Текст книги "Перемирие (СИ)"

Автор книги: Гоблин - MeXXanik

Соавторы: Каин Градов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Это точно, – согласился я.

– За номером будет присматривать агентура. Так что если он куда-то направится, я дам вам знать, – сообщил собеседник и завершил вызов. Я же убрал телефон в карман и откинулся на спинку сиденья, уставившись в боковое окно.

– Что сказал жандарм? – не отрывая взгляда от дороги, поинтересовался Морозов.

– Что наш блудный ревизор выбрался с Рабочей стороны целым и невредимым, – ответил я.

Воевода повернулся ко мне:

– И его там даже не ограбили? – удивленно уточнил он.

Я открыл было рот, чтобы поинтересоваться, почему вдруг гостя из столицы непременно должны были ограбить, как Морозов рассмеялся:

– Да шучу я. Говорил же, что уровень преступности в Северске очень низкий. Так и где теперь этот проверяющий?

– Заселился в гостиницу «Павловская» и безвылазно сидит в номере, – ответил я.

– Вот и отлично, – довольно подытожил Владимир.

Дальше мы ехали в молчании, глядя, как за холмами медленно гаснет солнце, уступая место первому звёздному свету, а где-то впереди, за линией леса, уже ждал дом, с огнём в окнах, запахами настоявшегося отвара и свежеиспеченного хлеба. Двигатель машины ровно урчал, и этот звук, вместе с шелестом шин и редким стрекотом цикад, казался убаюкивающим. Где-то далеко, за лесом, глухо прогремел гром. Отголосок грозы, что, может быть, завтра придёт с запада.

Машина плавно повернула и выехала на дорогу, ведущую к поместью.

– Скоро будем, – сказал Морозов, расправляя затекшую спину.

Воевода был прав. Вдалеке мелькнули огни особняка, спокойные, ровные, домашние. Они всегда казались мне маяками. Сигналами, что пока в окнах горит свет, всё будет хорошо. Или хотя бы терпимо. И я вдруг почувствовал, как расслабляются плечи. Очередной день позади.

– Никифор, наверное, уже накрыл стол, – мечтательно произнёс Морозов.

– Хорошо бы, – пробормотал я, чувствуя, как сильно хочется есть.

Мы въехали под кованую арку ворот. Вспыхнули уличные фонари, отмечая въезд на княжеские земли. Свет ложился на траву тёплыми жёлтыми пятнами. Колеса зашелестели по гравию.

Морозов затормозил у крыльца и заглушил двигатель. Обернулся ко мне:

– Мне нужно еще поговорить с дружинниками.

– Но вы же придете на ужин? – уточнил я, и воевода кивнул:

– Не пропущу, можете не сомневаться.

– Отлично.

Я открыл дверь и вышел из салона. За углом мелькнула низкая тень, а через мгновение, из-за дома выскочил Аргумент. Сперва пес обозначил своё присутствие коротким предупредительным рыком, затем, узнав нас, завилял хвостом и обошёл кругом.

– Молодчина, – вполголоса произнес я и потрепал его по голове. Пёс удовлетворённо фыркнул, будто принимая оценку как само собой разумеющееся.

Двор был тих. Только один из фонарей покачивался от лёгкого ветра, бросая на землю рваные тени. Где-то наверху в окне мелькнул свет. Скорее всего, Вера, возможно, проверяла бумаги перед ужином.

Морозов хлопнул дверью, обошёл капот и задержал взгляд на силуэтах леса. А затем неторопливо направился в сторону дома дружины. Аргумент побежал за ним. Я же поднялся по ступеням, и у самого порога я обернулся.

Небо над лесом было темно-бордовым, и в глубине тучи уже вспыхивали первые нити молний: тихие, далёкие, рассекающее темное небо и словно рисующие на нем огненные трещины.

– Завтра будет тяжёлый день, – пробормотал я и потянул на себя дверь.

И первым делом почувствовал запахи, которые сообщали о скором ужине. Теплый хлеб, тушёное мясо, чуть пряный аромат лаврового листа и перца. Где-то вдали звякнула посуда, и стало ясно: Никифор, скорее всего, даже накрыл стол.

В гостиной царил полумрак, единственным источником света был камин, который уже разгорелся и ровно потрескивал, словно мурлыкал. Я прошёл к очагу, вытянул ладони к огню. После сырого воздуха дороги тепло ощущалось почти физически – как тяжёлое, толстое одеяло, которым накрывают уставшего ребёнка.

– Ох и долгий же выдался денёк… – донёсся ворчливый голос Никифора. – … только вернулись.

– Никифор, – тихо позвал я.

Домовой выглянул из столовой, держась за края передника, будто тот был боевым щитом.

– О! Вернулись наконец! – с улыбкой произнес он. – Сейчас всё будет.

С этими словами Никифор исчез в столовой. А уже через мгновение дом наполнился густым ароматом мяса, томлёного в травяном соусе.

Я отступил от камина, уселся в кресло и позволил себе вытянуть ноги. Дверь наверху тихо скрипнула, и на лестнице появилась Вера.

– Вы прибыли, – сказала она, подходя ближе. – Никифор ещё полчаса назад объявил на кухне, что «князь скоро вернётся, и нужно, чтобы стол выглядел прилично».

Я тихо рассмеялся.

– Как поездка? – спросила она, садясь в кресло напротив.

– Всё прошло спокойно. Приезжий на контакт не идет, но Зубов за ним присматривает. Так что подождем, пока он сам объявится.

Вера кивнула. А через мгновение хлопнула входная дверь и за спиной послышались тяжелые шаги. Настолько знакомые, что мне не нужно было даже оборачиваться.

– Вы вовремя, – не отрывая взгляда от горящего камина, произнес я. – Никифор как раз готовится подать ужин.

– Тогда пошли, пока он не передумал, – серьёзно произнёс воевода, и мы направились в сторону столовой.

И в тот момент, когда мы переступили порог, Никифор поставил на стол большую кастрюлю, расправил передник, упёр руки в бока и горделиво объявил:

– А теперь можно и есть. Тысяча трудов, но всё для вас.

Я усмехнулся, переглянулся с Верой и Морозовым. И вдруг поймал себя на тихой, неожиданной мысли. Что все здесь держится на людях, которых я знаю пусть и недолго, но с которыми я успел сродниться.

И пока эти люди рядом, я могу быть спокойнее за Северск, и за княжество. И даже за одного слишком самостоятельного ревизора, который завтра, возможно, снова попробует бросить вызов нашему спокойствию. Но это будет завтра. А сегодня меня ждет уютный домашний вечер, дом, тепло и ужин.

Глава 17
Утренний гость

– Прошу к столу, – подбоченившись, произнёс Никифор. – Ешьте, пока горячее. Я вам такое приготовил…

Он театрально отложил половник и отступил на шаг назад. Морозов поднял крышку с кастрюли, и помещение мгновенно наполнилось новым, ещё более плотным ароматом. И от этого запаха, воевода на мгновение даже прикрыл глаза.

Внутри был густой гуляш, с крупными кусками мяса, разваренными до мягкости, которая видно была даже невооружённым глазом. Там же плавали картофель, морковь, лук, ломтики корня сельдерея. Бульон был настолько плотным, что почти тянулся за половником.

– Чудо, – уважительно выдохнул Морозов. – И как он успевает это готовить?

– Магия, – резко сказал Никифор, разливая гуляш по тарелкам.

– Не иначе, – согласился Морозов и сел в кресло.

Домовой передал мне порцию. Я с благодарностью принял ее, взял ложку и зачерпнул, попробовал. И на миг довольно прикрыл глаза, чувствуя, как по телу расплывается тепло. Словно Никифор добавлял в еду какой-то особый ингредиент, который снимал усталость.

Вера попробовала блюдо осторожно, маленькой ложкой – но я заметил, как на её лице мгновенно появилась тень удовлетворения.

– Невероятно, – тихо сказала она.

– Да знаю, – фыркнул Никифор, но уголки губ у него дрогнули.

Я макнул кусок хлеба в соус гуляша – и корочка мгновенно пропиталась бульоном, впитав травяной аромат.

За столом установилась тишина – та добротная, домашняя, когда никто не говорит лишь потому, что еда слишком вкусная, чтобы отвлекаться. Ложки мягко стучали о тарелки.

Было слышно, как потрескивает в гостиной камин. За окном шелестел вечерний ветер.

– Еще порцию, мастер-князь? – уточнил Никифор, когда моя тарелка опустела. Но я только покачал головой, отставляя посуду. Откинулся на спинку кресла, чувствуя, как в животе расплывается тяжёлое, тёплое удовлетворение.

– Спасибо, но боюсь, больше в меня не влезет.

Морозов откинулся в кресле, вытер губы салфеткой и сказал:

– Спасибо, Никифор. Все как всегда великолепно.

Домовой только кивнул, собрал пустые тарелки и вышел из помещения. Мы же еще какое-то время сидели за столом, наслаждаясь отваром, и неспешно беседовали о всяких, отвлеченных от работы темах. А когда опустел и заварочный чайник, мы покинули столовую. В гостиной наши пути разошлись. Вера сослалась на дела, которые нужно было завершить, и направилась в мой кабинет, Морозов ушел к дружинникам. Я же поднялся на второй этаж, вошел в свою комнату, быстро разделся и рухнул в кровать. И едва моя голова коснулась подушки, как я провалился в глубокий сон.

* * *

Я проснулся от тихого, протяжного скрипа оконной рамы. Такого, что обычно вызывает желание перевернуться на другой бок и не обращать внимания. Но что-то в этом звуке было настойчивым, почти осмысленным.

Открыл глаза. Утро выдалось на редкость солнечным. Свет мягко пробивался сквозь занавеску, ложился на стены золотистыми полосами и наполнял комнату спокойным теплом.

Я взглянул на часы, удивленно поднял бровь. Стрелки показывали девять утра. Потянулся, бегло осмотрелся. И сразу понял, что причина скрипа вовсе не в ветре.

По подоконнику важно расхаживала ворона. Крупная, крепкая, с перьями, словно отполированными солнцем. Она двигалась осторожно, будто проверяя, выдержит ли дерево её вес, и время от времени останавливалась и наклоняла голову, словно прислушиваясь к моему дыханию.

Заметив, что я обратил на нее внимание, птица повернулась ко мне боком. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга.

Потом ворона вдруг встрепенулась. Перья на загривке приподнялись, крыло чуть дрогнуло. Она, кажется, поняла, что я проснулся, и… словно смутилась.

Я невольно улыбнулся: вид у неё был самый самоуверенный, но повадки птицы были как у барышни, которую застигли врасплох.

Ворона сделала шаг в сторону, расправила крылья, будто проверяя их в свете солнца, и демонстративно, с достоинством повернулась ко мне другим боком. Перья птицы переливались синими и фиолетовыми бликами, и если бы я не знал, что это обычная птица, мог бы подумать, будто передо мной кто-то, кто просто на время принял птичий облик.

Она ещё немного пощипала клювом перо на крыле, бросила на меня внимательный, почти оценивающий взгляд, и громко каркнула, будто подводя итог моему утреннему виду.

Дверь в комнату распахнулась так стремительно, что я даже не успел подняться на локтях. В проёме мелькнула невысокая фигурка, и к окну почти бегом метнулся Никифор.

– Кыш! – зашипел он, размахивая руками, словно метлой, хотя та и без того стояла у двери.

Ворона встрепенулась, взъерошила перья и расправила крылья, стараясь казаться больше, чем была на самом деле. Несколько секунд она упрямо выдерживала оборону, а потом всё же попятилась к краю подоконника.

– Ишь ты, повадилась, – подбоченившись, буркнул домовой. – Я тебе, пернатая, уже говорил: пока не надо сюда летать.

Он ткнул пальцем в сторону окна, как строгий учитель, и ворона, к моему удивлению, послушно переступила лапками ближе к раме.

– Вот начнёт наш князь вредничать, – продолжал Никифор назидательно, даже не глядя на меня, – тогда, пожалуй, и можно будет его по утрам пугать. А пока – марш отсюда.

Ворона посмотрела на него с чисто человеческим выражением возмущённого достоинства, каркнула коротко, будто в ответ на несправедливость, и с шумом взмахнула крыльями. Чёрные перья блеснули в лучах солнца.

– Хорошие у вас планы относительно меня, – хмыкнул я, сел на кровати. Ступни коснулись холодного пола, заставив меня поежиться.

Никифор подскочил, будто я нарушил его тайный обряд, и резко развернулся ко мне. Лицо домового моментально пошло пятнами, и я впервые с удивлением понял, что домовые тоже умеют краснеть.

– А я что? – торопливо заговорил он, поднимая подбородок чуть выше, чем требовалось для уверенности. – Я ворону пришёл выгнать. Чего же ещё?

Сказал – и, будто подтверждая свои слова делом, схватил с плеча полотенце, до этого висевшее там совершенно мирно, и одним ловким движением хлестнул им в сторону окна.

Всё произошло так быстро, что я только моргнуть успел.

Ворона, которая до того важно чистила перья, явно не ожидала подобного вероломства. Полотенце с хлопком задело край её крыла, и она с возмущённым карканьем не удержалась на подоконнике.

Раздался короткий шум взмахов, и уже через миг птица оказалась снаружи.

Карканье её прозвучало громко, сердито, совсем рядом – будто она всё ещё спорила с домовиком через стекло.

Но Никифор даже не обернулся. С самым невозмутимым видом он закрыл раму, щёлкнул защёлкой и повернулся к окну спиной, словно окончательно закрыл тему.

– Вот и всё, – сказал он с торжествующей простотой, поправляя на плече полотенце. – Теперь порядок.

Я зевнул:

– Пора уже просыпаться, – заявил домовой, хмуря свои косматые, будто нарочно взъерошенные брови.

Голос Никифора был недовольным, но в нём слышалось какое-то странное удовольствие. Как у человека, который с самого утра уже успел навести порядок и теперь ищет, кого бы пристыдить.

– Владимир Васильевич намекнул, – продолжил он с нажимом, – что если вы и дальше изволите почивать так долго, то потеряете форму.

– Какую форму? – уточнил я с усмешкой, садясь на кровати и наблюдая, как Никифор важно прохаживается по комнате, явно наслаждаясь своей ролью надзирателя.

– Откуда я знаю? – фыркнул он, отмахиваясь рукой, словно от назойливого комара. – Может… эту самую…

Домовой нахмурился, почесал лоб и задумчиво прищурился, будто выискивал в памяти нужное слово.

Я молчал, ожидая продолжения, и домовой, наконец, поднял палец вверх, как ученик, наконец догадавшийся, что хотел от него наставник.

– Кубинческую! – торжественно выдал он.

– Кубическую, – поправил я, не удержавшись от улыбки.

– И ее тоже, – буркнул Никифор и пошел к двери. – Всё равно терять форму вам не к лицу. Народ, знаете ли, на князя смотрит. А если правитель будет не в форме, то уважения не жди.

Домовой шагнул за порог, махнул рукой, будто подытоживая разговор. Уже в коридоре продолжая бормотать, явно не для меня, а себе под нос:

– И как только совесть позволяет издеваться над стариком? Поправлять меня ещё… Учёные, понимаешь… Не стану больше выгонять ворону. Пусть сам потом с ней договаривается, раз такой умный… А я посмотрю на это… а что… и с одним глазом люди живут…

Последние слова донеслись уже от лестницы, где пол жалобно скрипнул под его быстрыми шагами.

Я покачал головой, не удержав улыбку. Этот старик умудрялся обижаться с таким достоинством, будто был не домовым, а чиновником при дворе.

Поднялся на ноги и потянулся, чувствуя, как мышцы лениво просыпаются. Воздух в комнате был прохладным, с лёгким утренним запахом свежего дерева и пыли, которую солнце выхватывало из воздуха золотыми искрами. Пол под ногами был стылым, и я почти пробежал до ванной, чтобы не успеть окончательно продрогнуть.

Холодная вода быстро привела в чувство. Несколько минут спустя я почувствовал себя вполне бодрым и даже немного примирился с мыслью, что утро началось не по моей воле, а по прихоти Никифора. Впрочем, в этом доме, кажется, всё происходило именно так.

* * *

В гостиной меня уже ждал Морозов. Воевода сидел в кресле, вольготно развалившись, и неторопливо распивая чай. На столике перед ним, прямо рядом с блюдцем, восседал Мурзик – возмущённый, взъерошенный и, судя по виду, глубоко обиженный на весь свет.

– Я же говорил, что добуду тебе тот самый чай. Но не прямо сейчас, – глядя на зверька, терпеливо объяснил воевода и отставил чашку.

Мурзик застрекотал в ответ, возмущённо и с чувством, будто отчитывал Владимира Васильевича за невыполненные обещания. Потом поднялся на задние лапы и… потряс перед воеводой крошечными кулачками.

Жест был настолько человеческим, что я на миг растерялся, сбился с шага и споткнулся о край ковра. От падения меня спасло только то, что я вовремя ухватился за стену.

Морозов даже не повернул головы, лишь уголок его губ дрогнул, будто воевода едва сдерживал улыбку.

– Осторожнее, княже, – заметил он невозмутимо. – Тут у нас с утра переговоры на повышенных тонах. Не хватало, чтобы вы их своим падением сорвали.

Мурзик, не унимаясь, продолжал негодующе стрекотать, время от времени поглядывая на меня, будто надеясь найти поддержку.

– Не обращайте на него внимания, – вздохнул воевода. – Он все утро не в духе.

Владимир Васильевич бросил на меня короткий взгляд, потом машинально прикрыл чашку ладонью, как опытный стратег, заранее предугадавший манёвр противника. И вовремя.

Мурзик, видимо, решил, что момент настал. С молниеносной ловкостью он метнулся вперёд, оттолкнувшись лапами от блюдца, и взобрался на руку воеводы, решительно направляясь к заветной чашке.

Но, наткнувшись на преграду в виде широкой ладони, зверёк замер. Несколько секунд он пытался найти обходной путь: то тянулся сбоку, то заглядывал сверху, то старался просунуть мордочку между пальцев. Всё напрасно.

Когда стало ясно, что хитростью чай не добыть, бельчонок издал жалобный, тонкий, полный отчаяния писк и, театрально откинувшись, свалился прямо на колени Морозова.

Лежал он там, распростёртый, с поднятыми лапками, будто бездыханный герой неудавшегося сражения.

Воевода посмотрел на него сверху вниз, качнул головой и сдержанно произнёс:

– Вот артист… хоть в труппу бери.

Мурзик, не открывая глаз, слегка шевельнул хвостом, видимо, соглашаясь с похвалой, и лишь тихо пискнул, подтверждая, что битва проиграна, но не окончена.

– Доброе утро, княже, – поприветствовал меня Морозов, не отрывая взгляда от стола. – Как вам спалось?

– Доброе, – ответил я, всё ещё наблюдая за неподвижным Мурзиком, распластавшимся у него на коленях. – Ему плохо?

– Ему? – удивленно переспросил Владимир Васильевич и хмыкнул. – Он ждёт, что я потеряю бдительность и попытаюсь привести его в чувство.

– И что же будет? – уточнил я, невольно усмехнувшись.

– А будет то, что этот маленький прохвост совсем разбаловался, – пояснил воевода, всё так же спокойно, будто речь шла не о коварном нападении, а о погоде.

Он на мгновение приподнял пальцы над чашкой – совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы дать бельчонку иллюзию шанса.

Мурзик не шелохнулся. Лежал неподвижно, как будто и правда потерял сознание. Но я заметил, что веки у него дрогнули. Совсем немного. Потом ещё раз. Шерсть на его спине медленно приподнялась, будто под кожей пробежал электрический ток.

Он был готов, как никогда прежде, к стремительному броску на чашку, стоило только руке воеводы двинуться хоть на волосок в сторону.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Так вот кто у нас главный стратег в доме, – тихо сказал я.

– Ага, – кивнул Морозов с мрачным юмором. – Только в отличие от вас, княже, он не признаёт правил ведения войны.

Чтобы не допустить очередного подвига на поле чайной битвы, я подошёл ближе и аккуратно взял хитреца на руки.

Мурзик недовольно застрекотал, посмотрел на меня взглядом обиженного героя, которого увели с линии фронта, и тут же попытался вывернуться. Его лапки мелькнули, хвост яростно хлестнул по рукаву, и через секунду зверек уже соскользнул из моих ладоней.

Отпрыгнул на пол, издал возмущённый звук, нечто среднее между писком и ругательством. А потом, не оглядываясь, поскакал прочь. Судя по направлению, бельчонок держал курс туда, откуда доносился голос Никифора.

– И часто он так лютует? – спросил я, опускаясь в кресло напротив воеводы.

– Случается, – вздохнул Морозов и отхлебнул чай. В голосе его слышалась смесь раздражения и тихого восхищения, которое всегда вызывают у взрослых существа с детским упрямством. – Но я сам виноват. Не стоило мне обещать ему азиатский чай из красных цветов.

– Его сложно добыть? – нахмурился я, представив Мурзика, который, наверное, каждое утро ждёт чудесного напитка, словно ребёнок новогоднего подарка.

Воевода хмыкнул.

– Для Мурзика не существует календаря, – спокойно произнёс мужчина, чуть поводя пальцем по краю чашки. – Он не понимает, что я обещал ему это только вчера.

Морозов сделал короткий глоток. Потом, словно невзначай, взглянул в ту сторону, куда минуту назад ускакал бельчонок.

– Для него прошло уже достаточно времени, чтобы потерять терпение, – продолжил Владимир Васильевич, и в уголке его рта появилась знакомая кривая усмешка.

– Это отличает нас от животных, – добавил Владимир, задумчиво глядя в окно, где между ветвей мелькнул луч солнца. – Каким бы умным зверь ни был, он не знает о существовании «завтра». Для него есть только «сейчас». Есть желание, и момент, в который оно должно исполниться.

Воевода помолчал, поставил чашку на блюдце и тихо вздохнул:

– Но вот как только он поймёт, что завтра будет день, и его можно дождаться… вот тогда начнёт планировать.

Я чуть усмехнулся, представив Мурзика с расписанием дел и списком покупок.

Морозов, будто угадав мои мысли, посмотрел на меня искоса и добавил, уже с откровенной иронией:

– И тогда нам с вами не поздоровится. Потому что это будет уже не зверёк, а настоящий стратег. Только без стыда, сна и жалости.

В проёме двери показалась Вера Романовна. На ней было светлое платье: простое, без излишеств, со скромным вырезом и длинной ниже колена. Ткань мягко ложилась по фигуре, светясь в лучах утреннего солнца, пробивавшегося через окно. Волосы она заплела в свободную косу, несколько прядей упрямо выбились из неё и обрамляли лицо, придавая образу живость и естественность.

Она выглядела по-домашнему, но при этом в её внешности было то самое спокойное достоинство, которого не подделаешь: лёгкость в движениях, уверенность в каждом шаге.

Улыбнувшись, девушка обозначила короткий поклон: ровно такой, чтобы сохранить вежливость, но не утратить независимости.

– Слышала, что с утра у Мурзика дурное настроение, – сказала она, подходя ближе к окну. Голос её звучал мягко, но в нём чувствовалась привычка держать всё под контролем, даже непредсказуемых питомцев.

– Такое с ним часто случается, – буркнул Морозов и встал с кресла. – Пора бы навестить в городе нашего ревизора.

– А это может быть парень лет двадцати, – протянула Вера, продолжая смотреть в окно, – в костюме рыбака, с огромным рюкзаком и… в дурацкой шляпе с сеткой?

Я моргнул.

– В какой шляпе?

– Ну, в такой, – она слегка приподняла руку, изображая круг над головой, – которую носят пчеловоды. Сеточка с полями. Такая, знаете, которая придает человеку вид какой-то… энтомологический.

– Наверное, – пожал я плечами. – Уж если ревизор, то почему бы и не в шляпе. Наверное, может.

И только через секунду, я понял, о чем говорит секретарь. Вскочил с кресла и подбежал к окну. И увидел, как во дворе с растерянным видом стоит паренек, в точности похожий на того, как его описывала Вера. Гость был худощавым, почти тонким. Настолько, что казалось, любой достаточно сильный порыв ветра унесёт его в какую-нибудь волшебную страну из сказок. С узкими, ссутулившимися плечами, которые оттягивали лямки явно тяжелого рюкзака.

На госте была выцветшая жилетка со множеством карманов, и штаны из грубой ткани, которые гость явно надел впервые. Довершала же образ широкополая шляпа со свисающей до плеч сеткой, которая путалась в пряжках рюкзака, цеплялась за пуговицы, норовила закрыть пришлому глаза. А в нескольких шагах от гостя сидел Аргумент, который не сводил взгляда с парня.

– Кажется, ехать не придется, – не отрывая взгляда от окна, произнес я. – Ревизор сам к нам приехал.