь, – Бейли не двигается с места, ожидая, что любое её движение приведёт к катастрофе, и взгляд Наоми это подтверждает.

Помнится, Финсток испугалась выражения лица Питера в лесу и в морге, но сейчас то показалось ей детскостью, и она вроде как пожалела, что сейчас перед ней не он. Конечно, Хейл был опасен, девушка чувствовала это, даже не зная его так, как новые друзья. И всё-таки насмешливый холодный огонёк в его глазах был живым и в чём-то завораживающим, а жестокая решимость Марл пугала до смерти.

– Отдохнуть, – Ноа выхватывает слово из контекста и улыбается. – И ты давно не отдыхала, да? Что тебя так гложет? Что нехороший оборотень приложил головой, или, может, волнуешься за Джексона?

Учтивый тон никак не вяжется с плотоядностью сказанного, и Бейли сглатывает, не зная, что лучше сказать. Правду? Ложь? Чего от неё хотят, чего ждут?

Голубые глаза впервые за всё время их знакомства встречают её взгляд без замешательства, страха или непонимания. А Бэй, напротив, чувствует всё это разом. Её словно под дых ударяют, дышать становится невозможно, а голубизну враждебных очей сменяет янтарный блеск.

Должна ли она изобразить страх? Вот уж неясно, но Бейли в любом случае его испытывает. А удивление? Да, она ведь должна удивиться.

– Ты не удивлена, – почти ласково говорит Ноа и встаёт рядом, ногтем касаясь бледной щеки. – Почему маленькая девочка не удивлена? Оборотни для неё – не сюрприз?

Зловонное дыхание смерти щекочет ухо; Бейли задыхается. Ей не нравится, что о ней говорят в третьем лице. Это звучит так, словно её уже нет. Она отталкивает девушку, которая, отступив, заливается своим раздражающим смехом.

– Теперь я понимаю, Бэмби, почему ты никогда мне не нравилась. Почему я боялась тебя, – продолжает она. – Если бы я не увидела тебя с Джексоном, я, пожалуй, ещё долго сторонилась бы маленькой, – обходит она её, – ничего не значащей девчонки. Представляешь? Вот же смех, – её лицо выныривает перед Бэй, и та жмурится, но пальцы Ноа удерживают за подбородок. – Нет, я хочу, чтобы ты смотрела, ну же, – подбадривает она, и та открывает глаза. – Сейчас, когда я всё знаю, мне видится только один способ расквитаться с тобой, с Джексоном, с Джеймсом. Это несправедливо, что ты расплатишься за всех, но, поверь, такова жизнь. Не волнуйся, – утешает она. – Если выживешь, у тебя начнётся новая жизнь. И, может, тогда мы даже станем друзьями, объединившись против Джексона и Джейми. Ведь большая часть вины за то, что случится, лежит на них.

Чего Бейли совсем не ожидает, так это того, что Наоми вдруг обнимет её. Девушку начинает тошнить то ли от этого жеста мнимой доброты, то ли от удушающего запаха крови. Она не понимает, что несёт Марл, слова «если выживешь» никак не желают усваиваться. Что эта чокнутая себе понапридумывала?

Ноа отстраняется и улыбается. Нечто, похожее на материнскую нежность, светится в янтарных глазах, и в этот момент, когда тело непослушно, а страх всеобъемлющ, Бейли Финсток осознаёт, что хочет сделать Наоми.

Ужас придаёт сил, энергия струится по окоченевшим членам. Она хватает первое, что попадается под руку, – светильник, – и ударяет ту со всей силы. Это как пнуть грузовик, – больно и мало смысла, но ей всё равно. Лишь бы отсрочить, остановить мгновение. Мгновение, во время которого можно убежать.

Бейли вылетает в холл, не чувствуя ног, ничего не чувствуя, кроме нарастающей паники. Её дёргают сзади, и девушка валится на пол, пытаясь вырваться из рук Ноа. Но та, спокойная, уверенная, взирает на неё и улыбается.

– Не бойся, Бэмби, – говорит она. – Это совсем не страшно. Быть одной гораздо страшнее, – она склоняется над брыкающейся девчонкой, чьи потуги сравнимы с движениями котёнка. – Ты мне не нравишься, естественно было бы растоптать тебя, как жука. Я могу убить, но не убью, – Ноа улыбается, упоённая своей милостью. – Мы будем как одна семья. Бэмби…

Беспомощность комом встаёт где-то в груди.

– Ноа, ты что… – пробует достучаться девушка. – Ты не можешь… Не можешь обратить меня.

Марл качает головой в такт её словам, словно они в лодке, и их несёт течением, и Бейли чувствует, что вот-вот перевернётся и окажется в чёрной пучине.

– Ты же не альфа… Ты не можешь… Не можешь, понимаешь? – она не хочет, но начинает плакать. Финсток знает, что укус беты её не обратит, но почему-то ощущает, что это всё изменит. Ей кажется, что смерть машет ей из-за одного угла, а тьма, вязкая и непроглядная, манит из-за другого.

Эта Наоми, не знающая основ волчьего мира, но уверенная в своих силах пугает и заставляет верить, что действо может привести к чему-то похуже, чем гибель или обращение. В её глазах Бейли видит всё, чего когда-либо боялась, и собственное отражение в зрачках напротив кажется неправильным.

Бэй чувствует, что одиночество и сумасшествие Ноа передаются и ей. Никого нет, никто не придёт.

И отражение, изгаженное, видоизменённое, смеётся.

Девушка поднимает руки и скрещивает их в попытке убежать от того, что её ждёт, отказаться от того, что предлагают. Напади Джеймс на неё снова, такого страха Бейли бы не испытала: он был альфой, и она знала бы, чего ждать. Но сейчас впереди только неизвестность.