Текст книги "Перемирие (СИ)"

Автор книги: Гоблин - MeXXanik

Соавторы: Каин Градов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Мы направили в столицу письмо по поводу редкого оленя, – перешел к сути Костомаров. – И уже вчера вечером позвонил мне один старый друг из столицы. Мы вместе учились.

– И что же он вам поведал? – вежливо перебил я собеседника, стараясь вернуть разговор в нужное русло.

– В общем, он сказал мне под строгим секретом, что Северск едет ревизор от экологического фонда Империи, – сбивчиво произнес Иван Ефимович. – Он будет наблюдать за оленем в естественной среде обитания.

– Это как-то может помешать нам оформить лесные угодья под заповедник? – осведомился я.

– Нет, что вы, – поспешно заверил меня собеседник. – Наоборот, представитель составит отчет и ускорит процесс.

– Это хорошо, – довольно заключил я. – Как только он прибудет в княжество, отправьте его в мое поместье. Я проведу ему экскурсию. Если, конечно, не появятся более срочные дела.

– Хорошо, Николай Арсентьевич, – ответил Костомаров. – Простите, что потревожил вас…

– Нет, это и правда очень важная информация, – заверил я собеседника. – Вы правильно сделали, что позвонили мне.

Собеседник на том конце провода вздохнул с облегчением.

– Благодарю, мастер-князь. Тогда я буду держать вас в курсе.

– А как зовут нашего гостя? – осторожно полюбопытствовал я.

– Не сказали, – растерянно ответил глава экологического ведомства. – Возможно, имя и время прибытия будут храниться втайне. Чтобы проверка стала внезапной.

Я едва сдержал вздох разочарования. В столице любили «внезапные» проверки, о который на местах все были в курсе. Но если этот человек полезет в лес к Митричу или еще чего хуже Иволгину…

– Благодарю вас за оперативность, – произнес я. – Держите меня в курсе.

– Будет сделано, Николай Арсентьевич, – отрапортовал Костомаров, и я завершил вызов. Положил телефон на стол, взглянул в окно. На мгновение тишина в гостиной показалась особенно плотной, будто даже огонь в камине приглушил треск, вслушиваясь в разговор.

– Что-то случилось? – осторожно уточнила Вера.

Я обернулся.

– Пока еще ничего, – произнёс я. – Из столицы к нам направили ревизора от фонда. Видимо, заинтересовались нашим северным оленем.

– Ревизора? – нахмурившись, переспросила секретарь. – Неожиданно.

– Именно поэтому меня это и тревожит, – признался я. – Впрочем, если верить Костомарову, всё под контролем. Во всяком случае, пока.

Из кухни донёсся запах свежего хлеба и знакомое ворчание Никифора. Значит, завтрак, скорее всего, был почти готов. Я откинулся в кресле, ощущая, как утро окончательно наполняется привычной деловитостью. Покой прошедшего дня уходил, уступая место работе и новым испытаниям.

– Проблема в том, что ревизор должен прибыть инкогнито. И если он пойдет в одиночку блуждать по нашим лесам…

Вера не ответила. Но судя по ее побледневшему лицу я догадался, что она смекнула, к чему я клоню.

– Съест его какой-нибудь голодный волк, а нам потом объясняйся перед комиссией, куда пропал важный гость из столицы, – заключил я. – И это при условии, что этот ревизор не играет на стороне «Бастиона».

– И… что делать? – растерянно уточнила Вера.

– Для начала позавтракать, – с улыбкой ответил я. – А затем посоветоваться с Владимиром Васильевичем. Идите в столовую, я скоро подойду.

Вера кивнула и вышла, оставив за собой лёгкий аромат лаванды. Я же остался сидеть в кресле, глядя, как солнечные лучи за окном ложатся на сад, и подумал, что покой в этом доме – понятие временное. Но, пожалуй, именно поэтому жить здесь и было интересно.

Глава 12
Важные беседы

Я поднялся из кресла и, прихватив чашку с остатками чая, и вместе с Верой направился в сторону столовой. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь неплотно сомкнутые занавески, ложились на пол длинными светлыми полосами. Из кухни доносился аромат свежеиспечённого хлеба и пряных трав.

В столовой нас уже ждал Никифор в безупречно чистом, белом переднике. И я с удивлением отметил, что обычно взлохмаченные волосы домового, сегодня были аккуратно зачесаны. На столе дымился чайник, стояли корзина с булочками и блюдо с посыпанным зеленью омлетом. Возле подоконника, растянувшись, как король, грелся Мурзик, всем своим видом демонстрируя, что прошлые недоразумения с чаем он считает улаженными.

– Прошу, мастер-князь, завтрак подан, – объявил Никифор, кивнув с тем выражением лица, каким обычно объявляют о начале заседаний в Совете.

Я усмехнулся:

– Благодарю, Никифор, – ответил я, занимая место во главе стола. – Пахнет великолепно.

Домовой кивнул, но по его довольному виду было заметно, что он польщен моей похвалой.

Вера заняла место по левую сторону от меня, аккуратно сложив руки на коленях. Я поднял взгляд, и на миг наши глаза встретились. Вера была спокойной, но в её глазах теплилась тень тревоги. Скорее всего, девушка переживала за прибытие ревизора. И я хотел было сказать, что-нибудь успокаивающее, но в этот момент, в коридоре раздались тяжёлые шаги, и в дверях появился Морозов. Воевода выглядел собранным, но, кажется, уже успел пробежаться по территории: ворот рубахи был расстёгнут, а на сапогах прилипла пыль дорожки.

– Доброе утро, – произнёс Никифор, протягивая воеводе чашку с отваром.

Морозов принял чашку, благодарно кивнул домовому.

– Кажется, нам так и не довелось побеседовать утром, – начала Вера, как только Морозов сел в кресло. – Едва я вошла в гостиную, как вы сослались на срочные дела.

– Ничего необычного, – буркнул Морозов, не поднимая взгляда от чашки. По его интонации было ясно, что он и рад бы казаться безразличным, но утреннее появление Веры, похоже, слегка выбило его из привычного равновесия.

Девушка, кажется, и не заметила грубоватого тона воеводы. Или сделала вид. Просто чуть выпрямилась, будто не собиралась позволять себе опуститься до ответных шпилек.

– Какие планы на сегодня Николай Арсентьевич? – поинтересовался Морозов, чтобы сменить тему.

Я сделал глоток отвара, ощутив его лёгкую горечь. А затем отставил чашку:

– Ждём ревизора из столицы.

– Вот как? Ну что же, в целом хорошая новость? – уточнил Владимир, и в уголках губ мелькнула лёгкая улыбка. – И кто он? Как выглядит? Из какого ведомства? Чтобы, заранее знать, кого встречаем.

Я развел руки:

– Известно только, что он должен прибыть из экологического ведомства. Скорее всего, в ближайшие дни. Возможно, даже сегодня. Остальное – тайна великая есть.

Воевода нахмурился:

– Инкогнито это нехорошо. Если ревизор полезет в лес Митрича, и кто-нибудь решит, что он очередной браконьер, дело может закончиться плохо. Особенно после недавнего случая.

Боковым зрением я заметил, как Вера слегка напряглась и странно покосилась на нас при упоминании браконьеров, но ни слова не сказала. Только поправила ложку на блюдце.

– Что будем делать? – прямо уточнил я, глядя на воеводу.

– После завтрака и разберемся, – равнодушно пожал плечами тот.

Я открыл было рот, чтобы напомнить, что тема разговора важная, но Морозов уже разрезал пышный омлет. И делал он это с таким поразительным спокойствием, что я только вздохнул. Мы замолчали, принявшись завтракать. В комнате стало тихо. От окна тянуло прохладой. Стоявший у двери Никифор, не выдержал тишины и кашлянул, привлекая внимание.

– Мастер-князь, может, добавить вам ещё отвара? – спросил он, уже наливая, не дожидаясь ответа.

– Спасибо, Никифор, – сказал я, принимая чашку. – Нам сегодня предстоит много работы.

Домовой кивнул, но что-то в его взгляде подсказало мне: он тоже чувствует, что день будет неспокойным.

Я доел омлет, ощущая, как нарастающее ощущение тревоги перекатывается внутри, будто тихая волна под кожей. Отставил в сторону пустую тарелку и произнес, обращаясь к Никифору:

– Благодарю. Завтрак, как всегда, бесподобен.

Я откинулся на спинку стула и потянулся к корзине за булочкой. Морозов отставил чашку и выпрямился, глядя куда-то поверх моей головы.

Вера молча наблюдала за ним, а потом осторожно спросила:

– Думаете, действительно появится в Северске сегодня?

Я посмотрел на неё поверх чашки.

– Возможно. Но столица редко делает что-то просто так. Если ревизор едет инкогнито, значит, у ведомства есть причина не доверять местному князю. Или…

Морозов тихо хмыкнул:

– Этот пришлый уже прикормлен «Бастионом», – закончил он за меня фразу. – И тогда его первая прогулка по лесу окажется и последней. А нам потом придется объясняться со столичными мастерами, куда делся их очень важный человек.

Я кивнул. Вера отвела взгляд, поправила бумажную салфетку:

– В таком случае, надеюсь, ревизор окажется умнее. И не станет связываться с промышленниками, – тихо произнесла она, а затем повернулась ко мне и добавила извиняющимся тоном. – Прошу меня простить, Николай Арсентьевич, у меня еще много дел. Я разбираю корреспонденцию покойного князя. В архиве оказалось полно писем, на которые никто не отвечал. Часть адресатов наверняка желают получить ответы.

– Конечно, Вера Романовна, – ответил я. – Если понадобится консультация – обращайтесь.

Секретарь встала из-за стола: спокойно, не спеша, будто и не собиралась придавать уходу особого значения. Легко провела рукой по подолу платья, выровняла складки и направилась к двери.

Когда за ней закрылась створка, в комнате на мгновение стало тише. Никифор проводил её задумчивым взглядом, почесал за ухом и тяжело вздохнул. Потом, как будто вспомнив, что у него есть обязанности, собрал со стола пустые чашки и блюдца. Двигался он при этом медленно, с теми самыми нарочито громкими вздохами, какими обычно пользуются, когда очень хотят, чтобы их заметили.

– Говори уже, – предложил я, облокотившись на спинку кресла. – Вижу же, что у тебя ко мне разговор есть.

– Прямо уж разговор, – пробурчал Никифор с показной невинностью, будто только что решил, что и сам не понимает, о чём я говорю.

Он прошаркал к стулу, уселся напротив, сложил руки на столе, сцепив пальцы. Вид у домового был важный, почти официальный, как у человека, собирающегося озвучить решение суда.

– Это даже разговором назвать нельзя… – протянул он, покачав головой, – так, дружеская беседа.

Я молча приподнял бровь, дожидаясь продолжения. Домовой шумно выдохнул, поглядел в потолок, потом на меня и, наконец, решился:

– Вот скажите, княже… хорошо ли вам живется в доме?

Я понял по его задумчивому лицу, что монолог только начинается, а значит, продлится до самого ужина, если не направить его в нужное русло. Поэтому, не дожидаясь, когда Никифор наберёт обороты, я осторожно перебил:

– Что-то случилось?

Домовой моргнул, посмотрел на меня с неподдельным удивлением, потом оглянулся через плечо, словно проверяя, не обращаюсь ли я, часом, к кому-то ещё.

– У кого? – искренне удивился он. – У вас что-то случилось?

Я открыл рот, но тут в разговор спокойно вмешался Морозов, похоже, прекрасно предугадывавший развитие этой сцены.

– Никифор, князь спрашивает, что у тебя случилось, – пояснил он с лёгкой усмешкой, делая ударение на последнем слове.

Домовой нахмурился, почесал лоб и уставился на нас обоих, как на двух заговорщиков.

– А что со мной может случиться? – произнёс он наконец, с искренним возмущением в голосе. – В моём-то доме?

Никифор развёл руками, как будто этим всё объяснял.

– Я ж тут, можно сказать, при своём очаге, под крышей, которую сам держу. Князь цел, воевода пьёт чай, Вера Романовна, душа-девица, на ногах, Мурзик жив-здоров. Так что всё как обычно.

Он помолчал, почесал затылок и добавил, уже тише:

– Ну, разве что… странности пошли. Но это ведь не «случилось», а так, погодка северская. То ли ветер не туда дует, то ли кто-то за домом шуршит, а вроде и не шуршит…

– Что ты хотел обсудить? – терпеливо, спокойно, без нажима продолжил спрашивать воевода, словно пытался разговорить ребёнка, упрямо уходящего от темы беседы.

Я был ему откровенно благодарен, потому что сам я точно бы не справился. С домовым надо было уметь разговаривать: мягко, но с уважением, не слишком настойчиво, иначе он просто замкнётся в себе и будет обиженно молчать до следующей недели.

Никифор снисходительно взглянул на Владимира, словно на ученика, которому в сотый раз доводится объяснять элементарное, и покачал головой:

– О деле, конечно. Стал бы я просто так тратить время князя. Николай Арсентьевич у нас человек важный, занятый. И время у него на вес золота.

Домовой произнёс это с таким видом, будто лично следит за расходом каждой минуты моей жизни и намерен подать отчёт.

Мы с Морозовым переглянулись и синхронно промолчали. Оба понимали, что любое неосторожное слово – и Никифор уйдёт в обиженную оборону, где уже ничего не добиться.

Домовой помолчал немного, ожидая, что кто-то из нас всё-таки что-нибудь скажет. Когда понял, что этого не случится, тяжело вздохнул и повернулся к окну.

Снаружи пролетел большой шмель, ударившись о стекло с гулким «бум» и тут же возмущённо зажужжал, прежде чем улететь.

Где-то во дворе залаял Аргумент. Поначалу глухо, потом громче, будто подтверждая, что дежурит исправно.

Никифор понаблюдал за всем этим, как человек, которому непременно нужно убедиться, что мир за окном всё ещё работает.

– Тут такое дело, – начал домовой, понизив голос, будто собирался сообщить нечто исключительно важное. – В подполе, понимаете ли, мышей развелось.

Он вздохнул тяжело, с видом человека, на чьи плечи легла миссия спасения отечества, и добавил с горечью:

– Раньше я с ними сам справлялся, без лишних хлопот. А нынче никак не выходит извести эту беду окаянную.

Он развёл руками, словно показывая масштаб бедствия.

– И чем я могу помочь? – машинально спросил я, прежде чем сообразил, что сказал глупость.

Морозов мгновенно отреагировал: пнул мой ботинок под столом – не сильно, но выразительно.

Я поморщился, поняв намёк, но было поздно.

– Кому помочь? – с самым невинным видом уточнил домовой, глядя на меня прищуром, от которого не укрылось бы даже дыхание неосторожного слова.

– Как нам решить вопрос с мышами, – подчеркнул я, исправляясь, и постарался говорить так спокойно, будто именно это и хотел сказать с самого начала.

Никифор усмехнулся, дав понять, что прекрасно видит, как кто-то пытается выкрутиться, но решает великодушно не замечать очевидного. Он тяжело вздохнул, постучал пальцем по столу и кивнул:

– Вот это уже другой разговор. Потому как дело общее. Дом у нас один, и если мыши распоясались, это не только моя забота.

Я краем глаза увидел, как Морозов сдерживает усмешку, пряча её в кружке с чаем, и подумал, что, похоже, этот разговор только начинается.

– Как вы это решить-то сможете, Николай Арсентьевич? – с неподдельным интересом осведомился Никифор, глядя на меня. – Не станете же вы, не дай Всевышний, в кладовой или в погребе между корзинами со снедью прятаться и пугать этих подлых грызунов?

Он сказал это с серьёзным видом, будто я действительно мог на такое решиться.

– Всё верно, – осторожно согласился я, стараясь не усмехнуться и не показать, насколько нелепым было это предложение.

После моих слов повисла тишина. Она была густой, вязкой, такой, когда уже чувствуешь, что разговор вот-вот примет странный оборот.

Воевода, не отрываясь от стола, незаметно толкнул меня ногой под колено. Мол, не суетись. Не перебивай. Пусть договорит. Я послушно промолчал.

Домовой тем временем покачал головой, будто собирался вынести важное решение. Потом шумно втянул воздух, поправил жилетку и с важным видом произнёс:

– Нам нужен мышелов.

Он сказал это торжественно, почти с облегчением, словно произнёс имя героя, который спасёт наш дом от катастрофы.

Морозов тихо кашлянул, прикрывая рот ладонью, но я видел, как у него дёрнулись плечи.

Мурзик, сидевший на подоконнике, изумлённо повернул голову в сторону своего покровителя. Его глаза округлились, хвост едва заметно дёрнулся, а потом он, кажется, тихо икнул – от возмущения или страха, понять было трудно.

– Кот, верно? – уточнил я, собираясь внести ясность в эту странную затею.

– Не совсем, – протянул Никифор, поёрзал на своём месте и тяжело вздохнул, словно ему приходится объяснять очевидное недалекому человеку. – Точнее, совсем не кот. Не то, чтобы я котов не уважал. Уважаю, конечно. Любой домовой котов страсть как любит.

Он говорил с подчеркнутой серьёзностью, будто речь шла не о мышах, а о выборе союзников на дипломатическом приёме.

Мурзик, услышав упоминание «хищника», насторожился. Ушки прижались, хвост заметно подрагивал. Похоже, он быстро сообразил, что обсуждают появление кого-то, кто вполне способен покуситься на его неприкосновенность.

Не теряя времени, бельчонок ловко спрыгнул с подоконника, мягко приземлился на пол и, почти бесшумно, как опытный разведчик, забрался по ножке стула наверх. Через мгновение он уже устроился у Никифора на плече.

Домовой машинально подался в сторону, но не прогнал зверька. Мурзик, будто желая показать, что ничуть не обеспокоен, деловито принялся умываться. Лапками он тщательно пригладил шерсть за ушами, потом с особым старанием расчесал свой роскошный хвост, отчего тот стал похож на распушённое облако.

– Глядите, – буркнул Никифор, покосившись на него боком, – и не скажешь, что зверь домашний. Хитёр, как три ведьмы вместе. Чует, что речь о нём идёт и сразу прилащивается.

Я сдержал улыбку. Сцена была настолько обыденной для этого дома, что даже удивляться казалось лишним.

– Кот может сожрать нашего Мурзика, – понижая голос заговорщическим тоном сообщил Никифор, будто открыл нам древнюю, страшную тайну, известную лишь избранным. – Потому нам надо решить проблему с мышами… но без кота.

Он обвёл нас глазами, выжидая реакцию. Вид у него был предельно серьёзный, как у полководца, обсуждающего план наступления.

– И… – начал было я, но не успел.

– Задача поставлена, – громко перебил воевода, с таким выражением, будто его назначили ответственным за спасение всего княжеского хозяйства. – А значит, мы её решим.

Я торопливо закивал, поддерживая тон и стараясь не встречаться глазами с Никифором. Любое неосторожное слово сейчас и нас ожидал бы новый, долгий, обстоятельный монолог ни о чем.

Домовой, кажется, остался доволен нашей поспешной покорностью. Его лицо просияло. Он кивнул, поправил на груди жилетку и, с чувством исполненного долга, погладил Мурзика по голове.

Бельчонок, однако, выглядел не столь уверенным. Он сидел на плече Никифора, поджимая лапки и бросая на меня и Морозова короткие, подозрительные взгляды. Казалось, он никак не мог решить, стоит ли верить, что новый союз против мышей не обернётся личной угрозой для него самого.

– Вот и ладно, – подвёл итог Никифор. – Всё у нас теперь по уму. Без котов. С миром и порядком.

Мурзик что-то коротко пропищал, словно напоминая своему покровителю, что разговор ещё не окончен.

– Не сомневайся, – негромко ответил Никифор, кивая ему с терпеливым выражением, каким родители обычно одаривают непослушных детей. – Я всё правильно донёс. Они, поверь, не глупые. И всё поняли.

Он сделал паузу, прищурился и добавил уже вполголоса, явно не для наших ушей:

– А если не поняли… – тут он взялся собирать со стола посуду, аккуратно складывая чашки одна в другую, и, направляясь в сторону кухни, пробурчал, – … им же хуже будет.

Когда шаги его стихли в коридоре, в комнате повисла короткая, теплая тишина, прерываемая только лёгким звоном фарфора, где-то за стеной.

– Не умеет наш Никифор просить, – наконец сказал Морозов, глядя в окно, за которым солнце уже добралось до верхушек яблонь. – Тяжело ему это даётся.

Он повернулся ко мне, усмехнувшись чуть грустно:

– Домовые народ на редкость независимый. Им сложно признаться в слабостях, даже если никто их за это не осудит.

Я откинулся на спинку кресла и тихо ответил:

– Ну, так это же не слабость – просить о помощи, когда дело серьёзное.

– Возможно, – кивнул воевода. – Но для него это почти то же самое, что для воина признать поражение.

Он сделал глоток остывшего чая, поставил чашку и добавил, глядя куда-то в сторону двери, через которую недавно ушёл Никифор:

– Однако ему всё равно тяжело говорить, что он с чем-то в доме не сладил. Такой уж у них характер. Они не терпят, когда в их владениях порядок нарушает кто-то другой. Даже если это мыши.

Я кивнул. И почему-то подумал, что, наверное, именно из таких упрямцев и держится этот дом – на тех, кто не умеет сдаваться, даже если весь мир идёт наперекосяк.

– И как мы поможем? – уточнил я, осторожно, потому что уже чувствовал подвох в голосе воеводы.

– Ещё не решил, – признался Морозов, задумчиво крутя в пальцах ложку. – Но размышлял о том, чтобы на какое-то время посадить Мурзика в клетку…

Он не успел договорить. Мы оба одновременно повернули головы к стулу, на котором минуту назад был Никифор.

На сиденье, притаившись, расположился Мурзик. Лапки прижаты к груди, ушки насторожены, а глаза были круглыми, огромными, полными ужаса и возмущения.

– Но мы так не поступим, – торопливо добавил Морозов, подняв руки ладонями вверх, будто хотел показать, что не держит при себе ни клетки, ни злого умысла.

– Конечно, не будем, – поспешно поддакнул я, кивая с самым искренним видом, какой только смог изобразить.

Бельчонок ещё секунду вглядывался в нас, будто решая, стоит ли верить. Потом коротко пискнул и сорвался с места.

Он метнулся вниз со стула, так ловко, что даже не издал ни звука при приземлении, и стремглав понёсся к двери. Только мелькнул рыжий хвост, потом уже из коридора донёсся глухой топот крошечных лапок, направляющихся в сторону кухни.

В кармане пиджака зажужжал телефон. Я вынул аппарат. И, признаться, этот утренний звонок заставил меня удивленно нахмуриться.

– Интересно, что ему надо, – пробормотал я, принимая вызов. – У аппарата.

– Доброе утро, Николай Арсентьевич, – послышался знакомый, немного сиплый голос Молчанова. – Не хотел тревожить вас с утра, но сегодня в Северск прибыл какой-то странный тип. Знаете, такой, которые похож на проверяющего. Пока ведёт себя тихо: заселился в гостиницу, слоняется по городу, изображает туриста. Таскается по рынку, покупает пучки трав и вяленую рыбу. Но, как по мне, он не просто гуляет. И на ваш немой вопрос мой ответ вслух: у Фонда свои источники получения информации.

Последнюю фразу собеседник произнес с явной гордостью.

– Понял вас, благодарю, – сказал я, понизив голос. – Держите его в поле зрения.

– Разумеется, мастер-князь, – ответил Молчанов и завершил вызов.

Я положил телефон на стол, взглянул на Морозова.

– Важные утренние дела? – уточнил воевода.

– Нет, – ответил я. – Просто…

Но что «просто» я объяснить не успел. Потому что лежавший на столе аппарат снова зазвонил. И в этот раз на экране высветился номер начальника жандармерии.

– У аппарата, – произнёс я.

– Николай Арсентьевич, доброе утро, – бодро и без предисловий начал Зубов. – Только что мне на стол легли весьма интересные сведения, и я подумал, что вы должны быть в курсе: в город приехал проверяющий. Из какого-то столичного ведомства.

– Любопытно, – сказал я. – А откуда у вас эта информация, если даже мастер Костомаров её не подтвердил?

– У меня свои способы получения важных сведений, – таинственно ответил бывший начальник жандармерии. – Северск это очень маленький город. Здесь ничего не скроешь. Уж от меня точно.

– Спасибо, за бдительность, мастер Зубов.

– Служу Северску и князю, – отозвался собеседник. – Что с ним делать? Может задержать для порядка?

– Ну, вы еще предложите отправить его в работный дом, – усмехнулся я.

– А почему бы и нет? – в голосе Зубова послышалась ирония. – Хуже от этого еще никому не становилось. Труд облагораживает даже человека. А уж тем более столичному гостю это не помешает.

– Если вам несложно, то пусть за ним приглядывают, чтобы не влез, куда не следует.

– Вы про лес Иволгина? – прямо спросил собеседник.

Я кивнул, словно бывший глава жандармерии мог меня увидеть и сказал:

– Мы с вами понимаем, что гость может пострадать. А он нам нужен живой и здоровый.

– Уверены? – словно между прочим поинтересовался перевертыш и, не дождавшись ответа, продолжил, – Проследим, чтобы пришлый не вляпался в неприятности.

С этими словами Зубов завершил вызов.

Я же положил телефон на стол. Взял чашку с остывшим отваром и взглянул в окно, где солнце уже полностью взошло над садом. Лучи солнца медленно скользили по стене столовой, зажигая пыль золотом. Морозов, всё это время молчавший, и внимательно наблюдавший за мной, не выдержав, уточнил:

– Судя по выражению вашего лица, новости не из приятных?

– Смотря с какой стороны взглянуть, – ответил я, и сделал глоток. – Молчанов и Зубов уже оперативно вычислили нашего приезжего.

– Ну вот, проблема решена, – довольно заключил воевода.

– Я уж не знаю, как им это удалось, но…

Морозов усмехнулся:

– У Северска свои способы вычисления чужаков, Николай Арсентьевич, – произнёс он с тихой гордостью. Едем в город?

Я кивнул:

– Хотелось бы поговорить с ним до того, как он сунется во владения Митрича.

– Тогда я подгоню машину, – заключил воевода.

Я кивнул, сделал еще глоток отвара. Морозов неспешно встал с кресла и вышел из столовой, оставив меня в тишине.

В воздухе витал запах трав, дыма и тёплого хлеба. Где-то в коридоре шуршал Никифор, напевая себе под нос какую-то старую мелодию. И, глядя на тихую, безоблачную гладь неба за окном, мне вдруг показалось, что спокойствие скоро закончится.