Текст книги "Роман с ключом (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

      – А может быть, она писала о ребёнке, попавшем в ловушку? – улыбнулся Арден.

      – Вы намеренно запутываете меня, – прямо заявил Ред в ответ и сделал шаг к столу Ардена, словно наступая.

      – Это говорит в вашу пользу: то, что вы видите много трактовок, пытаетесь примирить их все. Вы становитесь мне интересны, – это прозвучало как угроза.

      – Я всего лишь обсуждаю с вами книги леди де Вер. Вы ведь знаете о них то, чего никто не знает.

      – Вы из-за этого приехали сюда? – Арден сидел за столом, и, чтобы посмотреть в глаза подошедшему близко Реду, ему пришлось высоко приподнять, почти запрокинуть лицо. – Вы закончили колледж и согласились мыть посуду на кухне, чтобы попасть в Каверли. Чтобы вызнать что-нибудь о леди Виктории, а может, и обо мне?

      – Нет, – Реду потребовалось немало усилий, чтобы не отвести взгляд, когда в него всматривались эти жестокие и тёмные византийские глаза, глаза императоров, отравителей, мучеников, мастеров заговоров и убийств. – Я приехал, чтобы написать свою книгу.

      – И вместо этого вы перечитываете «Старшие зеркала»? – Арден наконец-то перевёл свой отравленный взгляд и посмотрел на книгу. – Или у вас слишком много свободного времени?

      Ред решил пойти ва-банк и признаться. Догадка про иллюстрации Лэрда вовсе не была преступлением.

      – Я увидел книгу с иллюстрациями и вспомнил про рисунки Лэрда. Мне показалось, что он рисовал отражения с вас. Я взял книгу, чтобы убедиться.

      – Убедились?

      – А ведь как минимум с десяток искусствоведов головы сломали, почему вдруг Лэрд обратился к мозаикам, – усмехнулся Ред.

      – Даже мне это не до конца понятно.

      – Вы позировали ему? – спросил Ред.

      – Нет, специально нет. Сэр Чарльз рисовал по памяти. Но он приезжал сюда, мы встречались несколько раз. Леди Виктория уговорила его.

      – Он приезжал только для того, чтобы увидеть вас? – Ред не удивился бы, будь оно так.

      – Не только увидеть, – загадочно протянул Арден.

      Ред испытал приступ чего-то близкого к жажде убийства: Арден играл с ним, а он ненавидел, когда с ним играли и обыгрывали.

      Арден раскрыл ладонь, которая до этого лежала возле той самой книги, и протянул Реду:

      – Дайте руку.

      Ред послушался.

      – Он держал меня за руку, иногда долго... Мне, когда это началось, было одиннадцать лет, я немного боялся. Сначала, – прохладные пальцы Ардена сжали руку Реда чуть сильнее. – А потом я понял, что это Лэрд должен меня бояться. Он отпускал меня и начинал делать зарисовки.

      Ред заранее проклинал себя за то, что говорит, но не мог не спросить:

      – Он был увлечён вами? – единственное, на что он оказался способен, так это придать вопросу благозвучную форму, а не спросил первое, что пришло в голову: «Старый извращенец на вас слюнями капал?»

      – Не в том смысле, который предполагаете вы.

      Реду немедленно стало стыдно. Он попробовал освободить руку, но Арден держал его крепко, а дёргать со всей силы Ред не решался.

      – Он считал меня красивым. Наверное, восхищался. Иногда он целовал мне руки.

      Сердце у Реда колотилось безумно часто, почти вибрировало.

      – И что вы... Что вы думали, чувствовали?

      Арден улыбнулся словно бы чему-то своему, и улыбка не затронула его синеватых глаз. Он притянул руку Реда ближе, а потом на одну секунду, стоившую, наверное, Реду пяти лет жизни, прикоснулся губами к его руке возле запястья, там, где под кожей жарко бился пульс.

      – Теперь вы знаете, – медленно произнёс Арден. – Знаете, что чувствует глупый мальчишка, когда человек умнее, старше, несравнимо выше по положению целует ему руки.

      Но, будь он сто раз проклят, Ред не мог бы сказать, что чувствует. Изумление, непонимание, ошеломление, восторг – всё близко, но не то. Наверное, Ред никогда ещё в своей жизни не испытывал столь сильных и столь необъяснимых чувств.

      – Леди де Вер знала об этом? – спросил он, еле заставив себя заговорить.

      – Не думаю. Хотя Колин мог ей и рассказать.

      – Он знал?

      – Да, он однажды видел нас. В библиотеке.

***

      На следующее утро Ред повёз Ардена к морю, который против обыкновения в машине не читал. Он смотрел в окно, иногда переводя взгляд на Реда.

      Тот в предыдущий вечер много думал о происходящем, пока ему руку точно огнём жгло в том месте, которого коснулись губы Ардена. Его мучили картины ещё более яркие и дерзкие – что бы Арден мог сделать ещё... Наверняка многое. То, чего сам Ред не делал никогда, о чём боялся даже думать. Он и сейчас боялся, но рядом с Арденом даже страх был возбуждающим. Близость волновала так же, как блуждания в тёмных коридорах Каверли в поисках запретных комнат.

      Утром, на свежую голову, Ред решил, что для него единственный способ взаимодействия с Арденом – честная игра. Он не готов к игре запутанной, полной недомолвок и намёков; они изводили его, лишали покоя, сил и уверенности.

      Он время от времени поглядывал в зеркало на неподвижно сидящего сзади Ардена, а потом не выдержал:

      – В чём смысл вашей игры?

      Глаза Ардена ожили, словно он давно ждал вопроса.

      – О, это очень сложная игра, – усмехнулся он. – Я изображаю скучного провинциального джентльмена, вы изображаете его секретаря.

      На что он намекает, на то, что всё знает?

      – Вас нельзя назвать скучным.

      – Почему? Потому что я имею косвенное отношение к Анселю Филдингу?

      – В том числе и поэтому. Но ваша близость к леди де Вер кажется весьма интригующей.

      – Как вы откровенны сегодня...

      – Вы можете побыть откровенным в ответ, – предложил Ред, с удовлетворением заметив, как после его слов Арден принял настороженный вид; честно говоря, необычное зрелище – обычно он ходил точно в полусне, и ничего его не интересовало. – Она ведь заменила вам мать?

      – С некоторой натяжкой можно и так сказать. Я любил её, как мать, хотя она никогда не любила меня так, как Колина. Любила, конечно, но иначе.

      – А ваша мать? Вы так легко расстались с ней?

      Арден – Ред внимательно следил за ним в зеркало, гораздо внимательнее, чем за пустой дорогой, – сжал губы.

      – Хорошо, я буду откровенным, – произнёс он, словно через силу. – Моя мать работала в госпитале во время войны, а я жил в эвакуации. Та семья взяла ещё троих детей кроме меня. Они были примерно моего же возраста, и все они говорили, что помнят матерей, не очень чётко, какие-то обрывочные образы, вроде лица, склоняющегося над кроваткой. Не уверен, что это не было плодом их воображения... Я не помнил ни мать, ни отца, ни свой дом. Может быть, помнил в первые месяцы, но потом не осталось ничего... Вы же знаете, как это бывает у маленьких детей. Когда меня вернули матери, я остался с женщиной, которую увидел в первый раз в жизни. Я не могу сказать, что приютившие нас люди были особенно нежны с нами, но они казались мне более родными. К тому же мать была больна, наверняка она боялась лишний раз обнять меня, чтобы не заразить. Ей всё равно приходилось работать, дома она бывала редко. Это не её вина, что она не могла устроить мне счастливое воссоединение с семьей. Это вина времени, войны. Леди Виктория навещала нас несколько раз, потом мы навещали её в лондонской квартире. Когда мать сказала, что леди Виктория предложила забрать меня в Каверли в качестве воспитанника, я не почувствовал ничего. Мне было всё равно, буду я жить с той леди или с этой.

      – Спасибо за откровенность, – сказал Ред. – И… Это очень печальная история.

      – Про ещё одного мальчика, которому не нужна мать? – произнёс Арден с такой дьявольской насмешкой в глазах, что Ред подумал, а не сочинил ли он всю эту пьеску на ходу. – Я был им недолго.

      – Почему леди де Вер ничего вам не оставила?

      – Она оставила. Довольно значительную сумму, которую «Форбз и Милуолл» переслали, когда мне исполнился двадцать один. Еще кое-какие памятные вещи, но за ними мне нужно было явиться в Каверли, а у меня не было никакого желания делать это.

      – У вас были плохие отношения с Колином Торрингтоном?

      – Не то слово.

      – А почему она именно его назначила вашим опекуном?

      – Она верила, что Теренс исчез. Как в книге.

      – Вы опять говорите загадками.

      – Ну, если вам сложно разгадать даже эту, может, вас стоит вернуть на кухню?

      Ред, разумеется, понял, что Арден имел в виду: в книге прямого, решающего столкновения между враждующими братьями Мидсаммер так и не произошло, были лишь мелкие стычки, в которых они не наносили большого вреда друг другу. В последней книге Теренс влюблялся в фейри-полукровку, колдунью по имени Эш, и терял свой волшебный дар. Тёмная сторона была тем самым сильно ослаблена, и победа падала в руки Кейта и Благого двора сама собой. Добро безоговорочно побеждало зло.

      – Из него вышел не самый лучший опекун, так?

      – Все, начиная с сэра Найджела и заканчивая прислугой, постоянно тыкали меня носом в то, как я должен был быть ему благодарен за то, что он тратил на меня деньги, что отправил учиться в Роттсли, школу для богатеньких мальчиков, а потом в Оксфорд, как будто деньги – это всё.

      – Это многое. Вы просто никогда по-настоящему не нуждались.

      Ред мог бы много порассказать Ардену из того, во что превращается жизнь, когда нет денег, даже если рядом с тобой любящие родители.

      – Сэр Найджел тоже никогда не нуждался, но он одержим ими. Передай Колин права на книги ему, он бы разрешил снять мультфильм, где Кейтом был бы Микки Маус, а Теренсом Дональд, если бы ему заплатили лишние десять тысяч долларов.

      – Многим кажется, что вы относитесь к наследию леди де Вер слишком ревностно, – намекнул Ред на то, о чём писалось в газетах и журналах.

      – Я отношусь к нему уважительно, – поправил Арден.

      Ред с сожалением увидел, что впереди показался поворот к деревне: проехать сквозь неё к пустынному пляжу было делом пяти минут. У него было всего лишь пять минут – и это когда Арден наконец разговорился.

      – Вы не позволили написать следующую книгу про Анселя Филдинга.

      – Этому Майклу Пэнсону? Естественно, я не позволил. Откуда ему знать, что леди Виктория запланировала для Анселя? Он всего лишь хотел «исправить» финал, написать более счастливый, который бы всем понравился.

      – Но ведь вы-то знаете, что было дальше? Могли бы поделиться с ним или с кем-то другим, кого сами выбрали бы для написания продолжения.

      – Нет, она никогда не говорила. Мы даже последнюю книгу не обсуждали. Она ей не нравилась. Она хотела завершить всё иначе.

      – Как?

      Арден ничего не ответил и молчал до того самого момента, как они доехали до спуска к пляжу.

***

      Когда Ред начал пересказывать узнанное в этом разговоре в статье, то остановился на третьем же предложении. Не то.

      Он заправил новый лист, забыв даже про копирку.

      «День был пасмурным. Листья, которые ещё вчера казались золотым ковром, сияющим на солнце, сегодня превратились в грязное тряпьё, в мусор, разбросанный по садовым дорожкам.

Филип и Мэй...»

      Нет, не Филип. Хотя пока пусть будет так, потом он придумает ему новое имя. И оно не будет начинаться ни на Ф, ни на А.

      Ред печатал дальше.

      «...сгребали листья в кучи, а Пол набивал ими корзины, чтобы отнести потом туда, где мистер Харрис жёг костёр. По саду плыл едкий, горьковатый осенний запах, запах сожжённой листвы и пепла.

      Филип обернулся, когда услышал крик позади. От дома в своей яркой изумрудно-зелёной куртке бежал Питер.

      – Филип! Филип, скорее! К тебе... Приехали! За тобой!

      Питер задохнулся от бега и еле сумел объяснить, что за Филипом приехала мать, мистер Вуд привёз её на повозке от станции.

      Все смотрели на него, ждали, что он побежит к дому, и он побежал.

      Он задыхался не меньше Питера, когда вошёл в комнату в запылённом старом пальто, как был. Рядом с миссис Харрис стояла невысокая темноволосая женщина. У неё было узкое красивое лицо и удивительно большие глаза, красивые, точно с картины. Он никогда раньше не видел этого лица. Он бы не забыл его, если бы видел хотя бы раз в жизни, только не эти волшебные и таинственные глаза.

      – Поздоровайся со своей мамой, Филип, – произнесла миссис Харрис».

      Ред понятия не имел, забирала ли Ардена мать из того дома, где он жил, или же его вместе с другими детьми привезли в Лондон и уже там он встретился с матерью. Он не представлял, в каком месяце это произошло, как звали людей, которые его воспитывали, и других детей. Он не знал, как выглядела мать и от неё ли Арден унаследовал эти проклятые глаза. И ничего из этого не было важно, ему нужно было придерживаться только общей линии. Для этого жанра чем больше расхождений, тем лучше. Пока Ред пытался написать что-то вроде биографии Ардена, он постоянно упирался в то, что знал о нём слишком мало, а известные подробности оказывались зачастую двусмысленными, но если он писал не статью, не биографию, а роман, ничего из этого не было уже важно. Он сохранит лишь ключевые события, а во всём остальном может дать полный простор фантазии.

      Это была настоящая ирония судьбы: он приехал в Каверли собирать материал для статьи, притворившись начинающим автором, а закончилось всё тем, что он был готов писать самый настоящий роман.

      Напиши он статью, Арден и Торрингтон могли его засудить за клевету. Roman à clef был художественным жанром и выпускался с лицемерным предупреждением, что любые совпадения являются случайными, а любые претензии, что описываемые события слишком напоминают чью-то биографию, отметались: это всего лишь вымысел.

      Статья, которую приходилось вымучивать слово за словом, была забыта. Ред писал роман, и предложения, целые абзацы, едва ли не страницы рождались сами, он знал, чувствовал, ощущал всё то, что должен, наверное, был чувствовать Филип Арден. Голова была точно в огне. Мир вокруг таял, уступая место осеннему парку, комнате с серыми обоями, вагону, везущему Филипа в Лондон... Это было вдохновение. Филип Арден был его музой.

      Когда четыре страницы были написаны, Ред опомнился. На часах была уже половина двенадцатого, а завтра нужно было вставать в пять, чтобы добраться вовремя до Дорчестера.

      Он боялся перечитывать написанное и втайне надеялся, что до завтра это пройдёт. Он слишком проникся Арденом, его историей, его непрестанной игрой, его проклятыми византийскими очами.

      6 сентября 196... года

      Ред едва дождался, когда Арден с приехавшим утром Найджелом Торрингтоном уедут кататься по парку. Конную прогулку, по словам Бойла, предложил сэр Найджел, и Ред был ему за это несказанно благодарен, иначе Арден мог весь день проторчать в своей комнате и в кабинете.

      Вчера Ред вернулся из Дорчестера с ключами. Он пробродил по улочкам городка и проторчал в кафе несколько часов и потом, когда вернулся в мастерскую, ещё и там прождал полтора часа, прежде чем Ленни показал ему два ключа.

      – Это всё, что я могу сделать. Думаю, один из них должен подойти.

      Ред не утерпел и в тот же вечер, как вернулся, несмотря на то, что его могли за этим делом поймать, попробовал открыть дверь в буфетную. Ключи от неё Бойл держал при себе из-за хранящегося там фамильного серебра. Первый ключ, совсем простенький, с единственным раздвоенным язычком, вошёл в замочную скважину, но не поворачивался в ней, второй же, хотя и вращался туго, с нажимом, открыл дверь. Ред даже не стал заглядывать в комнату – тут же захлопнул дверь.

      Ключ от всех дверей у него теперь был. Пусть и без изящной соловьиной головки, но работу свою он делал.

      Взяв в своей комнате фонарик, Ред отправился на третий этаж.

      Теперь, при лучшем освещении, он убедился, что ту дверь уже несколько лет как никто не открывал. На покрытом пылью полу не было следов, кроме тех, что он оставил на прошлой неделе.

      Ключ легко повернулся в замке, когда Ред его вставил, что-то звонко, пружинисто щёлкнуло, но дверь не открывалась. Ред потянул за ручку, попробовал налечь плечом, а потом, наклонившись, посмотрел, где находится язычок замка – сдвинулся ли в сторону, но дверь была очень плотно подогнана к косяку, да ещё и сделана с небольшим наплывом по краю, так что абсолютно ничего не было видно.

      Ред снова закрыл замок, открыл, проверил, что будет, если повернуть ключ лишь на один оборот. Подёргал. Результат был всё тем же.

      Оставалось только спрятать ключ обратно: Ред опасался держать его вместе с остальными в кармане и поэтому распорол шов на отвороте форменных брюк и просунул ключ туда.

      А что если взломать? У Хибберта или Билли можно стащить что-нибудь из инструментов... Ред ощупал створку. Дверь была сработана на совесть. Грохот будет на полдома. И это станет уже настоящим преступлением, настоящим взломом, факт которого легко доказать. Нет, на такое он пока не готов.

      Было жаль, что дверь не открылась, но Ред всё равно не думал, что сможет найти в бывшей комнате Колина что-то важное. Колин умер пять лет назад.

      С другой стороны, это могло быть важно для его новой работы. Ред никогда не писал рассказов, повестей и тем более романов, разве что в школьные годы, но это было совсем уж несерьёзно. Наверное, у него голова была иначе устроена: он не мог выдумать что-то в совершеннейшем отрыве от жизни, придумать героев и предыстории, искусственно создать перипетии, что говорить о фантастических, непохожих на наших мирах, как у Уэллса, Кэрролла, Барри и де Вер; но история, которую писал он, – в том-то и дело! – не была вымыслом, она была правдой настолько странной, непостижимой и ускользающей от объективного журналистского взгляда, что её становилось невозможно уловить, ухватить и выразить иначе как через текст с изрядной долей вымысла.

      Ред обещал себе подумать, в какой роли в его будущем романе – он даже про себя боялся это произнести: «будущий роман»! – появится эта странная комната. Даже если она и не была той самой комнатой с заложенным камином и тёмными шторами, в его книге она будет именно ею. Реда опьяняло собственное всевластие: в его книге станет происходить то, чего хочет он. Он может наделить персонажей нужными чертами, более понятными и легко просчитываемыми. Он разгадает Ардена и разберёт его прошлое по кусочку.

      Ред уже дошёл по коридору до лестницы, когда подумал, что, бросившись писать свой roman à clef, роман с ключом, он не подумал о двух важных вещах. Первая казалась ему не особо важной в настоящий момент: у него не то что не было концовки, он даже примерно не предполагал, куда вырулит сюжет, но Ред верил, что успеет с этим разобраться. Второй вопрос нужно было решать в ближайшее время, так как он был очень важен для создания образа Филипа – другого имени Ред так герою и не придумал: должен ли Филип испытывать влечение к мужчинам?

      Про Ардена Ред не знал наверняка. Иногда ему казалось, что да, он как-то слишком странно на него глядел, а тот поцелуй… Но это легко можно было списать на общую эксцентричность Ардена. Почему-то этот вопрос казался Реду настолько важным, что он не был в силах положиться просто на собственную фантазию. Это была такая брешь в реальной истории, которую вымысел не мог заполнить.

      А если всё же мог? Если отнестись к роману как к вещи целиком художественной, где ему как автору подвластно всё, каким бы он сделал Ардена?

      Ещё раньше, чем дошёл до площадки второго этажа, Ред понял, что в его версии этой истории Ардену нравились бы мужчины.

      Пожалуй, эти мысли будоражили его слишком сильно: когда Арден с сэром Найджелом уехали на конную прогулку, он, вместо того чтобы сосредоточиться на том, что путь в комнату Ардена наконец-то свободен, самым постыдным и глупым образом думал, не была ли прогулка предлогом? Подслушанный телефонный разговор намекал на то, что Арден с сэром Найджелом не в самых лучших отношениях, но ведь для того, чтобы трясти с Ардена деньги, Торрингтону совершенно необязательно было приезжать в Каверли лично. Зачем он всё время возвращается? Для чего ему личные встречи?

      Ред потряс головой. Надо было думать о другом.

      На всякий случай он запер две другие двери в кабинет, из библиотеки и из гостиной, причём сделал это в порядке эксперимента мастер-ключом, изготовленным Ленни, – и на этот раз всё сработало. Теперь он мог быть уверен, что Бойл сюда не войдёт и не заметит, что его нет.

      Ред боялся, что дверь, делившая потайную лестницу, окажется с совсем другим замком: она, в отличие от остальных дверей в доме, была по-настоящему старой и, наверное, стояла тут с момента постройки в восемнадцатом веке. Надеяться можно было только на то, что Арден приказал поменять в ней замок, чтобы не носить с собой сразу несколько ключей.

      Когда ключ легко вошёл в замочную скважину, Ред ещё пару секунд стоял и не решался его повернуть: проникновение в комнату Ардена тянуло уже на настоящее преступление. Но потом он выдохнул и решился.

      Верхняя часть лестницы была освещена: примерно посередине между двумя дверями на гладкой каменной стене была закреплена электрическая лампочка, провод от которой подныривал потом под порог двери в спальню Ардена.

      Ред толкнул дверь: Арден не поленился, уходя, и её запереть на ключ. К счастью, всё на тот же самый. Что он там такое прячет? Что-то, из-за чего сэр Найджел его шантажирует?

      Комната Ардена в первый момент Реда разочаровала. Он не знал, что надеялся там увидеть, но рассчитывал на что-то необычное, под стать владельцу, однако обстановка оказалась пусть и элегантной и красивой, но совершенно заурядной.

      Странным было, пожалуй, лишь освещение. Шторы были тёмно-бордовыми, очень плотными, но яркий солнечный свет всё равно проходил сквозь них, правда уже окрашенный красным. Полутьма и красноватое освещение делали комнату похожей на фотолабораторию – если предположить, что в фотолабораториях ставят огромные кровати и антикварную мебель.

      Дверь на лестницу была замаскирована под стенную панель, но в спальне были ещё две двери, вполне обыкновенные. Та, что напротив окон, должна была выходить в коридор, вторая… Вторую стоило проверить.

      Ред уже приготовил ключ, но замка там вовсе не оказалось: дверь вела в небольшую ванную, явно недавно отремонтированную, светлую и блестящую.

      Включать свет в спальне Ред не решался, так что начал осматривать стол, шкафы и комоды в полутьме. Он быстро понял, что одним визитом не отделается: в ящиках стола хранилось множество документов, и стоявшее в самом тёмном углу комнаты резное бюро тоже было забито бумагами. И ещё, не стоило об этом забывать, здесь могло быть устроено множество тайников. В заполнившей комнату старинной мебели мерещились фальшивые стенки, потайные отделения, ящики с двойным дном…

      На столе обнаружилась пара недописанных писем, но они, как и остальные, найденные в ящиках, относились к работе издательства и благотворительности. Несколько личных писем были ответами на приглашения и поздравлениями по разного рода поводам.

      Ред уже не первый раз думал, что у Ардена словно не было личной жизни.

      Он перешёл к бюро. Большая часть бумаг там была разложена по прочным конвертам с аккуратно надписанными именами. Ред, просмотрев несколько документов, лежавших отдельно, не в конвертах и не в папках, отложил их: даты были слишком давними, Арден тогда или ещё не появился на свет, или был совсем ребёнком. Возможно, это было что-то важное для истории в целом, но он решил, что посмотрит их в следующий раз. Имевшийся у него час стоило посвятить поискам писем, где могли упоминаться Арден или Найджел Торрингтон.

      Почерк на конвертах был незнакомым, как и большинство фамилий: Морган, Стайн, Ллевелин, Леруа, Спенсер… Ред заглянул в парочку – тоже какие-то стародавние даты.

      Он наугад вытянул пару конвертов потолще с противоположного края, выбирая наименее потрёпанные. На трёх были опять ничего не говорящие фамилии, а на четвёртом стояло «Колин Торрингтон (2)».

      У Реда задрожали пальцы.

      В красноватом свете он с трудом различал написанное и поэтому подошёл ближе к окну.

      Конверт был плотно набит письмами, адресованными Колину. Десятки людей писали ему по самым разным поводам. Большинство писем было, судя по тону и фразочкам, от тех, с кем Колин учился, но тут же, вперемешку, хранились и письма от родственников, поверенных, врачей… И это лишь вторая часть. Где-то должен был быть ещё один конверт.

      Ред лихорадочно перебирал письма: много, но ничего ценного. Разве что по письмам от врачей можно было проследить, как ухудшалось состояние здоровья Колина и к кому и за какими консультациями он обращался.

      Читать, даже вскользь, это было больно: бедняга Колин лихорадочно искал излечения, надеялся на чудо, но все письма говорили о том, что прогнозы неясны, надёжные средства неизвестны, предпринятое лечение может дать результат лишь позднее, через несколько месяцев, и не стоит отчаиваться сразу… Но Колин наверняка отчаивался. Хорошо, что тут не было его писем. Наверное, чтение превратилось бы в настоящую пытку.

      Письма не были рассортированы строго по датам, но движение во времени чувствовалось: от конца сороковых переписка постепенно сдвигалась к пятидесятым. Ред решил остановиться на одном заметном письме на розовой муаровой бумаге, которое потом легко получилось бы найти, и перевернул пачку. Здесь должны были быть самые последние письма.

      Теперь сверху оказалась короткая записочка с выцветшим логотипом какого-то отеля наверху.

      «Я приеду в Лоули в следующую субботу. Буду ждать до семи вечера».

      Не было ни даты, ни приветствия, ни подписи, но этот почерк Ред ни с каким другим бы не перепутал. Записку написал Арден.

      Неужели это была та самая последняя встреча, о которой так много судачили? Та самая, после которой, как говорили, Колин переписал завещание.

      Подумать об этом можно было позже. Ред перебирал письма дальше, одержимый азартом, ожидающий ещё раз встретить этот малопонятный бисерный почерк. Но писем от Ардена больше не нашлось.

      Зато очередное письмо от доктора заставило Реда остановиться. Увидев подпись Эшворта, который, судя по всему, был домашним врачом Колина, Ред уже хотел отложить листок в сторону, когда заметил мелькнувшее в строке имя «Филип».

      «Колин,

      я никогда не давал Вам повода сомневаться ни в моей преданности Вам, ни в моей компетенции. Прежде чем Вы необдуманно решитесь обратиться к кому-то другому по столь щекотливому вопросу, подумайте хорошенько, прислушайтесь к тому, что я пишу ниже, и поверьте: любой другой доктор ответит Вам то же самое. Простите, что начинаю письмо с нотаций, но, хорошо зная Ваш характер, я посчитал уместным именно такое начало.

      Я тщательно обдумал Ваш вопрос и именно поэтому ответил не так быстро, как Вы, наверное, ждали. Я взвесил ситуацию, сделал несколько звонков коллегам и могу сказать, что ответ на Ваш вопрос однозначный: нет, и к тому же это просто опасно. Поверьте, я не в силах помочь Вам в этом деле.

      Три или четыре года назад я советовал Вам поместить Филипа в лечебницу, и Вы помните, что мне ответили. Вы, смею сказать, проявили недостаточную разумность и пошли на поводу у эмоций. Пожалуй, мне не стоило устраивать для Вас ту маленькую экскурсию в Шейкерстоун. Эффект от посещения оказался слишком сильным и пугающим. Если бы Вы тогда послушались меня, то сейчас у нас был бы шанс. Теперь уже слишком поздно. Поверьте, ни Вы, ни я, никакой консилиум докторов, ни даже Ваши деньги ничего не могут поменять.

      Боюсь, Вы склонны представлять, что вопросы, связанные с душевным здоровьем, лишены конкретики, их можно толковать так или иначе. Я соглашусь, что раздроблённая кость или отсутствующее зрение – вещи куда более конкретные, но психиатрия – это не пустая болтовня и не колдовство, это наука. Разные врачи могут иметь разные точки зрения на тот или иной случай, но есть некие основополагающие принципы, на которых сходятся все. Ради Вашего же блага, остановитесь на этом. Ваше собственное здоровье слишком слабо, чтобы Вы подвергали себя подобному перенапряжению.

      Если моё письмо оказалось Вам недостаточно убедительным, я могу приехать в Каверли в ближайшие дни и всё объяснить детально. К тому же некоторые моменты, касающиеся Филипа и состояния его здоровья, ни Вы, ни я не хотели бы доверять бумаге.

      Во всём остальном буду рад оказаться Вам полезен,

      доктор Р. Эшворт».

      Некоторые предложения Ред перечитал не дважды, не трижды, а по десятку раз, словно надеясь, что уклончивое и осторожное письмо доктора приобретёт более чёткий смысл.

      На момент написания письма Ардену было уже почти двадцать лет. Его фамилия нигде не упоминалась, но было глупо надеяться, что Колин и доктор Эшворт имели в виду какого-то другого Филипа.

      После всего, что он уже узнал о Каверли, о Колине, об Ардене, о сэре Найджеле, теперь на Реда обрушилось ещё и это: Арден, вполне возможно, был душевнобольным. Может, вот оно, объяснение, которого не хватало, чтобы связать воедино все странности? Пропавший кусок мозаики, благодаря которому становилось понятно: всё это время он пытался сложить совсем не ту картину. В картине не было никакого смысла. Она наполовину была порождена больным воображением Ардена.

      Ред отёр пот с висков. Он не мог в это поверить… Если Арден был болен, почему он не состоял под наблюдением врачей? Почему он не находился под опекой и самостоятельно управлял доставшимся от Колина состоянием? С другой стороны, не все душевнобольные – сумасшедшие из водевиля, считающие себя то Цезарями, то Годивами, некоторые вполне могут жить среди обычных людей, успешно скрывать своё безумие, которое вообще может проявляться лишь временами.

      Ред начал искать в пачке другие письма Эшворта: их легко можно было опознать по крупному круглому почерку. Несколько штук нашлось, но речь в них шла исключительно о болезни Колина. Моменты, касающиеся здоровья Филипа, Эшворт упорно не хотел доверять бумаге.

      Опомнившись, Ред взглянул на часы. Вместо часа он провёл здесь едва ли не полтора. Он совсем забылся, увидев это письмо. Если бы у него было время, он бы мог его переписать, но Реду казалось, что он и так помнит каждую строчку. Этот лист, крупные каракули доктора, тусклый красноватый свет – всё это было выжжено теперь в его памяти. Он не смог бы забыть, даже если бы захотел.