Текст книги "Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (СИ)"

Автор книги: Hellas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Вард загоготал с набитым ртом и закашлялся, подавившись похлёбкой. Фирэйн кинул в его сторону лишь один взгляд и невозмутимо заявил, выскребая остатки в свою тарелку:

– Ешь осторожнее, цветочек(1). Тебе добавки не полагается.

Настала очередь Мирэда ехидно хихикнуть. Он присел на одно из брёвен, которые принёс в замену стульям Квэарр, и принялся за похлёбку. Она действительно оказалась на удивление вкусной: мясо птицы, которое они купили утром в Распутье, едва ли не таяло на языке, какие-то неизвестные специи пряно оттеняли вкус… Мирэд зажмурился от удовольствия. Фирэйн воистину мог дать фору поварам даже в самых дорогих тавернах! Наверное, вкуснее еда была только в замке Нумосе, доме Сарлиса и других к’Нуменосов, и в Сазэре, замке к’Сазаренов. Дома.

Сколько Мирэд не был в Сазэре? Уже почти что три сезона, он всё ездил по заданиям Тёмного Короля, и времени посетить отчий дом не было. А мать ведь часто писала ему. Писала, что элэйнан нынче совсем холодный, что вода в Красной реке скоро покроется корочкой льда, а в Альмане прошла пышная ярмарка, и что очень жаль, что он её не увидел. И что под окнами замка засох старый клён, на который он часто забирался в детстве, что в волосах отца залегла первая седая нитка, и что вечером закат не к добру расцветает багровыми красками. И что она очень скучает, а его любимый пирог с дикими яблоками всегда стоит на их столе, и они будут очень рады, если он заедет к ним хотя бы на пару дней.

При воспоминаниях о матери душу загрызли змеи, а рука сама потянулась к левому запястью, где висела тонкая золотая цепочка. Мирэд отчётливо помнил день, когда получил её: тогда он ушёл на своё первое задание. Был вечер, мама стояла на пороге, накинув шаль, и смотрела на него глазами, на дне которых плескалась горькая грусть. Её змей, Фав-Зар, обвился вокруг его ноги, не желая пускать и выдавая все её истинные чувства, которые она так старательно пыталась скрыть. У неё не получалось, он видел это. Но она не сказала ни слова упрёка, ни слова печали. Лишь тепло улыбнулась, обняла Мирэда слабыми руками и застегнула на запястье золотую цепочку. «Когда-то моя мать дала мне её и сказала, что она меня защитит. Теперь меня защитит твой отец, а она пусть сохранит тебя, чтобы ты когда-нибудь вернулся домой. Я всегда буду тебя ждать», – так она тогда сказала ему. И отпустила.

– Отчего у тебя такое кислое лицо, Идущий Во Мраке? Оно портит всё очарование этой ночи, – раздался у него над ухом хрипящий голос Квэарра. – Не по нраву такая еда, предпочитаешь ужинать в ресторане где-нибудь в центре Каарама? Не удивлён, вы, аристократы, все такие.

– С чего ты взял, что я аристократ? И нет, еда мне по нраву. Похлёбка замечательная. Просто вспомнил кое-что, – неохотно ответил Мирэд. С эльфом, из-за которого и случилась ссора с Вардом, говорить не очень-то хотелось.

– Это видно невооружённым взглядом. Вся эта твоя манерность, заносчивость, истеричность… Видно, конечно, что по лесам и горам ты немало шлялся, но всё это из тебя и десять лет службы не вытрясут, – хмыкнул эльф с явно слышимой издевкой.

Раздражение в Мирэде вскинулось и зашипело с новой силой, но он сдержался и стиснул зубы. Не хватало ещё одной ссоры на ночь глядя. Но Квэарр, как сказала бы менее стеснённая в выражениях сестра, всё не мог заткнуться.

– Что же ты такое вспомнил, м? Это как-то связано с этой цепочкой? Муки первой любви?

Мирэд зашипел про себя, проклиная свою неосмотрительность, и поспешно спрятал украшение под рукав. Потом кинул на эльфа ядовитый взгляд исподлобья.

– Нет. Прощальный подарок матери. Надеюсь, на этом твои вопросы иссякнут.

Вопросы может и не иссякли, но Квэарр замолчал, опустился на другой конец бревна и принялся ворошить угли в костре палкой.

Мирэд остыл так же быстро, как и загорелся, задумчиво уставился в огонь, пляшущий на поленьях жаркими языками и лижущий ноги теплом. Картина того давнего прощания снова встала перед глазами, затем вспомнился и его последний приезд и скоропостижный отъезд через три дня – новое задание, срочное, не терпящее и часа промедления. Матери тогда даже не было в замке – она уехала в город на несколько часов, отец ещё не вернулся с собрания Совета, и Мирэд был вынужден уехать не попрощавшись, оставив лишь короткую извиняющуюся записку. Ему было стыдно, ему было жаль, он не хотел расстраивать маму – искренне любившая своих детей, она тяжело переживала разлуку и с сыном, и с дочерью, вступившими в Чёрный Совет и почти переставшими появляться в замке. Она была ещё молода, ей было всего сорок, но из-за болезненности, свойственной всем Забирающим Боль, о третьем ребёнке, который приглушил бы тоску по старшим детям, не могло быть и речи.

Да, не от Мирэда, совсем не от него зависела возможность проведать мать, но всё же в такие тёмные, глухие ночи как эту, он иногда чувствовал себя последним мерзавцем. Она ведь ждала его, ждала, а он так давно не был дома.

Глубоко уйдя в свои размышления, Мирэд понял, что произнёс последнюю фразу вслух, только когда ему ответили.

– Всех нас кто-нибудь да ждёт. Да и… прощальные подарки тоже у многих есть, в этом нет ничего постыдного и здесь нечего смущаться, – Фирэйн явно неправильно истолковал тот его жест с прятаньем браслета. – У меня вон медальон от сестры на шее висит. Не знаю уж, когда до неё доберусь в следующий раз – в Южноземелье путь не близкий. Но когда-нибудь меня со всеми этими заданиями может и туда занести, верно? На это надеяться и остаётся. Можно и отпуск взять попробовать, конечно, но сами начальство наше знаете… Хотя хотелось бы… Ещё выскочит замуж без меня, а я об этом уже по племянничкам узнаю. Шетео девушка видная, одни косы чего стоят – чистое золото, каждая в руку толщиной!.. Да, чую, так и случится, даже благословения моего не спросит. Скажет потом только: «Да ты уже десять лет всё по миру шляешься, братец, в жизни моей роли толком и не играешь, так с чего б мне тебя спрашивать? Ах, традиции? Да плевала я на традиции! Иди откуда пришёл, раз уж к своим двадцати девяти семьёй не обзавёлся – не тебе меня жизни учить!». Вздорная она, ох вздорная, так хоть постоять за себя всегда сможет.

– Ох, Южноземелье? Это ведь в Эрке? Я читал о его княжествах, говорят, что на этом материке их около шестидесяти, – подал голос нежащийся вблизи костра Зенор.

– Да, я оттуда родом. Я думал, что это можно заметить – люди с подобной внешностью, – Фирэйн взмахнул рукой, проводя ею вдоль тела и словно демонстрируя редкое сочетание карих глаз, смуглой кожи и светло-русых, почти песочных, волос, – живут только на Эрке. И меня немало интересует то, откуда вдруг нарисовались такие цифры – княжеств у нас всего двадцать.

– Не все изучают другие расы так детально, чтобы знать, где и кто с какой внешностью водится, – Квэарр пожал плечами.

– Пожалуй, ты прав. И, в продолжение первоначальной темы разговора: цветик, есть ли у тебя прощальный подарок? Раз уж у нас тут намечается вечер воспоминаний, не могу не спросить, – лекарь пощёлкал пальцами, пытаясь привлечь внимание всё ещё упоённо жующего Варда. Видя, что это не помогает, он метко запустил в него ложкой, которой мешал похлёбку в котле. Ложка глухо стукнула того по лбу.

– Уй! – Вард недоуменно посмотрел на Фирэйна, потирая ушибленный лоб.

– Хватит жрать, растение! Конкретизирую свою цель: мы тут – я, по крайней мере, – пытаемся отвлечь нашего мелкого от горестных раздумий, так что скажи: есть ли у тебя какой-нибудь прощальный подарок от близкого человека? Не отставай от коллектива.

– Пфе, да какие у меня могут быть прощальные подарки? Я с позором сбежал с родных гор, гонимый родственничками с топорами, так что все мои нынешние близкие – это тёмные, а дом родной – Малахитовая Резиденция, – Вард пожал плечами. – А у тебя нет ещё одной порции?

Фирэйн фыркнул и злорадно потряс пустым котлом.

Вард вздохнул и продолжил с наслаждением очищать свою тарелку, вполголоса сетуя на то, что похлёбки в ней осталось уж больно мало, и вообще – он мужик, а не худосочная девица, и питаться ему нужно побольше и почаще.

– А у тебя что, рыбонька?

Зенор, кажется, не сразу понял, что обращаются к нему, а потом смущённо буркнул:

– Мой дом – тоже Малахитовая Резиденция. Родных своих я совсем не помню, меня вырастила королева Рэккэвесс. Она мне была почти как мать… то есть, свою настоящую мать я тоже найду, но… – он совсем растерялся под их взглядами – как и всегда, когда на него обращали слишком много внимания – и просто вытащил здоровой рукой кулон, спрятанный от чужих глаз за воротом рубашки.

Мирэд присмотрелся. Треугольник из зачарованной жёлтой стали, мерцающий кристалл аквамарина или другого похожего на него камня посередине. Мелкая вязь узоров на металле, может какие-то руны? Их нельзя было прочесть в отблесках костра, уже стало слишком темно. Холодная элэйнанская ночь полностью вступила в свои права, зажигая на высоком иссиня-чёрном небесном бархате искры созвездий. Вот изгибается над верхушками деревьев Большой Змей, слева от него, склонив свитую заёздами голову – Змей Малый, и его самая яркая звезда, голубовато-белый Глаз, щурится так ярко и словно бы затаённо ехидно.

– О, узнаю работу старых эркских мастеров! Какая в нём магия? – заинтересованно протянул Фирэйн. Его любопытство было почти осязаемо, видно было, что ему хочется рассмотреть его внимательней и ближе, и он не делает этого только из-за тактичности.

– Не знаю. Рэккэвесс сказала только, чтобы я его не снимал, – Зенор пожал плечами, сморщился от боли, и спрятал кулон обратно под рубашку.

– Так он тебе от неё достался, – лекарь замолчал и, видимо, о чём-то глубоко задумался.

Мирэд же кинул взгляд на затихшего эльфа, спровоцировавшего этот «вечер воспоминаний», и вновь наткнулся взглядом на его серьгу. Раз уж этим вечером их разговор так или иначе крутится вокруг украшений…

– Квэарр, а твоя серьга – тоже какой-нибудь прощальный дар? Больно, наверное, носить её в израненном ухе, не стал бы ты так упорно таскать её в нём без причины, – спросил Мирэд скорее от любопытства, нежели от желания подколоть. Хотя, чего уж врать, это желание всё же теплилось где-то на краю его мыслей навязчивым червячком.

Эльф вдруг напрягся, сжал челюсти так, что под кожей заходили желваки, но медленно кивнул.

– Раз уж ты мою цепочку приплёл к первой любви, то и твоя серьга, наверняка, дар от какой-нибудь златокудрой эльфийки, преданно и верно ждущей тебя на Элфанисе?

Мирэд не думал, что его слова хоть сколько-нибудь Квэарра заденут, пусть ему где-то внутри и хотелось бы вызвать в нём ответную злость сродни той, что сам он испытал от его недавних колючих фраз. Но по тому, как вдруг окаменело лицо эльфа, Мирэд понял, что всё-таки попал в больное место.

Возможно, где-то в нём и появилось желание всё же проявить свою хвалёную воспитанность, извиниться и закрыть эту тему, но Квэарр глухо проронил.

– Нет, Забирающий. Женщина, подарившая мне её, давно мертва.

…И все слова застряли в его горле, так и не прозвучав. Вдруг стало холодно и как-то пусто, повисло неловкое молчание. Мирэд всё же заставил себя сбросить оцепенение и открыл рот:

– Я…

– Лучше помолчи, Мирэд, – Фирэйн сжал его плечо, – лучше просто помолчи.

«И чтосс ты будешшь делать теперь, Нэссс?»

Квэарр резко поднялся с бревна и быстрым шагом удалился куда-то в лес. Его силуэт почти сразу исчез в темноте, лишь затрещали и захрустели ветки. Остальные стали располагаться на ночлег, так, словно ничего и не произошло. Мирэд механически расстелил плащ, накрылся походным одеялом, даже не замечая неудобства от сна на жёсткой земле. Он почему-то чувствовал себя совершенно отвратительно. Да, не стоило так переживать о Квэарре и о своих словах – в конце концов, не он начал придираться, а этот эльф, но сомнение всё же грызло его. Стоит ли извиняться? Мирэд не мог бы сейчас дать ответ на этот вопрос. Он понимал только то, что ему стоило бы задумываться о том, что он говорит другим существам.

32 день элэйнана 1069 года от Серой Войны; Замок Лиррэ, Лэсвэт, Странный мир

С Серафиминого прибытия в Замок прошло около недели. Этого времени ей хватило, чтобы окончательно смириться с тем, что Тиррэн Рин действительно существует не только в её голове, и что с ума она всё-таки не сошла. Её собственной довольно скудной фантазии вряд ли бы хватило на то, чтобы придумать не то что целый мир с восемью материками и пятьюдесятью одной страной, в котором говорили на невообразимом количестве языков, но даже на то, чтобы предсказать до мельчайших деталей, какими вырастут Элин и Велимир.

Она-то помнила их ещё детьми восьми и десяти лет, и действительно не могла даже предположить, что они вырастут именно такими. Такими неуловимо непохожими на себя прежних и на людей в принципе. То, что не бросилось ей в глаза при первой встрече, с каждым днём раскрывалось всё ярче – она видела в них то, что было и в Сильвестре. Хищность, не свойственная обычным людям и почти пугающая совершенность, что-то звериное в горящих и поглощающих свет глазах. Этого не было в ней.

Хотя кое-что в обликах брата и сестры осталось неизменным: вечно растрёпанная копна волос Велимира и вечно высокомерный взгляд Элин. «Интересно, знай бабушка, какой выросла её «Эличка», она бы расстроилась или наоборот, обрадовалась бы, что красавица-внучка подаёт себя именно так?» – иногда проносилось в голове у Серафимы, когда она видела, как величественно и помпезно шествует по коридору её сестра в богатом платье с неизменным вырезом, чтобы непременно показать каждому встречному россыпь чешуи у ключиц, и со сложной причёской на голове, из которой экзотическим украшением торчали аккуратные загнутые рожки. Велимир с Элин составляли презабавнейший контраст, потому что рога и когти Мира вылезали абсолютно хаотично, а сам он большую часть времени был похож на пугало, которое совершенно не смущало место, в котором оно обитает. С ним контакт Серафима наладила довольно быстро, хотя некоторые казусы из-за её памяти и возникали. С Элин отношения привычно и даже ожидаемо не клеились. В её взгляде иногда читалось откровенное презрение: кто ты такая, чтобы быть моей сестрой? Обычный человек, никто, не способный ни на магию, ни на обращение!

Когда это появилось в сестре? Или же что-то подобное дремало в ней всегда, а теперь лишь вылезло в троекратном объёме?

Впрочем, так к ней относилась только Элин. Миру было откровенно всё равно, умеет ли она творить заклятья и есть ли в ней драконья кровь, Сильвестр же продолжал относиться к ней с каким-то трепетом и чуть ли не нежностью, немало её напрягающими. Впрочем, если исключать это его отношение, которое Сильвестр, видя Серафимину не то чтобы положительную реакцию, пытался скрывать, с ним было на удивление легко. Не приходилось делать умное лицо, юлить, пытаясь скрыть большой пробел в памяти, или строить из себя что-то невообразимое. Она устраивала его и такой, ничего не помнящей и частенько ядовитой. Хотя в последнее время свой яд она всё же поубавила, проникнувшись в Сильвестру крайне шаткой, но приязнью. Она всё ещё помнила о том, что он её похитил, но с каждым днём ей казалось всё более глупым акцентировать своё внимание на этом. Он ведь привёл её в место, где были живы брат и сестра, где не было холода и липкой темноты маленького городка, где она действительно была кому-то нужна. И это ощущение нужности и тепло, которым, пусть и слишком навязчиво, но пытался окутать её Сильвестр, постепенно делали своё дело, заставляя расслабляться и доверяться.

Было лишь одно «но» в его тепле и доброте по отношению к ней – те его непонятные долгие взгляды, которые Серафима иногда ловила на себе и о значении которых думать пока не хотела.

Всю эту неделю она общалась с Сильвестром практически круглосуточно: он заново показывал ей Замок, водил в библиотеку, чтобы она могла набрать себе стопку книг по вкусу, рассказывал многочисленные истории, как из древних сказаний, так и из хроник мира, а через несколько дней обещал свозить на конную прогулку по окрестностям Белозара, столицы Лэсвэта, рядом с котором и был построен Лиррэ – Замок Белого Совета, местной верховной правительственной организации. Сильвестр оказался очень интересным человеком, и иногда по утрам Серафима ловила себя на том, что уже с нетерпением ожидает того момента, когда он войдёт в её комнату и вчерашние разговоры продолжаться.

Интересным человеком…

Нет, всё же не человеком – драконьим магом. Их выделяли в отдельную малочисленную расу, как вскоре выяснилось. Серафима не смогла раскопать про них достаточно много информации для удовлетворения своего любопытства в доступной ей части замковой библиотеки, а в другую, закрытую часть, пускали лишь членов Белого Совета. Даже у Сильвестра, практически усыновлённого Главным Магистром и иногда даже присутствующего на советах, не было туда доступа. Серафима решила не пытаться нарушить правила – если эта информация нужна будет совсем уж позарез, то она спросит у Среднего Магистра, Эмила Курэ.

Как оказалось, все те пять лет, что она провела в Странном мире, её учили магии. Учил непосредственно Магистр Курэ, который на довольно частых уроках превращался в Учителя. Давал он большей частью теорию, но и практика тоже изредка бывала. Занималась Серафима отдельно от брата и сестры. Им огненная магия давалась легко, поскольку текла в их крови, если принимать в расчёт их увлекательную родословную, а учителем был один из рядовых магистров, почтенный огненный маг с роскошными седыми кудрями и усами, Асел Умар. Иногда Серафима сталкивалась с ним в коридоре, и он приветственно и безо всякого презрения кивал ей.

Однако то, почему сама Серафима, хорошенько постаравшись, могла зажечь максимум свечку, а Велимир, применяя такие же усилия, создавал внушительных размеров огненный шар, способный пробить каменную стену, оставалось непонятным никому.

Как Серафима узнала у Сильвестра, драконьи гены передались им от матери. Вариант того, что её удочерили, она отмела сразу. Доказательством тому были и фотографии, и схожая внешность (хотя это, как с усмешкой подумала Серафима, объяснило бы бабушкину к ней нелюбовь). Второй же родитель в данном случае не играл никакой роли – драконьи гены перебивали всё, и посему и Серафима, и исследовавшие этот феномен Магистры оказались в тупике.

Что бы Серафима ни говорила, было несколько обидно, что она попала в магический мир, а магией как таковой не пользуется. Но, в конце концов, ту свою часть жизни, которую Серафима помнила, она прожила без магии в принципе в абсолютно обычном мире, так что не чувствовать себя каким-то сверхчеловеком было привычно.

Пусть и немного обидно, этого не отнять.

Память так и не вернулась. Хотя на интуитивном уровне Серафима и ощущала некоторую правильность происходящего, да и этот мир казался ей знакомым и родным, жить без простейших для его коренных жителей знаний оказалось непросто. Магия здесь встречалась на каждом шагу и буквально пронизывала весь Замок насквозь. Как узнала Серафима из уроков истории страны, которые ей любезно преподавал по её просьбе тот же Магистр Эмил Курэ, население Лэсвэта практически целиком состояло из магов. Поэтому магия и не воспринималась здесь как какое-то божественное чудо – она постоянно использовалась в быту. Крестьяне выращивали хлеб и собирали богатые урожаи вне зависимости от погоды, кузнецы создавали диковинное и очень прочное оружие, вплетая в металл нити магии, архитекторы возводили величественные здания, не всегда опираясь на законы физики. Основная масса населения являлась людьми-магами достаточно разрозненных специализаций.

Конечно, те же самые крестьяне больше изучали магию воздуха, воды, земли или природы, а архитекторы – магию земли и камня, но они были сведущи в большинстве магических направлений. Но как раз из-за того, что они учили скопом всё, что находили, то обычно не поднимались выше уровня ионира даже в том направлении, к которому имели предрасположенность.

У более сильных магов были буквально одна-две специализации, это зависело от потенциала – количества чистой магии, которую маг мог вобрать в себя, чтобы в дальнейшем использовать в заклинаниях. От потенциала вообще много чего зависело, например, размер так называемого «сосуда», грубо выражаясь – места в маге, в которое из некого пятого измерения притягивалась чистая магия. Размер сосуда был равен размеру потенциала, сами же сосуды разделялись на пять категорий, для удобства обозначаемых цветами – зелёный (крошечный), жёлтый (маленький), оранжевый (средний), красный (большой) и синий (колоссальный), встречающийся довольно редко. Чем больше был сосуд, тем более сильное заклинание мог творить маг, поскольку, чем мощнее было заклинание, тем больше на его создание уходило чистой магии, единовременно содержащейся в сосуде.

Серафима подумала было, что вся её проблема состоит в том, что сосуд у неё очень маленький, какого-нибудь бледно-зелёненького цвета, но с помощью подробных диагностических заклятий магистр Умар выяснил, что наоборот – он неожиданно синий. Но поскольку предрасположенность ни к огненной, ни к любой другой магии не проявлялась никак, его размер пропадал зря – пользоваться-то им Серафима не могла. Когда ей только об этом сообщили, она почувствовала себя ребёнком, которому родители купили большую коробку вкусных конфет и положили её на верхнюю полку комода, а потом забыли достать и ушли из дома. И теперь – прыгай, не прыгай, пытайся, не пытайся – вожделенное лакомство уже не получить. Это было очень обидно, но поделать ничего было нельзя. Поэтому в занятиях Серафимы шла сплошная, по сути бесполезная для мага без специализации, теория. Правда, она до сих пор не понимала, почему её обучает человек, занимающий второй по главенству пост в стране. Вряд ли это было делом государственной важности, учитывая, что она в будущем не могла принести этому государству особой пользы. Из чистого любопытства учёного, пытающегося разгадать всё неподдающийся ему феномен? Может, Магистр Курэ ещё на что-то надеялся? Или же хотел в дальнейшем использовать её как-то по-другому? Хотя какой с неё толк.

С памятью тоже ничего ясно не было, однако как раз сегодня Учитель хотел провести один эксперимент с ментальной магией. Возможно, он всё-таки сможет что-то узнать? Серафима искренне на это рассчитывала. Тогда она избавилась бы от главной своей проблемы, которая не давала решать остальные.

Дойдя до ведущей в кабинет Магистра двери, Серафима вежливо постучалась. Обычно они занимались в другом помещении – в чём-то на подобии учебной комнаты, немного похожей на те, что были в её старой школе, только гораздо более просторной и светлой, всего с одной партой и учительским столом. Насколько Серафима понимала, комната эта появилась относительно недавно – всё те же пять лет назад, а до этого здесь не было, в общем-то, ничего.

Всё дело было в Сердце Замка – могущественном артефакте, что управлялся силой мысли и был способен заново творить целые этажи и башни, не говоря уже об относительно небольших комнатах. Доступ к нему имели лишь три верховных правителя, три Магистра – Младший, Средний и Главный. О происхождении этого артефакта ходили легенды. В одних источниках утверждалось, что его создали первые три верховных Магистра – одни из самых величайших магов древности, и за одну лишь ночь возвели весь Замок Лиррэ буквально из ничего, используя лишь Сердце, в других – что этот артефакт принесли им древние боги в дар своего расположения и покровительства. В версии одного летописца, принадлежавшего к религии сирионства, говорилось, что это был светлый бог Сирион Лучезарный, в других версиях – что это были сами Семеро, великие демиурги и, согласно многочисленным легендам, создатели Странного мира, в честь которых были названы сезоны. Официально власти Лэсвэта придерживались первого варианта, в котором никакие высшие силы не участвовали, ибо государство было сугубо атеистическое.

Серафима не сильно углублялась в эту историю, но просто не могла пройти мимо нескольких древних томов в замковой библиотеке. Помимо своего наследственного любопытства, она до ужаса любила читать. Не всякая книга приходилась ей по вкусу, но в этой библиотеке все были словно на подбор.

Из кабинета раздалось достаточно приветливое для Магистра Курэ: «Входи».

Серафима вошла, осторожно прикрыв за собою чуть скрипнувшую дверь. Здесь ей ещё не доводилось быть, или, по крайней мере, она этого не помнила. Но она и пришла затем, чтобы вспомнить.

Помещение оказалось довольно просторным, но уютным. Тёмная, с золотистым отливом деревянная мебель, высокие стеллажи с книгами и какими-то склянками, камин из резного охристо-коричневого камня, над ним – пейзаж в широкой раме, изображающий роэанский пронизанный лучами заходящего солнца лес, позади массивного рабочего стола, за которым и сидел Магистр Курэ, – два арочных окна с пурпурно-красными раздёрнутыми шторами. В кабинете тепло и пряно пахло какими-то лесными травами и немного – корицей. В проникающем с улицы ярком дневном свете тихо кружились редкие пылинки.

Учитель жестом указал ей садиться напротив:

– Итак, Серафима, как я уже и говорил, сегодня я хочу провести небольшой эксперимент с ментальной магией и твоей памятью. Эксперимент заключается в определённом воздействии магией на твой разум, как, впрочем, ты могла догадаться и сама. Потеря памяти может быть вызвана несколькими причинами: например, организм в состоянии сильного потрясения постарался от воспоминаний об этом потрясении избавиться. Это вполне естественно, и в таком случае память постепенно вернётся. Также на память мог оказать воздействие сильный всё в той же ментальной магии человек извне. Мы с Главным Магистром предполагаем, что так и случилось. В таком случае память сама не вернётся – на неё опять же нужно оказать магическое воздействие. Есть ещё один вариант, но его мы обговорим позже, – коротко описал ситуацию Магистр Курэ. – Что же, ты готова начать? Я могу дать тебе немного времени, чтобы ты морально подготовилась.

– Не надо, Учитель. Думаю, я готова.

Он легко поднялся из-за стола и, обогнув его, встал за спинкой Серафиминого кресла.

– Ты ведь доверяешь мне, так ведь? Тогда расслабься и ничего не бойся. Это не должно быть больно. Неприятные ощущения возможны, но в минимальных количествах, – Магистр легонько сжал пальцами её голову и что-то тихо зашептал. Ещё несколько секунд Серафима ощущала тёплое прикосновение его пальцев, а потом словно провалилась в чёрный бездонный колодец.

Перед глазами воцарилась кромешная тьма. Мирная, прохладная, мерно набегающая на её сознание как морские волны на песчаный берег, постепенно смывая его, стачивая его сопротивление, зовя за собой, заставляя погрузиться в состояние безразличной апатии, почему-то вовсе не пугающей, а наоборот – какой-то влекущей и даже желанной. Вот чего не хватало ей все эти дни, слишком пёстрые, слишком нервные…

И как же хорошо теперь просто лежать, медленно утопая в вязкой сонной темноте, привлекающей нежно в свои объятьях, скользящей по телу мягкими руками, словно гладя и лаская…

Все мысли, страхи и волнения исчезли, оставив после себя лишь эту тёмную, бархатную пустоту, больше не тревожащую, обволакивающую сознание мягким чёрным туманом, текущим спиралями и постепенно насыщающимся приглушённым, но всё разгорающимся багровым цветом, сквозь который начал проступать чей-то силуэт… Чей-то знакомый силуэт…

Серафима уже шагнула ему навстречу, ведомая чёрной, тянущейся по пятам пустотой, готовая остаться здесь навсегда, уже протянула сквозь туман руку, зная, что там её встретит чужая ладонь, когда голос Эмила Курэ, нараспев читающего какие-то заклинания, и горьковато-пряный резкий запах чего-то незнакомого выдернул её обратно в пронизанный светом кабинет.

Она дёрнулась, щурясь от слишком яркого света, успевшего стать до рези в глазах непривычным. Ей в рот почти с силой влили какой-то отвратительный на вкус напиток, окончательно вырывая из странного, но чем-то приятного состояния.

Напротив неё стоял непривычно бледный Магистр Курэ. В руках он сжимал какую-то склянку и странного вида кривой надломанный корешок, что и пах так необычно. Заметив её взгляд, Магистр бесцветно пояснил:

– Это корень солнечного дерева. Им обычно приводят в сознание после глубокого обморока, это очень действенная вещь.

– Я… упала в обморок? Значит, вот как он происходит, – Серафима даже немного удивилась. Интересные в этом мире обмороки, однако. Больше на фантастический сон похожие. Пальцы левой руки всё ещё холодило, словно бы она действительно прикоснулась к туману.

Но что же это был за силуэт?..

– Нет, – Магистр покачал головой, – это были последствия ментальной магии. Никогда раньше на моей практике такого не случалось… Ты видела или чувствовала что-то необычное?

– Я чувствовала покой… Знаете, такое спокойствие на грани апатии, полное безразличие. Ещё было темно, но темнота была словно живая… И туман, там было много тумана, – «и в самом конце кто-то начал из него проступать. Кто-то или что-то», хотела добавить Серафима, но почему-то не решилась. Как не решилась за всю неделю спросить хоть у кого-нибудь про татуировку на запястье, которую вновь никто не замечал.

Эмил Курэ медленно кивнул:

– Хорошо… Вернёмся к этому позже. Теперь мне нужно идти, – он вручил ей склянку, наполненную на две трети, – половину выпьешь сейчас, другую – через полчаса. А теперь иди в свою комнату, и побыстрее.

Они вышли из кабинета, Магистр тщательно его запер и быстрым шагом удалился к лестнице, что вела выше по Белой Башне, к кабинету самого Главного Магистра. Серафима же поспешила в свою комнату. Сердце испуганно ёкало где-то у горла. Что бы ни происходило, ей определённо это не нравилось.

– Что значит «не было памяти»? Что-то же должно быть? – Изар недоверчиво, удивлённо и чуть разочаровано посмотрел на Эмила. Он думал, что эксперимент друга разъяснит хоть что-то и подтвердит его предположения, но всё, кажется, только запуталось ещё больше. Что же не так с этой девчонкой…

– Должно. Но то, что я видел, противоречит всем законам ментальной магии, – Эмил был бледным как полотно, его руки, сжимавшие бокал с одним из любимых им травяных настоев, мелко тряслись. Магистр никогда прежде не видел его таким, даже те девятнадцать лет назад.

– Так что же ты видел? Что, Эмил? – Магистр перегнулся через стол, пытливо вглядываясь в глаза друга. – Что, Маррак забери, с тобой происходит последнее время?.. Почему ты молчишь? Скажи мне хоть слово!