Текст книги "Роман с ключом (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

      – Вернись вниз, – сказал Арден. – Нам не надо слишком много времени проводить вместе, решат, что мы о чём-то сговариваемся.

      Когда доктор Графтон ушёл осматривать «умирающего» Ардена, на кухню вернулись Бойл и Билли, а с ними вместе пришла и миссис Хибберт. Она промыла Реду рану на плече: на это время вопросы прекратились, но потом сразу же посыпались снова. Ред решил прибегнуть к той же уловке, что и Арден, и сказал, что чувствует слабость и ему нужно прилечь.

      Вскоре после того, как Графтон обработал рану Реда и наложил повязку, приехали полицейские. Один из констеблей остался с Редом в кабинете Бойла, который тот милостиво предоставил для бесед со свидетелями, второй вместе с сержантом отправился осматривать место происшествия.

      – Это, значит, вы его так, Смит? – поинтересовался сержант, когда вернулся назад.

      – Он же в меня стрелял!

      – Я знаю, мы нашли пулю в стене.

      – Он бы меня убил! Мы стояли совсем близко. Если бы я не ударил его, если бы не столкнул, он бы выстрелил в упор…

      – Вы могли ударить его по руке, – заметил сержант.

      – Я туда и метил, но… Было темно, я был напуган. Он стрелял в меня… Я спасал свою жизнь, в конце концов!

      – Мистер Бойл, когда звонил, сказал, что вас уволили сегодня, – сержант смотрел на Реда сонными туповатыми глазами. – Что вы делали в доме в такой час?

      – Мистер Арден уволил меня, когда узнал, что я делаю вроде как записи о нём, как он живёт, какие у него были отношения с леди де Вер. Я собирался уехать, а сэр Найджел сам вдруг предложил мне вернуться в дом. Он якобы мог рассказать ещё кое-что об Ардене…

      – Подробнее про эти записи, пожалуйста! С какой целью вы их делали?

      Ред принялся рассказывать – так, как они с Арденом задумали. Подправленная версия была довольно близка к тому, что произошло в реальности, однако с необходимыми поправками и умолчаниями: сэр Найджел хотел угрозами и избиениями заставить Реда замолчать, на шум пришёл Арден, которому сэр Найджел тоже начал угрожать расправой, когда понял, что он не хочет становиться соучастником и собирается вызвать полицию. По поводу иссечённой спины Ред сказал, что так сэр Найджел пытался выяснить, не были ли отосланы кому-то копии записей и не проговорился ли Ред коллегам или знакомым о том, что узнал в Каверли. Придумал эти отговорки тоже Арден: Ред поразился тому, насколько быстро и ловко у него это выходило и как хорошо стыковалось с произошедшим в реальности. Возможно, допрашивай Реда опытный детектив из Скотленд-Ярда, он бы задавал совсем другие вопросы и быстро бы нашёл противоречия и обнаружил недоговорённости, но сержант Кросби из Госкинс-Энда задавал вопросы прямолинейные и простые и старательно записывал ответы.

      Ред, хотя это и могло бы склонить чашу весов правосудия в нужную сторону, не стал говорить о том, что насилие со стороны Найджела Торрингтона было не только физическим, но и сексуальным. Он смотрел на отёкшие глаза сержанта Кросби, на его сухой рот и бульдожьи брыли и представлял, как болезненно и зло оживится его лицо, если он расскажет, как ещё сэр Найджел использовал хлыст. Как во взгляде, в поджавшемся рте появится презрение. Ред знал, что ничего не расскажет: это было слишком унизительно. Арден, пока они сидели запертыми, говорил о том же: о стыде и о невозможности рассказать. И в его случае всё было даже хуже:

      – Колин бы сказал, что это не было принуждением. И все посчитали бы, что прав он, потому что я испытывал удовольствие. Он бы сел в тюрьму, и я, возможно, вместе с ним, со славой ещё худшего извращенца, чем он. Оргазм делает тебя соучастником… Я не думаю, что смог бы хоть одному полицейскому или судье объяснить, что это не то удовольствие, которого ты хочешь, что ты ненавидишь себя за то, что чувствуешь… Что это не твоя вина, и другой человек что-то испортил в тебе и извратил, сделал таким…

      Арден был прав.

      Ред вспоминал фотографии: на них Арден далеко не всегда был связан, и когда он только их увидел, то первой в голову пришла мысль, что делалось это всё по взаимному согласию, что Ардену нравилось происходящее, что они с Колином хотели именно этого: боли и выстраданного удовольствия. Что ярко-белые капли на животе не появились бы, не впивайся так больно в руки и плечи верёвки, не будь на бёдрах ярких следов от плети. Он увидел Ардена и Колина парой, а никак не мучителем и жертвой. Колин снимал с восхищением и любовью – может быть, именно это затуманивало и смягчало весь ужас тех сцен, хотя и не могло скрыть окончательно.

      Под конец допроса Кросби уже орал на Реда, обещая сгноить в тюрьме. Он требовал, чтобы Ред рассказал, что такое важное он узнал про сэра Найджела, и грозил, что, если сэр Найджел очнётся и не подтвердит сказанное Редом, ему добавят срок за ложные показания. Судя по всему, сержант был уверен, что от него что-то скрывают, и больше всего давил как раз на то, что ложь вскроется, стоит сэру Найджелу очнуться.

      В итоге сержант сказал, что должен задержать Реда до выяснения всех обстоятельств, а потом, с большой вероятностью, ему будет предъявлено обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений.

      Один из констеблей надел на Реда наручники и повёл к выходу из кабинета. В коридоре возникла какая-то заминка, и Ред простоял там какое-то время, достаточное для того, чтобы понять, что теперь допрашивать будут прислугу – не Ардена. Доктор Графтон сказал, что тот пережил тяжелейшее нервное потрясение и беседа с полицией сейчас совершенно нежелательна. Про Ардена именно такие слухи и ходили по округе, так что сержант Кросби нисколько этому не удивился: Ардена считали то ли серьёзно больным, то ли страдающим каким-то неведомым нервным расстройством.

      После этого Реда отвели на лестницу и в комнату сэра Найджела, а потом в оранжерею и в парк: там он показывал место, где перелез через стену.

      Было уже далеко за полночь, когда полиция начала допрашивать и водить на лестницу прислугу. К приехавшим из Госкинс-Энда присоединился констебль из Лоули, и все они жутко торопились закончить дело поскорее: показания свидетелей нужно было собрать по горячим следам, но время было уже позднее, все валились с ног от усталости. Реда, чтобы освободить для допросов наблюдавшего за ним констебля, решили, посоветовавшись предварительно с Бойлом, запереть в бывшей его комнате. Она теперь действительно стала камерой. Для надёжности Реда прицепили наручниками к спинке кровати.

      Ред не мог не вспомнить, как к спинке же привязал его Найджел Торрингтон. Его, то ли от промозглой сырости, ползущей сквозь стены, то ли от расшалившихся нервов, затрясло. Он попробовал думать о чём-нибудь другом, но мысли, разумеется, скатились лишь к худшему: к тому, что его могли посадить.

      Как он только умудрился впутаться в эту историю?! И ведь по своей собственной вине… Выискался детектив! Решил разоблачить Торрингтона и Ардена. Он их, конечно, разоблачил, но какой ценой? Не будет никакого громкого журналистского расследования, будут суд и тюрьма…

      Господи боже! Ред вцепился свободной от наручников рукой себе в волосы. Что он натворил? Как с ним, с таким обычным и заурядным Редом Смитом, сыном обычного бухгалтера на зерновом складе, выпускником обычного колледжа, могло произойти такое?

      Как ни странно это было, он начал дремать. День был бесконечно долгим: Реду казалось, что эти десять безумных минут, когда он трахал Ардена вот на этой самой кровати, были вчера или даже позавчера, так далеко они откатились в прошлое. Ред был измотан, просто-напросто измочален, а укол обезболивающего, сделанный доктором Графтоном, погрузил его в какое-то немое блаженство… До чего же это было прекрасно – просто не испытывать боли. Несмотря на всё остальное, на полицию и тюрьму – прекрасно.

      Ред уже почти заснул, когда раздался стук в окно.

      Вздрогнув, Ред вскочил с кровати. До окна он не дотягивался, как ни пытался, но ему удалось немного протащить кровать по комнате, так что он сумел повернуть задвижку.

      В комнату ворвался сырой холодный воздух, но в темноте за решёткой никого не было видно.

      – Кто там? – тихо спросил Ред.

      – Это я, – прозвучал голос Ардена.

      – Откуда… Что ты здесь делаешь?

      Ред протащил кровать ещё чуть дальше, чтобы лучше видеть, что происходило за окном. Между прутьев маячило бледное лицо Ардена.

      – Бойл приносил мне чай и успокоительное, сказал, что тебя заперли здесь.

      – Потом меня запрут в каталажке при участке, – ответил Ред. – А потом и в тюрьму могут перевезти.

      – Они будут на тебя давить. Будут говорить, что Торрингтон очнётся и расскажет правду. Могут даже сказать, что он уже очнулся и дал показания. Сказал, что ты забрался в дом, а он тебя застукал. Не верь им, говори всё так, как мы решили. Ты понял? Не верь, – Арден, говоривший до этого тихо, чуть повысил голос. – Доктор Графтон сказал, что… – Арден запнулся. – Сказал, что он вряд ли очнётся. И вообще вряд ли выживет. За ним уже выехала машина из госпиталя.

      – Что?! – Ред, ошарашенный, замер у окна. – Я же… Я даже толком не почувствовал удара!

      – Твой удар только содрал кожу, повреждения поверхностные. Доктор говорит, что, судя по гематоме, Найджел ударился обо что-то тупое затылком и ещё вот этим местом, – Арден повернулся и коснулся головы сзади чуть выше линии роста волос. – Он думает, что повреждены ещё и позвонки, то есть шея.

      – Об ступеньку! – воскликнул Ред. Внутри у него всё похолодело: даже если сэр Найджел и ударился о ступеньку при падении, сбил его с ног он. Если мерзавец – да, редкостный мерзавец! – умрёт, в его смерти виноват будет он, Ред. Он убил его.

      – Да, об ступеньку, – подтвердил Арден.

      – Я не хотел его убивать! Не хотел! – надрывным шёпотом повторял Ред. – Я виноват, да! Но он наставил на меня пистолет! Что мне было делать? Господи, меня же посадят за убийство!

      – Делай всё, как говорю я, и, возможно, ты выкрутишься. К тому же Найджел пока не умер. Главное – не дай им себя сломать. Не поддавайся. И не рассказывай ничего обо мне. О Найджеле тоже.

      – Они много раз спрашивали сегодня. Я сказал, что это тайна журналистского расследования.

      – Ни слова, ты понял, ни слова. Если ты проговоришься… – Арден чуть сместился в сторону, так что Ред не видел больше его лица, только слышал угрожающий голос: – Если обо мне узнают, ты точно окажешься в тюрьме, я тебе это обещаю.

      – Что? – изумлённо переспросил Ред.

      – Найджел не очнётся, так что от того, что скажу полиции я, зависит всё. А я могу дать совсем другие показания. Скажу, что ничего не знаю ни о каких статьях, выгнал тебя потому, что ты показался мне нечистым на руку, ты зачем-то вернулся в дом, наверное, хотел что-то своровать… или отомстить мне. Я ещё не решил, что ты пытался сделать: украсть серебро или убить меня. А сэр Найджел, конечно же, пришёл мне на помощь.

      Ред не верил своим ушам и, самое страшное, понимал, что Арден на это способен. Он буквально за несколько минут придумал очень даже связную версию для полиции, а за несколько часов своей мнимой болезни мог просчитать и более сложную схему. Он, как леди Виктория в своей предпоследней книге, мог вывернуть историю наизнанку, поменять местами преступника и жертву.

      – Ты этого не сделаешь! – воскликнул Ред. – Ты же знаешь, как всё было на самом деле! Я…

      – Тише! – шикнул на него Арден. – У меня нет никакого желания этим заниматься, поверь, но предупредить тебя я должен.

      – А если Торрингтон умрёт? Тогда всё узнается само собой…

      – Лучше этому не происходить, – медленно сказал Арден.

      Ред вспомнил, что он обещал тогда: что если сэр Найджел умрёт, Ред об этом пожалеет. Он закрыл глаза. Неужели Арден способен засадить его в тюрьму просто из мести? Способен? Или нет? Бессмысленная месть – это на него не похоже.

      – Тебе не нужно мне угрожать. Я не стану ничего о тебе рассказывать, ты же знаешь!

      Арден вновь показался за решёткой.

      – Вот как раз этого я не знаю. Одно дело благородство, которое ничего тебе не стоит, и совсем другое – когда тебе грозят тюрьмой.

      – Я не собираюсь тебя предавать! – не выдержал Ред. – Можешь ты хоть раз в жизни кому-нибудь поверить?!

      – Не могу, – ответил Арден. – Никому не могу. Тем более Уильяму Буллеру, который охотится за мной уже два года как. Так что извини.

      Ред заморгал. В ушах у него гудело.

      – Как ты… Как ты догадался? Я так узнаваемо пишу?! Или…

      – Нет, пишешь ты не особо узнаваемо, – Арден замолчал, раздумывая, продолжать ли дальше, но потом сквозь зубы процедил: – Я давно это знал. С самого начала.

      – С самого начала?

      – Разумеется. Неужели ты думаешь, что я лично разговариваю с людьми, которых собираюсь нанять в уборщики? Я хотел посмотреть на тебя, узнать, подойдёшь ли ты.

      – То есть ты уже на собеседовании знал?!

      – Я знал гораздо раньше. Я не разговариваю с уборщиками лично, но для меня очень важно знать, кто будет жить со мной в одном доме. Мур прислал мне отчёт о кандидатах, и когда я увидел твоё имя… Я слышал только про одного человека с именем Редверс, про генерала Буллера. К сожалению, эта фамилия была мне очень неприятно знакома ещё по одному поводу, так что я навёл справки.

      – Ты! – Ред схватился за прутья решётки. – Ты разрушил мою карьеру! Если бы не это, я бы ни за что не стал…

      – Конечно, я разрушил! Я должен был вмешаться. Если бы ты копнул под Найджела достаточно глубоко, то узнал бы про его увлечения, собрал бы доказательства и расписал в статье. Догадываешься, что это значило бы для меня? Что фотографии, которые оставил мне Колин, можно было выбросить в мусорное ведро! Что чёртов Найджел, даже если бы и отсидел год в тюрьме, всё равно вышел бы и отсудил всё: акции, Каверли, права на книги… А ещё он бы обнародовал фотографии. Он бы показывал их в суде! Посмотрите, какими методами Арден добивался расположения моего кузена, он потворствовал его самым гнусным прихотям, завоёвывал доверие, наговаривал на меня, самого близкого Колину человека. И даже если бы не суд, он бы всё равно их обнародовал, просто для того, чтобы унизить меня!

      Ред стоял как громом поражённый. Пальцы, которыми он держался за прутья, сводило судорогой.

      – Но зачем? Если ты знал, что я – Уильям Буллер, зачем ты нанял меня?

      Арден усмехнулся:

      – Чтобы ты написал наконец свою статью.

      – Я не понимаю…

      – Тебе и не надо понимать.

      – Ты использовал меня! Ты всё это подстроил… И зачем? Зачем, бога ради, тебе это понадобилось? – Ред остановился, вспомнив ещё одну вещь, которую был не в силах примирить со всем остальным: – И секс… Если от меня нужна была только статья, зачем тогда секс? Что это за игра? Что это, чёрт тебя дери, за игра?

      Лицо у Ардена было удивительно спокойным, зато в глазах плескался византийский яд:

      – Как и с Найджелом… Мне нравится заниматься сексом с теми, кого я предпочёл бы видеть мёртвыми.

      – Что же ты за…

      У Реда не было слов. Всё, что он узнал сегодня, просто не вмещалось в голове, в мыслях, в воображении. Но он всегда это знал, с самого начала: проклятый Арден сведёт его с ума.

      – Запомни, ни слова обо мне, – повторил Арден и исчез.

      Ред услышал тихие удаляющиеся шаги. Он как мог далеко вытянулся в окно:

      – Арден! Арден, чёртова скотина! Скажи зачем? Тварь! Ублюдок! Вернись!

      Он тряс решётку в припадке бешенства и не слышал, как в двери повернулся ключ.

      Вбежавшие полицейские принялись оттаскивать его от окна:

      – Сбежать хотел! Вот падла! Ну-ка, отцепись!

      Ред разжал пальцы.

      – Я не собирался бежать! Я просто… Мне просто не хватало воздуха.

Заключение

      21 сентября 196… года

      В заключении Ред провёл уже два с лишним дня. Время от времени его допрашивали детективы, время от времени надзиратель интересовался, не хочет ли Ред поговорить с приехавшими журналистами, время от времени приходил адвокат – мальчишка на вид не старше самого Реда. Ред ни с кем из них не желал разговаривать, лишь кратко отвечая на вопросы, которых невозможно было избежать. Насчёт журналистов он сразу заявил однозначно: никаких интервью.

      Все эти дни он находился в участке в Госкинс-Энде. Его посадили в тёмный и сырой угол, забранный решёткой, где были только две деревянные скамьи и слив в полу. Утром вместе с завтраком ему приносили воду для умывания, а зубную щётку и мыло Реду удалось выпросить лишь с большим трудом. Ред решил, что последний раз преступников в этом закутке содержали ещё при королеве Виктории…

      Вчера вечером его предупредили, что утром следующего дня его перевезут в Дорчестерскую тюрьму. Отпускать под залог его отказались.

      Самыми тяжёлыми были первые сутки, когда Реда непрерывно допрашивали, не давая передохнуть. Ночью его допрашивал сержант Кросби с подручными, а утром приехал инспектор из города. Одни и те же вопросы сыпались без остановки, в разных вариациях: полицейские ждали, что он запутается и проговорится, но Ред упрямо повторял одно и то же. У него требовали рассказать, что такого он знал о Найджеле Торрингтоне, что тот мог решиться на убийство, но Ред говорил, что на этот вопрос отвечать не будет; тогда начинали сыпаться новые угрозы: если он не расскажет, ему никто не поверит, его обвинят в ограблении и покушении на убийство. Ред снова говорил, что ему всё равно: он ничего не расскажет.

      – Ты его шантажировал, так?! – начинался новый виток. – Вымогал деньги?

      – Нет, я не получил от него ни пенни, и не собирался.

      Ему говорили, что Арден дал показания и заявил об ограблении, потом говорили, что Торрингтон очнулся и обвинил его. В ситуации, когда выгнанный из дома журналист и гость хозяина покалечили друг друга, полиция явно была склонна предполагать, что преступный замысел был у Реда, а вовсе не у кавалера Военного креста и бывшего члена парламента.

      К полудню следующего дня Ред был уже в таком состоянии, что, наверное, рассказал бы чёртовым полицейским про Торрингтона всё, что знал, чтобы обелить себя и, главное, чтобы от него наконец отстали. Но он знал, что, если произнесёт хотя бы слово и Арден об этом узнает, ему точно не сдобровать.

      К вечеру девятнадцатого сентября ему предъявили обвинение в причинении тяжких телесных повреждений и незаконном проникновении в жилище.

      Остаток дня, как и следующие сутки, Реда из камеры больше не выпускали, даже для допросов, и Ред мог, с перерывами на сон и еду, думать о том, о чём почти постоянно думал уже месяц как, – об Ардене, о ненавистном Ардене. Об Ардене, из-за которого он сходил с ума, по которому он сходил с ума.

      Тот даже в самом жутком, в чернейшем своём проявлении вызывал нечто вроде тревожного, противоестественного восхищения. И теперь, когда Ред знал, что сделало его таким, он даже не мог начать его по-настоящему презирать или испытывать отвращение. Он мог его только ненавидеть, и в этой ненависти было какое-то восхитительное тайное зерно, вроде абрикосовой косточки, которая, если расколоть, была вкусной, и терпкой, и сладкой, и пахнущей горьким миндалём, и пропитанной ядом.

      Иногда Реду начинало казаться, что он действительно обезумел. Арден, его слова, его ложь, его прикосновения – всё это не выходило из головы. И Ред метался от воспоминаний о том, как входил в его тесное, горячее нутро, к мыслям, что Арден, расчётливая скотина, подстроил всё это и мог засадить его в тюрьму на несколько лет. А ещё он боялся, что даже сказанное возле окна могло быть не последним слоем лжи, за ним могли скрываться ещё и ещё. Всё, как в книгах Виктории де Вер, было не тем, чем казалось.

      Судя по тому, что Ред узнал от адвоката, Арден до сих пор не дал показаний, так как пребывал в состоянии сильнейшего нервного истощения. Он чего-то ждал. Возможно, того, как разрешится ситуация с сэром Найджелом. По словам адвоката, разрешалась она не очень хорошо: в госпитале Торрингтону провели обследование, по итогу которого сделали вывод, что если он и придёт в себя, то всё равно останется парализованным. Реду, когда он об этом услышал, стало не по себе: фамильный недуг всё же настиг сэра Найджела, перешёл от Колина вместе с баронетством и особняком.

      А если сэр Найджел умрёт? Неужели Арден тогда в отместку засадит его за решётку? Представит всё так, будто это он, Ред, нападал, а сэр Найджел защищался? Неужели ему это удастся?

      На самом деле Ред боялся об этом думать. От этих мыслей становилось отчаянно плохо. Было страшно за собственное завтра и стыдно за вчера. Стыдно, потому что несмотря ни на что верил Ардену и даже осмелился мечтать об ответных чувствах, осмелился их заподозрить…

      «Ты всего лишь веришь в это».

      Не было никаких чувств, а Арден использовал его с самого начала. И Ред никак не мог понять, для чего.

      Он вспоминал сказанное сэром Найджелом, вспоминал письмо Эллиота: они оба говорили об этом, о том, что у Ардена не может быть привязанностей, он манипулирует людьми, а когда добивается запланированного, выбрасывает за ненадобностью.

      Ред теперь догадывался, как Арден мог использовать увлёкшегося им, готового на всё Эллиота. Какой же он дурак, ведь Эллиот его предупреждал, прямо говорил!.. Но он предпочёл верить в то, что окажется для Ардена исключением, что уж к нему-то тот относится иначе.

      Язык лжёт. Арден написал это на полях книги.

      Даже сказанную кем-то правду мы способны исказить и услышать лишь то, что хотим слышать, что соответствует нашей картине мира.

      Эллиота Арден выбрал «на вкус сэра Найджела», что бы это ни значило. Возможно, Арден знал, что Эллиот гомосексуален, и именно поэтому его и выбрал. А что было потом? Он подсунул его сэру Найджелу в постель? Зачем? Доказательства такого рода преступлений у него без того были. Может, для того, чтобы Эллиот завоевал доверие сэра Найджела, узнал, где тот хранит негативы фотографий?

      Реду казалось, что он почти разгадал этот ребус: как Арден намеревался использовать Эллиота, но так и не разгадал другой: как Арден собирался использовать его самого… Он сказал, что Ред должен был написать статью. Теперь становилось понятно, почему Арден был так необычно словоохотлив и подкидывал одну наводку за другой, но зачем, зачем? Даже тот телефонный разговор, который Ред считал подслушанным, мог быть спланирован Арденом. Он, с самого начала зная, зачем Ред явился в Каверли, специально сделал его своим секретарём, специально отказался платить, чтобы устроить перед глупым журналистом маленькое представление… Интересно, что вообще не было представлением? Секс? Или Арден тогда сказал правду: он находил удовольствие в сексе с теми, кого презирал, в ненависти и унижении?

      Мысли путались, утрачивали смысл. Или Ред просто не мог сосредоточиться и взглянуть с другой стороны, в иной перспективе.

      Сейчас Ред сам чувствовал себя Анселем Филдингом из безымянной книги Виктории де Вер, внезапно понявшим, что всё было не так, как ему казалось, и что он был слеп. Ему хотелось, чтобы эта книга была сейчас с ним. Он бы долистал до девятой главы, той самой, в которой мир начинал переворачиваться: друзья оказывались предателями, исторические хроники ложью, а преступники спасителями. И ещё не отступающие ни днём, ни ночью мысли о другом человеке. Джунипер. Что есть Джунипер? Что есть Арден?

      Он не мог перестать испытывать к нему чувство, которое называл про себя не иначе как любовью. Оно возникло в нём ещё до того, как он понял, что Ардена можно ещё и хотеть. Оно не было одним лишь желанием.

      Это сплетение ненависти и любви было жутким и пьянящим. Таким же безумным, как фотографии Колина.

      Арден рассказал странную вещь. Ему нельзя было верить, этой лживой и притворной твари, но почему-то Реду казалось, что всё сказанное в комнате Изабеллы было правдой, словно там Арден дышал иным воздухом, не позволявшим ему лгать.

      – Я старался не думать о происходящем, как о происходящем со мной. Наверное, я бы этого просто не вынес. Я всегда жил книгами, и однажды я просто представил, что это – не я, а Колин – не Колин. Мы были братьями Мидсаммер. Я думал о Колине, как о злом близнеце, о Теренсе. А я был Кейтом. Помнишь, в третьей книге Теренс обманом заманивает Кейта в Первый замок, где не действует магия? Теренс тоже в ловушке, он не может использовать на брате заклятия, но ему нужно узнать планы светлых фейри во что бы то ни стало. Кейта спасает атака на замок, но тебе, когда ты читал, никогда не хотелось узнать, что было бы, если бы атака не началась? У меня на моменте, когда Теренс открывал дверь в темницу, всегда сердце замирало… Даже в пальцах кололо. Я часто перечитывал эту сцену, как будто надеялся, что однажды с книгой что-то произойдёт и там будет написано нечто другое. Мне хотелось узнать, что сделает Теренс. Я всегда был на стороне Кейта, но в тот момент я хотел, чтобы Теренс с ним что-то сделал… Я даже не знал что. Боялся про это думать. Теренсу было нужно вырвать ответы. С ним были воины, но, мне кажется, Теренс никому бы не позволил коснуться Кейта. Он же его любил, несмотря ни на что. И Кейт его любил. Это такое гнусное и жестокое любопытство – что Теренс сделает с Кейтом, что? Я потом вспомнил этот отрывок и представил себя на месте Кейта, в грязной камере, в полной власти Теренса. Мне кажется, иногда я действительно в это верил. Забывал, кто я на самом деле… Думал, что Колин меня любит, что он вынужден, что у него нет выбора. Удивляюсь, как я вправду не сошёл с ума. Может, это наказание: раз я так хотел увидеть, как один брат мучает другого, то и увидел, своими глазами.

      Ред тоже невольно начинал проваливаться в эту выдуманную Викторией де Вер и Арденом реальность, вернее, полуреальность, так много в книгах было совпадений с происходившим в Каверли на самом деле. Теперь он сам сидел в камере и ждал того, что сделает злой близнец, что же он всё-таки сделает? И его переполняли и душили любовь и ненависть.

***

      Адвокат, приехавший вчера вечером, передал кое-какие новости о следствии, например, что на станции нашли машину Ардена и даже свидетеля, трэйнспоттера, который ждал какой-то редкий сезонный состав из старых вагонов и видел, как из машины вышел сэр Найджел. На улице уже было темно, а станция и окрестности, как помнил Ред, толком не освещались, и тот мужчина не мог с уверенностью сказать, был ли вышедший именно Найджелом Торрингтоном, но он определённо сказал, что с Редом тот человек не имел внешне ничего общего. Потом адвокат рассказал, что бдительный почтальон сообщил в полицию о письме, пришедшем на имя сэра Найджела, а не отправил, как это обычно бывало, вместе с остальной корреспонденцией в Каверли. По словам адвоката, это была отправленная из Лондона чуть больше недели назад анонимка, в которой говорилось, что работающий в Каверли Ред Смит – в действительности журналист «Уикли Лифлет», когда-то публиковавшийся под псевдонимом Уильям Буллер в «Сити Ивнинг Пост», и приехал в поместье с целью собрать материал для написания статьи и выведать детали личной жизни Торрингтона.

      Свидетельские показания вроде бы подтверждали слова Реда, но тот не сомневался, что Арден, при желании, всё равно сможет повернуть историю так, что это будет говорить против него, Реда.

      Ред был уверен, что письмо отправил Арден. Естественно, не лично, а поручил кому-то. Ред никому из знакомых не говорил, куда отправляется, и даже родителям наплёл что-то про поездку в Корнуолл по заданию редакции. Единственным человеком, который мог написать это письмо, был Арден.

      Чего этот сумасшедший добивался? Он пригласил к себе журналиста, регулярно скармливал ему информацию о сэре Найджеле и о леди де Вер (это-то зачем? чтобы запутать?), а потом отправил письмо сэру Найджелу. Понятно, что Арден хотел его подставить, но зачем? Он сам сказал, что раскрытие тайны Торрингтона было ему исключительно невыгодно.

      Ему не нужна была статья, вышедшая из печати, ему нужна была статья в процессе. Не публикация, а её угроза…

      Что сделал бы сэр Найджел, получив письмо? То же самое, что он сделал, прочитав одну строчку черновика: решил, что человек, знающий так много, не должен уйти из этого дома. И если Арден по каким-то причинам этого и добивался – убийства, господи, самого настоящего убийства! – почему он помог Реду? Он мог оставить всё как есть, это ведь вполне соответствовало его замыслу. У него был иной план? Или он передумал? Если передумал, то почему?

      Ред ходил из угла в угол, потом бросался на лежак, снова вскакивал…

      Когда в конце коридора, который тоже запирался на ключ, загрохотали двери, он подошёл к решётке. Пришли за ним – других заключённых тут не было. Сейчас его отправят в Дорчестер, и на этом, Реду казалось, всё будет кончено: если его увезут в настоящую тюрьму, то он оттуда уже никогда не выберется.

      – К стене! – скомандовал констебль. – От решётки отойти!

      Ред попятился.

      – Выходи! – приказал констебль, когда дверь была открыта. – Пойдёшь сейчас к сержанту, подписывать бумажки. Тебя отпускают под залог.

      – Отпускают? – не поверил своим ушам Ред.

      – Да, утром приезжал мистер Арден.

      – И что?

      – Всё, как ты рассказал. Он подтвердил.

      У сержанта Кросби Ред подписал кучу бумаг, заполнения каждой из которых приходилось подолгу ждать, но в итоге его выпустили из участка с условием не покидать страны, ограничить своё пребывание Дорсетом и Лондоном и отмечаться в полицейском участке каждую неделю.

      К трём часам дня Ред стоял на тротуаре перед полицейским участком в Госкинс-Энде и едва не трясся от холода. Из одежды на нём были запачканные по низу землёй брюки, грязные и рваные пиджак и рубашка. В кармане лежали бумажник (единственная хорошая новость), связка ключей, карандаш и блокнот. У него не было ни шляпы, ни плаща – их нашли в оранжерее и забрали в качестве вещдоков. На нём под брюками даже нижнего белья не было… Чемодан с вещами так и не нашли. Скорее всего, сэр Найджел бросил или закопал его где-то в лесу по дороге к Каверли. Из утраченного больше всего было жаль «Леттеру». Она была дорога Реду и сама по себе, просто как старый друг, и из-за того, что в ближайшие месяцы купить новую машинку, пусть и подержанную, он точно не сможет. На деньги, полученные от Бойла, ему надо будет купить хоть какую-то одежду, добраться до Лондона и заплатить за квартиру за следующий месяц.