Текст книги "Dum spiro, spero (СИ)"

Автор книги: Green-Tea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Готовясь свежевать животное, я замечаю двух грусят на ветке, успеваю пристрелить обоих. Быстро избавляю тушки от перьев, шкуры и внутренностей, вновь свищу четыре нотки и устремляюсь назад, в наш с Финником лагерь. Осторожно раскладываю мясо на клеенке, собираю хворост под деревьями, растущими близко к поляне. Развожу небольшой костерок, надеясь, что дым не будет слишком заметен в серых тучах, начавших собираться на небе.

Руки ловко перебирают ветки, которые можно подкинуть в огонь, когда я вдруг замираю с одной единственной мыслью в голове. Его нет. Слишком долго нет. Даже свиста не слышно около пятнадцати минут. Потрясенная собственным открытием, я вскакиваю на ноги и свищу заветные нотки. Сойки-пересмешницы тут же подхватывают мелодию, эхом разнося ее в разные концы леса. Минуты, которые я жду, кажутся мне вечностью. Мне снова становится страшно.

Без особой надежды на ответ повторяю мелодию. Господи, где он? Я осматриваюсь и негромко зову его по имени. Обхватываю себя руками, пытаясь справиться с приступом паники. Ты же не должна медлить. Давай же… У меня слишком заторможенная реакция в подобных ситуациях. Все хорошо. Китнисс, давай.

Хватаюсь за единственную разумную мысль в путанном сознании, как утопающий за соломинку. Практически бегом бросаюсь в ту сторону, куда он ушел. Петляя между деревьями, как заяц, я с удивлением обнаруживаю у себя в руках лук, а за спиной – колчан со стрелами. Однако, рюкзака нет, значит, я чисто на автомате бросила все вещи у костра. Поздравляю, Эвердин. Ты – клиническая дура. Не дай Бог кто-то на них наткнется.

Господи, нашла о чем думать! Я вновь отвлекаюсь на свои мысли, налетая на кого-то, выходящего из-за дерева. Мы оба летим на землю, хватаясь за свое оружие. Я резко поднимаю голову, стараясь собрать трех одинаковых парней вокруг меня в одного.

– Финник, – сердито произношу я, наконец, вставая на ноги. – Финник, – повторяю я, крепко обнимая его.

– Китнисс? – удивленно переспрашивает он, тоже обвивая меня руками.

– Ты напугал меня… Господи, как же ты напугал меня.

– Там шумела вода, я не слышал, как ты звала меня. Прости, я не хотел так беспокоить тебя. Пожалуйста, прости.

Я молчу, сильнее упираясь лбом ему в грудь. На глазах почему-то появляются слезы. Меня трясет то ли от ярости и злости, то ли от обиды и отчаяния. Не слышал он! Господи, как я испугалась! Я не понимаю, почему мне вдруг стало так страшно за него. Ведь пушка не выстрелила.

Я резко отступаю назад, вспоминая о том, что оставила вещи у костра. Финник покорно идет за мной, не задавая лишних вопросов. К счастью, мои опасения не оправдались, и я не спалила половину леса своим костром. А вот мясо успело даже чуть-чуть пережариться. Финник потрошит пойманную им рыбу, нанизывает ее на палку и устраивает над огнем. Солнце уже близко к горизонту. Скоро начнется гимн, и мы узнаем, кто сегодня умер.

Я жую свою ножку, слушая рассказ Финника о том, как он в первый раз вышел в море. Кажется, он всеми силами старается загладить свою вину передо мной и отвлекает от моих грустных мыслей. Его рассказ прерывает знакомая мелодия гимна. Финник замолкает, не договорив до конца слово, поднимает голову и смотрит на небо.

Мужчина из Второго, старик из пятого, мужчина из десятого. Нас двенадцать. Мы доедаем наш ужин, заливаем костер и убираем остатки еды в рюкзак. На мое предложение забраться на ночлег на дерево, Финник недовольно морщится, но соглашается с доводом, что так и он, и я сможем выспаться. Я нахожу достаточно крепкую сосну с раскидистыми ветками, на которой мы сможем заночевать.

Забираясь на дерево, даю Финнику советы о том, куда следует ставить ногу. Он засовывает свою гордость в дальний ящик и беспрекословно выполняет мои приказы. Итог: мы оба на сосне достаточно удачно сидим, нас не видно снизу, камерам тоже не шибко удобно. Мы сидим на соседних ветках. Нас отделяет только ствол. Вытаскиваем наши спальные мешки. Финник по моему совету привязывается веревкой к ветке. Я поступаю так же.

Засыпая, он вдруг хватает меня за руку, чтобы точно не потерять связь с внешним миром. Я ободряюще сжимаю холодные пальцы с грубой кожей. Как только он засыпает, его хватка ослабевает, но он все еще держит мою кисть.

Меня тоже начинает клонить ко сну, я закрываю глаза, по-прежнему не отпуская руки Финика. Сейчас он – единственная ниточка, точка опоры, которая не дает упасть. Я слишком запуталась, я не знаю, где правда, а где вымысел, навязанный мне Капитолием. Я устала.

Я просыпаюсь из-за того, что меня кто-то трясет за плечо. Открывая глаза, я пугаюсь, когда встречаюсь взглядом с Финником. Он улыбается во все тридцать два зуба, протягивая мне баночку с фирменным знаком Капитолия. Видимо, парашют прислали, пока я спала.

– Смотри, Китнисс, что нам прислали.

Не до конца понимая его радости, я отвинчиваю крышку и морщу нос от отвратительного запаха. Судя по всему, это лекарство. Так вонять может только чудодейственная мазь. Желая проверить свою теорию, я опускаю пальцы в мазь, а затем, убрав волосы со лба Финника, осторожно провожу по краю раны. Судя по его вздоху, лекарство действительно помогает.

– Вот так. А теперь слезай с дерева и раздевайся, – командую я.

Финник прыскает от смеха.

– Знала бы ты, как смешно это звучит, – объясняет он в ответ на мой укоризненный взгляд.

Мы скатываем наши спальные мешки и спускаемся на твердую почву. Финник покорно стаскивает сначала куртку, потом свитер, а затем и футболку, подставляя мне свою лопатку. Как можно осторожнее мажу рану, но он все равно вскрикивает. Извиняясь, я дую на порез, потом убираю волосы со лба, измазав при этом половину челки. Финник снова смеется. Я позволяю себе улыбнуться, а затем, закусив губу, чтобы не рассмеяться самой, начинаю доставать наш завтрак из рюкзака.

Во время трапезы парень еще не раз заставляет меня улыбнуться. В какой-то момент может показаться, что мы с ним на пикнике, а не на арене, где нас могут убить в любую минуту. Мысленно ругаю себя за легкомыслие, но не могу попросить Финника замолчать. Мне не хочется разрушать эту идиллию, полет нашей фантазии, мечту. Ему и так сейчас сложно. Пусть отвлечется, не будет переживать хотя бы еще пятнадцать минут. Он же будет счастлив, ты же знаешь.

Наш завтрак занимает около часа. Потом мы еще раз перепроверяем свои запасы, прячем остатки еды, я вновь забираюсь на дерево, чтобы уточнить маршрут. Наш путь лежит на север, к горам. Правда, ни один из нас не знает, зачем мы вообще туда идем. Что нам делать?

Но мы предпочитаем такие вопросы не обсуждать. Идем и идем себе спокойно. В какой-то момент Финник снова начинает шутить, мы дурашливо скачем друг перед другом, строим гримасы. Потом он начинает щекотать меня, не смотрит себе под ноги, спотыкается об корень и снова оглушительно хохочет. Я протягиваю ему руку, помогаю подняться, он оказывается прямо передо мной. Я заглядываю ему за плечо и вижу чью-то фигуру…

Тело срабатывает моментально. Я резко отталкиваю Финника в сторону, а он, будто прочитав мои мысли, выхватывает свое оружие. Крепкий мужчина с пятого этажа попадает на заточенные острия трезубца ровно в тот момент, когда нож, пущенный им, вонзается в мой живот. Под грохот пушки я вытаскиваю лезвие, вошедшее в меня примерно наполовину, и тупо смотрю на кровь на своих пальцах. Нож падает из ослабевших рук, ноги подкашиваются, я откидываюсь назад. Финник подхватывает меня ровно в тот момент, когда я уже готова встретится с землей. Он опускается на траву, кладет мою голову на свои колени и начинает поглаживать мои волосы. В его глазах блестят слезы.

– Китнисс, все будет хорошо, – дрожащим голосом произносит он. Только вот знает, что врет. Я не дурочка. Меня ничто сейчас не спасет.

Мне больно, хочется плакать, но слез почему-то нет. Я знаю, что он чувствует, когда протягиваю ему руку, а он хватается за нее, будто утопающий. Будто умирает он, не я. Точно так же я чувствовала себя, когда умирала Рута.

– Не плачь, пожалуйста, не плачь, – хрипло прошу я, вытирая слезы с его щек. Никогда их не видела. На его лице теперь моя кровь.

– Это все из-за меня, – шепчет он и зажмуривается.

Пытаться убедить его глупо. Я не переспорю. У меня нет сил спорить. Я устала. Мне хочется спать. Но я не могу оставить его совсем одного.

– Китнисс, пожалуйста, не закрывай глаза, – умоляет он. Будто не знает, что просит о невозможном.

Я распахиваю глаза так широко, как могу. Этого хватит на пару минут, пока во мне еще есть силы, потом это станет слишком сложно. Смерть приносит покой. Я хочу покоя. Я хочу отдохнуть. Я хочу умереть, но я не могу оставить его одного. Я не могу бросить сестру. Я не могу умереть с осознанием, что Пит сейчас плачет. Того, что Гейл так же широко раскрывает глаза, не смея отвести взгляд от экрана. Он знает, что в глазах уже стоят слезы. Моргнет – расплачется. Я не могу помнить белые костяшки Хеймитча. Я не смогу найти покой, потому что им всем больно. Они все дорожат мной. Той, что приносит только боль и несчастья. Та, что сейчас умирает из-за собственной глупости.

– Ты еще не проиграл, Финник, – из последних сил шепчу я. Господи, как же хочется спать… – Значит, нет смысла сдаваться. Пожалуйста, не опускай руки. Ради меня.

Я плачу. Мне не страшно, но я плачу. Почти не больно, только хочется спать.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне всего лишь семнадцать. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Он разрушен из-за меня. Мало кто выжил. Я трибут трех Игр. И победитель первых. Символ восстания. Теперь еще и мученица. Сейчас всем больно. Прим, Питу, маме, Хеймитчу, Финнику, Порции, Мадж, Сей…Оказывается, я кому-то дорога. Кто-то меня любит. Я опять их разочаровала.

Я смотрю мимо лица Финника, на небо. Мне чудится большой черный планолет со странным знаком на одной из сторон. Мне чудится странный шум. Или…

Из последних сил я указываю на небо. Финник непонимающе морщится, поднимает голову и замирает. И начинает смеяться. Он смеется сквозь слезы, у него, кажется, истерика. Его трясет, а значит трясет и меня. Я не понимаю причину его смеха. Мне так хочется спать.

– Нет, Китнисс, нет, пожалуйста, нет, – Финник уже умоляет меня, смеясь и плача одновременно.

Его силуэт расплывается. Мне сложно смотреть на него. Я закрываю глазу, но еще дышу, хотя это очень больно.

– Нет, потерпи еще чуть-чуть. Умоляю, потерпи. Не смей засыпать! Посмотри на меня! Посмотри, ну же! – он трясет меня за плечо. Я распахиваю глаза, но практически сразу закрываю их обратно. – Китнисс, не оставляй меня одного. Китнисс, мне страшно, – шепчет мне он с такой болью в голосе, что я заставляю пальцы сжать его руку.

Его голос затихает где-то вдали. Перед закрытыми глазами предстает образ смеющегося отца, Руты, поющей песенки, Пита, что-то весело рассказывающего Финнику, Гейла с луком и стрелами. Они машут мне рукой, подзывая к себе, а я не могу сделать ни шагу. За моей спиной вырастают крылья, руки покрываются перьями. Теперь я – сойка-пересмешница. И не могу произнести ни слова. Я могу лишь повторять песни отца, Прим и Руты. Я лечу, но не знаю, куда. Я падаю, потому что перья превращаются в камни. Я тону, а все дорогие мне люди все так же машут мне руками. Мои враги превратились в рыб и отщипывают от моего тела кусочки.

Мне не больно, не страшно, но безумно хочется, чтобы все это закончилось. Голос Финника все еще звучит в моей голове. Я тону, мои легкие наполняются водой, но дышать становится все легче. Мне хочется смеяться. Мне снова чудится улыбающийся отец, а потом все взрывается миллионами осколков. Дальше только белый свет…

========== Глава 21. ==========

POV Китнисс.

В полночь, в полночь, приходи

К дубу у реки,

Где вздернули парня, убившего троих,

Странные вещи случаются порой,

Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я открываю глаза. Где я? Смотрю на свои ладони. Я будто соткана из дымки, из тумана. Тело, руки, все будто светится изнутри. Я прозрачна. Мне страшно.

В полночь, в полночь приходи

К дубу у реки,

Где мертвец своей милой кричал: «Беги!»

Странные вещи случаются порой,

Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я замираю, услышав знакомую мелодию. «Дерево висельника». Я не пела эту песню десять лет, потому что она запрещена, но помню слова так ясно, будто исполняла ее еще вчера. Я вспоминаю, как отец напевал ее мне, в лесу, когда взял меня с собой. А потом я сидела на полу вместе с Прим, которая едва научилась ходить, и плела нам венки из пеньки, как в песне, в третьем куплете. Я не понимала слов, но мне нравился мотив. Тогда я повторяла все песни, следом за отцом, лишь бы они мне нравились. А мама вдруг закричала, забрала у меня ожерелья и начала ругать папу. Мы с Прим испугались, ведь мама никогда раньше не кричала. Я заплакала и выбежала из дома. Отец быстро меня нашел, ведь тогда было всего одно место, где я могла быть: тайник под кустом жимолости. Он утер мои слезы и сказал, что все в порядке, просто нам с ним лучше не петь эту песню, потому что мама будет сердиться. После этого я запомнила эту песню навсегда.

В полночь, в полночь приходи

К дубу у реки

И надень на шею ожерелье из пеньки.

Странные вещи случаются порой

Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я узнаю этот голос из тысячи. Мягкий баритон напевал мне колыбельные, читал сказки, когда я была совсем маленькой. Я помню, как мама стояла у дверей, прислонившись к косяку, и слушала голос отца. Он был всей ее жизнью. Не удивительно, что она не смогла жить, как раньше, когда его не стало.

– Китнисс, – негромко зовет меня все тот же голос. Я оборачиваюсь и вижу улыбающегося отца.

Он протягивает ко мне руки, и я заключаю его в крепкие объятья. Он поглаживает меня по голове, а я снова чувствую себя семилетней девочкой, не знающей боли и горя. Пока отец был жив, у меня было детство, была радость, счастье. Только вот в тот момент, когда папа взорвался в шахте… Там, наверное, было и мое детство…

– Где я, папа? – наконец, спрашиваю я.

– Ты здесь, – просто отвечает он, чуть посмеиваясь.

– А здесь – это где? – я озираюсь по сторонам, стараясь уловить хоть какие-нибудь признаки, которые помогут мне узнать, что это за место.

– Я как раз хотел тебя спросить об этом. Как ты думаешь, где мы? – спрашивает уже он, прерывая объятия.

Я осматриваюсь. Вижу светлые стены, несколько больших арок и несколько часов.

– Ну, это похоже на вокзал в Капитолии. Только здесь чисто и нет людей.

– Вполне может быть, – соглашается он, тоже осмотревшись.

– Ты же не был здесь, – удивленно замечаю я.

– Зато смотрел. По телевизору. Этого хватило, поверь.

Я пожимаю плечами.

– Давай пройдемся, – предлагает он.

Мы неторопясь идем вдоль перрона.

– Что это за место? – вновь спрашиваю я.

– Мы же уже решили, что мы на вокзале, – спокойно отвечает отец.

– Нет, это понятно. Но это ведь не настоящий вокзал. Что это?

– Я полагаю, что твой сон, – он пожимает плечами.

– То есть, я не умерла, – уточняю я.

– Видимо, нет. Хотя очень хотела, – укоризненно произносит он, а я смущенно опускаю глаза.

– Почему я здесь? – спрашиваю я после короткого молчания.

– Не имею ни малейшего понятия, – все так же спокойно отвечает он.

– Почему здесь ты? Ведь я не умерла. Значит, тебя не может здесь быть, – вновь удивляюсь я.

– Несомненно, я мертв. Но это ведь твой сон. Поэтому спроси у себя, Китнисс.

Я замолкаю. Правда, почему он здесь? Что это за место? Почему здесь я? Зачем я здесь? Почему все так сложно? Меня трясет от количества вопросов и от отсутствия ответов. Я снова запуталась…

– Ну же, Китнисс, почему ты сразу паникуешь? – недовольно отзывается отец. – Где твоя хваленая смелость?

– Осталась в Казематах, – не задумываясь, отвечаю я и прикусываю язык.

– Китнисс, – мягко произносит отец. – Китнисс, перестань. Ты многое пережила, но это не повод сдаваться!

– Не повод? – Я начинаю закипать. – Папа, мне нет восемнадцати, а я пережила столько, сколько хватит еще на моих правнуков! Папа, я устала, я запуталась, мне страшно…

Я опускаю на землю и обхватываю голову руками. Я безнадежна. Я не могу мыслить рационально. Я быстро устаю. Я слишком нервная. Я не помню, когда в последний раз спала нормально.

– Китнисс, – отец опускается рядом со мной, – тише, не надо, не плачь, прошу тебя. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты плачешь.

Он поглаживает меня по щеке. Да, папа действительно не любил, когда я плакала. Он говорил, что в такие моменты ему самому хочется плакать.

– Давай успокоимся. Ну же.

– Почему я не могу проснуться, если это сон? – спрашиваю я, подавив слезы.

– Наверное, потому, что твой организм не готов к этому. Ты перенесла тяжелейшую операцию, потеряла много крови. Врачи в Тринадцатом могут тебя разбудить, но ты не перенесешь этого.

– Врачи Тринадцатого? Значит, меня и Финника вытащили?

– О, да. Разумеется. Иначе мы бы с тобой разговаривали в другом месте, дорогая. Правда, твое ранение не входило в их планы. На всякий случай они, конечно, взяли группу врачей. На свою и на твою удачу, дорогая.

– А… – я не знаю, как правильно задать вопрос. – А что здесь от меня? Я имею в виду, ведь здесь не мое тело. На мне нет ни единой царапинки.

– Не знаю. Может, душа? – предполагает отец.

Я пожимаю плечами, потому что не знаю ответ. Мы садимся на одну из лавочек.

– Когда я смогу проснуться? – снова спрашиваю я.

– Логично предположить, что когда ты будешь готова.

– Но… – я не совсем понимаю. – Но ведь я готова.

– Нет, дорогая. Тело, может быть, и вынесет. Но не душа.

– Как я могу подготовить душу?

– Разберись, родная. Разберись. И все получится. Помнишь слова нашей песни? Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Его голос затихает. Я снова одна. Мы в полночь, встретимся с тобой? Почему именно эта строчка? Может быть, если я разберусь, то в полночь я смогу встретиться с Питом?

Я вновь встаю и иду. Мне нужно разобраться. Нужно успокоиться. Нужно понять, что делать дальше. Я не уверена, что смогу это сделать самостоятельно, но я должна попытаться.

Я сажусь на перрон, складываю ноги по-турецки и закрываю глаза, вспоминая все, что я знаю о себе, чтобы разобраться.

Начнем с самого начала.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Моя мать – врач. У меня есть младшая сестра. Мой отец погиб в шахте, когда мне было одиннадцать. Мне пришлось стать взрослой, потому что мама ушла в себя. Пит Мелларк спас мне жизнь.

Самое простое, то, что было со мной до Игр. Теперь к более сложному. С самому трудному этапу. К первым Играм…

Я трибут 74 Голодных Игр. Я победитель этих Игр. Я победила обманом, вытащив еще и Пита. Президент угрожал мне, заставив заявить о моей помолвке. Но это не помогло. Из-за меня началось восстание. Сноу устроил еще одни Игры. Я снова оказалась на арене. Меня забрали в Капитолий. Меня пытали. Я снова оказалась на арене. А сейчас я черт знает, где. И я очень хочу вернуться назад…

Я открываю глаза. Я слышу шум поезда. Я знаю, что мне нужно делать.

========== Глава 22. ==========

Долгожданное POV Пит.

Я продолжаю смотреть на рябящий экран телевизора, хотя все оборвалось минут десять назад. Я медленно качаюсь из стороны в сторону, пытаясь удержать в путанном сознании одну мысль: «Она не умерла. Она не умерла. Она не могла умереть!» Крик зарождается внутри меня и благополучно застревает где-то в горле. Хочется плакать, но слез нет. А перед глазами по-прежнему одна только картинка: ее окровавленные пальцы сжимают руку Финника, у которого слезы на глазах. Ее хриплый голос все еще звучит в моей голове.

– Пит, – мягко произносит Хеймитч, кладя руки мне на плечи.

Я закрываю глаза и снова вижу ее слабый пульс внизу экрана. Я с силой сдавливаю карандаш в своих пальцах, и он ломается на две части. Хочется кричать. Не могу произнести ни слова.

– Пит, – снова повторяет Хеймитч, мягко сжимая мои плечи.

Я открываю глаза, натыкаясь взглядом на Гейла, сидящего в точно такой же позе, что и я. Его пытается растормошить заметно побледневший Боггс. Реакции нет. Гейл в ступоре. Судя по выражению его лица, ему тоже хочется кричать, плакать и смеяться одновременно, как и Финнику, которого мы видели пятнадцать минут назад. Кричать от страха, плакать от боли и несправедливости, смеяться – потому что это злая шутка. Планолет со спасателями прибыл чуть позже, чем нужно. Когда нет гарантии, что она еще жива.

– Пит, – в третий раз повторяет Хеймитч.

Я смотрю на него и вижу отражение собственного ужаса, боли и досады. Хеймитч, смертельно бледный, внимательно смотрит на меня. Я хватаюсь за его руку, а он с силой сжимает мои пальцы. Нам теперь страшно вдвоем.

– Она жива, – резким, непривычно твердым голосом говорит Прим, сидящая рядом со мной.

– Прим, – негромко говорит Мадж, будто боясь спугнуть девочку. – Прим…

– Она жива. Жива! – Прим переходит на крик. – И пока мне в лицо не скажут о том, что… – она запинается. В ее глазах блестят слезы. – Пока я не услышу это собственными ушами, я буду уверена в том, что она жива!

Она поднялась со своего места, заметно дрожа. Она говорит это с такой решимостью, уверенностью и твердостью, что я невольно сравниваю ее с сестрой. Да, она истинная сестра Сойки. Точно такая же.

– Ты права, Прим, – соглашается Мадж, обнимая ее за плечи. – Я тоже не поверю в это.

– Все будет хорошо, – кивает миссис Эвердин. – Все и сейчас хорошо.

Я несильно надавливаю пальцами на закрытые веки. Я провожу рукой по волосам, сконцентрировав взгляд на одной точке. Мне нужно успокоиться. Она жива. А если она жива, я нужен ей сильным.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Мои родители – владельцы пекарни. В свой первый школьный день я влюбился в девочку с двумя косичками и восхитительным голосом в клетчатом платье. Теперь эта девочка уже девушка, платья она давно не носит, да и косичка у нее одна. А еще ее зовут Китнисс Эвердин, она спасла мне жизнь. И, похоже, потеряла свою…

– Пит, у нас сейчас по плану обед. Ты с нами? – Мадж осторожно трогает меня за плечо.

– Разумеется. Пойдем, – я поднимаюсь на ноги, отодвигая стул в сторону.

Мы все выходим из Штаба и движемся по направлению к столовой. Во время прогулки все стараются хоть как-то меня отвлечь, рассказывая что-то. Только вот сами заметно бледные. Я натянуто улыбаюсь, сам вставляю пару шуток, но мне хочется убежать и спрятаться от всех них. Правда, в этом случае, Китнисс мне не видать ещё месяц, а то и больше.

Я механически пережевываю тыквенный суп, заедая все это странным на вкус хлебом. Через пять минут запоздало понимаю, что на все вопросы отвечаю молчанием. Спокойно смотрю куда-то через плечо Эффи, сидящей напротив, улыбаясь в ответ на ее предложение навестить Бити. Он, по крайней мере, не станет задавать глупых вопросов. И не попытается растормошить.

Когда я уже выхожу из столовой, слышу, как кто-то зовет меня. Оборачиваясь, вижу Энни и Мадж, бегущих ко мне.

– Мы с тобой, ты же не против? – улыбается Мадж. Я смотрю на засохшие слезы на ее щеках.

– Конечно, – я галантно пропускаю их вперед, уловив краем уха облегченный вздох дочери мэра.

В лифте Энни, неожиданно для меня, начинает интересоваться различными видами живописи. Стараясь скрыть удивление, я рассказываю ей о стилях художников, живших до нас. Она рассеяно улыбается, кивает к месту, не переставая завязывать узлы на уже знакомой мне веревке. Засовываю руку в карман, желая достать свою и тоже отвлечься, и натыкаюсь на блокнот. Не понимая, откуда я его взял, я вытаскиваю книжку наружу. Взгляд скользит по блеклой оранжевой обложке, и тут я понимаю, что это. Мои рисунки. Там везде Китнисс.

– Ой, Пит, а что это? – лучезарно улыбается Мадж. – Можно посмотреть?

Киваю ей и позволяю забрать из негнущихся пальцев блокнот. Ее улыбка блекнет, когда она открывает его. Медленно переворачивая страницы, девушка рассматривает каждую черточку лица своей подруги.

– Очень красиво, – замечает Энни, посмотрев ей за плечо.

Так же рассеяно улыбаюсь, как бы благодаря их. Забираю свой блокнот обратно, мимолетно взглянув на последний незаконченный рисунок. Стараюсь удержать в руках карандаш и делаю пару осторожных движений, поточнее выделяя линию скул. Краем глаза замечаю, как улыбается Мадж, наблюдая за мной. Решаю, что я должен закончить эту работу сегодня. Это поможет отвлечься.

Мы бредем сквозь лабиринт коридоров в поисках Бити. Находим его в большом зале, стены которого обвешаны различной аппаратурой, в которой я ничего не смыслю. Он что-то набирает, быстро скользя пальцами по клавиатуре. Спрашиваем у него, можем ли мы посидеть на его полянке. Он кивает, бросив на меня мимолетный взгляд. Даже не спросил, как я. Видимо, на моем лице и так все написано.

Мы сидим на зеленой траве, стараясь хоть как-то растянуть время. По словам Плутарха, если все получилось, то они прибудут ближе к полуночи. Правда, на слове «если» он запнулся, потому что мне захотелось ударить его. Я стараюсь держаться равнодушно, старательно вырисовывая профиль Китнисс в своем блокноте. Мадж с интересом наблюдает за мной, а Энни все так же делает узлы на своей веревке.

В какой-то момент Мадж произносит одну единственную фразу:

– Наверное, это даже хорошо. К концу дня они либо будут с нами, либо никто не сможет причинить им боль. Пан или пропал.

Как это ни горько осознавать, она права. Все или ничего. К полуночи я смогу либо обнять ее, либо навсегда потеряю. Слишком сложный выбор. Это лучше, чем есть у меня сейчас. Она будет в безопасности в любом случае. А это для меня по-прежнему самое главное.

В какой-то момент появляется Плутарх, но когда мы смотрим на него полными надежды глазами, он отрицательно качает головой. Они еще не прибыли. Нужно ждать.

– Пит, я хотел спросить тебя, – неуверенно начинает он, опускаясь рядом со мной на траву. – Не хочешь ли ты подняться наружу? Там поработаем. Надеюсь, что все получится, и тогда Бити попытается прорваться в вечерний выпуск новостей.

Я киваю. Мне ничего не остается. Быстро следую за Плутархом в гримерную, где меня уже ждут Порция и команда подготовки Китнисс. Я позволяю одеть себя в одежду, стараясь не смотреть на своего стилиста.

– Порция, не надо, – прошу я, когда она собирается что-то сказать. – Правда, я в порядке. Мадж права. Все или ничего. Так будет правильно.

Она кивает, по-прежнему продолжая смотреть на меня. Когда за мной приходит Боггс, чтобы вывести меня наружу, я готов расцеловать его, ведь он помогает сбежать от этого сочувствующего взгляда. Мы петляем через множество коридоров, в какой-то момент к нам присоединяются Хеймитч, Плутарх с Фульвией, Мадж, Джоанна и съемочная группа. Все по-прежнему смотрят только на меня. Одна Джоанна, проходя мимо, наклоняется и негромко бросает:

– Мне тоже тебя жалко, но я не стану сочувствующе на тебя смотреть. Прости. Хотя, кажется, ты даже благодарен.

Я действительно благодарен ей. Мне уже хочется повеситься, лишь бы на меня не смотрели так жалостливо. Сердито прерываю попытку Хеймитча что-то сказать, отрезая:

– Я в порядке.

И обгоняю его, идя рядом с Боггсом. Он с любопытством смотрит на меня, замечая:

– Интересный у тебя характер.

– О, я еще пай-мальчик. Та же Китнисс запросто вытреплет у тебя все нервы.

Джоанна сзади меня смеется. Хеймитч тоже довольно улыбается.

– Характер у солнышка, что надо.

Кажется, мне удалось немного разрядить обстановку. Даже Хеймитч позволил себе улыбнуться.

Мы поднимаемся наверх. Я замираю на месте, широко расставив руки в стороны, поднимаю голову повыше и тяжело вздыхаю. На поверхность я не поднимался все то время, что Китнисс была в Тренировочном центре, а потом и на арене. Это примерно полторы недели. В те моменты меня едва можно было заставить оторваться от телевизора, чтобы сходить хотя бы поесть. Да мы там все сидели в Штабе, не вылезая. Периодически кто-нибудь засыпал прямо в кресле. В конце концов, мы уговорили Койн, чтобы еду нам приносили прямо туда. Она, конечно, долго злилась и не соглашалась, но ей все же пришлось согласиться.

– Ты в порядке, Пит? – спрашивает Мадж, осторожно прикасаясь к моему плечу.

– Да, я в порядке, Мадж. Какой сегодня день, Боггс? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

– На следующей неделе начнется сентябрь, Пит, – отвечает мне вместо него Фульвия.

Я киваю и иду следом за Поллуксом и его братом Кастором к развалинам. Я хочу спросить Поллукса, куда он идет, но когда он поворачивается, я замечаю, что он странно сглатывает.

– Он безгласый, Пит, – спокойно говорит мне Кастор, положив руку на плечо.

Киваю, стараясь не думать о рыжей безгласой с которой была знакома Китнисс. Когда-то я соврал, что она похожа на Делли, чтобы избавить ее от проблем. Эта девушка тогда помогла мне спокойно поговорить с Китнисс.

– Ты готов? – спрашивает у меня Крессида.

Я стою напротив камер, смотрю на красную мигающую лампочку, смотрю и не знаю, что сказать.

– Прости, ничего не приходит в голову, – пожимаю плечами. Мне действительно сложно думать не о Китнисс.

– Давай воспользуемся проверенным способом: вопрос – ответ. Хорошо? – улыбается она.

– Да, спасибо, – я тоже улыбаюсь ей в ответ.

Следующий час я отвечаю на различные вопросы о Китнисс, стараясь сохранять спокойствие. И потом с удивлением замечаю, что Гейла здесь нет. Мы с Мадж рассказываем о том, как замечательно мы живем здесь, в Тринадцатом.

Боггс ведет нас на стрельбище, где мы с переменным успехом показываем, как мы «тренируемся». Джоанна, неожиданно для всех, говорит, что хочет рассказать кое-что интересное о самом президенте. Плутарх с понимаем морщится, видя, как она чуть дрожит. Я удивленно смотрю на нее, гадая, что же она хочет. Джоанна занимает мое место перед камерами, а я становлюсь рядом с Хеймитчем. Она начинает совершенно неожиданно:

– Президент нашей страны занимался очень интересным делом. Если победитель был красивым, например, как я или Финник Одейр, президент выставлял наши тела на продажу за большие деньги или дарил кому-нибудь. Откажешься – убьют того, кто тебе дорог. Когда я была совсем юной и глупой, я отказалась. И тогда у меня больше не осталось тех, кто мне дорог. Пришлось соглашаться.

И тут я понимаю абсолютно все. Причину ее популярности, вереницу поклонников Финника. Все они похожи на старого главу миротворцев Крея, покупавшего нищих и голодных девушек просто потому, что он мог себе это позволить. Мне становится стыдно за то, что я так плохо думал о ней и о Финнике. Я сжимаю кулаки, представляя, что такая же участь ждала бы и Китнисс, если бы она тогда убила меня и стала победителем. Какой бы популярностью пользовалась бы Огненная девушка? С ее-то родственниками. Китнисс бы согласилась, чтобы спасти жизнь сестры, из-за которой она стала добровольцем. Я закрываю глаза, стараясь не думать об этом. Это не произошло, да и никогда теперь не произойдет. Она уже в безопасности. Правда, пока непонятно, где…