Текст книги "Каштаны цветут дважды (СИ)"
Автор книги: Helena222
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Дэвид, – Эмма облизнула губы и вдруг торопливо, сбивчиво заговорила: – ты сможешь добраться до безопасного места, если тебе удастся сбежать… сегодня?
Дэвид непонимающе взглянул на нее.
– Мне не удастся, – мягко напомнил он.
Эмма молча смотрела на него. Сначала он не мог прочитать ее выражения, только чувствовал: с чем-то она борется, и вот-вот сдастся.
Тонкие светлые брови сдвинулись, жалобно опустились уголки губ, и Дэвид вдруг осознал, что взгляд дочери еще никогда не причинял ему столько боли: впервые в ее глазах он не прочитал упрека.
Она заговорила, стиснув руки, едва удерживаясь – он видел – от крика:
– Я… – ее голос сорвался, она нахмурилась. – Я кое-что узнала и… ты в опасности.
– Эмма…
Она вскинула голову.
– Я получила приказ, который не хочу исполнять! Не понимаешь? Тобой хочет заняться… – Эмма осеклась, – не важно. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой, – глядя прямо перед собой, неестественно ровным голосом закончила она. – Тебе нужно бежать, – она отвернулась, дрожащими руками поправила портупею. – Я… позабочусь об охране, дам тебе минут пять. Этого должно хватить.
Она вздрогнула, когда он бережно положил руки ей на плечи.
– Эмма, что случилось?
***
– Свяжите его, – сухо распорядился эсэсовец.
Все переглянулись.
– Мне послышалось или этот сукин сын решил нами командовать? – с интонацией, которая в другое время показалась бы почти забавной, спросил Лерой.
– Не послышалось, – Джефферсон выступил вперед, в глазах химика-экспериментатора поблескивало слегка безумное любопытство. – Похоже, вы считаете, что его,– Джефферсон указал на уже не сопротивляющегося Кита, – разоблачения достаточно для того, чтобы к вам прониклись доверием?
– О доверии речь не идет, скорее о здравом смысле, – со снисходительной небрежностью возразил Голд. – Если я на вашей стороне, у ваших арестованных друзей есть шанс. Если нет, они и его лишены.
– Меня завербовали, – забормотал разом утративший самоуверенность Кит. – Да бросьте, – Нотинг лихорадочно оглядывал всех по очереди, – я не успел причинить никому зла, клянусь! Валден не узнал от меня ничего нового.
– Это может быть правдой, мы встречались от силы три раза, – вполголоса произнес Робин.
– Боюсь, вы еще не осознали положения до конца, – раздражающе-поучительным тоном отозвался Голд.– Если отпустите его, – эсэсовец кивнул на невольно съежившегося на стуле Кита, – у вас в запасе ровно столько времени, сколько ему понадобится, чтобы добраться до Валдена. Возможно, вам скрыться и удастся, но в настоящее время освобождение ваших друзей, уже попавших за решетку, зависит от меня. Не думаю, что им чем-то поможет, если меня поставят к стенке за измену.
– Этим рано или поздно закончится, – неожиданно ответил за всех Томас со спокойной, лишенной ненависти твердостью.
Голд обернулся к Тому, окинул внимательным взглядом, слегка кивнул, точно узнавая.
– Вполне возможно, что рано или поздно этим все и закончится, – уронил Голд. – Но в ваших интересах, чтобы это произошло как можно позднее. А с ним, – Голд снова указал на Кита, – вы знаете, что делать.
На Кита никто не смотрел, кроме Голда и бормотавшего под нос ругательства Лероя.
– Да ладно! – вдруг залился смехом Кит и, дернув связанными руками, нервно вытер губы о плечо. – Кто бы говорил! Да мне за пять лет службы крысой не угробить столько народу, сколько ему за день в кабинете!
Никто не посмотрел на Кита, и тот обреченно затих.
– Стрелять в безоружного, – проговорил в общее молчание Робин. – Никогда не поступал так.
– Ну так попросите вашего ворчливого приятеля, – усмехнулся Голд.
Лерой неуклюже подался назад.
Все молчали.
***
– Эмма, что произошло? – тихо спросил отец.
Она молчала. Если бы она и захотела ответить, то с чего начать? Разговор с Валденом, с Голдом, выстрел в Джонса, выстрел Голда в Лэко, охота на «Сторибрук», перевод в СС, прошлогодняя встреча с отцом, отказ покинуть Париж накануне оккупации.
«Это изменит тебя, изменит навсегда».
«Черт, Голд, почему ты предупредил так поздно?!»
Изменило. Вот что произошло, и пути назад нет. Тьма и свет, и да, похоже, Эмма Свон выбрала не ту сторону.
Невозможно ненавидеть отца, больше не получится обижаться на него. Только завидовать. Ему есть куда бежать. А ей некуда.
«Пути назад нет, шагнешь во тьму, и тьма поселится в тебе». Эмма уже не могла вспомнить, когда она перестала твердить себе эти слова, чтобы удержаться от оглядывания через плечо, чтобы поверить в то, что ее больше ничто не остановит, и когда они стали правдой. А они стали правдой.
Вот все, что произошло.
Она с усилием глотнула воздуха для ответа.
– Я… получила приказ. И я не хочу его исполнять. Ты должен уйти.
– Если ты пойдешь со мной.
Эмма резко стряхнула с себя его руки и отступила на шаг.
– Я? – она залилась нервным смехом. – От кого мне бежать? Я с ними, – она положила ладонь на вышитый на рукаве символ, дрожащими пальцами нащупала молнии, – заодно.
– Уже нет, – слова отца дышали верой в нее, и Эмма ощутила, как нестерпимой болью обожгла ее эта наивная, на все закрывающая глаза уверенность.
Только вот ее глаза открыты.
– Я с ними, – заговорила она уже без нервной дрожи в голосе, со спокойствием, жесткостью. – Я убийца, понимаешь? Ты так говоришь, как будто все просто. Как будто я ничего не успела натворить, но я успела. Мне некуда идти, мне там, с вами, делать нечего.
Сначала ей показалось, что Дэвид смотрел на нее беспомощно, но потом она поняла. Отец смотрел бы на нее так в той, другой, невозможной жизни, когда она бежала к нему с разбитой коленкой или плакала от обиды на соседского мальчишку или горевала по остывшему в руках воробышку. Так смотрят, когда сердце рвется от боли.
Так пытаются пообещать: «Все будет хорошо».
Но ничего не будет хорошо.
Ничего.
***
Кит сидел на стуле, вжав голову в плечи, и смотрел поочередно в лицо каждому, пытался хоть с кем-нибудь встретиться взглядом.
Кит сидел не шевелясь. Чувствовал: спасение в полном бездействии, в подчеркнутой беззащитности. Ни жеста, ни звука.
Оглядывал лица: растерянно-несчастное Робина, воинственное Лероя, с сумасшедшинкой Джефферсона, открытое Кингсли и мрачное Кэссиди.
Все инстинкты кричали: бороться, вскочить, ринуться к двери!
Подавляя эти порывы, Кит подчеркивал своей позой, покорным молчанием, ищущим взглядом насколько он беспомощен и безобиден.
Пока никто не отважился взглянуть ему в глаза, Кит осмеливался надеяться.
А потом он встретил глаза Реджины.
***
Дэвид все молчал.
Эмма сморгнула. Она знала, слез нет и не будет. Но чувствовала, что помимо своей воли просит взглядом: «Солги. Скажи, что не веришь мне».
– Есть вещи, которые нельзя простить, – прошептала она.
Отец кивнул, и Эмма выпустила эмблему, опустила руку.
Громко, отсчитывая секунды молчания, билось сердце.
– Я знаю. Я знаю, дочка. Мне ли не знать.
Три недели назад в его последних словах не было бы ничего, кроме пропитанной раскаянием горечи. Три недели назад Эмма бы усмехнулась или кивнула.
Сейчас она просто ждала.
Точно он сам прислушивался к своим словам, Дэвид тихо договорил:
– Но может быть, все дело в том, что прощение не заслуживают. Просто принимают.
Эмма еще несколько мгновений не двигалась.
Вдруг она потянулась ладонями к лицу и, не успев спрятать лицо, повернулась и прислонилась к плечу отца.
– Пап… – прошептала она и снова со всхлипыванием, – пап…
***
Реджина молча смотрела в светлые глаза Нотинга. Ему стать предателем было так же легко, как и ей? Какая между ними разница? И есть ли различие?
Безразличие накатывало холодящей сердце волной. Нотинга нужно убить. Но никто не возьмет этого на себя.
Откуда-то с самых глубин поднималось властное воспоминание: это сладко. Сладко чувствовать, что в твоей руке чья-то жизнь. Сокрушить живое, бьющееся сердце, превратить в пепел. Нажать на спусковой крючок.
– Дайте оружие, – приказала Реджина, подаваясь вперед.
Прежде чем ей успели ответить, она молниеносным движением выхватила пистолет из рук вытаращившегося на нее Лероя.
Сдавленное восклицание Робина за спиной. Его послушались: никто не направил на Реджину оружие.
Вскинув руку, она навела пистолет на Нотинга. На лбу мужчины вздулись вены, а сейчас появится и маленькая аккуратная дырочка. И все будет кончено. Это легко.
– Нет, – раздался справа от нее очень тихий голос Голда, и, шагнув вперед, тот наполовину закрыл Нотинга. – Это не для тебя.
Реджина точно очнулась. С мгновение она растерянно смотрела в глаза Голда.
– Это. Нужно. Сделать, – выплескивая всю накопившуюся за последние дни ярость и прикрывая гневом только что владевшее ею наваждение, прошипела Реджина.
– Только не тебе, – со спокойной властностью ответил Голд.
– Вот как? – Реджина почувствовала, как улыбка растягивает губы. – На этот раз пистолет заряжен, Голд. – В его взгляде мелькнуло опасение. – И я не знаю, почему до сих пор не разрядила его в тебя.
Голд шевельнулся, но с дороги не ушел.
– Реджина.
Она, больше не улыбаясь, взглянула на него. То, как Голд произнес ее имя… Так окликают того, кто в смертельной опасности.
– Ты сказала, что не хочешь быть той, кого я из тебя сделал. Я тоже не хочу этого для тебя.
Реджина попыталась засмеяться, передернуть плечами.
Голд коснулся ее руки, рядом о чем-то просил Робин.
Слева мелькнула тень.
Реджина не вздрогнула, когда по складу прокатился сухой треск выстрела.
========== Глава 40 ==========
Нил не слышал, что отец вполголоса говорил Реджине, лишь видел, как лицо Реджины дрогнуло, как жестокое упоение погасло во влажно блеснувших глазах. Но пистолет Реджина не опустила, и Нил видел, как, на секунду отвернувшись, Румпельштильцхен быстрым, полуиспытующим, полураздраженным взглядом обвел собравшихся.
Нил машинально тоже оглядел всех. Они не станут стрелять.
У Робина кодекс. Злость Лероя уже благополучно излилась в ругань. Томас – все они – слишком благороден, чтобы стрелять в безоружного.
Кит вымолит пощаду, уйдет.
Либо сдержит слово, либо нет, но Сопротивленцам хуже не будет, они и так с Компьенского мира в бегах.
Обертштурмбаннфюрер Голд в бега уйти не сможет. «Рано или поздно», сказал Томас, а отец не возразил.
Вот оно, необходимое решение, которое никто не хочет принимать. Только Реджина. Но это не для нее, хватит с нее уже. Хотя отцу-то какое дело?!
Нил потянулся за пистолетом, не для выстрела и не чтобы держать оружие наготове. Просто потянулся.
Три века на сказочном острове, несколько лет в Нью-Йорке, Голландии, Париже. Всегда удавалось отвертеться от решений, ответственности. Остаться в стороне, и черт, как же это было удобно.
Нил смотрел на Кита и перед ним одно за другим проплывали лица.
Сильная, гордая Реджина, балагур и смельчак Киллиан, спокойная красавица Ингрид, справедливый, мужественный Нолан; кто-то выбивает доску – и лица искажает предсмертная судорога удушья.
Последним он увидел отца, таким, каким тот был в ночь побега.
Униженным, беспомощным. Снова целующим чей-то грязный сапог.
И это было последним, что Нил увидел перед тем, как палец лег на спусковой крючок.
Звук выстрела показался Нилу далеким, таким далеким, и он даже не сразу понял, что сам спустил курок.
Полусмущенные, полублагодарные лица, невнятные голоса.
И тонкая струйка крови по виску Кита.
***
Отцовские руки обнимали ее, и Эмма, отняв от глаз ладони, спрятала лицо на отцовском плече.
Было все еще больно, может быть, больнее, чем когда-либо.
Но не было больше ненависти. Ни ненависти к отцу, такой удобной, когда нужно закрыться от сожалений или сомнений; такой полезной, когда Эмма пыталась набраться жестокости и у нее получалось; такой темной, что она почти привыкла видеть мир через эту призму многолетней обиды.
Ни появившейся позже ненависти к самой себе.
Из-под ресниц просочились слезы, и в то же мгновение под прищуренными веками вспыхнул золотистый свет. Волосы и лоб овеяла волна, пахнущая вереском, персиковыми карамельками и сладкой горечью каштанового меда.
Отец покачнулся, обнимающие руки ослабели, и тотчас вновь, крепче прежнего, прижали ее к себе.
– Эмма, – прошептал он, прошептал так, точно впервые назвал дочь по имени.
***
Пальцы Мэри-Маргарет, вставлявшей чистый лист в каретку, застыли.
Маленькая принцесса, смелая разбойница, робкая секретарша, невзрачная парижанка, мать, лишь час державшая на руках свое дитя; распадающаяся на осколки, фрагменты реальность; губы силятся выговорить имя, которое сможет все вернуть, скрепить. Спасти.
– Эмма, – слетел тихий вздох с ее уст.
***
Реджина обмякшая, с опустившимися плечами, смотрела на труп Кита.
Голд, утративший всю свою самоуверенность, неловко обернулся к несводящему глаз с тела Кэссиди.
– Бэй… – выдохнул Голд.
Так же несколько минут назад Голд позвал Реджину: та же боль, то же бессилие.
И в то же мгновение, точно где-то неслышно разорвался снаряд, ударила волна.
Волна ослепила, оглушила, накрыла с головой.
Контузия? Нет.
Лукавая улыбка Мэриан, тянущийся к яблоку с рук Малыша Джона Роланд, рокот листвы могучих шервудских дубов. Как он мог их забыть?
Но Робин из этого мира и этой жизни тоже хотел помнить. Ему тоже было кого помнить.
Он не выпустил бы руки Реджины Миллс, не рванись она прочь от него.
И глядя в лицо Реджины, Робин узнал сверкающие лютой злобой черные глаза Злой Королевы.
Она обернулась к Голду.
– Румпельштильцхен, – с язвительной почтительностью и чем-то, отдаленно напоминающим обиду, произнесла Реджина.
Тот оторвал взгляд от Нила, устало прислонился к стене.
– Наконец-то, Свон,– вполголоса проговорил Румпельштильхцен.
***
Белль, прикусив губу, порывисто приспустила штору, пряча от самой себя сад напротив окна.
Позолоченное закатом небо обволакивала мгла, точно захлопнули черную бархатную обложку толстенной книги с картинками.
И уже не горели – несмело, неброско, – снежно-белые соцветья.
Южный ветер погасил последние свечи каштанов.
Конец второй части
========== Часть 3. Голд: Возвращение. Глава 41 ==========
– Согласитесь, Голд, это разумное предложение. Как вы справедливо замечали не раз: враждовать нам ни к чему.
– Рад, что вы со мной наконец согласились.
– Перейдем к делу. Мне нужен Сторибрук и венские бумаги, и я гарантирую, что вы получите то, что нужно вам. На мой взгляд, это хорошая сделка, Голд.
– Вполне.
Странный наш мир,
И нам так странно здесь порой.
С. Коллинз.
Неделей ранее
– Чтоб меня…– потрясенно пробормотал Ворчун. Встряхнувшись, он уставился на Реджину; она в оцепенении смотрела прямо перед собой.
– Это же Злая Королева. Та самая Злая Королева, – распаляясь, проревел он, потрясая кулаками, – которая по всему Зачарованному Лесу раструбила, что собирается отправить нас в ад кромешный.
Реджина, едва приметно вздрогнув, плавно обернулась к нему. Ее губы растянулись в полной издевательской благосклонности улыбке.
– Что ж, считай, что мне, – процедила она, – это удалось.
Раскрыв правую ладонь, Реджина с мстительной улыбкой двинулась на него.
Вспомнила свои магические штучки, того и гляди, поджарит! И Ворчун, нагнув голову, шарахнулся в сторону, то же самое проделали Джефферсон и принц Томас. Только Робин не шелохнулся, смотрел себе на Реджину так, будто память Гуду не вернули, а отшибли.
Румпельштильцхен,укоризненно покачав головой, что-то вполголоса сказал Реджине. На ее лице отразилась растерянность, затем неверие. Но ладонь, на которой так и не зажегся огненный шар, она все же опустила.
– Это правда, – Робин, подступив к Реджине, с робкой надеждой попытался заглянуть ей в глаза, и вот тут-то Реджина, похоже, и впрямь испугалась. Выглядела так, точно от Гуда в бега удариться готова. – Правда, что ты наложила Проклятье?
Реджина раскрыла рот, но ее опередил краткий ответ Румпельштильцхена:
– Нет. Колдовала не Реджина.
Робин и Реджина одновременно глянули на мага; Робин благодарно, Реджина – вопросительно изогнув брови.
Отвернувшись, она вдруг сделала шаг вперед, навстречу «подданным», обвела всех горделиво-вызывающим взглядом:
– Проклятье наслала я, – отчетливо, разве что не по слогам, проговорила Реджина. – Я поклялась отомстить вашим Прекрасным Величествам и клятву свою сдержала.
Когда она рассмеялась нервным, всхлипывающим смехом, все переглянулись. Злая Королева в этом мире, похоже, вдобавок ко всему, еще и чокнулась.
А Робин не сводил с нее глаз.
– Ты притворялась? Ты все помнила? – убито прошептал Гуд.
Красивые губы Реджины, дрогнув, искривились в гримасе отвращения.
– Помни я все, разве меня занесло бы в лагерь героев? – бросила она ядовито в лицо Робина.
Робин дернулся, как от оплеухи, но хоть взгляд от нее оторвал. Гуд нетвердым шагом подошел к трупу, присел на корточки и всмотрелся в лицо.
– Ноттингем, – хрипло сказал Робин. – Еще минута, и мы смогли бы довериться ему, – тише добавил Гуд, не глядя на все еще стоящего над телом Нила.
– Сомневаюсь, – выдавил тот.
Робин поднялся, когда к трупу приблизился Румпельштильцхен.
– Вор, сметлив, как всегда, – сухо похвалил Робина маг. – Гуд прав. Теперь, полагаю, самое время прекратить вражду. У всех нас есть масса причин не любить друг друга, но в этих условиях, в этом мире, причин сотрудничать гораздо больше.
– Ясное дело, причин доверять Темному магу куда больше, чем эсэсовцу, – хмуро бросил Ворчун. Но настоящего желания спорить отчего-то не было, и, когда все промолчали, Ворчун, стушевавшись, пожал плечами.
– Мертвый Ноттингем сослужит нам неплохую службу, – не взглянув на Ворчуна, докончил Румпельштильцхен. И, – тот обернулся к Реджине,– ваш выход, ваше величество.
***
Валден едва переступил порог, как, не поворачивая головы, заговорил расположившийся в кресле у его стола Голд:
– Доброе утро, Хельмут. Вы запоздали. Бурная ночка выдалась?
– Что вы здесь делаете? – холодно спросил Валден. Он молниеносно почуял: в позе Голда, в интонациях и словах слишком много того, что Голд редко себе позволял, – нескрываемого злорадного торжества.
– Пришел поделиться некоторыми открытиями и соображениями. Но сначала хочу задать вопрос.
Дождавшись, пока Валден усядется за стол, Голд небрежным жестом, точно карты сдавал, раскрыл объемистую папку. Валдену на мгновение почудилось, что от подшитых к делу документов пахнуло душистым горчащим ароматом. Венский кофе. Дьявол.
– Скажите, Хельмут, – задушевно начал Голд, – когда вы подослали агента Сопротивления Кита Ноттинга к перешедшей на нашу сторону Реджине Миллс, вы так неуклюже пеклись о благе Рейха или так искусно о благе его врагов?
Ноттинг и Сопротивление? Для блефа слишком глупо.
– Кит Ноттинг – мой агент в «Сторибруке», – ответил он. Ответ прозвучал слишком настороженно, и Валден не сомневался, что Голд это заметил.
Голд скучающе покачал головой.
– Боюсь, вы ошиблись, Хельмут. Кит Ноттинг давно находился под моим наблюдением. Вот рапорты, донесения. – Валден раскрыл не протянутую, а переброшенную ему папку. – Ну а прошлой ночью он проник в квартиру Миллс и пытался убедить ее бежать с ним. Миллс вынуждена была застрелить его, но, Валден, на этом его история, разумеется, не заканчивается. Так с какой стати вы сделали его своим агентом?
Первых трех страниц оказалось вполне достаточно. Следя за тем, чтобы жест был не слишком гневным и не чрезмерно ленивым, Валден закрыл папку и равнодушно встретил насмешливый взгляд.
– Тройной агент, только и всего, – сухо бросил он. – Такое случается.
– Да, такое случается, – невозмутимо согласился Голд. – И выглядит как крайне некачественная работа. Но если вспомнить о вашем венском приключении, все предстает несколько в ином свете, не находите?
Короткая, заполненная размышлениями пауза.
– Это не тянет на ловушку, вы же понимаете, – улыбнулся Валден.
– Как знать, Хельмут. Послушайте моего совета, – Голд поднялся, с лица оберштурмбаннфюрера исчезло напускное дружелюбие, – держитесь подальше от моих дел, ну а я, – Голд указал на бумаги жестом фокусника, накидывающего платок на змею, – буду держаться подальше от ваших. На мой взгляд, это хорошая сделка.
========== Глава 42 ==========
Валден продолжал безразлично улыбаться, даже после того, как за Голдом затворилась дверь. Так легче было контролировать зашевелившуюся в груди, спершую дыхание, разгорячившую кровь ярость.
Чем все это было? Колоссальной ошибкой Валдена? Мастерской фальсификацией Голда?
Уязвленное самолюбие и профессиональный опыт побуждали выбрать второй ответ как верный, но Валден медлил.
Ноттинг и Вена; по отдельности неопасны, но два звена уже цепочка, и это может закончиться скверно.
Он вернулся мысленно к последним словам Голда. Прямая угроза – нехарактерно для Голда, избыточно. Что-то лишнее было во всей этой истории, что-то неуловимое, нелогичное.
«Сторибрук», заговор в верхах, стремление ни с кем не делиться триумфом: разобраться в этой схеме было не труднее, чем решить задачу на сложение.
Но сейчас у него возникло ощущение, что последние действия Голда относятся уже не к арифметике, а алгебре: в системе появились неизвестные.
***
Десятью часами ранее
– Тебе… нужно торопиться, – высвободившись из объятий отца и обеими руками отирая мокрые щеки, прошептала Эмма.
И замолчала. Это выражение в глазах Дэвида она уже видела; год назад, когда он поднимался навстречу ей со скамейки в Булонском лесу. Боль, смешанная с нежностью, переплетшееся с раскаянием восхищение. Снова поманило видение того, как все могло сложиться, если бы только в тот день она ответила иначе на его просьбу покинуть с ним город.
Дэвид покачал головой.
– Нет, мне нужен не побег, Эмма, дочка, – с усилием произнес он. – Мне нужно встретиться с… – он потер лоб, точно пытаясь что-то припомнить или собраться с мыслями, – Голдом.
С Голдом. Ну конечно, с Голдом. Эмма едва не рассмеялась.
– Да почему сразу не с рейхсфюрером?!
– Эмма, – Дэвид шумно выдохнул, взъерошил обеими руками волосы и с мягкой настойчивостью закончил, – доченька, просто поверь: я знаю, что делаю.
***
Мэри-Маргарет заставляла себя идти шагом. По Парижу, ночному, затемненному, перерезанному немецкими блокпостами Парижу нельзя бежать. Она шла размеренным шагом, а сердце билось так, что казалось, от ударов сотрясалось все тело.
Неживой город. Безлюдные улицы. Заунывный напев чужого ветра в чужой ночи.
***
За Эммой, выглядевшей, как разбуженная посреди ночи сомнамбула, закрылась дверь, и Дэвид, пытливо взглянув на Румпельштильцхена, прочитал в глазах того такое же испытующее выражение.
– Вы тоже все помните?– полуутвердительно спросил Дэвид и, не дожидаясь ответа, выпалил: – Румпельштильцхен, нам нужна ваша помощь.
– Это вполне очевидно, —ответил маг с интонацией, не дотянувшей до язвительной. – Но и от вас, Дэвид, в кои-то веки потребуется нечто взамен. Информация. Что вы знаете о том, кто наложил Проклятье?
– Столько же, сколько и вы, – слишком поспешно ответил Дэвид. Следующая фраза далась легче: – Реджина не скрывала своих планов.
– Это сделала не Реджина,– сухо прервал его Румпельштильцхен. – И судя по отсутствию в вашем голосе праведного гнева в адрес бывшей соратницы, вы знаете это так же хорошо, как и я.
Дэвид пожал плечами, заполняя паузу.
– Она, видимо, на самом деле потеряла память вместе со всеми нами и изменилась. Но единственное, что я знаю, – лишь бы прозвучало убедительно. Но полуправда – та же ложь, а лжец из него, Дэвид знал по опыту, неумелый. – Это то, что проклятье наслала Реджина.
Румпельштильцхен бросил на него быстрый взгляд.
– Сейчас есть дела поважнее, будем считать, вам удалось меня убедить.
– И что теперь? – сознательно впуская в тон требовательность, спросил Дэвид.
– Что теперь? – Румпельштильцхен задумчиво прошел к креслу и уселся, жестом предлагая Дэвиду сделать то же самое. – Если ваш с Белоснежкой девиз остался прежним, то сюда вот-вот примчится Мэри-Маргарет Бланшар, а она-то мне и нужна. Мы все еще во Франции, и здесь побеждают не мечи, а бумаги. И поэтому от секретарши здесь куда больше пользы, чем от воина. По крайней мере, сегодня.
***
Эмма несколько минут слушала ровные голоса и наконец не выдержала. Она сильно толкнула дверь, та поддалась слишком легко, и Эмма почти влетела на середину комнаты.
Навстречу ей повернулись отец и Голд.
– Что здесь происходит? – на удивление самой себе спокойно спросила она.
– А на что это похоже, Эмма? – с легкой усмешкой спросил Голд поднимаясь.
– Мы союзники, Эмма,– поспешно объяснил отец, кидая на Голда раздосадованный взгляд. – Румпельштильцхен на нашей стороне.
– Румп… как?!
Отец стушевался, умолк, а Голд подошел к Эмме, остановился перед ней и сложил руки в замок, приглашая заговорить, задать вопрос. Любой.
– Откуда мне знать, что вам можно доверять? – тихо спросила Эмма.
– У меня нет ответов, Эмма, – мягко ответил Голд. – Не сейчас. Но помнишь наш последний разговор? Ты не поверила мне. Ты была права, я лгал.
Лгал. Так просто. Но когда? В тот день, сейчас, всегда?
Голд добавил более привычным, сдержанно-властным тоном:
– Скажем так, у меня появились причины стать вашим союзником. Это странно звучит, но согласись: альтернативы у вас все равно нет.
Эмма глянула вправо – Дэвид смотрит на нее напряженно, но без опасения. Она почувствовала: они с Голдом и правда союзники. Невероятно, немыслимо, но, похоже, правда. И, похоже, ее это устраивает. Вопросы подождут. Кроме одного, пожалуй.
– Румпельштильцхен? – переспросила она. – Почему?
– Ну, я же теперь часть Сторибрука, – усмехнулся Голд. – У вас в ходу кодовые имена, не так ли, Дэвид? – не оборачиваясь, спросил он.
– Как в сказке? – не пытаясь удержаться, доверчиво улыбнулась Эмма.
Голд хотел ответить, но что-то в ее лице остановило его. Взгляд смягчился еще больше, он приподнял руку, и Эмма ждала, что он коснется ее, но Голд лишь положил ладонь поверх другой на набалдашник трости.
– Да. Как в сказке.
***
Предрассветный серый свет.
Малефисента стояла у окна, скрестив на груди руки, следила за медленно разгорающейся полосой зари.
Ночью этот мир казался не таким неведомым. Ночью он не так походил на картину с нарушенной перспективой.
Ночь. Та, другая. Мольбы, отчаянные мольбы, неуслышанные ни благородным принцем, ни славной маленькой принцессой. В груди должна бы бушевать исполинская, как пламя, ярость, но по щекам лишь скользили слезы.
В этом мире она научилась плакать.
Предрассветную серизну размыли солнечные лучи.
Это не аккорд гнева, мощного, сокрушительного, нет. Медленное, певучее арпеджио боли, многолетней, настоянной, слитой с каждым вдохом боли: нота за нотой, нота за нотой.
В обоих мирах боль – это все, что у нее осталось.
***
Стук. Щелчок замка. Полоска света.
На пороге, придерживая дверь, встрепанная, усталая, стояла Эмма.
Эмма.
Кружевное одеяльце, сморщенный лобик, темные реснички.
Отдать, выпустить из рук крохотное тельце так же немыслимо, как вырвать себе сердце. Но она отдаст дочь… отдает. Отдала…
Так и жила дальше, без сердца. Белоснежка – несколько часов. А Мэри-Маргарет все эти годы, ничего не помня, ничего не зная, только и ощущая эту неизбывную боль разлуки.
И вины.
– Эмма…
Эмма неловко переступила с ноги на ногу, оглянулась, постаралась улыбнуться. Что-то говорила о том, что они ждали Мэри-Маргарет, что…
А Белоснежка переступила порог и очень медленно, бережно, обняла дочь.
И только тогда Мэри-Маргарет со счастливой улыбкой окончательно ушла.
***
Удивленная и не слишком растроганная Эмма, выждав, осторожно освободилась из объятий Мэри-Маргарет. Та смотрела на нее, ничуть не обидевшись, и вся сияла, лицом, глазами, улыбкой.
Послышались шаги, и из комнаты вышли Дэвид и Голд.
Мэри-Маргарет вся натянулась, что-то невнятно всхлипнула, Эмме почудилось “Прекрасный принц”. Она уже неспособна была чему-то удивляться, поэтому просто решила, что ей послышалось.
Мэри-Маргарет бросилась к Дэвиду, тот встретил ее на полдороги. Оба застыли, точно боялись: прикоснутся друг к другу и рассыплются в пыль.
Они вполголоса говорили что-то о поисках и о том, что «всегда найду тебя».
И так смотрели друг на друга, что Эмма невольно отвела глаза.
Хмуро взглянула на Голда; тот нетерпеливо прокручивал в руках набалдашник, но на парочку смотрел довольно снисходительно.
Эмма вдруг поняла, что и сама не удивлена. Да, Дэвид и Мэри-Маргарет знакомы едва две недели. Да, виделись два дня назад. Да, кинулись навстречу друг другу так, точно разлучены были на целую вечность и пару Галактик, и теперь дышать не могут друг без друга.
И все это в компании эсэсовца, который смотрит на них так, точно приглашения в посаженные отцы дожидается.
Бывает.
Еще Эмме подумалось, что ей следовало бы испытать ревность. Но ничего такого она не ощутила: то ли сил не хватало, то ли запала. Скорее всего, и того и другого, да и, наверное, просто не хватило времени.
Эмма благодушно, обессиленно прислонилась к стене.
***
– У нее получилось, – прошептала Cнежка, поднимая голову. – Эмма спасла нас.
Он оглянулся: в комнате они были одни.
– Но мы все еще здесь. И ты, все наши, в опасности.
– Все будет хорошо, – Дэвид вновь успокаивающе ее приобнял. – Слышишь? Мы придумаем, как это сделать, и вернемся домой. И Эмма…
Он почувствовал, как Белоснежка напряглась. Взглянул на нее: глаза Белоснежки уже не светились.
– У нас ничего не вышло, ничего, Дэвид. Она… обманула нас. Она… – Белоснежка прижала ладони ко лбу, помотала головой, точно унимая боль, – обещала, что Эмма будет в безопасности, что тьма не коснется нашей дочери…
Она попыталась отстраниться, когда он взял ее за плечи и заглянул в глаза.
– Она победила.
Несколько секунд Белоснежка не шевелилась, кажется, и не дышала. Потом темные глаза посуровели.
– Она не должна ничего знать. О том, что мы сделали для нее. Ничего.
Дэвид медленно выпустил ее плечи.
– Однажды она все узнает. Эмма через многое прошла, она сможет понять.
– Не сможет.
Белоснежка порывисто потянулась к нему, приникла. Он обнял ее, а она еще раз горестно, безнадежно, шепнула:
– Не сможет.
***
Насыщенная, угольно-черная мгла. Слабый предутренний ветерок затихает, точно ошибся часом, и вновь неподвижны четко вырисовывающиеся на фоне беззвездного неба ветви вяза.
– Реджина, – позвал Румпельштильцхен.
Она обернулась; он протягивал ей пистолет рукояткой вперед.
Реджина послушно сжала рукоятку, потом подошла и выронила пистолет возле трупа Кита.
Румпельштильцхен еще раз осмотрел кухню, перевернутый стол и удовлетворенно кивнул.
– Ты скажешь, что после того, как убила его, позвонила мне, – не глядя на нее, проговорил он.
– Я все запомнила с первого раза, – уронила Реджина.
– Отлично,– помолчав, он глянул на часы. – Смена конвоя через два часа, у нас есть время. – Не меняя тона, он отрывисто проговорил: – Что случилось с Проклятьем, Реджина?
