Текст книги "Роман с ключом (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

      Выбрав из нескольких справочников один, поновее, Ред положил его в ящик стола, чтобы забрать потом к себе в комнату. Подумав, он положил туда же ещё одну книгу: «Династия из Грейвуда: История семейства Торрингтонов» Виктории де Вер. Это была одна из немногих её книг, которую Ред ещё не читал. Перед поездкой в Каверли он просмотрел последние главы, которые касались свёкра писательницы и его брата, но ничего особенно интересного не вычитал. Несколько финальных абзацев про мужа леди Виктории вообще напоминали сухую статейку из биографического справочника. Наверное, писать про знакомых людей было сложнее, чем про почти что легендарных предков мужа, сожжённых на костре при Марии Кровавой или же побывавших в королевской постели при Карле Втором.

      Дверь библиотеки Ред оставил приоткрытой, чтобы услышать, когда Арден уйдёт на прогулку. От главного входа библиотеку отделяло ещё три двери, и поэтому пришлось идти на кухню и спрашивать Бойла, ушёл ли хозяин. Бойл тут же воспользовался случаем: ему был нужен помощник, чтобы снять шторы в одной из комнат, где оконные рамы рассохлись и начали пропускать воду во время дождя. Ред сказал, что у него срочное и важное поручение от Ардена, – хотя тот ничего важного ни сегодня, ни вообще когда-либо ему не поручал, – и обещал помочь после обеда. Сейчас надо было пользоваться часом отсутствия Ардена.

      Ред едва ли не бегом вернулся в кабинет, запер двери и начал подниматься по винтовой лестнице. Он не успел даже дойти до перегораживающей её двери, как в кабинете зазвонил телефон.

      Ред выругался и вернулся: если телефон будет звонить долго, к нему подойдёт Бойл и, конечно же, заинтересуется, почему Смит не снимает трубку.

      – Пригласите Ардена, – сэр Найджел по обыкновению отдавал распоряжения требовательно и по-хозяйски, словно владельцем Каверли был он.

      – Мистер Арден только что ушёл на прогулку.

      – Тогда передайте ему, что я не смогу приехать четырнадцатого, как он приглашал. Буду пятнадцатого к вечеру. Запомнили?

      – Конечно, сэр.

      – Отлично, – сэр Найджел бросил трубку.

      Записав даты на бумажке, чтобы не перепутать, Ред снова пошёл к лестнице, но потом вернулся, снял с рычага телефонную трубку и положил на стол.

      В комнате Ардена всё было по-прежнему: шторы были точно так же задёрнуты, однако в пасмурный день свет, наполнявший комнату, казался не красным, а просто блеклым и серым, и лишь на белоснежных поверхностях: листе бумаги или отутюженной рубашке, брошенной на низкую кушетку, – появлялся слабый пурпуровый отсвет.

      Ред, нервно крутя свой мастер-ключ в пальцах, подошёл к бюро. С ним было всё понятно, но в комнате явно скрывались тайники: Арден откуда-то отсюда принёс безымянную книгу Виктории де Вер, а такую толстую пачку бумаги надо было где-то спрятать. Ред кружил по комнате, постукивая по стенам, приподнимая картины, задирая углы ковров и нажимая на планки паркета, открывая шкафы и осторожно перекладывая стопки одежды. Он просовывал ладони между аккуратно уложенными кашемировыми свитерами и водолазками, между бриджами для верховой езды и стёгаными домашними куртками, но единственной его добычей становились пахшие тонко и горьковато саше.

      Через двадцать минут Ред начал сомневаться, что это занятие имело смысл – особенно когда он действовал вот так лихорадочно-торопливо, без всякой схемы, кидаясь сначала к комоду, а от него в другой конец комнаты к часам на каминной полке, подумав вдруг, что ведь и в их большом корпусе можно хранить небольшую пачку писем или фотографий.

      Ред решил вернуться к бюро. Всё оставшееся время он перебирал хранившиеся там письма. Сами по себе они могли бы стать находкой для историка, так как многое рассказывали о жизни семьи Торрингтонов начиная с конца двадцатых годов, но для Реда были бесполезны. Если Ардена иногда и упоминали, то всего лишь из вежливости спрашивая у леди де Вер или её сына, как дела у Филипа. По-настоящему он, кажется, никого из родственников и друзей не интересовал.

      Ещё через полчаса Ред вернулся в библиотеку. С пустыми руками.

      Вечером Ред сел за принесённые книги. Начал он с медицинского справочника, но на двадцатой странице почувствовал, что внимание рассеивается и он читает слова, не понимая их смысла. Для разнообразия он решил взять книгу Виктории де Вер, посвящённую Торрингтонам.

      Он начал искать главы, относящиеся к девяностым годам девятнадцатого века, времени, когда Торрингтоны сделали неожиданное пожертвование больнице Святой Кристины. Он листал страницу за страницей, пока не наткнулся на предложение: «В этом же году Томас Торрингтон расторг договор с Гилбертом и заказал оформление танцевального зала лондонскому архитектору Дж.С. Губару. Спешка была вызвана желанием успеть к свадьбе Джорджианы и Фрэнсиса Мэнверса. Как мы помним, на тот момент в боковом крыле были отделаны лишь угловой холл-переход, оранжерея и малая гостиная (если не считать комнат Изабеллы на третьем этаже)».

      Сон с Реда как рукой согнало. Он начал искать, кто же такая была Изабелла. Комнаты на третьем этаже – это не могли быть никакие другие комнаты кроме тех, что миссис Прайс назвала спальней Колина. Наконец, спустя десять страниц ухаживаний лорда Мэнверса за дочерью Томаса Торрингтона и тяжбы с соседями из-за спуска к озеру, Ред нашёл:

      «К зиме душевное здоровье Изабеллы пошатнулось настолько, что её брат уже готов был согласиться на мезальянс. Нездоровая, напоминавшая одержимость влюблённость сестры пугала Томаса, и он опасался, что если и дальше будет упорствовать, она повредится рассудком. Вместе с Томасом они написали письмо в посольство в Риме, где работал Эндрю Купер, и сообщили ему, что препятствий к их с Изабеллой женитьбе более нет.

      Каково же было удивление, когда письмо вернулось. Секретарь посольства отослал его нераспечатанным назад и сообщил, что Купер уже четыре месяца как уволился с дипломатической службы. Через своих знакомых Томас сумел разузнать, что Купер, всё время пребывания в Италии выказывавший глубокий интерес к соборам, католической литургии и религиозной живописи, в начале года принял католичество и, как многие говорили, вступил в монашеский орден. Можно предположить, что именно это стало причиной распространённых среди жителей графства и даже знакомых Торрингтонов слухов, что Изабелла сошла с ума на почве безумной любви к католическому священнику. В момент их встречи Купер не имел к католичеству никакого отношения и, как можно догадываться, его обращение к религии было связано как раз с невозможностью вступить в брак с женщиной, которую он любил. Другая распространённая версия о том, что Томас Торрингтон объявил здоровую сестру сумасшедшей, чтобы не выплачивать её долю наследства (по завещанию сэра Николаса Изабелла получала дом на Итон-сквер и тридцать тысяч фунтов, что в деньгах 1950-го года равнялось бы примерно двумстам тысячам, лишь после заключения брака), является ещё более безосновательной. Хотя и можно допустить, что Томас препятствовал замужеству Изабеллы с корыстными мотивами, её душевное нездоровье сомнений не вызывает. Сохранились письма, адресованные друзьями семьи леди Беатрисе и третьим лицам, например, виконтессе Рутланд, где упоминаются странности в поведении Изабеллы, а также письма врачей. Их факсимильные копии и расшифровка представлены в приложениях 23-27.

      Как можно заключить по дневнику Беатрисы и её письмам, за неделю, прошедшую после получения известий об Эндрю Купере, с Изабеллой произошли устрашающие изменения. Она писала письма, как она выражалась, на латыни (которую не знала), представлявшие собой набор бессмысленных слов, по звучанию отдалённо напоминавших латинские, звала Эндрю, принимала своего брата за отца, а его детей, своих племянников, начала считать своими детьми от Эндрю Купера. Её приходилось запирать в спальне, и горничная чудом сумела втащить её обратно в комнату, когда она пыталась выбраться из окна на карниз. Состояние её стремительно ухудшалось. В те годы положение больных, содержащихся в психиатрических лечебницах, было поистине страшным, и Томас и леди Беатриса не допускали мысли о том, что Изабелла окажется в таком заведении. Для неё в до сих пор неотделанном боковом крыле были устроены специальные комнаты, где она не могла бы причинить вреда другим и самой себе.

      Изабелла провела там более двадцати лет, скончавшись от воспаления лёгких девятого марта 1908 года».

      Комната с заложенным камином и дверью более прочной, чем в других комнатах. Теперь всё это становилось понятным. Но не то, почему именно в той комнате фотографировали Ардена и почему в ней провёл последние годы Колин Торрингтон.

__________________

      [1] Лео Абс и Артур Гор в шестидесятых годах несколько раз вносили в Парламент «Акт о половых правонарушениях», который упразднял уголовную ответственность за «непристойность», т.е. гомосексуальные связи, если секс происходил со взаимного согласия между двумя людьми не младше двадцати одного года. Этот акт несколько раз отклонялся, но всё же был утверждён в 1967 году.

Незапертая дверь

      17 сентября 196… года

      Ред сидел в пустом кафе. Окна выходили на реку, однако открыто было лишь одно из них, чтобы впустить немного воздуха, но не выстудить зал. Последние несколько дней шли холодные, затяжные дожди.

      Кафе только-только открылось, и, когда Ред зашёл туда, там завтракала лишь одна супружеская пара: мужчина в слишком узком для его грузной фигуры, но очень по-лондонски сидящем костюме и женщина в ярком пухлом свитере. Когда они допили кофе, мужчина подал своей спутнице военного образца жакет с погончиками, очень не подходивший к свитеру и пёстрым браслетам на руках, но женщина, приехав сюда, видимо, не рассчитывала на такие резкие изменения погоды и теперь куталась во что только могла. Мужчина, выходя, застегнул пиджак на все пуговицы и даже подтянул галстук, словно тот мог согреть его короткую шею.

      От этих людей, как и от доносившейся из приёмника песенки Клиффа Ричарда, веяло совсем другой, живой, настоящей, пульсирующей жизнью, шумом и ритмом больших городов, а этот край встречал чужаков негостеприимно, стремился выжать обратно, в шум и ритм.

      Уже в который раз Ред испытывал искушение – уехать отсюда, из Каверли, из Лоули. Он сам толком не понимал, как очутился в Госкинс-Энде. Вместо того чтобы, забрав письма, вернуться в поместье, он проехал от почты дальше, до конца улицы, где свернул на дорогу и ехал сначала вдоль грязно-серых полей, потом вдоль леса, только-только начавшего желтеть. «Лендровер», словно подыгрывая Реду и его желанию сбежать из Каверли, ехал бодро и сыто рычал внезапно выздоровевшим мотором.

      Ещё в тот самый первый раз, когда Ред прокрался краем глаза взглянуть на Каверли, как на неприступный замок, где обитало чудовище, он почувствовал это. И потом, когда приехал повторно, уже под личиной ищущего кров начинающего писателя, ощущение ничуть не изменилось: Каверли словно застыл в другом времени, и его холодная тень нависала и над Лоули. Там не было бесшабашных юнцов, отрицающих старое – и столь же яростно новое, не играло «Радио Кэролайн», не закатывались шумные вечеринки, не сновали по улицам «мини», не наполняли пабы громко хохочущие люди в странной и яркой одежде. Здесь всё было так, словно ещё не закончились полуголодные послевоенные годы, словно страхи до сих пор не прошли и никто не смел радоваться. Иногда Ред думал, что ему в этой атмосфере было как-то по-особенному комфортно, это напоминало суровую простоту родительского дома и его же спокойствие, а приезды сэра Найджела на его хищном «ягуаре» казались вторжением грубости и тщеславия в стройную и совершенную в своём постоянстве жизнь.

      На столе перед Редом стояла чашка с кофе, но в горле застрял ком – со вчерашнего дня. Ред не мог ни пить, ни есть, он с трудом впихнул в себя половинку тоста перед тем, как поехать на почту, а сейчас, хотя его уже мутило от голода, он не мог заставить себя сделать второй глоток. Первый обжёг горечью. Как то, что Ред видел вчера.

      Вчера ему казалось, что он получил какие-то объяснения, что ему наконец-то стало всё ясно, но эта ясность, стоило дать себе время подумать, обрастала новыми вопросами.

      Ред словно ухватился за нить и следовал за ней день за днём; она вела его по поворотам лабиринта, но только теперь он понимал, что не знает, куда идёт и правильно ли выбрал направление. Он поднял нить на середине пути и мог с равной вероятностью как идти к выходу, так и приближаться к центру убийственного дворца, к логову Минотавра. Пока впереди не было никакого просвета.

      Ред не знал, кто протянул эту нить. Может быть, сам Арден – и теперь намеренно водил его по самым тёмным и извилистым коридорам, уводя прочь от правды, подбрасывая ложные ключи, отводя глаза намёками на книги и заманивания обещаниями… Чего? Реда устроили бы две вещи: правда и Филип Арден.

      Он – глупо было отрицать это – оказался увлечён Арденом не только в интеллектуальном смысле, он испытывал к нему желание, изводящее и смутное, и ещё безвыходное… Он не знал, что с этим делать. Он ведь тогда, неделю назад, только и сумел, что выбежать из комнаты. Он мог бы коснуться губ Ардена, тот бы не воспрепятствовал ничем, но он просто цепенел, терялся, задыхался от переполнявших его чувств и не решался выпустить их наружу. Не то что не решался – не знал как. Оставалось надеяться на то, что Арден знает.

      Ред так не опасался и не смущался даже самого первого своего раза с девушкой. В районе, где он рос, это считалось делом нехитрым и само собой разумеющимся. Все говорили, что там сам разберёшься, природа не подведёт, и были правы. Но в случае с Арденом природа молчала. Конечно, Ред теоретически знал, как это между мужчинами происходит, но не мог представить себя втянутым в это действо…

      Ему было стыдно, что такие вещи вообще приходили ему в голову. А от того, что Арден-то на самом деле наверняка и не думает о близости с ним, становилось стыдно вдвойне. И тем горче, больнее было увидеть то, что он увидел вчера.

      Найджел Торрингтон, как и обещал, приехал вечером пятнадцатого сентября. Грязь покрывала автомобиль так, что никто не смог бы разобрать, какого цвета он был.

      – Проклятый дождь! – выругался Торрингтон, выходя из машины и ныряя под раскрытый Бойлом зонт.

      Ред думал точно так же: проклятый дождь. И дело было не в том, что дни стали беспросветно-серыми, а по коридорам потекла промозглая сырость, а в том, что Арден перестал выходить из дома. В первый день он, накинув дождевик, ещё попытался пройтись, но вернулся через двадцать минут. Пока он сидел дома, Ред не мог попасть в его комнату. Проклятая погода! У него был ключ от всех дверей в этом чёртовом доме, а он не мог им воспользоваться.

      После ужина Арден и сэр Найджел допоздна сидели в библиотеке, разговаривая очень мало. Сэр Найджел вышел оттуда уже заполночь изрядно пьяным: это Ред узнал от Бойла, сам он в это время трудился за пишущей машинкой в своей комнате. Он попробовал продолжить статью, но слова просто не приходили в голову, а когда приходили, не желали ложиться на бумагу. Но стоило взяться за роман с ключом, всё менялось: одержимая историей Питера Пэна Урсула Андервуд рассказывала Филипу страшноватые сказки, её сын яростно ревновал, а Филип бегом проносился по неосвещённому коридору от детской к лестнице, до полусмерти напуганный рассказами о привидениях, обитавших в доме. Ред подумывал превратить в привидение несчастную Изабеллу Торрингтон, но отказался от этой идеи – женщина на чердаке слишком напоминала «Джейн Эйр». Но, опять же, что в этом плохого? Если Арден и сэр Найджел всё же подадут на него в суд за клевету, это станет хорошим оправданием: он скажет, что ориентировался на литературные источники, а не семейную историю Торрингтонов.

      Арден был с ними в родстве, пусть и дальнем. Может, и в его жилах текла эта безумная кровь. Безумие бы многое объясняло, но Арден вовсе не казался сумасшедшим. После того, как прочёл письмо Эшворта, Ред даже предположил, что Колину приходилось запирать Ардена в бывшей комнате Изабеллы из-за приступов – и отсюда родились слухи о покалеченных слугах, разбитой посуде и прочем. Но Арден ещё и учился, сначала в Роттсли, потом в Оксфорде, приезжая в Каверли только на каникулы. Как можно было бы скрывать психическое расстройство в школе? Ред склонялся всё больше к тому, что болен был сам Колин. Он приходился куда более близким родственником Изабелле, которая потеряла рассудок всего лишь от несчастной любви, а его мать, как и вообще многие де Веры, отличалась эксцентричностью и сочиняла истории, имевшие лёгкий оттенок безумия. Это могло быть нечто наследственное, усугублённое болезнью, которая, для начала лишив Колина ног, кралась всё выше и выше. Реда, когда он думал об этом, передёргивало: каково это было? Он постоянно задавался одним и тем же вопросом: каково было знать, что скоро начнут деградировать нервные окончания в дыхательных мышцах и наступит смерть от удушья?

      Утро Арден провёл в телефонных разговорах, а после обеда отпустил Реда, сказав, что ему нужно уделить время гостю. Гость тем временем, словно издеваясь, изводил прислугу, требуя то одно, то другое: то везти его в Госкинс-Энд, то вместо этого принести перекусить и проветрить бильярдную, то приготовить ему кофе покрепче, то отыскать его очки для чтения, которые он сам не помнил, где оставил, возможно, что вообще приехал в Каверли без них. Видимо, плохая погода угнетала и сэра Найджела.

      После обеда, когда ненадолго выглянуло солнце, Арден попросил Билли приготовить Свенгали и Дафну – они с сэром Найджелом задумали проехаться верхом.

      Ред вполне мог рассчитывать на как минимум час отсутствия в доме обоих и поэтому сразу же отправился к гостевой спальне, которую отвели сэру Найджелу. Наверное, в один из первых дней в Каверли он бы ликовал при виде такой возможности, но сейчас что-то поменялось.

      Он всё же взялся за ручку – дверь не была заперта. Он приоткрыл её и встал на пороге. На кровати в беспорядке была набросана одежда, дверцы шкафа распахнуты, на письменном столе возле окна стоял дорожный несессер, его блестящие замочки тоже были отщёлкнуты...

      Ред зашёл в спальню, чуть не наступив на лежавшую прямо посреди комнаты газету. Потом он заглянул в чемоданчик: там лежали дорожный бритвенный набор и – к изумлению Реда – маленький пистолет. Значит, Бойл не обманывал, когда говорил, что сэр Найджел везде возит с собой оружие.

      Возле кресла лежала раскрытая на середине книга – тоже на полу. Через подлокотник была переброшена рубашка. Ред пошёл назад к дверям.

      Ему было физически неприятно рыться в чемоданах и карманах сэра Найджела. Если вещи Ардена вызывали у него что-то вроде уважительного любопытства, то вещи Торрингтона – скорее брезгливость. Он по-настоящему стыдился того, что делал… И ещё он понимал, что, будь здесь хоть что-то ценное, сэр Найджел не оставил бы дверь открытой.

      Арден с гостем вернулись быстро, Ред даже порадовался, что не сунулся в комнату Ардена: они с сэром Найджелом не успели даже доехать до реки, как поднялся ветер, и с ним быстро, как гроза летом, налетели низкие дождевые облака. Они поняли, что надо поторопиться назад, но ливень всё равно их застал, такой сильный, что обоих порядочно промочило несмотря на дождевики: ветер поднимал полы и захлёстывал брызги в капюшоны и рукава.

      Приехав, Арден сразу приказал набрать горячую ванну и растопить камины.

      Ред не видел его, всё это рассказал Бойл, который ходил разводить огонь в спальнях, а заодно развёл ещё и в библиотеке, где Арден с сэром Найджелом сидели чаще всего. Ред, который в это время на кухне по заданию Бойла подклеивал раму миниатюрного портрета кого-то из живших в девятнадцатом веке Торрингтонов, подумал, что это, наверное, на редкость приятно: после того как промок и продрог, сидеть возле камина и потягивать что-нибудь согревающее, бренди, к примеру.

      Он чуть не подпрыгнул на стуле, когда вспомнил. Ещё утром Бойл выдал ему державшийся под замком бренди и велел наполнить опустошённый сэром Найджелом графин в библиотеке, раз уж у него всё равно есть ключи от неё. Ред отложил это на потом, так как собирался ехать в Лоули за письмами, и через пять минут поручение вылетело из головы.

      Ред решил доклеить рамку позже, а сейчас сходить в библиотеку и наполнить графин. Бутылка «Хеннесси» стояла в углу рядом с соусами, точно в том месте, где Ред оставил её утром.

      Дверь библиотеки была заперта, и Ред неловко открыл её ключом, другой рукой в это время прижимая скользкую бутылку к себе.

      Рядом с одним из кресел на полу лежала раскрытая книга, точно так же, как это было в комнате сэра Найджела. Почему на полу? Зачем он их там оставляет?

      Ред поставил бутылку с бренди на стол и наклонился за книгой. «Крестовый поход в Европу» Эйзенхауэра. Вряд ли книгу оставил здесь Арден. Он, кажется, не испытывал большой любви к военным мемуарам.

      Ред положил книгу на кресло и забрал бутылку.

      Графины стояли на столике в противоположном конце длинной комнаты, рядом с тем самым диваном… У Реда в горле, в груди, в животе что-то тревожно и приятно сжалось, когда он вспомнил, как стоял там рядом с Арденом. Он даже замер на полпути, переводя дыхание, – и вздрогнул, от неожиданности чуть не выронив бутылку, когда услышал голос сэра Найджела.

      Он доносился из-за не до конца прикрытой двери в кабинет.

      – Прекрати! – голос звучал одновременно грубо и просяще. – Я же знаю… Мы оба знаем, что тебя это возбуждает.

      Ред как загипнотизированный шёл к дверям кабинета.

      Из-за них слышались теперь тихие, едва различимые звуки – то ли шум дыхания, то ли какая-то возня.

      Щель между дверью и косяком была узкой, так что Реду пришлось бы приникнуть к ней, как к замочной скважине, чтобы что-то разглядеть. Он протянул к ней руку и тут же отдёрнул, когда донёсся на этот раз голос Ардена, переходящий в шёпот, а потом в злое болезненное шипение:

      – Ты настолько отвратителен, что…

      – Что ты меня хочешь, – голос сэра Найджела был похабным и склизким. – Я же не прошу у тебя… – тут слова стали совершенно неразборчивыми. – Ты же всё равно больше ни с кем не можешь.

      Ред всё же чуть приоткрыл створку. Он не надеялся всерьёз что-то увидеть, думая, что Арден и сэр Найджел расположились на одном из стоявших друг напротив друга диванов в дальнем конце кабинета, но он ошибся.

      Они стояли возле стола. Сэр Найджел обнимал Ардена со спины, плотно сомкнув руки на его животе и водя ими то вверх, то вниз. Сэр Найджел был уже переодет в сухое, а на Ардене были полностью сырые ниже середины бедра брюки для верховой езды и синий свитер с высоким горлом. Волосы тоже были мокрыми и липли ко лбу. Лицо было странным, напряжённым и как будто не понимающим, потерянным.

      Лица сэра Найджела Ред не видел: он вжимался им то в плечо, то в шею Ардена, иногда целуя.

      Потом он расцепил руки и начал расстёгивать Ардену ширинку. При этом сэр Найджел так тёрся о его ягодицы и так налегал, что Ардену пришлось опереться обеими руками о стол, чтобы не упасть вперёд.

      Он не испытывал особого воодушевления – приставания Найджела ему были скорее неприятны, – но и не пытался сопротивляться. Он не делал вообще ничего, просто стоял и позволял себя лапать.

      Сэр Найджел потянул брюки Ардена вниз.

      Ред отошёл от двери. Он не мог потом объяснить самому себе, что заставило его сделать это, но он, рискуя быть услышанным, дошёл до столика с напитками, открыл графин, где бренди действительно оставалось лишь на палец, и начал лить туда новый из бутылки. Потом с тщательностью, ему самому казавшейся в тот момент безумной, он заткнул горлышко пробкой и поставил графин на поднос.

      В ушах стоял низкий гул, так что Ред едва различал звуки, доносившиеся из соседней комнаты, и лишь когда Арден хрипло вскрикнул: «Ублюдок!» – и застонал, Ред опомнился.

      Он вернулся к двери.

      Арден по-прежнему опирался руками о стол, и голова его была низко опущена. Стянутые брюки из-за того, что были мокрыми, не падали на пол, а липли к коже и так и оставались словно приклеенными к бёдрам, худым, мускулистым, светлым, налитым тёплой, сладкой, сливочной бледностью. Больше не было видно ничего. Из-под свитера свешивались длинные полы рубашки, скрывая, что делала под ними рука сэра Найджела. Ясно что – мяла, двигалась, ласкала…

      Сам сэр Найджел был вжат и втиснут в Ардена. Он двигался в нём плавными, уверенными толчками, и его бёдра ритмично, однообразно вычерчивали всё ту же траекторию: назад, потом вперёд и чуть-чуть вверх на исходе, словно подкидывая Ардена, снова назад, потом вперёд и вверх. На этом слабом рывке вверх, когда член сэра Найджела входил в Ардена особенно глубоко, Арден коротко вздыхал, совершенно бесшумно, только губы чуть приоткрывались и подбородок дёргался, ловя воздух.

      На его лицо было невозможно смотреть, такая на нём была противоестественная смесь неприятия и вымученного удовольствия. Глаза были прикрыты, и казалось, что Арден вообще находится без сознания, в каком-то трансе, и не понимает, что происходит. Сэр Найджел как будто трахал спящего, или находящегося в коме, или умалишённого – и тот получал от секса удовольствие, ловил, впитывал каждое движение, чутко, внимательно вслушиваясь в них…

      По тому, как подрагивали его губы, как судорожно он начал вдыхать, как прогибался назад, было понятно, что он скоро кончит.

      Сэр Найджел тоже это понял, он начал загонять свой член в Ардена сильнее и чаще, с безжалостной грубостью. Арден стиснул зубы.

      – Давай, мой хороший! – бормотал сэр Найджел. – Давай! Ты же хочешь, ты не можешь без этого… Мой самый красивый мальчик.

      Ред стоял, будто окаменевший. Он понимал, что надо уходить, чтобы его не заметили, но не мог. Он одновременно чувствовал чудовищное каменное возбуждение – от того, что эта красномордая скотина Торрингтон вот так по-хозяйски, по-животному брал Ардена, – и тошнотворную гадливость. И ещё в этом было что-то пугающее… Обречённость. Словно ни Арден, ни сэр Найджел не получали от секса настоящего удовольствия, а исполняли какой-то ритуал, действуя не по желанию, а по необходимости.

      Арден вскрикнул и крепко-крепко зажмурился. На секунду напряжённые руки ослабли, дрогнули и начали сгибаться в локтях, но Арден опомнился и снова упёрся ими в стол.

      – Вот так… – подвывал сэр Найджел, продолжая вбиваться в Ардена. – Ты… Ох, как хорошо… Где ещё найдёшь шлюху, которая кончает под тобой, не успеешь вставить… Ты… ты… ты мой са…

      Сэр Найджел дёрнулся и, пытаясь заглушить собственный крик, замычал сквозь сжатые губы, а потом задышал часто-часто.

      Он вытащил руку, скрытую до того рубашкой Ардена. По пальцам текло белёсое, прозрачное. Сэр Найджел облизнул большой палец, потом засунул целиком в рот, начав обсасывать.

      – Как хорошо… Почти как раньше, когда я мечтал о тебе… – сэр Найджел начал торопливо и жадно облизывать другие пальцы, словно боясь, что семя с них стечёт.

      У Ардена было такое лицо, словно он всего этого не слышал. Ред видел его в профиль, так что не мог толком разобрать выражения глаз, но ему казалось, они были слепыми и не замечали ничего.

      Ред сделал осторожный шаг назад. Надо было уходить. Он видел то, что не положено. Ему было больно, горько, жгуче, но и спокойно одновременно. Теперь он знал наверняка. Наконец-то он хоть что-то про Ардена знал наверняка. Ему не примерещилось.

      Он решил прикрыть дверь, оставив малозаметную щёлку, как было, но, видимо, это движение и привлекло внимание Ардена. Он быстро повернул голову.

      Глаза на мгновение раскрылись удивлённо и широко, хотя и без тени испуга, а потом опять погасли. Словно не было ничего, словно не на него, распяленного сейчас под Торрингтоном, смотрел его же работник.

      – Отойди, – Арден выпрямился.

      Сэр Найджел ещё пробовал обнять его, но Арден стряхнул с себя его руки.

      Ред пятился назад, а потом развернулся и, чуть не врезавшись по дороге в витрину с коллекцией медалей, побежал к дверям.

      Ему казалось, что сейчас он услышит крики и шум позади, но в кабинете было тихо.

      Ред, не заперев за собой дверь на замок, побежал в крыло прислуги. Уже зайдя в свою комнату, он вспомнил, что оставил бутылку в библиотеке.

      Он сел на кровать и схватился за голову. Что Арден сделает теперь? Что ему самому делать теперь?

      Господи, да это не он должен переживать, а Арден! Это его застукали с членом в заднице… И у Реда сердце бешено колотилось, а потом восторженно замирало, когда он думал о том, что с Арденом можно делать такое… Что он может принять в себя другого мужчину и этим мужчиной мог бы быть он, Ред.

      В груди плескались ревность и зависть. Почему Торрингтон? За что? Почему Арден выбрал его? Или он не выбирал, а был вынужден? Но ревность чем дальше, тем плотнее заволакивалась другим, той самой постыдной и преступной радостью. Сэр Найджел словно открывал ему путь, показывал, что то, о чём он даже боялся помыслить, возможно, что к Ардену можно подойти сзади, обхватить, вцепиться зубами в шею и взять. И он будет раскачиваться в такт, кусать губы и…

      Ред застонал. Член в штанах пульсировал и мазал по коже живота мокрым и горячим.

      В конце концов Ред сдался, но не сразу: пробовал подождать, пробовал думать о другом, но отвлечься не получалось. Было ясно, что он сегодня не будет способен ни на что, пока не избавится от напряжения и изводящего, тянущего переполнения…

      Он достал из кармана носовой платок, а потом из ящика ещё один, для надёжности. Реду казалось, что он кончит сейчас так, как никогда в жизни, что набухающий в яйцах, в члене оргазм опустошит его так, как никогда до того.

      Он угадал. Резким и ошеломляющим невыносимым удовольствием его буквально вывернуло наизнанку и сломало, оставило без сил, раздавленным, счастливым, с глазами мокрыми от брызнувших слёз.

      Отдышавшись, Ред поднялся с кровати и дошёл до умывальника. Там долго окунал лицо в набранную в пригоршню ледяную воду, надеясь, что наваждение пройдёт, но оно всё равно висело перед глазами, как тонкая туманная занавесь. Он видел Ардена, покорно стоявшего перед трахающим его в зад Торрингтоном, а потом видел его так же покорно распростёртого под собой. Он не знал, как там у мужчин. Наверняка не так мягко и влажно, как у женщин. И он не мог перестать мечтать о том, как проникает в горячее, узкое, неподатливое нутро и как смотрит ему в глаза Арден, зло и отрешённо.