Текст книги "Моя сумма рерум (СИ)"

Автор книги: Ида Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Я готов. Хочу куда-нибудь провалиться. Подальше отсюда.

– Но ты же не знаешь, что там.

– А я и здесь ничего не знаю.

– Это ты только так думаешь. Нужно просто расширить сознание.

У неё были такие глаза, и она так испытующе смотрела, что я понял, брызгать в меня лаком для волос точно не собирается. Так что тут уже совсем не до расширения сознания стало. Краем глаза заметил в зеркале, что она приподнялась на цыпочки. И это был знак.

Долгий горячий поцелуй – лучшее лекарство от любых заморочек, гнилых разборок, семейных раскладов, от самоедства и неприкаянности. Когда тебя так целуют и обнимают, всё остальное уходит, отступает на второй план, становится мелким и незначительным, и каждая мышца, каждая клеточка тела, каждый атом чувствует неописуемое ликование и освобождение.

Только, похоже, моя любовь полностью противоречила великому драматическому сценарию, где законченный лох и лузер – Никита Горелов должен был всю дорогу оставаться никому не нужным, всеми брошенным и никем не любимым. Потому что моё райское, безмятежное блаженство было жестоко нарушено негодующим обиженным возгласом Ани:

– Да, в чем проблема-то?!

Мы обернулись. Тифон сидел, спрятав лицо в ладонях, затем медленно провел ими вниз, точно прогоняя дурной сон, и встряхнул головой.

– Так что с полицией будем делать?

– В смысле? – Аня встрепенулась и выстрелила многозначительным взглядом в Яну. И та, тут же оставив меня, подсела к Трифонову с другой стороны, взяла за руку и зашептала:

– Знаешь, что чем короче цепь, тем собака злее? Чем крепче сжимаешь песок, тем быстрее он утекает? Чем больше сопротивляешься, тем глубже погружаешься в трясину?

Аня же принялась ласково гладить его по спине.

– Не нужна нам никакая полиция.

Тифон передернул плечами.

– Чего за шухер такой? Чего переполошились? Не собираюсь я вас сдавать. Просто, если сможете это сделать, будет круто.

Он собирался встать, но Аня быстро легла к нему на колени, а Яна просунула свои пальцы в его руку и, удерживая, обняла за локоть.

– Ну, это ты зря про нас так подумал, – елейным голосом проговорила она. – Если мы пойдем в полицию, нас обязательно вернут домой. Это точно. И тогда наступит ад.

– Нам здесь очень тяжело без поддержки. Мы ведь совсем одни, – пожаловалась Аня.

От вида мурлыкающих вокруг Тифона близняшек мне вдруг стало не по себе, а их двусмысленные разговоры слушать не хотелось.

Вышел на лестницу, постоял, поднялся на двадцать пятый этаж. Вокруг всё плавно перемещалось. Опасливо прошелся по тёмным коридорам, каждый раз, настороженно заглядывая за угол, словно в шутере от первого лица. Вернулся на лестницу и тут заметил приоткрытую решетчатую дверь. Поднялся на чердак и выбрался на крышу.

Огромная битумная площадка. При желании и в футбол можно гонять. По периметру крыши яростно развевались на ветру зеленые клочья фасадной сетки и куски желто-черной ограждающей ленты. С двух сторон довольно близко от дома высились громадные башенные краны с длиннющими, угрожающе низко нависающими над крышей, своими стрелами. Красной и желтой.

Зое бы тут понравилось. Ночью наверняка звёзды видно. Прошелся по площадке, посмотрел вниз на малюсенький домик сторожей, на стройный ряд тянущихся далеко в сторону ТЭЦ высоковольтных вышек, на всё те же полосатые трубы, кроме которых отсюда были видны и другие – толстые серо-голубые трубы-жерловы, многочисленные здания промзоны и самой ТЭЦ. На хмурый ноябрьский лес. Развернулся, чтобы взглянуть на город и за вентиляционной шахтой увидел два пластиковых стульчика, как из уличного кафе и белый курортного вида лежак, на нем, свернувшись калачиком под синей телогрейкой, спал Смурф. Я обошел чердачный домик с другой стороны, обнаружил горелую бочку и небольшую кучу досок, видимо принесенных сюда специально, в качестве дров, постоял ещё немного, любуясь городом и пошел обратно.

А когда я спустился обратно на двадцать четвертый этаж, сразу услышал голос Криворотова.

Они с Зоей стояли посреди комнаты. Лёха, брезгливо зажимая нос, гундосил:

– Ну, вы и накурили тут.

Зоя же делала вид, что разглядывает рисунки Яны. Остальные пребывали в тех же позах, что прежде. В воздухе повисла всеобщая неловкость.

– Хотите? – Аня протянула Лёхе косяк.

– Ну, уж нет, – скривился тот. – Лучше водки выпить.

Вдруг Трифонов так резко встал, что Аня чуть было на пол не свалилась, вытащил с кресла свою куртку и молча вышел.

– Чего это он? – поразилась Яна.

– Застеснялся, – пояснил Лёха тут же втискиваясь на освободившееся между ними место. – А я, вот, не стеснительный.

Близняшки кинулись в разные стороны.

– Вы чё? – порадовался Лёха произведенному впечатлению. – Я же просто сел.

– А ты предложи им в полицию сходить, – зло подсказал я.

Яна поймала мой взгляд и укоризненно улыбнулась:

– Зря ты, Никита, обижаешься. Мы уже объяснили, почему не можем этого сделать.

– А я предупреждал, – поучительно сказал Лёха. – От добра добра не ищут.

– С какой стати ваши неприятности вдруг должны быть нам важнее? – довольно зло вдруг высказалась Аня.

Тогда Зоя, которая всё это время стояла молча, подошла к ней и, глядя прямо в глаза, решительно сказала:

– Если будет хоть малейший напряг, я лично сдам вас полиции. Ясно?

– За что? – изумилась Яна. – Мы никому ничего плохого не сделали. Твой брат сказал, что нас понимает.

– Мой брат… – Зоя сделала короткую паузу. – У моего брата патологическая склонность к самоистязанию. А мне вы мне никто.

– Слушай, а хочешь, мы тебе денег дадим? – неожиданно дружелюбно предложила Аня. – Сто тысяч или двести.

– Были бы у вас такие деньги, не сидели бы вы здесь, – фыркнула Зоя. – Вон, Криворотову вешайте лапшу, а я вас насквозь вижу.

– Криворотов тоже видит, – заверил Лёха.

– Если поможете забрать миллион, дадим вам триста, – Аня с надеждой уставилась на Зою.

Лёха закатил глаза и присвистнул.

– Никита, серьёзно, – Яна вдруг вспомнила обо мне. – Это совершенно не опасно.

Зоя же взглянула так, будто я уже замешан в чем-то криминальном.

Деньги. Чтобы я мог сделать, если бы они у меня появились? Моя фантазия началась и закончилась Зоей. Я бы мог ей что-то подарить, что-то купить, в конце концов, расплатиться с её дядькой. Полюбила ли бы она меня за это? За такой поступок?

– Тебе ведь нужны деньги, – сказал я ей.

Она снова смерила меня возмущенным взглядом.

– Даже не вздумай! – замахал на меня Лёха. – Совсем сбрендил?

– Ладно, – ледяным тоном произнесла Аня. – Не хотите, не надо. Мы попросим кого-нибудь другого. У Яны теперь много знакомых в Интернете.

Мы ушли, так ни о чем и не договорившись, а как только вышли на улицу, Лёха принялся безрезультатно названивать Трифонову:

– Чего вот опять психанул? Подумаешь, с девками застукали. Надо поискать его.

– Ты тоже пойдешь искать его? – спросила меня Зоя.

– Домой собирался.

– А давай, ты меня проводишь?

С Лёхой мы разошлись на остановке. Мы с Зоей на автобус, а он колесить по району. Народу было битком. Автобус жутко трясло, и мы болтались, как селёдки в бочке. После очередного рывка, я еле успел вцепиться в поручень, а другой рукой подхватил Зою за поясницу. Подхватил и замер. Уж очень близко она оказалась. Я смутился, но руку не опустил. И подумал, что если она сама про это не скажет, убирать не стану, пусть хоть на мизинце придется висеть. Но она промолчала, так что я сразу пожалел, что мы едем всего две остановки, а пока она мне рассказывала про свою репетицию, не переставал разглядывать её лицо.

– Ты чего? – застеснявшись, улыбнулась она.

Тогда я наклонился к распущенным волосам, и сказал на ухо:

– Ты знаешь, что ты очень красивая?

Сам от себя такого не ожидал.

Зоя удивленно распахнула глаза, зрачки расширились.

– Нет, не знаю. Но спасибо.

– Как это ты не знаешь?

Я решил, что она кокетничает.

– Не знаю, потому что никто особо не говорил.

– Да все так считают. Я уверен.

– Может, кто-то и считает. Только я про это ничего не знаю.

– Тогда, если не возражаешь, я буду тебе об этом говорить.

Она посмотрела пристально и пытливо, словно взглядом проверяя на прочность мою решимость.

– Лучше не надо.

Но тут же пояснила:

– Мне бы не хотелось тебя подставлять.

Как же я обрадовался, что дело не в ней самой!

Двери раскрылись, и мы из душного салона вывалились в дождь. Говорить было неудобно, но неизвестно когда про это ещё мог зайти разговор.

– Ты не можешь постоянно от него зависеть. Это неправильно. Вы же друзья. Но друзья – это взаимовыгодное сотрудничество. Какая тебе выгода от того, что он тебя постоянно прессует? – Спешно тараторил я всё то время пока бежали до её подъезда и поднимались на лифте.

– Сотрудничество? – она удивленно развернулась, выходя на площадку.

Её волосы намокли и красиво закудрявились, ресницы блестели от влаги.

– Никогда о таком не думала. По мне друзья – это те, кому ты нужен не за что-то, не за какую-то там выгоду, а просто, потому что ты есть. Такой, какой ты есть.

Двери лифта с грохотом захлопнулись за нами.

Зоя смотрела немного воинственно, с вызовом, словно я задел её за живое.

– И то, что ты ценишь в этом человеке, гораздо больше и важнее его тараканов. Даже если они огромные, как слоны. Друзья – это когда всё кругом рушится, когда наступает Апокалипсис, а ты сидишь в шалаше и знаешь, что пока вы вместе, ничего плохого не случится. Это когда ты на последнем дыхании бежишь кросс, то и дело, норовя сойти с дистанции, а твой друг подталкивает тебя в спину весь оставшийся путь. Это когда в сумке разлился йогурт, и твой друг меняет твои вонючие учебники на свои, или когда ужасно хочется есть, но ты отдаешь ему талон на питание и радуешься. А ещё, когда в два ночи ты пишешь ему всякую рефлексирующую ерунду, и вместо проклятий, он что-то отвечает, пусть спросонья и невпопад. Или когда у него приступ дикого бешенства, и ты ни капли не обижаешься, не психуешь, а просто ждешь, когда это пройдет, потому что это проходит.

Она говорила очень быстро, часто дыша, на эмоциях, как если бы до этого несла тяжеленое ведро с водой, а теперь не выдержала, и оно расплескалось.

Но раз уж я начал, нужно было идти до конца.

– Но, Зоя, ты же человек. Ты личность. Ты такая красивая, умная и добрая. Почему ты просто не можешь быть сама по себе? Тебе же плохо от этой зависимости. Как будто ты должна, как будто обязана. Но ты не должна! Если тебе от этого плохо, ты не должна.

– Без тебя знаю, – ответила дерзко, но по лицу было видно, что расстроилась.

В воздухе сильно запахло табаком.

– Вам больше не по десять лет. И ты не можешь быть всю жизнь его «корешем» просто потому, что ему нравится эта игра.

Взгляд скользнул по сумеречному окну лестничной клетки, и в его мутном, грязном отражении, я различил силуэт сидящего на ступенях этажом выше человека с оранжево-красным огоньком сигареты в руках. До боли знакомый силуэт.

– О, чёрт, – я развернул её лицом к квартире и подтолкнул, чтобы уходила.

– Что?

Прижался к её уху и еле слышно проговорил:

– Он здесь и всё слышал. Пока. Надеюсь, ещё увидимся.

Дверь за ней захлопнулась. Я спешно ткнул кнопку лифта, а когда влетел в кабину, снова посмотрел в отражение окна. Трифонов не шелохнулся.

========== Глава 29 ==========

А ночью мне приснился странный сон. Будто я еду в поезде. В электричке. Стою посреди вагона, а вокруг никого. За окошком яркий солнечный день, стекла блестят, сидения вокруг пластиковые ярко-оранжевые, тоже блестят. Весь вагон наполнен этим солнечным сияющим светом, и я чувствую от него какую-то глупую, беспричинную радость, а потом иду вперед по другим вагонам. Иду через всю электричку. Нигде ни души, но меня это совершенно не беспокоит. Такое ощущение, словно я сам хозяин этого поезда. А потом вдруг оборачиваюсь и на одном из сидений вижу Ярова. Сидит и смотрит в окно, а лицо у него очень серьёзное и печальное немного. Я подхожу и спрашиваю, почему он такой грустный, если кругом всё так хорошо. А он отвечает, что никак не может подобрать код от замка, чтобы выпустить Нинку из тёмной комнаты. И что если её не выпустить оттуда до двенадцати, то её заберет дракон. Я говорю, что мы не можем остановить поезд, иначе проиграем, а он отвечает, что это неважно, потому что папа его в любом случае накажет. И тут мне приходит в голову, что я знаю, где искать этот код. Просто знаю и всё. Поэтому снова иду куда-то по залитым солнцем вагонам. Иду, иду и вдруг в одном из переходов наталкиваюсь на загораживающего проход охранника, пытаюсь обойти его, но безрезультатно. Подобное меня очень возмущает, потому что это мой поезд. Поднимаю голову и вижу Трифонова. Смотрит презрительно и зло.

– Что тебе нужно?

– Хочу пройти дальше.

– Ты и так слишком далеко зашел. Ещё шаг, и я тебя убью.

– Да ладно, Тиф, мы же друзья.

– Друзья – это взаимная выгода, а ты мне не выгоден.

Силюсь что-то ответить, но не могу, тогда он распахивает дверь позади себя и выбрасывает меня в кромешную мчащуюся темноту.

Я проснулся со смешанным ощущением счастья от солнечного поезда и волной неописуемого ужаса перед падением в бездну.

В комнате было очень жарко. Волосы, спина, подмышки, лоб – всё мокрое. Батареи уже шпарили на полную мощь.

Телефон под подушкой яростно вибрировал. Дятел спал, как сурок.

Ещё толком не разлепив глаза, я вытащил трубку:

– Алло.

– Подъеду к одиннадцати, – произнес хриплый голос. – Не копайся долго.

– Я, наверное, сегодня не смогу, – мои мозги, похоже, проснулись раньше меня самого. – Кажется, приболел. Ночью плохо спал.

– Не переживай, я тебя вылечу, – пообещал Трифонов. – Через полчаса жду внизу.

Я сунул телефон обратно под подушку и упал на неё. Пахло манной кашей и кофе. На кухне вовсю хозяйничала бабушка. Вероятно, у неё был выходной.

Как же быть? В случае с Тифоном отделаться лёгким испугом вряд ли получится. Ведь не зря же этот сон приснился, я как чувствовал.

Я не Яров, и пары секунд не продержусь. Только если убежать, но зачем тогда вообще ходить? Подождет, подождет, уедет. Или попросить Дятла спуститься и сказать, что я при смерти? А может, и бить не станет, просто заставит раздеться и мазаться собачьим дерьмом. Нет уж, лучше пусть бьет.

Какое я имел право влезать в их с Зоей отношения? Тем более говорить что-либо про него? Пусть бы нас никто и не слышал. А ещё он так неприятно сказал: «я тебя вылечу».

Пришлось встать и одеться. Дятел приоткрыл глаза и тут же встрепенулся:

– Ты куда?

– Если я не вернусь, передай моей маме, что это из-за неё. И ещё можешь забрать себе мою рубашку. Любую. Да все можешь забирать.

Вышел на улицу чуть раньше назначенного срока, посмотрел на небо, на лужи и почувствовал даже не столько страх, сколько растерянность. Мне нравилось быть его другом, нравился он, и я сам хотел ему нравиться. Но Зоя мне тоже ужасно нравилась. Очень сильно. Как тут разорваться? Как выбрать? Как поступить? И что говорить, если он спросит, почему и зачем я это всё наговорил?

Я был слишком погружен в мысли, что не слышал звука мотора.

– Залезай, – он кивнул себе за спину.

– Зачем?

– Чё ты как маленький?

Доехали до ЛЭП.

Трифонов соскочил следом за мной с мотоцикла, поставил его на подножку, кинул перчатки на сидение, достал сигареты и прикурил. Костяшки на кулаках у него были разбиты в кровь, а с губ не сходила едва заметная, слегка рассеянная и болезненная улыбка. Избиение, по-видимому, откладывалось. Как тогда с Яровым, когда он сказал, что сначала нужно покурить.

Курил он молча, но смотрел пристально и выжидающе. Я тоже молчал. Неприятный, тяжелый, неловкий момент. Напряжение, повисшее между нами, было едва ли не сильней того, что бежало по высоковольтным проводам.

Я не выдержал первым.

– Ну, что? Что я должен сказать? – получилось, пожалуй, чересчур нервно.

– Я вот тоже стою и думаю, а может ты и не должен ничего говорить? Может, это я сам себе придумал? Спал сегодня ночью отвратительно, а с недосыпа чего только не придет в голову, – голос звучал приглушенно и опасно.

– Слушай, Тиф, ну всё. Собираешься бить, бей уже. Я заслужил. А что-то ещё объяснить, вряд ли смогу.

Он полез во внутренний карман жилетки, достал миниатюрную бутылочку коньяка, грамм на сто и протянул.

– Обещал тебя полечить.

– Да нет, спасибо, уже нормально. Я дома таблетку выпил.

– Ну и правильно, – он убрал бутылочку обратно. – Знаешь, почему я не пью? Не только потому, что мать нервничает. Просто как отца своего увидел, до смерти перепугался. Мне десять было, когда мать его за пьянки выгнала. А в прошлом году я на мотоцикл сел, и сам к нему доехал. В Подмосковье живет. Ничего хорошего. Бухой в хлам. Выглядит лет на восемьдесят. Услышал кто я, и орать начал, что я ему не сын, знать он меня не знает, и мать крыть по-всякому. Ехал туда, думал, увижу, почувствую что-нибудь, но, знаешь, вообще ничего. Просто противный, выживший из ума алкаш. Когда такое видишь, жуть, какой страх разбирает, во что можно превратиться.

– Слушай, Тиф, ты меня, правда, извини за вчерашнее. Реально фигню сморозил. Не то, чтобы я совсем так не думаю, но я должен был высказать это не ей, а тебе.

Он долго-долго смотрел на меня.

– Это хорошо, что ты так думаешь. Я ведь на самом деле не знаю, что с тобой делать. То ли ты крыса, то ли дебил. Но если бы не ты, она бы такого никогда не сказала.

– Чего не сказала?

– Ну, про те учебники и про Апокалипсис. Даже я забыл, а она помнит. Наверное, я реально где-то перегнул.

– Перегнул, – согласился я.

Он глубоко вдохнул воздух, зажмурился и постоял немного. Наконец отвис:

– Знаешь, если хочешь, можешь с ней встречаться. Только веди себя нормально. Пожалуйста.

Меньше всего я ожидал разрешения, а это его «пожалуйста» сразило окончательно.

– Ты ещё должен сказать, что если вдруг что, то оторвешь мне голову, – пробормотал я всё ещё не веря в правдоподобность ситуации.

– Думаю, это объяснять не нужно.

– Не нужно, – заверил я. – Но почему ты вдруг так решил?

– Потому что ты нормальный, и ты ей нравишься, а нам не по десять лет, и рано или поздно это должно закончиться. Кто-то должен забрать её у меня.

Он подошел к вышке, подпрыгнул, уцепился за перекладину и стал подтягиваться. Я плохо понимал о чем он говорит, вроде бы и ясно, и в то же время совершенно не понятно, что его так терзает.

Спрыгнул на землю и сунул замерзшие руки под мышки.

– Так я буду знать, что не имею права соваться туда, куда не имею права. А ты станешь защищать её. И всё как-нибудь выправится. Только не лезь к ней сразу. Понял?

Я купил Зое цветы: большущий букет рыже-красно-желтых астр. Увидел у бабки возле метро и не удержался. Это было глупо, но я внезапно так переполнился горячим энтузиазмом, что без оглядки бросился в неудержимый поток чувств. Точно в солнечный поезд вскочил, и он помчал меня вперед к неизведанному и прекрасному. Сияющему и никогда не наступающему будущему. И я летел в нем так стремительно, что голова кружилась, а сердце замирало. Внезапно захотелось всего и сейчас. Немедленно и как можно скорее. Как я вообще мог так долго ждать? Жить без этого? Как выдержал?

Зоя, естественно, не поняла причину моего столь упоительного настроения, но развеселилась и сразу догадалась, что я «перешел в наступление», но откликаться не торопилась. Впрочем, и не посылала тоже. Для неё со вчерашнего нашего разговора прошла всего ночь и половина дня, а у меня, пока молчали с Трифоновым на ЛЭП, вся жизнь успела перед глазами пролететь. И в этой пролетающей жизни, как оказалось, Зоя занимала так много места, что невозможно было представить, будто её в ней раньше никогда не было.

Теперь я уже не был так уверен, что хорошо понимаю, что такое любовь. Ведь кипящее чувство, которое меня переполняло целиком, было намного ярче, мощнее и горячее, нежели то, что я прежде понимал под влюбленностью: нежной, магнетической симпатией, кружащей голову, но не отрывающей от земли. Тогда как при слове «любовь» я представлял себе нечто умиротворенное. Безбрежное, нерушимое и вечное. Но это, взрывающее меня чувство, словно тот самый поезд. Головокружительное и сияющее.

Наверное, я был похож на психически больного, когда всю дорогу, пока шли на Зойкину репетицию, скакал кругами вокруг и нес какую-то несусветную чушь про то, как разбил зеркало в учительской в старой школе, как занимался лепкой из соленого теста и про всякое разное другое, лишь бы что-то болтать. Сам понимал, что несу чушь, но ничего с этим не мог поделать. Зоя же смотрела недоверчиво и с подозрением, но смеяться не переставала, и я был страшно рад, что она такая веселая и её так легко развеселить. Лёха говорил, что если хочешь чего-то от женщины, её нужно рассмешить, потому что когда женщина смеется, то ничего не соображает.

А смеялась Зоя громко, иногда взахлеб, то запрокидывая голову и встряхивая своей огненной гривой, то тихо всхлипывая и пряча лицо в ладонях. И я очень рассчитывал на то, что пока нам так весело, ей вообще не захочется чего-либо соображать. Во всяком случае, мне не хотелось.

На концерте она собиралась петь песню «Останусь». Песня была грустная и драматическая, но в том настроении, в котором мы завалились на репетицию ничего путного не получилось, хотя мне очень понравился Зоин голос, и я тут же добавил эту песню в свой плейлист.

После школы пошли в Мак, и для смеха я купил ей Хеппи-мил с рыжеволосым троллем. Даже не ожидал, что она так обрадуется, и будет играть с ним, как маленькая. Но потом неожиданно что-то произошло. В ней будто аккумулятор разрядился. Она резко посерьёзнела, стала задумчивой и отвлеченной. Я испугался, что обидел как-то или ляпнул глупость, но Зоя заверила, что дело совсем не во мне, и я, проводив её домой, попытался напоследок поцеловать её, но она сделала вид, будто не заметила. Подставила щёку, попрощалась и ушла.

На следующий день шел проливной дождь, и выдвигаться куда-то было дико, но Зоина мама снова вернулась на дачу, и я совершенно по-наглому напросился к ним в гости. Смотрели «Фарго» до самого вечера вместе с Нинкой, которая была на удивление добрая, расслабленная и не выпендривалась. Зоя кормила нас сырными тостами и сосисками в тесте, и мы все опять очень много смеялись. Я и не помнил, когда в последний раз чувствовал такую беззаботную радость, как в те дни каникул.

О происшествии на ЛЭП не вспоминали. Ведь, все мы там выступили не лучшим образом. Пожалуй, кроме Лёхи, но и ему было совершенно не до того.

Лёхина личная жизнь кипела и бурлила ещё с большей силой, нежели моя.

Суицидные угрозы Данилиной насчет метро, естественно, оказались очередной постановочной разводкой. Специально, чтобы показать Шурочкиной, что она не одна такая умная, и Лёха любит не её, а Данилину. В чем ему пришлось твердо заверить Данилину, дабы та не стала «кидаться» под поезд. Но она тайком записала все его признания и отправила Шурочкиной. После чего психанула уже она, устроив Лёхе новый скандал и пригрозив, что он её ещё не знает, и теперь ему это с рук не сойдет. Одним словом, Криворотову было, чем занять себя на каникулах.

Но ни Тифон, ни Яров не только не выложили видео, но и вообще не появлялись с тех пор в сети.

Трифонов не звонил ни мне, ни Зое, ни даже Лёхе. Я думал, что должно быть ему сейчас не очень весело, раз все его друзья разбрелись по своим делам, но не мог же я его звать на свидание с Зоей.

Более того, я был против их встречи. Чем дальше, тем Зоя становилась мне всё нужнее. Я постоянно ощущал нехватку проведенного с ней времени, и мог бы, наверное, ходить за ней круглосуточно, лишь для того, чтобы просто находиться рядом. Поэтому я очень боялся, что в один прекрасный момент вдруг опять появится Трифонов и испортит всё своей деспотичной дружбой.

А в пятницу, возвращаясь домой, я встретил Ярова. Синяки у него слегка побледнели, но весь вид был не особо вдохновляющий. Я спросил, что случилось, и он позвал меня поесть в Тануки. Денег у меня почти не осталось, но я пошел, сообразив, что ему нужно с кем-то поговорить. И оказался прав.

Яров рассказал, что его маму на днях положили в больницу, у неё онкология, и будут срочно оперировать. Отец же в командировке и приехать пока не может. И что из-за этого и произошедшего в лесу на душе у него очень паршиво. А затем признался, что сильно скучает по Нинке.

Быть может, ещё месяц назад я бы отнесся к его словам легкомысленно, но теперь отлично понимал. Я бы тоже страшно скучал по Зое, если бы вдруг что-то такое произошло. Но я слушал его, сопереживал, и одновременно радовался, что у меня в этом смысле всё хорошо. А после, когда уже расходились, я сказал, что если вдруг ему будет скучно или одиноко, то я готов составить компанию. Но если речь зайдет о чьей-то стороне, то я выберу Трифонова, на что Яров ответил:

– Я и не сомневался. Я бы сам на твоём месте выбрал его сторону.

– Почему?

– Потому что локомотив тянет за собой вагоны, а самолёты летают одни.

– Тебе никогда не хотелось помириться с ним?

– Бывает иногда, когда в школу не хожу. А потом, как увижу его рожу, сразу не хочется.

Я надеялся, что он расскажет про тот секрет, но он не рассказал.

Внезапно оказалось, что я могу быть необыкновенно позитивным и дружелюбным человеком. Я помогал бабушке убирать на антресоли осенние вещи и доставать зимние. Сам предложил разобрать балкон. В том же необъяснимом порыве жажды деятельности, вдруг починил дверку шкафа в коридоре, которая всегда плохо закрывалась, и когда кто-нибудь шел в темноте, обязательно в неё врезался.

В один вечер просидел за ужином до самого конца и вполне охотно болтал с бабушкой и Аллочкой. Рассказывал про себя, про нашу старую школу и под эти рассказы даже тыквенную запеканку съел целиком.

А когда папа вдруг вспомнил, что в семь лет я ходил в шахматный кружок, и засадил нас с Дятлом за шахматную доску, я не разозлился и не послал их. Более того, из трех сыгранных партий выиграл две. Дятел, правда, очень грузанулся этим, но не столько самим проигрышем, сколько поиском своих ошибок. Но он просто плохо играл. Не из-за глупости, а оттого что слишком суетился и возбужденно принимал поспешные решения, и потом громко вскрикивал: «ой, нужно было не так».

А ещё я закачал себе этот ЛОЛ, и он с превеликим удовольствием принялся меня обучать. Играть с ним было забавно, и хотя из-за моих косяков мы провалили пару важных миссий, он сказал, что я очень хорошо играю в защите, потому что не несусь, как угорелый, захватывать башни и не бросаюсь рубить всех подряд.

В среду я позвонил маме и весело объявил, что соскучился. Она, правда, принялась иронизировать, что от такой новости чуть со стула не упала, но обрадовалась и предложила приехать к ним в выходные. Тогда я вспомнил, что Вовка Петухов звал к себе на день рождения в субботу. Так что, если ехать в тот район, то вполне можно было совместить эти два мероприятия и, находясь в каком-то блаженном угаре, позвал Зою с собой, а она согласилась.

На дне рождения было полно народу. Человек пять парней , моих одноклассников, включая Боряна и Вовку, плюс куча каких-то незнакомых девчонок, от внешнего вида которых мне тут же захотелось броситься к Зое, замотать ей шарфом глаза, и размотать только когда этот злосчастный день рождения закончится.

Помимо своего полуголого вида, эти девчонки бесконечно говорили и вели себя омерзительно. Сначала долго ржали, что когда они шли в кафе, на одну из них нагадил голубь, а пока стояли и смеялись над ней, голубь вернулся и нагадил на вторую. А ещё, кого-то из них по дороге задела плечом жирная деревенская тётка, и они так обложили её матюками, что она должно быть до сих пор там стоит с открытым ртом.

И всё в таком же духе весь вечер. Разговоры тупые и неинтересные, но парни восторженно ржали, держали их у себя на коленках и каждые пять минут ходили курить.

Они все пили водку. Наливали из-под стола в стаканы с колой. Колу тоже свою подливали в то, что им принесли в заказе. Еды почти не было, и все очень быстро накачались. Я же после того вечера в клубе, головной боли и разговора с Тифоном, как-то с опаской отнесся к этому делу и пил просто колу, делая вид, что у меня там и водка есть, чтобы никому ничего не объяснять. Но глядя на происходящее, всё отчетливее осознавал, что если бы я не перешел в другую школу, то сейчас бы тусовался с ними и мне бы всё нравилось.

Зоя же смотрела на них без осуждения, раздражения или интереса. Точнее никак не смотрела. Ей хватило десяти минут, чтобы полностью оценить обстановку, затем она достала телефон и занялась просмотром новостных лент и роликов в Ютубе.

Однако девчонкам подобный игнор не понравился. И одна сразу прикопалась: «Чё, правда у рыжих нет души?». Она спросила это таким тоном, что я, не раздумывая, выпалил в духе Поповой и Егоровой: «Чё, правда у блондинок нет мозгов?». Ну, тут ей на защиту влезла другая девка, и они начали глупо и не смешно глумиться немного надо мной, но в основном над Зоей, типа: «Что притухла? Заржавела?».

Я тихо предложил ей уйти. Но не тут-то было.

– Ничего, я потерплю. А вдруг твои друзья подумают, что ты подкаблучник.

– Мне всё равно, что они подумают. Главное, что думаешь ты.

– Я думаю, тебе нужно поставить их на место. Они тебя совершенно не уважают. Если ты их друг, они должны принимать и твою девушку, даже если она рыжая.

Было круто, что она сказала «твою девушку», но я так растерялся от того, что не знал как «поставить их на место», что стал думать только об этом.

Отвел Вовку в сторону и попросил оставить Зою в покое. Но тот только посмеялся, мол, «забей», всем весело, а она тупо тухлит.

Я вернулся и ещё раз предложил уйти, потому что не умею никого «ставить на место», особенно девчонок.

– Боже! Ты как Трифонов. Он тоже девчонок не умеет ставить на место, но парням бы точно рога поотшибал.

– Давай лучше уйдем.

– Нет уж. Они меня разозлили. У меня на такие случаи есть одно тайное оружие. Ничего не спрашивай. Просто мы остаемся.

Утешало лишь косвенное сравнение с Трифоновым, а насильно увести её я не мог.

Вначале совершенно не понимал, что она затеяла, потому что девки продолжали прикалываться, а Зоя демонстративно игнорить их, как вдруг, посреди всего этого глума, возле нашего столика небрежной походочкой нарисовался Криворотов собственной персоной.

В ярко-розовой рубашке, благоухающий парфюмом, с обворожительной улыбкой и крышесносным сиянием пронзительно синих глаз. Подошел к нам с Зоей, и я ещё не успел рот от удивления прикрыть, как он попросил познакомить его с ребятами. Девки тоже неслабо рты пооткрывали. На Зою больше никто внимания не обращал. Лёха быстро пожал всем руки, вручил Вовке в подарок какой-то длинный, скрученный наподобие конфетной обертки свёрток, и тут же выдал:

– Только не смотри, что внутри.