Текст книги "О происхождении и деяниях гетов"

Автор книги: Иордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

В отличие от названия "венеты", наименование "склавены" распространилось на все славянские племена лишь после VI в., а в VI в. имело только частное значение. На основании анализа эпиграфического памятника конца VI в. эпитафии, посвященной бургундскому аббату (впоследствии епископу в Северо-Западной Испании) Мартину (ум. в 580 г.), в которой в числе племен, приобщенных им к христианству, указаны "склавы" и "нары" ("нарцы"), Е. Ч. Скржинская приходит к выводу, что склавены обитали в VI в. в пределах Норика (отсюда и Nara) и что западная граница их расселения проходила близ реки Савы, между тем как на восток их поселения простирались до Днестра. Этот вывод подтверждается разбором названия Мурсианского озера, упомянутого лишь у Иордана (в 30 и 35): из сопоставления результатов этого разбора с локализацией приводимого Иорданом в 35 названия города Новиетун на среднем течении р. Савы Е. Ч. Скржинская извлекает убедительные аргументы в пользу предложенной ею локализации склавенов в VI в.; при этом она отвергает возможность отождествления Новиетуна с одноименным поселением в области племени бастарнов на правом берегу Дуная, немного выше его дельты, и отмечает ошибочность отнесения А. В. Мишулиным эпитафии Мартину к произведениям античных писателей: эта ошибка породила неверное представление о названии "склава" как о древнейшем упоминании славян.

Примечания No 108, 109 и 110, содержащие разбор всех указанных вопросов, представляют собой специальное исследование, выясняющее весьма важные для истории древних славян проблемы (см. стр. 204– 214). Это – краткое резюме части статьи Е. Ч. Скржинской "О склавенах и антах, о Мурсианском озере и городе Новиетуне" (см. ВВ, XII, 1957). Но и за многими комментариями Е. Ч. Скржинской к Иордану стоит столь же глубокая и фундаментальная исследовательская работа, результатом которой являются подчас кратко изложенные примечания.

Уточняя локализацию восточной группы южной ветви славянских племен, т. е. племен антов в VI в., Е. Ч. Скржинская сопоставляет свидетельство Иордана с данными Прокопия и отмечает, что Прокопий в этом вопросе менее точен, чем Иордан. Проделанное комментатором сопоставление сообщений обоих писателей VI в. приводит его к тому выводу, что восточная граница расселения антов в VI в. не заходила на левобережье Нижнего Днепра и что они жили в это время к востоку от склавенов, т. е. между Днестром и Днепром, у северозападных берегов Черного моря. Несмотря на большую расплывчатость определения территории антов у Прокопия, чем у Иордана, Прокопий в сущности не противоречит Иордану; безусловно правильным является свидетельство Прокопия о многочисленности антов: об этом говорят и такие факты, как наличие у них многих предводителей ("архонтов" – по Менандру) и обмен посольствами между ними и Юстинианом (Прокопий. "Война с готами"), но с конца VI-начала VII в. упоминания об антах становятся все реже, а потом и вовсе прекращаются (см. стр. 214-216).

Особо следует рассматривать, по мнению Е. Ч. Скржинской, вопрос относительно области расселения антов в IV в. ввиду неясности хода их передвижений с IV по VI в. Во всяком случае весьма возможно, что в IV в. они обитали на правом берегу Нижнего Днепра, где у них был свой вождь по имени Бож, упоминаемый только Иорданом, и притом один раз (в 247); разбирая различные толкования этого имени, Е. Ч. Скржинская предлагает поставить его в связь со славянским словом "вождь" и считать его не именем собственным, а синонимом слова "dux" (хотя она подчеркивает, что и слово "вождь" могло быть собственным именем предводителя антов) (см. стр. 325-327). Столкновение остготского вождя Винитария (одного из преемников Германариха) с Божем комментатор, вопреки принятому мнению, предлагает относить не к году смерти Германариха, а к самому концу IV или началу V в. (см. стр. 325); при этом отвергается мнение Шмидта о легендарности Божа и Винитария, а также – всего рассказа Иордана о борьбе готов Винитария с антами и гуннами и указывается на историчность имени "Винитарий", сохранившегося вплоть до VIII в. (имя писца-монаха Сен-Галленского аббатства) (стр. 325). Точно так же не принимает Е. Ч. Скржинская и гипотезу Ольрика и Шмидта, отождествляющих (на основании филологического анализа этнического названия "анты") ранних антов IV в. с кавказскими аланами: не отрицая того, что это название может происходить от аланского корня, Е. Ч. Скржинская подчеркивает, что этим именем могли называться не только аланские, но и славянские племена, впоследствии подпавшие под господство аланских родов, которые подверглись славянизации (эту возможность признал впоследствии – в 1953 г. – Г. В. Вернадский, который в своих прежних работах еще примыкал к аланской гипотезе происхождения антов) (см. стр. 326-327).

Таким образом, Е. Ч. Скржинская присоединяется к мнению советских славистов (М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова, П. Н. Третьякова и Д. С. Лихачева) о принадлежности антов к славянским племенам (см. стр. 327).

В примечании No 70 к слову "спалы" (у Иордана в 28, где речь идет о племени, на которое напала часть готов после их продвижения в область Ойум) Е. Ч. Скржинская вполне обоснованно придает большое значение упоминанию Иордана о спалах на Нижнем Днепре, ибо у Прокопия близкое к слову "спалы" название "споры" (так же, как и слово "венеты") служило общим наименованием для двух будущих крупных групп славянских племен – склавенов и антов; поэтому указание Иордана на пребывание спалов в области нижнего течения Днепра существенно для локализации славян в III-IV вв. (см. стр. 189).

Свидетельство Иордана о подвластных Германариху "росомонах", упоминающихся только Иорданом (в 129), Е. Ч. Скржинская предлагает не смешивать с данными о "роксоланах", упоминаемых Страбоном, Птолемеем и тем же Иорданом; отвергая предположение Шмидта о фиктивности племени "росомонов", Е. Ч. Скржинская указывает на существенное значение начала их названия – "рос", которое происходит либо от осетинского (аланского) "рохс" – "светлый", либо от названия народа "рос" – по свидетельству писателя VI в. Захария Ритора. Если принять это последнее толкование, то "росомоны" могут считаться "ядром" будущей русской народности (по мнению Б. А. Рыбакова; ср. также проделанное Н. В. Пигулевской исследование сирийских источников VI в. – хроник Иоанна Эфесского и Захария Ритора). Однако, Е. Ч. Скржинская подчеркивает, что историческая наука еще не разгадала окончательно смысл названия "росомоны" и не произвела их точного этнического приурочения (см. стр. 280-281).

Отмечая упоминание Иорданом в 24 германского племени ругиев, а также вышедших из Скандинавии ("с острова Скандзы") ульмеругов – островных ругиев ( 26), Е. Ч. Скржинская сопоставляет это свидетельство Иордана с данными Тацита о ругиях, живущих у самого "океана" (т. е. Балтийского моря) (Tac., Germ., 44), и о большом племени лугиев, занимающем обширную территорию между Одером и Вислой и распадающемся на целый ряд более мелких племен, частично перечисленных Тацитом 6.

В примечаниях о часто упоминаемых Иорданом сарматах Е. Ч. Скржинская, указывая на собирательный характер этого названия, исходящего в сущности из географического признака (племена Сарматии, т. е. средней и южной части Восточно-Европейской равнины от Карпат до Волги), разбирает отдельно исторические судьбы различных племен, именуемых сарматами: 1) мэотов (к востоку от Мэотиды, т. е. Азовского моря); 2) аланов, живших в степях Северного Кавказа; 3) роксоланов, обитавших между Доном и Днепром; 4) язигов, обитателей степей к востоку от Дуная и берегов Тиссы (в том районе, где Дунай течет с севера на юг) (см. стр. 228-230). Из этих сарматских племен большую историческую роль в III-V вв. играли аланы, которые уже в начале нашей эры обитали к северу от Кавказа, вокруг Азовского моря и на левобережье Дона, откуда совершали походы в Закавказье (ср. данные об этом у Иосифа Флавия, Птолемея и Лукиана). Согласно свидетельствам Аммиана Марцеллина, в III-IV вв. название "аланы" имело уже собирательное значение, из чего Е. Ч. Скржинская делает вывод о существовании мощного племенного союза аланов за Доном в III-IV вв. (см. стр. 275-276).

Сопоставляя сообщение Аммиана Марцеллина о кочевом обзоре жизни аланов с данными археологических исследований советских ученых, Е. Ч. Скржинская подчеркивает наличие оседлых аланских поселений на Северном Кавказа в IV-V вв.; на основании данных того же Аммиана Марцеллина об общественном строе аланов – равенство всех аланов друг с другом, выбор старейшин (iudices) за военные заслуги, отсутствие упоминаний о рабстве (Amm. Marc., XXXI, 2, 25) Е. Ч. Скржинская считает, что в социальном строе аланов "заметны черты военной демократии" (стр. 276). Однако до IV в. многие аланские племена, по-видимому, были кочевниками, как это видно из Аммиана Марцеллина, хотя он и неправильно сближает их с гуннами (см. стр. 277).

Прослеживая участие аланов в переселении народов в V в., Е. Ч. Скржинская указывает, что, несмотря на слияние значительной части аланов с вандалами в Испании и Африке после совместного их продвижения через Испанию и после основания Вандальского королевства в Африке, следы аланов встречаются впоследствии (в XI– XIII вв.) по Нижнему Дунаю, на северо-западном побережье Черного моря и в Крыму, как это явствует из сообщения византийских писателей и из императорских хрисовулов (эти аланы иногда называются массагетами) (см. стр. 277-279). Возвращаясь к событиям V в., Е. Ч. Скржинская упоминает о неоднократном участии аланской конницы в сражениях то на стороне Стилихона и Аэция, то на стороне Одоакра (стр. 289, 307 и др.).

Комментируя сообщения Иордана о гуннах и сопоставляя их со свидетельствами Аммиана Марцеллина, Орозия и Приска, Е. Ч. Скржинская отмечает недостаточность представлений европейских авторов о происхождении гуннов; оставляя эту проблему в стороне ввиду того, что она выходит за пределы излагаемых Иорданом событий (если не считать его легендарного экскурса, содержащего фантастическое объяснение происхождения этого племени), Е. Ч. Скржинская прослеживает (на основании более точных данных Аммиана Марцеллина и, особенно, Приска, а также заимствованных у него свидетельств самого Иордана и отчасти Прокопия) весь последующий путь гуннов по Европе в течение IV-V вв. – от правобережья Дона до Балканского полуострова, Галлии и Италии. При этом она отмечает этническое многообразие гуннского союза и подчеркивает влияние славян на гуннов (соприкосновение гуннов с антами в конце IV в. на Днепре и возможность пребывания славян на Тиссе и в Паннонии уже в V в.) (см. стр. 268-271, 272, 328). Попутно прослежены и взаимоотношения гуннов с готами, вандалами, аланами и другими племенами (см. стр. 278, 306-307, 311-312 и др.).

Вполне обоснованно отвергает Е. Ч. Скржинская выдвинутый А. Н. Бернштамом тезис о прогрессивной исторической роли гуннов в уничтожении античных рабовладельческих отношений в качестве участников событий, которые создали новую, феодальную социально-экономическую формацию (см. стр. 307-308).

В нашей рецензии мы, естественно, не могли исчерпать все многообразие конкретного материала, содержащегося в комментариях Е. Ч. Скржинской к Иордану: мы стремились лишь показать на целом ряде примеров ценность проделанных ею исследований и сопоставлений данных разных источников по истории упомянутых Иорданом германских, славянских, иранских и других племен. Заканчивая разбор комментариев, считаем нужным отметить, что Е. Ч. Скржинская не только прослеживает исторические судьбы этих племен, но анализирует и восстания рабов, колонов и солдат, происходившие параллельно с передвижениями тех или иных варваров: так, она останавливается на истории поддержанного вандалами восстания Стотзы в Африке вскоре после завоевания Вандальского королевства Византией (по данным Иордана и Прокопия) (стр. 303-304), на движении багаудов (с III по V в.), решающее поражение которым нанес в 448 г. король аланов Гоар по приказанию Аэция (стр. 305-306), а также на движении скамаров в Верхней Мезии в конце V – начале VI в. Е. Ч. Скржинская вносит много нового в истолкование этого последнего движения путем сопоставления данных Иордана ( 300-301) и "Жития св. Северина", написанного в 511 г. Евгиппием и представляющего собою памятник, близкий к узколокальной хронике. Это сопоставление позволяет Е. Ч. Скржинской точнее выяснить социальный состав скамаров и внести ряд существенных поправок в прежние работы на эту тему (в частности, в работы А. Д. Дмитрова). Проделанный комментатором анализ подтверждает не только связь движения скамаров с набегами варваров (алеманнов, турингов, готов) из-за Дуная на Балканский полуостров, но и наличие в составе скамаров простых земледельцев-крестьян, которые собственными руками производили полевые работы (opus agrale, по словам Евгиппия).

Весьма существенны также соображения Е. Ч. Скржинской, касающиеся этимологии слова "скамары". Е. Ч. Скржинская отвергает предположение Брукнера о связи этого слова с языком лангобардов и на основании данных Евгиппия показывает, что оно употреблялось в Норике и Паннонии уже в V в., когда лангобардов там еще не было; наличие слова "скамары" (scamarae) в лангобардском эдикте Ротари 643 г. ( 5) может быть объяснено заимствованием лангобардами этого местного придунайского выражения во время их пребывания в Паннонии (стр. 365).

II

Во вступительной статье Е. Ч. Скржинская подробно останавливается на следующих вопросах: об этнической принадлежности и происхождении Иордана, о времени его службы в качестве нотария, о его "обращении" (conversio), о месте, где было написано его сочинение, и политической тенденции последнего.

Вопреки принятому в специальной литературе толкованию точки зрения Т. Моммзена и Г. Ваттенбаха, и в отличие от мнения других ученых (Л. Ранке, Вельфлина и др.), Е. Ч. Скржинская считает Иордана готом: она основывается на его собственном прямом заявлении о том, что он гот ( 316). Предположение Моммзена, что Иордан, будучи по происхождению аланом, мог назвать себя готом только потому, что находился среди готов, а не на исконной родине аланов, Е. Ч. Скржинская считает малоубедительным; при этом она отмечает ряд колебаний Моммзена в вопросе об этнической принадлежности Иордана, которого Моммзен в других местах введения к его изданию "Getica" называет "готом, живущим в Мезии или Фракии", "автором, ведущим свое происхождение от мезийских готов". Е. Ч. Скржинская полагает, что в этом вопросе прав Левисон, который в последнем издании известного труда Ваттенбаха (1952 г.) ссылается на то, что сам Иордан причисляет себя к готскому племени (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 10– 12).

Кратко упоминая в 266 "Гетики" о своем происхождении, о деде и отце, Иордан ставит рядом с именем аланского вождя Кандака странное слово Алановийямутис (Alanoviiamuthis), которое Е. Ч. Скржинская, вслед за Гринбергером (1889 г.) и Фридрихом (1907 г.), предлагает читать, как Alan [orum ducis] Viiamuthis... Такое чтение позволяет считать, что отец Иордана носил готское имя Вийамут. Смысл текста в 266 Е. Ч. Скржинская разъясняет следующим образом: дед Иордана Пария служил нотарием у аланского вождя Кандака; сыном этого Пария был отец Иордана Вийамут; сам же Иордан служил нотарием у племянника Кандака (сына его сестры), Гунтигиса-Базы (см. стр. 12-13 и 112). При таком толковании слово Viiamuthis следует относить к словам patris mei (в род. падеже). Но если принять возражения Моммзена против расчленения слова Alanoviiamuthis, то следует отнести его не к patris, а к предшествующему слову Candacis; в таком случае вышеприведенное загадочное слово придется (как это и сделано в переводе на стр. 112) считать прозвищем аланского вождя Кандака (ибо в этом слове несомненно наличие этнического названия аланов) и полагать, что Иордан назвал имя его нотария, своего деда (Пария), но не упомянул вовсе имени своего отца (Е. Ч. Скржинская, прим. No 660). Как бы то ни было, но при том и другом толковании остается несомненным, что и дед Иордана, и он сам (Иордан до своего "обращения") служили нотариями и что Иордан занимал эту должность у крупного военачальника Гунтигиса-Базы, который по матери происходил от аланов, а по отцу – из знатнейшего готского рода Амалов. По-видимому, Иордан служил нотарием в начале VI в. (между 505 и 536 гг.).

Весьма возможно, по мнению Е. Ч. Скржинской, что дед Иордана был нотарием в Нижней Мезии и Малой Скифии, правителем которых являлся Кандак; может быть, сам Иордан родился в Мезии, на что косвенно указывает описание им "многочисленных племен" так называемых малых готов (в 267 – вслед за автобиографическими данными, сообщенными им в 266), ибо малые готы жили как раз в Мезии. Если это так, то во время своего пребывания в готской Мезии Иордан мог быть арианином, а так как впоследствии он называл арианство "лжеучением", то возможно, что упомянутое им "обращение" (conversio) следует понимать как его переход из арианства в "правоверие", в православие (т. е. в "католицизм"). Это не исключает, впрочем, того, что в результате conversio Иордан вступил в группу лиц, называемых religiosi, которые, оставаясь мирянами, соблюдали некоторые правила монашеской жизни; но, как полагает Е. Ч. Скржинская, Иордан не был монахом (ср. стр. 15-16, 20-21, 57). Наличие упоминаний о Иордане как епископе еще не дает оснований говорить о его вступлении в монашество, так как он мог стать епископом непосредственно из группы religiosi. Во всяком случае он никогда не был епископом в Равенне, хотя в заглавиях ряда древнейших рукописей его работ Иордан назван равеннским епископом: этой возможности противоречит, во-первых, отсутствие упоминаний о епископе по имени "Иордан" в списке епископов Равенны ("Liber pontificalis" равеннской церкви), составленном в IX в., а во-вторых, то обстоятельство, что равеннский географ VIII в., неоднократно ссылающийся на Иордана, и притом всегда в связи с описанными им странами, не называет его епископом, а только космографом или хронографом; это было бы невероятно, если бы Иордан в самом деле являлся епископом в родном городе географа – Равенне (см. стр. 16-20).

Несмотря на то, что Иордан в уже цитированном 266 своей "Getica" называет себя agrammatus, он, несомненно, был человеком начитанным, знакомым с сочинениями многих античных авторов – греческих и римских историков и географов. Выражение agrammatus не надо понимать буквально: оно означало лишь человека, не получившего систематического школьного образования, т. е. не прошедшего школьного "тривия", в программу которого входила грамматика; называя себя agrammatus, Иордан хотел лишь подчеркнуть, что он недостаточно хорошо владеет латинским литературным языком; к тому же это выражение могло быть продиктовано стремлением автора к самоуничижению (подобное стремление очень явственно проступает и у Григория Турского, который писал по-латыни гораздо лучше Иордана) (см. стр. 22-26, 57).

Изложенные соображения Е. Ч. Скржинской вносят много нового в наши сведения о происхождении, этнической принадлежности и биографии Иордана, что очень важно для уяснения характера и исторического значения его труда.

Но наиболее существенными представляются нам исследования Е. Ч. Скржинской, посвященные следующему кругу вопросов: взаимоотношение утраченной "Истории готов" Кассиодора и "Getica" Иордана, политическая тенденция сочинений этих обоих авторов, место написания "Getica". Е. Ч. Скржинская датирует время завершения "Getica" и "Romana" 550-551 годами и отмечает при этом, что изложение в "Getica" обрывается на 540 г. (т. е. на капитуляции остготского короля Витигеса), между тем как в "Romana" оно доведено до 551 г. (хотя о смерти византийского полководца, племянника Юстиниана Германа, преемника Велисария, и о рождении Германа – сына упомянуто и в конце "Getica""). Е. Ч. Скржинская подчеркивает, что "Getica" и "Romana" Иордана нередко упоминаются в старых каталогах средневековых библиотек, между тем как такое крупное произведение, как "История готов" Кассиодора в 12 книгах, о котором неоднократно говорит сам Кассиодор в своих "Variae" и которым пользовался Иордан, там не отмечается. Отсюда автор делает вывод, что хроника Кассиодора не дошла до нас отнюдь не в силу случайных причин: в изменившейся к 550-551 гг. политической ситуации надо было устранить труд Кассиодора, заменив его компиляцией, близкой по содержанию, но с другим замыслом и другим заключением: "Кассиодора целиком заменил Иордан" (стр. 31, 37, 38). Этот вывод Е. Ч. Скржинская подробно аргументирует разбором политических событий от последних лет правления Теодориха до 551 г.

Во время существования Остготского королевства в Италии на международной арене действовали три политические силы: готы (во главе с остготской знатью и королевской властью), италийцы (т. е. коренное римское население Италии, высшие социальные слои которого составляли крупные итальянские землевладельцы, чиновничество и представители католической церкви) и Византийская империя (см. стр. 34, а также стр. 357, 369). Теодорих хотел "спаять" готов и италийцев, хотя он и не стремился к слиянию готов с населением Италии; при этом он намеревался сохранить римскую экономику и законы, лишь до известной степени обновив их; тем самым он хотел сохранить и итало-готский дуализм – при полной независимости Остготского королевства, этого "гибридного государственного организма" (стр. 369) от восточно-римской империи. Это основное направление политики Теодориха хорошо сформулировано современным анонимным хронистом в следующих словах: "И так он правил двумя народами – римлянами и готами, слитыми воедино" (Anonymus Valesii 60).

Однако такую политику можно было вести лишь временно, и она могла удаваться только внешним образом; вернее – некоторое время могло казаться, что она удается. Но уже к концу правления Теодориха недовольство высших классов италийского общества господством остготов настолько усилилось, что в "римском сенате созрел план освобождения Италии от готского владычества" (стр. 34); сторонники этого плана вступили в союз с Византией (может быть, с Юстинианом, как раз в это время стремившимся к императорской власти). Раскрытие заговора Теодорихом, казнь главы римского сената Симмаха и магистра оффиций Боэция и низложение папы Иоанна I знаменовало поворот в политике Теодориха и его стремление усилить преобладание остготов над римлянами в Италии. При Аталарихе и Амаласвинте уже шла открытая борьба двух течений – одного, стремившегося продолжить политику последних лет правления Теодориха (Е. Ч. Скржинская называет его "ультраготским"), и другого – готового идти на тесное сближение Италии с Византией, которое должно было привести к подчинению остготской Италии империи (Е. Ч. Скржинская называет это течение "итало-византийским" см. стр. 37-38).

Политическая тенденция хроники Кассиодора, задуманной и начатой еще при Теодорихе, отражала политику последних лет его правления; труд Кассиодора "должен был, возвысив варваров до уровня римлян, подготовить дальнейшее преобладание варваров над римлянами" (стр. 36). "Книга Кассиодора должна была способствовать противопоставлению Остроготского королевства империи и отрыву Италии от последней" (стр. 35). В обращении короля Аталариха к римскому сенату в конце 533 г. (составленном, конечно, самим Кассиодором и дошедшем до нас в тексте его "Variae", IX, 25) Кассиодору ставилось в заслугу то, что он своим прославлением готов и Амалов "превратил происхождение готов в римскую историю, сделал историю готов частью истории римской" (стр. 32). Однако, несмотря на это, в 533 г. король и его готское окружение уже видели в этом труде идеалы "ультраготского" направления. Что же касается самого Кассиодора, то, по мнению Е. Ч. Скржинской, он, скорее всего, осторожно "лавировал между приверженцами ультраготского и итало-византийского течения, втайне склоняясь ко второму" (стр. 37-38)

За четверть века после смерти Теодориха обстановка резко изменилась: после капитуляции остготского короля Витигеса в 540 г. и далее – во время длительной борьбы Тотилы с Византийской империей – произошли существенные перемещения внутри остготского общества, и "провизантийская" позиция италийской знати очень усилилась. Если на сторону Тотилы переходили крестьяне и рабы, а также римские солдаты, то италийская знать и часть готской знати были ему враждебны. После взятия Равенны и окружающих ее готских крепостей Велисарием и после того, как война остготов с империей продолжалась с переменным успехом, решающим поворотом в этой борьбе послужил в 550 г. морской бой за Анкону единственный опорный пункт византийцев на Адриатическом побережье (исключительное значение этого сражения для обеих сторон видно из характера речей византийских полководцев и Тотилы перед боем – речей, включенных Прокопием в его историю готских войн). После поражения готов при Анконе исход войны был предрешен (стр. 42-43). В этой обстановке, по мнению Е. Ч. Скржинской, "в определенных общественных кругах было решено создать трактат о готах, в прошлом славных и непобедимых, а, в настоящем преклоняющихся перед императором-победителем" (стр. 43); это было, полагает автор вступительной статьи, в интересах италийской и части готской знати, которую не устраивала тенденция Кассиодора – это стремление "отстаивать равенство готов и италийцев с тем, чтобы оправдать подчинение вторых первым" (стр. 36). Историческим трудом, проникнутым новой тенденцией, и послужила "Getica" Иордана, которую Е. Ч. Скржинская считает "не чем иным, как политическим, если не своеобразно публицистическим трактатом, созданным по требованию определенной общественной группы в известный переломный для нее политический момент" (стр. 44).

По мнению Е. Ч. Скржинской, весьма возможно, что сочинение Иордана, "полностью воспроизводящее Кассиодорово возвеличение готов", но с другой тенденцией, "удачно маскировало ставшую неуместной политическую направленность труда Кассиодора" (стр. 36). В силу этих соображений Е. Ч. Скржинская считает допустимым "предполагать, что Касталий, побудивший Иордана составить "Getica", выражал желание самого Кассиодора и близких ему общественных кругов" (стр. 37). "Во всяком случае книга Кассиодора в ее первоначальной редакции ко времени перелома в ходе войны в Италии в 550-551 гг. устарела, а впоследствии, по-видимому, была уничтожена" (Е. Ч. Скржинская, стр. 37).

Изложенная аргументация служит Е. Ч. Скржинской подтверждением ее другого предположения, а именно, что "Getica" была написана Иорданом в Равенне. Равенна выступает в изложении Прокопия "как опорный пункт империи, соединяющий ее с Италией" (стр. 47). Вряд ли "Getica" могла быть составлена в Константинополе, ибо в столице Византийской империи не пользовался бы таким почетом Кассиодор, бывший некогда главной фигурой в Остготском королевстве, и не стал бы так известен Иордан, которого с уважением упоминает анонимный равеннский географ (стр. 49-50). Между тем Иордан, как известно, не только широко обращается к труду Кассиодора, но и сообщает, что, приняв поручение Касталия написать "Getica", он получил хронику Кассиодора (конечно, уже ранее ему известную) от его управителя для повторного "трехдневного чтения", т. е. для просмотра (см. стр. 47-48). При этом Иордан называет Касталия "соседом племени готов" ("vicinus genti"), а это, по мнению Е. Ч. Скржинской, можно объяснить только тем, что Касталий находился в это время в пределах владений готов – к северу от реки По, а может быть, в их центре, в городе Тицине, между тем как Иордан был в византийских владениях, т. е. в Равенне (см. стр. 49).

Военно-политическая ситуация после поражения готов при Анконе, когда средоточием готских сил стал именно город Тицин (Павия) и когда готы были оттеснены к северу от реки По, а Равенна противостояла Тицину, была такова, что естественно было составление труда с политической тенденцией "Getica" Иордана именно в Равенне, ибо как раз оттуда, по мнению Е. Ч. Скржинской, "должна была идти в правящую готскую среду пропаганда за признание остроготами власти императора, за отход от собственной политической самостоятельности" (стр. 47). В пользу того предположения, что "Getica" была составлена в Равенне, Е. Ч. Скржинская приводит еще несколько дополнительных аргументов, из которых отметим следующий. По мнению Е. Ч. Скржинской, сторонники того, что Иордан был епископом в калабрийском городе Кротоне, неправильно считали, что диспенсатор Кассиодора выдал Иордану книгу Кассиодора для просмотра из библиотеки основанного им Вивария (близ Кротона): Виварий был основан после 550 г., и рукописи Кассиодора в 550-551 гг., накануне их отправки в Виварий, вероятнее всего, находились еще в Равенне (см. стр. 49).

Кратко изложенные нами выводы вступительной статьи, дающие ряд новых решений спорных вопросов, сжато сформулированы автором в заключительной части статьи (стр. 56-58).

Что касается перевода Иордана, то мы считаем нужным прежде всего отметить, что всякий перевод исторического памятника есть его толкование. Ценность перевода в значительной степени зависит поэтому не только от эрудиции переводчика, но и от его общей концепции значения и характера переводимого источника. Как мы уже видели, Е. Ч. Скржинская имеет хорошо продуманное и самостоятельное представление о "Getica" Иордана как об историческом источнике. Это – основное условие, обеспечивающее научные достоинства перевода и определяющее плодотворность предлагаемых Е. Ч. Скржинской толкований. Преодолевая значительные трудности в передаче неправильного латинского языка Иордана и его сложного и неудачного литературного стиля, Е. Ч. Скржинская стремилась сочетать близость к оригиналу с доступностью русского перевода для читателя, чего она и достигла.

III

Приступая к изложению наших критических замечаний, мы обратимся прежде всего к комментариям. Начнем с некоторых дополнений, которые, как нам кажется, были бы уместны в примечаниях к Иордану. Эти дополнения касаются, главным образом, тех случаев, когда напрашиваются некоторые параллели между теми или иными явлениями из истории готов и других (частично более ранних) древнегерманских племен.

1. В примечании No 477 приводится свидетельство Орозия о смерти вестготского короля Атаульфа, убитого "из-за козней своих" ("dolo suorum", т. е. готов). Может быть, не лишним было бы указать в том же примечании, что Тацит дает аналогичное объяснение убийству Арминия, который, по его словам, пал жертвой коварства своих родных ("dolo propinquorum cecidit". – Tac., Annales, II, 88). Как нам представляется, это стоило бы отметить потому, что подобные случаи, – по-видимому, часто имевшие место в истории древнегерманских племен, – указывают на недостаточную прочность королевской власти и на ее борьбу с племенной знатью у древних германцев вплоть до начала V в.