Текст книги "Каштаны цветут дважды (СИ)"

Автор книги: Helena222

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Мне нужны уверенность, хладнокровие и целеустремленность, вы их не продемонстрировали. Вы показали слабость, нерешительность и малодушие. Эмоции застлали ваше сознание. Это не просто делает вас непригодной, Свон, это ставит под вопрос вашу благонадежность. Как, впрочем, и благонадежность вашего руководителя. А вы знаете, Эмма, что происходит с теми, кто вызывает подозрение?

Лился доброжелательный, мягкий, почти по-отечески сожалеющий голос. Валден поднялся, пересек комнату, налил стакан воды, и Эмма неотрывным взглядом следила за его движениями, чья плавность наводила не завораживающий страх, как изящные движения сытого хищника, а отсекающий волю к сопротивлению ужас. Мягкость голоса не только подчеркивала беспощадность бригаденфюрера, но делала ее абстрактной, непреклонной, недосягаемой – нечеловеческой.

– Интенсивные методы воздействия, Эмма, навсегда меняют людей, меняют до неузнаваемости, в том числе и физически. Мне будет искренне жаль, если я сочту необходимым предписать их вам.

Эмма никак не могла вспомнить, что именно она знала о “мерах воздействия”. Она боялась вспоминать. Страх становился плотнее, более осязаемым, страх материализовывался вовне Эммы, сгущая воздух в кабинете, разверзая под ногами бездонную пропасть, расползался внутри, тугим жгутом опутывая желудок, стягивая горло. Только оцепенение, навалившееся на Эмму, не позволяющее шевельнуться, глубоко вдохнуть, не дало страху полностью ее поглотить.

А Валден все говорил, и в его голос вплетался другой, то приглушенно-властный, то снисходительно-насмешливый, то иронично-сухой. Голос Голда. Голд тоже угрожал. С одной лишь разницей – тот никогда не угрожал Эмме. Голд учил ее, как проделывать это с другими.

И Эмма хорошо усвоила уроки.

Еще одно воспоминание уже несколько минут царапалось изнутри. С вялым равнодушием Эмма выпустила воспоминание на свободу.

Гордое лицо, презрительный изгиб губ, жгучей ненавистью тлеющие черные глаза попавшей в западню женщины. Реджина Миллс. Практическое применение навыков, полная удача.

Хотелось закрыть глаза и уснуть. Прижаться лбом к краю стола, охватить, прикрывая уши, голову руками. Стучало в висках, пересохло нёбо.

Неумолимо, черным тонким сукном окутывал вкрадчивый голос.

Сухой, морозной пылью сверкали серые глаза.

–Действия оберштурмбаннфюрера Голда уже давно вызывают у меня подозрения. Если мои опасения не беспочвенны, ваше поведение может быть объяснено его влиянием. Эмма, – она вздрогнула, – что вам известно о Сторибруке? Какой интерес, – вся мягкость исчезла, Валден говорил отрывисто, сухо, не скрывая и не пытаясь скрыть раздражение, – эта группа представляет для Голда?

– Я… – Эмма облизнула губы, начала сначала, – я не знаю. Оберштурмбаннфюрер Голд поручил мне это дело два месяца назад. Была налажена связь с Хоппером, через которого…

Она послушно умолкла, когда Валден поднял руку, приказывая ей помолчать.

– Это все я прочитал в рапортах, – вновь контролируя голос, произнес он. – Что вам еще известно о Сторибруке, из того, что не вошло в отчеты?

Эмма беспомощно смотрела на бригаденфюрера. Она не пыталась отвести взгляда. Не пыталась придумать ответа. Просто сидела, молчала и ждала приговора.

Через несколько минут бригаденфюрер разрешил ей уйти.

***

– Что происходит? Куда вы меня везете? Да что происходит?!

Насвистывающий за рулем парень в форме СС лениво повел в ее сторону глазами.

– Успокойся уже, цыпочка,– добродушно посоветовал он. – Ты арестована. Что неясно?

Все было ясно. Оглушающе громко колотилось сердце. Арестована. Второй раз, или первый не в счет?

Плотно сжав губы, Белль смотрела в ветровое стекло. Мысли лихорадочно вертелись в голове. Где-то Белль слышала, что при аресте дают право на один звонок – вынесенные из мирной жизни сведения, от которых ей в СС толку будет не больше, чем от строчек Фроста.

Белль попыталась убедить себя, что Голд ее выручит.

Но все страшнее становилось от оговорки: если успеет.

Истошно взвизгнули тормоза, парень вырубил мотор и, обернувшись, уставился на Белль светлыми маслянистыми глазами. Взлохмаченные, блестящие волосы, липнущий взгляд – в страх Белль вплелось чувство гадливости.

А парень, точно прочитав ее мысли, провел по губам языком и, вдруг потянувшись к ней, грубо привлек к себе.

–Отпусти, слышишь!

Белль замолотила в воздухе кулаками, кажется, попала ему по носу. Парень охнул, выпустил ее и тут же хрипло рассмеялся.

– Да ладно тебе, малышка. Я тебе больше этого старика понравлюсь, попробуй только.

Внезапно парень выпрямился, на лицо легло выражение почтительности.

По ступенькам спускался офицер СС. Перед тем как выбраться из автомобиля навстречу начальству, парень еще раз окинул Белль похотливым взглядом.

– К бригаденфюреру фон Валден, – донесся краткий приказ.

Пакет был узким, тонким. Голд вскрыл его, быстро пролистнул несколько скрепленных листов.

– Ты говорил, это поможет, – остановившись сзади и кладя руки на спинку кресла, тихо проговорила Белль. – Теперь ты его остановишь?

– Я выиграл время, – все еще просматривая бумаги, ответил он. —От Сторибрука Валдена уже не оторвать, остается запугать.

Хватаясь за воспоминание, пытаясь собраться, придумать что-нибудь, ну хоть что-нибудь, Белль поднималась по ступенькам, преодолевала один лестничный марш за другим. Лестницы не были узкими, коридор, в который свернул ее конвойный – мрачным.

Навстречу Белль шла светловолосая девушка в форме. Белль вспомнила первые допросы после побега Дэвида и Нила. Свон. Хладнокровная, с увлечением выполняющая свою работу Свон.

Проходя мимо Белль, та не взглянула на нее, но отчего-то Белль почувствовала: Свон стала другой. Сквозило в неуверенной походке, в мимолетном, неузнавающем взгляде широко раскрытых зеленых глаз что-то новое, почти жалобное. И еще почувствовала она: Свон не более свободна, чем сама Белль.

В кабинете были светлые стены, лампа с абажуром глубокого синего оттенка, письменный стол темного дерева. Обыденная, в чем-то даже радушная обстановка должна была бы помочь Белль совладать со страхом, но получилось наоборот.

Сидящий за столом Валден, соединив кончики пальцев, пристально смотрел на нее.

Кивком он указал ей на стул. Белль присела, сложила ладони на коленях, унимая дрожь.

– Мадемуазель Френч, вам не по себе?

Белль отрицательно покачала головой.

– Но я же вижу: вы боитесь, – мягко продолжил Валден.

Вдруг он подался вперед.

– Голд основательно запугал вас. Он угрожает вам?

– Да, – выдавила Белль. Скорее почувствовав, чем прочитав по лицу, что ответила верно, Белль поспешно добавила, больше не пытаясь скрыть свой страх, напротив, вкладывая в каждое слово: – он угрожает мне, обещает, что сделает со мной страшные вещи, если я не буду во всем ему подчиняться или уйду из его дома.

Она еще несколько минут бессвязно лепетала о жестокости Голда, положив дрожащие руки на стол.

Наконец Валден прервал ее:

– Довольно, мадемуазель Френч, я вижу, у вас есть все основания опасаться. Возможно, я помогу вам, если вы кое-что сообщите мне о деятельности Голда.

– О… нет, нет, я боюсь, – Белль, истерично всхлипывая, поднялась со стула. – Вы не знаете, что он со мной сделает, если узнает, что я кому-то рассказала!

– Сядьте, мадемуазель, – с сухим нетерпением приказал Валден.

Белль смотрела на него широко раскрытыми глазами, точно объятая ужасом.

Валден звучно прихлопнул ладонью по столу.

– Сядьте! Расскажете мне все, что знаете, и я гарантирую: вы не пострадаете ни от Голда, ни от кого-либо еще. Будете отмалчиваться – и я ни за что не ручаюсь. Знаете ли, – он окинул ее неторопливым взглядом, намеренно растягивая слова, закончил: – Голд не единственный в этом здании обладает хорошей фантазией.

Заледенев,она молча опустилась на стул. Белль уже не боялась переиграть, изображая страх. Белль боялась, что не сможет больше себя контролировать.

Трясущейся рукой проведя по щеке, она выдавила:

– Но… я ведь ничего не знаю. Не знаю я, что вам рассказать. Он со мной и не разговаривает, разве что приказывает.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Валден и с фальшивой терпеливостью продолжил: – но, может быть, кто-то приходил. Возможно, вам на глаза попадались документы.

Белль затрясла головой.

– Нет, нет, мне бы и в голову не пришло зайти в кабинет без его разрешения. И не приходит никто. Я только вас и видела.

– Я понимаю, но сосредоточьтесь, – сухо повторил Валден. – Любая мелочь может пригодиться. Я рассчитываю на ваше активное, – голос снова опасно похолодел, – сотрудничество.

Белль прикусила нижнюю губу, заерзала на стуле.

– Я… – она оживилась, заговорила увереннее: – убиралась в кабинете… два дня назад. Нет, три… разговор был на немецком, но кое-что я поняла… о том что что-то связано с Берлином, какие-то…истории? Стори… не помню. И еще Голд говорил о, – Белль напряглась, пошевелила губами и с заискивающими нотками закончила: – о кадровых перестановках.

Валден мрачно-удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Он о чем-то размышлял, хладнокровно глядя на Белль. А она робко отвела взгляд и опустила глаза.

***

– Нил. Что ты здесь делаешь? – при звуке приглушенного, но отчетливо сердитого голоса к Нилу подкралось неуместное, ненужное воспоминание: таким тоном отчитывают неразумных неслухов. Он обернулся навстречу отцу. – Здесь два блокпоста.

– Как видишь, я их проскочил, – вполголоса ответил Нил.

– Что-то случилось? – спросил Румельштильцхен и с еще большим нетерпением добавил: – Послушай, я же сказал, что нужно время.

– Нет, это ты выслушай, – перебил Нил. Откашлялся и отрывисто произнес: – Случилось. Пока я тут бродил, в сквер приходила Белль. Мы… немного поболтали. Она возвращалась, когда дорогу ей перерезал черный автомобиль. Ее увезли. Водитель был в форме СС.

На обеспокоенном лице Румпельштильцхена ничего не отразилось. Тот просто замер, точно вслушивался в замкнувшую слова Нила тишину. Тяжело оперся на трость и еще тяжелее перевел дыхание.

Нил прочел парализующий страх в остановившемся взгляде отца и еще что-то, чему он боялся подобрать название. Нил просто шагнул вперед и коснулся плеча Румпельштильцхена.

– Отец, ты… ты же можешь что-то сделать, – произнес Нил, и сам толком не понял, что потрясло его сильнее: то, насколько легко это слово слетело с губ или то, что отец этого не заметил.

– Не могу. Никогда не мог.

Отчаяние, бессилие, страх – он не слышал их в отцовском голосе со времен озарившей пламенем герцогский замок ночи. Страх. Тогда – за него, Бэя. Теперь – за эту славную наивную девчушку с виновато-ищущим и одновременное вызывающе-твердым взглядом.

– Без магии, – едва слышно донеслось до Нила.

Нил с силой сжал плечо отца и порывисто заговорил, не дожидаясь, когда тот поднимет на него глаза:

– Когда мне грозила верная смерть, тебе не понадобилась магия, чтобы спасти меня.

Отец не ответил, не взглянул на него, казалось, замерло даже дыхание, но Нил знал: его слова помогли.

========== Глава 35 ==========

Белль остановилась у порога.

– Румпель…

Она думала, что громко позовет его – зов нарастал в горле, рвался с губ все эти часы.

Но она едва расслышала свой шепот.

Голд обернулся. Выпущенная из руки телефонная трубка повисла на проводе.

Она шагнула вперед, он встретил ее на полпути.

Легато секунд, может, минут.

Сдвоенный стук сердца, спиралью вращающиеся под веками цветные пятна.

Что-то изменилось в Белль, впервые так властно заговорило в ней простое, неопровержимое никакими доводами, неостанавливающееся ни перед какими преградами осознание: «не могу без тебя”.

Незримо, неощутимо ложились вокруг, отбрасывая на Белль тепло, легкие золотистые лучи, островком света в поджидающей извне и порой выглядывающей изнутри тьме.

Когда Белль открыла глаза, ее взгляд упал на белую с голубой веточкой чашку. Край надколот.

Что-то изменилось, и Белль внезапно осознала, что именно.

Раньше для Белль главным было – не оставить, не уйти, не бросить. Удержать. Каждое прикосновение было чтобы удержать. От отчаяния, от мрака.

А сейчас вместе с золотистым, однажды проникшим в окно лучом, когда тяжелая штора едва не утянула ее за собой, в Белль по капельке вливается уверенность: надколото, не значит, разбито.

Наконец Белль легко отстранилась. Румпель, не размыкая объятий, охватил ее плечи.

– Как ты? Белль, ты…

– Все хорошо, все правда хорошо. Меня не тронули.

– Валден?

– Да.

Глядя, как темнеет лицо Румпеля, Белль крепче ухватилась его за руки.

– Он хотел, чтобы я рассказала ему что-нибудь, что он сможет использовать против тебя. Я не знала, что делать. Растерялась и… рассказала ему, что Сторибрук связан с Берлином. Я сказала, что ты говорил о кадровых перестановках. Мне кажется, он поверил. Румпель… я же ничем не навредила?

Он, не отвечая, смотрел на нее долгим взглядом, и только когда Белль узнала это выражение, тревога улеглась.

Она уже привыкла видеть в его глазах удивление, но раньше оно было смешано с болью, благодарностью, а сейчас, пожалуй, впервые с восхищением.

Немного растерявшись, ощущая, как разлился по щекам румянец, Белль улыбнулась:

– Ты же не думал, что я только гожусь на спасение бабочек?

Он коснулся ее щеки, с такой неуверенной нежностью, точно напоминал себе, что Белль действительно здесь.

– Нет, нет, Белль. Не только бабочек.

***

Прислонившись к дверному косяку, Лерой терпеливо гонял языком комочек смолы. Время от времени он исподлобья бросал взгляды на Ноттинга – этот лощеный, шибко умный молодчик не внушал доверия.

На кой черт Ноттинг им всем сдался? Грэм этому прощелыге чуть ли в рот не смотрит. Робин и то расцвел, едва Нотинг изложил за чем пожаловал.

Теперь, развалившись на продавленном диване, парень стрелял светлыми глазами по сторонам, Грэм, нахмурившись, смотрел в одну точку, а Робин нервно ходил по комнатенке.

– Это слишком рискованно, – нарушил молчание Охотник. – Дом наверняка окружен эсэсовцами, и Реджину держат там как приманку.

– Охраны нет, – вставил Кит.

– Ты слышал?– Робин резко остановился перед Грэмом. – Слушайте, я пойму, если никто не отважится сунуться туда, но я попробую вытащить ее.

– Робин.

Грэм положил руку Робину на плечо и несколько секунд мрачно глядел ему в глаза.

– Никто не знает, почему Реджину выпустили, да еще и без надзора. После ее ареста были схвачены и остальные.

Робин рывком скинул руку Грэма. Напружинился, побагровел, будто собрался на Грэма кинуться. Вылитый загнанный зверь.

Лерой торопливо отпрянул от дверного косяка, встрял между Робином и Грэмом и примирительно замахал руками.

– Ну, ну, парни, спокойнее.

Грэм виновато, с молчаливым упорством избегая встречи с горящим взглядом Робина, проговорил:

– Я понимаю, через что она прошла, но если Реджина…

Робина передернуло.

– Я не хуже тебя знаю, что с ней могли сделать. И именно поэтому будь я проклят, если оставлю ее в этом аду еще хоть на день! Да я должен был вытащить ее еще три недели назад, а я-я ничего не сделал, чтобы помочь ей!

– Если это ловушка, а Реджина сотрудничает с СС? – набравшись решимости, зло возразил Грэм.

Лерой снова встал наизготовку, но Робин не шелохнулся, только негромко произнес:

– Я не знаю никого мужественнее Реджины.

Бикфордовым шнуром потянулось молчание.

– Это надо понимать как сигнал к общему сбору? – поднявшись, нарушил тишиину Кит.

–Нет, – сухо ответил Робин, обернувшись. – Нужно обсудить детали плана. На складе. Лерой тебя проведет.

Лерой недовольно насупился, но возражать не стал.

Сгустились сумерки, промозглый воздух пробирал до костей. Лерой пониже надвинул козырек кепки и, опустив голову, сунул руки в карманы. Сзади его окликнули.

– Кажется, я еще не сказал, как рад тебе, дружище,– Охотник. – Многие из наших считали, что ты не выбрался тогда.

– Не выбрался бы, кабы не Гастон, – Лерой угрюмо поскреб щеку. – Парень мне жизнь спас. А эсэсовская сволочь его на моих глазах… – он шумно выдохнул и сморгнул.

Больше ни один из них не проронил ни слова.

***

Белль говорила, снова и снова убеждала, что Валден только задавал ей вопросы и все. Она даже лукаво улыбнулась, описывая мрачную заинтересованность эсэсовца, легко попавшегося на ее историю.

Но напоследок в ушах снова раздалась фраза о фантазии, проплыла перед глазами мирная, светлая комната и невольно с губ сорвалось:

– Он страшен.

Она не пожалела, что сказала это, даже когда Румпель, продолжавший держать ее за плечо, точно проверяя, реальна ли она, убрал ладонь.

Она заглянула ему в глаза, уже зная, что встретит похолодевший взгляд.

– Мы с ним делаем одно и то же, – сухо, напоминая ей – или себе? – сказал он.

Белль, встрепенувшись, покачала головой.

– Нет, нет, вы разные, – преодолевая недоверие Румпеля своей доверчивостью, она ухватилась за его руку. – Я… наверное, с самого начала не боялась тебя, как бы сильно, – она шутливо нахмурилась, – ты ни старался.

Он не улыбнулся ей в ответ, и, посерьезнев, Белль тихо произнесла:

– Валден верит в то, что делает. Ты – нет… Я с самого начала почувствовала в тебе расхождение между тем, что ты говоришь, что делаешь и тем, каким ты был и можешь быть. Но ты, – она прикусила губу, тряхнула головой, – тебе просто нет дела до себя!

Он сухо усмехнулся.

– О, я очень осторожен, поверь.

– Я не об этом. – Белль глубоко вздохнула. – Почему, почему ты веришь, что недостоин ничего, кроме тьмы?

– Потому что это так. Белль, ты не знаешь и одной сотой всего, что я сделал. В обоих мирах. Я ни о чем, – он помедлил, – не жалею.

– Не жалеешь, потому что знаешь: если начнешь, сожаление раздавит тебя. Румпель, я знаю, в тебе есть добро, но за него нужно бороться.

– Бороться? – он устало засмеялся резким, режущим смехом, и невольно взгляд Белль снова упал на надколотую чашку. – Белль, я сбегал от каждой из своих битв до начала сражения. И… – злые нотки ушли из голоса, и он мягко договорил: – есть битвы, в которых нельзя одержать победу.

Он говорил так, как говорят о чем-то непреложном, и все же Белль прошептала:

– Я знаю. Но еще я знаю: есть битвы, победу в которых одерживаешь уже тем, что… просто вступаешь в бой.

Белль уже казалось, что она говорила слишком тихо, когда он сухо, сдержанно ответил:

– Белль, это красиво звучит лишь до тех пор, пока речь идет не о реальном мире.

– Все получится. Ты найдешь выход, мы, – его лицо изменилось, взгляд стал напряженным, но Белль уверенно закончила: – справимся.

Он молчал так долго, что Белль почти поверила: справятся. Пока он не ответил приглушенно, ровно:

– Ты забываешь. В таких сражениях побеждает только тот, кому нечего терять.

***

Добравшись до окраины, Нил пошел торопливым шагом, в такт беспокойным мыслям. Он уверял себя, что отец позаботится о том, чтобы с Белль ничего не случилось. Когда Нил уходил, отец уже знал, что предпринять. На секунду вползло опасение: а что, если следующим арестуют отца? Нил лениво отмахнулся. Это исключено. Уж кто-кто, а Темный всегда и везде выйдет сухим из воды. И, конечно, отец вытащит Белль.

На долю секунды шевельнулась недобрая мысль – а сколько людей попало туда, где сейчас Белль, благодаря Румпельштильцхену? И Нил от души пожелал, чтобы этот вопрос никогда не пришел на ум Белль.

Белль.

Сейчас Нил думал не о сказочной принцессе. Перед глазами вновь стояла девушка, с которой он познакомился в госпитале на Рю Тьерро – «Никто не решает мою судьбу, кроме меня». Белль подтверждала это каждым своим поступком, каждым своим выбором. К подавляемому страху за нее вдруг примешалась зависть.

Мысленно Нил вернулся в февраль.

Поздний час, немноголюдная улица, трель полицейского свистка. В этот вечер Нил «не работал», но рефлекторно ускорил шаг, избегая столкновения с «фараоном».

Когда он свернул на шумный проспект, его едва не сшибли с ног.

– Приятель, полегче.

Парень, точно радуясь передышке, раскрыв рот, жадно глотал воздух.

Пробормотав что-то вроде извинения, беглец двинулся вперед, явно собираясь нырнуть в первый переулок справа.

– Слушай, если пытаешься сбежать, – окликнул Нил, – учти: за этим переулком наткешься на блокпост.

– Есть идеи получше?

Нил секунду поколебался, но открытое мужественное лицо парня дышало безоглядной уверенностью в том, что он, Нил, прям-таки горит желанием помочь. И, дернув плечом,Нил сдался.

В узком переулке за полтора километра от места встречи, в темной арке многоэтажного дома, они, прислонившись к стене, пытались отдышаться.

– Что ты стащил? – поинтересовался он. – Нил.

– Дэвид.

В тусклом свете Нил разглядел, что Дэвид старше, чем показалось сперва, тому уже под сорок.

– Не я стащил. У всех бельгийцев стащили, – Дэвид обвел окрестности рукой, – все это.

– Только не говори, что ты из… – Нил коротко простонал. – Так, все с тобой ясно, и нет, выдавать я тебя не стану, давай просто мирно разойдемся, пока ты не успел приступить к вербовке.

–Да вроде и не собирался, – покачал головой Дэвид.

Нил, оторвавшись от стены, потянулся, расправляя плечи.

– Правильно, приятель, потому что у меня в кармане лежит билет до Нью-Йорка. И через пятнадцать часов все это дерьмо, – он скопировал жест Дэвида, – останется позади.

Дэвид тоже выпрямился, с грустно-сожалеющей улыбкой заглянул Нилу в глаза.

– А если однажды все это дерьмо встретит тебя в новой жизни?

Тринадцать часов спустя Нила, карманного вора со стажем, обокрали на пятьдесят шесть франков и один билет до Нью-Йорка.

Неоднократно за следующие шестнадцать месяцев Нил задавался вопросом, куда завела бы его дорога, не окажись стриженый жулик с пристани таким ловкачом.

Хотелось ответить себе, что все так или иначе закончилось бы Сопротивлением. Но на самом деле Нил далеко не был в этом уверен.

Нил переступил порог, и мгновенно, точно она у окна караулила его появление, к нему бросилась Зелина.

– Зел, подожди, – ошарашенно проговорил он, невольно пытаясь развести сплетшиеся на шее гибкие руки.– Хей, что на тебя нашло?

Она отпустила его, только когда он ответил на один из ее бесчисленных поцелуев.

Отступив на шаг, Зелина гордо продемонстрировала накрытый стол: сардины, черный хлеб, картофель.

– Вино?– Нил растерянно повертел в руках изящную удлиненную бутылку бордо. – Откуда? И что мы отмечаем?

Зелина, проскользнув на свое место, слегка дрожащими руками откупорила бутылку и, подняв стакан, плеснула алую жидкость.

– За конец этого,– она кивнула головой в сторону окна, – безумия. Залпом выпив вино, она даже прижмурилась от удовольствия, точно смакующая сливки кошка

Нил потер висок; хорошенький конец дня, ничего не скажешь.

– Это безумие только началось, Зелина, —хмуро бросил он, направляясь к двери.

Зелина что-то убежденно выкрикнула ему вдогонку, но Нил уже не слушал ее.

========== Глава 36 ==========

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить.

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

А.Ахматова.

Мы сожгли все слова, которыми можно было бы нас оправдать.

М. Скаф.

Наугад, растерянно, почти надеясь, что Голд не только ответит на ее вопросы, но и объяснит, зачем она их задает, Эмма вошла в кабинет. Себя Эмма не спрашивала, зачем пришла к нему. Какой толк в этом, если все равно не понять, почему человеку, который застрелил на ее глазах безоружного парня, она доверяет больше, чем отцу-герою (пусть и герой Дэвид для всех, но не для нее).

Короткое: «Подожди», шелест бумаг, в которые вновь углубился Голд.

Она смотрела на Дэвида, что-то равнодушно отвечала на его расспросы и все время слышала голос Мэри-Маргарет. Слова той о вине. О прощении. О тьме и свете.

Наивная, отважная Мэри-Маргарет. Если секретарша и пыталась поддержать Эмму, то получилось все не так, как та ожидала. Совсем не так, беззвучно всхлипнула Эмма. Давило безвоздушье этого нового пространства, в которое она угодила, нажав на спусковой крючок. Давило новое, ранее не испытанное одиночество.

Она смотрела на Дэвида и не чувствовала ни гнева, ни обиды. Ощущала только непричастность к Дэвилу,к его миру, в котором все невинны и все герои.

Непричастность к Мэри-Маргарет, потому что здесь, по эту сторону виновности, все были одиноки.

Мэри-Маргарет не права – общая вина не сближает, это Эмма еще острее ощутила.

Не сближает.

Эмма не выдержала. Заговорила сначала ровно, холодно, обвиняюще:

– Все время, что мы провели вместе, ты только и делал, что просил прощения. Почему ты ни

разу ни в чем меня не обвинил? – глаза заволокли слезы, голос начал срываться. – Ты же знал, что я делаю! Ты знал, что операцией по аресту руководила я. Погиб один из ваших, погиб на моих глазах. Ты все знал. Почему ты ни разу не сказал мне, что я… что я чудовище?!

Лицо Дэвида не изменилось.

– Эмма, что ты знала об СС? – бережно спросил он.

– Я знала достаточно, – упрямо, зло бросила она, не разрешая себе услышать в его голосе готовности понять и простить.

– Ты знала не все. Ты ведь доверяешь Голду? Работаешь с ним. Я не знаю, что он рассказал и что продемонстрировал тебе из своих методов, но хорошо знаю, что рассказывали о нем те, кому удалось вырваться из их застенков. Эмма, мало кто умеет так ломать людей – физически, психологически – как он. Но знаешь, в чем проблема? Что таких, как он, десятки, сотни, такова вся система.

Эмма слушала, и у нее не было сил разбираться в том, что говорил отец.

Она упала на диван, уставилась в пол.

– Сегодня он не позволил мне убить человека. Я хотела. Я … я думала, что что-то во мне умрет навсегда.

Отцовская рука коснулась ее волос. Эмма не подняла глаз.

– Но не умерло, – тихо сказал он.

Эмма едва шевельнула губами:

– Я не знаю.

Наконец Голд взглянул на нее, равнодушно приглашая заговорить.

– Меня вызывал бригаденфюрер Валден, – собственный голос звучал слишком медленно, неуверенно. Эмма откашлялась и попробовала заговорить громче, – он расспрашивал о «Сторибруке».

Голд с непроницаемо-нетерпеливым видом слушал ее.

– Вы не спросите, что я сказала? – полупросительно произнесла Эмма.

Голд хмыкнул.

– Ты не знаешь ничего такого, что уже не было бы ему известно.

– Он… угрожал мне, – Эмма оставила попытки говорить громче, и эти слова прозвучали почти шепотом.

Скучающее выражение на лице Голда углубилось.

– Все ясно. Пытался через тебя подобраться ко мне. Обычные методы, я бы поступил так же. Тебе не о чем беспокоиться, Эмма, – она почувствовала, как съеживается под его взглядом, – в этом случае ты – всего лишь оружие. Причем, – в его голосе зазвучало явственное удовлетворение, – бесполезное.

Чувствуя, как немеют губы, Эмма выговорила:

– Валден упоминал о Нолане.

– И что о нем? – уже раскрывая очередную папку, бросил Голд.

– Он недоволен тем, что нет результатов работы.

– Не он один.

Эмме казалось, будто каждая фраза Голда – удар, которого она не чувствует не потому, что он не попадает в цель, а потому что она слишком оледенела, чтобы что-то испытывать.

– Он сказал, что, возможно, лично займется Ноланом, – вяло добавила она.

Голд жестко усмехнулся.

– Ну, если ты как следует постараешься, чего я и ждал от тебя, поместив Нолана под твою ответственность, до этого не дойдет.

Эмма пожала плечами.

– Нолан никого не выдаст.

– Тем хуже для Нолана и… тем занятнее для Валдена, – тем же тоном откликнулся Голд, поднимаясь и проходя мимо нее к шкафу с бумагами. – Пусть поломает себе голову над тем, что Нолан делает в твоем обществе, это неплохой отвлекающий маневр.

Эмма пошатнулась; ярость внезапным шквалом прорвалась через оцепенение и пламенем дохнула ей в лицо.

– Отвлекающий от чего?! – хрипло вскрикнула она, подскочив к Голду. – От чего?!

Дребезжащий грохот – захлопнулась дверца шкафа. По стеклу протянулась трещина. Бесстрастное лицо Голда исказилось, Эмма смотрела в сверкнувшие ледяным бешенством глаза.

– А это, – Эмма впервые слышала столько грубой злобы в его голосе, – не твое дело, Свон/ Твое дело, – Эмма вздрогнула и попятилась, когда Голд с размаху дважды, подчеркивая свои слова, ударил тростью в пол, – выполнять приказы.

Страха не было, оцепенение ушло бесследно. Ни на мгновение не отводя взгляда, Эмма внятно произнесла:

– Это мое дело.

Голд не кричал, а неспешно произнес, и низкий голос больше напоминал рычание:

– Не провоцируй меня, Свон.

Эмма безбоязненно ждала.

– Вам и правда все равно? – спросила она наконец.

Голд картинно развел руками.

– Но… вы же сказали, когда не дали убить Джонса, вы говорили…

– И ты всему поверила? – он разочарованно окинул ее взглядом. – Напрасно.

Эмма сморгнула слезы, но они все же зазвенели в голосе:

– Поверила. А сейчас не верю.

Их взгляды встретились, Голд, пожимая плечами, двинулся мимо Эммы обратно к столу.

– Придется, – обронил он на ходу.

– Я доверяла вам.

Он замедлил шаг, обернулся.

– А вот это даже забавно. И чем же, позволь узнать, дорогуша, я вызвал подобные чувства?

Эмма молчала.

Когда предают, должно быть больно. Очень больно. Она запомнила это. И с папой Жанно, и с мамой Жизель, и с Лефеврами. Она обещала себе, что третьего раза не будет.

Голд театрально вздохнул.

– Вижу, ты и сама понимаешь, что допустила ошибку. Я многому учил тебя, но доверие – нет, только не ему.

Она дождалась, когда Голд вновь пойдет к столу. Так, ожидая, что он обернется, говорить было проще. Так было проще все еще верить, что он услышит. Ответит.

Слезы, которым Эмма не позволила пролиться, зазвенели в голосе:

– Вы сказали, что порой нужно упасть достаточно глубоко для того, чтобы увидеть свет.

Она поперхнулась, замолчала. Словно ждала, что вот сейчас магическим образом все образуется, всех бед можно будет избежать, на все вопросы найти ответы.

Эмма не хотела, действительно не хотела, чтобы следующие слова прозвучали даже не просьбой, а мольбой:

– Так помогите!

Голд обернулся настолько стремительно, что секунду Эмма была уверена: ударит.

– Я не… – потеряв равновесие, он оперся обеими руками о стол. От резкого, рваного движения по лицу промчалось выражение боли.

Выровняв дыхание, он поднял голову и сухо усмехнулся.

– Хватит болтовни о свете и тьме, Свон. Можешь идти.

Что-то кружилось в сознании, затягивая Эмму в безумную пляску. Нужно было найти слова, которые, как волшебным ключом, отомкнули бы, выпустили ее. Не только из кабинета.

Наконец слова нашлись, и Эмма тихо, отчетливо произнесла:

– Вы страшнее Валдена. Он… он хотя бы верит в то, что делает.

***

Выскочившая из кабинета Голда светловолосая девушка скользнула по Марлин взглядом – невидящим, ненавидящим – и ринулась по коридору.

– Проблемы с подчиненными?– бросила Марлин у дверей. – Судя по твоему виду, их от этой девицы немало.

Голд несколько секунд с молчаливой сосредоточенностью смотрел на Марлин. На его лице мелькнуло неуловимое выражение и тут же сменилось усталым раздражением.

– Куда больше их от начальства, – уронил он. – Ты меня разочаровала.