Текст книги "Роман с ключом (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

      Бойл появился в доме через год после смерти Колина, когда в Каверли не было уже никого, кто работал там при старом хозяине, а брошюра, выпущенная издательством Ардена, могла лгать так же нагло, как его владелец.

***

      Сидя в поезде, Ред выписывал на блокнотный листок всё, что ему удалось узнать за две недели в Каверли. «Эллиот – секретарь Ардена и любовник сэра Найджела», «Эллиота увезли (?) в больницу из дома сэра Найджела (?)», «Арден – прототип Анселя Филдинга», «Леди Виктория поступила с Арденом плохо (?)», «Комната Колина в боковом крыле третьего этажа», «Колин – одновременно Кейт и Теренс Мидсаммер», «Колин знал, что болен, с детства», «Прайса наняли для присмотра за Арденом», «Арден в детстве восхищался Колином». Таких записей набралось три страницы, но Ред пока никак не мог увязать факты один с другим. Он попробовал вычеркнуть всё то, что касалось книг Виктории де Вер. Возможно, это не имело никакого значения и только сбивало с толку, набрасывая на и без того запутанную историю паутину ещё большей лжи.

      Реду вдруг пришло в голову, что его отношение к ситуации стало более профессиональным: он уже не хотел так яростно отомстить, теперь он хотел докопаться до истины, какой бы она ни была.

      Вышел он не в Госкинс-Энде, а проехал дальше, до Дорчестера. Был уже шестой час дня, и он надеялся, что ещё застанет какие-нибудь мастерские работающими. Поспрашивав на вокзале, он пешком дошёл до прилегающей к одной из центральной улочек, где находились лавчонки со всяким старьём, обувные и часовые мастерские, магазины, где одновременно и чинили, и продавали сумки, зонты и радиоприёмники, и прочие заведения такого рода.

      Ред прошёл по улице туда и обратно, приметив для себя одно из заведений пообшарпанней. За стойкой лавчонки, перелистывая пожелтевшие страницы журнала и стряхивая прямо между ними пепел с сигареты, сидела грузная женщина лет шестидесяти. Когда Ред объяснил ей, по какому делу пришёл, она бросила сигарету в и без того уже полную пепельницу и гаркнула, повернувшись назад:

      – Ленни! К тебе.

      Ленни, судя по всему, сын хозяйки, вышел откуда-то из-за шкафа, заставленного сверху донизу старыми бакелитовыми телефонами.

      Ред разложил перед ним ключи.

      – Есть здание, предположим отель, в котором используются ключи-скелеты, – начал Ред, увидев, что Ленни понимающе кивнул, он указал на ключ от своей комнаты: – Это ключ от одной из комнат на первом этаже. Вот этот, – он звякнул мастер-ключом от гостевых комнат, – ключ от всех дверей второго этажа. Обыкновенного ключа ни от одной из комнат у меня нет, только такой. Эти два, – Ред сдвинул в сторону пару: ключ от кабинета и ключ от библиотеки, – открывают, предположим, комнаты третьего этажа. Я прочитал, что по форме нескольких ключей из одного дома можно предположить, каким должен быть ключ от всех дверей. Главный мастер-ключ.

      – Необычная форма, – Ленни повертел в руках ключ от библиотеки. – Я понял, что вам нужно, – он заговорщицки подмигнул. – Но это дело не на пять минут. Оставляйте мне ключи. Я посмотрю, что можно сделать... Приходите завтра к вечеру.

      Ред затряс головой:

      – Нет, мне надо сделать это быстро. Сегодня?

      – Я не волшебник, мистер, – Ленни пододвинул ключи обратно к Реду. – Если бы вы пришли с утра, я бы мог попробовать. Но сейчас у меня срочный заказ от постоянного клиента, закончу его часа через полтора, не раньше. А потом... Ну, тут надо думать.

      – Я не могу ждать, – Ред сгрёб ключи в карман. – Можем мы договориться на пятое число? Я приеду к вам с утра, а вы освободите день для этой работы?

      Последний поезд до Госкинс-Энда уходил с вокзала через два с половиной часа, и Ред должен был попасть на него, чтобы прибыть в Каверли к полуночи. Если бы он пропустил его, то приехал бы туда только к девяти утра – слишком поздно. Лучше потерпеть до следующего выходного.

      1 сентября 196... года

      В семь утра невыспавшийся Ред сидел за рулём «лендровера» и катил в Лоули. Нужно было забрать письма за два прошедших дня. Он чувствовал себя настолько ослабшим и вымотанным, что даже сил сесть на велосипед не было.

      Выйдя из низкого домика, где находилась почта, Ред дошёл до машины и стал просматривать конверты, пришедшие Ардену. Опять ничего интересного, никаких имён, кроме тех, что Ред уже выучил: бухгалтер, преподаватель университета, писавший литературные рецензии, казначей благотворительного фонда...

      От одного просмотра адресов у Реда уже заболели глаза. Вчера он приехал в Каверли заполночь, и надо было бы упасть не раздеваясь в кровать и спать, но уснуть он не мог. Мысли сновали, как челнок, от ключей и несуществующей комнаты Колина на третьем этаже к синякам на руке Ардена... Ред долго не мог уснуть. Он даже хотел взять фонарик и пойти на третий этаж искать эту проклятую спальню, потому что возможность её тайного, зачем-то скрываемого существования превращалась в неуёмный зуд.

      Ред поднялся с постели и выдвинул нижний ящик шкафа, где лежал фонарик. Он нащупал его в складках сложенного рядом большого дождевика, но не взял. Не хотелось ходить по дому ночью. Ред не мог объяснить почему: он уж точно не боялся темноты и пустых комнат.

      Каверли был не тем туманным и опасным местом, каким казался раньше, пока он не пожил тут. Поместье было весьма прозаическим; да, там были какие-то тайны, но вовсе не из тех, за которые убивают... Хотя кто знает... У Реда уже в руках была информация, которая могла погубить репутацию Найджела Торрингтона окончательно и бесповоротно, может быть, даже довести до тюрьмы: связь с Джеймсом Эллиотом. Но у Реда не было никаких доказательств, кроме сплетен, пересказываемых прислугой, и к тому же, другой пострадавшей стороной оказался бы Эллиот. Да, Ред жаждал мести, но не такой, чтобы она навредила непричастным.

      Да, не стоило идти на третий этаж ночью, завтра будет целый день, и комната, если она существует, никуда за полдня не денется. Ред вернулся в кровать. Теперь ход его мыслей сменился. Он думал об Эллиоте и сэре Найджеле. Интересно, каков этот Эллиот? Сколько ему лет? Как он носит волосы? Есть ли у него усы, как у Мура? Наверное, нет.

      А сам Арден? Как он к этому относится? Ред разыскал нескольких человек, которые учились вместе с ним в Роттсли. Мало кто захотел делиться воспоминаниями, но все сказали, что Арден держался в стороне и ни с кем не водил дружбы. Ред пробовал намекнуть, не было ли у него другого рода привязанностей, но все качали головами: в те годы это вообще не приветствовалось – сексуальные связи среди мальчиков были подобны поветриям: они то входили в моду, то начинали считаться вещью постыдной, – и даже если за симпатичным Арденом кто-то начинал осторожно ухаживать, он очень резко отказывал.

      Во сне Ред в ту ночь блуждал по Каверли в поисках комнаты с заложенным камином, находя её в самых неожиданных местах, к примеру, когда открывал дверь кабинета или оранжереи, но когда он собирался переступить порог, почему-то вновь оказывался в коридоре. Иногда он всплывал из тяжёлой глубины сна на поверхность, колеблясь где-то между сновидением и явью, и в этой полудрёме его преследовало неотступно-красивое лицо Ардена, виденное днём на фотографиях.

      Когда Ред вернулся из Лоули в поместье, Арден ещё завтракал. Завтракал он у себя в спальне, и, едва Ред успел разложить на столе газеты, письма и телеграммы, как послышался стук открываемой двери на винтовой лестнице. Ред прислушался, закроет её Арден или нет. Он закрыл: ключ дважды повернулся в замке.

      – Доброе утро, – произнёс Арден, появляясь в кабинете. – От сэра Найджела ничего нет?

      – Ничего от него не видел.

      – Это для вас, вся стопка. Там две рукописи, обе в издательство, но каждую отправьте отдельным пакетом, хорошо? – Арден потянулся к верхней из газет: Мур объяснил, в каком порядке их Арден читает, именно в этом они и должны были быть разложены. – Это всё.

      Ред взял подготовленную для него стопку и прошёл в дверь библиотеки. Там он кинул всё на стол, за которым работал, и, с полминуты поколебавшись, открыл другую дверь, выходившую в один из холлов первого этажа. Арден обычно не вставал из-за стола, пока не пролистывал все газеты. В девять ему нужно будет принести ещё одну чашку кофе, а до того момента Ред был свободен.

      Он вертел в руках ключ от гостевых комнат, пока поднимался по лестнице на третий этаж: подойдёт или не подойдёт? Нет, сначала другое: найдёт он эту комнату или не найдёт?

      Ред открыл первую же дверь в боковом крыле: она оказалась незапертой, даже замок не был врезан, но в комнате не было ничего, даже штукатурки на стенах. Видимо, Торрингтоны в этих комнатах не нуждались: крыло пристраивалось лишь ради зимнего сада и дополнительных гостиных, а третий этаж пустовал. Ред попытался вспомнить, что он читал в той самой брошюре. Кажется, строительство – последнее крупное в истории Каверли – происходило в середине девятнадцатого века. По бурому кирпичу ползли бело-жёлтые известковые потёки – с крыши сочилась вода, и никому не было до этого дела. Вряд ли Колин мог жить где-то здесь.

      Ред даже не знал, что в Каверли было что-то настолько запущенное. Раньше самым заброшенным местом казалась пустая оранжерея.

      Ред не стал открывать следующую комнату, а прошёл дальше, ругая себя, что не взял фонарик: этот коридор был слепым, без окна в торцовой стене, и свет с лестничной площадки освещал пыльный пол и стены лишь на несколько шагов.

      Вместо обычного окна в дальней стене была дверь. Немного привыкшими к темноте глазами Ред рассмотрел, что она отличалась от прочих: краска не сказать что новая, но всё же не облупившаяся, немудрёные украшения в виде бронзовых накладок и заклёпок, позеленевшая от времени круглая ручка. На остальных дверях никаких украшений не было, и ручки были другие – поворотные. Ред вставил ключ, но дверь не открылась и ни на волосок не подалась, когда он начал толкать её и дёргать. Она была словно вмурована в стену.

      Могла за ней скрываться та самая комната Колина Торрингтона, куда его, уже обездвиженного, вкатывал на коляске Герберт Прайс? Миссис Прайс говорила о третьем этаже и боковом крыле с уверенностью.

      Если бы у него уже сейчас был мастер-ключ...

      Ред решил, что обязательно посмотрит на окна этой комнаты из сада, стёр с ладони носовым платком паутину, которую нацеплял с дверной ручки, и пошёл назад. Сегодня он не узнал ничего, кроме того, что в этом доме было ещё что-то, о чём он раньше не знал.

      Потом он работал в библиотеке, оторвавшись лишь для того, чтобы принести Ардену кофе. Когда он пришёл на кухню, то попросил у Бойла чашку и себе.

      – Что-то вы неважно выглядите, – посмотрел на него Бойл. – Не заболели? Может, лучше я отнесу кофе?

      – Нет, всё в порядке. Ночью мучился от бессонницы.

      Ближе к обеду Арден вынес ему ещё несколько писем. Он пару секунд смотрел на Реда так, словно хотел ему что-то сказать, но потом резко развернулся и ушёл обратно в кабинет.

      Среди новых бумаг обнаружилось три чека, один, на триста тридцать семь фунтов, предназначался «Уходу за парками и садами Трентона» в Эксетере. Дом в Альфингтоне, пригороде Эксетера, был у Найджела Торрингтона, не у Ардена. Но Арден опять за него платил. Триста с лишним фунтов! За какие-нибудь клумбы и газоны, покраску заборов и стрижку изгородей. Или это была очень крепкая дружба, или шантаж – другие варианты Реду в голову не приходили.

      Сэр Найджел держит Ардена на крючке – почему-то именно эта версия казалась Реду наиболее вероятной. Наверняка Эллиот про это узнал... И что дальше? Поэтому он прыгнул к Найджелу в постель? Чтобы шантажировать Ардена уже вдвоём? Может, они сговорились? Но почему тогда Найджел так себя повёл, заявил, что номер второй раз не пройдёт? Может быть, Эллиот сблизился с Найджелом, пытаясь помочь Ардену?

      Ред выхватил один из листков для записей и стенограммой записал несколько соображений. Можно будет добавить их к статье, которая, по правде говоря, продвигалась очень медленно. У него сейчас было время, он не так смертельно уставал, но стоило начать писать, как он упирался в стену: у него накопилась куча вопросов и почти ни одного ответа.

      Запечатав все письма, Ред начал расставлять по полкам книги, которые за два прошедших дня Арден накидал в стопку «ненужных», а потом посмотрел, что было в нужных. Витгенштейн и Бертран Рассел: постоянная пара последних двух недель, и единственные книги, в которых Арден оставлял пометки. У Реда не было времени читать весь текст подряд, он просматривал только те абзацы или страницы, где были маргиналии Ардена; из этого он сделал вывод, что Ардена по преимуществу интересовал вопрос субъективности языка и невозможности передать его посредством свои мысли, потому что два понятия, обозначаемые одним словом, в сознании каждого отдельного человека приобретали свой уникальный смысл. Ред пролистнул несколько страниц, недоумевая, неужели Ардену кажется разумной мысль свести общение к логическим и математическим формулам. Новых заметок с позавчерашнего вечера не появилось, кроме одной. Мелким, словно стелющимся по строчке почерком, который Реду приходилось разбирать примерно так же, как стенограммы, было написано: «Язык лжёт». Эти слова были подчёркнуты дважды.

      Реду казалось, что в этом доме лжёт всё: язык, стены, книги, двери, люди, глаза...

      Под томом Рассела лежал машинописный манускрипт с прикреплёнными замечаниями редактора из «Стенхоупа». Ред посмотрел заголовок. «Всемирная история искусств. Том седьмой. Византийское искусство».

      Ниже был альбом с репродукциями – тоже что-то про византийское искусство.

      Ред уже хотел сложить все книги обратно, когда его вдруг ударило узнаванием. Он открыл альбом, пролистал с десяток страниц, нашёл цветную вкладку меж двух листов папиросной бумаги, ещё одну, третью, четвёртую... От дробности мозаик у него в уставших глазах заплясала пёстрая рябь.

      Вот что так долго мучило его в лице Ардена и казалось знакомым. Как он мог не вспомнить об этом?

      Ред пошёл к полке, где стояли издания Виктории де Вер, и взял самое новое, вышедшее в «Пингвине», но под руководством Ардена, обладателя авторских прав. Почти все иллюстрированные издания «Старших зеркал Ангрима» выходили с рисунками сэра Чарльза Лэрда. Иллюстрации к этой серии стали последними работами прославленного художника. Он уже несколько лет как ничего не рисовал, но дружба и родство с семьей де Вер, возможно, сыграли свою роль: он согласился проиллюстрировать всю серию. Его работы были чем-то волшебным: комната Анселя Филдинга и сам Ансель были изображены реалистично, но в блеклых, неярких тонах, так что эта часть рисунка напоминала чёрно-белую фотографию, зато то, что видел Ансель в зеркале, сияло, играло, искрилось миллионами цветов. Лэрд был одним из последних художников, творивших под влиянием идей «Искусств и ремёсел». Он отошёл от них, но в этих иллюстрациях будто бы вернулся, хотя вдохновением ему послужили византийские мозаики. Фигуры в зеркале из-за этого приобретали странную статичность, но общее ощущение – ощущение волшебного сверкающего мира, врывающегося в серую реальность, – было просто ошеломляющим. Эти иллюстрации воплощали для Реда всё, что он любил в серии про Анселя Филдинга. И поэтому было странно, как же он не вспомнил про них сразу.

      Лицо Ардена, овал, форма глаз, даже некая окаменелость черт, всё это напоминало героев Виктории де Вер, изображённых Чарльзом Лэрдом, а через них – строгие, почти иконописные работы византийских художников. Лэрда некоторые упрекали в том, что рисунки получились красивыми, изысканными, но не детскими и что герои выглядят похожими друг на друга, но леди Виктория настаивала на том, что она не представляет себе иллюстраций лучших, чем эти, и они полностью соответствуют тому, что она хотела бы видеть. Но да, у героев Ангрима было одно лицо, немного меняющееся, становящееся то мужским, то женским, то старческим, то юношеским, – лицо Филипа Ардена.

      Лэрд так и не нарисовал самого Анселя, как его ни просили читатели. Он всегда сидел лицом к зеркалу и спиной к читателю. И все эти маги, рыцари, жрицы, короли, безумцы, отравительницы, запертые в башнях девы, демоны и врачеватели – все они в той или иной мере были отражениями того, кто смотрел в зеркало. Анселя Филдинга. Филипа Ардена.

      Ред, забыв убрать первый том «Старших зеркал», так и оставив его лежать поверх манускрипта, вышел из библиотеки. У него не было на это сил. Просто не было сил.

Последняя книга Виктории де Вер

      3 сентября 196... года

      Когда Ред садился писать по вечерам свою статью, руки ложились на кнопки печатной машинки и так там и замирали, словно в оцепенении. Единственное, что ему хотелось написать, так это «Я, кажется, знаю, как сходят с ума».

      Он словно превратился в героя книги Виктории де Вер, только не знал, какой именно. Она написала около трёх десятков книг, не считая работ по истории семей де Вер и Торрингтон и достопримечательностям Девоншира, откуда была родом, но самыми лучшими и популярными были две серии, про братьев Мидсаммер и про Анселя Филдинга, написанные, как теперь было понятно, опосредованным образом о её сыне и о ребёнке, о котором она заботилась семь лет, до самой своей смерти.

      Ред подошёл к окну: на улице уже начинало темнеть и сквозь стекло ничего не было видно. Только поблёскивающие прутья решётки. Похоже на тюремную камеру. И он никуда не сбежит. Он словно прикован к этому дому, к этой истории и к этому человеку.

      Он снова вернулся за стол, но вместо того, чтобы начать печатать, взял блокнот и решил, раз уж статья сегодня не идёт, записать содержание подслушанного два дня назад телефонного разговора.

      Ред был в библиотеке, когда позвонил Найджел Торрингтон.

      – Это ведь Смит? – спросил он. – Новый секретарь?

      – Совершенно верно.

      – Раз так, вы должны быть в курсе... Вы посылали на мой адрес в Лондоне чек на тысячу фунтов?

      – Боюсь, что нет, сэр. Если вы имеете в виду телеграмму, в которой вы...

      – Нет! – рявкнул сэр Найджел. – Я имею в виду чек на тысячу фунтов! Пригласите к телефону мистера Ардена.

      Ред послушно пошёл к кабинету, где Арден сидел со своими бумагами. Когда Арден, болезненно скривившись при упоминании имени сэра Найджела, всё же потянулся к телефону, Ред вернулся в библиотеку.

      Он взял снятую с аппарата трубку, чуть приопустил рычажок, чтобы он издал клацанье, которое можно было принять за звук положенной трубки, и прижал её к уху.

      – ...или он просто не курсе? – донёсся голос сэра Найджела, раздражённый, но без тех высокомерных и откровенно хамоватых ноток, с которыми он обращался к Реду.

      – Я не посылал тебе чек, – спокойно ответил Арден. – В этом месяце я оплатил счёт за дом в Саутгемптоне, счёт от портного, счёт от Труфитта, счёт от какого-то доктора на Харли-стрит, счёт за твой сад. Это всё перевалило далеко за тысячу... А, и не забудь сто пятьдесят фунтов, которые ты попросил срочно пере...

      – И что? – оборвал его Найджел. – Я не припоминаю, чтобы мы договаривались ровно на тысячу фунтов в месяц.

      – Я помню, о чём мы договаривались, но эти траты переходят все границы.

      – Не всем нравится сидеть в глуши, как тебе, – рассмеялся Найджел. – Господи, Арден, это для тебя мелочь! Давай не будем устраивать трагедию...

      – Если это такая мелочь, то ты тоже вполне без неё обойдёшься.

      – Ты, кажется, всё же кое о чём забыл, – Найджел произнёс это с изысканной любезностью, без малейшего оттенка угрозы.

      – Ты тоже.

      – Мы оба понимаем, что ставки очень высоки, так что давай разойдёмся мирно.

      – Я много раз тебе предлагал, – голос Ардена изменился, став твёрдым и настойчивым. – Давай разойдёмся. Назови разумную сумму, уничтожь фотографии, и мы простимся раз и навсегда.

      – Ты знаешь, чего я хочу.

      – Слишком много. И права на книги я тебе никогда не отдам. Никогда.

      – Тогда пришли мне чек на куда более скромную сумму в тысячу фунтов, хорошо? – насмешливо заявил Найджел и положил трубку.

      Этот разговор был – наконец-то! – хоть чем-то конкретным в череде догадок и недомолвок. Найджел Торрингтон совершенно определённо шантажировал Ардена. Неважно чем. Ред знал: у каждого есть тайны. Хотя когда он думал о себе, то понимал, что до того дня, когда он приехал сюда под видом начинающего писателя, у него не было тайн. Абсолютно никаких тайн. Но их с Арденом нельзя сравнивать: он – простой парень из простой семьи, единственный из пары десятков родственников, кто закончил колледж, а Арден... Арден – почти что приёмный сын Виктории де Вер, герой её книг, вдохновивший самого сэра Чарльза Лэрда вновь взять в руки карандаш и краски. Возможно, это были даже не его тайны. Вдруг он пытался сохранить в секрете нечто, касающееся леди Виктории или её сына, преданный их памяти.

      А та ситуация, когда Ред начал копать под него и Торрингтона... Наверняка сэр Найджел явился сюда или просто позвонил по телефону и вот так же сказал: «Есть один журналист, который жутко мне мешает. Он и до тебя доберётся. У тебя же связи среди издательств. Разберись с ним. Для тебя это такая мелочь!»

      Арден был, скорее, жертвой... Жертвой шантажа.

      Ред начал перечитывать свою статью. Первые три страницы вполне годились, но всё остальное... Все эти язвительные нападки на Ардена. Но ведь то, что он был жертвой шантажа, вовсе не исключало того, что он мог быть замешан в чём-то противозаконном. Если бы только пришло письмо от Эллиота. Возможно, он мог хоть что-то объяснить.

      Ред снова попробовал вернуться к статье. Он отложил в сторону листы, на которых излагалась полная допущений история, которую теперь Ред мог назвать разве что грязными инсинуациями. Там он строил предположения, почему Колин Торрингтон оставил всё состояние Ардену. У Реда было три версии: подлог (Арден сумел каким-то образом уничтожить старую версию завещания, по которой всё отходило сэру Найджелу), обман тяжело больного человека (не зря Арден предпринял две поездки в Каверли незадолго до смерти Колина, вернее, даже не в Каверли: они встречались в Лоули, видимо, Колин не пожелал его даже на порог пустить), месть сэру Найджелу. Колин казался Реду человеком, который мог в порыве ярости сделать что-то именно назло. Но теперь, Ред понимал, стоило написать о версии номер четыре.

      «При всей странности выбора Арден оказался идеальной кандидатурой на пост хранителя наследия Виктории де Вер. Он знал её как никто другой, кроме разве что Колина, ему она рассказывала истории, которые позднее превратились в «Старшие зеркала Ангрима», он послужил основой для образа...»

      Ред остановился, не зная, стоит ли про это писать.

      Конечно, стоит. Он приехал в этот дом за сенсацией, за громким разоблачением, и даже если он не нашёл пока никакого преступного следа в действиях Ардена, сама новость о ныне живущем прототипе Анселя Филдинга надолго бы заняла первые полосы газет. Он мог бы на этом прославиться! И, конечно же, заработать.

      Боже, как Арден рассвирепеет, если выйдет статья! Он будет в ярости, просто в бешенстве! Он ничего так не боится, как нарушения своего уединения, и если его начнут осаждать журналисты, как же он разозлится...

      Ред бы не хотел оказаться с ним рядом в этот момент, но одновременно – хотел. Хотел увидеть по-настоящему сильные, несдерживаемые чувства на его лице, узнать, каков он в гневе.

      «...для образа Анселя Филдинга.

      Годами считалось, что образ мальчика-инвалида – это попытка увидеть будущее Колина. Но нашему изданию стали известны целых два факта, которые подтверждают правоту другой версии. Во-первых, в поместье Каверли есть комната, куда не допускаются посетители, приезжающие на экскурсии, и эта комната в мельчайших подробностях повторяет...»

      Ред вынул листы из печатной машинки: позднее он добавит сюда описание. Он в один из дней снова поднялся в детскую и сделал несколько фотографий. Плёнка пока лежала непроявленной, нужно было дождаться поездки в Госкинс-Энд, где была фотолаборатория, но главное – эти кадры были, и они стоили нескольких сотен фунтов.

      «Во-вторых, и это наверняка стало бы рано или поздно очевидно многим, если бы мистер Арден так старательно не избегал фотокамер, иллюстрации, сделанные сэром Чарльзом Лэрдом, членом Королевской академии искусств...»

      При упоминании имени Чарльза Лэрда Ред вспомнил вчерашнее, и по телу прошла жаркая дрожь, оставляющая после себя лёгкую слабость, хмельную, сумасшедшую и стыдную.

      Ред всё же написал это, полностью заглавными буквами: «Я СХОЖУ С УМА».

      Его никогда не тянуло к мужчинам. Никогда. Когда он учился в колледже, то замечал, что некоторые студенты – не просто друзья. Его самого не раз приглашали в компанию, где собирались молодые люди с подобными пристрастиями, он, конечно, отвечал категоричным отказом и сначала даже удивлялся, что в нём такого находят. В его представлении эти люди должны были быть женственными, даже женоподобными, чего никак нельзя было сказать о нём самом, игроке регбийной команды шести с половиной футов роста. Хотя на лицо он считал себя довольно приятным. Нет, до Филипа Ардена на тех фото ему было далеко, но девушки его к уродам, судя по всему, тоже не относили.

      Потом он, конечно, разобрался. Понял, что не только хрупкие юноши, вроде Стюарта Шарпа с его курса, пользовались популярностью у мужчин, но ему всё равно казался неприятным подобный к себе интерес.

      При приближении к Ардену Реда бросало то в жар, то в холод. Он чувствовал сильнейшее напряжение, словно каждая клетка, каждое нервное окончание вибрировали, и если раньше он без всякого сомнения относил это состояние к инстинктивному страху сродни тому, что человек испытывает перед змеями или хищниками, даже запертыми в клетку, то теперь ему виделось в этом что-то от робости, которую испытывает молодой человек, когда пытается заговорить с девушкой, в которую давно и безответно влюблён... Арден, чёрт бы его побрал, не был девушкой, и ничем похожим на девушку тоже. И в этом-то и заключалась проблема.

      Вчера, когда Арден сделал это, Ред еле удержался... Если бы он знал, от чего удержался: ему хотелось и ударить Ардена со всей силы, и просить не останавливаться, ни за что на свете не останавливаться. Он никогда не думал, что можно повредиться рассудком из-за такой малости, а Ред считал, что всё же повредился, потому что ни о чём другом не мог думать.

      Вечером первого сентября, когда Ред зашёл в кабинет Ардена прибраться, то увидел, что Арден до сих пор там, хотя обычно, поужинав в столовой, он в кабинет уже не возвращался. На столе перед ним лежал первый том «Старших зеркал», тот самый, что Ред оставил на столе в библиотеке. Он потом вернулся, чтобы забрать его, но книга исчезла. На полке её тоже не было.

      Арден постучал указательным пальцем по обложке:

      – Вам нравится эта серия?

      – Мне нравится всё, что я читал у леди де Вер, но эта – особенно, – Ред не был в панике, но лёгкая растерянность им овладела: он догадывался, что это только начало разговора, и Арден затянет его глубже. – И любовь к ней не прошла с возрастом.

      – Вот как? – с насмешливым недоверием спросил Арден, приподняв одну бровь.

      – Да, это взрослая книга. Я много думал над финалом, почему он такой...

      Арден как будто оживился:

      – Он вам понравился?

      – Трудно сказать, он неоднозначный. Когда я читал последнюю часть ещё ребёнком, я не мог понять, для чего нужно было заканчивать историю именно так, но потом, когда узнал про Колина, то понял.

      – Что вы поняли? – бросил Арден с таким видом, словно не верил в то, что Ред мог хоть что-то понять.

      – Она написала про ребёнка, который никогда не умрёт...

      «Дом в конце времён», последняя часть тетралогии, заканчивался действительно необычно для детской книги. В первой главе родители Анселя и его сестра, которые в тексте до того появлялись в виде бледных, невыразительных теней, погибали в автомобильной аварии; позднее Ансель попадал под опеку дальних родственников, которые собирались увезти его в свой дом и видели в нём лишь прикованного к креслу калеку, на содержание которого трастовый фонд, учреждённый родителями, будет отваливать кругленькие суммы. Проблема была в том, что Ансель не мог оставить свой дом: никакое другое зеркало не позволяло ему видеть происходящее в Ангриме, это лишало его подлинной жизни, а его друзей в Ангриме помощи. Ансель благодаря своему уму и способности перемещаться по пяти младшим зеркалам стал участником многих интриг, раскрывал самые хитросплетённые заговоры и помогал принимать верные решения. Ни на что не способный в жизни реальной, в Ангриме Ансель был серым кардиналом, тайным оружием короля, благодаря которому тот отвоевал огромные земли и был близок к тому, чтобы стать верховным королём.

      Ближе к концу книги выяснялось, что Дамиан, рыцарь Ордена луны и любимый герой миллионов читателей, уже не был самим собой: какое-то время назад его вытеснил из тела подосланный врагами демон. Спасти Дамиана было невозможно, но Анселю и его друзьям пришла в голову другая идея, и они решились на отчаянный шаг: заманив одержимого демоном Дамиана в нужное место, они провели обряд изгнания, чтоб тело рыцаря мог занять Ансель. Они нашли упоминания о том, что человек, смотрящий сквозь зеркало из другого мира, мог быть втянут в этот и занять так называемый войд – пустое тело. Дамиан служил Луне, богине с жестоким и кровавым культом, и по достижению тридцати лет должен был умереть, расплатившись таким образом за дарованные ему сверхъестественные способности. Ансель предпочёл четыре года жизни в теле Дамиана долгим годам в инвалидном кресле.

      Ред помнил, что, когда впервые читал про проведение обряда, не знал, плакать ли ему из-за смерти настоящего Дамиана или же радоваться тому, что Ансель наконец получит сильное, здоровое тело. Ему казалось крайней жестокостью со стороны автора подводить читателя к такого рода дилемме.

      Но разрешилось всё иначе. В книге не было однозначного ответа на то, произошла ли ошибка из-за плохого понимания древних текстов или это был намеренный шаг со стороны короля и его советников, но войдом был не Дамиан, а младшее зеркало. Умерев в нашем мире, Ансель не перешёл в тело рыцаря, он оказался заперт в зеркале, и оно, с этого момента обладающее собственным сознанием, стало Старшим. Ансель обрёл способности и знания, которые до того были ему недоступны, обрёл вечную жизнь – Старшие зеркала были неуничтожимы, но Реду было невыносимо грустно до сих пор, когда он вспоминал последнюю из иллюстраций: безжизненное тело Анселя в кресле и фантасмагорическое сплетение прекрасных и устрашающих образов в зеркале перед ним – символ безграничного знания и безграничной жизни.