Текст книги "Каштаны цветут дважды (СИ)"
Автор книги: Helena222
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– С тебя хватит, Белль.
Она раздраженно повела головой.
– Не зови меня так, – язык едва ворочался, казался слишком объемным. – Меня назвали Лизой, но после смерти мамы отец стал звать меня ее именем. Но я не Белль, – она коротко усмехнулась, жалея, что в руке нет бокала, – уж точно не сейчас. Мама умерла из-за меня, – с грубостью, от которой на миг захотелось съежиться в комочек, спрятаться от самой себя, добавила она. Но прятаться от Голда отчего-то не хотелось. И не было жаль, что последние слова сами собой слетели с языка.
– Как это случилось? – помолчав, вполголоса спросил Голд.
Белль, кусая губы, зло смаргивая навернувшиеся на глаза слезы, цеплялась за остатки тающего мутного веселья, за лихую беспечность.
– Не важно, – раскинув руки, она потянулась всем телом, встряхнулась. – Как я устала, – нараспев сказала Белль, закрыв лицо ладонями и покачиваясь из стороны в сторону, перемежая слова бессмысленными ухмылками, – я устала от этой чертовой квартиры, от чертовой тишины, от чертового СС, от чертового вермута… – пальцы соскользнули с лица, и она с почти обвиняющей требовательностью закончила: – устала искать тебе чертовы оправдания!
Голд отрывисто и, похоже, искренне рассмеялся.
– Зачем тебе искать мне оправдания?
Белль с хмельной серьезностью подняла глаза.
– Потому что ты мне нравишься, – обреченно ответила она и, растерянно икнув, умолкла.
Голд несколько секунд молчал, глядя на Белль со странной, почти пугающей неподвижностью. Она сглотнула, уже немного представляя, каково ей будет вспоминать эти слова на следующее утро. Но сейчас было все равно. Белль заметила, что он смотрит на нее с каким-то странным, потерянным удивлением, и на мгновение это даже показалось ей обидным.
– Тебе надо проспаться, – услышала она уже издалека, от двери холодный голос. Белль не то кивнула, не то качнула головой. Внезапно ей стало не по себе. Мутило, нёбо распухло и горело, подламывались ноги.
Ухватившись за стол, она подняла глаза, поискала взглядом расплывчатую фигуру в черном.
– Мне плохо, – выдохнула Белль уже непонятно когда и как очутившемуся рядом Голду. Почувствовала, как он обнимает ее за плечи. Пол уходил из-под ног, но однажды Голд уже подхватил ее, и Белль, рискнув, разжала пальцы. Вслепую повернувшись, она прижалась щекой к его плечу. Прежде чем туман сомкнулся над головой, Белль умиротворенно, сладко вздохнула.
***
Мэри-Маргарет устало потерла глаза и помассировала друг о дружку подушечки одеревеневших пальцев. Осталось только две копии и можно…
Стол содрогнулся, и Мэри-Маргарет недоуменно вскинула глаза. Эмма, только что налетевшая на край столешницы, с отсутствующим видом потирала бедро. На побледневшем лице выделялись мутные глаза.
– Эмма, – неуверенно начала Мэри-Маргарет, – Эмма, с тобой все в порядке?
Та с недоумением взглянула на нее.
– Со мной? – словно очнувшись, Эмма угловатым жестом сунула руки в карманы, коротко засмеялась. – Лучше не бывает.
Взгляд Эммы остановился на столе, перешел к аккуратным стопочкам рукописей и набранных страниц, к пишущей машинке. Мэри-Маргарет, не отваживаясь больше заговаривать, съежилась, нервно опустила глаза, потянулась к сумочке, висящей через спинку стула.
Эмма, тяжело ступая, ушла, а она еще долго сидела, не поднимая глаз и недоумевая, отчего именно сейчас вдруг снова в ушах зазвучали все те доводы, которыми Мэри-Маргарет убедила себя три месяца назад, что, начав работать в секретариате СС, она не причинит никому зла. Это просто место секретаря. И только.
Сейчас доводы звучали едва слышно.
Мэри-Маргарет, выпрямившись, лихорадочно застучала пальцами по клавишам.
***
Горячий сладкий чай немного утихомирил сумасшедшую головную боль и отогнал тошноту, но туман стал еще гуще, и Белль то выплывала из обволакивающего прохладой сна, то вновь погружалась в него. Она разговаривала. Кажется, с Голдом. Он отвечал ей.
– Как тебя зовут? – лениво, не приоткрывая глаз, спросила Белль. – «Р» – что это означает?
Донесся легкий смешок.
– Совершенно непроизносимое немецкое имя.
Она озадаченно нахмурилась, попыталась разлепить тяжелые веки.
– Ты мне совсем как в сказке о… Румпе… Румпельш… – Белль оставила попытки выговорить затейливое сказочное имя, – предлагаешь догадаться, как тебя зовут? – она чуть повернула утопающую в мягком кресле голову и задумчиво прошептала: – Если не назову твое имя с трех попыток, то останусь твоей пленницей навсегда. А если назову… Что произошло с тем колдуном, когда его имя угадали? – снова сомкнув веки и удобнее подтянув ноги, спросила Белль.
– Ничего хорошего, – терпеливо отозвался он.
По голосу Белль поняла, что Голд наклонился над ней. Почувствовала, как он берет ее за руку, ищет пульс. Она шевельнула рукой, чтобы его пальцы свободнее легли на запястье.
– Для кого? – сонно спросила она, не открывая глаз. – Для того, кто угадал, или для него?
Голд выпустил ее руку, и, приоткрыв глаза, Белль увидела, что он смотрит на нее с мягкой, задумчивой грустью.
– Для обоих.
Повыше подтянув, чтобы уткнуться подбородком, шерстяной плед, Белль свернулась клубочком и зажмурилась.
– Можешь звать меня «Белль», – выговорила она, погружаясь в сон.
– Хорошо, – в его голосе послышалась улыбка. – Спокойной ночи, Белль.
========== Глава 16 ==========
– Нет, – стиснув зубы, выдавил Дэвид.
Эсэсовец вздохнул.
– Вы заблуждаетесь. Поверьте, вы расскажете все и расскажете в подробностях. Вы будете умолять дать вам досказать. И, нет, мсье Нолан, это не угроза, не запугивание. Вы расскажете все.
Дэвид слушал сочетающий вкрадчивость с холодностью голос, и его все сильнее охватывало исступленное желание размозжить говорившему голову. Не из-за его угроз, которые, Дэвид знал, пустыми не были. Из-за другого.
– А что, если у меня тоже есть вопросы? – перемежая каждое слово паузой, чтобы сохранить самообладание, спросил Дэвид.
Голд пригласительным жестом взмахнул рукой.
– Вернее, один, – глухо выговорил Дэвид. Глубокий вдох. – Что вы сделали с моей дочерью?
Эсэсовец словно ждал этого вопроса; он с готовностью, нет, даже польщенно, усмехнулся.
– Только то, на что у вас не хватило ни времени, ни желания, – растягивая каждое слово, ответил он. – У вас внушительный список, мсье Нолан. Румыния, Испания, Дания, Норвегия, Люксембург. Вы были так заняты, спасая эти страны, что упустили, – Голд иронично щелкнул пальцами, – собственную дочь.
– Я спасал таких, как Эмма, от таких, как вы, – глядя в по-змеиному неподвижные глаза, выделяя каждое слово, выговорил Дэвид.
– Но ее вы не спасли, – в голосе Голда насмешливые интонации вдруг вытеснила приглушенная, мрачная ярость.
Несколько секунд эсэсовец молчал, словно пытаясь справиться с явно непритворной злобой, потом подался вперед и негромко спросил:
– Скажите, что вы сделали для спасения дочери? Что попытались бы сделать, получи вы второй шанс?
Дэвид растерянно смотрел на Голда. Сложно было не распознать в голосе и словах эсэсовца обжигающей ненависти, которая резко контрастировала с тем, как тот начал допрос. Дэвид смутно догадывался, что к нему это чувство отношения не имеет.
– Ни у кого нет второго шанса, – тяжело сказал он наконец.
Эсэсовец непроницаемо, холодно и опасно улыбнулся.
– Перейдем к моим вопросам.
***
Мэри-Маргарет свернулась клубочком, спрятала голову под подушку, но ни поза, ни старательно нашептываемое «Я никому не причинила зла» не помогали. Было холодно, тоскливо и одиноко. За подушкой начинался огромный, непонятный, пугающий мир, но сейчас Мэри-Маргарет боялась не его.
Было страшно наедине с собой.
К вечеру Мэри-Маргарет решилась.
***
К вечеру поднялся ветер, не по-весеннему порывистый, сухой. Кучевые, подсвеченные темным пурпуром фиолетовые облака низкой грядой облегли небо на западе.
Белль с тяжестью на сердце оторвала взгляд от окна. И импульсивно спросила:
– Я здесь уже пять дней. И что, твой блестящий план сработал? Ты кого-то арестовал?
Голд внимательно взглянул на нее.
– Нет.
– Но это только вопрос времени. Рано или поздно ты арестуешь всех.
– Белль, это неизбежно, – сухо уронил он, меняя позу и удобнее перехватывая набалдашник трости.
Белль отступила от окна вглубь комнаты.
– И что с ними будет? – откинув голову, она взглянула на Голда.
– То, на что они вполне осознанно, – на последнем слове голос стал холоднее, – шли.
– Как и я.
– Ты по делу не проходишь,– нетерпеливо бросил Голд.
– Почему? Потому что ты так решил? Я останусь жива, просто потому что у тебя духу не хватит поступить со мной, как с другими?
Перебиравший, пока она задавала вопрос за вопросом, папки Голд при последних ее словах поднял на Белль насмешливо мрачный взгляд.
– Да.
Она секунду помолчала.
– Но ты же мог бы… – неуверенно начала Белль, но он перебил ее.
– Мне нет дела до остальных, дорогуша, – четко, равнодушно произнес он. – Только и всего.
Белль, похолодев, смотрела в темные, безжалостно непроницаемые глаза.
– А если бы среди них был кто-то, кто тебе… – она осеклась и начала заново: – Если бы среди них был твой сын, ты смог бы уничтожить его, как уничтожаешь других?!
Голд, точно не расслышав вопроса,поднялся, перехватил трость и прошел мимо Белль.
Остановившись в двух шагах от нее, вполоборота, он ровно сказал:
– Я уже это сделал, Белль.
Она видела, как его губы искривила усмешка, как он, опустив голову, оперся рукой о стол.
Белль подошла поближе, накрыла его руку ладонью. На мгновение ей показалось, что он отпрянет от ее прикосновения, и она убрала ладонь.
Голд поднял голову, взглянул на Белль. Неуверенным жестом, точно вслепую, протянул руку, дотронулся – Белль едва ощутила его прикосновение – до ее щеки.
И тогда, свободно, легко, всем своим существом Белль потянулась к нему, приподнялась на цыпочки, и его губы коснулись ее губ. Прикосновение перешло в поцелуй; поцелуй, не соединяющий их – Белль чувствовала это – но пронизывающий осознанием: к отдельности друг от друга нет возврата.
Через секунду она почувствовала, как что-то изменилось. Открыв глаза, Белль чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Белль разняла и опустила руки – он смотрел на нее с потерянным, смятенным выражением. Внезапно оно исчезло, сменившись приглушенной, душной злобой.
Голд стиснул предплечья Белль и, вынуждая ее смотреть ему в глаза, прошипел:
– Я солгал тебе. Все арестованы. А те, кто уцелел, будут схвачены в ближайшие дни. Ну же, Белль, – он встряхнул ее, и тут же его пальцы разжались.
Он тяжело оперся о стол и медленно, неровно усмехнулся, почти попросил ее:
– Скажи, что я чудовище. Отшатнись. Сбеги.
Тянулись секунды, по щекам Белль струились слезы. Уже зная, что своим молчанием предает друзей, она шагнула к нему.
Ее рука снова накрыла его.
***
Выжидать, когда полностью стемнеет, не хватило терпения.
Нил бесшумно прикрыл за собой дверь и огляделся. В квартире Белль стояла мертвая тишина. Крадучись, он обошел все комнаты. Следов обыска он не нашел, но, вернувшись в гостиную, уже почувствовал: с Белль стряслась беда.
На полу что-то белело. Нил наклонился, подобрал чашку и почти сразу нащупал скол края.
Нил все еще сжимал чашку в руках, когда за спиной щелкнул выключатель, и комнату залил неяркий свет. Невозмутимо шагнув к столу, чтобы поставить чашку, Нил осторожно скользнул правой рукой в нагрудный карман, но негромкий, низкий голос за спиной предупредил:
– Не стоит.
Несколько секунд Нил не шевелился. Рывком обернулся.
В дверном проеме стоял более двух веков назад выпустивший руку Нила отец.
========== Глава 17 ==========
Cамым фантастичным было, насколько буднично и реалистично выглядел Румпельштильцхен. Нилу даже захотелось на мгновение усомниться в собственной нормальности; усомниться в реальности хлынувших в сознание воспоминаний о другом мире.
Нил не сводил взгляда со стоящего перед ним человека. В этом мире Рупельштильцхен уже не выглядел как чудовище. Впрочем – Нил скользнул взглядом по форме СС – это как посмотреть.
Больше двух столетий убегал Нил от мыслей об отце, и сейчас, глядя в холодные глаза стоящего перед ним человека он понял: побег удался. Нил ничего не испытывал. Ни разрывающего, лишь к концу первого века в Неверленде присмиревшего ощущения одиночества. Ни пришедшей на смену горечи. Ничего.
Физическое оцепенение понемногу отступало, Нил шевельнулся, переступил с ноги на ногу, откашлялся.
– Не думал, что вновь увидимся, – севшим голосом проговорил он. – Как ты меня нашел?
– Мы знакомы? – с вежливым интересом спросил Рупельштильцхен.
– Встречались, – с отрывистым смешком кинул Нил. На смену заторможенности все же подоспела злость, но не та, настоящая, копившаяся десятилетиями – да что там, столетиями – а поверхностная, первая, до какой удалось дотянуться, горячая, незрелая, почти мальчишеская. – Ты все же попал в этот мир. Как тебе это удалось? Вырастил волшебный боб? Затиранил фей? – слыша, как срывается голос, Нил замолчал.
– На безумца вы мало похожи, – размеренно заметил невозмутимо выслушавший его Рупельштильцхен, – а симуляция, какой бы искусной она ни была, едва ли лучший для вас выход.
– Можешь подсказать другой? – не вслушиваясь в слова, наугад бросил Нил.
Удивление отчетливее проступило на лице эсэсовца.
– С какой стати?– вкрадчиво спросил он.
Нил с минуту молчал, потом разразился хриплым хохотом.
– Да, ты ничего не делаешь наполовину, – отдышавшись, проговорил он.
Нил ожидал, что на лице Румпельштильцхена отразится растерянность, сожаление, или, напротив – раз уж сын стал настолько ему безразличен – гнев, злоба. Хоть что-то живое.
Но эсэсовец продолжал хладнокровно изучать его взглядом. Это даже на отречение не было похоже. Он просто смотрел на сына как на – как на незнакомца.
– Ты что, и правда не узнаешь меня? – вырвалось у Нила.
В темных глазах что-то дрогнуло, всколыхнулось. На мгновение.
– Вы арестованы, – заледеневшим тоном бросил эсэсовец.
– Как кто?
– Нил Кэссиди, я полагаю, – пожал плечами мужчина.
Нил прикрыл глаза, напрягся. Поглубже вдохнул.
В этом мире он произнесет свое имя впервые.
– Бэйлфаер.
Эсэсовец иронично повел правой, сжимающей револьвер рукой, – Нил узнал жест – но движение осталось незаконченным. Мужчина внезапно пошатнулся, отступил на шаг, прислонился к стене и замер. Плотно прикрыл глаза, учащенно, тяжело дыша.
– Бэй, – прошептал Румпельштильцхен.
***
Пошли вторые сутки с момента сорвавшегося захвата Лероя. Она разбирала бумаги, пыталась отследить перемещения поступавшего к Лерою динамита, анализировала данные от саперов, занявшихся складом. Параллельно огрызалась на озабоченно поглядывающую на нее Мэри Маргарет, поглощала кофе и почти случайно расколотила дома пластинку с маршем Auf Leidhersson.
Сейчас, молчаливо глядя на Джонса, Эмма и не пыталась создать хотя бы видимость допроса. Скользила по мужчине взглядом, отмечая обожженное веко, под неестественным углом согнутую и уже сильно опухшую правую руку, пепельно-серый цвет кожи. Воображение с готовностью рисовало детали допроса, ничего, как следовало из краткой записи в деле, не давшего. Эмма впервые, с тех пор как перешла работать в СС, не испытывала при мысли об этих деталях затаенного отвращения. Она вторые сутки просто ничего не чувствовала, словно ее заключили в подвижную, перемещавшуюся вместе с ней, прозрачную, звукопроницаемую, но отделявшую ее ото всех и всех от нее камеру. И Эмма толком не знала, чего хотелось больше: прорваться наружу или забиться поглубже.
– Хочешь поговорить об отце?
Эмма недоверчиво изогнула брови.
– Что? – она встряхнулась, и чтобы замаскировать это движение, слегка потянулась. – Ну, разумеется. Думаешь, мне интересно слышать, как отец меня проклинает?
– Он тебя не проклинает, Свон. – Ярко-голубые глаза смотрели на Эмму без тени обычной развязности или самоуверенности; серьезно, задушевно.
Жестко рассмеявшись, она поднялась, будто для того, чтобы размять ноги.
– Да что ты. У дочурки руки по локоть в крови, а папочка готов все простить и забыть.
– Я знаю, что стало с Гастоном. Напрямую от Голда, – Джонс криво усмехнулся, – узнал.
Она скрестила руки на груди, сильнее, чем обычно, охватывая подмышки ладонями.
– Он нарушил сделку. Предупредил Лероя, пытался сбежать, – кинула Эмма. Деловитый, безразличный тон хорошо удался ей.
Она ждала, что в глазах Джонса отразится омерзение, но его взгляд не изменился.
– Ты стараешься убедить себя в том, что тебе это по душе, но это не так. Ты не такая, как они, Свон.
Эмма коротко выдохнула. Прозрачные, оберегавшие от сожалений стены судорожно содрогнулись, пропуская, допуская к Эмме спазм боли.
Она разжала руки, стремительно шагнула к Джонсу. Он, болезненно поморщившись от движения, поднялся ей навстречу.
С минуту она всматривалась в его глаза – жадно, настойчиво. Отыскивая ненависть. Боясь не найти.
– Я уже убийца, – равнодушно произнесла она.
– Нет, – Джонс покачал головой, и его лицо вдруг утратило отчетливость, начало расплываться. – Я знаю, каково тебе, – он с деланной небрежностью пожал плечами, криво усмехнулся. – Это непросто, признать, что все карты солгали тебе и привели не в тот порт. – Он, уже не улыбаясь, глубоко заглянул Эмме в глаза. – Ты не убийца, Свон, ты всего лишь храбрая, сбитая с толку, потерянная девочка.
Он умолк, но это уже было не важно.
Эмма уже знала, что шаг назад, в сторону, да куда угодно, не спасет. Обратно не шагнешь.
Здесь – снаружи – было холодно.
И – “потерянная, потерянная” – одиноко.
***
Ингрид несколько раз пыталась заговорить с Реджиной, но она не отвечала. Охватив колени руками, Реджина часами просиживала, глядя в одну точку.
Ингрид все не отставала и, раз, присев рядом, без слов обняла ее за плечи. Реджина окаменела. Первым импульсом было вырваться, вскочить, объяснить этой идиотке, почему, из-за кого, они все здесь оказались. Но в ушах продолжало звучать безразличное «Не чудовище, всего лишь предательница», и Реджина не шевельнулась.
Радуясь, что в камере темно, ощущая, как до предела растягиваются губы, она улыбнулась в темноту и пустоту.
========== Глава 18 ==========
Теперь в жалком, прильнувшем к стене человеке Нил без труда узнал отца.
– Бэй, – снова выдохнул Румпельштильцхен, все еще не поднимая глаз на сына.
Нил кивнул. С минуту казалось, что ни один из них не сможет нарушить молчание.
– Как ты… как тебя занесло сюда? – отрывисто спросил он наконец, засовывая руки в карманы.
– Я создал Проклятье, – автоматически ответил тот, – но оно… не было готово. Реджина не была готова, – пробормотал Румпельштильцхен, с трудом переводя дыхание.
Вдруг Румпельштильцхен поднял голову, с усилием взглянул на него, словно только что увидел, слабо позвал:
– Сынок.
Нила почти отбросило в сторону.
– Не называй меня так, – стиснув зубы, проговорил он. – Тебе многое придется объяснить. Что за Проклятье? Что ты натворил?
– Древнее Проклятье, – глухо ответил Румпельштильцхен, – единственный способ попасть в мир без магии.
– Реджина, ты сказал, Реджина? Ты что, хочешь сказать…
– Реджина, – перебил Румпельштильцхен, – Чарминг, Белоснежка, – как во сне перечислял он. – Гномы…
Нил обеими руками провел по лицу, взъерошил волосы и коротко, полуистерично, рассмеялся.
– Приятель, ты хоть понимаешь, что натворил?!
– Я пытался найти тебя, Бэй, – в растерянном голосе Румпельштильцхена проступили нотки мольбы, но говорил он так, точно все еще не мог очнуться, заученно, механически, – я триста лет пытался попасть сюда, и другого пути не было.
– Ладно, тебе это удалось, – бросил Нил. – Ты что, правда меня не помнил? И почему СС? – стараясь говорить как можно безразличнее, спросил он.
Румпельштильцхен замедленно огляделся, остановил взгляд на черном рукаве своей формы.
– Проклятье создало для всех нас фальшивые имена, – без выражения ответил отец, – память, личность. Не помня тебя, я знал, что… потерял сына.
– Бросил, ты хочешь сказать? – жестко взглянул на него Нил.
– Бэй, – молящие нотки в голосе Румпельштильцхена стали отчетливее, глаза отца влажно заблестели. Нил поморщился и замотал головой. Вот сейчас действительно подступила ненависть.
– Почему СС? – резко повторил он.
Румпельштильцхен несколько секунд молчал, руки конвульсивно сжимались и разжимались.
– Проклятье меняло обстоятельства, биографии, но, – вдруг голос отца похолодел, зазвучал оттенок вызова, тонкие губы дернулись в подобие мимолетной усмешки, – сущность оно оставило неизменной.
– Понятно. – Нилу и стараться не пришлось, холодное презрение далось без усилий, прозвучало отчетливо. Он откашлялся. – Даю тебе три дня. Если за это время ты не вытащишь всех, кого с таким искусством загнал в ловушку, я сдамся СС. Тебе понятно?
– Бэй, послушай, – Румпельштильцхен отлепился от стены, подался вперед.
Нил вскинул руки в полубооронительном, полуагрессивном жесте.
– Даже не вздумай, – предупредил он. Пальцы подрагивали, как и голос. Хватит, пора заканчивать. – Все, что ты мог мне сказать, запоздало на три столетия. Тебе ясно? Но кое-что сделать ты можешь. И лучше бы тебе это удалось.
Шагнув к выходу, он бросил через плечо:
– Уходи. И сними своих ищеек.
Румпельштильцхен не ответил.
Уже в дверном проеме Нил обернулся.
Румпельштильцхен, двигаясь очень медленно, преодолел несколько шагов до стола, неуверенно протянул руку, коснулся оставленной на столе надколотой чашки.
И Нил вышел.
***
Бэй вышел.
В незанавешенное – Белль не любит штор – окно вливался отсвет заката. Багрянец напоминал кровавое зарево другого неба и другой войны.
Румпельштильцхен смотрел на нежный фарфор, бездумно водил пальцем по линии скола. Сознание – сознание Голда – цеплялось за простые, трехмерные, осязаемые вещи.
Румпельштильцхен отстраненно следил за тем, как Голд дает распоряжение снять наблюдение с квартиры, как люди в черных униформах расходятся, как сменяют друг друга неширокие улицы незнакомого города.
Поднимался ветер – устало ждала своего часа зарождающаяся ночь.
На западе тлел пожар.
Конец первой части
========== Часть 2. Эмма: Падение Проклятья. Глава 19 ==========
Мы за дела должны держать ответ,
Коль есть вина – последует расплата.
Никто и ничего нам не простит.
М. Андерсон.
После заката сухой, раскаленный багрянцем неба мистраль затих, сменившись прохладным, устойчивым северным авалом. На бульварах проступали из ночной тьмы остроконечные соцветия на высоких кронах.
Бросая окутавшему Париж военному затемнению мимолетный, обреченный – ветер уже уносил один бледно-розовый лепесток за другим – вызов, цвели каштаны.
***
Белль не слышала, когда вернулся Голд. Когда она вошла, Голд сидел в кресле, и Белль даже в полутьме освещенного лампой у письменного стола кабинета бросилась в глаза непривычная напряженность его позы и неподвижность взгляда.
– Я… ждала тебя, – сказала Белль, делая шаг вперед. Он, не отвечая, взглянул на нее: сначала так издалека, что Белль стало не по себе, словно один из них был фантомом. Белль на мгновение даже показалось, что Голд пьян. Он смотрел неотрывно, и постепенно во взгляде проступало узнавание, а затем – удивление.
– «Сторибрук» – я хочу им помочь. Я должна, – стараясь не думать о том, как нелепо звучит ее настойчивость, произнесла Белль.
Голд молчал. Белль сначала показалось, что он ее и не слушал. Это заставило ее заговорить требовательнее:
– Ты же можешь что-то сделать!
– Да, – с усталой механичностью ответил он.
– И… ты сделаешь это? – сбившись с решительного тона, спросила Белль.
– Да, – уронил он.
Белль внимательнее всмотрелась в него. Он говорил так, точно его не интересовали ни просьба Белль, ни свой ответ. Но это не было обычной непроницаемостью, напротив, Белль показалось, будто его мысли сейчас настолько заняты, что он едва замечает ее присутствие.
Она растерянно сцепила руки, нервно огляделась. Отчего-то на память пришло, как она зимними вечерами спешила к дому укрыться от тьмы и холода и, оказавшись у двери, нетерпеливо ждала, когда ей отворят. Вот только ощущение было, что снаружи находится не она.
Белль вдруг заметила на письменном столе небольшую фарфоровую чашку со знакомым рисунком и не менее знакомым сколом по краю.
– Моя чашка, – недоверчиво проговорила она. Неуверенно шагнула к столу, прикусив губу, взяла в руки чашку, повернула надколотым краем к себе. – Ты так резко сорвался с места, когда позвонили – ты был у меня? – медленно, безотчетно стараясь оттянуть его ответ, спрашивала она. – И что, кто-то приходил? Ты… -затаив дыхание, она вновь обернулась к нему, – еще кого-то арестовал?
– Нет.
Не успев испытать облегчения, Белль услышала, как он шевельнулся, и уловила в голосе ноту боли.
Не тратя времени даже на то, чтобы поставить на стол чашку, она подалась вперед и коснулась его плеча. Белль заметила, как он вздрогнул от прикосновения – оно не было таким, как два часа назад, они оба знали это – а потом остановил взгляд на ее руке.
– Что с тобой?
– Со мной?
Он несколько секунд молчал, словно размышлял над вопросом, затем рассмеялся приглушенным, безрадостным смехом.
– Ты меня пугаешь, – тихо сказала Белль, не снимая руки.
– Тебе и следует бояться.
– Не тебя.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на нее, черты лица неуловимо смягчились.
– Что случилось? – повторила Белль.
Он пожал плечами и с деланной легкостью, легкостью безнадежности, от которой у Белль сжалось сердце сильнее, чем если бы он говорил с отчаянием, ответил:
– Скажем так, я пытался пересмотреть условия одной сделки. Сделки, о которой я надолго забыл. Как и о многом другом.
Полумрак кабинета будто оттенил негромкие слова, окрасил тьмой.
Словно Белль вновь стала незримой, Голд поднялся, не заметив, как стряхнул ее руку, и прошел мимо нее.
– А теперь тебе лучше уйти.
Белль почувствовала: он избегает называть ее по имени.
– Почему?
Он обернулся – в темных глазах разгоралась мрачная, словно высвободившаяся, злоба.
– Потому, – в голосе звучала насмешливая вкрадчивость, – что бы ты ни придумала, как бы ни старалась убедить себя, меня или нас обоих в обратном, я – чудовище.
Белль, не опуская глаз, оплела пальцы вокруг хрупкой, надколотой чашки.
– Я знаю.
Холодная жестокость во взгляде погасла так же внезапно, как вспыхнула. Не отвечая и не оглядываясь, Голд усталыми шагами покинул комнату.
***
Мэри-Маргарет торопливо перечитала листок; строчки перепрыгивали друг через дружку, буквы расплывались, но несомненно это был список округов, которые предполагалось зачистить в ближайшие два дня.
Мэри-Маргарет бесшумно задвинула ящик и приподняла часть принесенных бланков, чтобы всунуть посередине украденный список. Она вздрогнула всем телом, когда на стопку легла чья-то рука. Две или три секунды Мэри-Маргарет была уверена, что все это нереально. Не может быть, чтобы она, робкая, тихая, незаметная секретарша выкрала у СС информацию. И уж конечно не может быть, чтобы ее вот так застали на месте неудавшегося и первого в жизни героического поступка.
Поддерживаемая ощущением неправдоподобности происходящего, Мэри-Маргарет спокойно подняла глаза на Эмму.
– Что ты делаешь?– прищурившись, спросила Свон.
Мэри-Маргарет не отвечала, захваченная врасплох невесть откуда нахлынувшим и захватившим ее ощущением: она не боится. Впервые, наверное, с тех пор как осознает себя, не боится. Может быть, в этом и есть секрет? Когда худшее происходит, понимаешь, что бояться уже нечего?
Мэри-Маргарет глубоко, свободно вдохнула полной грудью, развела вечно ссутуленные плечи и открыто взглянула в зеленые, холодные, но отчего-то не кажущиеся опасными глаза Эммы.
– То, что должна была сделать давно, – почти не понижая голоса, ответила она.
Эмма, похоже, не на шутку растерялась.
– Ну что, пойдешь, – Мэри-Маргарет, ощутив новый прилив мужества, кивком указала на дверь, – донесешь на меня? Сама арестуешь?
Эмма неловко передернула плечами, отступила на шаг. Словно опомнившись, вновь требовательно сдвинула брови, шагнула вперед.
– Верни то, что взяла, и можешь идти, – сурово бросила Свон.
Мэри-Маргарет помедлила, отчасти наслаждаясь ощущением вызова, отчасти прикидывая, есть ли возможность сохранить украденный список.
Она наклонилась, отыскала листок и молча протянула Эмме.
Эмма скользнула по бумаге глазами, отложила в сторону и вновь, но уже не пытливо, а с каким-то несмелым любопытством взглянула на Мэри-Маргарет.
– Не думала, что ты способна на такое, – тихо проговорила девушка.
Мэри-Маргарет, все еще опьяненная неожиданно обретенной смелостью, тихонько, но искренне, от души, рассмеялась.
– Я рада, что оказалась способна на это. И, – она с серьезной грустью взглянула на Эмму, – рада, что ты оказалась не способна выдать меня.
Эмма покачала головой, взгляд стал колючим, настороженным. Ни дать ни взять – мелькнуло в сознании Мэри-Маргарет – обиженный подросток.
– Считай, что ты получила предупреждение, – бросила Эмма.
Мэри-Маргарет сгребла в охапку бланки и, придерживая левой рукой стопку, вышла из кабинета.
***
Реджина равнодушно встретила пронизывающий взгляд эсэсовца.
Едва дверь за конвоем закрылась, Голд вновь посмотрел на Реджину; в его глазах читалось мрачное нетерпение, смешанное с каким-то странным интересом.
Вдруг он холодно усмехнулся.
– Я, конечно, понимаю, что ты планировала отправить нас всех в ад, дорогуша, – громкий хруст и, бросив на стол половинки переломленного карандаша, Голд прошипел: – но скажи, какого черта ты выбрала настолько некомфортный?!
Сознание зацепилось за вторую часть фразы, и Реджина не удержалась от ядовитой, правда, мимолетной усмешки:
– А вам есть на что пожаловаться?
Голд сузил глаза.
– Когда ты наложила Проклятье? Как выполнила условие? – поигрывая новым карандашом и, похоже, стараясь сохранять невозмутимый тон, спросил он.
– Не понимаю, о чем идет речь.
– Все вы понимаете, ваше величество.
Она в упор глянула на эсэсовца. Какие-то новые технологии допроса? Но Реджина слишком ясно почувствовала: властная уверенность эсэсовца наигранна, за ней кроется нечто похожее на опасение. И он явно был крайне заинтересован в ее ответах на его абсурдные вопросы.
– Куда попали воды озера Ностос? – услышала она следующий, заданный пониженным, вкрадчивым тоном вопрос.
Реджина собралась пожать плечами, но вместо этого вздрогнула, когда Голд, внезапно поднявшись, перегнулся через стол и навис над ней.
– Ты должна знать, в какой из водоемов Парижа попали воды Ностос,– выделяя каждое слово, проговорил он.
– Я не понимаю, о чем идет речь, – ответила Реджина, ощущая искаженное удовлетворение от этого разговора, в котором, она догадывалась, каким-то непостижимым образом ей удается одержать верх.
Голд несколько секунд молчал, потом медленно выпрямился.
– Очень неразумно с твоей стороны, – задумчиво произнес он, – не предусмотреть запасного выхода. Впрочем, —Голд окинул ее насмешливым взглядом, – ты плохо позаботилась о себе в этом мире. А заодно и о Робине.
