Текст книги "Перемирие (СИ)"

Автор книги: Гоблин - MeXXanik

Соавторы: Каин Градов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4
Новые идеи

Здание экологического ведомства встретило меня тишиной. Только у доски, где, судя по всему, висел список выездных проверок, стояли, переговариваясь о чем-то вполголоса, два человека в синих сюртуках ведомства.

Я успел сделать пару шагов, прежде чем кто-то окликнул меня.

– Мастер Медведев? – послышался вежливый, но взволнованный голос.

Я обернулся и увидел распорядителя ведомства, худощавого мужчину в немного потертом сюртуке, с аккуратной бородкой. В руках работник держал потрепанный блокнот. И как только я обернулся, он тут же расправил плечи, поспешно поклонился и заговорил с уважением, в котором сквозила лёгкая нервозность:

– Рад приветствовать вас, Николай Арсентьевич, – сказал распорядитель, слегка поклонившись. – Прошу, проходите. Мастер Костомаров уже ждет вас.

Он развернулся и направился к лестнице второго этажа. Я последовал за ним до середины левого крыла. Распорядитель остановился у нужной створки, трижды стукнул, дождавшись приглушенного «Войдите», распахнул передо мной дверь.

– Спасибо, – поблагодарил я и переступил порог.

Кабинет Костомарова был просторный и по-своему уютный. Напротив входа расположился заваленный бумагами дубовый стол, вдоль стен стояли высокие, до потолка, шкафы, за стеклянными дверцами которых выстроились ровные ряды папок. А на полу лежал местами вытертый и выгоревший ковер. Наверняка когда-то он был украшением этой комнаты, а сейчас лишь напоминал о хороших временах.

Сам хозяин кабинета сидел за столом, делая какие-то пометки в толстой книге. Но едва дверь за мной закрылась, хозяин кабинета отложил карандаш и встал с кресла:

– Добрый день, Николай Арсентьевич, – начал он.

– Добрый, – ответил я, подходя к столу. – Я прибыл с приятной новостью. Лесники мастера Дубова заметили в окрестностях Северска редкого северного оленя.

Костомаров застыл, удивленно глядя на меня:

– Северного оленя? – осторожно переспросил он после паузы. – Серебристого? Вы уверены? У нас таких животных никогда не было. Ареал их обитания проходит чуть севернее.

Я пожал плечами:

– Может быть, мигрировал откуда-то. Но как я понял выглядит он вполне здоровым и упитанным.

Костомаров задумался, затем снял очки и протер стекла платком.

– Странно. Но эту информацию обязательно стоит проверить, – воодушевленно начал он. – Я направлю на территорию мастера Дубова специальную комиссию. Если ваша информация подтвердится…

Глава экологического ведомства не договорил. Вышел из-за стола и возбужденно заходил по комнате.

– Это же настоящая редкость, – забормотал он. – На территории Империи едва ли найдется два десятка этих особей…

– То есть, в Северске можно будет организовать заповедник? – спокойно уточнил я.

Костомаров, который мерил шагами комнату, остановился и рассеянно взглянул на меня:

– Что? – произнес он. – А, да. Заповедник. Если информация о северном олене подтвердится, мы направим в столицу отчет. Это же редчайший случай, мастер Медведев.

– Я могу вам помочь, – ответил я. – Например, проводить вас вместе с мастером Дубовым к месту, где видели оленя. А то лес в тех краях густой, сами люди из комиссии вряд ли даже следы оленя найти смогут.

Костомаров кивнул, чуть расслабившись.

– Благодарю, Николай Арсентьевич. Это сильно упростит дело.

Он улыбнулся, и в этой улыбке сквозила не чиновничья вежливость, а настоящее уважение.

– Спасибо, мастер Костомаров, – довольно ответил я. – Когда соберете комиссию – сообщите моему секретарю.

– Непременно Николай Арсентьевич, – отозвался глава экологического ведомства. – Пожалуй, я займусь сбором комиссии прямо сейчас.

Он снял трубку со стоявшего на столе стационарного телефона и торопливо принялся нажимать на пожелтевшие от времени кнопки. Я же кивнул и направился к выходу.

* * *

Я вышел из здания ведомства, на секунду остановился на крыльце. Дождь уже стих, оставив после себя влажный блеск мостового камня и едва заметный аромат мокрой земли. В лужах отражалось серое небо и немногочисленные, прогуливающиеся с зонтами, прохожие. Редкие капли ещё падали с крыш, собираясь в блестящие нити. Я спустился по ступеням крыльца, подошел к авто и сел в салон. Морозов был на водительском сиденье, задумчиво барабанил пальцами по рулю и наблюдал, как капли ещё медленно скатываются по лобовому стеклу.

– Мастер Костомаров назначил комиссию для проверки данных про оленя, – начал я.

– И когда их ждать? – уточнил воевода.

– Судя по тому, как Николай Ефимович заинтересовался этим оленем, не удивлюсь, если они прибудут уже сегодня.

– Замечательно, – произнес Морозов, а затем повернулся ко мне и с интересом уточнил. – Но мы ведь прибыли в город не только ради Костомарова?

Я кивнул:

– Хотелось бы еще поговорить с водяным. Посмотреть, как он устроился на новом месте, а заодно кое-что обсудить.

Воевода кивнул, завел двигатель. Машина плавно тронулась, выехала на дорогу. Город за окном сиял умытый дождем.

Спустя пару кварталов, мы проехали мимо того самого здания старого архива. И я с удивлением отметил, что перед строением уже суетились рабочие в серых комбинезонах. Они возились у стен, перекрашивая облупившийся фасад. Лепнина оживала под свежей краской, окна блестели от дождя. А рядом с крыльцом лежали свежие доски, брус и несколько паллетов, на которых был сложен кирпич. Часть рабочих таскала в бывший архив мешки из подогнанной к ступеням машины. В углу у здания уже были аккуратно сложены старые деревянные рамы.

Морозов сбавил скорость, и я, опустив стекло, вдохнул этот густой, немного едкий запах ремонта. Один из рабочих, заметив наш автомобиль, поднял голову и, сняв фуражку, уважительно кивнул, приветствуя нас. И я отметил, что его ладони были в белой пыли.

– Похоже, Синод не теряет времени даром, – довольно пробормотал Морозов, глядя на работы. – Не успели подписать договор аренды, а уже вовсю ремонт делают.

– Одной проблемой стало меньше, – произнёс я тихо. – Осталось решить остальные.

Морозов только усмехнулся и выдал:

– И тут же найдутся новые, уж поверьте мне, княже.

Машина свернула на узкую улицу, ведущую к Портовому району.

* * *

Дороги были пустыми, так что до здания рыбнадзора мы доехали быстро. Морозов остановился напротив арки, заглушил двигатель, повернулся и посмотрел на меня.

– Надеюсь, Илья на месте, – пробормотал я, открыл дверь и вышел из машины. Шагнул в арку, и моему взору предстала очень интересная картина.

У забора, рядом с бочками старого конфиската, сидел худой мужчина в промокшей одежде, который был замотан в рваную рыболовную сеть и имел крайне напуганный вид. А над ним нависал Илья. Высокий, в зеленой штормовке с закатанными до локтей рукавами, и внимательным взглядом, в котором теплилась какая-то необъяснимая, и оттого страшная сила.

– Я еще раз спрашиваю: откуда ты приплыл? – жестко уточнял он, глядя на мужика. – Откуда сети взял? Кто покупает рыбу?

Пленник дрожал, но упорно молчал. Илья тяжело вздохнул, и мне показалось, что собравшаяся на крышке одной из бочек лужа дождевой воды едва заметно задрожала, словно чувствуя злость водяного.

– Ну что же, – спокойно произнёс Илья. – Молчи, коли хочешь. Но помни: если не расскажешь ты – придется спросить у воды, в которой ты безобразничал. Перед этим, правда, я тебя в той реке утоплю.

Браконьер поднял на него глаза мутные, затравленные, будто у зверька, загнанного в угол. Губы дрогнули, он сглотнул:

– Права не имеете! Это не по закону.

Илья устало усмехнулся:

– Не имею, – подтвердил он. – Все верно. Так и ты рыбу на нересте сетями ловить права не имеешь. Так что придется обставить все, как несчастный случай. Что ты в сетях своих запутался и поэтому утоп. А я уже утопца и выловил.

Водяной говорил спокойно, словно бы подтверждая факт, что судьба у несчастного браконьера незавидна. А затем Илья ухватил мужика за ворот куртки и рывком поставил на ноги:

– Ну все, идем.

Браконьер задергался, пытаясь вырваться. Но водяной держал крепко. Зашагал к пристани, таща за собой насмерть перепуганного мужика.

– Не надо, – взмолился тот, когда под подошвами тяжелых ботинок водяного заскрипели доски настила. – Я все расскажу, только не топите.

Илья остановился, обернулся и вопросительно посмотрел на браконьера, явно ожидая продолжения.

– С Беломорья я, – затараторил тот. – Нас там пятеро было. Сети купил в порту, у людей каких-то не местных. Рыбу везли торговцам. Они платят. Хорошо платят…

Илья слушал молча, не перебивая, только нахмурился. Дождь снова начал моросить, и редкие капли, блестя, скатывались по его волосам. Он на миг прикрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то. А затем тяжело вздохнул и уточнил:

– Где искать этих купцов?

– В городе! На пристани! Они каждый вторник приходят. С баржи торгуют, – торопливо выпалил мужчина. – Только не трогайте, я всё сказал!

Илья медленно выдохнул. Сжал и разжал кулаки.

– Вот, видишь, – произнес он негромко. – А ведь можно было и без лишних разговоров. Только времени у меня сколько отнял.

Из здания рыбнадзора выскочил юноша, явно стажер, и Илья тут же его окликнул:

– Эй, пацан, позвони начальнику жандармерии Зубову. Браконьер во всем сознался и хочет, чтобы его судил самый гуманный суд в мире.

Илья же провёл рукой по лицу, будто стирая раздражение:

– Ну вот, поедешь в острог, потом может быть, на каторгу.

– Не надо каторгу, – пискнул мужик. – У меня семья и дети.

– И у рыбы той, которую ты сетями тягал, дети были, – спокойно парировал водяной. – Только вот тебя это не останавливало. Хотя в чем-то ты прав. Утопить бы тебя по справедливости. Чтобы тем же рыбам, которых ты ловить пытался, корм был.

Последние фразы водяной произнес с какой-то мечтательной интонацией. От которой мужик вздрогнул и как-то мелко затрясся. И, видимо, после этого каторга не казалась ему каким-то страшным наказанием.

Илья вдруг замер, словно почувствовав мой взгляд. Затем резко обернулся, и на его лице появилась лёгкая, усталая улыбка:

– Добрый день, Николай Арсентьевич, – начал он. – Вы к руководителю?

Я покачал головой:

– Как раз нет. Вас собирался навестить. Узнать, как вам новая работа.

Илья коротко усмехнулся, опершись рукой о бочку:

– Чувствую себя как рыба в воде, – ответил он. – Спасибо, что помогли с устройством.

– Я вижу, – произнес я, глядя на пленника. Тот, съёжившись, сидел у забора и явно старался стать меньше.

– Этот решил половить форель сетями. Да не рассчитал: у нас нынче течения сильные.

Я только кивнул.

– А вообще, в последнее время развелось таких ловцов, как тины весной, – продолжил водяной, глядя на браконьера. – На протоках, в устьях. Не местные, все из Беломорья. О реке не думают. В глазах только жажда наживы. Придётся, наверное, поговорить с начальством, чтобы усилили патрули вдоль водоемов.

Я задумчиво потер ладонью подбородок. Сказанное Ильей напомнило мне слова Митрича о браконьерах, которые пробрались в его лес. И такое совпадение невольно натолкнуло меня на мысль, не одна ли компания кроется за всеми этими делами.

Илья хмыкнул и вдруг прямо спросил:

– Неужто вы пожаловали просто так, Николай Арсентьевич?

– Не совсем, – честно ответил я. – Можно вас на пару слов?

Водяной кивнул, и широким шагом пересек двор.

– Бежать тебе некуда, – предупредил он, проходя мимо пленника. – Только если в воду прыгнешь. Но там ты или утопнешь, или я тебя настигну. Хотя, скорее всего, первое.

По моему скромному мнению, сидевший у забора бедолага был так напуган, что даже не помышлял о побеге. Мужик затравленно взглянул на водяного, шумно сглотнул, словно пытался проглотить вставший в горле ком и быстро закивал, соглашаясь не убегать. Водяной довольно улыбнулся, потрепал пленника ладонью по голове, словно пса, и подошел ко мне:

– Итак, о чем вы хотели поговорить? – уточнил он.

– Мне пришла в голову одна идея, – осторожно начал я. – Открыть несколько рыбных ферм под контролем княжества.

Илья поднял бровь.

– Ферм? – переспросил он, будто пробуя слово на вкус. – Чтобы разводить рыбу как домашний скот?

– Чтобы кормить людей, – поправил его я. – Чтобы контролировать промысел. Чтобы разводить рыбу для продажи в больших бассейнах. Хочу, чтобы все работало на княжество, а не на пришлых торговцев. Тогда и деньги на ремонт и расширение штата появятся. И ловить всяких ушлых, нечистых на руку скупщиков станет проще.

Илья приподнял бровь, потом задумчиво провёл ладонью по мокрой поверхности бочки, где под его пальцами дрожали тонкие круги. Потом посмотрел в сторону реки, где вяло колыхалась серая поверхность, покрытая редкими кругами дождевых капель.

– Вот уж не думал, что вы решите заняться рыбой, – произнес он.

– Не я, – ответил я. – Княжество.

Водяной повернулся ко мне, и в глазах его мелькнул знакомый блеск, похожий на солнечный отсвет на воде.

– Серьёзное дело, – наконец произнёс он. – Но, пожалуй, стоящее. Если ради княжества.

Илья согласился так быстро, что от удивления я приоткрыл рот. И заметив мою реакцию, водяной усмехнулся:

– Реке от этого убытка никакого. А что до промысла в специальных озерах, так люди выращивают коров и свиней на забой. Я даже готов вам помочь и дать мальков. Каких скажете. А мои девочки за рыбой присмотрят. Они умеют следить, чтобы вода не застаивалась.

Я слегка улыбнулся.

– Благодарю, мастер Илья. Это даже больше, чем я ожидал.

– Да было бы за что, – отмахнулся водяной и протянул влажную, прохладную ладонь. И я ответил на крепкое рукопожатие, словно скрепляя сделку.

Ветер принес запах мокрого песка и глины. Где-то за зданием журчала труба, в которой тонкой струёй стекала дождевая вода. Илья на мгновение поднял взгляд к небу, где между туч мелькнуло бледное солнце. И водяной усмехнулся. А затем повернулся ко мне:

– Составьте список рыб, которые вам нужны, Николай Арсентьевич, – продолжил он. – И пришлите мне.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил я водяного. Тот только развел руками, словно извиняясь:

– Если это все – прошу меня простить. Мне еще надо составить протоколы задержания и допроса этого субъекта, – произнес он и кивнул в сторону браконьера. – А потом дальше ловить ему подобных. Забот полон рот. Кто ж знал, что эту работка окажется такой интересной.

– Не буду вас отвлекать, – ответил я.

Мы коротко кивнули друг другу. Я направился обратно к арке, чувствуя за спиной его спокойный, внимательный взгляд.

Морозов уже сидел за рулём. Я открыл дверь и тяжело опустился в кресло, чувствуя, как тёплый воздух из обогрева вновь возвращает уют дороги.

– Ну что? – спросил сидевший за рулем воевода. – Как водяной? Освоился?

– Вполне, – ответил я. – Сказал, что чувствует себя на новой работе как рыба в воде. И ему даже нравится.

Морозов рассмеялся:

– Раз так сказал, то значит и впрямь доволен., – произнес он.

– И даже обещал помочь с рыбхозяйствами, – добавил я. – Причем согласился на удивление быстро.

– Раз водяной спорить не стал, то значит, что вы ему понравились, – заключил воевода. – Обычно Илья вредный, а тут…

Морозов покачал головой и продолжил:

– Значит, день всё же не зря.

Я смотрел в окно на реку, которая тянулась вдоль улицы. Тяжёлая, полная, с редкими бликами солнца на воде. Ветер поднимал на ее поверхности рябь и казалось, будто она дышит.

– Не зря, – тихо сказал я. – Совсем не зря.

– Куда дальше, князь? – уточнил воевода, заводя двигатель. – Домой.

– Да, – ответил я и довольно откинулся на спинку сиденья. – Чует мое сердце, что скоро нужно будет водить по лесам Митрича комиссию.

Морозов кивнул и завёл двигатель. Машина плавно тронулась, фары скользнули по мокрой мостовой. В зеркале заднего вида медленно уплывал двор с серыми стенами и блестящей от дождя рекой. И где-то внутри было странное чувство: будто всё, наконец, становится на свои места. Но ненадолго, как затишье перед предстоящей грозой.

Глава 5
Разговоры

Машина катилась ровно. Я смотрел в окно, за которым проплывали тёмные ели, редкие поляны, серые облака, словно застрявшие между верхушками деревьев. Только странное ощущение не отпускало: будто что-то вот-вот должно было произойти, но не произошло. А еще, я с удивлением отметил, что вновь не увидел лисы. Ни на обочине, ни между кустов, ни на повороте, где она обычно появлялась, мелькнув рыжим отблеском и исчезнув за деревьями.

Конечно, это могло ничего не значить. Вдруг это и впрямь был обычный зверь, который вполне мог отправиться по своим лисиным делам. Но я понимал, что в Северске всё имело значение. И я уже знал, что случайности здесь редко оказывались случайными.

Я перевёл взгляд на воеводу. Он спокойно сидел и чуть прищурившись, смотрел на дорогу.

– А вы заметили, что пропала лиса? – уточнил я.

Морозов повернулся ко мне и нахмурившись, уточнил:

– Какая лиса?

Голос его прозвучал ровно, но с тем оттенком, в котором едва заметно слышалось тревожное: «Вот только этого нам не хватало».

Я не сразу ответил. Просто не мог подобрать слова. И сам не знал, что именно хотел услышать в ответ: подтверждение, что он тоже замечал её, или, наоборот, уверение, что всё это мне только показалось.

Машина между тем плавно миновала небольшой мост, и тёмная вода под ним блеснула коротким холодным светом. Я тяжело вздохнул, понимая, что теперь разговора всё равно не избежать.

– Ну… – я немного смутился, чувствуя, как неловко звучит то, что собирался сказать. Но, раз уж начал, останавливаться было поздно. – С самого первого дня я видел здесь лису. Каждый раз, когда мы уезжали, и когда возвращались. Всегда где-то рядом появлялась лиса, которая перебегала дорогу, останавливалась, глядя на нас, и скрывалась в лесу.

Я говорил спокойно, стараясь не придавать словам никакого скрытого смысла, хотя внутри всё же чувствовалось лёгкое волнение. Морозов слушал, не перебивая, лишь изредка поворачиваясь ко мне и кивая.

– А однажды, – продолжил я, чуть понизив голос, – я видел её… в человеческой форме.

Воевода слегка повёл бровью, но виду не подал. Будто речь шла о чём-то обыденном, вроде пробравшейся в сад соседской собаки.

– Лису? – уточнил он с привычным спокойствием, словно проверял, правильно ли расслышал.

– Да, – подтвердил я. – Она стояла в траве у ограды. Сначала была зверем. Я отвёл взгляд, буквально на секунду, и… – я запнулся, не зная, как закончить, – через мгновение на ее месте стояла девушка.

Владимир молчал. Руки его по-прежнему лежали на руле, но пальцы чуть сильнее сжали обод. Он выглядел всё так же спокойно, но по глазам я понял, что воевода насторожился.

– Лиса? – почему-то снова переспросил он, чуть растягивая слово.

Я кивнул, чувствуя, что с каждым разом звучит это всё нелепее.

– Лиса, – повторил я. – Рыжая, с пушистым хвостом. Только теперь я не уверен, что она была обычной.

Морозов хмыкнул, но не ответил. Машина ехала по дороге, а я никак не мог отделаться от ощущения, будто с каждым его вопросом мой рассказ становился не менее странным. Напротив, словно приобретал какую-то пугающую правдоподобность.

– И она обернулась… – начал было воевода после паузы.

– Да я о том и говорю, – нахмурился я, чувствуя, как тон воеводы начинает меня раздражать. – Обернулась в девушку. Самую настоящую, в сарафане.

Морозов кивнул, не выказывая ни удивления, ни сомнения. Ну, или стараясь не показывать.

– И как вы поняли, что это та самая лиса? – спокойно спросил он, выворачивая руль. Машина плавно свернула к воротам, колёса захрустели по гравию, и через мгновение мы уже въезжали во двор.

– Заметил хвост, – нехотя признался я, чувствуя, как щеки заливает жар. – Только не подумайте, что я заглядывал под сарафан незнакомой девушке, – поспешно добавил я, бросив на него косой взгляд. – Просто… он мелькнул. Из-под подола. Совсем немного, кончик. Рыжий, с белым мехом. Но я его узнал.

Воевода молчал, но я видел, как у него дрогнули губы. И непонятно было: то ли он сдерживал усмешку, то ли что-то прикидывал в уме.

– А ещё… – продолжил я, опустив голос, – глаза у неё были… такие, что не перепутаешь. Рыжие, как у зверя, но не хищные. Смотрела прямо, спокойно, будто знала меня. И от этого стало… странно. Не страшно, нет, а именно странно.

Морозов не ответил. Только выдохнул и тихо сказал больше себе, чем мне

– Значит, перевёртыш появился перед вами в виде девушки в сарафане…

В его голосе не было насмешки, но что-то в интонации всё же задело.

– Владимир Васильевич, вы меня удивляете, – внезапно вспыхнул я. – Зачем всё время меня переспрашиваете? Вы ведь слышите, что я сказал.

Воевода не сразу ответил, как будто давая мне время выговориться. Но мне больше нечего было сказать.

– Вы уж простите меня, княже, – произнёс он слишком вежливо, почти официально, и в этой подчеркнутой учтивости чувствовалась усталость.

Он заглушил двигатель, и тишина тут же обрушилась, густая, тягучая. Где-то за домом коротко взвизгнула коса, которую то ли точили, то ли косили высокую траву. Хотя это было странно, учитывая недавний дождь. Звук пронзительно резанул воздух и стих. В следующее мгновение в боковое стекло с тяжелым гулом ударился толстый, ленивый шмель. Он сердито прожужжал, словно высказал всё, что думает о людях, которые прячутся за чудными прозрачными преградами и мешают порядочным насекомым, и улетел по своим делам.

Морозов повернулся ко мне, насколько позволяла теснота водительского сиденья. Его взгляд стал внимательным, цепким. Он не говорил ни слова, просто смотрел. Будто не пытался уловить ложь, а проверял, не сошёл ли я с ума.

Я вдруг почувствовал, как лёгкий холод прошёл по спине. Вдруг понял, что впервые за всё время вижу воеводу по-настоящему серьёзным. Не раздражённым или ироничным, а именно сосредоточенным. Как человек, который понимает: если всё сказанное – правда, то дело совсем нешуточное.

– Были бы вы подростком, – медленно проговорил Морозов, всё ещё не сводя с меня взгляда, – я бы решил, что вы просто придумали себе эту встречу.

– И почему же? – спросил я, чувствуя, как раздражение борется с любопытством.

Воевода задумчиво почесал подбородок, словно подбирал слова, потом ответил спокойно, без насмешки:

– Дело в том, что перевёртыши не меняют облик в одно мгновение, как в сказках. Это не волшебный трюк, а долгий, мучительный и… довольно неприглядный процесс. Кости ломает, кожа тянется, тело выворачивает. Это боль, княже, настоящая, звериная.

Он замолчал, бросил короткий взгляд в окно, где на ветру качались травы, и добавил:

– Опытные перевёртыши никогда не делают этого при посторонних. В момент оборота они беззащитны, а беззащитность для хищника подобна смерти. Ни один из них не допустит, чтобы кто-то видел его в уязвимом состоянии. Особенно человек.

Я перевёл дух, глядя в сторону двора. Ветер шевелил листву, и где-то глухо хлопнула дверь, будто подтверждая его слова. Всё это звучало слишком убедительно. И всё же…

– Ну, может, у этой лисы всё иначе, – возразил я, не понимая, к чему он клонит.

Морозов усмехнулся, но без веселья. Уголки губ чуть дрогнули, и взгляд стал холоднее.

– В Северске, – сказал он негромко, – такие вот 'иначе’редко бывают добрым знаком.

Воевода ненадолго замолчал, откинувшись на спинку кресла и глядя в лобовое стекло. А затем продолжил:

– Ко всему прочему, перевёртыши при обороте не обретают одежду. Как я уже говорил, это не волшебное превращение с дымом и фанфарами, как в сказках. Когда они переходят из человека в зверя, одежда рвётся, остаётся на земле клочьями или болтается на них, как тряпьё. А при обратном переходе, – он кивнул в мою сторону, – никакой сарафан на теле сам собой не появляется.

Я растерянно моргнул и пробормотал:

– Но… я ведь видел. Точно видел.

Морозов чуть вздохнул, словно объяснял очевидное, с ипокойно произнес.

– Даже если это была очень застенчивая лиса-перевёртыш, она бы перетекла из зверя в человека, будучи абсолютно обнажённой. Такой уж закон природы. Иначе не бывает.

Я на миг замер, чувствуя, как мысли путаются, а слова не слушаются. Всё, что я видел тем вечером, казалось теперь странным, будто нарочно подстроенным, но… ведь я не мог всё это выдумать.

– Тогда я не понимаю, – сказал я наконец и развёл руки в стороны, будто сдаваясь.

Воевода глухо хмыкнул, посмотрел на меня с усталым выражением, в котором смешались и сочувствие, и лёгкое раздражение.

– Вот и не пытайтесь пока понимать, княже. Здесь, знаете ли, бывает полезнее не лезть с логикой туда, где ей места нет.

– Как скажете, – выдохнул я.

– Но я не понимаю, – продолжил Морозов, чуть нахмурившись, – как вы вообще могли увидеть подобное существо. Потому как, насколько мне известно, лис-перевёртышей не бывает. По крайней мере, в наших местах точно.

– Вы уверены? – насторожился я, не то, чтобы сомневаясь в его знании дела. Скорее, цепляясь за надежду, что он скажет: «Ну, может, один случай был».

– Совершенно точно, – кивнул воевода, не оставив и тени сомнения. – Волки – да, бывают. Медведи тоже случались. Кошки встречаются. Но лиса… нет. Ни разу о таком не слышал в наших краях.

Я молчал, глядя, как лёгкий ветер колышет траву за окном машины. В памяти тут же всплыла та картинка: белая шерсть на кончике рыжего хвоста, настороженный взгляд.

– Не привиделось же мне, – растерянно пробормотал я, но воевода только пожал плечами. А мне вдруг вспомнился один важный момент и я поспешно выпалил:

– Дружинник, который проводил обход в тот вечер, уверял, что тоже замечал лису.

Морозов медленно повернул ко мне голову, прищурился.

– В виде девицы? – уточнил он с лёгкой усмешкой, но взгляд оставался серьёзным.

Я мотнул головой:

– Нет. Речь шла про обычную. Вроде.

Воевода постучал пальцами по рулю, будто отбивая невидимый ритм, и хмыкнул:

– Ну что ж… тогда всё куда интереснее, чем я думал. Обычные звери редко появляются в одном и том же месте без причины. Особенно если рядом живут десяток дружинников.

Я молчал, понимая, что стоило рассказать обо всем Морозову сразу.

– Она пыталась с вами заговорить? – спокойно, но с тем самым вниманием, от которого хотелось поёжиться, спросил Владимир.

– Нет, – ответил я после короткой паузы. – Молчала. Только смотрела.

Я на мгновение запнулся, прикусил язык. Не знал, стоит ли рассказывать дальше. Всё это звучало глупо. почти по-детски. И всё же Морозов ждал.

– Потом… – начал я, но осёкся.

Воевода чуть повернул голову, не отводя взгляда. В его голосе не было ни нажима, ни подозрения, только мягкость:

– Продолжайте, Николай Арсентьевич, – попросил он. – Даже если вам кажется, что это пустяки. В Северске, знаете ли, пустяков не бывает. Скажите, что произошло.

Я вздохнул, вперил взгляд на руки, которые зачем-то сжал в кулаки. И тихо произнес:

– Я поначалу решил, что это просто зверь. Ну, лиса как лиса. Сидела у скамейки, настороженная, но не пугливая. Я подумал, что, может быть, она голодная.

Морозов кивнул не перебивая.

– В кармане куртки, – продолжил я, – той, которую я снял с крючка у выхода их дома, нашёлся кусочек печенья. Остался с прошлого года, кажется, не иначе, до того он был сухой. Я положил его на скамейку рядом и сказал, что это, мол, угощение для неё.

– Так и сказали? – уточнил воевода.

– Да, – кивнул я. – Вслух. Просто… не знаю зачем. Наверное, чтобы не показалось, будто я кидаю.

Я усмехнулся, но без веселья.

– Глупость, конечно. Но она, кажется, поняла. Смотрела так внимательно, будто и правда ждала.

Морозов чуть заметно улыбнулся краешком губ, но глаза его оставались серьёзными.

– В Северске, – тихо произнёс он, – глупость и вежливость часто одно и то же, княже. Только первое опаснее второго.

– Это я уже понял.

– И что случилось с этим печеньем? – тихо уточнил Морозов, глядя прямо перед собой, будто боялся спугнуть мое воспоминание.

– Когда я обернулся на шаги дружинника, – начал я, стараясь говорить ровно, – гостья исчезла. Просто враз ее не стало. И печенье это тоже пропало. Я даже не успел понять, как всё произошло.

Слова прозвучали тише, чем я хотел. Я сам услышал, как в них дрогнула неуверенность. Но ведь всё было именно так. Никаких теней, никаких видений, а просто факт: она была, а потом нет.

Морозов молчал несколько секунд, затем тяжело выдохнул и потер пальцами лоб, словно пытаясь уложить услышанное по полочкам.

– То есть, угощение она приняла, – произнёс он глухо. – Вот как…

Я кивнул, хотя он, кажется, и не ждал подтверждения. В груди нарастало странная смесь смущения и тревоги.

– Но она там точно была, – добавил я. – Мне не померещилось. Я видел её ясно, и лису, и девушку…

Воевода поднял взгляд. В его глазах не было ни тени сомнения, а только усталое понимание.

– Верю, княже, – сказал он спокойно. – Верю, что так всё и было.

Он чуть откинулся на спинку сиденья, провёл рукой по подбородку и добавил уже тише, почти себе под нос:

– В Северске привидеться может многое, но то, что оставляет за собой пустую скамейку и исчезнувшее печенье… уж точно не из мира снов.

– Я что-то не так сделал? – спросил я, чувствуя себя неловко, будто гимназист, которого застали за чем-то недозволенным.

Морозов покосился на меня, прищурился, но в голосе его не было ни укора, ни насмешки. В нем слышалось лишь спокойствие, в котором всегда пряталась тень усталого знания.

– Вы поступили правильно, – сказал он. – Любой представитель высшего народа опасен по умолчанию. Но угостить его всегда хорошая идея.

Он задумчиво вздохнул будто вспоминая, сколько раз сам делал то же самое, а потом добавил:

– Это по сути, договор. Вы ему что-то даёте, и он вам тоже что-то должен дать. Вот только никогда заранее не знаешь, что именно получишь взамен.

Я нахмурился, пытаясь осмыслить сказанное.

– Договор? Из-за куска печенья?

Воевода хмыкнул.

– Не в печенье дело, княже. Для высшего народа важнее не само подношение, а намерение. А теперь вот и думай: что она вам даст взамен, эта самая лиса. И кто она вообще такая. Как давно обитает рядом с княжеским домом. Для чего она тут. И… что нам с этим всем теперь делать.

Он говорил негромко, но каждое слово ложилось точно, как камень в воду. Словно уходило в глубину, оставляя за собой круги.

– Я был уверен, что она перевёртыш, – смущённо признался я, потупив взгляд.

Морозов чуть усмехнулся уголком губ, будто хотел сказать «вы не первый».

– В Северске, – заметил он тихо, – уверенность это самая обманчивая вещь на свете. Особенно когда дело касается тех, кто ходит между мирами.

– Между мирами? – нахмурился я.

– Всё в порядке, – криво усмехнулся воевода, словно пытался меня успокоить. – Вам не о чем переживать.

Он сделал короткую паузу, глянул на меня из-под бровей и добавил уже тише:

– Только если надумаете прогуляться, то зовите с собой пройтись Аргумента. Он у нас на редкость смышленый пес.

Я поднял взгляд и не сразу понял, шутит он или говорит вполне серьёзно. Морозов между тем хлопнул ладонью по рулю и заключил: