Текст книги "Каштаны цветут дважды (СИ)"
Автор книги: Helena222
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Размышления Грэма прервал раздавшийся неподалеку замысловатый свист. Прислушавшись, он поднялся и, заложив пальцы в рот, ответил не менее причудливой трелью.
Когда на поляну шагнула фигура в черной униформе, Грэм с готовностью пояснил схватившемуся за импровизационную портупею Робину:
– Кит Ноттинг – анвертер СС и наш связной.
***
– Остановить Хельмута? – Кора рассмеялась, надеясь скрыть за продолжительным смехом нарастающую тревогу. – Как ты себе это представляешь?
– Тебе виднее, дорогуша, – равнодушно отозвался Румпельштильцхен. – Ты умна, придумай что-нибудь.
– И чем ты пока будешь заниматься? – Кора вопросительно выгнула бровь.
Румпельштильцхен бросил на нее скучающий взгляд, точно она была не более чем нерадивая ученица, отказывающаяся выполнить домашнее задание.
– Поиском магии. Ты не хуже меня знаешь, как это важно.
– Да, и еще я знаю, что ты можешь вытащить Реджину раньше, чем найдешь магию. У тебя для этого достаточно власти.
Губы Румпельштильцхена растянулись в широкой, безжалостной усмешке.
– С какой стати мне так рисковать?
Она бы много отдала сейчас за возможность улыбнуться так же холодно, спокойно и жестоко, как он. Кора на мгновение прижала руку к груди.
Сердце бьется. С точки зрения анатомии, оно на месте, и Кора готова поклясться, что Проклятье не только выбросило ее в этот странный мир, наделило новой личностью, но и вернуло ей сердце.
Кора отняла руку от груди. Это иллюзия, повторила она про себя. Ее сердце осталось в Стране Чудес, но на мгновение ей стало страшно при мысли о том, до какой степени возрос бы страх за дочь, обладай Кора сердцем.
Внезапно она взглянула в глаза Румпельштильцхену. Он сердце не вырвал.
Она почувствовала, как ее губ коснулась та самая, желанная, жестокая улыбка, но все же смешанная с грустью. Следя за тем, как равнодушный интерес во взгляде Румпеля сменяется настороженностью, Кора подошла к нему поближе, протянула руку и коснулась его щеки.
– Знаешь, – тихо проговорила она, – я не сказала тебе этого тогда. Но ты – единственный, кого я по-настоящему любила.
Он не шевельнулся. Кора медленно опустила руку.
– Не тяни, Кора, – сухо посоветовал Румпельштильцхен. – К чему все это?
Она физически ощущала, как струится, разливается по венам возвращающееся самообладание.
– Хочу сделать тебе подарок, – она, прищурившись, сделала шаг назад. – Тогда, много лет назад, я выполнила свою часть сделки. – Уже видя, как меняется лицо Румпеля, Кора тихо добавила: – Реджина – твоя дочь. Не Генри. Твоя.
========== Глава 29 ==========
Румпельштильцхен наклонил голову, и несколько секунд Кора смотрела на его исказившееся лицо, слышала сбившееся дыхание, видела, как он пытается заговорить.
– Ты… – Румпельштильцхен наконец заговорил свистящим шепотом, разделяя слова длинными, наполненными тяжелым дыханием паузы, – ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю.
– Ты ничего мне не сделаешь, – так же тихо, как он, так же выделяя каждое слово, с той же рвущейся наружу яростью произнесла Кора, делая к нему шаг.
На мгновение она ощутила исходящую от него смертельную угрозу, но Румпельштильцхен отпрянул от нее, отвел взгляд.
– Мне нужна магия, – глухо произнес он.
– Мне тоже,– уронила Кора. – Но больше всего мне нужна моя дочь.
Когда Румпельштильцхен наконец взглянул на Кору, она уже не сомневалась: у нее есть союзник в борьбе за Реджину.
Ненадежный, всегда ведущий сражения на своей стороне, но все же союзник.
Пока этого достаточно.
***
Робин задавал усевшемуся на валун под дубом Ноттингу вопросы сухим, деловым тоном, через который проступало недоверие. Еще бы, наклонившись, чтобы сорвать былинку, снисходительно усмехнулся Грэм. Робин – парень не из доверчивых, ясно, что Ноттинг с взлохмаченными, влажными точно после бриолина волосами, прищуренными глазами, с характерным, не задерживающимся подолгу на одном предмете взглядом и то и дело отирающей губы правой рукой, пришелся Гуду не по душе.
– Кто ими занимается?
– Оберштурмбаннфюрер Голд. И он явно никуда не торопится.
– С чем это связано?
Ноттинг пожал плечами.
– Черт его разберет. У Голда свои правила, да и мало желающих сунуться к нему с вопросами, кроме начальства, конечно. Но дело «Сторибрука» сильно застопорилось, арестованных никто толком не допрашивает, – Грэм, забывшись, резко дернул за травинку, и лезвие осоки врезалось в нижнюю губу, во рту разлился металлически привкус, – и арестовывать уцелевших после первой волны он явно не спешит.
– Так уверен, что всех накроет? – выплюнув травинку, хмыкнул Грэм.
– Вроде того, – еще выразительнее прежнего пожал плечами Ноттинг.
–Ты видел кого-то из арестованных? – приглушенно спросил Робин.
Ноттинг покачал головой.
– Только списки и то мельком. Но уточнить смог, – Ноттинг кивнул в сторону Грэма, – Нил Кэссиди в них не значится. Если что еще накопаю, как с вами на связь выйти, ребята?
Грэм не успел ответить, встрепенувшийся Робин качнул головой.
–Мы сами свяжемся с тобой.
–Ладно, – Ноттинг поднялся, небрежно одернул воротник черной куртки. – Если это пока все…
– Нет, не все…
Неожиданно шагнув вперед, Робин загородил дорогу Ноттингу. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, взгляд Ноттинга не утратил ни толики присущей тому развязности, сочетающейся с недюжинным умом.
– Это опасно для нас всех, – негромко произнес Робин. – Но для тебя, в самом их гадюшнике, это смертельно опасно.
– Приятель, скажи мне то, чего я не знаю, – лениво усмехнулся Ноттинг.
– Вот об этом я и хотел поговорить, – голос Робина, все еще негромкий, зазвенел сталью. – Как ты оказался в СС?
– По своей воле, —с усмешкой, которая стала еще шире, отозвался Ноттинг. – Нет, привирать не стану, отнюдь не с благой целью поработать двойным агентом. Но кое-что изменилось, – усмешка сползла с губ Ноттинга, а на лице сквозь вызывающую самоуверенность проглянула на мгновение черная как немочь тоска. – Случалось тебе терять любимую женщину? – тихо спросил Ноттинг Робина. – Это многое меняет. Вот и меня изменило.
Ноттинг ушел слегка раскачивающейся походкой, что-то насвистывая, и ни Грэм, ни Робин не смотрели анвертеру вслед. На Робина Грэм тоже несколько секунд не смотрел.
***
Вечер. Прохладный шелк неба, легкое, сквозное кружево сумерек.
Белль замедлила шаг, остановилась, глядя на высокий, раскидистый каштан – сегодня ветер не оборвет последние нежно-розовые соцветья. Тих, неподвижен воздух.
Кружилась голова то ли от густого аромата выставленных на продажу в магазинчике напротив нарциссов, то ли от попыток примирить, сплести воедино две жизни, два мира, две Белль.
Шли вторые сутки ее пробуждения.
Она задавала вопросы, на которые Голд – Румпельштишльцхен – почти не отвечал. Она не настаивала – все было слишком неожиданно, слишком фантастично. И еще вчера Белль было не до этого. В третьем семестре им рассказывали, что порой, когда люди не в силах выдержать чудовищность окружающей их действительности, они сбегают в альтернативный мир.
Что же, Белль повезло. Ее альтернативный мир, мир, в котором человек, в которого она влюбилась, оказался не нацистом, а всего лишь – Белль подавила судорожный смех – чудовищем, был не иллюзией, не фантомом и не бредом.
Это все меняло для Белль, но ничего не меняло для этого мира.
И, наверное, ничего не меняло для Голда.
Он повернул ее руку ладонью кверху и коснулся шрама на запястье.
– Я в пятнадцать лет погладила волкодава, – тихонько рассмеялась Белль. – Я была почему– то уверена, что он возражать не станет. Он и не возражал сначала. А потом…
Румпельштильцхен смотрел на ее руку, и она не могла прочесть выражение его лица, когда он заговорил:
– Значит, я не первое чудовище, которое ты пыталась… – он взглянул на нее, и Белль ясно услышала на мгновение ворвавшиеся в голос недобрые нотки, – приручить. Это опасно, Белль, – она, прикусив губу, смотрела, как он снова коснулся шрама, точно сглаживая его. – Очень опасно.
В его тоне и словах было нечто, чему Белль не смогла подобрать названия, и она заставила себя ответить с легкостью, которой не чувствовала:
– Ты помнишь, чем закончилась сказка о Чудовище…и Красавице?
– Мы встретились не в сказке, Белль, – Румпельштильцхен наконец взглянул ей в глаза, и вдруг словно что-то отлегло от сердца Белль. Она положила свободную руку поверх его.
– Я помню, что земли моего отца были окружены врагами. Может быть, если бы не это Проклятье, рано или поздно он позвал тебя, и мы познакомились.
– Я бы потребовал тебя в обмен на помощь, – подделываясь под ее тон, с той же ласковой грустью подхватил он.
– И я бы ушла с тобой.
Она перевела дыхание и негромко закончила:
– Навсегда.
Ей на плечо легла рука, и Белль, вздрогнув, обернулась.
– Руби.
И без того огромные глаза Руби расширились. Едва сдерживаясь, та быстро огляделась и, ухватив Белль за руку, потащила за собой.
– Вот и хорошо, бабушка тебя давно в гости ждет,– приговаривала Руби на ходу, и Белль, оставив попытки объяснить, что ниоткуда она не сбегала, и опасность ей не грозит, послушно пошла следом.
Руби втолкнула Белль в крошечную прихожую, заперла на ключ дверь и, обернувшись, стиснула ее в объятиях, а потом тут же выпустила, окинула быстрым, внимательным взглядом – и все это за пару секунд.
– Где ты пропадала? Все были уверены, что с тобой беда стряслась, а ты разгуливаешь по Рю де Саре! Когда тебя отпустили? И как?
– Нет, я… – Белль непроизвольно взмахнула руками, не то отодвигая любопытство Руби, не то собственное нежелание объяснять то, в чем сама пока не могла разобраться.
– Белль?– проговорила Руби встревоженно, – Белль, что с тобой случилось? Где ты была?
Выслушав предельно краткий рассказ Белль, Руби полувосхищенно, полувстревоженно присвистнула.
– И ты что, сбежала?
– Нет, нет, – торопливо покачала головой Белль. – Я просто ушла на прогулку, – неуклюже закончила она.
– На прогулку? Из квартиры эсэсовца? Белль, чем он тебе угрожает?
– Угрожал. Больше нет.
Руби зорко взглянула на Белль.
– Белль? – вопросительно произнесла подруга.
И снова Белль сбивчиво произнесла несколько фраз.
На этот раз, когда она замолчала, за ее спиной кто-то громко фыркнул. На пороге стояла, грозно сверкая глазами, Октавия Лукас.
***
– А ты, я вижу, больно сказками увлеклась, девочка, – вновь фыркнула бабушка, проходя в комнату и останавливаясь перед Белль.
Бабушка уперлась руками в бока и неодобрительно окинула Белль взглядом с головы до ног.
– Знала я, что тебя на геройство тянет, да не думала, что в тебе сумасбродства на подобное хватит, – протянула бабушка. – Неужто веришь, что в звере что-то человеческое отыскать тебе под силу?
При последних словах Белль упрямо вскинула голову.
– Это он прекратил ваше с доктором Принсом дело. Если бы не он, вас не отпустили бы.
– И что с того? Того, кто кровью залит, два-три добрых дела не отмоют. Жаль мне тебя, девочка, – бабушка горестно вздохнула. – Несмышленыш ты.
Руби видела: бабушке и впрямь жаль Белль, а вот ей самой подругу нисколечко не жаль, наоборот. К горлу подступил обжигающий ком, много в нем было всего намешано, но она отчетливо ощущала одно: перекрывающую все враждебность.
– А мне нет, – резко, зло бросила вдруг Руби.
Белль, вздрогнув, перевела на нее взгляд. Снова вздрогнула, но глаз не отвела.
– Люди могут измениться, – тихо, твердо, со вдруг словно прорезавшейся от ее тона силой и уверенностью заговорила Белль. – Никто не обречен на тьму. Он сам так считает, но это не значит, что это правда.
Руби промолчала, кусая губы, приказывая кому в горле раствориться, откатиться назад, отступила ближе к стене.
Опустившись на диван рядом с Белль, бабушка с неподдельной печалью заглянула той в глаза.
– Тьма прилипчива, ох как прилипчива, девочка, – тихо сказала бабушка. – А сочувствие таким, как он, может обернуться потерей себя. Ты готова на такую плату?
Белль что-то собралась ответить, но Руби вдруг поняла, что больше не в силах слышать голос подруги.
Клокочущими волнами внутри бушевала уже не враждебность, а ненависть.
– Люди могут измениться, – нараспев повторила Руби, отлепляясь от стены и делая шаг к дивану. – Это очень мило, красиво и очень… сказочно, – уже совладав с врывающейся в голос истеричностью, Руби мерно, спокойно продолжила: – Одна беда – прошло время сказок, Белль. И все изменения закончились, когда все выбрали свою сторону.
Краем глаза видя, – наверное, голос все же дрожал, – как, встревоженно поднимаясь, на нее посмотрела бабушка, Руби вновь заговорила:
– Я тебе не рассказывала, да и бабушка не знает, но в Эльзасе я убила четверых. Из них трое были…– всхлип? Смешок? – славными, белокурыми парнишками, моложе меня. Славными. Но они были на той стороне. Как думаешь, может, они тоже хотели измениться? Ты вообще можешь задуматься над этим?
Белль молчала. Белль молчала, а Руби вдруг осознала, что враждебность, ненависть утихли, улеглись, и ею владеет теперь страх. Страх оказаться один на один с весенней ночью, когда во всем мире не осталось никого и ничего, кроме свинцовой тяжести эльзасского ветра.
Сочились секунды, и Руби уже осознала, что это поединок. Белль, даже не отвечая, борется своим молчанием, своим взглядом, своей невыносимо пафосной тирадой о тьме. И Руби не может позволить себе проиграть, потому что это вытолкнет ее назад, туда, в пустоту, в оплакиваемую ветром ночь.
Она слепо потянулась за словами.
– А я – нет. В этой войне нет людей и людей, Белль. Есть люди и звери. Иначе никак.
Когда за спиной захлопнулась дверь, Руби осела на пол.
***
Кора перевела взгляд с приказа об освобождении Реджины Миллс на Рупельштильцхена.
– Когда я смогу увезти ее?
Он покачал головой.
– Ей нельзя покидать город, – монотонно произнес Румпельштильцхен. – Магия будет сосредоточена в одном из районов Парижа, и Реджина должна находиться там, где сможет ею воспользоваться, когда придет время.
Он говорил сухо, отрывисто, но Кора слышала, как перед именем дочери Румпельштильцхен сделал паузу, как скомкано оно прозвучало. Ему было не все равно – этого она и ждала. Опасение за дочь притупилось, подкралось затаенное злорадство, а за ним по пятам ненужное, пожалуй, даже опасное, ощущение возникшей между ними близости. Поддавшись этому ощущению, Кора вымолвила:
– Ты хорошо обучил ее, – положив бумагу на стол, тихо сказала она. Румпельштильцхен плотно сжал губы, Кора знала, что он не ответит, но продолжила: – Она была нужна тебе. Чего ты добивался от нее?
Губы Румпельштильцхена скривились в злой усмешке, он вскинул на Кору горящие мрачным огнем глаза.
– О, да, она была нужна мне, – протянул он. – Реджина, – на этот раз Румпельштильцхен произнес ее имя свободно, – должна была наложить мое Проклятье. – Огонь погас, и он добавил безжизненным тоном: – Ты знаешь цену.
Кора безмолвно кивнула.
– Ты, – с ее губ сорвался безрадостный смех, – докончил то, что я начала.
Не отвечая, он потянулся за документом, придвинул к себе, поднес ручку к бумаге, помедлил.
– Несколько столетий я считал, что самое больше зло, которое можно причинить ребенку – это оставить его.
Где-то гулко хлопнула дверь, Кору передернуло. Она, не отрывая глаз, следила за тем, как Румпельштильцхен выводит подпись.
Он закончил, отложил ручку в сторону, поднял на нее бесстрастный взгляд.
– Я ошибался.
========== Глава 30 ==========
– Не знала, что Валден так действует тебе на нервы, – Марлин с удовлетворением заметила, как Голд поморщился от вплетшейся в последние слова иронии.
– Как любая комиссия. Его не устраивает, как проходит расследование по делу «Стобрирука», – сухо отозвался он.
– Я его понимаю.
Легким касанием поправляя свитые в свободный узел на затылке волосы, Марлин невозмутимо наблюдала за Голдом: плотно сжав губы, он молчал, явно просчитывая следующий ход.
Когда Голд взглянул на нее с подчеркнутой открытостью, Марлин мысленно произнесла фразу, которую он и озвучил мгновение спустя:
– Я считал, мы доверяем друг другу.
– Ты стал на редкость предсказуем, – негромко рассмеялась она. – Теряешь форму? А что касается доверия, то да, я и правда доверяла тебе. Но тот день, когда ты кому-нибудь доверишься…
Голд с едва заметным нетерпением прервал ее.
– Наступил. Я затем и пришел. Мне нужна твоя помощь.
Марлин помолчала, неспешно поднялась, вновь легко провела рукой по волосам.
– У меня нет долгов перед тобой, – подчеркивая каждое слово, но не вкладывая в смягченный застарелой горечью тон настоящей враждебности, откликнулась она.
И отойдя на два шага, склонилась к стоящему в углу массивному корпусу часов с маятником.
Она слышала, как Голд за спиной поднялся, но не шагнул к ней.
– Марлин.
Она прикрыла глаза, поднесла руку к губам, уже угадывая по его мягкой интонации, по приглушенному голосу, о чем Голд сейчас заговорит.
– Я сделал все, чтобы найти ее.
Марлин моргнула на всякий случай. Что слез не будет, она знала. Их уже давно не было. Убедившись, что глаза сухи, она обернулась.
– Много лет. Много-много-много лет, – нараспев прошептала она, слегка покачиваясь, точно в тон движению маятника, всем телом. – Помнишь, что ты пообещал мне?
– Я не обещал, что смогу отыскать ее, – сухо отозвался он.
Марлин усмехнулась – осторожен как и всегда.
– Нет, позже.
Взгляд Голда смягчился, и она вновь отвернулась.
– Что боль утихнет со временем, – медленно, точно сомневаясь в выборе слов, ответил он за ее спиной.
– Со временем, – повторила Марлин. – Время, время… «Time, time, time, in a sort of runic rhyme»*, – чувствуя, как губы кривит горькая, горше, чем слезы, усмешка, процитировала она. На предпоследнем слове голос дрогнул. – Что же, все и правда закончилось рунами.
Делая вид, что собственные слова позабавили ее, она улыбнулась, коснувшись пальцем вышитых на своих погонах молний.
– Мне жаль, – с великолепной имитацией искренности произнес Голд после долгого – такого, что она успела вернуться к столу – молчания.
Она полуудивленно, полусердито вскинула на него глаза.
– Ты не сказал этого тогда.
– Тебе это было нужно? – тихо спросил он.
– Нет. Не нужно и сейчас.
Она помедлила. Когда он вновь назвал ее имя, она со щелчком включила настольную лампу, поправила абажур.
– Хорошо, – холодно ответила она наконец. – Я займу его. Но запомни: я ничего не обещаю.
***
Одного взгляда Киллиану хватило, чтобы понять: если Свон мечтала о высоком звании в СС, то она определенно сделала несколько шагов к своей цели. Лицо ее осунулось, веки воспалились, покраснели, словно девчушка с подводкой не того цвета баловалась, губы бледные, сухие.
И горящие глаза с упрямым прищуром, точно Эмма оказалась в тире и уже вскинула ружье к плечу. Киллиану не хотелось думать о мишени.
Он невольно напрягся, ощутив, что от девушки исходит угроза. Не та, что раньше, слабая, неумелая, а угроза пробуждающейся, жестокой, осознающей себя силы.
Киллиан заставил себя расслабиться, усмехнуться, смутно надеясь, что Свон в ответ хоть на миг перестанет напоминать осатаневшую ведьмочку.
– Хочешь отпустить остроту или сделать глубокомысленное заявление? – спросила Эмма, не поднимая глаз.
– Сначала скажи, для чего я здесь, красавица. Ты еще ни одного вопроса не задала и вряд ли собираешься.
Свон резко захлопнула раскрытую папку, наклонилась вперед, упершись локтями в стол и сцепив заметно подрагивающие пальцы в замок.
– Кстати, тебе привет от Дэвида. Мы с ним провели последние четыре дня в сентиментальных излияниях. Ты был бы растроган. А может… – она порывисто поднялась, резко оттолкнув стул, – и нет. У него не получилось.
Киллиан облизнул губы; Эмма, сложив руки на груди, похоже, ждала вопроса.
– Что не получилось?
Светлые глаза смотрели захмеленно, но – Киллиан готов был поклясться, – они гасли, мертвели. Мертвело и ее лицо.
– Убедить меня в том, что я его милая девочка, неспособная ни на что дурное, – растягивая слова, ответила она наконец.
Теперь он вспомнил, что с ней происходит. Мертвая тишина. Штиль. Неподвижность, наступающая, когда паруса оборваны штормами, утрачены компасы, и за тяжелой пеленой скрылись звезды.
– Нет, потому что ты уже другая, – произнес Киллиан ей в тон. – Ты пробуешь силы, проверяешь себя. Тебе до смерти хочется послать все к дьяволу, в том числе и саму себя. Но знаешь, почему ты этого не сделаешь?
«Ну же, Свон, хотя бы взгляни. Выйди из себя, разозлись, стань собой, – обиженной, играющей в жестокость девчонкой».
– Потому что на самом деле у твоего отца все получилось, – стараясь поверить в свои слова, сказал он вполголоса. – Ты уже знаешь, что ты не то, во что тебя пытались здесь превратить, и никогда не станешь такой.
Она в упор взглянула на него.
– Я уже у дьявола. И знаешь, – Свон приглушенно рассмеялась, – я не возражаю.
Комментарий к Глава 30
*Ритм размеренный храня, в ритме древних рун звеня (Э. По, перевод В. Бетаки)
========== Глава 31 ==========
Я в бой вступлю с самим собой на стороне твоей.
У.Шекспир.
Мадам Лукас шевелила губами, провожая ее до порога, но Белль не слышала ни звука. Белль шла онемевшими улицами, а тишина все не расступалась. Тишина пропускала только вопросы Руби, вопросы, на которые у Белль не было ответов. Она шла быстрым шагом, не хватало воздуха, но Белль не могла вдохнуть полной грудью; точно слова Руби не только окутали ее, отделив всех от нее и ее от всех прозрачной стеной тишины, но и сжали, стиснули, сдавили грудную клетку.
Белль ускорила шаг.
В нескольких метрах от подъезда Белль налетела с размаху на плотную, темную фигуру. Мужчина вежливо поддержал ее под локоть, и когда произнес извинение, Белль узнала в нем офицера с Железными крестами и выразительным голосом.
Наверное, на ее лице отразились растерянность, может, даже легкое опасение, потому что он усмехнулся и, отойдя в сторону, к цветочному ларьку, вернулся через минуту, держа в руке алую розу.
– Боюсь, я действительно напугал вас. Еще раз примите мои извинения, мадемуазель.
Белль что-то пробормотала в ответ, машинально приняв цветок и овладев собой, еще раз открыто взглянула ему в лицо. Серые внимательные глаза, не холодные, не колючие, но что-то в них заставило Белль вспомнить сухой, западный, несущий град ветер.
– Но, думаю, мы знакомы, – снова послышался голос с характерной, плавной интонацией. – Мы встречались…
– У меня.
Белль порывисто обернулась, подавляя желание шагнуть ближе к неизвестно когда успевшему присоединиться к ним на тротуаре Голду.
– Домработница, – небрежно пояснил Голд.
Когда мужчины, перейдя на немецкий, обмениваясь короткими фразами, направились к дому, Белль незаметно отступила в тень, машинально сжимая в руках стебель цветка, на счастье, оказавшийся без шипов.
Раздался визг покрышек, хлопнула дверца затормозившего у обочины автомобиля и выскочивший солдат, отдав честь, передал Валдену пакет. Тот вскрыл бумаги, прочел, нахмурившись, что-то спросил у Голда и, видимо, удовлетворившись ответом, уселся в автомобиль.
Они поднимались по лестнице молча.
Голд заговорил намеренно пониженным, неестественно спокойным тоном:
– Белль, я же просил тебя не покидать дом.
– Этот город стал настолько опасен? – с вызовом спросила она и перехватила стебель розы выше к цветку, почти жалея, что пальцы нигде не встречают колючек.
– Да.
Француженка и эсэсовец. Белль осознала, что они вновь разговаривают так, словно они всего лишь француженка и эсэсовец. Вчера ей хотелось верить, что их настоящая жизнь, их мир, мир Зачарованного леса, отменяет, превращает в иллюзию Париж сороковых. Сейчас она поняла: ни отменить, ни перечеркнуть, ни забыть что-либо не удастся. И укрыться в тишине неотвеченных вопросов тоже нельзя.
Она заговорила, твердо, требовательно:
– Ты обещал, что поможешь, что всех, кого арестовали, отпустят.
Он коротко усмехнулся.
– Я работаю над этим. Но, – он отчужденно, с той же твердостью, что звучала в ее голосе, взглянул на нее, – дело ведь не только в них, Белль.
– Нет. Дело в тебе.
Голд ждал, Белль вдохнула густой, пряный, тяжелый, дисгармонирующий с нежным алым оттенком аромат розы и закончила:
– Мне должно быть страшно за них, но страшно мне за тебя.
– И ты хочешь что-то изменить, – он говорил так отстраненно, даже слегка иронично, точно обсуждал давно наскучивший сюжет, – Белль, это бессмысленно.
– Если ты поможешь им… – снова начала Белль, но отрывистый смех прервал ее.
– И что, это станет чем-то вроде искупления? – так, точно ее ответ мало интересовал его, Голд отвернулся, положил на стол тонкий конверт.
Белль моргнула, ей почудилось, что в ровный, равнодушный голос Голда на мгновение вплелся резкий, суровый голос мадам Лукас. Пальцы вцепились в атлас лепестков, сминая пышную головку цветка.
Белль смотрела, как Голд снова подходит к ней, слышала, как в его голосе все сильнее проступает спокойная, строгая уверенность:
– Белль, тебе ничего не изменить ни в моем прошлом, ни в настоящем. Во всех мирах я на стороне тьмы. Можно обмануть себя на час, два, на целый вечер, но правда в том, что мы оба знаем…
– Ты чудовище, – перебив его, спокойно, не отведя взгляда ни на одном слове, ответила Белль.
– Да.
– Как ты им стал? В нашем мире. Как ты стал Темным магом? – произнесла Белль все с тем же печальным и удивляющим ее саму спокойствием.
– Убил своего предшественника.
– Зачем?– очень тихо спросила Белль.
Голд помолчал. Едва заметная усмешка, мрачное веселье промелькнуло в темных глазах. Взмах руки описал в воздухе сложную, причудливую фигуру.
– Чтобы завладеть его силой, конечно, душа моя, – протянул он нараспев.
Белль молчала – в его жесте, в его тоне, в его словах проглянуло то, с чем она в нем еще не сталкивалась. Дохнуло холодом, почти так же, как полчаса назад, когда на оживленной парижской улице она наблюдала за спокойным разговором двух мужчин в форме СС.
– Ты пытаешься понять, какой из моих версий проще, – он сделал паузу, делая вид, что припоминает что-то, – подобрать оправдания?
Потонувшая в пьяном забытьи ночь, вкус вермута, полусонный разговор о колдовском имени и сорвавшееся с губ признание.
Голд смотрел на нее с насмешливым ожиданием. Какая из его версий… Но у нее они тоже есть.
Белль не отвела взгляда. Отбросила уже истерзанную в клочки розу. Ответила четко, ясно, твердо:
– Я больше не пытаюсь найти тебе оправдания. Их…– она на миг прикрыла глаза,– их нет.
Она слышала, как он коротко перевел дыхание. Чувствовала, как он ищет ироничные, одобрительные слова.
Белль шагнула вперед, уткнулась лбом ему в плечо и прошептала:
– Я не хочу быть на стороне тьмы. И не могу не быть на твоей.
– Белль, это одно и то же, – тяжело выговорил он.
Она покачала головой, не открывая глаз и не отрываясь от ткани пиджака.
– Ты пытаешься оттолкнуть меня.
– В нашем мире я уже сделал бы это, но здесь, – его рука едва ощутимо касалась ее плеча, но теперь он безотчетным жестом сильнее прижал Белль к себе, – это слишком опасно.
– Тогда я не променяю этот мир со всеми его опасностями ни на какой другой, – шепнула Белль.
***
Низкий потолок. Уставленные ракушками подоконники. Чудовищно-безвкусные кувшинки на выцветших голубых обоях.
Реджина остановилась, переступив порог, сглотнула, ощущая, как поднимается к горлу тошнота.
За спиной раздался голос вошедшего следом за ней эсэсовца:
– Ближайшие несколько дней вам лучше не покидать квартиру.
Как по волшебству, кувшинки прекратили безумную пляску и послушно замерли на стенах, в сплетенных пальцах унялась дрожь.
– Почему? – Реджина неторопливо обернулась. – Ведь меня отпустили. Боитесь, что со мной захотят расправиться из-за сотрудничества с вами?
Голд, глядя куда-то мимо нее, сухо уронил:
– Поймете позже. А сейчас просто делайте то, что вам сказано.
Несколько секунд Реджина не шевелилась. Откинув голову, она рассмеялась хриплым, тягучим, низким смехом.
То, что вам сказано. О, Реджина оказалась на редкость исполнительной.
Она не заметила, когда и как, оборвав смех, произнесла вслух эти слова. Каждое обжигало губы, огненным языком лизало лицо. Темное, мрачное, черное пламя.
– Этому совету я и следовала. Я была очень послушной. Стала предательницей, и по правде говоря, – губы до боли в кончиках рта растягиваются в улыбку, – раскаяние меня не уничтожило. Я начинаю подозревать, что, выбирая сторону, – теперь слова летят ей в лицо, точно гравий из-под копыт лошади, острая, режущая галька, – я совершила ошибку. А за ошибки, – шагнув к серванту у стены напротив окна, Реджина небрежным жестом откинула крышку, – надо платить, вот мои доверчивые друзья и поплатились. Но теперь вы ведь защитите меня? – бросила она через плечо.
Голд был молчалив сегодня, но на этот раз пауза затянулась. Затянулась настолько, что пальцы Реджины успели нащупать холодную сталь.
– Да, защищу, – приглушенно, точно сквозь стиснутые зубы донеслось до нее.
Реджина неспешно обернулась. С наслаждением заметила, как Голд застыл при виде направленного на него револьвера.
– А если мне нужно не это? – выделяя каждое слово, спросила она. Щелкнул взведенный курок.
– Что тебе нужно? – ровно спросил Голд.
Реджина слегка пожала плечами, усмехнулась.
– Уничтожить тебя.
– Думаешь, месть сделает тебя прежней? Заполнит пустоту?
Пустота. Пустота… как когда берешь барьер и видишь за миг до того, как это произойдет, видишь, что лошадь заденет перекладину. Пустота после того, как это происходит. Сломанный позвоночник, размокший дерн, с которого уже никогда не подняться.
– Ты-то что знаешь о пустоте? – цедя каждое слово, спросила она.
Голд помолчал. Он то смотрел на Реджину, то отводил взгляд куда-то в сторону, но не фокусировался на револьвере в ее руках.
Наконец он заговорил, медленно, едва ли не доверительно:
– Каждому чудовищу она известна, Реджина. Я не исключение. За зло нужно платить, но месть, – он указал на револьвер так равнодушно, точно Реджина целилась куда угодно, только не в него, – лишь увеличит счет, поверь.
– Это не месть. Мы враги, а сейчас война.
– Это не наша война! – вырвалось у Голда не с яростью, а с какой-то усталой нетерпеливостью и нелепой, нелепее, чем его задушевность, искренностью.
На презрение не хватило энергии, и Реджина только свела брови.
– Вот как? – проронила она. – Настолько за себя боишься, что готов поменять сторону?
Голд открыто взглянул ей в глаза, неторопливо, уверенно усмехнулся.
– Боюсь, – выделяя каждое слово, ответил он. – Всегда боялся. Но сейчас не за себя.
Реджина безотчетно выпрямилась, напряглась, словно оружие уже перешло из ее рук в его. Что-то смутно-знакомое было в словах Голда; она почувствовала в нем властность, рожденную искренностью и чем-то еще, чему не могла дать названия.
А он спокойно подошел к ней, и Реджина знала: дело не в бесстрашии.
– В квартире Ариэль был произведен обыск, – донесся до нее его голос. – Револьвер не заряжен, Реджина.
