Текст книги "Моя сумма рерум (СИ)"

Автор книги: Ида Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Но Ваня не перестал. Он подкрался к бабушкиному стулу, остановился позади и принялся канючить ей на ухо.

Моя мама одобрительно похлопала меня по коленке, радуясь, что я не такой. Аллочка заметалась ещё больше, не зная, что приличнее: наругаться на него при всех или позволить продолжать. Положение спас папа:

– Слушай, Вань, расскажи-ка нам лучше про книжки. То, что ты вчера мне говорил. Что бумажные книги исчезнут уже через десять лет.

И только после этих папиных слов бабушка с Галиной Степановной отвлеклись от планшета и застыли с приоткрытыми ртами, словно он произнес святотатство.

Папа весело подмигнул Дятлу.

– Ну, давай, аргументируй теперь. Оппоненты у тебя серьёзные.

– Я могу, – охотно отозвался Дятел. – Это же не я придумал. Это данные согласно исследованиям. В ближайшее время все школы перейдут на электронные устройства – типа вот такого планшета, в которые каждый год будут закачиваться новые учебники, словари и задания. После школ тоже самое произойдет и с университетами. На устройстве можно будет не только читать, но и выполнять все задания, сразу отправляя их учителям. И когда с детства все люди привыкнут к электронным текстам, уже никто не сможет читать бумажные книжки.

– Ну, что ты, Ванечка, – умильным голосом сказала Галина Степановна. – Этого не может быть. Книжка же не просто бумага с буковками, книга – это оболочка, подобная телу человека, и в ней образуется душа. Разве можно в человека закачать новую душу?

– Ну, какая же душа может быть у книжки? – Дятел цинично хохотнул. – Книжка – это вещь. А у вещей души нет. У людей, кстати, её тоже нет. Это просто образное высказывание, обозначающее совокупность сознания, мыслей и психологических особенностей человека. Откуда у книжки сознание?

– В книжке сознание писателя, – несмело заметила Галина Петровна. – Его идеи и чувства.

– Тогда какая разница бумажные это чувства или электронные? – парировал Дятел.

– Что это за разговоры? – возмутилась бабушка. – Книги не могут никуда исчезнуть – это вековое достояние человечества. Результат тысячелетней истории.

– Тогда почему люди не читают бересту или папирус?

– Ваня, – тихо одернула Аллочка. – Не спорь со взрослыми.

– А вот я насчет души согласен, – с набитым ртом сказал Игорь. – Куда она девается, когда тело находится во сне? Душа же не может спать, значит, она должна бодрствовать. Парить, может, над телом или ещё чего такое.

– Человек видит сны и что-то испытывает, – подключилась моя мама. – Можно проснуться в дурном настроении, а бывает, просыпаешься и счастлив.

– Это работа мозга, – откликнулась Аллочка, тоном, каким разговаривают исключительно медики. – Мозг отдыхает и прокручивает разные картинки. Часто настолько реалистичные, что срабатывают реакции нервной системы.

– Что такое нервная система я прекрасно знаю, – сказала мама. – Но когда я смотрю в даль бескрайнего моря. Или когда ранней весной громко воркуют голуби. Или когда первый снег, или закат над домом напротив, и вся квартира утопает в его розовых отблесках…

– Или когда летом в четыре утра выходишь на балкон и нюхаешь, как пахнет липами и остывающим асфальтом, – папа с тёплой улыбкой перехватил её взгляд.

– Да, или даже асфальтом, – иногда мама могла быть очень вдохновенной и убедительной. – Я же испытываю что-то! Какой-то необъяснимый подъем, какую-то внутреннюю наполненность. В эти моменты я совершенно точно знаю, что во мне есть нечто, что идет не от головы или нервов, а существует само по себе и в то же время, является частью меня.

Игорь пихнул её локтем, но мама – это мама, её так просто не успокоишь:

– Я каждый день теряю сотню нервных клеток. Что ж я, по-вашему, к концу жизни совсем бездушной останусь? Душа – это как, как… – мама замялась, пытаясь выразить словами эти чувства.

– Как музыка, – пришел я ей на помощь. – Ты слышишь её, хотя и не можешь изобразить или описать одним словом.

– С точки зрения физики, музыка – это энергия, – противный Дятел не унимался. – В зависимости от частоты звуковых колебаний, уровня громкости, ритма и гармонии, звук может воздействовать на человека положительно или отрицательно. И сила колебаний…

– Да, что ты знаешь про энергию и силу?! Энергия и сила – это Дистурб и Аскинг Александрия с Дени, это Кори Тейлор и Тиль, а не какие-то там колебания. Но тот, у кого нет души, этого знать не может! – неожиданно, в каком-то лихорадочном азарте выпалил я.

Просто выбесило, что он полез спорить с моей мамой.

Папа же с довольным лицом смотрел на происходящее. Ему нравилось, что у нас с Дятлом «дискуссия».

– Тихо-тихо, – Игорь поднялся. – Давайте-ка по бокалу шампанского за душу. За душу всей нашей прекрасной компании, за Валентину Анатольевну!

От шампанского я отказался, а Дятел под строгим взглядом Аллочки выпил пару глотков и разговорился ещё больше. Так что вообще не унять, никому из старших слова вставить не давал. Минут через двадцать его бесконечной трепотни моя мама тихо сказала мне:

– Может, пойдете, погуляете немного?

Аллочка услышала это и обрадованно подхватила:

– Да, да, идите с Ваней прогуляйтесь. Ты, Никита, его никогда с собой не берешь.

– Правильно, – одобрила бабушка. – Пусть со сверстниками пообщается.

– Куда пойдем? – жизнерадостно спросил Дятел, когда вышли на улицу.

Куда идти и что с ним делать, я не знал. Все ребята были у Малыгина, и сам я мысленно был там же. А его дом, как нарочно, находился от нас буквально в двух шагах.

– Ладно, – сказал я в надежде совместить приятное с полезным. – Зайдем в одно место.

Я никогда не был на подобных мероприятиях. Самая отвязная вечеринка в моей жизни случилась в прошлом году у Боряна на Новый год, когда его родители уехали в гости. Мы вчетвером: я, Борян, Вовка Петухов и Миха выпили бутылку коньяка, уронили ёлку, выкинули с балкона Вовкины ботинки, а потом всю оставшуюся ночь переписывались с двумя одноклассницами.

Дверь распахнул Малыгин, из-за его плеча выглядывала Попова:

– Вот это сюрприз! – радостно воскликнула она.

– Ребята, привет! – Дятел весело помахал рукой.

– Ты чё, Соломин, заблудился? – подозрительно спросил Малыгин.

– По дороге его встретил, – буркнул я заготовленное оправдание. – Привязался.

Когда мы шли, я ожидал нечто похожее на то, как в американском кино показывают. Темнота, музыка, полон дом непонятного народа, все ходят пьяные, голые и беспредельничают.

И хотя музыка всё же играла, откуда-то из ближайшей комнаты гораздо громче её раздавался странный скрип и душераздирающий плач младенца.

Малыгин велел проходить. Дятел пошел первым, но когда проходил мимо той комнаты, откуда раздавались леденящие звуки, застыл, как вкопанный.

Там возле широкоэкранного монитора столпилась почти половина парней из нашего класса. С неподдельной тревогой они следили за тем, как Артур Блэксильвер мечется по зацикленному коридору в демке P.T.. Это из его дома раздавались леденящие звуки. «Бляха муха», – с чувством повторял Артур, долбясь в двери. Я тоже его любил, особенно прохождение Havy Rain, но как смотреть такое толпой, было не понятно. Никакой атмосферы.

Во второй комнате мы обнаружили нечто непонятное. В самом её центре на тёмном ламинате, на вытянутых руках и ногах стоял Криворотов, под ним, скособочившись, полусидел Щепкин – пухлый кудрявый парень, а под Щепкиным, как мышонок, сжалась Емельянова. Перед Емельяновой, растопырив пальцы, стояла ещё чья-то рука. Вся эта куча стонала, кряхтела и мерно покачивалась.

«Левая рука на синее» – скомандовал голос с дивана, и до меня дошло, что они играют в Твистер. Девчонки на диване безудержно хохотали.

– Смотрите, кто пришел, – крикнул Малыгин.

Лёха поднял голову, он был весь взмокший и красный:

– Не может быть! Солома! – и он, нарочно расслабив руки, с протяжным стоном рухнул прямо на Щепкина. Тот хрюкнул и подмял Емельянову. Емельянова дико заверещала и придавила того, кто был возле неё с другой стороны.

– Так, всё, – Лёха поднялся, отряхивая руки и заправляя рубашку в штаны. – Я больше в детские игры не играю. Раз Ванька пришел, теперь будет всё по-взрослому.

Он подошел к журнальному столику, на котором стояли разные бутылки, пакеты с соком, чипсы, шоколадки, коробка от пиццы, достал длинную трубку белых пластиковых стаканов и выдал нам с Дятлом по два.

– Что пьем?

Дятел неуверенно пожал плечами и глупо улыбнулся.

– Водки ему, – зло сказал я, вспомнив недавние выступления.

– Больше не играем? – разочарованно спросил Щепкин.

– Какое играть?! – Лёха принялся разливать водку. – Мы сейчас с Ванькой на брудершафт пить будем.

– Нет, спасибо, – Дятел смутился и попытался поставить стакан на столик. – Я водку не пью. Лучше сок.

– Вань, да ты что! – Лёха обхватил его за плечи. – Ну что ты? Тебе же шестнадцать есть?

– Да, но я ни разу….

– Всегда что-то бывает в первый раз! – поучительно сообщил Лёха, всовывая ему в руки стакан.

Дятел осторожно взял, и девчонки на диване снова начали сдавлено хихикать.

Чтобы не оказаться в таком же положении, как он, я поскорее сам налил себе немного вина.

К столу подошел Малыгин, Щепкин и другие ребята. Мы чокнулись.

На лице Дятла отобразились все муки ада, но он, всё же пересилив себя, сделал глоток и жутко скривился.

– Ну как? – поинтересовался Криворотов.

– Не очень вкусно.

– Вначале всегда так. Поэтому нужно сразу вторую пить, – и Лёха снова стал разливать. – Теперь точно на брудершафт. Ща, погоди, нужно нам с тобой ещё фотку для Инсты сделать.

На кухне было очень дымно и сильно пахло мандаринами. В углу за холодильником на табуретке сидели парень с девчонкой, и не обращая ни на кого внимания, целовались. Зоя стояла, облокотившись о раковину, а напротив неё, привалившись плечом к стене, Тифон. За его спиной я даже не сразу её заметил. Он чистил мандарины из большого тазика возле плиты и отдавал их ей по дольке.

Они так увлеченно спорили, что увидев меня, оба просто сказали «привет» и продолжили свою тему.

– Даже животные избавляются от бешеных. Их или выгоняют, или убивают.

– Никто ничего не может знать наверняка, как ты не понимаешь?

– Значит, ты согласна, что если вина стопроцентно доказана, то казнить можно?

– В сотый раз говорю тебе, что человек не имеет права распоряжаться чужой жизнью, пусть даже в качестве наказания.

– Как это не может? Да все кругом только и делают, что распоряжаются нашими жизнями.

– Никто не имеет права лишать жизни другого.

– Ты осознаешь, что могла бы сейчас здесь не стоять?

– Всё равно.

– Ну и глупая.

– Отличный аргумент.

– Нет, правда, как ещё назвать человека, которого даже собственный опыт не учит? Вот ты, Никит, как считаешь, нужна обществу смертная казнь или нет?

– Не знаю. Не уверен. Я люблю «Зеленую милю». Это страшно, когда казнят невиновного.

Я встал рядом с Зоей, и Тифон так же протянул мне мандарин.

– Осуждение невиновного всегда страшно, но если бы того урода казнили, который реально девочек убил, разве он не заслуживал бы смерти? Разве его жалко? Разве он имеет право жить? Чтобы люди работали и кормили его. Вон, как Чарльза Менсона. Девять пожизненных. Про него кучу книг написали. Знаменитость! Это нормально? Да таких в безвестность и в общую могилу. Мне даже коров больше жалко.

– Вот ты разошелся, – Зоя шутливо ткнула его в плечо. – Нельзя посягать на жизнь, мы не имеем права.

– Справедливость важнее милосердия.

– Как можно хотеть мира, призывая к войне?

И они снова начали спорить, не обращая на меня внимания. Если бы не мандарины, со стороны можно было подумать, что они ругаются.

– Ой, не могу, – на кухню в истерике ввалилась Емельянова, таща за собой Попову. – Сейчас умру. Там Соломин анекдоты рассказывает.

Обе задыхались от смеха.

Следом за ними нарисовался Лёха. Потный и взъерошенный, но сияющий, как майский день.

– Что ж мы Соломина раньше-то не звали? Про элементарные частицы и гомункулов вещает. Очень занимательно. Ща покурю, и мы с ним танцевать будем. А вы, даже поздороваться не вышли, – он нахально выхватил из рук Трифонова мандарин.

– Мы попозже, – сказала Зоя.

Они оба были не довольны, что их так резко прервали.

Курящих подходило всё больше, и вскоре от дыма у меня начали слезиться глаза.

– Кто-то обещал в карты на раздевание, – услышал я вкрадчивый голос Малыгина.

– Я не обещала, – сразу откликнулась Попова, и стало ясно, что это была она.

– Да ты не бойся, – сказала ей Зоя. – Если Криворотов с вами играть будет, то кроме него раздеваться никому не придется.

– А что? – Лёха, уже хорошо подогретый, висел на плече у Трифонова. – Мне не жалко. Пусть любуются. Или, может, лучше Ваньку разденем?

И как только я услышал про раздевание, перепугался до жути. Ещё не хватало, чтобы у Дятла прямо здесь приступ случился:

– Нет уж, лучше танцы.

Я вернулся в комнату, на случай, если дойдет до раздевания. Но и там было уже полно народа. Парни, досмотрев P.Т., притащились поглазеть на пьяного Соломина. Расселись по диванам и полу, даже примоститься негде было.

Дятел разошелся не на шутку. Вдохновленный глумливой поддержкой Криворотова он охотно и очень добросовестно выполнял всё, к чему его по приколу подбивали собравшиеся: и танцевал, и пел песни, и кривлялся, и ползал. То и дело обнимался с Лёхой, фоткался и кричал: «один за всех и все за одного».

Диван рыдал. Парни угорали. Я был единственным, кто не веселился. Налил себе ещё вина, но, глядя на Дятла, пить расхотелось. Сел на полу возле двери. Надо же было даже здесь всё испортить. Как теперь его вести домой?

А когда он в отчаянии бился головой о пол, не в силах в пятнадцатый раз произнести в камеру Малыгину: «Я – вертикультяп. Могу вертикультяпнуться, могу вывертикультяпнуться», кто-то остановился в дверях возле меня. Повернул голову и прямо перед собой увидел синие джинсы Зои и рваные дыры на коленках Трифонова.

Меня они не заметили, минут пять смотрели на происходящее, после чего Зоя сказала:

– Зачем они над ним издеваются?

– Вроде Соломин не против.

– Дело не в нем, а в них. Я пойду домой.

– Да брось, хочешь, я их разгоню?

– Всё равно пойду, завтра репетиция. А его нужно забрать и домой отвести, а то мало ли что.

Зоя вышла, а Тифон подошел к Соломину, постоял над ним, посмотрел и, со словами «совсем ребенка довели», поставил на ноги.

В этот момент как раз начала названивать бабушка. Я вышел на кухню и ответил, что мы скоро придем. Она просила поторопиться, потому что мама собралась уезжать и хотела со мной попрощаться.

Я побежал собираться, и пока Тифон помогал Дятлу обуться, сказал Зое, что могу проводить его до дома. Она поблагодарила. И я очень обрадовался, что так удачно обставил это дело.

На улицу мы вышли вместе, немного постояли и уже были готовы разойтись, как из подъезда вывалился Лёха с открытой бутылкой вина и неприкуренной сигаретой во рту.

– Ну, чё вы меня бросили? Эй, Соломин, чё ты меня бросил? Мы же с тобой на брудершафт пили.

Он сунул Трифонову бутылку, а сам полез в карманы его куртки. Затем бесцеремонно расстегнул её и, не обращая внимания на его удивленное лицо, принялся обшаривать. Тифон хорошенько шлепнул ему по руке, достал из заднего кармана джинсов железную зажигалку и протянул.

– У меня бабушка ругается уже, – заплетающимся языком проговорил Дятел.

– Вот, чёрт, – Лёха выронил зажигалку. – Меня родители тоже прибьют за то, что ты меня напоил.

– Я? – Дятел икнул и покачнулся.

И тут я понял, что-то, что будет с ними обоими ничто, в сравнении с тем, что будет со мной.

– А давайте немного прогуляемся? – предложил я. – Проветримся.

– Прекрасная мысль, – Лёха обнял за шею Дятла. – Мы с Ванькой ещё не все песни вспомнили.

– Давайте, вы проветритесь до моего дома, – сказала Зоя.

Никто не возражал.

Всю дорогу Дятел висел то на Лёхе, то на мне, пытаясь вспомнить слова песни из бабушкиного любимого фильма «Не бойся, я с тобой».

– Что-то в огне и в вышине. Это точно. А ещё там было: У смерти на краю.

Возле второй пятиэтажки он остановился под самым фонарем, и, облокотившись о припаркованную у бордюра машину, попросил немного постоять.

Вдруг с балкона третьего этажа, как кто-то крикнет басом:

– А ну, козлы, от машины отлезли!

– Чё? – Лёха недоуменно поднял голову.

– Пошли вон!

– Чё? – прохрипел Трифонов.

– Пошли вон от машины, ублюдки малолетние!

Лёха постоял так немного с задранной головой, втыкая, что за шухер, а потом, как возьмет и сядет прямо на капот этой машине. Она едва заметно покачнулась. Мужик откликнулся хорошим матом в адрес Лёхи, и под жалобные просьбы Зои «не надо», Трифонов решительно уселся рядом с Лёхой.

– Да я сейчас вам устрою, – разрывался мужик.

– Давай, выходи, – подначивал Тифон. – Устрой.

Я почувствовал, что просто обязан поддержать их, и тоже сел на капот.

Мужик внезапно исчез.

– Всё, пойдемте, – взмолилась Зоя. – Зачем вам неприятности? Возьмет ещё полицию вызовет.

При слове «полиция», Тифон спрыгнул вниз. За ним и мы. Но мужик снова выскочил на балкон:

– Ну, всё, сами напросились!

И тогда Лёха, по-прежнему с бутылкой вина в руке, поставив одну ногу на заборчик, легко оттолкнулся, вскочил на капот, пробежал по крыше машины и спрыгнул с другой стороны.

В ту же минуту в ярко освещенных окнах лестничной клетки третьего этажа я увидел четырех здоровенных мужиков, кинувшихся вниз по лестнице.

– Валим, – крикнул я и, схватив Дятла за руку, побежал.

Почему я схватил его, а не Зою, я так и не понял, но стартанули все одновременно. Мы промчались мимо всех пятиэтажек, детской площадки, гаражей, но остановиться не могли, потому что, судя по голосам и топоту, мужики гнались за нами. Добежали до длинного серого дома и вылетели через арку на освещенную улицу с магазинами, людьми и машинами. Огляделись.

– Сюда, – махнул нам Трифонов, быстро спускаясь по лесенке к какой-то полуподвальной двери в том же доме.

Упрашивать было не нужно. Он позвонил, дубовая дверь открылась, за ней обнаружился высокий мощный парень в белой футболке.

– Привет, Дэн, – едва переводя дыхание, прохрипел Тифон. – Пусти нас, пожалуйста, уроды какие-то упоротые привязались.

Дэн посторонился, пропуская нас.

– Только чтоб без кипеша, – предупредил он. – И закажите себе что-нибудь.

Мы прошли немного вперед, и стало ясно, что это какой-то клуб. Кругом царил полумрак, и играла музыка, а все столики оказались заняты. Нашли крохотный стол на двоих.

Остановились, и сразу же Тифон отвесил Лёхе подзатыльник:

– Нафига ты это сделал?

– Ты меня сам научил.

– Это когда было, бестолочь? Сейчас под твоей тушей реально вмятины могли остаться.

Лёха виновато улыбнулся и развел руками, мол, чего уж теперь.

– Меня сейчас стошнит, – пожаловался Дятел.

В отличие от всех остальных он был белый, как мел. Плохой признак.

Так что я повёл его в туалет и терпеливо обождал, пока не протошнится. Всё что угодно, лишь бы не видеть снова, как он бьётся в судорогах. Бабушка звонила два раза мне и пять ему, но никто из нас не ответил. Потом он умылся, пригладил кудри водой, немного порозовел и, наконец, выдал:

– Это правда настоящий клуб?

– Сейчас прощаемся со всеми и идем домой, – сказал я.

– Но я никогда не был в клубе.

– Прекрати. Ты и так неслабо зажег сегодня.

– Ну, давай хоть немного посидим. Бабушка теперь по-любому ругаться будет.

– Не вздумай даже. И перестань всё время говорить «Да, Никит?».

– Ну, пожалуйста.

– Нет. Идем домой. Я скажу, что провожу тебя.

Когда вернулись, стула было уже три, а на столике лежали триста рублей и горсть мелочи.

При виде нас, Зоя пересела Тифону на коленки, и наглый Дятел тут же плюхнулся на освободившееся место, я же остался стоять, как дурак.

– Идем, Соломин, я провожу тебя, – сказал я громко и настойчиво.

– Знаешь, – как ни в чем не бывало, заявил он. – Я, пожалуй, ещё посижу с ребятами, а ты иди, если хочешь. Я сам дойду. Мне уже лучше.

Ситуация глупее не придумаешь.

Хорошо к нам подошла девушка-официантка, и это немного разрядило обстановку. Она принесла небольшую пиалу с фисташками и три стаканчика с колой, а затем, глядя на меня, спросила, будем ли мы заказывать что-то ещё.

Я сказал, что нет, но тут Дятел выступил по полной. Раскрыл меню и принялся тыкать пальцем в какие-то умопомрачительные коктейли. Девушка всё записала, а потом спросила, есть ли ему восемнадцать, вот тогда-то он и сдулся, признав, что «пока ещё нет, но скоро будет». Тогда она как-то странно посмотрела сначала на Тифона, затем на Лёху и ушла.

Однако коктейли нам принесли. Оказалось, что многие в этом клубе, в том числе и хозяин, хорошо знали Трифонова по залу, в котором он занимался, по боксу, ещё по каким-то странным спортивным делам, которые Зоя назвала «мясо», Лёху тоже немного знали. Поэтому к нам просто подошел администратор и, похвалив Дятла за «прекрасный выбор», пожелал хорошего вечера.

Такого поворота я не ожидал, сначала дико взбесился, а потом решил забить. Вообще на всё. Пошел, отыскал себе ещё один стул и, выбрав самый яркий, насыщенно синий коктейль, выпил сразу половину.

Что было дальше вспоминать тяжело. Отдельные вспышки сознания.

Очередные заумные бредни Дятла, закончившиеся слезами от примитивности человеческого разума в сравнении с вселенским, Лёхины танцы с какими-то возрастными девками, от которых дико воняло сладкими ванильными духами. Мой неслабо затянувшийся пересказ последнего сезона «Игры престолов», из-за которого Трифонов уже делал вид, что стреляется, но я никак не мог остановиться, потому что мне постоянно казалось, что я недорассказал самое важное. Зоин бесконечный смех над всем подряд, её глаза, её волосы, её взгляды, её танцы с Лёхой и Дятлом. Мои танцы с Лёхой и Дятлом. Мой танец с Зоей. Из всего, что было – самое светлое и приятное воспоминание. А потом, что-то произошло. Я ничего не видел, не слышал и не понял. Тифон взял, как-то резко скинул Зою с коленок, наехал на неё типа: «что за дела?» и велел всем быстро собираться и сваливать. Зоя просила его успокоиться и не беситься из-за фигни, он ответил «это не фигня», и выгнал нас всех на улицу.

Бабушка встретила нас в дверях диким криком:

– Почему так поздно?!

А когда заметила, что Дятел едва стоит на ногах, на меня уже не смотрела, только трагично всплеснула руками и воскликнула:

– Что с ним?

– Всё нормально, – ответил я. – Наобщался.

Пошел в комнату, упал на кровать прямо в куртке и ботинках, и мгновенно вырубился.

========== Глава 25 ==========

Никогда прежде у меня так не болела голова. Оказалось, я вообще понятия не имел, что такое настоящая головная боль. Когда от любой, мало-мальски примитивной мысли, хочется сдохнуть. И когда каждое движение, каждый звук, каждая вспышка света безжалостно вгрызаются в мозг, заставляя слепнуть от боли. Во рту пересохло, язык приклеивался к небу, я умирал от жажды, но не мог ничего сделать, даже пальцем пошевелить, даже веки разлепить, и то казалось невыносимым.

Но самым ужасным, подкатывающим к горлу тошнотой, был бодрый, жизнерадостный голос Дятла, который, как ни в чем не бывало, пересказывал бабушке свои вчерашние подвиги. Если бы мне не было так плохо, я бы умер от стыда. Но дважды умереть невозможно, поэтому умирал я медленно в беспамятстве, свернувшись калачиком и трясясь от озноба.

И вдруг вскочил. Резко и быстро. Сам не знаю, как так получилось, но если бы я пролежал ещё хоть полсекунды, то меня бы точно стошнило прямо в кровати. Бросился в туалет. Еле добежал. А когда выполз, в дверях кухни с выражением безоговорочного осуждения и глубочайшего презрения стояла бабушка. С очень жестоким и некрасивым по отношению к умирающему человеку выражением.

Ноги подкашивались, и я, стараясь не смотреть в её сторону, по стеночке пополз обратно в комнату. Но она естественно отправилась следом, дождалась пока я не упаду, а затем принялась методично выносить мозг. Что я малолетка и идиот, что имел совесть поступить так в её день рождения, что напоил Ванечку, которому пить вообще противопоказано, и всякое другое. А потом с нацистской дотошностью стала допытываться, не стыдно ли мне. И что она сейчас пойдет и позвонит моей маме.

Не знаю, чего она хотела от меня услышать, и что вообще я должен был теперь сделать, но добилась только того, что я снова вскочил и побежал в туалет, чуть не сбив её по дороге.

В том, что я заболел, я ничуть не сомневался. О чем ей и сообщил, но она ещё больше раскричалась, что мою болезнь нужно лечить ремнем и розгами. Я спокойно и очень тихо попросил её не кричать, но лучше бы молчал. В общем, на её крики пришел папа и посмеявшись, что я сам себя наказал, предложил опохмелиться. Дятел же один поступил со мной по-человечески: принес таблетку анальгина и полную чашку воды. А потом уговорил бабушку не ругать меня хотя бы сейчас, и накрыл своим пледом. Они все вышли и, наконец, оставили меня в покое.

Второе пробуждение оказалось совсем другим. Долгожданное и невыразимое облегчение, будто я валялся в лихорадке несколько долгих дней, а потом вдруг резко отпустило. Мне было так хорошо и легко просто лежать в постели, осознавая, что больше ничего не болит, что всё кругом казалось дружелюбным и приветливым. Так восхитительно вновь вернуться в своё родное, здоровое и полное сил тело.

На соседней кровати в кромешной темноте копошился Дятел. Я включил лампочку и увидел, что он переодевается.

– Ты куда?

– В магазин бабушка просила сходить. За манкой и молоком. Я думал, из-за того, что я вчера потратил все магазинные деньги, она больше никогда меня никуда не пошлет, но она простила.

– Хочешь, я схожу?

– Ты же плохо себя чувствуешь.

– Уже намного лучше, – я осторожно сел. – Заодно и проветрюсь.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Ты меня спас водой и таблеткой, так что я теперь твой должник.

Я быстро оделся, взял деньги и, не показываясь бабушке на глаза, вышел из дома.

Воздух на улице был свежий, влажный и оживляющий. Вечерние огни приятно переливались в лужах. Сделал глубокий вдох, и голова закружилась от упоения. Всё же очень приятно вернуться к жизни после кромешного ада. Постоял немного, наслаждаясь. Затем пошел в магазин, купил всё, а как только вышел, позвонил Трифонов.

Голос у него был резкий и злой.

– Можешь ко мне зайти?

В голове пронеслись ответы вроде «нет» и «не знаю», но сказать, что бабушка ругается за вчерашнее, язык не повернулся. Решил, что смотаюсь туда и обратно. Никто даже не заметит.

Трифонов был в бешенстве. Весь красный, спина на футболке мокрая от пота, волосы тоже влажные. Он постоянно двигался, не находя себе места. То садился на кровать, то вставал и ходил, то долбил по груше, то просто по стене. Объяснял же всё очень сбивчиво. Как-то скомкано и мутно, что-то недоговаривая и приправляя кучей ругательств. Так что моя многострадальная голова снова заныла. Из его слов, я разобрал только, что он хочет убить Ярова, что его мать в шоке, что у Лёхи опять какие-то траблы с девчонками, что нужно записать какой-то ролик, и что у меня подходящий телефон.

В конце концов, я не выдержал:

– Можешь успокоиться?

– Успокоиться? – он застыл.

Постоял, поморгал, посжимал кулаки, вздохнул пару раз глубоко. И тут прямо на моих глазах случилось превращение. В одну минуту ему полностью удалось взять себя в руки. Дыхание восстановилось, взгляд стал более осознанным, пятна начали сходить.

– Яров решил доводить меня до тех пор, пока я не сотру его в порошок. Больше утираться я не намерен. Хотел сразу урыть его, но мать из дома не выпустила.

– Объясни нормально, что он сделал.

– Кинул в Интернет на сайт знакомств телефон моей матери, и теперь ей звонят всякие уроды. Как такое вообще могло в голову прийти? Тварь.

– С чего ты взял, что это Яров?

– А с того, – Трифонов сунул мне под нос телефон.

Сообщение от Ярова: «Маме привет».

– Ты же понимаешь, что он специально это делает, хочет разозлить тебя так, чтобы ты наделал каких-нибудь глупостей и вылетел из школы.

– А он не боится, что я плюну на эту школу, просто пойду и убью его? Он же меня знает. Это также тупо, как совать два пальца в розетку.

– Можно придумать какую-нибудь месть.

– Нины хватило, – отмахнулся Тифон. – Такое не для меня. Подлянки для слабаков и трусов. Поэтому я и попросил тебя прийти. Хочу запись сделать, в школьную Подслушку выложить. На моём телефоне камера не работает, а Криворотов как назло свалил. Всё утро тут ошивался, а как этот гимор случился, ему резко понадобилось уходить. Достал уже со своими припадочными малолетками. А у Зои мать сегодня приехала.

Я включил камеру и протянул ему телефон.

Он взял и, даже не приглаживая волосы и не пытаясь как-то особенно выглядеть, сказал коротко, но предельно ясно:

«Короче, Яров, жалкая ты тварь. Я тебе и так, как ребенку поддался, а ты всё не уймешься. Запасайся дерьмом, буду тебя лечить. В этот раз по-взрослому. Встречаемся завтра, в три, сам знаешь где. Бери с собой кого хочешь, хоть папашу. Но сливаться не советую. Это будет засчитано как поражение и весь район узнает какое ты трусливое чмо. А все, кому будет любопытно взглянуть на вымаливающего прощение и рыдающего кровавыми слезами дерьмового Ярова, смогут увидеть это шикарное зрелище на его собственной странице уже вечером. Если выживет, конечно».

Тифон удовлетворенно вернул мне Сяоми.

– Хочешь есть?

Мысль о еде моему организму не понравилась.

– Нет, пойду, – я потряс перед его носом пакетом с продуктами. – Мои думают, что я в магазине.

Вышел в коридор и начал обуваться. Из соседней комнаты выглянула его мама. Я поздоровался. Она тоже.

– А что Лёша? – встревоженно поинтересовалась она. – Как у него дела?

Тифон пожал плечами.

– Нет, Андрюша, ты должен позвонить ему. Я себе места не нахожу.

– Всё, мам, на это вообще забей.

– Как ты можешь быть таким равнодушным? – на её милом скуластом лице отразилось взволнованное негодование. – Вам всё шутки и развлечения!

– Мам, давай попозже?

Ему стало неудобно за эти разговоры. И я принялся быстрее пихать ноги в ботинки.

– Никита, – она вышла в коридор. На ней был шерстяной свитер крупной вязки и домашние клетчатые штаны. – Можно тебя на два слова?

Я кивнул.

– Лучше сваливай, – прошептал Трифонов на полном серьёзе. – Сейчас начнется.

Я растеряно застыл в одном ботинке, не зная кого слушать.

– Мам, не нужно, – он подошел к ней и стал шепотом что-то говорить на ухо.

Но она отмахнулась.

– Тебе всё не нужно. Никогда не слушаете, что вам взрослые люди говорят, а потом у всех начинаются проблемы.

– Не будет никаких проблем. Обещаю.

– Как это не будет, если они уже?

– Слушай, Никита торопится. Его дома ждут, и он тут вообще ни при чем, его это не касается. Говори с Криворотовым.

– Это касается всех! А с Лёшей у меня будет разговор особый, раз уж его родители не могут объяснить ему очевидные вещи.

Голос у неё был твёрдый, хорошо поставленный, и я тут же вспомнил, что она училка. Поэтому всему, что последовало дальше, почти не удивлялся.