Текст книги "Моя сумма рерум (СИ)"

Автор книги: Ида Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

А когда я велел ему тоже сделать защитную повязку из шарфа, обхватил меня за локоть и прижался к плечу, словно маленький.

Я никогда в жизни не видел настоящий пожар. Только костер, когда он был завораживающий, магнетически притягательный, добрый. Этот же огонь рычал, ревел и гудел. Горячие волны, шедшие от него, тревожно окатывали.

И когда внутри домика стало что-то рушиться, Яна вдруг захныкала:

– Я хочу домой. К маме.

Это прозвучало так надрывно, так беспомощно, что я уверен, каждый из нас в этот момент почувствовал то же самое.

– Прекрати ныть, слабачка. Огонь – это очищение и перерождение. Ты умрешь, чтобы возвратиться снова, – со злым нервом одернула её сестра.

– Я не хочу очищение. Я хочу грибного супа.

– Ты, кретинка, только и можешь думать о жратве. Тупая овца. Бестолковое отражение!

Не в силах сдерживать истерическое возбуждение, Аня почти визжала.

– А ты шизичка, маньячка и озабоченная дура!

– Это я-то озабоченная? Я мужиков в Интернете клею?

Они разгалделись, как вороны, размахивая руками и вот-вот норовя вцепиться друг в друга.

– Кто-то же должен был отвезти нас в Крым, раз папы больше нет, а твой Дракон обманул.

– Да кому без миллиона ты теперь сдалась?

– А ты Дракону и с миллионом не сдалась!

И тут Аня резко выхватила папку из рук сестры, проскочила мимо пылающего домика и, добежав до противоположного края крыши, принялась по одному скидывать рисунки вниз. Яна завизжала так, словно уже горела, бросилась к ней и у них завязалась яростная борьба. От этой сцены наше мнимое спокойствие было полностью нарушено. Страх нарастал. Мы переглянулись. Зоя заплакала. Яров натянул капюшон и спрятался под ним.

Дятел неожиданно подергал за рукав.

– Я боюсь. У меня папа сгорел на пожаре. Мама говорит – ужасная смерть.

– Не бойся. Мы задохнемся раньше, – подал голос Яров. – Когда будешь гореть, ничего не почувствуешь.

– А ну-ка быстро отвернулись! – закричал на нас Трифонов, резко разворачивая спиной к огню Зою. – Скоро пожарные приедут. Успокойтесь все!

Мы послушались, и после ослепительного зарева, если не смотреть в сторону нависающей стрелы башенного крана, перед нами распростерлась слегка замутненная клубами дыма шикарная звёздная ночь. В спину, со стороны леса подул ветер.

– Кто знает, где Полярная звезда?

Было ясно, зачем Тифон это спросил, но Дятел купился:

– Вон там Полярная, – ткнул пальцем в небо. – А кто-нибудь найдет Малый ковш?

– Не понимаю, почему звёзды всегда так действуют на людей? – почти прошептала Зоя. – Почему к ним всегда так неудержимо тянет?

– Суммарная гравитация всех звёзд, – усмехнулся Яров, глумливо изображая наигранно-беспечный тон.

– Это исключено, – Дятел бросил на него осуждающий взгляд. – Расстояния слишком велики.

Я был рад, что хоть он немного отвлекся.

– Теоретически такое возможно, если считать, что в эту минуту все атомы испытывают максимальное притяжение друг к другу, стремясь вернуться к первоначальной единой форме, той, что была до Большого взрыва, когда Вселенная была одним целым.

– Только представь, – Зоя повернулась Тифону, – всё когда-то было одним целым! И теперь всех туда тянет. И меня, и тебя.

– Не знаю, меня к звёздам не тянет, – тихо откликнулся он.

– Как? – поразилась Зоя. – Неужели ты не чувствуешь этого звёздного притяжения?

– Я чувствую другое притяжение. Гораздо более сильное, – он обнял её сзади и, закрыв глаза, зарылся лицом в волосы. – Такое, что даже все звёзды вселенной не в силах его преодолеть.

Он хотел, как лучше, но сам не сдержался. Голос дрогнул. И получилось только хуже. Зоя резко повернулась к нему, и они стали целоваться так, будто могли наверстать упущенное или забежать вперед.

Эта их страстная горечь передалась всем.

– Хана нам, пацаны, – резюмировал Яров.

Огонь рвался из щелей с торцевой стороны домика, а чёрное битумное покрытие крыши возле него плавилось и бугрилось. Весь центр был освещен заревом пожара. Воздух стал удушливее. Глаза защипало.

– Никит, а позвони домой, пожалуйста, – неожиданно попросил Дятел. – Они семнадцать раз звонили. Я просто не могу. По моему голосу сразу поймут, что что-то случилось.

Странная просьба, но его молящие глаза сделали своё дело.

– Ванечка! – трепещущим голосом заорала бабушка в трубку. – Где ты? Что с тобой? Ты нашел этого оболтуса?

– Бабушка, это оболтус звонит, – пришлось признать очевидное. – У нас всё нормально.

– Что? – взревела бабушка. – Никита, где Ваня?

– Здесь. Допивает последнюю бутылку водки.

Дятел метнул в меня ошарашенный взгляд.

– Как? Вы опять пьяные? Никита!

– Нет, я пошутил. Мы тут просто на доме сидим и на звёзды смотрим. Они очень красивые и расходиться не хочется.

– Как на звёзды?

– А вот так, обычно в городе их нет, а мы нашли, где есть. Да ты не волнуйся, он со мной.

– Вот я и волнуюсь, потому что он с тобой. Дай ему трубку.

Я передал телефон Дятлу.

– Да, бабушка. Правда. Честно, на звёзды смотрим. На крыше. Нет, нет, к бортику близко не подходим. Вы ложитесь спать, мы придем. Нет, не нужно передавать маме трубку. Скажи ей просто, что я её очень люблю и тебя тоже, и папу. Всё. Пока.

И он так это сказал, так попрощался, что я ужаснулся и понял, что я-то своей маме этого не говорил, и она об этом понятия не имеет и возможно уже не узнает никогда.

Мама ответила после первого же гудка.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

Мы оба помолчали немного. Так было всегда, когда кто-то из нас дулся.

– Извини меня, ладно? – сказал я. – Я так поступил, потому что не мог по-другому, но тебя я очень люблю. Честное слово. Пожалуйста, всегда знай про это. Потом. Помни, ладно. Я ничего плохого не делал, может и хотел, но не делал. Я, мам, никакой не гений, но я люблю тебя. Очень!

– Что случилось? Ты что надумал? – переполошилась она.

Но больше я не мог разговаривать. Оборвал связь и попросил Дятла отключить звонок.

Какое-то время мы смотрели друг на друга, а потом он просто обнял меня. Прижался, как ребенок и спрятался лицом под куртку, чем добил окончательно. Кудряшки защекотали подбородок.

Я поднял голову, и взгляд прямиком уперся в конец постоянно загораживающей обзор стрелы. И тут вдруг меня озарила очевидная по своей простоте мысль.

– Эй, Тиф, а ты можешь влезть на кран? А потом туда всех поднять? Эй, слышишь?

– Что? – он оторвался от Зои, проследил за моим взглядом, и лицо его посветлело на глазах.– Почему не я это придумал?

Он тут же подбежал к стреле и ухватился за свисающий крюк крана.

– Ярик, иди сюда!

Взобравшись на плечи Ярова и придерживаясь за стальные тросы, на которых висел крюк, Трифонов осторожно выпрямился. Тросы опасно колыхались. Одно неловкое движение, и он мог кувырнуться вниз. Их роста хватило только-только. Уцепившись за перекладину, он повис на вытянутых руках. Оставалось лишь подтянуться, но он болтался, как Дятел на турнике. Я совершенно забыл про его ребра. Как же он теперь подтянется? Три раза пытался, и каждый раз мы все зажмуривались, опасаясь, что сорвется.

Потом крикнул:

– Яров лови меня.

Слегка качнулся и отпустил руки. Я чуть разрыв сердца не получил, но в периметр дома он попал, более того, Ярик его поймал, и они вместе свалились на крышу.

– Давай ты, – велел ему Тифон. – Я сейчас ещё одну таблетку выпью и снова попробую. Пусть тебя Горелов подсадит. Залезть-то я, может, и залезу, но, боюсь, когда затаскивать буду, не удержу.

– Я не могу, – ответил Яров. – Высота не мой конек.

– Сдурел? – закричал Трифонов. – Лучше уж навернуться с крана, чем сгореть тут всем.

– Я не полезу, – отрезал Яров. – Я останусь.

– Я тебе останусь! – Тифон бушевал. – Полезешь как миленький!

– Достал уже командовать! – разозлился Яров.

– Ребят, а что если оторвать сетку и привязать её к стреле? – вклинялся в их ругань Дятел. – По сетке может, и я влезу.

Я как услышал, даже загордился им. И мы опять все засуетились и стали обрывать зеленую защитную сетку, болтающуюся на краю дома. Надежда на спасение придала новые силы. Становилось жарко.

И тут, я вспомнил про скандалящих по ту сторону чердачного домика близняшек. Если вдруг у нас получится? Если мы влезем? Пусть они, какие угодно ненормальные, но такой смерти не заслуживает никто.

Позади уже полностью обрушившегося домика ещё оставался проход, и если прижаться вплотную к бортику, то можно было проскочить на ту сторону.

– Я сейчас, – крикнул я Дятлу и, не дожидаясь ответа, бросился мимо огня.

Кажется, в последний раз я пробежал стометровку за тринадцать с половиной секунд. «Линкс ту линкс, два, три, четыре. Линкс два, три, четыре…». Как считалку прокручивал в голове Раммштайн. Сердце норовило выскочить из горла. Желудок свело спазмом. Лицо обдало таким жаром, что ресницы будто склеились. Щёки защипало. Губы пересохли, но я проскочил.

В ту сторону огонь двигался медленнее, чем в нашу. И подбежав к краю, я смог глотнуть свежего воздуха. Скинул капюшон.

Близняшки стояли на углу, возле самого края. Я ожидал застать их испуганными, плачущими, растерянными, но на лицах обеих читалось невероятное возбуждение, не совсем азарт, но что-то экстатическое. Разноцветные волосы обеих были растрепаны, как у клоунесс, глаза на пол-лица.

– Никита! – обрадовалась Яна. – Будешь прыгать с нами?

Одной рукой она держалась за руку сестры, другой крепко прижимала к себе папку с уцелевшими рисунками.

– Погодите прыгать. Может, у нас получится вылезти через кран, – я кивнул на свешивающийся крюк точно такой же, только желтой стрелы. – Идите за мной!

– Что суждено, того не избежать, – Аня выпустила ладонь сестры, раскинула руки в стороны и закрыла глаза, будто уже собралась упасть назад. – Мы временные гости в этом мире. Пришли, ушли, сделали пересадку, отправились дальше.

– Мне некогда вас уговаривать.

Мои слова утонули в пронзительном вое пожарной сирены, сначала издалека, потом всё громче и громче.

– Вот видишь, – сказала Аня. – Если нам суждено спастись, то нас спасут.

Затаив дыхание, я наблюдал, как вращаются синие лампочки на пожарных машинах, как забегали внизу люди, как раскрылись сетчатые ворота, и машины въехали на стройплощадку.

Две подъехали с одной стороны дома, третья – с противоположной. Через подъезд потащили шланги, на одной из машин стала выдвигаться лестница.

И вдруг, откуда ни возьмись, нарисовался Дятел.

– Никита! Пожарные приехали. Куда ты пропал?

– С ума сошел? Зачем сюда приперся?!

– Тебя потерял. Андрей уже залез на стрелу, привязал сетку, и они Зою поднимают. Скоро наша очередь.

– Погоди, сейчас нас по-человечески снимут.

Выдвигаясь, пожарная лесенка с люлькой проползла примерно до половины дома и остановилась. К машине подбежали какие-то люди, они что-то все кричали и махали руками, показывая наверх, на нас. Видно было плохо. Только сплошная суета.

Я взял у Дятла телефон и позвонил Криворотову.

– Лёх, что там случилось? Почему нас не снимают?

– Да, капец! – заорал он в трубку истеричным голосом. – Машина не та приехала. У них, видите ли, этот дом ещё не обозначен нигде. Прислали, как для десятиэтажки. Но всё, скоро другая приедет. Вызвали. Вы там как?

Робкая надежа сменилась отчаянием.

– Сейчас через кран полезем.

– Через какой ещё кран?

– Через красный.

Я обернулся посмотреть, что происходит на другой стороне дома, но сквозь черноту дыма ребят не различил, зато отчетливо увидел, как та полоска, по которой мы с Дятлом пробежали сюда, сузилась до ковровой дорожки и вернуться по ней назад, было уже невозможно.

– В общем, нам хана.

– Какая такая хана? Вот, дебилы, задроты, ханурики, – снова заорал Лёха и отрубился.

– Что сказал Лёша? – Дятел рукавами закрывал лицо от жара.

– Что нужно было тебе физкультурой заниматься. Короче, – я посмотрел на желтую стрелу, – делаем то же самое. Рвем сетки. Полезу я. Понял? И привяжу их. Ветер дует от нас. Огонь распространяется в другую сторону. Шанс всё ещё есть.

И мы все вчетвером спешно принялись раздирать сетку на длинные полосы. А потом я полез на Дятла. И, если бы сестры не поддерживали его с двух сторон, он завалился бы ещё когда разгибал колени.

С первого же момента, как только наступил ему на плечо, я запретил себе смотреть вниз. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах. Перед глазами только тросы и желтые перекрестия стрелы. Тросы ходили из стороны в сторону, Дятел под ногами дрожал. Главное было не думать. Вообще ни о чем. Тупо: «Линкс ту линкс, два, три, четыре. Линкс два, три, четыре…» и не останавливаться, даже на секунду не останавливаться, не сомневаться в себе, и не дай бог не допустить мысль, что сорвется рука или могу не подтянуться.

Чуть подпрыгнул и вцепился в острые металлические ребра, как в поручень автобуса. Одной рукой, второй. Теперь попробуйте, оторвите меня. Вспомнил злость, которая бушевала у меня в руке, когда бесился на всех. Стиснул зубы, подтянулся. Нифига я не «никакой». Нормальный я. Ещё и получше многих других буду. Потому что я знаю, что смогу. Просто уверен, ведь другого пути просто нет. Дятел как-то рассказывал, что в критических ситуациях человеческий организм временно останавливает другие свои функции и концентрируется на сверхзадаче. Так он может заставить позвоночник выдержать нагрузку в десять тонн, увеличить частоту дыхания в четыре раза, и разогнать работу мозга вместо привычных десяти процентов, чуть ли не до пятидесяти. Мой организм подтвердил его слова.

Я поднялся на стрелу. Ноги подгибались. Конструкция дико качалась из стороны в сторону. Вытащил из-за пазухи кусок сетки, крепко привязал, скинул вниз.

Сверху было видно, как пожар расползается по крыше. В полу образовались трещины, должно быть, двадцать пятый уже горел. Через сизые клубы дыма я смог увидеть, что Зоя, медленно, на прямых ногах передвигается вдоль стрелы, держась за центральную поперечную балку.

Под ложечкой тревожно засосало. Ещё полчаса назад Зоя «выключалась». Что будет, если это произойдет с ней на кране?

Звёзд больше не было, ТЭЦ больше не было, земли тоже не было, ничего больше не было.

Глянул вниз, парни всё ещё находились на крыше. Жар, должно быть, стоял там очень приличный. Оба отчаянно жестикулировали и я понял, что Трифонов уговаривает Ярова лезть, а тот не хочет.

Я бы, конечно, вытащил первым Дятла, но когда дело доходило до помощи, дискриминацию полов никто не отменял.

Аня оказалась сильной и ловкой. Очень проворно поднялась по сетке, нижний конец которой придерживал Дятел. А когда добралась до балки, я ухватил её за локоть и втащил наверх. Потом мы вдвоем подняли Яну. Всё то время, пока лезла, она держала свою дурацкую папку в зубах. Думал, выпустит, но она добралась с ней до самой стрелы.

– Передай Дракону, что я вернусь за ним! – быстро переставляя ноги между перекрестиями ферм, Аня решительно двинулась в сторону кабины крановщика.

– Помоги мне, – попросил я Яну, торопливо последовавшую за сестрой.

Её лицо исказилось гримасой печали и сочувствия.

– Извини. Я только отражение.

Кто-то из парней на той стороне упал на колени. Глаза слезились, и в черноте видны были лишь силуэты. Но по отдаленному визгу Зои, я понял, что это скорей всего Трифонов.

Дятел, то и дело пугливо озираясь на огонь, повис мешком на конце сетки. Щёки и нос у него были красные, а волосы мокрые.

– Подтянись немного! – крикнул ему я, но бестолку.

Он то и дело съезжал вниз. Сетка была жесткая и шершавая. Ладони быстро стирались, и с каждым разом тянуть становилось всё больнее.

– Ну, сделай хоть что-нибудь!

– Я стараюсь.

Я видел, что он старается и чуть ли не плачет от бессилия.

– Обвяжись сеткой!

Дятел попробовал обмотаться концом, но у него ничего не получалось. Я увидел, как трясутся его руки, дрожат плечи и кудряшки и вдруг испугался, что если сейчас у него случится приступ, то я уже точно не смогу ничего сделать.

Потом вспомнил, что Трифонов вернулся за Яровым. Чёрт, пусть Зоя и не видит, и даже в мою сторону не смотрит, но чем я хуже! Хорошо додумались нарвать несколько кусков сетки. Привязал ещё одну такую же и съехал по ней вниз. А как только ноги коснулись крыши, Дятел бросился и снова стал обниматься. Что ж за ребенок-то такой!

Жара стояла невыносимая, дышать почти невозможно. Голова мигом закружилась. Было ясно, если мы сейчас же не влезем, то через несколько минут просто потеряем сознание. Жженый резинистый вкус уже ощущался на языке и в горле.

Крепко перевязав сетку Дятла вокруг пояса, я полез по второй обратно. Довольно легко влез. Снова потянул. Оторвал его от земли. Поднял на метр где-то. А потом не пошло. Застопорилось. Тянул, тянул, через балку перекинул, но всё равно никак. Ни туда, ни сюда. Жадно хватая ртом воздух, Дятел начал сникать, вот-вот норовя потерять сознание.

Я и сам уже плохо соображал. Перебросил часть вытянутой сетки через соседнюю балку так, что образовалась петля, а затем, ухватился за эту петлю, и уже ни о чем не думая, спрыгнул вниз. В первый момент дух захватило и, если бы не окутывающая всё кругом чернота дыма, наверное, умер бы от страха, но в итоге просто повис, болтаясь в изнеможении и серости. Из меня получился отличный противовес, и Дятла быстро подняло наверх. Он неуверенно вскарабкался на стрелу, но выпрямляться не стал. Полез сразу внутрь, между перекрестием балок. Заполз и забился, как щенок.

– Отвяжи от себя сетку, – прохрипел я. – А то я могу тебя обратно сдернуть.

Послушался. Кое-как отвязал.

Я поднапрягся и вновь оказался на стреле, на этот раз уже рядом с ним.

– Ну, вот видишь, – с трудом переводя дыхание, попытался приободрить его я. – Может, даже зря звонили домой и прощались.

– Я не прощался, – всхлипнул Дятел.

– Но ты сказал бабушке передать всем, что ты их любишь и всё такое.

– Я всегда так говорю, просто, чтобы знали, как я к ним отношусь.

Взгляд упал на соседнюю стрелу. Кто-то уже помогал Зое, очень настойчиво и торопливо ведя за собой, но этот человек был один. Почему всего один? Неужели Яров так и остался на крыше? Первый этаж с той стороны тоже был охвачен пламенем, гораздо более сильным, нежели на крыше. Так что нам, можно сказать, очень повезло.

Пригляделся хорошенько, и вдруг разобрал, что это Лёха. Изо всех сил заставляет Зою идти. Страшное, очень тревожное зрелище. Будто что-то случилось. Будто случилось нечто плохое. Я даже предположить боялся.

Мы же с Дятлом влезли. Даже мы влезли!

Со страшным грохотом кусок крыши, где раньше был чердачный домик, провалился. Безумное, немыслимое зрелище, как разверзшийся жерлов вулкана. Огонь в нем переливался всевозможными цветами и ревел.

– Мамочки, – прошептал Дятел.

Серое облако раскрасилось тысячей оранжевых искр.

– Никита, что делать? – в красно-желто-черном свете его глаза блестели.

– Вылезать, – оставаясь на месте, мы могли задохнуться в любую минуту. – Всё, шевели конечностями.

Обхватил руками боковые стойки, я поднырнул под проходящей по центру верхней балкой, выпрямил дрожащие коленки и, перевернувшись лицом к стреле, навалился на неё телом.

– Видел? Это не сложно, – с выдохом облегчения прокричал я и сделал несколько шагов в сторону кабины, но Дятел не шелохнулся. – Прекрати! Я бабушке обещал, что с тобой всё нормально будет. Пожалуйста, пойдем.

Голос у меня был странный, не слушался и ломался, как в двенадцать.

Но он не отзывался, сидел, свесив голову, смотрел вниз и качал ногами.

Пришлось вернуться.

– Послушай, твой папа был героем, помнишь? Он ничего не боялся. Ты же его сын, слышишь? В тебе же должна быть хоть капелька его генов?

– У меня мамины гены.

– Ничего не мамины! В драку бросился, пистолета не испугался, из дома ушел! Ты ещё какой смелый. Ну-ка быстро вставай!

Я осторожно перевязал один конец сетки к себе, а второй к его поясу, и помог подняться на ноги.

– Не нужно, – запротестовал он. – А вдруг у меня от страха приступ случится, и мы вместе упадем?

– А какой смысл мне оставаться, если ты упадешь? Я всё равно никому, кроме тебя, не нужен.

Я сделал два шага. Он повторил. Мы стали медленно передвигаться.

– Знаешь, когда ты есть, то и во мне есть какой-то смысл.

Он тяжело дышал и недоверчиво смотрел, будто в любой момент мог опять забиться внутрь конструкции.

– Если тебя не станет, то и меня тоже. Понимаешь?

– Нет.

Прошли ещё несколько шагов.

– Знаешь, что только через других можно узнать себя?

– Как это?

– Вот представь, родился ты на необитаемом острове. И предположим как-то выжил. И даже живешь себе припеваючи один одинешенек. Но как ты узнаешь, кто ты? Как поймешь, что ты – это ты? Как определишь, хороший ты или плохой, глупый или умный, человек ты вообще или может и не человек вовсе? У тебя не будет ни точки опоры, ни системы отсчёта, ни самосознания.

Мы продвинулись ещё дальше, стрела шаталась уже не так сильно. Когда я замолчал, Дятел попытался посмотреть вниз.

– Не смотри, – крикнул я, потому что под нами сквозь сизую дымку начала проступать далекая и головокружительная земля, и принялся плести всё подряд, что приходило в голову, о чем я часто думал сам, так пока окончательно ничего и не решив.

–Людям очень нужны другие люди. Они даже сами не понимают, как нужны друг другу. Злятся друг на друга, обижаются, считают, что они особенные и неповторимые. Иногда даже мечтают о том, чтобы все исчезли, но именно другие делают тебя. Любой человек одинок сам по себе, но и одиночество возможно только при условии существования других людей. Всё это наполняет жизнь смыслом.

На какой-то миг в его глазах промелькнул живой интерес:

– Ты хочешь сказать, что существование каждой личной вселенной невозможно без единого взаимодействия с другими вселенными?

Я случайно опустил глаза на скопище игрушечных машинок и суетящихся человечков, и чуть не поседел. Ладони вмиг вспотели и опасно заскользили по металлу.

– Короче, Вань, ты понял, да? Ты понял, что я очень рад, что переехал к вам? И хоть ты меня часто злишь, я бы не хотел от тебя никуда уезжать.

На тёмном уже декабрьском небе были вновь различимы холодные, безразлично взирающие на нашу глупую, суетящуюся борьбу за такую бессмысленно короткую, с точки зрения звёзд, жизнь.

– Только не думай, что я с тобой прощаюсь. Это просто, чтоб ты знал, как я к тебе отношусь.

========== Глава 40 ==========

Спускались с крана по дрожащей металлической лесенке внутри круглого узкого ограждения, и шаг за шагом, ступенька за ступенькой я будто передвигался по сумрачному тоннелю скопившихся мыслей, чувств и переживаний. Постепенно адреналиновый подъем сменялся новым приступом страха от осознания того, что могло случиться и ужасом перед тем, что вероятно произошло. В глазах ещё плясало огненное зарево, и я то и дело поднимал голову, чтобы убедиться, что Дятел спускается за мной. Всё же я был прав, когда говорил Трифонову, что видеть в опасности другого, гораздо страшнее, чем находиться в ней самому. Потому что пока лез на стрелу и карабкался туда-сюда по сетке, я не боялся. Но видеть детские, напуганные глаза Дятла, который ждет от тебя помощи, было невыносимо.

Слушая невнятные выкрики внизу, я отчаянно запрещал себе думать о том, что не все из нас смогли благополучно выбраться из этого тупого приключения, однако как бы я не боялся этих предательски болезненных мыслей, они всё равно проникли внутрь меня и закружили в своём душераздирающем вихре.

Какой смысл в этой жизни вообще, если такие ребята, как Тифон и Ярик просто так, бесследно исчезают? Если у тебя грандиозные планы, если у тебя любовь и друзья, если ты настоящий и живой, как сама жизнь? Для кого она?

Вспомнил Трифонова, смотрящего на закат в поле, и то, как он хотел быть с Зоей, и как мучил себя этим. Как хорошо делал вид, что не чувствует боли, и отчаянно пытался плыть против течения. Как ржали, когда смотались от мужиков и спрятались в клубе. Как метали в сарай лыжные палки. И как он раздетый, дрожащий от холода, стоя с пакетом дерьма в руках, всё равно выглядел победителем. И насмешливую улыбочку, и колючий взгляд, и патологическое желание всем помогать. И дракона.

И Ярика представил в белом костюме, в белой футболке, в белой куртке. Вечно во всем светлом. Надменный такой. Но не по-настоящему. И как бы ему не хотелось стать эгоистичным гадом, всё равно не получалось. Ведь он знал, что поступает по-гадски. Сам признавал. А настоящие гады, этого не знают. И Depeche Mode его вспомнил, и как слушали вместе. И его властного брутального папу. И мягкую, интеллигентную маму. И как Нинка подло кинула его, чтобы посмотреть на схватку льва с тигром. И то, что он решительно, не смотря на вражду, отправился с нами на поиски Зои.

В одну минуту все мысли превратились в такую кашу, что глаза заволокло влажной пленой, и сколько я её не смаргивал, она никак не хотела исчезать, а застрявший в горле ком непроизвольно вырвался каким-то странным сдавленным звуком. Я почувствовал, как трясусь и ничего не мог с этим поделать. Такое отчаяние вдруг нахлынуло, что готов был всё отдать, лишь бы избавиться от того, что испытывал.

А когда вылезли из дымного облака, внизу уже были хорошо различимы люди и машины. Скорые – аж три штуки, спасатели, которые столпились у подножья крана, пожарные, бегающие по площадке и разгоняющие народ, чтобы проехала ещё одна машина, полиция. Суета и движение.

Больше всего я хотел и боялся увидеть Зою. Всё время искал её глазами, и уже почти добрался до земли, когда, наконец, заметил, что один из спасателей несет её на руках к скорой, а Лёха бежит за ними.

Спрыгнул с лестницы, и на меня налетели непонятные люди с вопросами – как мы и что. Я сказал, что всё хорошо, и врачи мне не нужны. Но одна женщина в синей фельдшерской форме, очень ласково стала уговаривать пойти с ней в машину скорой помощи, между делом посветив в глаза фонариком, пощупав пульс, осмотрев содранную сеткой кожу на ладонях. Взяла под локоть, и я пошел за ней.

Но тут, откуда ни возьмись, возникла молодая борзая девка тамблерша и бородатый парень с камерой. Они оттеснили ту женщину и прикопались с тупыми вопросами: Сколько нас было? Зачем мы полезли в этот дом и зачем подожгли его? Знает ли мама о том, чем занимается её сын, и не стыдно ли мне перед ней? Им было очень интересно, делали ли мы селфи или записи оттуда, получили ли какие-нибудь травмы и есть ли погибшие. А стоило услышать, что погибшие есть, начали требовать назвать их имена и странички в соцсетях. К ним присоединился ещё один парнишка – видеоблогер, который только и делал, что описывал незатейливым матом своё потрясение от глобальности пожара, высоты крана и масштабов происшествия.

Я их всех послал, однако Дятел вдруг очень охотно разболтался. Даже нервно моргать перестал и посвежел. Правда, вещал он не совсем то, что им хотелось услышать, но втирал хорошо, как умел. Про своего геройского папу, погибшего при обрушении крыши, и о правилах поведения во время пожара. И ещё что-то про меня. Хотел одернуть его, а потом подумал, пусть болтает, если ему так нравится.

Отошел от них подальше и будто ослеп. После зарева пожара, всё вокруг казалось серо-черным. А перед глазами, куда не посмотри, висело мутное белесое пятно. На душе было примерно так же.

Заглянул в одну машину, потом в другую, направился к третьей машине, но только собрался открыть дверь, как за плечо кто-то схватил. Обернулся – Лёха.

Левая половина его лица от нижнего века и до подбородка была заклеена какими-то повязками, другая совершенно не пострадала.

– Никитос! Как я рад, что хоть ты в норме, – схватил меня за руку, притянул к себе и, с силой обняв, какое-то время так держал. Я прямо физически чувствовал, как вздрагивает его спина, а когда он отстранился, всё же улыбнулся через силу.

Улыбка получилась немного перекошенная.

– Я теперь реально Криворотов, да?

Лёха был в своём репертуаре и, я был ему благодарен, потому что совершенно не знал, куда деваться от нахлынувшего смятения.

– А я теперь реально Горелов.

И мы оба стали так истерично хохотать и корчиться, что со стороны это, вероятно, было похоже на какой-то дурно поставленный комический спектакль. Но у нас всё было по-настоящему, потому что еле сдерживали совсем другие чувства.

Вдруг Лёха резко перестал смеяться.

– Не ходи к ней. Она вообще неадекват сейчас. Я её еле докантовал. Чуть не сиганула вниз. Когда там всё рухнуло. Ей сейчас успокоительные дали. Не нужно. Не береди.

Образовавшийся в горле ком никак не получалось сглотнуть.

– Как же так получилось?

– Понятия не имею. Не видел почти ничего. Зоя сказала, что Яров наотрез отказывался подниматься. И что Трифонову пришлось его вырубить даже. Собирался на себе вытащить. Но как-то сорвался. Не знаю. Зоя говорит, что сама в этот момент уже плохо что видела.

– У него рёбра были сломаны, – сказал я. – А Яров после снотворного еле разговаривал.

– Позвонил бы ты мне раньше, – горько, но без упрёка сказал Лёха.

Я и сам чувствовал какую-то свою вину, хотя понимал, что сделал больше, чем когда-либо в своей жизни, просто о том, что сильным людям тоже нужна бывает помощь, обычно редко кто задумывается.

Посреди площадки стояла пожарная машина с белой, выдвинутой в черноту облака телескопической лестницей. Верхний её конец полностью скрывался внутри клубящихся воздушных масс. Точно какой-то местный Джек решил прогуляться по небу в поисках замка великанов. Однако никаких сказочных великанов там совершенно точно не было, а были только ужас и настоящая смерть.

– Я сейчас, – Лёха побежал к этой машине, а я, воспользовавшись моментом, всё же заглянул к Зое.

Она сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Будто просто в маршрутке ехала. В этот момент я никогда бы не сказал, что ей семнадцать, таким взрослым и скорбным было её лицо.

Молодая врач понимающе кивнула и молча вышла из машины. Я сел рядом с Зоей, и, упрекая себя в том, что делаю, ведь я уже внутренне попрощался с ней, взял её руку в свою. Но никто не мог предположить, что так сложится. Что я могу понадобиться ей. Что стану нужен. Пусть даже при таких ужасных обстоятельствах.

Едва приоткрыв глаза, она увидела меня и снова крепко зажмурилась. Будто надеясь, что в следующий раз увидит нечто другое.

– Зой, я тебя люблю, – незатейливо и прямо сказал я. – Просто знай.

Её подбородок задрожал. Это и понятно. Ну, куда я лез со своей любовью? Идиот. Но я же хотел как-то помочь, поддержать, хоть что-то сделать, чтобы облегчить всё это. И ей, и себе. Но это было невозможно.

– Зачем вы за мной пришли? – еле слышно проговорила она.

– Ты и сама знаешь.

– Я хочу умереть. Очень сильно. Хочу сжаться до малюсенькой микроскопической точки, а потом взорваться, разлететься на сотни миллиардов атомов, чтобы этого всего больше не стало. Меня больше не стало, – она закрыла ладонями лицо, а когда я попробовал прикоснуться к волосам, вздрогнула так, что я понял, что Лёха был прав, и все эти разговоры и утешения приносят ей ещё большую боль.